Глава вторая За мылом

В лавке купца Шеина было прохладно  и тихо. Приятно пахло сразу большим количеством разнообразных запахов. Тут можно было ощутить ароматы лампадного масла, касторки, свежей краски от рулонов яркого ситца, новых сапогов, смазанных дёгтем и множество других. Лука Евграфович осторожно постучал по прилавку, и откуда-то из-за занавески немедленно вынырнул молодой приказчик.

- Чего изволите-с?

- Мыла бы мне кусок, - ответил Лука Евграфович.

- Для каких целей, позвольте поинтересоваться? Вот, есть весовое со щёлоком, есть порционное ароматное мыло Брокара, есть банное от Альфонса Ралле, очень пенное и нежное. Позвольте порекомендовать вам последнее. Сейчас большая ажитация вокруг этого мыла. Есть также мыло с ланолином, которое известно во всём мире своими целебными свойствами. Кроме того есть белое мыло с карболкой и дегтярное.

- Сколько стоит? – небрежно спросил Лука Евграфович.

- Которое? – поинтересовался приказчик и принялся называть цены. Луке Евграфовичу больше всего понравилось мыло «Народное», кусок которого стоил всего одну копейку. Но, подумав немного, он отказался от такой покупки и попросил:

- Вот что, голубчик, ты мне на полторы копейки отрежь весового. Вот того, которое со щёлоком.

- Как изволите-с! – откликнулся приказчик, выхватил из-под прилавка огромный нож и лёгким ветерком метнулся к плахе. Там он отсёк от большого брикета брусок в два с небольшим куска мыла и кинул его на весы. – Вот. Не извольте сумлеваться, ровно на полторы копейки-с!

Он уже положил брусок мыла на кусок бумаги с тем, чтобы завернуть его, но Лука Евграфович придержал уголок и внимательно посмотрел на свою покупку.

- Ты что же это, негодяй, делаешь? Подсовываешь мне мыло, которое мыши ели?!

- Да где же, ваше благородие? – удивился приказчик. – У нас отродясь мышей не было-с!

- Что же по-твоему, я ослеп совсем? – ещё более сердясь воскликнул Лука Евграфович. – Вот же! Это следы мышиных зубов! Сам посмотри!

- Позвольте, но ведь это не мышиные зубы, - отбивался приказчик. – Но ежели вы против-с, и ентот кусок брать не хотите, извольте, я отрежу вам другой.

- Ничего не желаю слушать! – кипел тем временем Лука Евграфович. – Позовите мне сюда хозяина, я хочу послушать, что он скажет!

- Никодим Афанасьевич нынче уехамши за товаром-с, - огорчённо сказал приказчик, и видимо хотел что-то ещё присовокупить, потому что он уже набрал полную грудь воздуха и вытаращил глаза, но тут занавеска откинулась и в магазин выплыла супруга хозяина. Купчиха Шеина была низка ростом и так толста, что уронить её на землю не было никакой возможности.

- Гриша, чево у нас в лавке-от? – и повернулась к Луке Евграфовичу: - Доброго вам здоровьица, ваше благородие! Давно вы к нам не заходили, позабыли совсем. И матушка ваша давненько у нас не бывала, а ведь Никодимушка для неё припас пуговки которые она хотела. Лежат они у нас, дожидаются вашу матушку.

- Да позвольте, ведь мне подают кусок мыла, покусанный мышами!

- Ох, как некрасиво-о! – пропела Шеина   повернулась к приказчику: - Гришенька, навесь их благородию кусочек почище, а мы пока поболтаем об этом конфузе. Ступайте за мною, Лука Евграфович, ступайте, прошу покорнейше.

Купчиха провела посетителя во внутренние помещения, усадила за стол и потребовала самовар. Две молодые девчушки притащили блюдо с баранками и два стеклянных вазона с малиновым вареньем, а сами упорхнули из комнаты. В дверях они столкнулись с седым стариком-дворником, который волок большой огнедышащий самовар.

- Полноте вам беспокоиться! Ну, мышки и мышки. Совсем, пустяк! – сказала купчиха и лицо её расплылось в такой милейшей улыбке, что Лука Евграфович немедленно забыл о всех своих претензиях. Он поёрзал и стал думать, во что ему налить себе чаю. Хотелось налить по-европейски, в чашку, но пить раскалённый напиток ему не нравилось. Пить же из блюдечка он считал неисправимым мещанством. Шеина тем временем без всякого смущения налила себе в блюдечко горячего чаю, схватила баранку, сломала её пополам, макнула в варенье и быстро запихала в рот, чтобы тут же запить всё это чаем.

- Что же вы ничего не кушаете? – спросила она Луку Евграфовича.   Тот помялся немного и последовал её совету. Чай был крепок и ароматен, а малиновое варенье такой сладости, которую Лука Евграфович не знавал ещё в своей жизни. Впрочем, чай он не допил, поставил блюдце на стол и поёрзал на своём стуле.

- Аппетит у меня пропал, - пожаловался Лука Евграфович и стал думать, как попросить у богатой купчики денег.

- Из-за мышек? – удивлённо воскликнула Шеина. – Да как же это, ваше благородие? Я вот женщина, а ни капельки не боюсь мышек. Вы можете проверить меня в любой момент.

- Отнюдь, - сказал Лука Евграфович. – Дело в том, знаете-ли, что возможно меня сегодня не станет.

Купчика ахнула при этих словах и поскорее засунула себе в рот целую баранку вымазанную вареньем.

- Да-с! Поручик Прикладов, этот негодяй, вызвал  меня на дуэль. Я ему должен… Видите ли… Целый червонец…

- Вы такой отважный! – восхищённо пропела купчиха. -  Я вот ни капельки не сомневаюсь, что вы одолеете поручика!

- Всё же он служивый человек… Всё же военный… - погруснев сказал Лука Евграфович и перспектива стреляться с Прикладовым встала перед ним во всей красе. – Застрелит он меня.

- А я вот ни за что не поверю, что вас кто-то способен одолеть. Ведь вы сильны как лев! А вот я знаю, чем разогнать вашу кручинушку!

Шеина неожиданно легко выскочила из-за стола и метнулась к буфету. Вернулась она с графинчиком и двумя коренастыми рюмочками тонкого стекла.

- Откушайте, Лука Евграфович! – радостно пропела она, наливая две полные рюмки. – Откушайте! Оно и для живота полезно, и тоску прогоняет, и силы придаёт.

Лука Евграфович выпил водку как лекарство и быстро почувствовал целебное действие её. Поручик уже не представлялся ему столь уж опасным, как ранее, а купчиха вроде как помолодела и постройнела. Поэтому он поспешил налил ещё раз и себе, и ей.

Нужно сказать, что к водке у Луки Евграфовича были двойственные отношения. С одной стороны водку он любил, и при возможности не упускал случая пропустить рюмочку. С другой же очень сам себе не нравился в подпитии и после похмелья долго корил себя за невоздержанность. Такие сложные отношения с предметом привели к тому, что пить Лука Евграфович всегда стремился только в гостях. Он встал и провозгласил тост:

- Я предлагаю выпить за любовь, которая переполняет сей мир и выхлёстывается за пределы его словно океан безбрежный, что несёт волнами и ветрами своими корабли желаний наших, да выкидывает их порою на берега… - тут он немного запнулся, смутился и закончил: - На берега… Берега страсти и близости духовной!

- Ах, как же красиво вы умеете разговаривать! Вы верно очень много книжек прочитали!   А я вот прочла только евангелие и ещё одну книжку. Другую. Не евангелие. Вот и не помню уж какую.

Тут она вся погрустнела, потом вытянула губы трубочкой и выпила свою рюмку так, словно налит был в неё горячий чай, закусила бубликом с малиновым вареньем и немедленно всплакнула.

- Вот так вот и жизня вся пройдёт мимо, а я и книжку не прочитаю. Останусь глупою до конца дней своих, а и на том свете, ежели спросят меня у врат загробных, так ничего я и сказать не смогу, потому как баба глупая и необразованная. Оно то и понятно, что дело наше купеческое, куды нам до господ тянуться. Вам вот образование дадено, а мы то что?

Лука Евграфович, глядя на эту сцену, не мог позволить себе оставаться равнодушным. Он быстро выпил свою водку, покосился на графинчик, затем оббежал вокруг стола и схватил купчиху за руку. Водка уже слегка кружила его голову, мысли чуточку путались, но одна мысль постоянно возвращалась. Мысль попросить денег взаймы. А лучше и не взаймы, а просто попросить. Рот же Луки Евграфовича почему-то выдавал совсем не то, что он хотел сказать:

- Образование? Что? Пустяк я вам говорю! Трата времени и зрения. И деньги – тоже пустяк! Вот хоть ни копейки бы их вовсе не существовало. Не желаю иметь с ними дело. Не-же-ла-ю! Кой чёрт какие-то бумажки могут решать, жить нам или умереть? Всё это глупости нашего мира! А вот что действительно важно…

В этом месте Лука Евграфович замолчал, потому что мысль обрывалась так неожиданно, что чернела за нею совершенно непроглядная чернота непознанного. Он ещё раз наморщил лоб, но так и не смог рассмотреть во тьме небытия то самое важное, которое, как ему ранее казалось, он отчётливо себе представлял. Он слегка пошатнулся, быстро повернулся к столу, схватил графин и наполнил две рюмки, не расплескав при этом, что следует отметить особо, ни единой капли. Воровато оглянувшись, он заметил, что купчиха возится в подоле своей огромной юбки и не смотрит на него. Тогда Лука Евграфович очень быстро выдул свою рюмку и наполнил её снова. Только после этого он поднёс вторую Шеиной и громко сказал:

- Выпьем. Мы выпьем. Сейчас. Вот за всё вообще. Когда царь Пётр прибыл. Прибыл в Ингр… Иргмал… Иннграманландию. Вот. Он сказал, что здесь будет город заложон! И мы тоже заложом… Заложим. Город новой жизни.

Он опрокинул в рот рюмку и уткнулся лицом в колени купчихи:

- Ах матушка. Боюсь я. Как я боюсь! Покарает меня господь за перг… Пергршения. Мои.

Та, осторожно держа рюмку правой рукой, левой гладила Луку Евграфовича по голове и причитала:

- Сударь вы мой! Да как же так? Как же оно-то? Вот ведь! Ах ты господи!

Внезапно Лука Евграфович вскочил с пола, наполнил и тут же опорожнил свою рюмку, затем аккуратно поставил её на стол.

- Всю жизнь. Обращал внимание своё. Только на персону вашу. Красота ваша. И дородность. Не давали мне покоя. Ни на мгновение.

В этом месте он так резко поклонился, что чуть не упал. Язык уже заплетался настолько, что продолжать Лука Евграфович не стал, а рухнул на Шеину как подкошенный и распластался поверх неё словно паук в кружке с водой.

- Фемина! – Лука Евграфович бормотал купчихе самые разнообразные комплименты и продолжал взасос целовать ей руки. – Клеопатра!

Довольно быстро он справился с крючками на спине своей пассии и потянул её платье через голову. Запутавшись в юбках и подъюбочниках он приложил такие усилия, чтобы выпутаться из складок ткани самому и выпутать из них купчиху что даже начал слегка трезветь. Настал, однако, желанный момент, когда Шеина предстала пред Лукой Евграфовичем во всей своей первобытной красе, прикрываемая лишь тонкой тканью исподней рубахи. Она игриво оттолкнула своего ухажёра и вприпрыжку кинулась к кровати, в то время как сам он засеменил за ней как старый дьяк за батюшкой.

- Жизнь готов отдать за единство с вами! – кричал Лука Евграфович, с трудом сдерживая икоту.

- Ах, полноте-с! – воскликнула купчиха и повалилась на перины с неостановимостью пушечного ядра.

Кровать застонала, переступила с ноги на ногу, после чего настил её с треском провалился. Купчиха пропала в круглой яме посреди перины, и лишь ноги её, пухлые и розовые, продолжали торчать наружу. Лука Евграфович забегал на четвереньках вокруг этого провала, как оса по горлышку пивной бутылки, что всеми фибрами ощущает близость предмета вожделения своего, но не имеет никакой возможности до него добраться. Шеина что-то голосила, казалось, откуда-то из самой преисподней, и часто дрыгала ногами. Лука Евграфович потянул её за одну ногу, потом за вторую, а затем за обе, но результата никакого не добился. Тогда он попытался стянуть верхнюю перину вместе с хозяйкой на пол, но и это не получилось, так как дородная купчиха продавила собой все три перины и вероятно достигла уже пола. Затем Лука Евграфович принялся обминать края, однако же веса его очевидно не хватало для получения должного результата, и провал в центре кровати по-прежнему зиял весьма приличной глубиною. Для испытания последнего средства Лука Евграфович принёс толстую кованую кочергу и приступил к окончательному разрушению ложа. На то, чтобы оторвать переднюю стенку, которая состояла из деревянной решётки и вставленных в неё филёнок, у него ушло не менее получаса. По завершении работы, когда Лука Евграфович уже основательно намаялся и взопрел, а хмель выветрился из него почти полностью, передняя стенка кровати поддалась, отвалилась с громким треском, после чего край уложенных друг на друга перин сразу просел достаточно, чтобы пленница покинула место своего невольного заточения. Выбравшись из провала, она кинулась к Луке Евграфовичу, прищемила его стене, отдавивши всю душу его начисто, и неистово облобзала.

- Спаситель мой! – приговаривала Шеина, покрывая Луку Евграфовича сладкими поцелуями, благоухающими малиновым вареньем. - Геркулес!

Лука Евграфович ответил ей взаимностью, выскользнул из щели между стеной и купчихой, затем повлёк последнюю за собой прямо к разрушенной кровати. Перины тут же были несколько выправлены, и Купидон наконец смог сполна усладить сих двух влюблённых голубков.

Никогда ещё в жизни своей Лука Евграфович так не старался. Он производил одну атаку за другой и ощущал себя по меньшей мере полковником армии любви. Добраться до необходимых мест на теле необъятной купчихи было непросто, но Лука Евграфович не сдавался. Он перепробовал самые остроумные способы, и вскоре Шеина дважды хрюкнула, да так пронзительно, что Лука Евграфович опешил. Он прекратил свои старания и прислушался – купчиха спала и посвистывала носом. Лука Евграфович сполз с неё на пол, осторожно прикрыл её необъятные чресла подолом исподней рубахи и задумался. Если бы в это время в комнате купца Шеина оказался случайный зритель, он смог бы лицезреть развороченную кровать, на которой была навалена куча сбившихся перин, да венчающую всю эту груду и колышащуюся в такт сопения своего даму положительно солидного размера. Подле кровати же стоял человек, о котором нельзя ещё было сказать, что он средних лет, но и молодым уже назвать было также нельзя. Была на нём надета широкая и почти до колен длинная исподняя рубаха, из-под которой торчали тонкие как спички ноги. Лицо же Луки Еврграфовича в этот момент потеряло весь свой лоск, поскольку волосы на голове были потны, всклокочены и прилипли ко лбу замысловатыми разводами, чрезвычайно похожими на солнечные протуберанцы из «Популярной астрономии» Камиля Фламмариона. Усы были в той же мере уничтожены, что и причёска. Левый ус был похож на широкую метлу, прилипшую под левым глазом к щеке, в то время как правый более всего походил на кусок каната, спускающегося от правой стороны рта к шее. Кроме того, на кончике носа висела крупная капля пота.

Потоптавшись на месте, Лука Евграфович подошёл к стоявшей в углу большой бочке с огурцами, разогнал ладонью белоснежную плесень на поверхности, поймал в темноте рассола пустотелый огурец, сполоснул его и принялся кушать.

- Приходится признаться себе, - пробормотал он, покончивши с огурцом, - В этом месте я потерпел некоторое фиаско.

Не став будить купчиху, он наскоро ополоснул лицо от малинового варенья, кое-как привёл в порядок шевелюру и усы, затем натянул на себя одежду и осторожно прошмыгнул на улицу, совсем позабыв о приобретённом им куске мыла.

Глава третья Тропинки: