Это, любимая Бэйли, Вагнер

- Ты, Балтазар Балтазарыч, не особенно - то расчет клади, - вполне убежденно в своей правоте толковал мичман Дырка, позволяя криворотой и разбитной горничной Мавруше подать к чаю новомодные лимоны, - этот дом по всему Замоскворечью давно известен как весьма, - он покрутил длинным носом, - оригинальный. Сам Бальзаминов ...

- Плевать мне на Бальзаминова, - грубиян - моряк по выслуге лет прервал витиеватые разглагольствования завравшегося мичмана, тихо пристукнув сухоньким кулачком по столу, - тот все на лавки зарился, а мне, почетному навигатору на пензии, бабец сдобный потребен. Ведь еще сам фельдмаршал Витцлебен в своих мемуарах указывал, опровергая Мольтке, что старому человеку нужен в старости хороший дом и хорошая жена.

- Это Абдулла, - заявил незаметно появившийся в кухне Подколесин. - Какой еще Витцлебен ? - Деланно пожав накладными плечами, он так же незаметно вышел, изумив Маврушу.

Дырка захохотал.

- Что, - игриво хватая горничную за руку, смеялся он, - впервой петушью ногу увидала ?

Мавруша покраснела и бросилась из кухни. Яичница, накладывая апельсиновый джем на фарфоровую тарелочку, бурчал :

- А чего мы в кухне - то тремся, когда все гости в чистой гостиной с хозяевами чаи распивают ?

- Мы - моряки, - непонятно объяснил мичман, доставая вересковую трубочку. - Все же знают, что матерщинники, табачищем провоняем занавески с гардинами и фикусами, будем плевать в цветочные горшки и топать ногами. Да я вообще, - вскочил Дырка, опрокинув молочник, - может, прямо вот сейчас вот Маврушу за задницу ухвачу !

Он выбежал из кухни. Яичница вздохнул и достал из - за пазухи зеленого стекла шкалик. Взболтал и опрокинул в чай, выпил залпом, густо прикрякнув.

- Скучаешь ? - снова влетел в кухню Подколесин. - Мичман горничную соблазняет, - усмехнулся Яичница, - жук навозный.

- Сиречь скарабей, - согласился Подколесин, прикрывая ногу скатертью. - Не прячь, - посоветовал Яичница, стараясь дышать в сторону, - все знают про ногу твою. Многие Гоголя - то читали ?

Подколесин пожал плечами.

- Засохшая на шесте Лизка читала, как думаешь ? - приставал к нему Яичница. - Много поняла - то, как считаешь ?

Подколесин вновь пожал плечами и снова выскочил из кухни, утомляя своими появлениями и исчезновениями заскучавшего сухопутностью Яичницу. Подперевшись рукой, он заговорил сам с собой, что - то доказывая и иногда вскрикивая.

- Ты чего, Балтазар Балтазарыч ? - удивился Дырка, толкая впереди себя упирающуюся Маврушу. - Шумишь никак. Или бунт заумышляешь ?

- Где ?! - заорал Яичница, насмешив учуявшую сивушный дух горничную. - Кому бунт, тысячу пингвинов тебе в сраку !

- Вот потому нас дальше кухни и не пускают, - хохотал мичман, садясь на стул и тяня Маврушу за руку. Усадил себе на колени и принялся играть с локоном белокурых волос, кокетливо прикрывающим зеленый глаз. - Я - то человек к моряцким излишествам привычный, а вот купчиха какая услышь тебя, знаешь, куда ?

- На конюшне ! - кричал Яичница, сшибая стаканы и блюдца на пол. - И по субботам ! Драть в три гузда и никаких ! Линьками.

- Все шумите ? - вновь появился Подколесин. - На, сука !

Взбешенный Яичница ударил мелькающего чертиком из табакерки Подколесина стулом по голове, нарушая устоявшийся напомаженный порядок прически.

- А, мамыньки ! - вскричала Мавруша, слетая с колен Дырки на пол. - Ухойдакали !

- Теперь тебе каторга, Балтазар Балтазарыч, - серьезно говорил мичман, щупая запястье лежащего на полу Подколесина, - двадцать лет каторги и потом еще поселение в Туруханске каком. Бежать тебе надо.

Яичница бросился к окну и через мгновение исчез в метельном тумане. Подколесин поднялся. Мавруша, закрыв лицо ладонями, тихо выла.

- Минус один претендент, - хлопнул Дырку по плечу Подколесин.

Мичман выхватил кортик и вонзил его в грудь Подколесина.

- Минус два, - не согласился Дырка, оттаскивая тело павшего в чулан.

- Эдак вы друг дружку ухойдакаете, - догадалась горничная, ужасаясь, - а оставшийся один, как Кристофер Ламберт, жених поведет под венец Мордюкову.

- Она добрая, - не спорил с очевидным мичман, отрезая голову Подколесина.

И ведь, что самое - то странное - то, Бэйли, милая, любимая, что Гоголь, как и Кастанеда, об этом ничего не писал.