Мои женщины Май 1964 Культ личности Сталинщина. Из книги Фантазии женщины

Мои женщины. Май 1964. Культ личности. 3. Сталинщина.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из детского фотоальбома автора: 7 января 1956 года. Шахтёрский посёлок «Центральный» Тульской области. Дети «сталинщины». Слева-направо: Наденька (наша с Юрой сестра), Юра (старший брат автора), соседский мальчишка Вовка, Верочка (наша с Юрой сестра) и я, Саша Суворов (ровно 3 года от роду). До сих пор помню тугие негнущиеся новые валеночки с блестящими новыми галошами; новое «теплущее» зимнее пальто; тугой шарф на шее; «девчачью» пушистую шапку на голове и вязаные варежки на резинке, пропущенной в рукава пальто. Ребята и наши сёстры весело катались на санках с ледяной горки на улице, а я не мог даже нагнуться в этом тяжёлом пальто, шарфе, шапке и валенках…   

Последний раз про Сталина и сталинизм мои родители говорили и рассказывали нам с Юрой в день Первомая – 1 мая 1964 года, - когда мы все вернулись с первомайской демонстрации; дружно участвовали в приготовлении праздничного обеда; смотрели и слушали праздничные передачи по телевидению и радио, а потом после ужина отдыхали, шутили, смеялись, пели застольные народные и советские песни, пили знаменитый мамин цветочный чай с вареньем и праздничными медовыми пряниками. Мы все были в приподнятом праздничном настроении весь день, поэтому очень удивительно было вечером вдруг услышать от нашей всегда осторожной в словах мамы и нашего всегда сдержанно-мудрого во мнении папы сердитые и даже гневные выражения по поводу «сталинщины» (так они называли послевоенный сталинизм).

Почти весь апрель 1964 года, особенно с понедельника 27 апреля, все ученики, учителя и работники нашей Суворовской средней школы №1 (всех школ в городе – автор) усиленно готовились к Первомаю. Недавно, 15-17 апреля 1964 г. широко отмеченный 70-летний юбилей Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР, Председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР, трижды Героя Социалистического труда и Героя Советского Союза Никиты Сергеевича Хрущёва продолжился всеобщим движением-соревнованием успехов в учёбе и труде. Развернулось широкое общественное движение, чтобы к Первомаю добиться наивысших результатов в образовании и производстве. Мы, советские школьники - октябрята, пионеры и комсомольцы - искренне хотели своими успехами и делами соответствовать нашему вождю и лидеру Никите Сергеевичу Хрущёву, потому что он неустанно боролся за мир во всём мире; который отвёл от нас угрозу атомной войны во время Кубинского кризиса, и который провозгласил лозунг: «Догнать и перегнать Америку во всём! ».

Этот лозунг ещё с 1933 года (так сказал наш папа - автор) был на слуху в Советском Союзе, а в мае 1957 года Никита Сергеевич Хрущёв на одном из крупных партийно-государственных совещаний провозгласил лозунг: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения». С тех пор в газетах, по радио и телевидению почти каждый день во все месяцы и годы сообщалось об успехах нашей промышленности, сельского хозяйства, науки и, особенно, советской космонавтики, за которыми не поспевали западные капиталистические государства и США («Америка», как тогда в 60-е годы назывались эти «соединённые штаты Америки»).

Этот лозунг («Догнать и перегнать! ») очень нравился моему старшему брату Юре, который был так же горяч, азартен, смел, напорист, как Никита Сергеевич; Юра очень хотел быть таким же смелым, темпераментным, острым на мысли и слова, и таким же талантливым лидером, как Никита Сергеевич Хрущёв. Да в это время все хотели быть похожими в чём-то на нашего партийного, советского и государственного лидера!

Правда, примерно с 1961 года, настроение и отношение к Хрущёву начало меняться. Это было видно по тем анекдотам, которые иногда «проскальзывали» в обществе среди людей. Сначала это были безобидные и юморные анекдоты типа:

«Водка — алкоголь! », — сказал де Голль.

«В водке есть витамин», — сказал Хо Ши Мин.

«Выпьем всё, что налито», — сказал Броз Тито.

«Пить нужно в меру», — сказал Джавахарлал Неру.

«А мы пьём досыта», — сказал Хрущев Никита.

Потом начали рассказывать, как однажды корреспонденты газеты «Правда» сфотографировали Никиту Сергеевича Хрущёва на образцово-показательной свиноферме и начали гадать, как назвать снимок в газете.

- Может быть, так: «Образцовые свиньи вокруг товарища Хрущёва»?

- Нет! Лучше так: «Товарищ Хрущёв среди образцовых свиней».

- Да нет, не так. Вот как надо: «Образцово-показательные свиньи и товарищ Хрущёв».

Утром в свежем номере «Правды» под фотографией была надпись: «Третий слева – товарищ Хрущёв».

В этот Первомай суворовские мужики после демонстрации, пившие на центральной площади города из бутылок холодное, вкусное, крепкое и дефицитное «Жигулёвское пиво», смеялись над свежим анекдотом про лысого Хрущёва:

Вопрос: Как называется причёска Хрущёва?

Ответ: «Урожай 1963 года»…

Мама и папа осторожно посмеялись над этими анекдотами. Ободрённый их вниманием Юра хотел рассказать ещё один, антисоветский анекдот про Хрущёва, но родители строго запретили ему. Однако общий настрой, подогретый праздничным обедом и ужином, в котором доминировали: деревенское сало от родственников из Дальнего Русаново; варёная и жареная картошечка со шкварками; мамин знаменитый красочный и вкуснейший винегрет; селёдочка «под шубой»; маленькие жареные котлетки; прошлогодние солёные огурчики и маринованные грибочки; папина 40-градусная водка «Московская» и мамино «церковное» вино «Кагор» и ароматный цветочный мамин чай с вареньем, вызывал у всех желание выговориться. Все мы хотели высказать друг другу своё мнение о происходящем сегодня и вообще…

Нетерпеливый Юра сначала обиделся, что ему не дали рассказать свежий анекдот про Хрущёва, но и он понимал, что не всё можно говорить и рассказывать даже дома, в семье, тем более, что рядом находился я – младший брат, 11 лет отроду, который мог «где-нибудь что-нибудь сболтнуть лишнего». Эта угроза примирила Юру с необходимостью замолчать, но папа и мама сказали, что «наш Саша уже всё хорошо понимает» и тут начался их разговор о «сталинщине».

- Лозунг «Догнать и перегнать Америку! », - сказал поучительно наш папа, - принадлежит не Хрущёву, его ещё Сталин применял; он говорил: «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле установления нового политического строя, советского строя. Это хорошо. Но этого мало. Для того, чтобы добиться окончательной победы социализма, нужно ещё догнать и перегнать эти страны также в технико-экономическом отношении».

- Да, - подтвердила слова папы наша мама. – Популярным был этот лозунг в 50-е годы… А самое главное – верным. В медицине мы действительно не только догоняли, а во многом перегоняли Америку.

- А что значит догнать и перегнать? – спросил я «наивно». - Мы что, бежим с Америкой наперегонки?

- Да нет! – почти одновременно ответили мама и папа, а потом папа ответил. – Это теперь применяется для того, чтобы показать, что наши планы решительные, быстрые, трудные, но амбициозные.

- А что значит «амбициозные»?

- А это значит, - насмешливо сказала мама, поглядывая на насупившегося нашего папу, - честолюбивые, упрямые, безоглядные, обострённо самолюбивые, чрезвычайно горделивые, нерасчётливые, оголтелые…

- Ну, ладно! – сердито оборвал её папа. – Хватит! «Догнать и перегнать! », Сашок, - это значит, осуществить трудноосуществимый план, добиться победы во что бы то ни стало. Вот что это значит! Тут надо проявить решимость, мужество, терпение и настойчивость, а не гордыню…

- Точно, пап! – закричал Юрка и даже захлопал в ладоши. – Победить или умереть!

- Ну, это ты слишком, - миролюбиво заметил наш папа, но было видно, что он доволен поддержкой своего старшего сына.

Я остался посередине, не приняв ни мамину, ни папину сторону в этом «споре». Для меня лозунг «Догнать и перегнать Америку! » был простым и ясным: «наше» всё должно было быть лучше, больше, сильнее и быстрее, чем американское, особенно оружие, иначе нам удачи не видать. Вот и всё.

1 мая 1964 года было прохладным. С утра температура воздуха была всего 8,2°С, днём во время первомайской демонстрации – плюс 12,1°С, а к вечеру – 17,5°С тепла, но поздно вечером опять с улицы потянуло холодком и мне на моём правом конце дивана возле окна было зябко. Кроме этого во время демонстрации моросил дождик и я, кажется, продрог.

Я с интересом прислушивался к разговору и словесной «пикировке» мамы и папы, но как будто через вату в ушах, поэтому всё время сглатывал, пил горячий чай и закусывал рассыпчатым круглым медовым пряником, который почему-то «не лез мне в горло» без горячего чая. При этом я параллельно вспоминал как мы в школе и в нашем 4 «А» классе готовились к этому Первомаю.

Обычно у нас по понедельникам, средам и четвергам была физкультура, а по четвергам и пятницам – труд: рукоделие для девочек и столярное дело для мальчиков. За неделю до Первомая 1964 года физкультуру в четверг заменили ещё на один урок труда, и мы дружно и весело делали украшения нашей школьной колонны на демонстрацию.

Девочки под руководством учителей по труду и домоводству, во главе с нашей пионервожатой и приданными нам в помощь комсомольцами, делали из гофрированной разноцветной бумаги бумажные цветы, крепили их разноцветным телефонным проводом, плели из этих цветов гирлянды и прикрепляли их к берёзовым веточкам, как будто это были ветки яблони, груши и вишни. Мы, мальчишки, строгали рубанками деревянные рейки, делая из них ручки для транспарантов и флагов; вырезали ножовками и лобзиками из фанеры «голубей мира» и заготовки для табличек; крепили их к ручкам гвоздиками и молотками, отбивая себе пальцы, а потом красили этих «голубей» и таблички белой и красной краской. Мне было поручено через трафареты штамповать белой краской буквы и надписи на эти таблички, фанерных «голубей» и красные полотнища транспарантов. Помогать мне и держать материю транспарантов, было поручено Вале Антиповой и её верной подруге Тоне Корнеевой…

Соседство этих двух девчонок, общий шум и гам весёлой работы ребят по подготовке к Первомаю, большая ответственность и трудоёмкость процесса штампования надписей взволновали меня до крайности, и я был весь поглощён этим занятием. Девчонки и мальчишки соревновались, кто быстрее и качественнее сделает свои дела, и я тоже хотел от них не отставать. Вот тогда-то я ощутил и почувствовал, что значит «догнать и перегнать».

Весь поглощённый в процесс аккуратного нанесения трафаретных букв на транспаранты, я вдруг заметил, что мне подали картонный трафарет буквы, не подходящей к слову. Руки у меня были запачканы краской, поэтому я только отрицательно мотнул головой в сторону Вали Антиповой и отстранился от протянутой ею трафарета.

- Ты чего, Суворов?! – гневно «вскипела» Валя. – Устал что ли? Бедненький…

- Перетрудился, - тут же подхватила слова подруги Тоня. – Ослаб.

- Нет, не ослаб, - сказал я глухо, с трудом унимая внезапную нервную злую дрожь. – Не та буква…

- Как не та?! – «вскипела» Валя Антипова. – Что ты «гонишь»?

- Смотри сама… отличница, - сказал я, вкладывая в свои слова небольшую насмешку.

Валя зашла на мою сторону стола-верстака, прочитала нанесённый текст на трафарете, молча вернулась на место, молча заменила букву-трафарет и молча подала мне её. Я взял эту букву-трафарет, приладил в нужное место, промокнул трафарет губкой с краской, проверил чёткость отпечатка и отложил трафарет в сторону – сушиться. При этом я ничего не сказал ни Вале, ни Тоне…

После этого Валя Антипова молча положила ножницы, которыми она вырезала из картона буквы-трафареты, обернулась к пионервожатой и к нашему классному руководителю, и громко попросила заменить её «у Суворова».

- Почему, Валечка? – спросила её учительница. - Суворов тебя обидел?

- Нет, - ответила твёрдо Валя. – Слишком умный стал…

- Ничего себе! – воскликнул кто-то из ребят. – Антипова в Суворова влюбилась!

- Дурак! – тут же «вскинулась» Валя Антипова. – Просто хочу другим делом заняться.

Валентина и Тоня перешли к девочкам, которые вязали гирлянды из бумажных цветов, а мне пришлось одному заканчивать печатать буквы-трафареты на красное полотнище транспаранта. Пальцы мои были все в белой краске, поэтому последние буквы в первомайском лозунге были с малозаметными отметинами от моих пальцев по краям букв (с растворителем работал только учитель по труду).

Наносил трафаретные надписи на транспаранты не только я один, ещё работали ребята-комсомольцы и им доверили печатать самые длинные и сложные тексты призывов: «Да здравствует 1 Мая – День международной солидарности трудящихся, день единства и братства рабочих всех стран! »; «Да здравствует мир и дружба народов всех стран! », «Да здравствует марксизм-ленинизм – великое, вечно живое революционное учение! », «Да здравствует коммунизм, утверждающий на земле Мир, Труд, Свободу, Равенство, Братство и Счастье всех народов! ».

Мне же доверили написать транспаранты с призывами: «Вперёд, к победе коммунизма! » и «Юноши и девушки! Настойчиво учитесь работать и жить по-коммунистически! ». После этого я на фанерных «голубях мира», покрашенных белой краской, рисовал только чёрные зрачки их глаз и «трафаретил» слова: «Мир», «Труд», «Май».

Со своим заданием я справился к концу урока, наш пожилой учитель по труду (друг моего отца) сам вытер мне руки тряпкой, смоченной растворителем, одобрительно пожал мне руку, поставил в журнале жирную «пятёрку» и отпустил восвояси. Ребята, которые строгали рубанком ручки транспарантов, «голубей» и флагов, получили по «четвёрке» и глухо недовольно роптали такими оценками себе и мне. Девочки нашего класса тоже получили хорошие и отличные оценки, а Валя Антипова и Тоня Корнеева «заработали» к «четвёркам» замечание от пионервожатой «за не выполнение пионерского поручения и оставление товарища без помощи». Лучше бы она этого не говорила…

На первомайской демонстрации в колонне нашего 4 «А» класса никто из ребят не хотел быть со мной в паре, чтобы нести большой транспарант. Вот почему я с удовольствием взял «добытый» моим юрким и неугомонным другом Славкой Юнициным второй алый флаг Советского Союза и мы с ним, гордые и независимые, были поставлены завучем – распорядителем школьной колонны – в ряду старшеклассников комсомольцев-знаменосцев, как победители соревнования среди лучших учеников класса и школы. Валя Антипова с подругами со своими берёзовыми веточками, «голубями мира» на палочках и бумажными венками на проволоке была где-то сзади, в толпе. Им было «весело» и шумно, но всё же они были «сзади»…

- Мы их догнали, Саш! – сказал возбуждённый и довольный Славка Юницин. – Догнали и перегнали!

- Это точно! – в тон ему ответил я, хотя уже ощущал, что нам этого Валентина не простит...

Об этом обо всём я тихо вспоминал поздно вечером, сидя на диване рядом с жарким и непоседливым старшим братом, пока не услышал, как наши папа и мама вдруг опять начали о чём-то спорить и говорить взволнованно и даже немного сердито.

- Ты пойми! – говорил папа. – Сталинская командно-административная система была чрезвычайной, остро необходимой перед войной! Она позволяла сконцентрировать и направить энергию и волю народа на решение ключевых задач индустриализации и подготовки к войне. Согласись, Нина, война была неизбежна…

- Не знаю, не знаю, - ответила раздражённо мама. – Нас уверяли, что Германия не нападёт на Советский Союз, что подписан пакт о ненападении, что мы ко всему готовы. Да и кто готовится к войне, уничтожая своих командиров?

- Да, тут ты права, - сказал печально папа. – Что-то слишком много у нас было перед войной немецких, английских и японских шпионов…

- Тогда у нас была «диктатура пролетариата», - напомнил маме наш папа. – А любая диктатура – власть жёсткая.

- И жестокая, - добавила наша мама. – Забыл?

- Нет, не забыл. Я всё помню, - с горечью сказал папа. – Я помню, как учил в техникуме сталинскую формулу:   «ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности». Я тогда сам был «пролетариатом, рабочим классом и армией партии», и гордился этим.

- А сейчас не гордишься? – с усмешкой спросила мама.

- Нет. Сейчас не горжусь, - спокойно и с достоинством ответил папа. – Сейчас я понимаю.

- Что ты «понимаешь»? – не удержалась наша мама и спросила опять с усмешкой.

- А то, что мы всегда жили и работали под угрозой войны; сначала гражданской, потом отечественной, затем – «холодной», а сейчас – атомной. Что, не так, да?

- Ну и что?

- А то, что наша жизнь всегда была полувоенной, поэтому нужна была диктатура самого организованного ис ильного класса в обществе – пролетариата.

- Пролетариата?! – воскликнула мама. – Может быть, кого-то другого?!

- Да. Теперь я понимаю, - сдержанно ответил наш папа, - что при внешней и на словах демократии у нас в стране установилась диктатура партийной бюрократии. Кое-кто ещё в самом начале революции заметил, что ЦК заменяет собой партию, политбюро – ЦК, а политбюро – генеральный секретарь.

- И кто это такой смелый?

- Не помню и помнить не хочу, - ответил строго папа.

- Скажу только, - всё же не удержался наш папа, потому что очень любил рассуждать о политике. – В 1924 году мы отказались от идеи осуществления социалистической революции во всём мире и поставили своей задачей построение социализма в отдельно взятой стране, то есть у нас.

- Только начали строить как всегда – ударными темпами и сталинскими ударами по врагам...

- Да, ты опять права, - сказал папа. – Сталин в 1928-м тогда заявил об «усилении классовой борьбы по мере строительства социализма»…

- И этим классом, с которым начали классово бороться стали крестьянство, духовенство и классные специалисты? - сказала-спросила наша мама.

- Да. Опять ты права, - согласился наш папа. – Кругом права… Террор был сильный.

- И всё же Сталин нашёл в себе силы исправить свои ошибки, - упрямо и твёрдо заявил наш папа. – Что, не так?

- Ошибки правителей, - печально в ответ сказала мама, – это всегда преступления. Это известно ещё со времён Соломона. Что, не согласен?

- Согласен, – коротко ответил наш папа. – Для меня тоже было необычным, когда 3 июля 1941 года Сталин обратился по радио ко всем со словами «братья и сёстры». Сталин! И вдруг кому-то он брат или сестра… Чудно было это слышать, но зато как все всколыхнулись тогда!? Патриотизм был неслыханный! И войну начали называть «отечественной», как в 1812 году…

- Да. Это правда, - согласилась наша мама. – Я тогда тоже вместе со всеми была на подъёме…

- Ещё бы! – воскликнул папа. – Мне в 41-м было 23 года, а тебе?

- А мне всего 19 лет, - сказала мама. – Но я уже была на второй войне за свою жизнь. Первая была – финская…

- Да, - бодро загрустил наш папа. – Наша молодость была в самом расцвете.

- А знаешь? – спросила наша мама, - Когда я поняла, что сталинизм окончательно победил и стал общегосударственной системой?

- Когда? – живо откликнулся наш папа.

- В 1942 году, когда отменили институт военных комиссаров.

- А я – в 1943 году, когда нас снова начали называть не командирами, а офицерами и снова ввели знаки различия – погоны.

- 22 июня 1941 года у меня уже было звание лейтенант и по два «кубика» в петлицах, - сказала «скромно» наша мама.

- А я к концу войны, - сказал «веско» наш папа, - имел только одну звёздочку лейтенанта на погонах, но зато был на фронте непосредственно в боевых операциях…

- Младшего лейтенанта, - добавила наша мама. – Младшего…

- А почему вы поняли, что сталинизм окончательно победил? – спросил замолчавших родителей мой старший брат Юра.

- Потому что мы все тогда стали «начальниками», - помедлив, ответил наш папа. – Во время войны мы все – на фронте и в тылу - были рядовыми солдатами сталинской армии, а после войны – победителями, то есть главными.

- Да, - добавила наша мама. – Мы вернулись с фронта, с войны победителями и думали, что стали «главными», но вскоре поняли, что над нами есть ещё большие «начальники» и они непобедимы окончательно и бесповоротно.

- И кто это был? – спросил с удивлением Юра.

- Коменданты, начальник паспортного стола, начальник кадров, начальник ЖКО, начальник цеха, главный врач, директор завода, ректор института, завхоз, директор магазина, товаровед, продавщица, кладовщица, инструктор райкома, секретарша, да мало ли кто ещё…

- Каждый, кто, так или иначе, назначался на какую-нибудь начальствующую должность, на которой он чем-нибудь распоряжался, что-либо делил, давал или должен был что-то кому-то давать или делать, становился «начальником», - пояснил наш папа слова нашей мамы, - от которого зависела твоя судьба, жизнь, благополучие.

- На Руси всегда так было, - печально сказала мама, - но после войны стало совсем трудно. Начальников развелось – пруд пруди…

- Я всю войну берегла ключ от нашей с Марусей комнаты в Вешняках, - сказала с горечью мама,- а когда в 1945 году демобилизовалась, приехала домой, а наша комната занята соседом – бухгалтером из НКПС. Ни книг, ни вещей, ни моих платьев, - ничего нет. Всё уместилось в один чемодан в чулане, а в комнате и во всей трёхкомнатной квартире бухгалтер с женой и пять человек детей, не знаю, своих и чужих, и ордер у них подписанный начальником ЖКО.

- И что потом? – спросил Юра.

- Я к военному коменданту: так, мол, и так. Он позвонил куда-то кому-то, потом с кем-то посовещался и выдал мне ордер на поселение в офицерское общежитие. Мужское…

- А потом?

- А я поехала в Москву в свою больницу, в которой служила до войны и к главному врачу с моей бедой – жить негде. А он мне и говорит: «Вы теперь служебное жильё в Москве сможете получить только в московском метро. Я сейчас кое-кому позвоню, там вас примут на работу и дадут вам угол, а дальше посмотрим, что мы сможем для вас сделать».

- А потом? – не унимался Юра.

- А потом – суп с котом, - отшутилась наша мама и отвернулась от нас к стенке, на которой висели фотографии её папы и мамы.

- А потом, - скороговоркой стал рассказывать наш папа, - маме посоветовали снять угол, то есть часть комнаты в квартире одной старушки; та пригласила меня в гости; так мы познакомились с вашей мамой, а потом мы стали с ней дружить, хлопотать о жилье, биться в разные инстанции, добиваться правды и справедливости, а потом мы уехали-улетели в Алма-Ату, к маминым родственникам, и там, в 1947 году родился ты, Юра.

- А почему вы уехали из Алма-Аты? – спросил Юра. – Почему вы там не стали жить?

- А потому что тогда с фронта вернулись миллионы фронтовиков и все они нуждались в работе и в жилье, но они считали себя победителями и хотели быть главными, начальниками, жить припеваючи, как победители, а жилья и такой работы, чтобы не работать, но жить, как начальники живут, не хватало. Вместо этого предлагалось опять ехать на разрушенные заводы, в колхозы и города, опять жить в землянках, как некогда в окопах.

- В Алма-Ата, - пояснила мама, - все рабочие места были заняты местными и эвакуированными; тогда все жили кто-где и кое-как. А наш папа хотел всего и сразу, не когда-нибудь, а сейчас. Поэтому и метался в поисках такой работы, чтобы был достаток и жильё и яблочная настойка вдоволь…

- А в результате, - добавила горько мама, - мы выехали из прекрасного тёплого города в жалкую нищенскую деревню Кошелёвка, в которой встретили глухую папину маму, вечно голодного сорванца Гурика и босоногую Клавку, которая сидела на печи и лузгала на земляной пол семечки…

- Нина! – вскричал наш папа. – Ты же знаешь! Я не мог поступить иначе! Из Алма-Аты надо было срочно куда-то уехать, а в Кошелёвке мы бы были самые главные!

- Мы и были такими, - тоже воскликнула мама, - но ты поссорился с военным комендантом, стал требовать лишнего, нам опять надо было срочно куда-то уезжать, и мы уехали и спрятались в шахтах.

- Да, но на шахтах я стал начальником, и мы получили новенький финский дом!

- Ты стал не начальником, а механиком, - веско сказала мама. – А финский дом пополам с фельдшерским пунктом дали мне, потому меня, как фронтовика, приняли на работу фельдшером на три шахты и шесть окрестных деревень. Так?

- Так, - после паузы признался наш папа. – Зато у нас в 1953 году родился наш Саша!

- Да, - сказала мама. – Родился Саша и началась новая счастливая жизнь!

- А почему «новая» и «счастливая!?! – ревниво воскликнул мой старший брат Юра. – А что, со мной жизнь была несчастливая?

- Да нет, что ты! – почти хором воскликнули папа и мама. – Наоборот! Ты был первый послевоенный ребёнок в нашей семье! Ты был и есть воплощение нашей Победы в страшной войне.

- А почему тогда Саша – это новая счастливая жизнь?

- А потому что до рождения Саши нам было очень трудно жить, - сказала печально мама. – Это была не жизнь, а выживание. А когда родился Саша, тогда у нас всё наладилось: у папы и у меня была хорошая работа, у нас был прекрасный дом, мы жили дружной семьёй. Рядом с нами жила моя старшая сестра с мужем и двумя дочками, вашими сёстрами. Почти рядом на соседней улице жил с семьёй средний папин брат, дядя Толя с женой и мамой. Под Москвой жил и работал младший брат Гурик и Клава, младшая сестра, тоже была устроена и устраивала свою личную жизнь. Вы помните то время?

- Я помню, - весело сказал мой старший брат Юра. – Мы тогда играли, веселились, ходили в гости друг к другу. Я тогда учился с сестрёнками в одной школе. И дядя Коля к нам приезжал. Я помню, как он пел песни под гитару.

- А ты, - обратился Юра ко мне, - тогда был ещё маленький и все тебя любили и оберегали, как маленького. Ты ничего не помнишь…

- Ну почему?! – возмутился я. – Я помню, как вздыхала за стеной лошадь и как она пахла лошадью!

Все дружно и весело засмеялись, а Юрка хохотал так, что складывался на диване пополам и больно пихал меня ногами.

- Это было уже потом, когда мы переехали в город Суворов и жили в кладовке при больнице, а за стеной у нас была лошадь с телегой – это была тогдашняя «скорая помощь». На этой телеге наша мама ездила по пригородным деревням к больным! – закричал сквозь смех мой брат Юра. – Ты этого и помнить-то не можешь, ты же тогда всё время болел!

- Ну, нет, Юра, - строго сказала моя мама. – Саша не всё время болел, но, да, прибаливал часто. Время тогда было тоже не из «сладких»… Помнишь, Серёжа «дело врачей»?

- Ещё бы! – откликнулся мой папа. – Такое не забудешь…

- Расскажи! Расскажи, пап! – начал просить Юра.

- Серёжа! Пожалуйста, не надо! – попросила наша мама.

- Я чуть-чуть, - примирительно сказал папа. – А то Юра не отстанет.

- Мне тоже интересно! – подал голос я.

- Ну, куда уж без тебя, проныра ты наша! – воскликнул Юра. – Сиди уж и помалкивай!

- Дело врачей или врачей-отравителей, - начал рассказывать папа, - началось в 1948 году, когда лечащий врач тогдашнего главного политического начальника Жданова…

- Лидия Тимашук.., - вставила мама.

- Да, Лидия Тимашук, - подтвердил папа. – Она поставила Жданову диагноз – инфаркт миокарда, но начальники из Лечсанупра Кремля, якобы, заставили её написать другой диагноз и назначили Жданову лечение, от которого он в итоге и умер.

- Андрей Александрович Жданов в 1945 году был переведён из Ленинграда в Москву и стал членом Политбюро и Секретариата ЦК, он отвечал за идеологию и внешнюю политику Советского Союза, с апреля 1946 года осуществлял общее руководство Управлением пропаганды и агитации (начальником управления был Г. Ф. Александров) и Отделом внешней политики (заведующий отделом был М. А. Суслов). С августа 1946 года Жданов вместо Маленкова был председателем на заседаниях Оргбюро ЦК, готовил проект новой послевоенной программы партии. Все считали, что Жданов – это преемник Сталина, если что…

- 13 января 1953 года.., - продолжил свой рассказ наш папа, но я его перебил…

- После того, как я родился?

- Да, после твоего рождения, Сашок, - ответил папа, а Юра на меня начал грозно «шикать». – В газете «Правда» №13 (как сейчас помню!) было напечатано официальное сообщение ТАСС о том, что «органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза».

- В числе участников этой террористической группы указывались: профессор Вовси М. С., врач-терапевт; профессор Виноградов В. Н., врач-терапевт; профессор Коган М. Б., врач-терапевт; профессор Коган Б. Б., врач-терапевт; профессор Егоров П. И., врач-терапевт; профессор Фельдман А. И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я. Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн А. М., врач-невропатолог; Майоров Г. И., врач-терапевт. Почти все они были евреями…

- Потом, - после небольшой паузы сказал папа, - в статье было сказано, что «документами, исследованиями, заключениями медицинских экспертов и признаниями арестованных установлено, что преступники, являясь скрытыми врагами народа, осуществляли вредительское лечение больных советских и партийных руководителей, и подрывали их здоровье», что они «используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали их здоровье», что они «умышленно игнорировали данные объективного исследования больных, ставили им неправильные диагнозы», а затем «неправильным лечением губили их».

- Ничего себе! – воскликнул Юра и теперь пришла очередь маме строго шикнуть на него.

- В сообщении был сказано, что преступники признались, что они воспользовались болезнью товарища А. А. Жданова, неправильно поставили ему диагноз, скрыли факт, что у него был инфаркт миокарда, назначили ему заведомо неправильное лечение и «тем самым умертвили товарища А. А. Жданова».

- Так и было написано?! – опять не удержался Юра.

- Так и было написано, - жёстко ответил папа. – И верить в то, что это неправда не было никаких причин, потому что это было сообщение ТАСС – официального телеграфного агентства Советского Союза. Всю войну мы привыкли верить сообщениям ТАСС.

- Мало того, - сказал папа. – В этом сообщении было сказано, что эти враги-врачи «также сократили жизнь товарища А. С. Щербакова, неправильно применяли при его лечении сильнодействующие лекарственные средства, установили пагубный для него режим и довели его таким путем до смерти». При этом «врачи-преступники старались в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны».

- Как это? – вырвалось у Юры.

- Они старались «вывести из строя маршала Василевского А. М., маршала Говорова Л. А., маршала Конева И. С., генерала армии Штеменко С. М., адмирала Левченко Г. И. и других, однако арест расстроил их злодейские планы, и преступникам не удалось добиться своей цели», - почти процитировал по памяти папа статью в газете «Правда».

- Тогда следствием было установлено, что «все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, — состояли в наемных агентах у иностранной разведки», что «большинство участников террористической группы (Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и другие) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах».

- На самом же деле, - сказал нам папа, -  эта организация «проводила под руководством американской разведки широкую шпионскую, террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и Советском Союзе». Например, «арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву «об истреблении руководящих кадров СССР» из США от организации «Джойнт» через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса; при этом другие участники террористической группы (Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И.) оказались давнишними агентами английской разведки».

- В то время все были крайне напряжены начавшейся «холодной войной» с бывшими союзниками – США, Англией, Францией и ФРГ, - сказал папа. – Все уже хорошо знали о результатах атомной бомбардировки японских городов Хиросима и Нагасаки, об ужасных последствиях взрывов и радиации; боялись возможной войны с Западом.

- Поэтому все прямо и точно приняли это официальное сообщение ТАСС о врачах-убийцах и приняли на веру то, что было ещё написано в этой статье.

- А там было написано, - сказал папа, - что «воротилы США и их английские «младшие партнеры» знают, что достичь господства над другими нациями мирным путем невозможно», что «лихорадочно готовясь к новой мировой войне, они усиленно засылают в тыл СССР и стран народной демократии своих лазутчиков, пытаются осуществить то, что сорвалось у гитлеровцев — создать в СССР свою подрывную «пятую колонну».

- Что за «пятую колонну»? – воскликнул Юра. – Это ещё что такое?

- «Пятая колонна», - как учитель истории, сказал наш папа, - это было название агентуры испанского генерала Франко во время Гражданской войны в Испании 1936-1939 годов. Теперь это наименование используется для обозначения всяческих агентов иностранных разведок внутри нашей страны, противников советской власти и партии, вредителей, инакомыслящих.

- Эта «пятая колона», как правило, получает деньги из-за рубежа, - сказал папа. – Тогда, например, американское правительство выделило сто миллионов долларов на подрывную террористическую и шпионскую деятельность в СССР и странах социалистического лагеря.

- В статье в «Правде» было сказано, что «советские люди ни на минуту не должны забывать о необходимости всемерно повышать свою бдительность, зорко следить за всеми происками поджигателей войны и их агентов, неустанно укреплять вооруженные силы и органы разведки нашего государства», - торжественно сказал наш папа.

- Вот поэтому эта бдительность и воцарилась на шахтах, - сказала до сих пор молчавшая наша мама. – Забыл, как тебя «песочили» за аварию на шахте?

- Нет, не забыл, - сказал папа. – Помню. Тогда кто-то отключил питание вентиляторов в шахте, произошло задымление, а обвинили меня, как механика, мол, недоглядел, а потом и вовсе сказали, что я нарочно допустил аварию.

- И что тебе сделали? – спросил тревожно Юра. – Я этого, почему-то не помню…

- Отстранили от работы, - печально сказал папа. – Приказали идти в органы на допросы. Отказали мне в праве самому выяснить причины аварии. Посадили под домашний арест. Быстренько состряпали мне заявление «по собственному желанию» об увольнении с работы.

- А что потом?

- А потом, когда дым рассеялся и следователи вошли в забой, выяснилось, что плохо укреплённые стойки и балки обрушились и порвали электрические кабели, отчего вентиляция не заработала.

- И что потом?

- А потом меня всё равно обвинили в том, что я не проконтролировал работу электриков и не проверил правильность размещения электрокабелей на стойках, хотя это была работа электриков и начальника электроцеха.

- А почему обвинили тебя? – упрямо спросил Юра.

- Потому что наш папа был кандидатом на должность начальника производства в шахте, - ответила за папу наша мама, - и с него был повышенный спрос.

- Да, - согласился папа. – А ещё потому, что я был конкурентом ещё одному кандидату, который до этого уже был каким-то начальником и у него были «обширные связи», а у меня таких связей не было.

- А ещё потому, - сказала наша мама, - что ты был слишком гордый и действовал как командир разведэскадрона и всегда шёл «в разведку боем».

- Да, - согласился папа. – Я привык командовать как офицер-кавалерист и привык доверять своим бойцам-товарищам. Иначе бы мы не победили и не остались живыми после войны.

- То было на войне, - печально сказала мама. – А сейчас не война, сейчас надо действовать умнее.

Папа немедленно «вскинулся», возмущённо мотнул головой в сторону мамы, фыркнул, тяжко вздохнул, а потом как-то сразу сник и замолчал.

- На партсобрании, когда разбирали моё личное дело, - глухо сказал папа, - мне и всем присутствующим партийными начальниками было сказано: «Товарищ Сталин неоднократно предупреждал о том, что наши успехи имеют и свою теневую сторону, что они порождают у многих наших работников настроения благодушия и самоуспокоенности. Такого рода настроения далеко ещё не преодолены. Ротозеев у нас ещё не мало. Именно это ротозейство наших людей и составляет питательную почву для злодейского вредительства».

- Это они про тебя? – спросил гневно Юра.

- Наверное, - ответил папа. – А про кого же ещё? Потом они сказали, как по писанному: «В СССР безраздельно господствуют социалистические отношения. Советский народ одержал беспримерную в истории победу в Великой Отечественной войне. В невиданно короткий срок ликвидировал тяжелые последствия войны. На всех участках хозяйственного и культурного строительства мы имеем успехи. Из этих фактов некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа, что заправилы капиталистического мира могут отказаться от своих попыток вести подрывную деятельность против СССР».

- «Но так думать и рассуждать могут только правые оппортунисты», -  продолжал по памяти цитировать наш папа статью из газеты «Правда». - «Люди, стоящие на антимарксистской точке зрения «затухания» классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем успешнее будет наше продвижение вперед, тем острее будет борьба врагов народа, обреченных на гибель, доведенных до отчаяния. Так учил бессмертный Ленин, так учит наш товарищ Сталин.

- «На нашей революции, — указывает Ленин, — больше, чем на всякой другой, подтвердился закон, что сила революции, сила натиска, энергия, решимость и торжество ее победы усиливают вместе с тем силу сопротивления со стороны буржуазии». Разоблачая оппортунистическую теорию о «затухании» классовой борьбы по мере наших успехов, товарищ Сталин предупреждал: «Это — не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью».

- Вот так, ни много, ни мало, но кое-кто воспользовался тогда этой случайной аварией в шахте, чтобы свести со мной свои счёты, - сказал сурово наш папа. – Вот почему мы переехали жить и работать в город Суворов.

- Кроме этого, - с трудом подбирая слова, осекаясь и запинаясь под строгим взглядом мамы, сказал наш папа, - к нашей маме отношение тоже изменилось. Сначала, когда мы приехали, врачебное начальство её чуть ли не на руках носили: дали ей фельдшерский пункт, жильё, удовлетворяли все её заявки на лекарства и медицинские средства. По первому требованию выдавали ей в пользование автомашину, чтобы она могла ездить по шахтам и деревням и лечить больных, а потом, сразу после этой статьи в «Правде» о врачах-убийцах, отношение резко изменилось…

- Почему? – спросил Юра.

- Не знаю, - коротко взглянув на маму, ответил папа. – Тогда все стали вдруг подозрительными, даже сверх бдительными...

- Просто некоторые позавидовали нам, что мы живём при фельдшерском пункте в отдельной жилой половине большого финского дощатого дома, - ответила наша мама. - Хотя эта половина, в случае необходимости, должна была быть изолятором, микробольницей. Тогда в рабочих посёлках многие жили либо в бараках, либо ютились в самодельных домишках.

- А ещё мне припомнили, - печально сказала мама, - что по давней русской традиции больные и их родственники в качестве благодарности давали мне благодарность продуктами: куриными и гусиными яйцами, курятиной, свиным салом, картошкой, яблоками, всем тем, что производилось тогда на огородах, в садах, в колхозах и в приусадебных хозяйствах.

- Да, - сказал сурово наш папа. – Зависть человеческая – это страшное явление в нашей жизни. Лучше эту зависть не возбуждать…

- Сталинщина! - вдруг вырвалось у нашей мамы. – Вот что тогда возникло после «дела врачей»! Всеобщая подозрительность, сверх бдительность и недоверие друг к другу. Честному и порядочному человеку стало невыносимо трудно жить, потому что надо было быть такими, как все. Если ты не соответствовал тому, что публиковалось в газетах, значит, ты был чужой, не наш, чуждый и вредный. Вот что тогда было…

- Да, - подтвердил слова мамы наш папа и строго взглянул на Юру и на меня. – Нам тогда говорили и учили, что «В СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но еще сохранились пережитки буржуазной идеологии, пережитки частнособственнической психологии и морали, — сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали — живые люди, скрытые враги нашего народа. Именно эти скрытые враги, поддерживаемые империалистическим миром, будут вредить и впредь».

- Вот почему партия учила нас: «Всё это обязывает советских людей всемерно усиливать революционную бдительность, зорко следить за происками врага», - процитировал наш папа статью в газете «Правда».

- Всё это привело к тому, - сказал папа, - что «тот факт, что группа презренных выродков из «людей науки» в течение некоторого времени могла безнаказанно орудовать, показывает, что некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством». В то время обвинение в «ротозействе» могло закончиться очень печально…

- Нам тогда прямо сказали, - опять, с трудом подбирая слова, сказал папа. – «Органы государственной безопасности не вскрыли вовремя вредительской террористической организации среди врачей. Между тем эти органы должны были быть особенно бдительными, так как история уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлые убийцы и изменники Родины, вроде «врачей» Левина, Плетнева, которые по заданию врагов Советского Союза умертвили путем умышленно неправильного лечения великого русского писателя А. М. Горького, выдающихся деятелей Советского государства В. В. Куйбышева и В. Р. Менжинского».

- Нам сказали, что «не на высоте оказались и руководители Министерства здравоохранения СССР. Они проглядели вредительскую террористическую деятельность гнусных выродков, продавшихся врагам Советского Союза», - сказал папа, - и началась «чистка» рядов медработников.

- Нам сказали: «Разоблачение шайки врачей-отравителей является сокрушительным ударом по американо-английским поджигателям войны. Поймана и обезврежена их агентура. Перед всем миром вновь предстало истинное лицо рабовладельцев-людоедов из США и Англии», - процитировал статью в «Правде» наш папа. – И мы этому верили…

- Тогда почти на всех партсобраниях и собраниях в трудовых коллективах читались строки из газеты «Правда»: «Советский народ с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит, как омерзительную гадину. Что касается вдохновителей этих наймитов-убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово», - вещал нам наш папа.

- Но чаще всего цитировали вот такие слова: «Всё это верно, конечно. Но верно и то, что, кроме этих врагов, есть ещё у нас один враг — ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока есть у нас ротозейство, — будет и вредительство. Следовательно: чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах».

- Вот эта борьба с «ротозейством» и есть «сталинщина», как сказала наша мама, - заключил свой рассказа наш папа.

- А что было потом? – робко спросил я, стараясь быть как можно более малозаметным в нашей семейной компании.

- А потом разразилась всеобщая компания борьбы «с безродным космополитизмом», - бодро сказал наш папа. – Потом 5 марта 1953 года от кровоизлияния в мозг умер Иосиф Сталин, а 3 апреля 1953 года все арестованные по «делу врачей» были освобождены, восстановлены на работе и полностью оправданы. Оказалось, что никого они не травили, не убивали и что их незаслуженно оболгали. Вот так…

- А что стало с нами? – опять невольно по инерции спросил я.

- А с нами всё обошлось, - весело сказал папа. – Маму пригласили на работу в государственную Суворовскую центральную районную больницу» №1, в инфекционное отделение на должность старшей медицинской сестры. Я сначала тоже немного поработал в больнице, а потом меня пригласили возглавить монтаж механического оборудования на строящемся шамотном заводе Суворовского рудоуправления.

- Потом я много занимался изобретательством и рационализацией, - сказал гордо наш папа. – А потом нам снова дали квартиру в новом финском доме…

- Не нам, а мне, - сказала «скромно» мама.

- Правда, - подхватил папа. - Сначала «четвертинку» - две комнаты с прихожей, но зато с отличным подвалом и прекрасной печью, а потом, после отъезда нашей соседки с сыном в другой город, моими стараниями мы заселили всю половину нашего дома, в котором мы сейчас живём и хлеб жуём…

Мама спохватилась, встала со своего уютного и тёплого кресла, быстро ушла на кухню. Вскоре оттуда вкусно запахло жареной яичницей на сале, и засвистел чайник. Папа быстро с азартом потёр ладони и изрёк своё знаменитое: «Хорошо, когда хорошо, а потом ешшо! ».

Честно говоря, я мало чего понял в этом рассказе папы и мамы о «сталинщине», хотя что-то, конечно же, во мне осталось. Но тогда я заинтересовался непонятными словами «безродный космополитизм». И ещё я очень хотел понять, что такое «ротозейство». Разевание рта? Как на уроках? Тогда при чём тут «враги народа»?