Коллекционер

Лили стояла посреди гостиной. Странные, уродливые картины, смысл которых она не понимала, глазели на неё со стен и будто безмолвно кричали таким же странным и уродливым вазам, расставленным по всему залу, что Лили здесь не место. Они — картины, вазы, причудливые статуэтки — были произведениями искусства, и гостиная была искусством, и их владелец — высеченный из живого камня Давид — был искусством, а Лили, спрятавшая ноги за длинной юбкой платья, искусством не была. Они насмехались над подолом, обволакивавшим пространство вокруг, намекали: приди Лили в женский монастырь, то сгорела бы со стыда, посчитав платья сестёр открытыми. Настенные часы уточнили, пробив полдень: развратными.

Гостиная впустила в себя аромат мускуса. Пожилая экономка, поджав губы, пронеслась мимо Лили и поправила одну из уродливых картин, перекосившуюся от ухмылок.

— Хозяин ждёт вас, — сообщила женщина. Её обращение прозвучало обыденно и сухо, словно она день ото дня повторяла заученную фразу. Лили знала, что она не первая, кого экономка встречает в гостиной, даже знала точное количество девушек, преодолевших путь от круглого стола, заставленного канделябрами, до спальни хозяина, и всё же надеялась на сочувствие и поддержу единственной женщины в доме.

Лили почувствовала себя беспомощным стажёром в крупной фирме.

— Мне нужно подняться наверх?

Экономка окинула её презрительным взглядом.

— Ну, разумеется.

Под её испепеляющим взглядом, подобно острию ножа упёршегося между худых лопаток, Лили проследовала к мраморной лестнице: маленькие каблуки застучали по ступенькам. Лили пошатывалась: она носила обувь только на плоской подошве, но для этого исключительного дня позаимствовала туфли у подруги детства, как посоветовала Веро; ника — коллега, организовавшая встречу с хозяином. Ноги не слушались, дрожали — от страха, от предвкушения, от непривычных для них каблуков, но ухватиться за перила Лили не решилась: вряд ли экономка одобрит, если чьи-то грязные пальцы, а другими они для неё быть не могли, вцепятся в дорогой камень.

На втором этаже располагались всего две комнаты в разных концах коридора, и двери одной из них были распахнуты настежь. Лили покосилась на закрытую дверь спальни справа.

—Налево! — приказала экономка, застывшая внизу лестницы.

Лили послушно повернула налево.

Большая кровать, застеленная белоснежным постельным бельём, занимала половину комнаты, оставшуюся половину захватил не менее огромный шкаф. Запах свежих простыней щекотал ноздри, Лили обняла себя за плечи: ещё месяц назад она представляла, как однажды на таких же белоснежных простынях, пахнущих лавандой, займётся любовью с мужем, но вместо мужа она получила незнакомца, готового заплатить за её невинность.

Услышав шаги в коридоре, Лили обогнула широкую кровать и бросилась к её изголовью.

Хозяин влетел в спальню и зашвырнул снятый на ходу пиджак в шкаф. На Лили он даже не взглянул.

— Раздевайся и ложись, — приказал мужчина и вышел из комнаты.

Она скинула туфли, избавилась от одежды и юркнула под простыню.

Он вернулся через минуту с бокалом белого вина. Под расстёгнутыми верхними пуговицами рубашки проглядывал кусочек светлой кожи. Лили натянула простынь до подбородка.

Мужчина за один прыжок очутился возле кровати и рывком сорвал простынь.

— Я плачу за эстетическое удовольствие.

На мгновение Лили неловко прикрылась руками, но, подумав, что может его разозлить, вытянула их вдоль тела.

Он прислонился к стене.

Лили старалась не пересекаться с ним взглядами, чаще поглядывала исподтишка, когда мужчина припадал губами к бокалу и закрывал глаза.

Незнакомец обладал «дьявольской красотой»: высокий, худой, кожа бледная точно у аристократа. Он поправлял кудрявые русые волосы и с отвращением, смешанным с интересом, смотрел на Лили. В его голубых глазах словно крестились демоны и молились богу. Лили содрогнулась от собственного сравнения.

Мужчина допил вино и покинул спальню.

Лили занервничала: что если она не понравилась ему? Что если её маленькая грудь или не полностью сбритые лобковые волосы вызвали его отторжение?

Она не знала, сколько времени провела в размышлениях прежде, чем незнакомец появился в комнате вновь. Когда он развязал пояс чёрного шёлкового халата, она отвернулась: стыд от происходящего душил сильнее любопытства.

Мужчина лёг рядом и положил руку ей на грудь. Лили напряглась: она хотела, чтобы её позор закончился как можно скорее, но незнакомец не спешил. Пальцем он выводил круги вокруг её соска, слушая, как сбивается её дыхание. Он улыбнулся и припал губами к груди, слегка царапнув зубами чувствительную кожу. Лили издала протяжный вздох, когда его палец прошёлся по вытянувшемуся и затвердевшему соску. Не теряя ни секунды, мужчина жадно впился в него ртом. Языком он исследовал ареолу, лизал и прикусывал сосок, пока приглушённый стон Лили не послужил для него новым сигналом.

Он оторвался от её груди и, приподнявшись на локтях, наклонился над её губами. Он едва коснулся их, как она приоткрыла рот. Она ещё не хотела его, ещё подыгрывала, однако, он не нуждался в её фальшивом желании: он жаждал настоящего.

Его горячее дыхание неудержимой волной накрыло её шею. Лили млела, когда его влажные губы дюйм за дюймом изучали её шею, опускаясь к ключице: неизвестное желание, сопряжённое с томлением, отзывалось нытьём в паху. Она ощущала острую необходимость дотронуться до мужчины.

Он спустился к её животу, покрывая его пламенными поцелуями, и Лили запустила пальцы ему в волосы: стыд отступал, проигрывая страсти.

Мужчина прервал ласки и посмотрел на Лили. Она лежала с закрытыми глазами и игралась с его волосами, её лицо исказила досадливая гримаса: не будь она такой скромной, то возмутилась бы вслух, что он остановился, или притянула бы его обратно к своему животу, но Лили терпеливо ждала, когда он возобновит ласки.

Мучительное ожидание продлилось недолго. Губы мужчины проделали путь от её живота до груди, на которой задержались до первого всхлипывания Лили, затем поднялись к ключице, к шее, а после прижались к губам. Она приоткрыла рот, и на этот раз она не играла.

Как только его язык оказался внутри, Лили замерла и тут же расслабилась: его движения были настойчивыми, но не грубыми. Она таяла, когда он медленно скользил языком по её губам, а потом также медленно и дерзко властвовал в её рту. Напористость мужчины сводила с ума: потребность сблизиться с ним, слиться в единое целое, усиливалась. Лили обхватила его за плечи и привлекла к себе: не прекращая целовать её, он навалился на Лили. Она простонала, почувствовав приятную тяжесть его тела.

Насытившись её ртом, он слез с неё и россыпью мелких поцелуев пробежался до её лобка. Лили насторожилась, когда он разомкнул её ноги, и обомлела, когда он вместо того, чтобы овладеть ею, начал дразнить её слабыми касаниями губ по внутренней поверхности бёдер. Лили дёрнулась, но мужчина крепко держал её за бёдра, наслаждаясь её беззащитностью: его губы заскользили по тонкой коже к самому уязвимому месту. Пальцем он выписывал круги на лобке, наблюдая за реакцией Лили. Убедившись, что она доверилась ему и расслабилась, большим пальцем он немного надавил на клитор, и пока Лили не опомнилась, прильнул к нему губами.

Она забилась в агонии. Его язык уже совершал колебательные движения, напоминавшие сладкую пытку, с её соском, в её рту, но сейчас Лили думала, что потеряет рассудок: сладострастие становилось невыносимым.

Мужчина втянул в себя набухший бугорок и под мольбу Лили, замаскированную под громкие стоны, навис над ней на локтях. Он провёл членом по её клитору, она замерла в предвкушении. Но стоило ему порывисто войти в неё, как Лили пронзила жгучая боль, от которой она вскрикнула и вцепилась ногтями в его плечи.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, — больно, я знаю. Сейчас пройдёт, — он успокаивал её долгими поцелуями. Почувствовав, что её напряжение спало, мужчина осторожно вытащил член и также неторопливо снова погрузил его в растянувшуюся нежную кожу. Он наращивал темп не спеша, отмечал, как меняется выражение её лица.

Боль стихла, и Лили полностью ослабела, приготовившись к пику своего наслаждения.

Она закричала, и мужчина, колыхнувшись пару раз, навалился на неё.

Лили гладила его волосы, упиваясь глухими мужскими стонами.

«Если я попаду в ад, — думала она с довольной улыбкой, — то пусть он окажется этой постелью».