Анестезия

Очередь в кабинет хирурга расползлась до конца коридора. Алёна сидела возле двери и покачивала стройной ножкой, гипнотизируя взглядом расположившегося напротив пенсионера. Старик смотрел то на Алёну, то на сползшую с её ноги красную туфлю и натирал ноющее колено. Алёна поняла: ещё чуть-чуть и дедуле потребуется не только обезболивающий укол, но и валидол под язык, и переключилась на худого бородатого парня, уткнувшегося носом в книгу. Почувствовав её взгляд, он на секунду оторвался от чтения, громко чихнул, не прикрыв рот, что вызвало возмущённое бурчание старика, и погрузился обратно в мир мечей и драконов. Алёна перевела взгляд на его соседа: стеснительный пухляш в деловом костюме с прозрачной папкой, набитой отсканированными документами, краснел и улыбался, поглядывая на неё.

— Когда я была в твоём возрасте, — к Алёне наклонилась женщина лет пятидесяти, — то тоже любила кокетничать.

Незнакомка походила на ожившую сову: маленькая голова, вжатая в широкие плечи, едва не вращалась по кругу — от Алёны к почти соблазнённым ею мужчинам. Женщина приблизила к Алёне отёкшее лицо: большие глаза, густо накрашенные чёрной тушью, которая отпечаталась на веках, сверлили Алёну хищным взглядом, а матовая бордовая помада обнажила недостатки губ: сухость и трещины.

Алёна скривила губы, но женщина приняла её ухмылку за улыбку и продолжила:

— Я сама из Саратова, в Москву впервые попала в двадцать лет, приехала в гости к тётке, — она взяла Алёну за руку, — так вот я за неделю в Москве все магазины оббегала. Каблуки обожала просто жуть, — она кивнула на туфли Алёны. — Твои по сравнению с тем, что я носила, дачные шлёпки.

Алёна улыбнулась: на этот раз искренне. Бабушка негодовала, когда видела её на каблуках, и ругала мать, что та позволяет Алёне портить ноги в столь юном возрасте, уверяла, что ношение шпилек обязательно скажется на здоровье. Если бы она знала, что Алёна гоняет на них каждый день с одиннадцати лет, то её хватил бы удар.

— Выбора у нас, правда, не было, — сетовала незнакомка. Вздохнув она добавила. — Твои красивые, но каблу-у-к. Какой же он крохотный. Знаешь, у нас в Саратове в девяносто третьем…

Дверь кабинета распахнулась, и Алёна заёрзала на стуле, проглотив обречённое «наконец-то». Оттуда выползла подслеповатая старушка, прилипшая носом к справке.

— Не волнуйтесь, все печати на месте, — следом за ней выскочил молодой мужчина. — Да, вот с этой справочкой вы идёте в регистратуру, — протараторил он, прежде чем пациентка задала вопрос.

Алёна замерла. Туфля, державшаяся на пальцах ног, соскользнула и грохнулась на пол.

Шум привлёк внимание мужчины. Он повернулся к Алёне.

Она смутилась.

— Здравствуйте, — прошептала она, хотя ей казалось, что она кричит на весь коридор.

— Здравствуйте, — мужчина кивнул и исчез за дверью.

«Не узнал», — подумала Алёна.

Женщина подмигнула ей:

— Красивый какой, да? Новый хирург?

— Да нет, — отозвался дед, оторвавшись от растирания колена, — анестезиолог. Медсестёр не хватает, вот он и подрабатывает в поликлинике. Ничего так, кстати, уколы ставит, не больно.

Пухляш встрял в их диалог, косясь на Алёну.

— А чего он по своей специальности не работает?

— Ищет вроде как, — прокряхтел пенсионер, — пока здесь. Он сам только после института. Вот уроды, — он обратился к «сове», — всю страну развалили. Вот раньше, помните: отучился — держи работу. Отработал — держи жильё. А сейчас что? Ни работы, ни квартиры.

— И не говорите, — закивала она, — у нас в Саратове в девяносто третьем…

Алёна не слушала. Голова превратилась в воздушный шар. Только раздулась она не от гелия, а от воспоминаний.

Алёна училась в шестом классе, когда заприметила симпатичного одиннадцатиклассника. Через подруг — тех, кто водил дружбу с мальчиками постарше — она выяснила, что его зовут Матвей, что учится он в «А» классе, и что в школу приходит без десяти восемь. Алёна перепробовала все способы: выучила его расписание и мелькала у нужного кабинета в нужное время, подкарауливала Матвея в столовой, один раз даже распласталась перед ним на ступеньках, — правда, случайно: оступилась на высоченных каблуках. Но всё было впустую: забавная шестиклассница, возомнившая себя взрослой, его не интересовала. Ни каблуки, ни укладка, ни макияж, ради которого Алёна просыпалась на час раньше, не помогали: Матвей лишь поглядывал на неё перед уроками, когда они сидели в коридоре, но знакомиться не подходил. И тогда Алёна, насытившись играми в «гляделки», взяла инициативу в свои руки.

Матвей разговаривал с друзьями, когда Алёна, постукивая каблуками, направилась к ним. Она представляла, как он испугается, когда она выдаст его тайну, как над его нерешительностью посмеются его одноклассники. А когда Алёна остановилась у скамейки, которую они заняли полностью, и Матвей замолчал, подняв на неё глаза, лишь убедилась в собственной правоте насчёт его чувств. «Слушай, — сказала она, — если я нравлюсь тебе, то так и скажи. Не нужно на меня каждый день пялиться, хорошо? ». Голос слегка дрожал, но Алёна знала, что дрожь появилась не от страха или волнения, а от злости на скромность старшеклассника. Матвей переглянулся с друзьями. «Я не пялюсь», — он улыбнулся. «Пялишься, — она настаивала. — Не смотри на меня, ладно? ». Улыбка Матвея стала шире: «А ты чего пялишься на меня? ». Алёна возмутилась: «Я не пялюсь! ». Парни еле сдерживали смех, а Матвей продолжал: «Если я пялюсь на тебя, и ты это видишь, значит, ты тоже пялишься на меня». Она сорвалась: «Я не пялюсь на тебя! Я смотрю на тебя, потому что чувствую на себе твой взгляд, когда ты пялишься! — выдохнув, она добавила. — Не пялься на меня, ладно? ». Он согласился: «Ладно». Алёна одарила, как ей казалось, надменным взглядом Матвея и его друзей и смешалась с толпой школьников, спешивших на первый урок.

Обещание он сдержал, и отсутствие зрительного контакта между ними приводило Алёну в уныние, которое в мае вылилось в пятнадцатиминутный поток рыданий в туалете: во-первых, Матвей окончил школу. Во-вторых, на последнем звонке, куда Алёна пробралась тайком от учителей, он танцевал вальс с какой-то низкорослой толстой блондинкой.

Три летних месяца превратились в девяносто дней страданий от безответной любви. Затем была истерика в сентябре: первого числа Матвей забежал на пару минут в школу, чтобы подарить цветы своей бывшей классной руководительнице. Чуть-чуть слёз, омрачивших настроение, было, когда он отклонил Алёнину заявку в друзья в социальной сети, а дальше пустота, смирение и, в конце концов, образ Матвея застрял где-то в глубинах памяти, откуда не выплывал до сегодняшнего дня.

Очередь начала таять, когда старушка со справкой вышла от хирурга: люди влетали и вылетали из кабинета, словно пули. На лбу Алёны выступил пот, а босая ножка со свежим педикюром затряслась активнее. Алёну охватила паника от предстоящей встречи с Матвеем, сменившаяся через несколько минут раздражением от нетерпения. И когда в очереди остались только она и пухляш, Алёна без зазрения совести применила любимый приём — «стрельбу глазками». Пухляш, покрываясь пятнами, пропустил Алёну, сказав, что не торопится. Она, всунув ногу в туфлю, так и лежавшую всё время на полу, наигранно скромно пролепетала «спасибо» и принялась судорожно ждать, когда «саратовская сова» выпорхнет из кабинета.

Алёна вскочила на ноги, едва приоткрылась дверь. Женщина выползла наполовину: её голова по-прежнему торчала в кабинете и задавала вопросы. Сначала Алёна молча закатила глаза, но после того, как в кабинет протиснулась шея женщины, что означало, что вот-вот «бывшая модница» вернётся в помещение, и дверь захлопнется с той стороны, Алёна громко кашлянула: на всякий случай дважды.

«Сова» поблагодарила врача и закрыла дверь.

— Жить буду! — весело сообщила она. Пухляш икнул.

Алёна встала у двери. Сердце подпрыгивало, точно мячик-попрыгунчик из её детства. Похожее волнение она испытывала, когда классная руководительница отправила её за журналом к учителю биологии: в тот день Алёна также нервничала, занеся кулак над дверью, — на уроке биологии сидел одиннадцатый «А» класс.

Алёна постучала.

— Входите! — ответил низкий мужской голос.

Хирург был в кабинете один. В маленькой комнатке чуть поодаль двери Матвей перебирал бутыльки из стеклянного шкафа.

Алёна закусила губу.

Хирург мельком взглянул на Алёну и указал ей на стул.

— Что у вас?

Она опустилась на жёсткое сиденье, положив сумочку за спину.

— Какая-то ерунда вскочила чуть выше щиколотки, — Алёна задрала штанину. — Не болит, не чешется, но эстетичный вид портит.

Хирург пощупал новообразование.

— Жировик, — резюмировал он и напечатал что-то в компьютере. — Вообще нетипичное место для жировика. Вероятно, его появлению поспособствовало ношение узких джинсов в такую жару. Будем вскрывать: сделаем маленький надрез и вытащим, чтобы вы больше не беспокоились об эстетичном виде, — хирург выбрался из-за стола и завернул в комнатушку.

Алёна слышала, как он сказал Матвею про жировик, и как тот ответил названием какого-то препарата.

Хирург выглянул из комнатушки.

— Проходите.

В кабинет ворвалась вспотевшая, встревоженная женщина в белом халате.

— Андрей Тимофеевич, — обмахиваясь бумажками, она обратилась к хирургу, — это срочно!

Хирург кивнул Алёне.

— Проходите.

Вместе с женщиной он вышел из кабинета.

Алёна подкралась к комнатушке. Матвей всё также стоял у стеклянного шкафа.

— Здравствуйте, — прошептала она.

Он не обернулся.

— Здравствуйте. Раздевайтесь.

Не сводя с его спины глаз, Алёна расстегнула молнию.

Матвей подорвался к ней, закрыл дверь и вернулся к шкафу.

Алёна присела на кушетку, скинула туфли и нарочито медленно принялась стягивать джинсы, надеясь, что Матвей оглянется. Но он по-прежнему не реагировал и набирал лекарство в шприц.

— Не узнал? — спросила Алёна.

Матвей повернулся к ней. Его взгляд на Алёну ничем не отличался от взгляда на старушку со справкой, — что на первую, что на вторую он смотрел без эмоций.

— Простите?

— Меня не узнал. Ты пялился на меня, когда учился в одиннадцатом классе.

Матвей нахмурился: либо пытался вспомнить, либо вспомнил, но воспоминания ему не понравились.

— Не припоминаю вас. Ложитесь.

Алёна разлеглась на кушетке.

— Я подходила к тебе…, — она осеклась. То ли от его строгого «вдох», то ли от прикосновения его тёплой руки. Алёна ощущала жар его кожи так ярко, будто Матвей был без перчаток.

— А, — усмехнулся он, — безумная сталкерша.

— Ты нравился мне.

— Я догадался.

Алёна рассматривала его спину.

— А я нравилась тебе. Ты пялился.

Смешок.

Она согнула ноги в коленях.

— Я ногу не чувствую.

— Так и должно быть.

— Я не чувствую её всю.

Матвей за один прыжок очутился у кушетки.

— Болит где-нибудь? — он массировал ногу Алёны, не понимая, как мог ошибиться с дозой препарата.

— Нет, но я не чувствую её. Только вот что-то есть, но слабо, — Алёна положила его руку к себе на бедро.

Матвей отдёрнул руку.

Алёна засмеялась.

— Вы находите ваше поведение смешным? — поинтересовался он, снимая перчатки.

— Нет, я нахожу смешным ваше поведение, доктор, — она сделала упор на слове «доктор», и Матвей, фыркнув, отодвинулся от кушетки.

Скрипнула дверь кабинета, и Матвей выбежал из комнатушки. Голоса звучали приглушённо, и Алёна разобрала лишь небрежную фразу Андрея Тимофеевича «не сейчас». Дверь вновь заскрипела. Алёне подумалось, что к возвращению хирурга анестезия перестанет действовать, и это расстроит Матвея: наверняка он уже считает минуты, когда Алёна уйдёт. Фантазия рисовала, как Матвей мечется по кабинету, придумывая себе новые занятия, лишь бы не оставаться наедине с «безумной сталкершей». Тихое хихиканье переросло в громкий смех. Алёна даже прикрыла глаза, чтобы не растеклась тушь.

Матвей дёрнул ручку так, словно хотел сорвать дверь с петель. Покрасневший от злости он посмотрел на Алёну. Она притихла, хотя всё ещё не избавилась от глупой улыбки.

— Как нога? — пропыхтел он. — Всё так же не чувствуешь её?

— Да чувствую, чувствую, — Алёна закрыла лицо руками. Недовольный вид Матвея веселил её, и она боялась поддаться истеричному хохоту.

Матвей откинул халат, точно королевскую мантию, и сел на край кушетки. Его пальцы, коснувшись щиколотки Алёны, медленно поднимались вверх по ноге.

— Чувствуешь?

Алёна убрала руки от лица.

— Да.

Она покраснела. Навязываясь ему, она не предполагала, что он согласится. Вместо возбуждения Алёна испытывала смущение.

— А здесь? — пальцы Матвея слегка надавили на бедро. — Слабо или уже сильно? Может, чувствительность вернулась хотя бы сюда? — он сместил пальцы к внутренней поверхности её бедра.

Алёна встрепенулась и потянулась к своим джинсам.

Матвей усмехнулся.

— Маленькая ещё, чтобы в подобные игры играть.

Он встал с кушетки.

— Мне девятнадцать, — обиженно буркнула Алёна.

— Я и говорю — маленькая, — Матвей открыл дверь.

Алёна спустила ноги на пол.

— Ты остановился, потому что не уверен в себе?

— Я остановился, потому что у тебя глаза испуганного зверёныша. Свой первый раз ты наверняка представляла иначе.

Алёна хмыкнула.

— Наивно полагать, что это был бы мой первый раз, — она шагнула к шкафу. — Да и хорошо, что ничего не вышло. Ты анестезиолог, а с анестезиологом ничего не чувствуешь, верно? — она поправила трусики, любуясь своим отражением в стекле.

Матвей закрыл дверь. Щёлкнул замок. Алёна видела в отражении, как переменился её взгляд: из нахального стал вопрошающе-встревоженным.

— Лучшие любовники это врачи, — Матвей встал за спиной Алёны. Они смотрели друг на друга в отражении. — Только врач точно знает, — он убрал её волосы на левое плечо, — куда нужно нажать, — его пальцы ловко расстегнули пуговицы её блузки, — чтобы тебе было хорошо или больно, — Матвей прошёлся языком по её шее, наблюдая за реакцией Алёны в отражении. Она издала протяжный звук — стон, смешанный с тяжёлым вздохом, и откинула голову на грудь Матвея. Он улыбнулся.

Матвей развернул Алёну к себе.

— Анестезия это проводник. Как ткань на твоём белье, — он стиснул её бёдра и потащил к стене. — Нужно очень постараться, — Алёна упёрлась лопатками в бетонную гладь. Матвей осторожно, лишь слегка касаясь, провёл подушечкой пальца по промежности Алёны, — чтобы пациент что-то почувствовал.

Алёна едва улавливала его прикосновения. Её изумлённый взгляд разбивался об улыбку Матвея.

Он провёл пальцем по промежности трижды, прежде чем сжал её.

От неожиданности Алёна выгнула спину.

Странные ощущения охватили её: не боль и не удовольствие — но что-то среднее между ними. И это среднее — непривычное, разжигающее любопытство — возбуждало больше всего.

Матвей засмеялся.

Он проделал трюк — чередуя нежное касание и сжатие — четыре раза, пока ткань трусиков не намокла. На пятый — он имитировал погружение пальцев через мокрую ткань

Алёна дышала так, словно пробежала марафон.

Она потянулась к его ремню брюк.

— Нет, — сказа Матвей и прикусил её губу.

Алёна раскрыла рот шире и закатила глаза, когда язык Матвея заполнил её рот.

Она подалась вперёд.

Матвей, исследуя её рот, прижал Алёну обратно к стене.

Когда он запустил руку под трусики, и обвёл пальцем горячий набухший клитор, Алёна простонала и отвернула голову. Она надеялась — жаждала, — что его освободившиеся губы и язык примутся за её грудь, но Матвей, будто дразня её, целовал Алёнину щёку. Даже не спускаясь к шее.

Доведя её почти до пика пальцами, Матвей резко отшатнулся от неё.

Алёна потерянно посмотрела на него.

— Урок на будущее, — сказал он и направился к шкафу.

Алёна, кипя от злости, схватила его за руку.

— Что? — хмыкнул он.

— Мы не закончили.

В Алёне проснулась нечеловеческая сила, подогреваемая недоведённым до финала возбуждением.

Она буквально завалила Матвея на кушетку.

Он стукнулся затылком о стену и попытался оттолкнуть Алёну, но без толку.

Она не расстёгивала — срывала — пуговицы его рубашки, вытаскивала рубашку из-под брюк.

От её резвых движений Матвей растерялся; опомнился, когда Алёна гладила его грудь, покрывая поцелуями живот.

— С ума сошла, — промямлил Матвей.

Алёна вкогтилась в ремень:

— Урок не усвоен.

Она возилась с тугим ремнём, пыхтя и отбрасывая волосы со лба.

Матвей одной рукой приподнял её подбородок, второй расстегнул ремень. С ширинкой Алёна справилась сама.

Матвей повторил:

— Ты сумасшедшая.

Алёна прильнула к его губам. Её ласки расслабили его, и он, отодвинув край её трусиков, усадил Алёну на себя.

Почувствовав его член внутри, она вскрикнула.

Матвей зажал ей рот ладонью.

Они смотрели друг на друга, не двигаясь.

Алёна увернулась, лизнула его указательный палец и медленно приподнялась.

Матвей рывком опустил её.

Алёна взяла в рот палец, который облизнула, и, не сводя с Матвея глаз, начала посасывать его.

Приподнялась.

Порывисто опустил.

Матвей вытащил палец из её рта, вцепился в подбородок Алёны и наклонил её лицо к своему.

Приподнялась.

Матвей жадно покусывал её губы. Пальцы блуждали по талии Алёны.

Порывисто опустил.

На мгновение запустив пальцы в волосы Матвея, Алёна поцеловала его в висок, пробираясь поцелуями вниз, к губам.

Приподнялась.

Матвей, жалея, что не снял с Алёны лифчик, прижался губами к её груди.

Порывисто опустил.

Приподнялась.

Порывисто опустил.

Матвей входил в Алёну всё глубже и глубже, прижимая её тело к себе почти вплотную, словно хотел не просто слиться с ней — поглотить.

Они ускорились.

Вымученный звук, похожий на рычание, сорвался с губ Матвея.

Алёна, всхлипывая, уткнулась носом в его плечо.

— Боже, какой позор, — пробормотал Матвей, вытирая вспотевший лоб.

Алёна сползла с него на свободную часть кушетки.

— Ты сам начал, — сказала она, натягивая джинсы. Пуговицы блузки застёгивала уже на ходу. — И всё-таки я была права: с анестезиологом ничего не чувствуешь, — Алёна повернула замок.

Матвей усмехнулся.

Алёна, не скрывая наглой улыбки, вышла из комнатушки. В кабинете было пусто. Она забрала со стула свою сумочку и выпорхнула в коридор, где под дверью по-прежнему сидел пухляш. Подмигнув ему, Алёна побежала к лестнице.