эрос

на твоём столе всегда покоилась фотокарточка, на которой мои руки крепко обнимали тебя, — вечные объятия, которым не было суждено разомкнуться, если только не разорвать фото на две неровные части, но мы по-прежнему останемся слитыми воедино, проникающие в друг друга.

отчётливо помню тот вечер в библиотеке, когда лучи июльского заходящего солнца касались гладкой поверхности стола, одного из тех, которые педантичной линией были расставлены вдоль удобных кресел, образуя вычурный ряд. тогда было тепло и пусто, потому что только безумец предпочтёт в такой вечер хоронить себя в стенах библиотеки, среди книжной пыли и запаха старых, пожелтевших от времени страниц. но мы были такими. два безумца, слишком далекие от привычных норм и устоев, связанные своими извращенными предпочтениями, непонятными другим, и безумной любовью.

я была пролитым на пятьсот пятьдесят девять страниц слез романом, изломанными и недописанными строками, утратившими суть, недорисованными портретами, которые ты бесконечно бросал, чтобы вернуться снова. ты же для меня — самые тёплые сказки, «жили они долго и счастливо», о существовании котором я думать не желала. я называла тебя маленьким принцем и прекрасным каем, шептала это, слизывая кровь с твоих искусанных в поцелуях губ, ощущая ее чистоту и выраженный аристократизм. ты был таким — для многих надменный и слишком резкий, грубый и шумный, признающий только своё мнение и свои взгляды, не терпящий возражений. я же увидела в тебе то, что было от других глаз спрятано за семью печатями. ты умел быть со мной маленьким мальчиком, нуждающимся в моих руках, всегда собранный, мудрый, знающий все наперёд, сдерживающий мои приступы глупости, ревности, до мозга кости женской импульсивности. из нас двоих я была ураганом, способным разрушить все на своём пути. ты же это отстраивал, складывал по кирпичикам, учил меня заново любить и доверять.

ты называл меня снежной королевой, когда я считала себя просто раненым зверем, который, после стрелы в левое подреберье, больше никогда не смог бы есть с руки — с твоей я ела практически с закрытыми глазами, не боясь обнаружить яд. ты кормил меня любовью с серебряных ложек, не позволяя больше слизывать ее с ножей.

твои нахальные руки всегда отвлекали меня от затягивающего водоворота мыслей, не позволяя думать. думающая женщина — проблема, умноженная на два. ты возводил ее в минус, ведя носом по моей шее прямую линию, прежде чем позволить губам сомкнуться на мочке уха. влажно и горячо, чувствуя твоё дыхание в шею и то, как трудно сидеть вот так, делая вид, что ничего зазорного не происходит. ты любил испытывать меня, а мне нравилось сдаваться тебе. снова и снова.

— я хочу, чтобы ты прочла мне сказку, — твой возбужденный шёпот совсем близко, вынуждая меня всего на секунду прикрыть глаза, словно это способно было помочь справиться с желанием ощутить тебя в себе.

пальцы свободной руки придвигают ко мне распахнутую книгу, пока вторая твёрдо скользит по обнаженному колену вверх, точно зная свой конечный пункт назначения.

— кай в самом деле у снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. причиной же всему осколки зеркала, что сидят у него в сердце...

твоё «хорошая девочка», сказанное шепотом, но звучащее запредельно громко, вынуждает голос предательски дрогнуть. читать не получается, когда ты добираешься до внутренней части бедра, ощущая подушечками пальцев, насколько я влажная — будь платье более светлого оттенка, на нем определённо бы осталось пятно от собственной смазки, которой некуда было деваться в плену невесомого кружева. чем больше я текла, тем сильнее ты ощущал своё превосходство.

— пожалуйста…

— что «пожалуйста»? скажи это. я ведь предупреждал, что не стоит со мной играть, но утром ты была преисполнена своей привычной сучьей уверенностью, — слова, проникающие в каждое нервное окончание, когда вся я — сплошной оголенный нерв, воск в твоих умелых руках.

бесконечно хотеть, сходить с ума от одного взгляда — ты единственный из всех мужчин знал, за какую нить стоит потянуть, чтобы заставить меня сделать все. и я делала, купаясь в этих жарких прикосновениях, клеймящих поцелуях, что входили под кожу смертельными клинками наслаждения, млея каждый раз от ощущения тебя в себе.

ты знал, что не один год я мечтала, чтобы ты взял меня в библиотеке, прижимая к книжным полкам, мешая боль с наслаждением, вынуждая кончать меня снова и снова, сдерживая слишком громкие стоны. точнее, это ты сдерживал, затыкая мой рот ладонью или слишком жесткими поцелуями, вылизывающими душу. но ты был бы не моим мужем, не начни дразнить меня, прежде чем исполнить самую заветную мечту. ты был тем, кто всегда дарил моим грезам жизнь, вынуждая их принять форму. даже самые безумные и дикие оживали в твоих руках. ты был зависим не только от моего тела, но и от моих улыбок.

— что ты творишь? — тебе нравилось, когда мое дыхание сбивалось и говорить, как и дышать, становилось труднее. каждый раз тебя это лишь больше распаляло.

— наказываю тебя. но ты ведь любишь быть наказанной, — ещё один поцелуй в шею, прежде чем мучительно медленно вырисовать языком на моей ключице месяц. ты называл меня луной и ангелом, но я была антихристом, рухнувшим с небес.

пальцы задерживаются на влажном кружеве, замирают, вынуждая меня непроизвольно качнуть бёдрами навстречу, потерянным, но безуспешным движением. Усмешка и потемневший взгляд твоих глаз напротив.

— умоляй, ангел.

и я умоляю, теряя связь не только с реальностью, но и с собственным роем мыслей, умолкающим, когда его пальцы сжимаются на шее. Не соображая и идя на самое дно, слыша свой же севший голос и чужие перешептывания словно со стороны. первые толчки во мне, вынуждая задыхаться, иногда полностью останавливаясь, заставляя едва не скулить от разочарования. потому что в следующий миг твои пальцы выскальзывают, не позволяя мне кончить. ты подносишь их к своим губам и облизываешь. каждый из них. медленно, но практически крышесносно. пока кровь сворачивается в венах, приказывая сердцу умереть.

— уведи меня отсюда. подальше, — почти что в твои губы, зная, что, коснувшись их, смогу ощутить собственный вкус.

но ты не позволяешь. хватаешь за руку и выполняешь мою просьбу. подальше, вглубь библиотеки, где книжной пыли ещё больше, где нам никто не помешает. на непослушных ногах, понимая, какой влажной я могу быть только с тобой.

ты берёшь меня сзади. практически сразу же. обнажая грудь и задирая подол моего тёмного платья. между этими действиями не существует ничего, кроме звука твоего ремня и удара моего сердца.

я чувствую, как крепко пальцы держат мои руки за спиной, блокируя любое действие, вынуждая ощущать меня полностью в твоей власти. как глубоко ты во мне, подталкиваю каждым последующим толчком к самому обрыву, чтобы сигануть вниз, таща тебя за собой.

твои руки повсюду, как и ты сам. во мне, на моей спине, под кожей, в венах и каждой клетке моего тела. но тобой невозможно насытиться, тебя не бывает слишком много. ты россыпью поцелуев по спине, укусами и кровоподтеками, каждым моим стоном и выверенными движениями, приближаясь к оргазму, который не просто даст разрядку, а заставит умереть. и это не просто секс, это даже не занятие любовью, это когда с каждым движением во мне ты отдаёшь часть себя, не прося взамен ничего, насыщаешь меня собой, как вода насыщает почву после убийственной засухи. когда самая большая пустыня внезапно становится океаном. и ты был моим. тебе не нужно было связывать мои руки тугими веревками, приковывать кандалами, я уже была твоей. с самого первого дня. с той книги ремарка в моих руках, которая внезапно выскользнула из рук и упала к твоим ногам, вынуждая меня впопыхах броситься за ней и впервые оказаться у твоих ног, прямо перед тобой. твой взгляд и миллиарды импульсов в моем теле. возбуждающая и извращённая улыбка. когда позже оказалось, что правильная и недоступная девочка была твоей с той самой минуты. тебя это заводило, вынуждало на стену лезть и порождало желание сжать пальцы на моей шее сильнее обычного, чтобы я больше никогда и никому не досталось.

твои ладони скользят к моей груди, толчки становятся жёстче, когда я содрогаюсь под тяжестью твоего тела, понимая, что сексом в библиотеке ничего не закончится, потому что дома ты вновь окажешься между моих ног, вырисовывая изгибы моих коленей губами, прежде чем твой язык нащупает каждую из известных тебе точек на моем теле, наблюдая, как я забываю себя.

я помню тот секс в библиотеке и ощущение тебя в себе даже после того, как ты кончил и влаги во мне стало ещё больше. твой поцелуй за границу волос, убирая их на одну сторону. контраст твоих бледных рук и чёрных, как смоль, локонов. твой хриплый голос, звук моего застегнутого платья и запах секса, смешанного с твоим собственным. моя жизнь — фрагменты с тобой, мелькающие картинки, сменяющиеся перед глазами.

тебя настолько нет, что ты везде. перекатами и переливами. бессонными и сладкими ночами, безумием, разделённым на двоих. ты течёшь в моих венах, как cabernet sauvignon. с того июньского вечера прошло слишком много времени, сейчас зима в самом разгаре, я сижу на краю стола в твоей рубашке после ещё более безумного секса, пока ты наводишь на своём рабочем месте порядок после важного звонка. очередная встреча, вереница совещаний и всеобщего поклонения тебе одному. ты всегда любил это не меньше, чем меня. услышь ты голос моих мыслей, то наверняка возмутился бы — за все четыре года ты не брал ни одной командировки, ставя меня выше каких-либо рабочих поездок.

снег медленно опускается за окном на промёрзлую землю, а я думаю, как сказать тебе о том, что нас совсем скоро станет трое. для такой новости никогда нет подходящего случая — она в любой момент огорошит.

— тебя что-то тревожит, ангел? — ты подходишь ближе, располагаясь между моих ног и большим пальцем касаясь моей нижней губы, едва оттягивая, чтобы в следующий момент оставить невесомый поцелуй.

— вопрос, как лучше сказать тебе о том, что ты скоро станешь строгим и серьёзным отцом, — мои пальцы поглаживают твои рёбра, пока я ощущаю, как ты напрягаешься под ними, не сразу поняв смысл моих слов.

наверное, подобное было не так просто принять. особенно, когда это обрушивается, подобно граду на голову в ясную погоду. но я знала, что это обязательно будет, ибо наши ночные разговоры и обрывки твоих фраз по-прежнему звучали в голове, разливая приятное тепло в груди. ты был моим самым надежным домом, нерушимой крепостью — и это была та самая истина, разрушающая все на своём пути.