Это не Вертинский

Это советско - российское говно

- Слева триста, справа сто.

Кошмарным кораморой звенит занудливый баритон наблюдателя в правом ухе Освальда, сводя с ума неожиданными флешбеками и потусторонними разглагольствованиями, не имеющими, кажется, никакого отношения к выехавшему из  " Кюртиц - плаза " президентскому кортежу. Волей Сэма Джианкана назначили Мышлаевскаму местом дислокации городскую канализацию, попробуй угадай тот самый момент, когда надо жать на собачку.

- Напрасно ты стараешься ввести нас в заблуждение, Ильич, - нес околесицу передовой наблюдатель, хрустя галетой, положенной всякому наблюдателю по Уставу, - мы, говорим ему, всем полчком решение приняли винтить подальше, срали мы, кричим, на все присяги, потому, орем, что офицера русския, знаем за честь и славу, чай, шипим, не зазря деды Шипку - то воевали.

Освальд не осмеливался выдрать из уха фонящий наушник, мысленно благодаря учителей Оклахомской школы, не предусмотревших курс русского языка, но сам звук голоса вызывал дрожь отвращения, видимо, предусмотрительный Момо предусмотрел и это, раз настоятельно не рекомендовал отключать передатчик или, упаси Боже, вытаскивать наушник из уха. Так Ли Харви и слушал дребезжание вымышленного персонажа очень плохого писателя, неведомой судьбой советской образованщины почему - то назначенного властителем дум призрачной и ненастоящей, как и все тута, интеллектуальщины, переделанной привычно через жопу в какую - то непотребную интеллигенцию. Советская интеллигенция. Уже смешно.

- Ничего не смешно, - проявился смутным силуэтом за спиной лежащего посреди книжного склада на Элм - стрит французский связной Ширинкин, - ты, Освальд, среднестатистический американский колхозник, а я ведь на самом - то деле Шервинскай.

Не владеющий никакими наречиями, кроме американского и обрывков испанского, Освальд пожал плечами. Забавная французская речь хрен пойми откуда появившегося связного немного смешила картавостью и раскатами, ударения на конец и вовсе непонятное строение фраз снесли тошное восприятие продолжающего жужжать наушника, но терпеть дальше бравый морпех не собирался. Он развернулся и пронзил силуэт француза штыком.

- На, сука !

- А, мамыньки ! - завизжал, забился в падучей Мышлаевскай, катаясь по канализации. - Ухойдакали !

" Ухойдакал, - сурово думал Освальд, вырывая наушник, - и тебя ухойдакаю ". Он скатился по лестнице книжного склада, крадучись прокрался мимо приоткрытой двери управляющего ( смешно звучит : крадучись прокрался ) и сбежал по железной, вибрирующей в такт шагам, лестнице в канализацию. Отвлекусь. Смешно звучит не только это, куда смешнее анонсирование на суперобложке изданной сотней тыщ экземпляров - у меня на полке стоит, доживу до зимы : сожгу на хрен в печке - книги о возникшей угрозе гибели миллионов людей. Людей. Это п... дец, это путиноидная рашка, кусок говна и падали, самозамкнувшийся на себя тупик эволюции, вместилище всепланетной глупости и безграмотности уродов и двуногих животных.

- Не подходи ! - грыз трубы парового отопления запаривший суть задания Момо Мышлаевскай, заслышав шаги Освальда. - Я психический.

" Знаю, - резко думал Освальд, направляя на катающегося по канализации русскаго офицера стальной ствол  " Манлихера ", - только окончательные психи станут читать про таких, как ты, ублюдок ". Он выстрелил, приводя к преждевременной радости таящегося где - то там, в пространстве, дегенерата Бабченку, по идиотическому скудоумию упоротых сук воспринимающего отчего - то махонькое совпадение взглядов на творимый ахуй за поддержку поганой Хохляндии, столь же гнусной и омерзительной, что и все остальные республики бывшего Союза, за исключением сумевших вписаться в косяк прибалтов. Поскольку сказочка моя, то следующим абзацем я могу и Доста с Толстым ухойдакать, я русский, мыслящая единица многомиллионного говнонаселения, мне и Пушкина не жаль вот нисколько.

- Пошкин, - неожиданно произнес вслух на казахском Освальд, выбираясь из канализации прямиком в загребущие руки Джека Руби, - это вещь.

- Штучка, - не согласился с ним владелец  " Карусели ", разряжая в живот любителю поэзии барабан тупорылого тридцать восьмого.

Освальд корчился и что - то хрипел. Склонившийся к нему Руби услышал :

- Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явился Руби,

Как передсмертное виденье

И хали - гали, шуби - дуби.