Это было ровно под Ровно или Как это было в первый раз

Моей любимой Милене Ангел

Двоичный здоровяк Дольф Лундгрен не так просто обрел биномность, любой из тута, выросший в эру гнусавых голосов с видеокассет, должен помнить, что в одном варианте озвучки профигурировал швед Проповедником, что сразу бросает пытливый ум исследователя к мемуарам порноактрисы Дженны Джеймисон, там ведь тоже некий Проповедник приобщил хером потаскушку к высотам духа из подпольно изготовленных амфетаминов и бурлящих гневом и яростью вечеринок, но в иной озвучке бывший каратист и профессор химических наук из Австралии был уже Миротворцем, хотя, для справедливости, Джонни Мнемоник и там, и там пребывал Киану Ривзом. И вот по прошествии многих лет, утратив частично зубы и потратив нервы, нахожу я какую - то раздвоенность в помыслах : для чего и с какой целью, с какими, так сказать, мотивами два разных синхрониста ( это типа Юрок Вебер и Алекс Керви ) одно и то же наименование - по аглицки - перевели и озвучили совершенно по - разному, более того, смыслово и по сути разно напрочь, потому как проповедь и творение мира вещицы или штучки разные. Думал я, короче, думал и ни хрена не придумал. Потому - то, видимо, с тех самых пор и влюблен я в титястую бездарницу рыжую Ландер. Это надо понимать.

Взвалив седло на гудящие от усталости плечи, я медленно побрел в сторону громыхающих полковых гаубиц. Мимо пролетела тачанка Гая, за ней поспешали котовцы, окинувшие меня пренебрежительными взглядами самоуверенных людей. Еще вчера я точно так же свысока смотрел на Афоньку Биду, в эту же ночь ушедшего добывать коня, а теперь сам безлошадный. В кустах алеющего боярышника зашуршало. Я сбросил седло и наставил револьвер на кусты, осторожно приблизившись. В середине кустов лежал на спине телеграфист Долгушев, безнадежно пуская кровавую пену на загаженную рвотой грудь.

- Лютов, - прохрипел он, узнав меня, - надо бы на меня патрон стратить. Савинковцы наскочут - неприятность сделают.

Я замахал руками и бросился от матерящегося телеграфиста прочь, забыв седло. Через миг кто - то ткнул меня плетью в макушку.

- Пешкой стал ? - раздался глумливый голос. Я поднял глаза и увидел ухмыляющегося Маслака, вразвалку сидевшего на кауром кабардинце. Кабардинец топырил усы и закатывал лиловые белки глаз под политический зачес своих кучерявых волос, по обычаям горских племен Кавказа щедро сдобренных бриолином.

- А ты все на людях катаешься, - пробрюзжал я, не желая вступать с этим анархистом в бестолковые споры.

- Какие ж это люди ? - удивился Маслак, шпоря кабардинца серебряной гусарской шпорой, присобаченной к босой ступне на саморезы. - Это чурка бешеный, зверь.

- Знаешь, - говорил я, по - казацкому обычаю уцепившись за стремя командира бригады, - а в светлом будущем всех выходцев с Кавказа будут именовать грузинами.

Маслак удивленно ухнул, а затем, подумав, пришпорил кабардинца и умчался на ту сторону. Уже вечером, когда командарм отвел поредевшие полки на берег Збруча, среди казаков Савинкова появился Маслак. Заседлав на этот раз уже польского улана, он проезжался кентером по над обрывом, сплевывая в мутную воду. Завидев своих, осклабился и закричал, размахивая руками :

- Не слушайте проповедей комиссаров, браты ! Сами ж видеть могете, что грабют жиды с большевиками, а все их проповеди гроша ломаного не стоят ! Айда к нам, винца тута вдоволь.

Буденовцы, поя коней в Збруче, вяло отбрехивались. Они понимали, устав от семи лет бесконечной войны, что нет никакой разницы в избранной стороне, тем более, что многие из них начинали еще в корпусе Врангеля, успев послужить и Улагаю, и Сиверсу, и Краснову, и Тухачевскому. Великая война, незаметно перейдя в гражданскую, смешала их в странную массу, менявшую хозяев и кормильцев чуть не еженедельно, лишь отдельные группы рабочих, матросов, офицеров или, как я, выдвиженцев могли похвастать верностью, остальные и не задумывались. Желание мира носилось в воздухе, сам Буденный, подвыпив, стучал кулаком на Клима, требуя замирения и роспуска войск. Он не знал еще, что воевать ему предстоит десять лет, впереди лежали песчаные пустыни Туркестана, унылые степи Казахии и горные отроги Памира, всюду, где восстанут люди, будет убивать и грабить его конница, созданная на ровном месте предателем Думенкой.

- Лютов, - позвал меня с обозной телеги наштакор - пять, мусоля карандаш под усами вразлет, - в тебе росту скока ?

- Ровно пять футов, - отозвался я, сожалеючи отворачиваясь от Маслака . - А чего ?

- Поедешь в Ровно, - слепя белокипенной улыбкой ответил наштакор - пять, что - то выписывая на обрывке оберточной бумаги, - вот тебе мандат, получишь в обозе сапоги и паек, а мины тебе в отряде выдадут.

- В каком отряде ?

Наштакор веско ухмыльнулся, протягивая мне бумагу.

- А сильных духом, Лютов. Будешь там орудовать под оперативным псевдонимом Бабель.

Я взял мандат и отправился в обоз. Партия сказала : надо, значит, товарищ Ангел, придется Лютову стать не Самгиным, а каким - то там Бабелем. Возможно, и Абрамом или Исааком, кто знает, неисповедима судьба убежденного партийца и будущего репрессированного, реабилитированного человека две ноги - два уха.