Однажды в Бруклине

Моей любимой Элле Холливуд

Как в свое время в нетленном труде академика Марра исторически верно указывал товарищ Сталин  " всяк народ с этносом да ходит опасно, принося дары ", у каждого народа с этносом существует своеобразный подъязык, чаще именуемый жаргоном, арго, феней, возникший в андеграунде подполья, насыщая и обогащая литературную мову, присущую шибко грамотным, основываясь чаще всего на вечно противостоящей любой власти любой страны мира антисоциальной прослойке истинно свободных, преступников и несогласных, непохожих и нетрадиционных, взять хотя бы полупрезрительное наименование полицейских копами, фликами, мусорами, лягавыми и так дальше, смущая Керви и приводя в смятение иных переводчиков, не умеющих пояснить русскоязычным причины пуговичного прозвища заокеанских псов режима мелкой буржуазии колонистов - васпов, конечно, можно сослаться на форму мундира с яркими пуговицами, но эта форма мундира совершенно ничего не говорит местным, они скорее назвали бы пуговичных дубинальными, ведь кленовые дубинки безостановочно стучали по ограде католического собора, долетая до звезд, пока алкаш О. Генри слушал хорал, напевающий странные слова о весьма странных вещицах или штучках.

- Мы узрели Сибирь на просторах Канады,

Убедились в неправде всех географий,

Нам и Монтескье не надо,

Чтобы видеть климат такой непростой,

С разницей между френчем и саксом,

Холопом и Кусумдой.

Так выпьем, камрады,

За волю свободы

И право владенья оружьем.

- Шалишь, - хрипит ирлашка краснорожий, трогая заслушавшегося хоралом О. Генри кончиком дубинки по затылку. - И не балуй.

- Отсеки на три лаптя, - так же точно хрипит пропитой вискарем и джином глоткой писатель, наставляя на копа тридцать восьмой с удлиненным дулом, - гнида.

Ирландец, не зная, что такое лапоть, все же послушно отсекает ровно на три ярда, беря основой расстояние от конца указательного пальца вытянутой вперед правой руки круля Батория и до его же плеча, и замирает, ожидая дальнейшего развития событий. О. Генри ржет и показывает копу сделанный из куска мыла револьвер, что потом повторит Джонни Диллинджер, хотя один помшерифа и уточнит, что эту херню придумали насквозь коррумпированные охранники тюрьмы, чисто за пару баксов пронесшие в камеру бесстрашного Робин Гуда настоящий ствол. Этот правдивый помшерифа может говорить что угодно, но в том - то и сила народной демократии, что раз сказал Гувер о ма Баркер то, что сказал, то никаких.

- Мы ведь оба еще вчера были не совсем людьми, - начинает окучивать полицейского О. Генри, ведя за локоть в ближайший бар, где уже торчат Шариков, Чинаски и Бобби де Ниро, культурно выпивая и расслабляясь с бабами, ожидая коалу, что влетит в их заведение в обнимку с лесбиянкой и фембоем, руша все заветы и традиции, ложа с прибором на все условности и навязываемые ценности, - как сегодня ниггеры, как позавчера мусульмане или евреи. Прикинь, ирландец, что жутко разжиревший и одряхлевший де Ниро станет пытаться изображать себя же на тридцать лет моложе.

Коп молча бьет вздорного урода Бобби дубинкой по башке.

- Не позорься, гнида ! - кричит О. Генри, добавляя когда - то хорошему актеру стулом по горбу. - Умей вовремя уйти, сволочь !

Стонет и воет де Ниро, играет на русской лалабайке Шариков и нарезается бурбоном Чинаски, заходит коала, небрежно прижимая к своей груди патриота хрупкую и розовую и прелестного фембоя, чья красота и грация перевешивают в разы и на порядки природных товарищей женщин, проходит за стойку и принимается разливать бесплатные коктейли, чьи ингредиенты неуклонно зависят от получаемой автором виртуальной пищи.