Же те диту, мон амур

Елене Михайловой

Нащупав тройственный союз из происхождения, языкознания и вожделения, я ничтоже сумняшеся реанимировал свой псевдоаккаунт ВК, втыкая подонку Дурову неприхотливую заточку пренебрежения  " Тилиграмом ", и, благостно отпыхиваясь, принялся сооружать, как всегда абсолютно импровизационно, сказочку для новейшей музы, кем так и не стала дурная кошелка Алина Петрова, спешно приобщавшая меня к альбацам и феминизме. Итак, она звалась Елена.

- Ты не Ландер, я не Керви,

Я не знаю языков,

Но умею тратить нервы,

Раз без совести мы все,

Раз мы дрочим на фашистов,

Погань сраного Дамбаса,

Отрицая рифмы слов,

То тогда нашел я повод

Зае... ть тебе мозги.

Шикарная милфа и прелестный фембой - что может быть лучше, чтобы спокойно встретить старость ?

- Даров, старость, - высокомерно пробуркотел я, вглядываясь в невнятное лицо Саныча, - заждался, по - ходу, это тебе не Хортицу слушать, это, понимаешь, бессмысленные сказочки и невероятные истории, писуемые от не хер делать тяжко нездоровым человеком. Понимаешь ?!

Он понимал. Видно же, когда нос именно так, то верный знак, что человек вкуривает суть. Но не смысл.

- Смыслы в том лежат, таятся,

Что их нету никогда.

Что есть сеть ? Говно

И ахуй, чепуховый детский сад.

Потому - то, осмелившись приветствовать скучавшую без коалы Алину Ляксандровну наглым комментом вторжения в личное пространство когда - то талантливой еврейки, признаюсь - ка я в своей нетленной любви к ее подруге Готфрик.

Для понимания, Елена, произвожу плагиат из себя, дабы дать Вам понять и осознать : кто именно прикатился в Ваш аккаунт шариком, коалой и неунывающим сказочником.

Это моя Готфрик

Ад Ивлукич

или Идеально и перфект            

Найдя у целебжидихадистов прелестную Руссо, словно рыжая Ландер засохшую у борта шикарной брички, я понял, что именно  " Целеб джихад" будет следующим адресатом очередной сказочки по моем дожитии до осенения, но пока затененные подмышки моей носастой музы и вечной любви Лизаветы сурово звали мысль течь млеком по древу, пыряясь шизым ореликом на заманчивую грудь киевской поэтессы, просвечивающими сосочками убившей все остаточные флюиды талмудёвой соплеменницы, таящейся с кошками во тьме и скрежете зубовном, не поминая к ночи третью, отупевшую привычно своим навозным  " Тилиграмом", сам не знаю, для чего созданным Дуровым. Вот он зачем ? Понятно, что сволочь, засоряет х... той мировой эфир, будто этим гнидам телевизора мало, нет, надо в интернетах изрыгать ситуации, забывая о смысле и сути уже в процессе написания, а уж пытающийся читать гадов не помнит ни хера о начале, в начале же было слово.

Я пихала в нее маленький вибрик, еще хранивший терпкий запах Красавицы, почему - то представляя себя Литвиновой. Вот я такая вся модная и стильная, с длинным носом, глупая и вздорная, с титьками и Земфирой, снимаю очень плохое кино, бегаю по редакциям, квохча курицей, а потом лезу под проссанный подол какой - нибудь лесбиянки. Шуружу там, а затем, прочитав сказочку некоего Ивлукича, совсем не предназначенную для моих креативных мозгов, решаю не идти на телеэфир к Познеру, нет, я умнее, я уговорю Зёму сфотаться рядом со мной, прикрывая один глаз ладонью. Ох... ть !

- Ты чего орешь ?

Я открыла глаза. Вибрик выскользнул и теперь болтался в районе маточных труб этой лошади, перевязанных еще в средней школе. Выписали паскуде желтый билет на Валдае, она трубы - то и перевяжи.

- В следующей жизни мой любимый автор будет клопом, Арбенина кошкой, а я Литвиновой, - шепчу ей в манду, быстро думая, как вытащить вибрик, он у меня один такой, а экономика так выросла, что мне в семи дурках надо работать, чтоб срубить бабла на новый. Я даже облизнулась. Сиреневый, ребристый. На Крещатике продается.

- А я тогда тулупом Путина, - грезит эта овца, закатывая бездумные зенки. Овца - то овца, а понимает, что тот будет и в следующей жизни таким же. Вечный и здорово по Летову. - Наденет он меня и спросит у Пескова : " Это кто ?" А тот ему скажет, что Потупчик пожертвовала из патриотических побуждений собственную шкуру.

- Ты и сейчас шкура, - хохочу я, соскакивая с постели, - ты вспомни, - одеваюсь, скача на одной ноге, влезая в тесные джинсы, - ты же еще в пятом классе Муромской школы почуяла себя шкурой.

- Ништяк они меня пёрли на заднем дворе, - стонет она, потирая манду ладонью, - Реваз Цуладзе первый пробу снял, кончил прямо мне в матку, я потом две недели какие - то колеса заграничные пила. Горькие, - пожаловалась она, пока я быстренько прихорашивалась у зеркала.

- Ладно, Криська, - кричу ей из прихожей, хватая сумочку и телефон, - ты мне только унитаз не засри.

Хлопаю дверью и бегу по лестнице. Бля, как бы здорово было очутиться в том дежа вю, где я разговаривала с граффити в подъезде. В самом конце - он. Ловлю тачку и впираюсь в экран смартфона. Вот он, мой ненаглядный, сладенький коала. Опускает блогеров, патриотов, звезд, политиков, Просвирнина лично и какую - то Потупчик. Кто такая ? И зачем его тянет к паскудам ?

- Три гривны, - лопочет кучер, а я возмущаюсь : - Три ? Ложкомой ! Двух хватит.

Бросаю ему пару гривень, вылетаю на улицу и вижу, что мой лысый нервничает. Ревнует. Чмокаю его в лысину, а он принюхивается.

- Шкурой пахнет, - говорит лысый, а я чуть не плачу. Ну, не могу я видеть, как он морщины собирает в уголках глаз.

- Тулупом, - пытаюсь пояснить ему, ведя его в кабак, конечно.

- Восьмиклассница, - напевает он, скача как молодой. Дергаю его за руку, приводя к послушанию. Мы люди взрослые, ответственные. Я вон вообще - еврейка.

- Как тулуп, - догадывается он и садится за столик. Чотким и резким жестом, как я и люблю, подзывает полового и тот таранит новопереведенную книжку Керви. Вечер удался. Теперь можно и бухнуть.