Наш викарий громко плачет

Четыре подруги первого курса медицинского факультета с интересом обсуждали однокурсника, известного в широких студенческих кругах повесу и ловеласа Игната Твердохлебова, прославившегося своей исключительной манерой молчания по поводу своих амурных приключений. На все вопросы интересующихся он отвечал кратко: «Как всегда. Ничего необычного». Ему, конечно, не верили и продолжали вести атакующие мероприятия и всегда натыкались на стену ледяного молчания. Но не теми были бы подруги, две шатенки Лина и Сандра, крашеная блондинка Лика и леди-вамп София, кто отступает перед трудностями. Им не впервой идти к достижению цели хоть напролом, хоть по головам конкурентов. Бросив жребий, четыре жрицы пламенной любви поклялись любыми способами выведать тайну, даже если придётся пойти на какие-то уступки со своей совестью и поступиться моральными принципами. Сия почётная миссия выпала Лике. Засунув правую руку под кофточку, положив ея на неприкрытую бюстгальтером грудь она принесла клятву и самоотверженно бросилась выполнять ответственное задание. Дерзости и напору ей было не занимать: с лёгкостью может поделиться с кем-то.

Встреча первая, или Тропа чувственных наслаждений

Лика обвела подруг далеко не торжествующим взором триумфатора. Театральная пауза слегка затягивалась.

Лина. Лика, может хватит присутствующих подруг, сгорающих от любопытства, мучить?

Сандра. Действительно, пора прервать эту игру в молчалку?

София. Лика, выкладывай начистоту, получилось?

Откровенный шумный вдох с шелестом вылетел из груди Лики.

Лика. Девочки, расскажу – не поверите.

Сандра. Постарайся, чтобы поверили.

Лика. Всё начиналось как в самом закрученном любовном романе. Вот как сейчас вижу себя со стороны. Вижу, как вся сгораю от нетерпения. Вижу всю картину целиком моего вторжения в частную эротическую жизнь Игната. Даже сейчас немного дрожу вся внутри, будто собралась проглотить гадкую зелёную лягушку, покрытую противной серой слизью. Всё! Настроилась! Теперь обратите свой слух во внимание и внимайте мне, каждому слову, слетающему с уст вашей подруги, принесшей великую жертву собственного тела, положившую на алтарь справедливости что было прежде и что будет после. Встретились с Игнатом на улице. Светило ярко солнышко. Я стояла в нетерпении и сгорала свечным огарком, оставленным на сильном ветру: а вдруг он разгадал все мои тайны? Но вот из-за угла высотки с огромным магазином на весь первый этаж выходит он. В одной руке огромаднейший букет роз!

София. Фи, как примитивно!

Лина. Не мешай. Немного артистичности не помешает. Лика, говори, милая. Мы сейчас одно большое ухо, внемлющее каждому слову.

Лика. Игнат меня увидел издалека и улыбнулся. Подойдя, сказал, что именно так представлял нашу встречу. Извинился за пошлость, однако признался, давно хотел познакомиться со мной. Не знал, как ко мне подойти. Засмущавшись, скороговоркой сказал, такие девушки, как я, кажется ему неприступными крепостями. Ели и брать меня, то только после длительной осады. Сейчас, когда всё так удачно разрешилось, он жаждет показать себя с другой стороны, что он не так развязен и пошл, как об этом шепчутся все на потоке. От его откровенности у меня просто мандибула до земли отвисла, и я услышала лёгкий характерный стук подбородка об асфальт. Он тут же сориентировался, схватил меня за талию. Привлёк к себе…

Лина. И поцеловал?!

Лика. Нет. Всё же его сексуальные возможности слегка, можно сказать, приукрасили. Прижал свободной рукой, другой вложил в мои дрожащие ладони букет.

София. Руки-то почему дрожали? От страха, неустрашимая наша Рыжая Соня?

Лика. Тремор отчего-то сам появился и пропал. От тепла тела Игната приятные пьянящие волны разлетелись по моему телу. Я почувствовала, земля уходит из-под ног. Пропущу, как мы добрались до его милой квартирки, всё равно не помню, хоть триста раз подвергай прогрессивному гипнозу. И да, мы не кинулись целоваться, как это преподносят в кино режиссёры. Плоды их бедной фантазии довлели некоторое время и ушли в туман прояснения, как уходят жуткие и кошмарные сновидения при первых лучах солнца. Он провёл меня в комнату. Она объединяет себе и рабочий кабинет и …

Сандра. Снова всякие «и»! нельзя обойтись без этих пустых подробностей. Вот если бы я была на твоём месте…

Лика. К твоей радости, на моём месте была я. Так вот, посреди комнаты стоит круглый стол, по углам светильники со спаренными свечками.

Сандра. Какие нафиг углы у круглого стола? Достоевского начиталась?

Лика. Вот будешь на моём месте, думаю это произойдёт скоро, ты не одни углы у круглого стола заметишь… Э-э-э!.. Отвлекаюсь! На столе, покрытом скатертью, стоит торт. Мы это тоже не раз проходили. Здесь случай другой. Стоят хрустальные высокие бокалы на длинных ножках. Свет так и преломляется в стенках и по сторонам летят маленькие тонкие лучики, приятно колющие глаза. За стол уселась сама. Игнат дал свободу действий, чем и воспользовалась. Не заметила, как шампанское пузырится в бокалах, как летают в удивительном танце пузырьки вверх да вниз. Игнат говорит: Лика, предлагаю выпить за нашу встречу. Соглашаюсь. Он продолжает: Лика, чтобы встреча не окончилась этим вечером, нужно обязательно выпить на брудершафт. Перекрещиваем руки. Пьём вино, глядя друг другу в глаза. Веки у меня подрагивают – не выдерживаю взгляда, обмякаю. Игнат мягко усаживает меня на стул, гладит по волосам и что-то нежное, разобрать невозможно, нашептывает на ухо. Шёлковая волна расслабленности вдруг разбивает моё сознание на мелкие осколки. Чувствую, лечу куда-то и полёт нравится больше и больше.

Сандра. Вот же змей искуситель! Выбрей мне лобок мама, он тебе подмешал какую-то гадость в напиток!

Лина. Не обязательно, Сандра. Тебе никогда не приходилось чувствовать это волнующее ощущение собственной беспомощности, когда кажется, весь мир рушится и на его руинах лежит твоё беспомощное обнажённое тело!

София. Вот-вот! По части беспомощных обнажённых тел ты у нас первая мастерица.    

С не менее присущим каждой искусительнице, Лика пропускает колкости подруги мимо ушей. Начинает учащённо дышать. Вздымается грудь волной предштормовой, алеют ланиты, перси взлетают то вверх, то вниз, нервными перстами она теребит шёлковый гайтан с серебряным медальном, в который искусно вправлен гранёный горный хрусталь.

Лика. Можете до безобразия долго испражняться в остроумии…

Сандра. Ты хотела сказать – упражняться?

Лика. Как хотела, так и сказала – испражняться. На меня ровным счётом это никак не повлияет. Я продолжаю, с вашего любезного позволения. После нежного нашептывания я ощущаю наилегчайшее прикосновение его пальцев. Понимаю, начинает делать майский массаж.

Лина. Есть тайский. Вот о майском не слышала.

София. Если ты не слышала, не обязательно, что его нет. И, будь добра, не перебивай.

Глаза Лики сузились. Головка слегка откинулась назад. Волна волос водопадом заструилась по спине и спинке стула. Она вся в переживаниях.

Лика. Вдруг Игнат вполне разборчиво, чуть ли не по слогам, по каждой буковке произносит то, отчего у меня начался пруритус в вульве: Лика, говорит он, отбросим прочь ненужный этикет. Я напрягаюсь – вот оно, совращение! Зачем эти никому из нас лишние сложности атомарного соединения душ.

София. Из-врас- чщенец!

Сандра. Полный попкорн.

Лика. В голове начинают вертеться разные мысли. Основная: пусть меня ранят ядовитой стрелой, я выстою до конца!

Лина. До Игнатова конца или какого другого?

Сандра. Завидуй молча. Лика, душенька. Продолжай.

Лика. Пальчики его начинает всё сильнее и сильнее мять мои плечи, шею, ладони соскальзывают вперёд, быстро исчезают под кофточкой, мои нежные перси тают в его горячих ладонях. Вся, истекая соком, полностью теряя контроль, всё же умудряюсь задать вопрос: Игнат, когда?

Подруги все вместе, не договариваясь вскрикивают и замирает вопль под потолком высоком комнаты.

Лика. Игнат разворачивает меня на стуле лицом к себе и магнетическим взором устанавливает подсознательный контакт с моим вторым «я». Он говорит: предлагаю сбросить с себя лишние покрова, остаться в том первозданном наряде, какой нам дала природа в райском саду Эдема, быть как Адам и Ева. Соглашаюсь, согласно киваю и приподнимаюсь со стула. Сверля своими гипнотическими очами, он увлекает меня на диван.

Сандра. Ох!

Лина. Тряпки с себя снимали сами или сначала он раздел тебя, каждую пуговичку на блузе расстёгивая губами. Потом ты, смакуя удовольствие, с него?

Лика. Не поверите, девчонки, не помню. Прихожу в себя…

София. Диван какой?

Лика. Кожаный, скрипит, приятно пахнет Апеннинской кожей и ещё… в этот запах вплетены тонкие ароматы каких-то цветочных нот…

Лика. Ну! Не тяни!

София. Наберись терпения. Думаю, приближается развязка. Сей любовник-фантазёр с первых толчков своим кабачком разбил на лепестки розу нашей романтичной подруги.

Лика. Он лежит нагишом на диване. Я у его ног. Поглаживаю заросший чёрной густой шерстью живот и его… Кабачок находится в моём рту.

Сандра. Вполне ожидаемо.

Лика. Игнат поглаживает меня по волосам, говорит, насколько он восхищён их удивительным блеском. Просит не торопиться, так как у нас впереди целая…

Лина. Ночь?

Сандра. Аж два раза! Жизнь!

Лика. Игнат заверяет, прежде ему ни с кем не было так хорошо. Делаю вывод, этот имбицил начнёт сейчас признаваться в любви.

София. Признался?

Лика. Нет. Начал читать стихи.

София. Точно из-врас-чщенец! Попадёшься такому на кабачок, считай твоя песенка спета.

Лика. Перед этим говорит, мол, так и так, Лика, признаюсь тебе в том, перед кем никогда не признавался… Неужели напала на гомика? Упаси вселенское счастье от этого счастья! Он продолжает: на меня находит вдохновение через источник, который находится в твоих губах. Чем нежнее его стимулируешь, тем выше накал вдохновения. Положил руки мне на затылок и… Что-то неестественно-приятное в тот момент показалось мне в этом. Всякое бывало в моей недолгой сексуальной жизни, но вот чтобы так меня совращали и принуждали без всякого принуждения к сексу – не было! Надавит, отпустит, надавит, отпустит… Прозевала минуту…

София. Как же так-то!

Лика. Прозевала минуту, когда он начал декламацию. Услышала, точнее, запомнила строку: «Царь и царица сердца моего». Поднимаю глаза, держит Игнат в руках томик Шекспира, раскрытый. Затем кладёт его домиком на голову и просит: двигайся так, чтобы крыша не поехала. Представляете! Поддерживай источник вдохновения так, чтобы не поехала крыша! Чуть не подавилась…

Лина. Стихами?

Сандра. Крышей домика сонетов Шекспира?

Лика. Не захочешь, а покроешься краской! Какими стихами! Каким Шекспиром! Умеете заставить покраснеть! Всякую херню обо мне думаете. Если с его кабачком упражнялась, то обязательно…

Сандра. Не обязательно. Можно и по собственному…

София. Нельзя! Повторю для плохо-слышащих – низ-зя!

Лика. Мне заткнуться и вас слушать или продолжать?

Лина. Продолжай. Ночная кукушка дневную перекукует.

Лика. Куковать не куковать. А вот драматизма добавить, как уксуса в молдавский портвейн, придётся.

Лика подняла вверх носиком красивенькое личико. Упёрла руки в бока.

Лика. Таким макаром Игнат прочитал мне половину сонетов Шекспира.

Лина. А сколько их он написал, кто-нибудь помнит?

София. Двести или триста.

Сандра. Не-а, нам училка английского говорила, около тысячи.

София. Лика, он тебе пятьсот сонетов прочитал? Это сколько же времени заняло?

Лика. Тысяча в тот томик не поместится. И вот…

В рассказе Лики чувствовалось участие в школьной, затем в институтской театральной самодеятельности. Она говорила, чтобы увлечь и завлечь слушателя. При этом не выкладывая полностью всю информацию. Интригуя этим своих подруг.

Лика. Игнат снова каким-то необыкновенным способом очутился позади меня. Попросил развести ягодицы и поинтересовался, покушался ли кто из его предшественников на мой афедрон, оглядев его и с удовольствием хихикнув. Не успела ответить, Игнат уже расположился с полным комфортом внутри и нехитрыми движениями принялся, по его словам, словам, торить тропинку в Нирвану наслаждений.

София. Этот гад ещё бы про карму вспомнил!

Сандра. Лика, так что в итоге?

Лика. Утром он отправил меня на такси в институт. Пообещал поставить в известность, когда состоится наша следующая встреча. Если я, конечно, согласна…

Лина. Ты, безусловно, согласна на продолжение. Таково мое мнение. Нам всем интересно, чем это всё закончится, на какой волне: романтической или трагической?

Встреча вторая, или Расставание с грёзами

За стенкой у соседей раздавались тихие звуки струнной музыки. Тремоло чередовалось с стаккато, затем звучало призывом к уединению страстное пиццикато, легато текло плавной рекой с растущими по берегам ивами, склонивших к чистой воде свои длинные, гибкие ветви… Тихий смех проникал через тонкие бетонные стены и наводил на приятные мысли, вот, умеют же люди среди рутины найти в себе силы и, отвлекшись от ежедневного прессинга проблем, незаметно радоваться незатейливым прелестям жизни.

Радость сродни печали и имеет те же характерные признаки, передающиеся находящимся рядом: если кто-то вдруг начинает рыдать над судьбой бедной крохи, уронившей в песок сахарный рожок с мороженым, то и остальные внезапно поддаются наплыву скорбных чувств и уже практически хором, в унисон плачут и вытирают льющиеся слёзы; по той же причине и смеющийся человек заставляет окружающих смеяться в полный голос, без черствого осуждения чересчур требовательных особ с пуританскими взглядами на жизнь, никто из поддавшихся эпидемии смеха не скажет, тыча пальцем в смеющегося, мол, смех без причины признак дурачины. Совсем наоборот, дурачиной-простофилей как раз будет смотреться глаголющий инвективы. И вообще, зачем навязывать кому-то чьи-то, если не свои, слава внеземным цивилизациям, принесшим свет разума и знаний в нашу спокойную земную гавань, взгляды на существование в среде тебе подобных. Радуйся вместе с ними или предавайся печали.

Лина. Хорошо им.

Сандра. Кому?

Лина. Тем, за стенкой. Зачёты сдали, сессия почти закончена.

София. Мы тоже не в числе отстающих. Не вижу повода посыпать голову пеплом. Лучше послушаем нашу Жанну Д’Арк. Что-то задерживается наша отважная сексапильная подруга. Сказала, надолго не задержусь. Забегу на минуту, отдам пальто и вот нате вам здрасьте. Сидим и ждём одну втроём.

Сандра. А ведь говорят, что семеро одного не ждут.

Лина. Не в нашем случае. Ждём и будем ждать её прихода. С нашей она пошла, так сказать… Ну, зачем сведущим повторять. Так что, девочки, сидим и ждём.

София. Ага, уж полночь близится, а Германа всё нет.

Лина. Стоп! Слышу шаги. Знакомые. Это наша отважная с храбрым сердцем исследовательница.

Сандра. Ты, Лина, как гончая, уже шаги различаешь, может и по следу ходишь, запахи вынюхиваешь, добычу выслеживаешь.

Лина. Я сейчас кому-то конкретному морду лица слегка подрихтую, чтобы следила за чистотой лексикона.

София. Девочки, не будем ссориться! Мир! Мир ведь?

В коридоре послышались звуки, похожие на шаги подружки, именно в такой немного летящей манере умела ходить Лика на зависть всем, одновременно и касаясь земли и паря над оной, прошелестели мимо двери и затихли в дальнем конце коридора, где пожарная лестница ведёт на крышу, прямо к небесам, и вниз, в наполненный жуткими воплями сгорающих в пламени душ Аид.

Пожарная лестница пользовалась во все студенческие времена небывалым спросом и популярность её вырастала в разы во время обучения. По ней лихие джигиты славянской и прочих наружностей, охочие до ласк юных прелестниц, неискушённых жизнью и не познавших радость совращения изощрённо-страдальческим сексом, перебирались с этажа на этаж, рискуя подчас своим здоровьем, забывая в периоды кипения гормонов о безопасности. К неувядающей славе богов и богинь медицины, самое большее или меньшее зло, стоявшее на пути искателей приключений в процессе погружения пенисом в вульву, выражалось в лёгком недомогании, которое с такой же лёгкостью лечилось такими же студентами, уже вступившими в плотный контакт с обучающим материалом, так все эти недомогания, по чьему-то злому намерению названные в честь богини красоты венерическими на первой стадии лечились быстро и без последствий.

В нашей истории сия лестница могла сыграть важную роль. Однако, следуя канонам жанра, нельзя привнести в обычную эротическую новеллу каплю детектива, поэтому наши герои входить и выходить из общежития будут одними и те ми же дверями. Всё потому, что Игнату посчастливилось иметь в городе, где находится медицинский институт, бабушку. Она любезно предоставила любимому внуку квадратные метры, дав наказ не водить блудных дев и творить с ними этого же блуда. Получив клятвенные заверения в следовании бабушкиного наказа, бабуля отбыла в деревню к сродственнице, пообещав иногда справляться о состоянии вверенных метров и здоровье внука. По старческой наивности она делала это крайне редко, что позволило Игнату творить блуд с прекрасными молоденькими блудницами, приводя их не в общаговскую комнату, не укладывая подруг на койку, использовавшуюся по данному предназначению предыдущим товарищем, на сомнительной свежести простыни. Как медик он прекрасно понимал значение гигиены и эстетики в сексуальной связи мужчины и женщины. В квартире Игнат завёл холостяцкий порядок, сродни армейскому, он поступил в институт после службы в армии, что вводило любительниц общения с противоположным полом в состояние сексуальной каталепсии. Они всегда поражались спартанской простоте и строгости быта.

Лина. Вот что бывает, когда долго ждёшь. Выдаёшь желаемое за действительное.

София. Торопиться некуда. Ждём.

Сандра. Поддерживаю. Только я сосну чуток.

София. Сосни, коли так.

Лина прыснула. Вслед за ней София. Сандра показала подругам кулак.

Сандра. Сосать вы будете. Я же вздремну.

Тем не менее, время шло. Секундная стрелка на настенных часах показывала бег того, за чем нельзя угнаться. Можно смело с ним бежать наперегонки или устраивать иные пеше-беговые состязания с препятствиями, приз будет всегда в чужих руках.

София. Вот, насколько надо быть индифферентной ко всему, чтобы с такой навязчивостью перманентно задерживаться, зная, как её ждут не дождутся с вестями.

Лина. Да… Интересно знать, где наша трепетная… как там у классика… Цокает своими копытцами, выбивая золотые гульдены?

Девушки не заметили, увлечённо беседуя, как их подруга незаметно приотворила дверь и соскользнула прозрачной тенью в комнату, не всколыхнув, гипотетически, пламя зажжённой свечи.

Лика. Трепетная лань…

Голос Лики прозвучал набатом, рассыпавшись по всем углам комнаты.

Лика. Кстати, Игнат так меня и назвал: трепетная лань, и сказал: ты требуешь особого обхождения с собой.

Сандра. Вот эт-то да!..

София. Мастер Игнатушка вербалы крутить, как тестикулы канису.

Лина промолчала. В её сознании произошёл некий сдвиг: на месте Лики она видело нечто другое, чем просто человека, это было тихо сияющее бело-ослепительное пламя.

Лика уселась на свободный стул, поправила складки платья; нового платья – отметила про себя София; пальцы правой руки соединила кольцом, левую руку положила на стол и начала отстукивать некий ритм.

Лика. Так и будем сидеть, чего-то ждать или позволите начать свой рассказ?

Три подруги слаженно кивнули, разрешив говорить подруге.

Лика. Во второй раз, думала, наивно полагая, всё повторится по старой схеме. Ан нет! Как же я глубоко заблуждалась! Девоньки, я буду всякий раз вскидывать кисть руки, когда вдруг кому-нибудь из вас захочется спонтанно вскрикнуть или перебить. Понятно? повторить? Так я продолжаю. Заблуждалась и в этом моё счастье. Не таков Игнат на самом деле, выдумки у него не занимать. Итак, едва я подняла руку, чтобы надавить на чёрную кнопку звонка, как дверь его квартиры бесшумно отворилась и на пороге я увидела Игната. Сумрачно усмехаясь, он, пряча улыбку в тени смущения, сказал, что видел мои действия с самого утра: как плескалась под струями воды в душе, смывая ночной сон, прилипший к телу, как заваривала кофе, мурлыча навязавшуюся пошленькую мелодию, звучавшую из радиоприёмника. Помолчав, чисто из технических соображений, это его определение, он продолжил свои откровения: он видел и чувствовал мои переживания по поводу сегодняшнего зачёта, так как, по его же мнению, мне хотелось поскорее отделаться от этой рутины и заняться собой, подготавливаясь к встрече с ним. Игнат раскрыл мне глаза на мои привычки: не надо, настаивал он, примерять десяток кружевных трусиков, прикладывая каждые поверх одежды, достаточно с закрытыми глазами взять любые и обязательно попадёшь в «яблочко».

София. Прости, Лика, вот что-то подобное и мне не раз приходило в голову. Девчонки, клянусь биением сердца моего будущего суженого!

Сандра. Биением своего сердца слабо поклясться? С чужим-то добром завсегда проще разбрасываться.

Лина покрутила головой, закатила глаза, приложив ладони к груди и только глубоко и горестно вздохнула.

Лика. Затем Игнат произнёс то, что немного выбило из колеи… Он сказал, продолжит сегодня свой лик… лик…

Лина. Что – лик?

Лика. В том то и дело, вспомнить не могу, слово знакомое такое. Даже слышала его недавно по телеку, то ли в передаче об образовании ведущая его употребила, затем рассмеялась, дескать, не всем нынче понятен его глубинный смысл.

София задумчиво почесала тонкий носик.

София. Лик… Ума не приложу… Лик – это лицо, что ли?

Лика запротестовала.

Лика. Какое, domine, лицо! Уж я бы из контекста поняла – лицо! Не-ет, девоньки, он говорил о чём-то ином, возвышенном, что ли…

Сандра. И-игна-ат… Вот же, умник, и здесь заставил ломать голову – лик! Что такое – лик?

Лина. Допускаю, сокращение. Типа, аббревиатуры. Ergo, лик – начало какого-то слова.

София. Лимонад?

Сандра. Ага! Тебе бы всё кисленькое.

Лина. Дум-маем, девочки, думаем. Не зря наш вид называется гомо сапиенс – человек разумный. Неужто не разгадаем эту загадку. Лика, дальше что-то Игнат говорил? Ну, с чем связывал это трудно-запоминаемое слово.

Лика состроила умную рожицу: поджала губки, соединила бровки, тень глубоких раздумий легла на чело.

Лика. Не припомню… точно, не припомню…

София. А ты припомни. Напряги извилины. Ты же не полная дура…

Сандра. Вот-вот… Х-ха!.. Наполовину!

Лина. Сандра, сама-то ты сейчас тоже умом не блещешь!

Сандра. Да я-то что! Я ничо… Шутка юмора…

Лина. Плоская.

София. Верно! Думать нужно масштабно!

Лика. Вспомнила! Игнат сказал, вводя меня в комнату, будет вот это вот слово мою поэтическую… Нет!.. Проведёт… это слово… Н-не помню! Черт возьми! Ага! Поэтический ликбез! Заполнит каверны знанием. Ф-фух! Ажно вспотела!

Сандра. Мы тут все вспотели и упрели. Ликбез – это ликвидация безграмотности! Выходит, наш Игнатушка ликвидировал твою безграмотность в стихах. Читал Шекспира?

София. К слову, подруженьки, Сандре особенно, чтобы не разбрасывалась непроверенными данными, вчера поинтересовалась, сколько на самом деле написал сонетов Шекспир. Оказалось, немного преувеличила возможности поэта училка аглицкого! Не полтыщи. Даже не тыщу. Всего сто пятьдесят четыре!

Возникла пауза, возникающая после сообщения: «Господа, ревизор приехал».

Лина. Всего! Да ты и одного написать не сможешь. Это такая махина строк, попробуй слова правильно расставить, чтобы красиво и гармонично звучали, да так, чтобы и через сотню-другую лет сонетами зачитывались и восхищались! Сто пятьдесят четыре! Это не всего – это…

Лика. Стоп, девочки! Я продолжаю. После его слов: я продолжу твой лирический ликбез, Игнат попросил меня закрыть глаза. Я закрыла. Он говорит: с этой минуты, Лика, ты, натура трепетная и чувственная, сотканная из противоречий, должна впитать на сегодня простую истину наших отношений. Ты, чтобы я ни спросил, отвечаешь: да, во дэ чжу, что значит – мой господин. Я обращаюсь к тебе – мудань хуа, то есть – цветок лотоса. Понятно? Я лишь сухо сглотнула, этого ему показалось достаточно. Итак, продолжает Игнат, пойдём, мудань хуа…

София не сдержалась, фыркнула.

София. Мудань!.. Звучит, как – мудак!

Сандра и Лина на неё зашикали. София замолчала, поджала недовольно губы, прищурила глаза. Лёгкий румянец покрыл ланиты.

Лика. Мне понравилось – Мудань хуа. Из чего сообразила, ликбез… о! как ловко с уст слетело!.. продолжится с китайскими мотивами и не ошиблась. Но… Но перед этим…

Мечтательность отразилась ни одухотворённом лице Лики. Отблески далёких пожаров неугасающих зарниц, пылающих в вечном костре вселенной. Там, где звёзды кружат хоровод и чистые слёзы раскаянья превращаются в дивное вино.

Лика. … мы вошли в комнату. Сразу догадалась, в воздухе плавают какие-то несвойственные русскому обонянию ароматы. Игнат подтвердил мои догадки. Говорит: это редкие ароматические палочки, привезённые товарищем из экспедиции в Китай в нынешнем году. Таким образом, Мудань хуа, я создал соответствующую атмосферу нашей встречи. Открывай глаза, говорит. Открываю и охреневаю! Мебель, пол засыпаны лепестками роз! Сладкий аромат лепестков соединяется с дымом ароматических палочек и воздух наполнен необыкновенным запахом, будто находишься не дома, а где-то в диких джунглях или тех же сосновых рощах, но далеко от родимых осин и берёз… спрашивает Игнат: нравится, Мудань хуа? Отвечаю: да, во дэ чжу! Очень нравится! Усаживает затем Игнат меня на стул, повёрнутый к стене. Сейчас, Мудань хуа, ты узришь там, указывает пальцем на прикреплённый лист ватмана, нечто, что доселе было сокрыто от тебя. Сажусь. Смотрю на ватман. Что, думаю, могу узреть – узреть! – на нём? Белая бумага. И всё. Это было только начало. Игнат говорит: глядя на чистый лист, ты видишь его чистоту и только. Чтобы увидеть сокрытое в нём, я поставлю маленькую точку… Подходит к стене. В руке у него отточенный простой карандаш. Ставит ровно посередине малюсенькую точку. Вот теперь через неё ты войдёшь в прекрасный и чарующий мир древней поэзии. Понятно, Мудань хуа? Голос ко мне вернулся, отвечаю: да, во дэ чжу. Смотри, - протягивает указательный палец Игнат, - внимательно смотри! Сейчас твой взгляд только начинает искать зацепки. Я тебе помогу. Поверни немного голову в направлении окна, чтобы солнечный свет немного слепил. Вот так. И точно, едва лучик коснулся зрачка, как я влетела в эту малюсенькую грифельную точку, показавшуюся огромным тоннелем с высоким сводом. Круглые стены отражают некие видения. Мудань хуа, - говорит Игнат, - это отражение твоих мыслей. Тех, что посещали тебя, и ещё посетят. Не думай, как так возможно. Это реализуемо. Мудань хуа, что ты ощущаешь? Отвечаю: во дэ чжу, чувствую себя птицей. Игнат смеётся: ты перерождаешься из дремучего невежества в возвышенное создание, это всего лишь начальная ступень преображения, впереди тебя ждёт лавина ощущений и эмоций. К сожалению, в нашем человеческом языке, Мудань хуа, нет слов для их описания. Во дэ чжу, - говорю Игнату, - а ты можешь описать. Снова вижу на лице Игната отражение сумрачной усмешки: Мудань хуа, я уже сказал: в нашем языке нет слов для описания, как же я могу? Я в состоянии их впитывать и наслаждаться ими.

Сандра. Чёрт возьми! Не сдержалась, пардон муа, вон умелец байки сочинять!

Лина. Зато красиво. Не просто завалил на кровать, стянул трусы, засадил покрепче и пошёл, весь из себя гордый, вот, как я с ней управился. А Игнат, он, душу пробуждает от сна, возвращает ей тонкое восприятие мира.

Лика. Вслед за этим некая сила подхватила нас и вынесла на широкие просторы: прямо перед нами простирался океан, лазоревая гладь вскипала гребнями волн и ветер доносил до нас брызги воды и специфические запахи бесконечных морских просторов, внизу зелёной скатертью расстилалась земная поверхность. Нашему взору представились гибкие и изогнутые стебли рек, блестящие под солнцем, вспученными воздушными огромными зелёными шарами виднелись кроны деревьев и взволнованно стлалась распущенной изумрудной лентой трава на широких равнинах. Игнат простёр руку: смотри, Мудань хуа, это земля наших несбывшихся грёз, наших представлений о бесконечном счастье и бескрайнем наслаждении плоти. Всё это обычный мираж, исчезающий под незаметным дыханием ветерка, и этим дыханием возрождаемый к жизни. Сколько летели мы не помню, поверхность земли сменялась высокими горами, заострённые белоснежные пики пронзали твердь неба и оттуда просыпались щедрыми ливнями сверкающие огненной росой пламенеющие звёзды, следом за кряжами бросались в глаза высокие штормовые волны, вскидывающие до самых туч упругие холки волн и разбивающиеся о неприступные каменные берега на прекрасные яхонты. Полёт над прекрасным миром, сотканным из красивых сменяющихся картин, прекратился внезапно. Снова я сижу, но уже до беззащитности нагая на стуле перед стеной, на ней свернулся трубкой ватманский лист, на полу в хаотичном порядке разбросаны лепестки тех цветков, какими мы любовались, пролетая над таинственной землёй наших грёз. Мудань хуа, - говорит мне Игнат, - теперь пришла пора вернуться к тому, от чего мы так успешно удалились в те края, где любой из нас согласился бы жить вечно, но тем прекраснее наше существование здесь, в нашей, хоть и скушной до обнуления реальности, так похожей иногда на сон шизофреника, что каждый день приносит нам радость и разочарование, веселье и печаль, смешивая ингредиенты счастья в одной чаше в страшный коктейль. Который на выходе создаёт восхитительными наши дни под солнце и луной.

Сандра. Игнат, того, даже предположить боюсь, основательно подготовился к второй встрече. И лист ватмана придумал с точкой, хорошо, не с запятой. Уж не опоил ли он тебя, дурочку, каким-либо снадобьем.

Лика. Нет. Насколько помню.

Сандра. Насколько ты помнишь?

Лика. Затрудняюсь сейчас твёрдо сказать.

София. Дальше, Лика. Дальше. Затруднения оставь на потом. На счастливые воспоминания в седовласой старости в окружении внучек, им ты будешь рассказывать о своих эротических приключениях и восторгаться собственной выборной забывчивостью. Чего молчишь, Лина? Я права?

Лина. Потому и молчу: вот что я буду рассказывать своим внучкам, если только Лика со мной не поделится своими впечатлениями и воспоминаниями.

Лика. Своей наготе не удивилась. Как не нашлась что сказать Игнату, он тоже стоял предо мной нагой, как первобытный человек, сбросивший с могучих плеч звериную шкуру. Чуть согнутые в локтях руки заметно подрагивают. Голос его вибрирует. Чувствуется волнение. Оно передалось и мне. Мудань хуа, - обращается он ко мне, - принеси мне люй ча. Переспрашивать не стала и как была нагишом, удалилась на кухню заваривать зелёный чай. Пока там занималась приготовлением напитка, Игнат кое-что переставил в комнате. Вхожу с подносом в комнату, он меня ошарашивает: Мудань хуа! – Да, во дэ чжу! – отвечаю ему. – Сейчас мы с тобой займёмся изощрённым сексом. Всё перед моим взором быстренько перевернулось. Вот и каюк тебе, маленькая девочка, мудаковатая хуа, сейчас этот козёл заставит пить зелёную бурду до посинения, а потом элементарно отымеет, как петух курицу в курятнице. И ничего потом не докажешь, в смысле – нечем будет делиться. Но Игнат оказался хитрее и умнее!

Лина. Кто бы сомневался.

София. Пролететь через графитную точку на бумаге и сохранить в полном здравии своё внутреннее «я», думаю трудно.

Лика. Наоборот. Игнат повёл меня в ванную. А там… ослепнуть можно от количества горящих свечек! От запаха ароматических палочек голова кругом. От едкого дыма слёзы из глаз. Игнат показывает на заполненную водой и пеной ванную и говорит: сегодня это наша с тобой школьная парта.

Сандра. Эх-ма! Жаль, в моей школе не было таких парт, я бы в каждом классе на два года задержалась бы, как минимум. Ты чего, Софка, крыльями машешь? Пофантазировать нельзя?

Лика. Окунайся, говорит Игнат, в эти освященные великим знание поэзии тихие воды. Осторожно, крадучись, боясь поскользнуться, залажу в ванную. Опускаюсь в воду. Только плечики белеют на пеной. Опускается в воду Игнат. Таинственные биенья плоти твоей, Мудань хуа, говорит, подсказывают мне, ты готова к обучению. Пожимаю плечами, как иначе-то. И начала считать мысленно до десяти, приводя в порядок свои мысли. Не слышу, - в голосе его непонятные тембры. Да, - отвечаю, - мой во дэ чжу, я готова. Тогда бери инструмент, Мудань хуа, в уста и показывает на свой пенис, сегодня занятие начнётся с игры на е-ди, с игры на лунной флейте…

Сандра. Точно – из-врас- щченец он. То припади устами к источнику вдохновения, то играй на лунной флейте…

Лика. Играя на ней и слушая стихи китайских поэтов…

София. Он что, читал стихи на языке оригинала?

Лика. Не уверена, что на языке оригинала, не пойму, что ты под этим подразумеваешь, но я понимала всё. Вплоть до тонких эмоциональных оттенков и интуитивных веяний.

Лина. Откуда Игнат может знать китайский? Сами-то подумайте.

Сандра. А вдруг выучил!

Лина. За неделю?! Сама в это веришь.

София. Лика, ты хоть строчечку одну запомнила?

Лика махнула рукой.

Лика. Два.

Сандра. Два… то есть – две строчки?

Лика. Два стихотворения.

София. Немедленно требую…

Сандра. Требовать будешь на митинге сексуального большинства. Лика, прочитай, будь добра.

Лика. Сейчас настроюсь.

Девушка прищурила красивые очи. Дымка отдалённых воспоминаний о прекрасной стране всколыхнула память.

Лика. Первое. Не уверена, что смогу передать интонации, те тонкие переливы игры голосом. Но… Слушайте.     

Путаясь в одежды сновидений

Утро по хрустальным ступенькам рассвета

Взлетело в небесный храм,

Вместе с пением птиц.

Отражённый прудом

Солнечный луч неугасимый

Замер улыбкой на твоём лице.

Лина. Охренеть можно, как красиво!

Сандра. Меня что-то даже немного пробрало. До слёз ли, не понимаю, однако…

София. А второе, Лика, второе такое же … прочувствованное?

Лика. Надеюсь, да. Слушайте.

Небо – крыша нашего дома;

Бамбуковая роща – стены.

Хрупкий мотылёк

Вспорхнул с чайной ветки,

Два лепестка

Опустились в пиалу с водой.

Утро наполнилось

Тонкими ароматами

Тихого счастья.  

Встреча третья, или Вместе весело визжать

Как неисповедимы пути господни, так неисповедимы пути размышлений его детей. Одно чадо смотрит на вечернее небо и начинает мыслить эпохальными рассуждениями; второе, наперекор всему, пытается соорудить из простых кубиков мироздания сложную систему построения разрозненных атомов, соединённых в процессе трудного решения задачи с применением интегрально-интуитивных уравнений; третье чадо идёт к намеченной цели по головам, сметая на своём запылённом предшественниками пути с радостно-мстительным чувством превосходства. Чей путь верен, чей ошибочен, кто придёт к победе затуманивания над разумом, кто узнает горечь побед, почему следующий вторым окажется у кормушки и соберёт все сливки или почему вечно сдерживающий свои эмоции вдруг вскипит и разрушительной силой своего контролируемого гнева аннигилирует пространство до квазисостояния.

Лина расхаживала по комнате, ломая пальцы, и страстно шевелила губами, что-то произнося мысленно или считая, что маловероятно, возможность падения Тунгусского метеорита в наши, что ещё более невероятно, учитывая, сколько посланников космоса ежедневно приземляется на поверхности планеты и находит вой космическо-планетарный покой. Наоборот, она соединяла известные слова в неизвестные конструкции, известные под простым определением – предложения. Этому предшествовал рассказ подруги, у которой состоялась вторая встреча с институтским ловеласом Игнатом, поражающим многих девушек неизвестно чем, то ли начитанностью, то ли образованностью, не важно, главное – не венерическими болезнями.

Лина. Сексуальное несовершенство!

Сандра. Ты чего орёшь? Мы не глухие.

Лина. Пардон муа, задумалась.

Лика. О чём?

Лина. После твоего повествования разве можно думать о чём-либо постороннем!

София. Поясни нам…

Лина. Всё же и так ясно.

София. Если возникают вопросы – не всё.

Лина. Э-э-э… Спрашивай.

София. О каком сексуальном несовершенстве ты начала говорить и так прекрасно, артистично, - блям-блям-блям, - это чтоб не ругаться, не закончила.

Лина. За-а-а… Затрудняюсь вот так сразу взять и ответить.

София. Можно подскажу?

Сандра. Ты ещё руку подними, как первоклашка, чтобы тебя заметили.

София. Я и ноги подниму, если понадобится.

Девушки после слов подруги вместе с Софией громко прыснули, затем расхохотались. Каждая представила, в зависимости от полёта фантазии и подсознательного раскрепощения, поднятые ноги. И только одна, сумев совладать со смехом, приняла серьёзную морду лица, сжав губки алые утиной попочкой.

Сандра. А ещё лучше разведи.

И снова хохот сотряс пространство комнаты, соединённое с остальным планетным и космическим пространством невидимыми нитями.

Лина. Чтобы разводить ноги не нужно обладать большим мастерством.

Лика. Стоп, подруги! Уходим в сторону.

София. Ах, эта изящная способность женщины уходить от проблемы в дремучие дебри первобытного невежества. Чтобы ни случилось, всегда готова отмазка: попробуй решить иначе.

Сандра. Софа, сейчас ты о чём это?! Мы, напомню, собрались выслушать Лику. Выслушали. Теперь нужно составить план третьего встречи.

Лина. Зачем? Мне всё ясно.

Сандра. Мне, вот, не совсем… ясно…

Лина. Вот и иди с Ликой и экспериментируй.

Сандра. Х-ха-ха!

Лина. Да засмейся…

София. Не разводи, Лина, руками. Как правило, смеётся тот, кто смеётся последним.

Сандра. Мой смех, это… Короче, не забуриться бы в дебри… Экспериментировать не буду.

Лика. Почему? Страшно?

Сандра. Экспериментатор из меня, как из куриного яйца токарная заготовка.

Кому-то покажется неловким сравнение, кто-то найдёт в нём изюминку, вероятно даже, некто примется на его основе делать производное. Наши подруги снова рассмеялись. Весело и задорно. Как умеет это делать молодость, когда многие проблемы рассасываются сами, как прыщ, смазанный йодом.

Сандра. Вернёмся к Игнату. Вот такого извращённого перца встречаю впервые. Доведи, - кх-м, - жизнь встретиться с ним, я бы ему так дала…

София. Успеешь ещё.

Сандра. Что успею?

Лина. Дать. Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз!

Сандра. Девочки, я не то имела ввиду.

Лика. А вот Игнат «то» и так введёт, застонешь соловьём весенним.

Сандра. А мне до пениса, то есть, хочу сказать – по фаллосу, что он там введёт! Вот так! Не пугай ежа афедроном голым!

Лина. А что можно испугать вульвой голой?

Смех и ещё раз смех разлился звонкими весенними ручьями по комнате. Лина хваталась за живот и всё твердила, как заведённая: «До пениса! То есть – по фаллосу! »; Сандра твердила, начиная икать: «Что испугаешь голой вульвой? »; в истерике почти что билась София, всегда чуточку более сдержанная эмоционально: «Ежа… афедроном… пу-угать…»; Лика вытирала постоянно выступающие слёзы: «Игнат введёт… что надо…»

Как волной нахлынуло эмоциональное безумие, так оно и сошло. Тяжело дыша, отдуваясь, посматривая друг на друга, девушки входили в прежнее, хоть и называемое ныне модно пост-возбуждённое состояние.

Лина. Сюр какой-то, клянусь Асклепием!

Сандра. Я тоже им и его же прелестями!

Лика. Не так уж много их у него. Стандартный набор, как у всех мужиков.

София. Набор у каждого автомобилиста стандартный, только не каждый с этим набором может вытворять чудеса. Один пыхтит, весь взопрев, час-другой и выдыхается из сил, другому – море по колено, как и некоторые детали организма. И вот когда… то есть тогда… В итоге и начинается самое настоящее представление способностей. Возможность акробатических трюков, гибкость организма, некоторых членов…

Сандра. Не хочу быть пошлой, но представить в боевом состоянии член гибким и пластичным никак не получится.

Лина. Ли-ика!

Лика. Что?

Лина. А как дела обстоят у Игната?

Лика. С чем?

Лина. С тем самым… В боевом состоянии…

Лика. Отлично. Претензий нет.

Сандра. Лика, послушай, Лина кажется хотела узнать нечто другое.

Лика. Так пусть прямо и спрашивает! Я же ж как на душу перед вами распинаюсь, не утаиваю ни детали, ни подробности. Спрашивайте!

Лина. Какой у него…

Лика. У него?

София. Чего вдруг заскромничала, Лина? Так и спроси: каков у Игната калибр.

Лина облегчённо выдохнула, будто несла, горбясь, неподъёмную ношу и внезапно нашёлся помощник, взявший на себя эту святую обязанность.

Лина. Да… Именно это хотела узнать – каков его калибр?

Лика. Отличный. Вот такой… примерно, длины и такой… Могу ошибаться, он в диаметре.

Сандра. И как он?

Лика. Да что вы всё загадками! Как он что?!

Сандра. Что… Ну-у… Входит и выходит…

Будто поддавшись массовому гипнозу, след за ней Лина и София начали повторять: «Входит и выходит… Входит и выходит… Входит… и – выходит…»

Лика серьёзным взором посмотрела на подруг, не придуряются ли, за ними не заржавеет. Нет. Они вполне серьёзно, с умными минами на затвердевших восковых лицах, враз пожелтевших и приобретших историческую матовость музейных экспонатов твердили: «Входит и выходит… Входит и выходит… Входит… и – выходит…»

Чтобы прервать этот заколдованный круг спонтанного гипноза Лика резко хлопнула в ладоши. Звонкий звук тональности ре-минор второй октавы, в которой написано будет вскоре знаменитое произведение «Забытая соната», разлетелся по комнате мелкими брызгами и заиграла радуга на всех предметах.

Лика. Знаете, девочки, как говорит моя тётя Маня из славного города Ростова-на-Дону?

София. Просвети – узнаем.

Подруги с серьёзными взорами, обращёнными куда-то вдаль сквозь Лику, видимо в сторону славного Ростова-на-Дону, замерли в предвкушении очевидного и невероятного.

Лика. Моя тётя Маня говорит так: если этот хлопчик такой цикавый, то нужно пойти и разобраться, чем же он цикав.

Сандра взлетела гарпией под потолок со скоростью курьерского поезда, способного долгие расстояния пути совместить в одно мгновение, едва не пронзив макушкой потолок.

Сандра. А и пойдём! Разберёмся! С Игнатом! Посмотрим, какой он на самом деле – как там, Лика?

Лика. Цикавый.

Сандра. Верно: цикавый или нет! Идём, девочки?

София. Идём! Что нам терять? Что надо, давно потеряли, чего не надо – нашли.

Лина. Поддерживаю! Поддерживаю! Вперёд! Сметём баррикады застенчивости и разберёмся с … с…

Лика снова подсказала.

Лина. Разберёмся с его цикавостью! Выведем хлопчика на чистую воду из заболоченных берегов! Решено?!

Подруги хором – в другом случае можно было сказать: в унисон – крикнули: «Ре-ше-но! » Вскинули сжатые девичьи кулачки над головами и десять раз, может более, история об этом умалчивает, проскандировали понравившееся слово, так удобно подходящее для речёвки и принялись экспрессивно собираться. Толкаясь друг с другом, перешучиваясь, каждая выдвигала свою версию, как она этого «цикавого хлопчика» Игната так, затем этак, а потом ещё несколько раз как-нибудь с садомазохистским подходом. Лика кричала: «Я ему припомню томик сонетов домиком! » Сандра вторила, яростно блеща разъярёнными очами: «Он у нас на китайском будет петь и читать! » Лина, попадая почему-то всё каждый раз в одну штанину двумя красивыми и стройными ногами, повторяла: «Придёт к нему фаллос и наступит ему – пенис! » София сквозь зубы мечтательно цедила: «Ох и повертишься ты у меня, ох и повертишься! »

Такси везло распалившихся амазонок по улицам города, заполненным спешащими по своим делам людьми, по заполненным автомобилями дорогам. Светофоры давали страждущим чего-то необыкновенного «зелёную волну». Водитель, старый дядька, настороженно посматривал на необычных пассажирок и крутил незаметно головой, вспоминая из своей долгой и насыщенной приключениями жизни волнующие моменты.

Время в пути пролетело незаметно. Взвизгнув тормозами, водитель лихо остановил машину возле дома. Выскочил. Открыл девушкам двери. Пожелал приятно провести оставшееся время и умчал, оставив после себя расплывчатое воспоминание в виде быстро рассеявшегося газового облачка со специфическим запахом октановых чисел.

Боевой задор подруг слетел с них снежной шапкой при порыве сильного ветра с вершины ели. Игнат встретил девушек с приятной улыбкой, стоя перед в облачении Адама.

Игнат. Ожидаемо. Вполне ожидаемо.

Онемевшим подругам указал рукой направление и первым прошёл в комнату. Там уже слышалась лёгкая струнная музыка. Знаток средневековой музыки сразу бы распознал мелодии, исполняемые на лютне. Но наши девушки были доками в других космических сферах, где такие пошлости как пьесы для лютни если и звучат, то в исполнении ракетных двигателей.

Кожаный диван предстал пред взорами подруг неким инопланетным творением, на котором творятся совершенно не внеземные, а вполне обыденные вещи. Где страсть совмещается с пылкостью и нет места ни природной, ни симулируемой фригидности.

Игнат. Дорогие мои сильфиды, прошу не отвлекаться от игры на эоловой арфе, и в то же время слушайте, что требуется от вас: я прочитаю строку стихотворения, затем каждая из вас повторит всего одно слово. И арфа! Сильфиды мои ненаглядные – арфа! Единственная струна не должна звенеть в пустоте пространства! Начинаем!

Игнат слегка приподнялся, осмотрел девичьи головки, склонившиеся внизу его живота. Потрепал каждую по волосам, поощряя к действию. Улыбнулся. Потянулся. Выгнул спину. Вернулся в исходное лежачее положение.

Игнат. Наш викарий громко плачет.

Сандра. Наш…

Лина. Викарий…

София. Громко…

Лика. Плачет…

Комсомольск, 8 декабря 2023 г.

Пояснения:

1 «Наш викарий громко плачет» - первоначальный вариант стихотворения Агнии Барто, в котором она с присущим ей природным юмором клеймила западные церковные ценности. Впоследствии, в силу сложившихся политических отношений, поэтесса написала всем известное детское стихотворение «Наша Таня громко плачет». Первый вариант стихотворения считался исследователями творчества детской поэтессы безвозвратно утерян.

2 Любовный цикл «Моей любимой» написан неизвестным китайским придворным поэтом приблизительно в первом веке до н. э. предположительно в эпоху династии Цинь.

3 «Царь и царица сердца моего», заключительная строка первого четверостишия сонета номер двадцать Вильяма Шекспира в литературном переводе С. Я. Маршака.    

4 Pruritus – зуд, когда хочется где-то почесать. Не путать с чесоткой, кожным заболеванием – scabies (лат.)

5 Domine – господи (лат.)