Вселенная его имени. Серия: Дырка по имени оля

Дождь застилал глаза. Он был теплый, но лил однородным потоком, соединяя гигантские тяжелые капли в водяные стены.

Из-за туч, затянувших ночное небо, было особенно темно, а свет неоновых вывесок, фонарей, автомобильных фар казался  тусклым. Словно он пробивался через плотное полупрозрачное матовое стекло.

Поток воды был настолько сильным, что вода бежала по тротуарам и дорогам быстрым, подгоняемым шквалистым ветром потоком.

Подошва ее туфель скользила. Желая не идти, а бежать, причем как можно быстрее, она сняла туфли и, не найдя другого выхода, просто выбросила их в ближайшую урну.

Чувствуя босыми ногами все неровности тротуарной плитки и теплые потоки дождевой воды, она бежала сквозь дождь, сама не зная куда.

Одежда ее насквозь промокла, мокрые волосы прилипли к лицу. Она тщетно пыталась убрать их, но мокрые тяжелые пряди упорно падали на лицо.

Ей было страшно.   Ее пугала неизвестность. Ее пугало чувство невозместимой потери, неотступно следующее за ней по мокрым от дождя улицам.

Совсем выбившись из сил, она еле держась на ногах и тяжело дыша, забежала под козырек, расположенный над входом в какое-то здание. Что это за здание, ей было неважно. На данный момент времени ей было все безразлично.

Ноги болели, подкашивались, ей с трудом удавалось стоять прямо. Вытянувшись во весь рост, прижавшись к шероховатой стене, чувствуя ее жесткость затылком, спиной и даже кончиками пальцев, она попыталась восстановить дыхание. От быстрого бега у нее началась одышка,   она стала дышать через рот, а сейчас у нее саднило горло и болела переносица.

Слез не было. Ей некого и нечего было оплакивать. Была лишь тихая паника. Как у ребенка потерявшегося в супермаркете. Она суетно оглядывалась по сторонам, будто ища кого-то. Постоянно прислушивалась, но не слышала ничего, кроме шума воды и редких автомобильных сигналов.

Через пару минут, окончательно придя в себя, она попыталась вспомнить как она здесь оказалась. Одна. Ночью. В такую погоду.

Завязав мокрые волосы в узел, она стала выжимать одежду, с которой текла вода. Страх отступил, оставив место неизвестности.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что в этом сумасшедшем порыве убежала далеко. Так далеко, что толком и не знала, где сейчас находится. А от чего или от кого она убегала, сломя голову, под проливным дождем.

Достав из сумочки телефон, она увидела 29 пропущенных и целую груду сообщений из разряда: “Где ты”?; “ Что с тобой”? ; “Почему не отвечаешь”? ; “Скажи где ты, я тебя заберу”.

Паника вернулась. Заблокировав телефон, она снова убрала его в сумку и прижалась к стене.

Она этого не планировала, не знала, к чему это приведет и что их ожидает дальше. И дело было не в том, что сказал он, а в том, что при этом почувствовала она. Целая буря эмоций, над которыми главенствовало осознание того, что то, чего она боялось больше всего, случилось.

Больше всего на свете, ей хотелось, чтобы он сейчас был рядом, но если это произойдет, то значит она проиграла. Проиграла самой себе и не сдержала данное себе десяток лет назад обещание.

Трясущимися то ли от холода, то ли от тревоги руками, она снова достала телефон и не нашла ничего лучше, чем просто скинуть геолокацию.

Это чувство пожирало ее, наполняя ее до этого спокойное сердце целым ураганом эмоций. В нем были ответы на все ее вопросы, которые она никогда не задавала себе и боялась задать сейчас. Разве можно убежать от того, что неизбежно? Разве можно убежать от себя? Уберечь себя от того, что призвано сделать тебя счастливой?

Сначала она увидела зонт, а потом его самого, скрывающегося под этим самым зонтом. Паника вернулась. Подобно человеку, который половину жизни по своей воле просидел в тесной комнате, она не желала выходить наружу.

Зайдя под козырек, он закрыл зонт. Протянул руку, чтобы убрать с ее лица выбившуюся из пучка прядь волос, но она увернулась как от удара, сильнее вжавшись в стену.

Понимая, что с ней происходит, он тут же убрал руку. Это чувство, рвущее ее изнутри, она более не в силах была игнорировать. Страх захватил все ее существо снова, и она не нашла ничего лучше для себя, чем снова вырвавшись из его цепких пальцев, бежать. Под дождь. Ветер. Топя ноги в глубоких лужах.

Развивая скорость, казалось бы на грани своих возможностей, она не видела ничего, кроме потока воды, который обрушивался на нее с неба. Но внезапно время остановилось. Она лишь почувствовала руку, сжимающую ее предплечье, резкий рывок и падение… падение в абсолютное счастье.

Прижавшись щекой к его мокрой от дождя рубашке, она полностью пропала в этом чувстве. Погрузилась в него с головой. И это поток был намного сильнее дождя, под которым они неподвижно стояли.

Когда он сказал ей это… а сейчас… его любовь наполняет ее пустое существо… а сейчас… ее сердце вторит его чувствам. И в этом остается лишь признаться себе. Остается лишь  принять как данность, как бы страшно не было.

Зонт остался где-то позади, но он был и не нужен. Дождь был настолько сильным, что они сами стали его неотъемлемой частью. Превратились в тяжелые капли стекающие по волосам, лицам и мокрым телам друг друга. Стали частью нескончаемого потока, смывающего с них все страхи, стирающего прошлое, заслоняющего будущее, оставляющего лишь данный момент, наполненный чем-то настолько огромным, что это не умещаясь в них самих, заполняло собой все, что их окружало.

Мелкие капельки на его, ее длинных ресницах, на губах. На губах, которые он с трепетом целует. Несмотря на то, что вода теплая, в мокрой одежде зябко. И без того белая кожа от этого кажется призрачно бледной. Но где-то внутри, в самой глубине разгорается пламя. Тепло, которое полозом ползет от самого низа живота к груди. Медленно, разрастаясь в нечто большее, чем просто небольшой ручеек. Маленькое извилистое устье реки, которая имеет лишь одно стремление - слиться в одно целое с океаном.

Внутри тепло, но по озябшей коже продолжают бегать мурашки и неизвестно, что стало тому причиной: холод или иное, казалось бы, давно забытое чувство.

Она поднялась на носочки, положив руки ему на плечи. Их веки закрыты. Они ничего слышат кроме собственного дыхания, тихий шепот которого, теряется в шуме дождя.

Приятно так, что ощущается, как тепло, изначально сконцентрированное внизу живота, растекается по всему телу, вытекает сквозь поры и, испаряясь, проливается на них с небес теплым летним ливнем.

Ее серо-голубое шифоновое платье, промокшее насквозь стало почти, что прозрачным. Легкая ткань липла к коже, открывая то, что должна была скрывать. Огонь волос погас, они потемнели от влаги. Бледно розовые губы стали еще бледнее. Они словно бы пропали, будто бы находясь нигде и никогда, одновременно с этим оставаясь вездесущими.

Вкус губ смешанный со вкусом дождевой воды создавал особый коктейль, который приводил их в чувство легкого будоражащего опьянения. Все происходило как в замедленной съемке. Он просто целовал ее, легко касаясь губ, ловя ее прерывистое дыхание.

Тела их внутренне вибрировали, откликаясь на реку, что разлилась из маленького устья.

Нужно было скрыться от света фонарей, неоновых вывесок и автомобильных фар.

Укрытием им послужил маленький парк, расположенный в самой глубине улицы. А там, как своеобразная машина времени - карусель с красочными деревянными лошадками, краска с которых немного облупилась от времени.

Поднявшись на деревянный помост, они перебрались через невысокую металлическую ограду. Купол карусели, раскинувшийся над их головами большим деревянным зонтом, надежно оберегал от дождя. Иссохшие от времени деревянные доски прогибались и скрипели под ногами.

Когда они зашли в самую глубь аттракциона, к неподвижной карусели, увидели спящих лошадок, их снова посетило чувство отсутствия времени и пространства. Будучи везде и нигде, они забрались на приглянувшуюся им с первого взгляда белую лошадку.

Он сел “в седло”, она к нему на колени. Дождь глухо стучал по деревянному куполу. Больше всего на свете им хотелось, чтобы карусель вращалась, но именно ее неподвижность и уводила их от опостылевшей реальности.

Ее руки обвивают его шею, его руки на ее талии, глаза закрыты. Губы, горячие от поцелуев, обжигают озябшую кожу. Им начинает казаться, что деревянные лошадки, ведомые заржавевшим механизмом, снова побежали по кругу.

Его руки опускаются на ее бедра, освобождая их от намокшей ткани, плавно скользят к ягодицам. Нежная мягкость его ладоней заставляет краснеть даже кончики пальцев. Ладони ложатся на поясницу, а после вверх по спине к застежке бюстгальтера. Три непокорных крючка поддаются с первой попытки, а его руки уже на ее плечах, ловко отстегивают лямочки.

Бледно-голубое прозрачное кружево падает на деревянный помост в то время, как она расстегивает последнюю пуговицу его рубашки. Их движения неспешные, аккуратные, невесомые. Она снимает с него рубашку. Мокрая ткань ее платья продолжает просвечивать плотно прилегая к коже. Глаза закрыты. Их заменяют руки, которые не останавливаясь блуждают по телу.

Поставив колени на его бедра, она поднялась выше. Слегка закинув голову назад, он продолжал ловить ее губы своими. Скулы, уголки челюсти, линия подбородка, шея. Едва ощутимое скольжение ее ногтей по его спине. Дурманящий аромат тела, его руки на ее лопатках, ее ладони у него на груди. Медленно спускаются к животу, освобождают то, что жаждет свободы.

Им кажется, что карусель вращается и с каждой минутой все быстрее и быстрее. Она немного отклоняется назад, он поднимает ее платье, но не снимает его. Теряясь под легким полупрозрачным полотном, он целует ее грудь, его руки мягко сжимают ее бедра и ягодицы. А карусель вертится, они уверены в этом.

Сначала по прямой плоскости, а после слегка наклоняясь в сторону. Маленькая белая лошадка резво бежит, неся на себе двух всадников, бегущих от непогоды.