Николь Хэт

Моей любимой Андрее Пришакариу

Я и не знал кто такой Вольфганг Акунов, заинтересовавшись не совсем русским именем, но буквально на второй фразе ушатался, там этот черт закатай в вату описывает союзные Красной Армии войска американцев, называя морских пехотинцев Айка братками. П... дец. Матросов Великого Октября действительно именовали братишками, позаимствовав их самонаименование, но примитивизм сраного поганца Акунова диссонировал с другим говноедом, Акуниным, ломающим мне кайф хотя бы своей назойливостью, втирая и рекомендуя историцкие исследования, тем самым, Андрея, разворачивая читателя напрочь : увидишь рекомендацию подонка, так и не станешь читать. Это как с государем. Узнай вот, например, о предпочтениях ничтожного правителя в музле или кино, так чуешь себя вконец подданным, ибо смотреть военную клюкву Бондаргеков или слушать гнусного мордача Расторгуева - себя возненавидеть надо. Это тот же лакмус, только по Твидл Ди и Твидл Думу, совсем наоборот и задом наперед.

- Ты же грызун, сволочь, - отрывисто бросал меценат и благодетель Мойша Ходорковский, неспешно отирая от крови руки, запачканные по самые локти, украденным Раулем Дюком из лас - вегаского отеля махровым полотенцем, - какого хера понты колотишь, гад ?

- А ты жид ! - отчаянно выкрикнул писатель землицы русскай, зажмурив глаза от такой смелости, неожидавшейся им самим. - И руки у тебя по локоть в крови.

- Конечно, по локоть, - согласился Ходорковский, бросая полотенце в угол кабинета. - А как еще вырвать трепещущее сердце у послушно шагающей на самый верх пирамиды Теотлачитлана жертвы ?

Акунин затрясся, пробежал к окну и высунулся наружу. Внизу шумела Пикадилли. А по ней ходила Лайма Вайкуле. С пидором Леонтьевым под ручку. С тем самым Леонтьевым, коим не устают восхищаться государственники путиноидного режима дураков и бандитов. У них требуется великая Россия, но без столыпинских галстуков и вагонов, православнутость и народность, но без самодержавности, вполне вероятно грозящей увлекающимся коррупционерам теми же галстуками по законному приговору суда, короче, эти скудоумки привычно и уныло склещивают ужа и ежа, имея на выходе лишь шиш да кумыш.

- Ишь, - брюзгливо продребезжал Акунин, захлопывая в ярости окно, - растопырилась. Латышка.

- Гражданка Евросоюза, - усмехнулся Ходорковский, показывая невзначай Юнион Джек, развратно распахнутый на пятой графе, - как, между прочим, и подонок Задорнов. Он ксиву рвал в тиви, прекрасно зная, что право собственности такими трюками, рассчитанными на русскоязычное быдло, не утратишь. Не Россия, чай.

- Кофе, - мрачно произнес Акунин, вытаскивая из кармана брюк очередной том приключений петербургского сыщика Эраста Фандорина.

- Говна на лопате ! - заорал Ходорковский, вышибая книжку из рук приятеля с ноги. - Ты вот лучше сказочку послушай.

Он щелкнул кнопицей модного смартфона и негодяй Акунин увидел вот эту самую вот сказочку, донельзя завидуя румынке и втайне сознавая, что имеет коала полное право на такую вот оценочность кучами. Не писатель, а говно. Точка.