Возвращение в Бристоль. Часть 14

Отъезжая от дома Ральфа в тот субботний день, я погрузился в раздумья. Возможно ли, что Сьюзен и Питер, работая как сплоченная команда, сумели промыть мозги Молли, чтобы она вышла замуж за Питера? Это казалось довольно надуманным, но потом я подумал, а что бы это дало Питеру? Он бы знал, что их отношения основаны на лжи и сговоре. Он же — здравомыслящий человек и должен понимать, что брак, построенный на песке, неизбежно потерпит крах?

Но тут возникает ещё более важный вопрос: имеет ли это значение? Но да, имеет. Потому что, это помогло бы объяснить, почему она совершила глупость, выйдя за него замуж. Мне было трудно с этим мириться: если она — зомби с промытыми мозгами, то такой её образ мне тоже не нравится.

Когда я вернулся в свою новую квартиру, жизнь пошла своим чередом. Переезд в то утро заключался лишь в том, чтобы занести все в новую квартиру и вывалить на пол. И даже на это ушло две поездки на машине. Так что, вечер прошел в разборе вещей, с одним перерывом, когда позвонила мама. Они с Леном добрались до Глазго и завтра собирались отправиться в круиз по Лох-Ломонду. Судя по голосу, они хорошо проводят время. Она попросила сообщить последние новости о состоянии дел, но говорить особо было не о чем. Мне было приятно, что, когда я просто сказал, что все ещё размышляю, она не стала на меня давить. В десять часов я бросил распаковывать и раскладывать вещи, приготовленные на день, налил себе виски и стал смотреть новости по телевизору. Только тогда я по-настоящему рассмотрел своё новое местожительства.

Оно мне очень понравилось. Было стильным и качественным. Квартира — не очень большая, но в ней есть вторая спальня, и я подумал, что, возможно, мальчики смогут иногда оставаться у меня. И она может также пригодиться, если у Молли и Питера в отношениях возникнут трудности.

Еще я заметил, что это место — безликое. Уже три месяца я жил в квартире компании, и это меня не беспокоило. Но эта квартира — моя. И в ней почти ничего нет от меня, кроме одежды. С этим надо что-то делать. Поэтому большую часть воскресенья я провел, бродя по магазинам в поисках вещей, которые могли бы придать квартире индивидуальность и одомашнить её. К вечеру воскресенья я потратил довольно много денег, но, осматривая квартиру, остался вполне доволен её внешним видом. Я смотрел на набор хрустальных графинов, которые купил, размышляя, чем их наполнить. Самым очевидным было бренди. Может быть, херес на случай визита Ральфа? Насчет виски придется посоветоваться с Пирсом. Это даст мне повод утром позвонить ему.

•  •  •

В понедельник утром в офисе Кэрол открыто спросила:

— А что в следующей серии?

— Ничего особенного, разве что...  — и я рассказал ей о Сьюзен и билетах в Лонглит. Это был первый раз, когда я увидел, как Кэрол покидает мой кабинет в гневе. Очевидно, она решила, что 

не сможет высказать мне все, что думает о моей бывшей свекрови, и вышла из помещения, тихо чертыхаясь.

Я оставил её в покое, пока звонил Пирсу, и перешел сразу к делу:

— Он здесь?

— Да. В своем кабинете. Не знаю уж, насколько хорошо работает, но он — там. Я ему сказал, что он может отменить свои обычные исследования в среду в глазной больнице, там могут обойтись без него, а он должен наверстать упущенное здесь. В любом случае, позже он должен поехать к тебе, Нил должен устроить ему выволочку и вынести официальное предупреждение. На твоем месте я бы постарался избегать проблем. Он уверен, что во всех его бедах виноват ты.

— Мне вообще-то плевать. Теперь о настоящей причине, по которой я звоню...

— А предыдущая что, не настоящая?

— Ну, она была довольно большой её частью. Но теперь я хочу обратиться к религии. Какой виски должен быть в моем графине в качестве напитка перед сном?

— А! Поиски Святого Грааля! Лично я бы выбрал что-нибудь с севера Хайленда. Но для такого неофита как ты, я бы порекомендовал что-нибудь старое, возможно, из Спейсайда, и нескольких лет выдержки.

И что, ни названия, ни рекомендаций? Это не то, что мне нужно.

— И это все?

Он рассмеялся.

— Да. Открытие — вот в чем суть. Путь, а не цель.

— Имеешь в виду исследования. Чертовы исследователи.

— Мы все — чертовы ублюдки!  — радостно хихикал он, когда я разрывал соединение.

В понедельник вечером я опять поехал в винный магазин, где раньше покупал виски. Нашел того же парня, что был там раньше, но он меня не помнил. Однако я объяснил, что мне нужен выдержанный односолодовый из Спейсайда, и он предложил двадцатиоднолетний Балвени, выдержанный в бочке из-под портвейна. Я купил его, потому что люблю портвейн, и это — единственная зацепка, которая у меня есть. По цене более пятидесяти фунтов за бутылку я решил, что для первой попытки этого вполне хватит.

Позже вечером я не смог удержаться и попробовал. Кто же это сказал, что люди мало что смыслят в искусстве, но знают, что им нравится? Я не очень разбираюсь в односолодовом виски, но знаю, что этот напиток мне нравится.

Потягивая его, я начал думать о Молли. В некотором смысле, я бы предпочел никогда не возвращаться в Бристоль, но в таком случае я бы никогда не восстановил свои отношения с Джейми и Беном. Я не мог представить, что смогу построить с ней что-то, кроме дружеской поддержки, но слишком много воспоминаний, слишком много отголосков того, что у нас когда-то было. Потом я забеспокоился: Питер, похоже, опять живет в их тренажерном зале по соседству. Не доставит ли он проблем? Ситуация нелепая: он — в тренажерном зале, а она — с мальчишками — по соседству. Я должен уговорить её на что-то лучшее, подальше от него.

В конце концов, я позвонил ей, было уже одиннадцать часов. Она ответила на звонок усталым и тихим голосом.

— Привет, надеюсь, не 

разбудил.

— Нет, я — в постели, но не сплю.

— Я тут сижу и переживаю, что вернулся Питер. Он доставляет какие-то проблемы?  — спросил я.

— Нет. Никаких проблем. Он постучал в дверь кухни, и это было впервые, раньше он просто входил и уходил. В общем, он очень вежливо и официально спросил, не можем ли мы присесть и поговорить. Сказал, что у него есть право быть услышанным.

— И что ты ответила?

— Что в этом нет смысла. Но что я об этом подумаю. Честное слово, у меня нет намерения сидеть и разговаривать с ним. Я просто хотела, чтобы он ушел. Я согласилась подумать об этом лишь для того, чтобы сегодня вечером он ушел.

Наступила пауза, затем я сказал:

— Сегодня на работе ему вынесли официальное предупреждение. Он заваливает свою работу.

— Я вроде как догадалась об этом. От этого не легче. Он — хороший и действительно меня любит. А себе портит жизнь.

Наступила долгая пауза. Я подумал, что её голос звучит устало. И решил, что сейчас не время говорить ей, что я на самом деле думаю о Питере, мать его, Дэвисе.

Вместо этого я неожиданно предложил:

— Ты не могла бы найти на завтрашний вечер няню, поздно вечером, после того как уложишь мальчиков спать? Если сможешь, то почему бы тебе не приехать сюда, чтобы выпить и осмотреть мою новую квартиру?

— Знаешь, я с удовольствием. Уверена, что с детьми посидит Ральф. Он чувствует себя таким виноватым за то, что сделала Сьюзен. В субботу, когда ты ушел, я застала его в слезах. Никогда не видела, чтобы мой отец плакал. И не могла сказать, что то, что она сделала, не имеет значения, потому что на самом деле имеет.

— Хотелось бы знать, насколько.

— Насколько важен наш разрыв? Абсолютно. Разве ты этого не знаешь?

— Да, это было худшее, что случилось и в моей жизни. Но я не это имел в виду. Я имел в виду следующее: мне хотелось бы знать, насколько Сьюзен и её сотрудничество с Питером повлияли на то, что все пошло не так.

— Ты хочешь это знать? А как, по-твоему, я себя чувствую? Мне кажется, я схожу с ума.  — В её голосе звучала горечь.  — В этой части моей истории нет ничего, за что бы я могла ухватиться и сказать, что я на самом деле это чувствовала, что мной не манипулировали, чтобы заставить это почувствовать. Или что я имела свободу выбора делать что-либо, и мной не манипулировали, чтобы позволить этому случиться.

— У нас нет ответов, но, возможно, завтра вечером нам стоит об этом поговорить.

— Да. С нетерпением буду ждать. Я люблю тебя, Крис. И мне очень жаль...

Я промолчал, прекрасно понимая, что не смогу ответить так, как бы ей хотелось. После нескольких минут молчания я услышал, как в трубке щелкнула, когда она положила свою.

Я лег в постель, все ещё размышляя о том, насколько сильно можно манипулировать свободным,  

независимо мыслящим взрослым человеком. На свидетельстве о браке с Питером стоит её подпись, а не Сьюзен. Я готов поговорить, попытаться понять, но не думаю, что меня удастся убедить.

•  •  •

Во вторник утром мне позвонил Пирс.

— Привет, Крис. Решил позвонить тебе. Ты знаешь, что Майра организовала встречу по поводу будущего этой площадки. Так вот, она решила провести её здесь, и думаю, что мне следует пригласить Питера. Что скажешь?

Мое сердце пропустило удар. Может быть, я трус, но, судя по тому, что я понял о настроении Питера и о том, что он обо мне думает, я не думаю, что мне стоит устраивать с ним разборки на глазах у застройщика, архитектора и моих сотрудников. Я был осторожен, очень осторожен.

— Не знал, что она перенесла встречу. Не уверен, что у меня найдется время ехать в аббатство и обратно ради всего лишь одной встречи. У меня сегодня не тот день. Если ей придется проводить собрание в «Эбби», то меня там не будет.

— Но если мы проведем её, как планировали, в твоем офисе, ты будешь?  — спросил Пирс.

— Да,  — ответил я с большим энтузиазмом, чем чувствовал.

— Ну, если у Майры нет реальных причин, почему её нужно проводить именно здесь, то давай проведем её как запланировали. Скажу Питеру, что он приглашен, и посмотрим, что он сделает. Подозреваю, что найдет себе другое занятие, но мы не знаем.

— Звучит как план. Поговоришь с Майрой? Я скажу Кэрол.

Про себя я горько улыбнулся. Я ей скажу, чтобы она приготовила пластырь, и, как минимум у меня, под рукой будет крепкий виски, если он мне понадобится!

— Я позвоню ей прямо сейчас. Кстати, Жанетт настаивает, чтобы в субботу ты пришел к нам. Ей никогда не нравились рестораны, и она утверждает, что дома будет спокойнее, если ты захочешь поговорить. Как будто она позволит тебе увильнуть от этого!

Я про себя улыбнулся.

— С нетерпением жду встречи с Жанетт. Она хорошо знала Молли, и мне будет интересно узнать её мнение об одном из аспектов всего этого. Кстати, я выбрал двадцатиоднолетний «Балвени». Хороший?

Он рассмеялся.

— Не могу сказать, пока не попробую. Подойдет любой вечер вторника на этой неделе.

Теперь засмеялся я.

— Не повезло. Я не могу этого сделать, но ты можешь сказать Жанетт вот что, чтобы помучить: сегодня вечером придет Молли.

Он пожелал мне удачи и отключился.

•  •  •

Питер на встречу, которая проходила в моем кабинете, не явился. Но вместо него Пирс привел с собой руководителя проекта исследований. Она показалась мне приветливой и умной девушкой, и когда я спросил о ней в приватной беседе с Пирсом, тот сказал, что она может стать будущим его заместителем, если с Питером что-нибудь случится.

После этого на меня напало чувство вины и стыда за то, что я не поехал в аббатство и не встретился с Питером. Как управляющий директор я не могу иметь в своей компании запретные зоны.

Поэтому я был в весьма смешанном 

настроении, когда вечером в домофон позвонила Молли.

Я открыл ей дверь и подождал. Когда она поднималась по лестнице, я подумал, что она выглядит хорошо, непринужденно, но сексуально. Когда целовал её в щеку, на меня повеяло её духами. Это были не её обычные духи, но очень хорошие.

— Ты пахнешь приятно,  — сказал я в знак приветствия.

Она улыбнулась.

— Спасибо. Это подарил мне Питер на день рождения.

Боже! Вот это было больно. На мгновение наши глаза встретились, и она поняла, что натворила. Но ничего не сказала, а я понадеялся, что моя улыбка не угасла.

Я показал ей квартиру, и, похоже, та ей понравилось. Когда мы дошли до маленькой второй спальни, я сказал, что надеюсь, что иногда мальчики смогут здесь оставаться.

Ее ответ меня обеспокоил:

— Сейчас они слегка сконфужены.

Мы ещё некоторое время поговорили о них, а потом вернулись в гостиную, и я налил нам по бокалу вина. Мы говорили о том, как они пережили наш первый развод и как переживают сейчас, когда их жизнь снова изменилась. Я использовал это как предлог, чтобы доказать, что она должна забрать их и уехать жить к Ральфу. Не думаю, что она была против этой идеи, но отнеслась к ней с неохотой. Я спросил, почему?

Она посмотрела на меня.

— Потому что я надеялась...  — и взгляд её глаз сказал мне, на что она надеялась.

— Нет. Ты же знаешь, что этого не будет. До этого нам ещё очень далеко, если оно вообще когда-нибудь случится.

Она выглядела очень разочарованной, но её лицо напряглось, она смирилась с этим и продолжила:

— И, наверное, я немного боюсь возвращения Сьюзен. На каком-то этапе Ральф ведь должен будет позволить ей вернуться. Сейчас они встречаются за обедом раз или два в неделю, но я полагаю, что когда-нибудь он разрешит ей вернуться домой, а я не думаю, что хочу жить с ней под одной крышей.

Я улыбнулся.

— И я тебя не виню. Она знает, что ты собираешься развестись с Питером? И, кстати, в каком состоянии все это находится?

— Не знаю, знает ли Сьюзен. Кто вообще знает, кто с кем разговаривает? Но сегодня днем я говорила с адвокатом. Мы не получили от Питера ответа на её письмо, поэтому я ей сказала, чтобы она начала готовиться к тому, что я подам на развод с ним. Собираюсь встретиться с ней в четверг по этому поводу.

— Ладно,  — это было все, что я смог сказать.

Наступила долгая пауза, молчание. Я, со своей стороны, размышлял, как начать разговор о пропасти, лежащей между нами. Но первой заговорила Молли.

— На днях ты говорил, что продвинулся в своем размышлении. Не мог бы ты сказать, насколько? Даже если и не пришел ни к какому выводу... пожалуйста, Крис.

Я посмотрел на нее.

— Ладно. Думаю, я чувствую, нет, я знаю, что, что бы я ни чувствовал, что бы ни чувствовала ты, невозможно просто взять и начать с того места, на котором 

мы остановились. Я знаю, что ты этого хочешь. Кажется, этого хотят все, это был бы сказочный конец. Но это — реальная жизнь, и невозможно вернуться в прошлое, как бы нам этого ни хотелось.

Пока я наблюдал за ней, её лицо утратило цвет, а глаза наполнились слезами.

— Не мог бы ты хотя бы попытаться, пожалуйста, я знаю, что причинила тебе боль, знаю, что прошло уже больше четырех лет, но я все ещё люблю тебя. Пожалуйста, Крис.

Прежде чем она окончательно разрыдалась, я вмешался:

— Но это не значит, что мы не можем попытаться найти способ построить нечто новое.

Она подняла на меня глаза, в них был интерес и какая-то надежда, и я продолжил:

— Может быть, мы сможем построить счастливую, поддерживающую дружбу, без обид и ревности, что-то, что даст мальчикам стабильность и любовь, в которых они нуждаются...

— Не могу сказать, что понимаю, о чем ты?

— Ну, как бы ты предложила нам добраться до места, где нам будет комфортно друг с другом? Где мы сможем понимать и разделять жизнь друг друга, без сожалений и обидных воспоминаний?

— Но не разделять любовь, не вернуться к настоящему партнерству?

— Прости, Молли, но не думаю, что это возможно. Однако я хотел бы иметь возможность видеться с тобой, говорить с тобой, не обижаясь, когда ты говоришь мне, что духи, которые мне понравились, купил Питер.

— Это — дело времени. Но я хочу большего, хочу быть больше, чем просто другом...

Мысль о том, что время все расставит по своим местам, была слишком упрощенной.

— В прошлый понедельник я ужинал с Майрой. Сегодня я провел с ней два часа на работе. И обедал с ней и некоторыми другими. Что ты чувствуешь по этому поводу? Только не говори, что ты не вздрогнула. Что тебя не охватил приступ ревности. Потребуются огромные усилия, чтобы пережить такое, не говоря уже о чем-то ещё. И я не знаю, как это сделать. Что думаешь?

Она проигнорировала мой вопрос.

— Я думала, ты говорил, что покончил с ней. Но всего неделю назад ты приглашал её на ужин?

— Я не говорил, что приглашал на ужин. Я сказал, что ужинал с ней, хотя, как оказалось, заплатил я. Но она — моя подруга. Очень привлекательная и сексуальная, признаю, но всего лишь подруга. И она знает, что в моей жизни произошло нечто важное и драматическое, и хотела узнать, что именно. Поэтому мы ужинали вместе.

Я сделал паузу, посмотрел на нее и подумал: Какого черта, для этой фразы не будет подходящего времени.

— Я знал, что в прошлый понедельник Питер должен прийти с цветами и настроением «все прощено». И догадался, что он захочет пригласить тебя на ужин в ваш особенный ресторан, а поскольку Майра хотела поговорить со мной, я случайно предложил, что мы можем поговорить за ужином в случайном ресторане на Кинг-стрит.

Она посмотрела на меня с большим вопросом, но потом спросила:

— Откуда ты узнал?

— Потому что он 

сказал об этом Пирсу, а Пирс — мне. И мы поняли, что разговоры Питера с нами обоими утром были неправильно поняты, или он намеренно ввел нас в заблуждение. И мы поняли, что он имеет в виду. Я думал предупредить тебя, но что бы это дало? Он был полон решимости спасти брак.

Внезапно она улыбнулась.

— А ты боялся и ревновал, что я позволю ему пригласить меня на ужин.

— Нет! Не ревновал, просто был заинтересован... обеспокоен.

Она молча смотрела на меня с победной улыбкой на лице. Такой взгляд я видел уже много раз, но тогда он был связан с незначительными происшествиями: когда мне доказывали мою неправоту в каком-то вопросе, или выигрывали у меня теннисный матч. Мне стоит подумать, уж не ревную ли я?

Я частично уступил:

— Ну, ты должна помнить, что я так сильно тебя любил, и, наверное, старые привычки умирают с трудом.

— Так пусть у них будет шанс вырасти снова. Что будет, если мы сможем что-то восстановить? Пожалуйста, не закрывай дверь для этого навсегда. Пожалуйста, Крис.

— Ну, я и не закрываю. Если два человека регулярно встречаются, делятся друг с другом частью своей жизни, а у нас — двое сыновей, так что, мы определенно будем чем-то делиться, то, думаю, все может случиться. Но, честно говоря, я не верю, что это случится.

— Но ты попытаешься наладить отношения? Как насчет консультаций? Или просто встреч, чтобы поговорить? Все что захочешь.

— Не хочу тебя обнадеживать. Ты спросила, на каком этапе я нахожусь в своих размышлениях, и я пытаюсь тебе ответить. Я пока ни к чему не стремлюсь, разве что, пытаюсь убедиться, что ты в состоянии дать моим мальчикам жизнь, которую они заслуживают. Но Пирс Макбейн поднял вопрос о том, как ты пытаешься восстановить что-либо после всего этого времени.

— Ты говорил об этом с Пирсом?

— Этот вопрос поднял он. И, как и ты, предложил консультацию. Но я отказался. Потом мы просто обсудили все аспекты, которые должны были быть затронуты. Прошлое, будущее, секс, почему мы оказались в этой ужасной ситуации. Здесь так много аспектов. Есть факты того, что случилось, есть то, что мы чувствовали тогда, и то, что чувствуем сейчас. Все очень сложно.

— Ты говорил с Пирсом, а я разговаривала с Хизер Вашингтон в больнице. Она — консультант...

— Я же говорил, никаких консультантов. Если мы не сможем поговорить между собой, то и пытаться не стоит. Не хочу, чтобы в мою личную жизнь лезли какие-то благодетельные мягкосердечные чрезмерно любопытные люди, спасибо.

— Большое спасибо и тебе. Как думаешь, чем я занимаюсь полжизни, будучи диетологом?

Я посмотрел на нее и понял, что перегнул палку.

— Упс. Прости. Просто я не хочу делиться этим с кем-то ещё, с совершенно незнакомым человеком. Это — только для нас. Все, что происходит между нами, имеет значение. Что бы ни думал Ральф, что бы ни делала Сьюзен или чего бы ни хотела моя мама, это 

должны решать только мы. Прости, но я так чувствую.

— У Хизер могут быть хорошие инструменты, способы решения проблем.

— Значит, ты и поговоришь с ней, если мы застрянем. Это при условии, что мы вообще начнем.

Последнее замечание ей не понравилось, но я видел, как она размышляет, пока я наливал нам ещё два бокала вина.

Некоторое время она смотрела на меня, а потом спросила:

— Что нужно сделать, чтобы ты хотя бы захотел начать? Чтобы захотел со мной поговорить?

Лучше бы она этого не спрашивала.

— О! У меня со многим возникают трудности. Почему моя жена, с которой я прожил семь лет, пошла с этим мужчиной в его квартиру и весь день там трахалась? Это — не самое лучшее начало.

Она тут же разрыдалась.

— Ты же знаешь, все было не так. Но ты прав, на этот вопрос ответа у меня нет. Неужели ты думаешь, что я снова и снова не спрашивала себя об этом. Почему я это сделала? Почему отбросила все в момент вожделения? Прости меня...

Я наклонился и сжал её руку.

— Вообще-то, я думаю, что я добрее к тебе в этом вопросе, чем ты сама к себе.

Она сквозь слезы посмотрела на меня.

— Мне очень жаль...

— Я знаю, что тебе жаль.  — Я сжал её руку.  — Думаю, настоящая проблема, что вертится у меня в голове, заключается не в том, что случилось в момент глупой похоти, а в том, что происходило в течение недель и месяцев, которые привели тебя к браку с ним. Вот где я теряю к тебе уважение.

Это ей тоже не очень понравилось.

— Хотела бы я ответить и на этот вопрос. Отчасти это должно быть влиянием Сьюзен.

— Ты не можешь винить во всем Сьюзен. Это ведь ты написала мне то ужасное письмо. Внизу стояла твоя подпись, а не Сьюзен.

Она нахмурилась и отпила из бокала. Затем вытерла глаза.

— Я не виню Сьюзен во всем. И это письмо было одной из необъяснимых вещей в том, во что играла Сьюзен. Оглядываясь назад, я вижу кое-что, что сделала Сьюзен, чтобы навредить мне, манипулируя мной. Она так настойчиво утверждала, что я должна дать тебе время решить для себя, хочешь ли ты меня вернуть. И упорно твердила, что, скорее всего, не захочешь. Что ты слишком горд и не примешь меня обратно. Думаю, такие разговоры все больше и больше ввергали меня в депрессию.

Я покачал головой.

— И как мать могла так поступать?

— Но дело не только в этом. Я помню по крайней мере два раза, когда она физически не пускала меня к тебе. Когда я так расстроилась, так отчаялась, что уже выходила за дверь, чтобы увидеться с тобой, она физически меня удерживала. «Ты не можешь идти к нему, будучи в таком состоянии. Ты принесешь больше вреда, чем пользы. Пойди, выпей чашку чая и успокойся. Сходишь к нему на выходные, когда успокоишься». И, конечно, момент прошел. Если бы только...

— 

Если бы только...  — эхом повторил я.

— Но потом, когда я пошла писать то письмо, она мне помогла. Я этого не понимаю, на днях я говорила об этом с Ральфом. Потому что внезапно, однажды днем, я нацарапала тебе письмо, умоляя взять меня обратно. Когда пришла Сьюзен, оно лежало на столе. Она заходила каждый день, чтобы проведать меня и узнать, как дела. Раньше я была так благодарна ей за то, что она уделяет мне столько времени, а теперь, что интересно, нет. В общем, она увидела его и спросила, что это такое, и я дала ей прочитать. Она сказала, что это — эмоциональные каракули, и что мы могли бы сработать лучше. Тогда она села со мной и помогла составить разумное, конструктивное письмо, в котором не было одних лишь эмоций, но все же в нем говорилось, насколько я сожалею и как хотела бы, чтобы ты принял меня обратно...

— Если ты думаешь, что это — именно то, что ты сказала, то предлагаю тебе подать иск против твоей учительницы английского, потому что оно вогнало нож в моё сердце. Несколько ножей.

— Почему?

— Ну, для начала, как только я его открыл, то увидел, что оно напечатано на машинке. А где в печатном письме любовный призыв?

— Это — Сьюзен. Она сказала, что письмо должно быть напечатано, и я ей позволила. Но важны ведь слова. И они говорили тебе о моих чувствах.

Я вздохнул.

— Жаль, что оно не сохранилось у меня до сих пор. Я его выбросил. На какую-то долю секунды это помогло. Но прочел его как минимум дважды, а некоторые фразы перечитывал десятки раз.  — Я сделал паузу и высказал предположение.  — Ты же не думаешь, что Сьюзен его исказила?

— Нет. Готова поклясться, что все это — мои собственные слова. Я очень тщательно его проверила, прежде чем подписать, сама положила в конверт и наклеила марку. Каждое слово шло от моего сердца, клянусь.

Я пожал плечами.

— Тогда у тебя очень странное понимание английского языка. «Тот особенный день». Я помню эту фразу, где ты объясняла твою встречу с Питером. И что ты «думала», будто любишь меня. Даже наша прошлая любовь была списана на ошибку...

— Разве я писала так? Не помню, какое прилагательное использовала в тот день. И понимаю, что написала, что думала, будто люблю тебя, но уверена, что в письме просто сказала, что люблю тебя. Ты, должно быть, неправильно его прочитал. Ты признался, что тебя расстроило то, что оно было напечатано на машинке, и ты, наверное, списал его со счетов ещё до того, как прочитал.

Я отпил вина.

— Возможно. Должен признать, что все это очень меня задело. Не думаю, что к моменту прочтения письма я был так уж зол, но все равно мне было больно. Может быть, я не совсем правильно все прочитал. Но даже если и так...

— Ральф пытался объяснить мне, насколько сильно я тебя обидела. Прости. Думаю, я 

была настолько погружена в свои собственные ужасы, что не понимала этого. А Сьюзен говорила, что с тобой все будет в порядке. Что ты — мужчина, а они такие вещи преодолевают. И опять же, я думаю, она постоянно отталкивала меня от тебя. Вот почему было так странно, что она помогла мне с письмом, даже если тебе и не понравилось, что она захотела его напечатать.

— Может быть, это был её единственный акт искупления. Чтобы, по её мнению, она могла сказать, что пыталась.

— Да. Я так и решила. Один акт правильного поступка, чтобы уравновесить недели неправильных поступков. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь её простить. Не хочу рвать с собственной матерью, но...

— Дай ей время. Посмотрим, извинится ли она, когда поймет, что её раскусили, и что Питер вот-вот уйдет. Она сама должна попросить прощения.

Мы оба сидели в течение нескольких минут и молча пили оставшееся вино. Потом Молли спросила:

— Не хочешь, чтобы мальчики остались на выходные? Это снова праздничный день.

— Да. Это потому, что Пасха была поздней, но, похоже, в последнее время мы работаем только девять дней за две недели. Но, конечно, я хочу, чтобы они побыли у меня один день. Как насчет понедельника? Думаю, мне стоит отвезти их в Лонглит, если уж они хотят именно туда. Это — самое подходящее место для прогулки.

— Звучит заманчиво. В прошлый раз они хорошо провели там день, не понравилось только мне.

— Что ж, они хорошо проведут время. Я должен сказать тебе большое спасибо за то, как легко было вернуться в их жизнь.

— Думаю, то, что память о тебе не умерла в них, помогло и мне сохранить её. И, учитывая, что ты путешествовал или жил за границей более трех лет, ты сделал все, что от тебя можно было ожидать. Меня не удивляло, что ты никогда не забывал ни о днях рождения, ни о Рождестве, ни даже о новых школьных семестрах. Но в каком-то смысле это причиняло мне боль, напоминало о том, какого хорошего мужчину я потеряла, что я оттолкнула их отца. Я перед ними в большом долгу.  — И её глаза снова затуманились.

Мы встали, и я ободряюще обнял её.

— Не волнуйся. Дети переживают родителей. Для них это — просто жизнь.

Мы поняли, что вечер окончен, и я проводил её до входной двери, где поцеловал в щеку и попрощался.

После того как она уехала, я вернулся в дом и налил себе виски. Потягивая его, я думал о том, что до сих пор не могу примирить умную Молли, которую я знал, которая была здесь, в этой квартире, ещё несколько минут назад, с чертовой тупой идиоткой, позволившей своей жизни пойти настолько плохо.

•  •  •

В течение следующих трех дней у меня не было ни секунды, чтобы подумать о Молли, о её или моем будущем. Два дня прошли в Лондоне, из которых целых двадцать минут ушло на доклад Старику. Мы говорили 

о возможности застройки территории аббатства Марстон, и он настоял на том, чтобы мы привлекли специалистов по связям с общественностью. Продажа корпорациями исторических зданий, если это противоречит пожеланиям местного населения или какой-либо группы с особыми интересами, всегда может обернуться кошмаром для пиарщиков. Я также упомянул, что рассматриваю будущее компании в Эксетере и возможность её продажи или выкупа руководством, если Стивен Хоббс сможет это устроить. Это позволило ему закончить встречу словами: «Исход, 5:1».

Выходя из его кабинета, я спросил у Памелы.

— Могу я взять твою Библию?  — и через открытую дверь услышал голос Старика:

— «Отпусти народ Мой».

Памела посмотрела на меня, и мы оба рассмеялись. Затем она довольно удивленно сказала:

— А знаешь, Кэрол мне нравится.

— Мне тоже,  — ответил я.

— Я бы сказала, что она — лучшая в своем роде в Группе.

Я посмотрел на нее и очень четко сказал:

— И она останется в Бристоле.

Памела улыбнулась.

— Просто проверяю. Хочу убедиться, что ты ценишь то, что у тебя есть.

Сидя вечером в пятницу в поезде, направлявшемся в Бристоль, я подумал, что становлюсь параноиком. Мне стало интересно, что означало послание Памелы о том, что нужно ценить то, что у меня есть. Возможно ли, что Кэрол обсудила мою проблему с Памелой, и это был скрытый совет от Памелы? Здравый смысл подсказывал, что это — глупая идея, а даже если и нет, совет напрасен, поскольку что я не могу понять, каким образом он применим ко мне.

К тому времени, как вернулся домой в ту пятницу, я устал и чувствовала себя грязным после Лондона и поездки. Я набрал себе глубокую горячую ванну и уже собирался в нее залезть, когда позвонила мама. Они — в Сент-Эндрюсе, и Лен подумывает о том, чтобы заняться гольфом. Я сказал ей, что мои мысли сейчас сосредоточены на том, чтобы попытаться понять, что случилось с Молли, что заставило её выйти замуж за Питера. Рассказал о махинациях Сьюзен, и мы проговорили довольно долго. И хотя я не добился никакого прогресса в своих размышлениях, просто обсудить все свои мысли с мамой было успокаивающе и расслабляюще. Она не внесла особого вклада в мои размышления, но была хорошей слушательницей, и это, возможно, было лучшим, что она могла сделать.

Около одиннадцати часов утра в субботу мне позвонил Ральф насчет того, не мог бы он приехать и повидаться со мной? Он приехал без четверти двенадцать.

Я впустил его и спросил:

— Не хочешь ли выпить чашечку кофе? Я как раз собираюсь.

— Да, спасибо.

Он последовал за мной на кухню и наблюдал, как я готовлю пару кружек растворимого кофе, ведя не более чем светскую беседу о погоде.

Когда я передал ему кружку, он сел на табурет у барной стойки, а я просто прислонился к кухонному шкафу напротив.

— Ладно, в чем дело, Ральф?

— Это по поводу того письма, что прислала тебе Молли.  — Он сделал паузу.  — Послушай, Крис, я даже не знал, что было такое письмо, пока 

ты не рассказал мне о нем в тот день в моем сарае. Никто мне о нем не говорил. Но Сьюзен и не могла мне рассказать, потому что мы не должны были вмешиваться, не так ли?  — В его голосе прозвучала резкая нотка горечи.

— Даже если б ты и знал, это бы ничего не изменило. Полагаю, ты бы мог остановить его отправку, это могло бы избавить меня от душевной боли, но результат был бы тем же.

— Так или иначе, я поговорил об этом с Молли, вернее, она сама заговорила об этом со мной, когда я спросил, как прошел вечер вторника. И мне показалось странным, что у вас с Молли настолько разные взгляды на него.

— Полагаю, память искажает...

Ральф меня проигнорировал.

— Поэтому я обо всем расспросил Молли. Не знаю, говорила ли она тебе, но однажды днем, в отчаянии, она написала тебе длинное письмо. Его случайно увидела Сьюзен, прочитала и сказала Молли, что это — эмоциональные каракули, к тому же, почти неразборчивые, что, возможно, было правдой. В общем, называй меня мистером Подозрительность, если хочешь, но как только в поле зрения появилась Сьюзен, я забеспокоился.

— Я тоже. Но Молли заверила меня, что сама проверила и запечатала конверт. В данном случае это — доказательство в пользу Сьюзен.

— Ну, я не удивился, что Сьюзен захотела его напечатать. Если помнишь, это было сразу после того, как у нас появился первый домашний компьютер. Он и до сих пор у нас, хотя, наверное, мне и впрямь стоит купить новый. В офисе я, конечно, годами пользовался компьютерами, но для Сьюзен все это было в новинку. И она выучила самостоятельно MS Word и печатала все подряд. В то время она подготовила два красивых кольцевых скоросшивателя с пластиковыми кармашками для рецептов тортов, каждый рецепт — в одном из пластиковых кармашков, чтобы они не загрязнялись при использовании. Думаю, тогда она печатала все, это была её новая игрушка. Подозреваю, что она печатала даже списки покупок.

Я улыбнулся, а Ральф продолжил:

— Поэтому вполне естественно, что Сьюзен захотела напечатать и письмо, особенно если почерк Молли был немного эмоционален и они хотели бы внести изменения. Но сейчас я должен извиниться — я проявил любопытство. Я спросил у Молли, нет ли у нее копии и могу ли я её прочитать, но у нее не было. В общем, вчера вечером я решил проверить компьютер. И там, среди писем за пять лет в банк, в газовую компанию, в компании, выпускающие кредитные карты, и писем о моей пенсии, лежало вот это письмо.

И Ральф достал из внутреннего нагрудного кармана три сложенных листа бумаги.

— А теперь, пожалуйста, Крис, я понимаю, что это может означать возврат к болезненным воспоминаниям, но то ли это самое письмо, что ты получил от Молли?  — и он протянул мне три листа.

Я бросил на них взгляд, их изображение уже было впечатано в мою память. Первый лист с адресом 

и датой вверху. Второй — с пятью абзацами, а третий — с одним абзацем и подписью Молли. Я бегло просмотрел все три листа и сказал.

— Да. Это оно. Ни за что на свете я не понимаю, как Молли могла поверить, будто оно что-либо решит.

— Нет, Крис. Прости. Я хочу, чтобы ты прочитал его внимательно и сказал, уверен ли ты, что это — копия письма.

Я глянул на него, мне не хотелось этого делать, но он молча смотрел на меня и ждал. В конце концов, я прочитал каждое обидное, болезненное слово. И положила его на столешницу.

— Да. Оно — то самое. Хочешь сказать, что Сьюзен была достаточно умна, чтобы пронести эти слова мимо Молли, и Молли об этом не знала? Я знаю, что она была эмоциональна и подавлена, но если так, это делает её просто глупой.

Ральф протянул мне второй комплект из трех страниц.

— А вот это — то, что написала Молли.

Я взял его, и он добавил:

— Сегодня утром я попросил Молли проверить его, и она клянется, что это — то самое письмо, что она написала, так же как ты клянешься, что ты получил именно первое письмо.

Наступила пауза, пока я читал новое письмо. По сути, оно было в том же формате, что и первое. Теперь на второй странице было шесть абзацев. Но на третьей — была та же ванильная концовка, что и в предыдущей версии.

Закончив читать, я поднял взгляд на Ральфа. Я чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. В моих руках была мольба отчаявшейся женщины, искавшей шанс искупить вину, чтобы любой ценой вернуть назад нашу семью.

— Если бы я получил это письмо, я бы постучал в её дверь уже через полчаса после того, как почтальон доставил его мне. Я бы сделал именно так.

— Я знаю. Знаю. И мне очень жаль, что ты его не получил.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Не знаю, кто был ближе к слезам.

В конце концов, Ральф спросил:

— Что ты заметил в этих двух письмах?

Я держал их в обеих руках.

— Её настоящая мольба о втором шансе сосредоточена в одном коротком абзаце на второй странице, который в моей версии был удален. В остальном, по отдельным словам, они не так уж и далеки друг от друга. Тот «особенный день», что был в письме, полученном мной, стал «тем ужасным днем», что написала Молли. Изменения небольшие, но существенные.

Я снова взглянул на письма и заметил, что «я люблю тебя» превратилось в «я думала, что люблю тебя».

Я посмотрел на Ральфа.

— Наверное, это — дело рук Сьюзен, но каким образом?

— Посмотри на третьи страницы.

Я так и сделал.

— Они обе одинаковые.

— Именно. Я разговаривал с Молли, думаю, что Сьюзен отнесла Молли свою версию, напечатанную и аккуратную, а Молли проверила её и подписала. Затем она положила его в конверт, который принесла с собой Сьюзен, уже имеющий адрес, запечатала его и наклеила марку. Потом Сьюзен вызвалась,  — 

и Молли подтвердила, что так и было,  — чтобы по почте его отправила Сьюзен по дороге домой.

Забрезжил рассвет, и я закончил рассказ:

— И все, что ей нужно было сделать,  — это вынуть оригинал. Поменять две первые страницы местами с ужасной версией, все ещё с подписью Молли на третьей странице, вложить обратно в новый конверт с новой маркой, и — все.

Ральф кивнул.

— Таково моё предположение. И во многих отношениях письма настолько близки, что вы с Молли могли бы говорить о них, имея совершенно разные взгляды на смысл, но так этого и не поняв. Девяносто процентов слов идентичны. На самом деле, вы с Молли их обсуждали, даже не подозревая об этом.

Я отпил кофе, пока между нами стояла тишина, а потом сказал:

— Немного рискованно, но ей это сошло с рук.

— А что ещё ей было делать? Молли твердо решила, что напишет тебе.

Опять повисла долгая пауза. Я посмотрел на Ральфа.

— Однажды ты назвал мою бывшую жену тупой дрянью,  — Ральф улыбнулся, и я спросил.  — Ты не возражаешь, если я назову твою жену злобной эгоистичной сукой?

Он опять улыбнулся, но уже мрачно.

— В данный момент, насколько я понимаю, ты можешь написать это на её надгробии.

Я отхлебнул кофе и спросил:

— Как это восприняла Молли?

— А чего ты ожидал? Шок. Отвращение. В данный момент она говорит, что это — последняя капля. Говорит, что не хочет больше видеть Сьюзен. Она отреклась от нее. На самом деле она думала, что может написать ей письмо, чтобы сообщить об этом. По крайней мере, увидела в этом забавную сторону: подумала, что могла бы извиниться за свои эмоциональные каракули.

Наступило долгое молчание, пока я впитывал эту историю. Затем я спросил:

— Не хочешь ли ещё кофе? Я, пожалуй, выпью.

— Нет, спасибо.

Я повернулся, чтобы снова включить чайник и сделать себе ещё одну кружку кофе. Подойдя к холодильнику за молоком, я спросил через плечо:

— И что будешь делать?

— Завтра я встречаюсь с ней за обедом в пабе неподалеку от Блэндфорд-Форума. Подумал, что могу положить перед ней обе версии и посмотреть, что она скажет. Если у нее не найдется толкового объяснения или она не извинится и не убедит меня в том, что ей на самом деле жаль, что ж, я думаю, любой адвокат или судья сочтет это непримиримыми разногласиями, не так ли?

Я узнал эту фразу и медленно повернулся.

— Развод? Ты уверен? Как давно вы женаты?

— В сентябре будет тридцать семь лет. Но да, развод.

Я закончил приготовление кофе и посмотрел на него.

Ральф несколько мгновений смотрел в окно, а потом опять повернулся ко мне.

— Последние несколько недель, пока я заставлял её оставаться в Уэймуте, я много думал о нашем браке. Что он такое, кроме как удобная привычка? Она совершенно не интересуется садом. Я не интересуюсь её кондитерским кружком, где она печет торты для какой-нибудь благотворительной организации, желающей устроить кофе-утренник или распродажу на какой-нибудь барахолке. Раз или 

два в неделю мы ходим обедать в сельский паб. Мы видимся за обеденным столом и разговариваем о новостях дня или о Джейми и Бене. По вечерам смотрим телевизор, но не разговариваем. У нее нет ни интереса, ни желания путешествовать, тогда как я мечтаю увидеть растения в их естественной среде обитания. Мы спим в одной постели и иногда занимаемся сексом. Но на этом и все.

— Но этого же хватало.

— Да, хватало. Но теперь мне каждый день приходится сталкиваться за обеденным столом с женщиной, которая, выражаясь твоими словами, была скрытной, злобной, эгоистичной сукой. Не думаю, что хочу этого.

— Мне очень жаль. Я вовсе этого не предполагал и не хотел, чтобы это случилось с тобой и Сьюзен. Что говорит Молли?

— Ничего. Я ей ещё не сказал. Думаю, и не скажу, пока не приму окончательного решения, но Сьюзен придется сделать что-то довольно радикальное, чтобы оттащить меня от неизбежного.

Некоторое время Ральф спрашивал моего совета о том, что будет с финансовым урегулированием при разводе. Он знал, что ему придется поделить их нынешнее состояние пятьдесят на пятьдесят, а это означает продажу дома. Его беспокоило, насколько большой кусок его пенсии получит Сьюзен.

Когда мы поговорили об этом некоторое время, я спросил:

— Ты не против пирога и кружки пива? Я тут открыл новый местный ресторан, но ещё не пробовал его. Полагаю, там можно перекусить.

— С удовольствием,  — радостно согласился Ральф.

Заказав обед и получив кружки с пивом, мы нашли столик, чтобы сесть. Ральф отпил из кружки и посмотрел на меня.

— Знаешь, по-моему, это уже третий раз, когда мы с тобой вместе ходим в паб. Питер всегда хотел взять меня с собой в паб, наверное, знал, что должен меня завоевать.

— Ты неплохо разбираешься в людях. Расскажи мне о Питере. Каков он или каким станет в ближайшие несколько месяцев?

Он пожал плечами.

— Он очень покладистый, по крайней мере, на первый взгляд. Очень компанейский.

Я улыбнулся.

— Могу я добровольно влиться в компанию?

Ральф рассмеялся.

— Ты понимаешь, о чем я. Но под всеми этими хорошо отточенными социальными навыками я всегда ощущал незрелого человека.

— Что ты имеешь в виду? И почему так думаешь?

— Из того, что я узнал за эти годы, я думаю, что Питер открыл для себя женщин в довольно позднем возрасте, когда ему было уже далеко за двадцать. До этого, полагаю, он был тем, кого бы я назвал зубрилой, а Джейми, вероятно, ботаником или гиком. Но едва открыв, думаю, он принялся наверстывать упущенное. Полагаю, до появления Молли на ножке его кровати было довольно много зарубок...

Как раз в это время принесли еду, и Ральф между делом продолжил.

— ... В общем, когда ваш развод был объявлен окончательным, иногда по вечерам он приходил и забирал Молли из нашего дома. Когда мы присматривали за мальчиками, они оставались с нами. Думаю, до этого многое происходило под руководством Сьюзен. Но как бы то ни было,  

мне всегда казалось, что я открываю дверь юному школьнику. Это было похоже на то, как когда Молли исполнилось семнадцать и стали появляться первые ухажеры. В нем чувствовалась незрелая серьезность. Как будто Молли — его первая настоящая любовь. Он казался просто взбудораженным и одержимым.

— Я помню это чувство. О, эта невинность юности...  — ответил я.

Ральф сделал паузу и посмотрел на меня, задумчиво жуя.

— Ну а если добавить к тому, каким был ты, изысканность и деньги зрелого возраста. Как ты отреагировал, когда твоя первая настоящая любовь отказала тебе?

— Её звали Иветт Купер, и она мне сказала, что её пригласил на свидание Чарли Таплин, и она согласилась. Я был опустошен. Я мог бы убить их обоих, лишь бы показать ей, насколько сильно она мне нужна.  — Я сделал паузу.  — Если ты прав, помоги нам Бог. Он может сделать все что угодно.

— Ну, он также очень умен и немного более зрел, чем ты в то время. Но не удивлюсь, если он очень расстроится и не станет играть по взрослым и разумным правилам. Надеюсь, я ошибаюсь. Может быть, он уйдет побежденным. Он должен понимать, что его дело проиграно.

— Да. Это же он обвинил её в том, что она любит меня. Значит, в глубине души он знает правду. Будем надеяться, что он поступит разумно.

После этого мы закончили обед и вернулись в мою квартиру. Но Ральф не вошел внутрь, а сел в машину и поехал домой. Когда он уезжал, я понял, что он не спросил меня, что я буду делать, да и не сказать, чтобы я мог ему ответить. Но за то, что он не спросил, я был ему благодарен.

•  •  •

Я вошел в дом и смотрел по телевизору спортивные состязания, пока не пришло время переодеваться и отправляться в дом Пирса и Жанетт в Бате.

По дороге в Бат мне удалось остановиться и купить огромный букет цветов для Жанетт, и, что гораздо важнее, с небольшим перерывом я вернулся в свой магазин виски, где купил полдюжины миниатюрных бутылок, как я надеялся, довольно необычных односолодовых виски.

Когда я приехал и после первых приветствий, когда Пирс оценил каждую из моих шести миниатюр по шкале до десяти, и я набрал в общей сложности сорок семь баллов, мы пошли и сели за стол. Жанетт объявила, что, хотя она и хочет знать каждую деталь моей истории, мы не станем говорить об этом, пока не сядем за стол. Так что, вместо этого я получил большую порцию джин-тоника за здоровье Эдуарда, кучу фотографий, радость от статуса бабушки и дедушки и то, как двое других его бабушки и дедушки все делают не так, но видео мне не показали.

Однако, едва мы сели за стол, как Жанетт просто сказала.

— ОК, тогда с самого начала...

Я посмотрел на нее.

— Но я знаю, что Пирс уже почти все тебе рассказал...

— Да. Но он — ученый. Он говорит мне лишь 

факты. Никогда не рассказывает о выражении чьих-то глаз, интонации голоса, обо всех важных вещах.

И вот, когда Пирс сидел между нами, я рассказал Жанетт все, что смог вспомнить. Надеялся, что ему не будет слишком скучно, но именно он подсказал мне пару моментов, которые помогли все объяснить Жанетт. Я съел все закуски и очень большую часть основного блюда, прежде чем покончил с этим. Единственное, о чем не стал говорить,  — это о подробностях рассказа Молли о том, как она ограничивала их сексуальную жизнь в браке. Сказал, что она её ограничивала, но как именно — уточнять не стал. По какой-то причине мне казалось, что я должен уважать частную жизнь Питера, говоря с его боссом. Жанетт задала пару вопросов, но у меня сложилось впечатление, что для нее было очень важно услышать историю, рассказанную моим способом, моими словами и из моих уст.

В конце я рассказал все, что знал о сговоре Питера и Сьюзен, о лжи и манипуляциях Сьюзен, закончив рассказом о письме. После этого наступило долгое молчание. Когда я закончил, Жанетт сказала:

— Скажи Молли, чтобы она мне позвонила. Я бы хотела встретиться с ней и поговорить. Пришло время наладить с ней отношения.

Я удивился.

— Я думал, у тебя проблемы с супружеской изменой? И какими бы ни были обстоятельства, она все же мне изменила. Но мне очень приятно, что ты так сказала, и я обязательно ей передам. Знаешь, она ведь не знает, почему вы с ней разошлись? Питер никогда ей этого не объяснял.

Жанетт улыбнулась.

— Тогда я могу оставить её в уверенности, что виноват Питер, а не она, что, в общем, похоже на правду.  — Она сделала паузу.  — Но ты прав. Я — дочь пресвитерианского священника и до сих пор регулярно посещаю церковь. За редким исключением в некоторых серых областях, прелюбодеяние для меня неправильно и неприемлемо.

Она сделала паузу и посмотрела прямо на меня.

— Это касается и тебя с Молли несколько недель назад. Но я также — дочь пастора, которую учили терпимо относиться к ошибкам людей и прощать тех, кто провинился передо мной.

После этого не говорилось почти ничего, пока Пирс не закончил подавать десерт, и тогда он спросил:

— Ты можешь её простить, Крис? Хочешь ли ты этого или хотя бы попытаться?

— На самом деле тот глупый момент похоти сейчас кажется мне совершенно незначительным. Знаешь, я обнаружил, что вещи постоянно меняют свою значимость. То, что было важным на прошлой неделе, становится второстепенным на этой, и наоборот. Но я никогда не считал, что одна минутная глупость, особенно под влиянием алкоголя или обстоятельств, может разрушить семью или хороший брак. Наоборот, это — то, что нужно пережить, от чего нужно оправиться.

Я сделал паузу и улыбнулся.

— Может быть, благодаря тому, что прошло почти пять лет, я от этого немного оправился. Может быть, то, что за прошедшие годы у меня было слишком много паршивых похотливых моментов не с теми людьми, что 

мне нужны, помогло мне обрести терпимость и понимание, но в данный момент не это моя проблема.

Я опять сделал паузу и понял, что Пирс и Жанетт внимательно слушают.

— Я не говорю, что я не против измены, мне вовсе не нравится мысль о том, что моя жена мне изменяет...

Пирс спросил:

— Если бы ты знал тогда то, что знаешь сейчас, простили бы ты ее?

— На этот вопрос я не могу ответить. Теоретически я хотел бы сказать: «да». Но мне было настолько больно, я был так зол, что не уверен, что мой рациональный ум бы победил.

Жанетт, похоже, решила пойти другим путем.

— Был ли спонтанный секс частью вашей с Молли жизни? Вы не похожи на людей, занимающихся сексом по четвергам и субботам, после десятичасовых новостей и при выключенном свете.

Я улыбнулся и был благодарен за её прямой вопрос. Она не стала вежливо уклоняться от деликатных тем, и мне это нравилось.

— Да. Ну, то есть, нужно быть немного более осмотрительным, когда рядом два маленьких мальчика. Но до их появления... да.

— Да. Стало быть, для Молли не было ничего удивительного в том, что она вдруг захотела секса с подходящим мужчиной в нужный момент. Просто момент-то был правильный, но мужчина нет. Но потом мы узнаем, что он очень старался стать тем самым мужчиной в нужный момент...

Я улыбнулся, мне понравился её выбор слов.

— Можно сказать и так...

Пирс оглядел стол.

— Почему бы вам не пересесть поудобнее, а я принесу кофе.

Так мы и поступили. Пока Пирс был на кухне, Жанетт задала ещё один очень простой вопрос:

— Ты все ещё её любишь?

Но я не мог дать ей достойный ответ на этот вопрос. Пытался объяснить, что я чувствую к Молли, что, конечно, часть моей любви к ней не умерла, но что я на самом деле не могу отделить свои нынешние чувства от воспоминаний, от обиды и гнева, от предательства матери моих сыновей. Все слишком запутанно.

Лишь естественная пауза, когда вернулся Пирс и налил кофе, положила конец этому блуждающему, невразумительному объяснению моих чувств. Но потом Пирс откинулся на спинку кресла и спросил:

— ОК. Так, о чем же ты беспокоишься на этой неделе? Что мешает тебе попытаться рассмотреть то, что осталось?

Я задумчиво вздохнул: это — вопрос, который мне нужно было задать, но я не знал, как на него ответить. В конце концов, я попробовал:

— Я знаю, что Сьюзен использовала все уловки, чтобы сделать линию разлома между мной и Молли постоянной. И знаю, что Сьюзен и Питер вступили в некий сговор, чтобы заманить Молли в ловушку новых отношений. Но до сих пор не могу смириться с тем, что она позволила этому случиться. Не могу отделаться от ощущения, что какая-то часть её души хотела, чтобы это случилось. А если так, то, возможно, мы оказались там, где оказались, не потому, что её настоящая любовь наконец-то прорвалась наружу, а потому, что просто 

её вторая любовь не сработала так хорошо, как она надеялась.

Я посмотрел на Жанетт. Знал, что мне нужны её мысли, а не теоретический анализ Пирса. Жанетт знает Молли, и, возможно, женский взгляд даст мне что-то новое.

К сожалению, отвечать начал как раз Пирс:

— Конечно, это — вопрос доверия. Ты либо ей веришь и доверяешь, либо нет.

Но его перебила Жанетт:

— Нет. Не думаю, что Крис беспокоится именно об этом, не так ли? На само деле ведь нет? Это то, что ты не можешь примирить её поступки тогда, с той женщиной, которую, как тебе казалось, ты знал, и, возможно, даже с той, кто, кажется, существует сейчас?

Я почувствовал облегчение.

— Да. Именно так. Я не вижу рационального объяснения тому, что случилось после минуты глупой похоти.

Мы все молча потягивали кофе. Потом Жанетт обратилась к Пирсу:

— Может, это как с Клэр после смерти Роджера?

Пирс пожал плечами, а Жанетт обратилась ко мне:

— Роджер и Клэр были нашими соседями по первому семейному дому. По образованию Клэр была бухгалтером, а Роджер работал в одном из крупных банков, кажется, в отделе корпоративных кредитов. Их сад выходил на наш, они были одного возраста и имели двоих детей, как и мы. Только у них была девочка, а у нас — Фрейзер, потом Эстер. Мы не были близки как друзья, но хорошо ладили. В общем, однажды Клэр постучалась ко мне в дверь вся в слезах. Думаю, я была единственной, кто оказался рядом, когда ей был кто-то нужен. Роджер на пару дней лег в больницу, чтобы сдать кое-какие анализы. Тогда ему был тридцать один год, и в то утро доктор осмотрел их обоих и сказал, что у Роджера рак...

Я перебил.

— Прости, Жанетт. Я знаю, ты считаешь, что эта история может быть уместной, но на днях Майра Хепстед приводила мне маленькие анекдоты из жизни других людей, чтобы доказать свою точку зрения. Я надеялся, что, поскольку ты хорошо знаешь Молли, то сможешь просто сказать мне, считаешь ли ты, что она достаточно глупа, чтобы сделать то, что ей велела мать.

— Тогда я ещё толком не знала Молли. Не очень хорошо. Думаю, Питер познакомил нас только после того, как почти довел её до алтаря или, как минимум, до ЗАГСа. Но, думаю, ты должен позволить мне ответить на твой вопрос по-своему, как могу.

— ОК. Прости,  — сказал я и отпил кофе.

— Как бы то ни было, потом было два года борьбы Роджера с раком. Операции, химиотерапия, радиотерапия, любовь, восстановление, долгие отпуска и так далее. А потом, примерно через два года, врачи сказали, что им очень жаль, но они больше ничего не могут сделать. Ему оставалось около двух месяцев, и его поместили в хоспис. И через семь недель он умер.

Я быстро подсчитал:

— Значит, ему было тридцать три. Мне жаль. Это рано, слишком рано.

Жанетт продолжила:

— Да, это так. И можешь себе представить, все объединились. Холодильник бедной 

Клэр был переполнен запеканками. А её детей брали с собой во все дневные поездки, в которые отправлялись соседи. Но после того как девятидневный всплеск утих, оказалось, что я — единственная, кто проявляет настоящий интерес. Семья Клэр жила за много миль отсюда. Так или иначе, я делала свою часть работы, каждый день навещала её и старалась гарантировать, что она питается правильно и присматривает за детьми. И позволяла ей говорить, говорить и говорить, потому что именно это ей и было нужно. И так продолжалось несколько недель.

— Итак,  — сказал я, все ещё не понимая, к чему она ведет.

Жанетт улыбнулась.

— Не перебивай. В этой истории есть смысл. Потом я стала замечать, что если она говорит, что не знает, что приготовить детям на ужин, а я отвечаю, что мои дети будут есть пиццу, потому что у меня нет времени приготовить все как следует, то на следующий день я узнаю, что её дети ели пиццу. Если я говорила, что мы с Пирсом собираемся в тот вечер посмотреть по телевизору сериал «Инспектор Морс», то можно было не сомневаться, что Клэр будет смотреть «Инспектор Морс». Она начала посещать мою церковь, хотя я старался не приглашать её, не хотела навязывать ей свою религию. Стала полностью от меня зависеть, стала неспособна думать самостоятельно. Не думаю, что она осознавала, что делает все это, и все это было очень страшно.

— Помнится, ты на самом деле была этим потрясена,  — заметил Пирс.  — Я говорил тебе пойти и обсудить это с нашим доктором.

— И я так и сделала,  — продолжила Жанетт.  — Пошла к людям из хосписа, где умер Роджер. Они сказали, что в этом нет ничего необычного, и что ей нужно обратиться за профессиональной консультацией.

— И она обратилась?  — спросил я.

— Да. Я использовала то самое влияние, которым, как мне казалось, обладала, чтобы заставить её пойти к нормальному консультанту по тяжелой утрате. И это помогло. Через год она переехала жить поближе к своей семье. А ещё через несколько лет встретила другого мужчину, и теперь счастлива в браке с фермером в Новой Зеландии. На своей последней рождественской открытке она написала, что руководит в их бизнесе организацией праздников у фермеров. У нее в подчинении четыре штатных сотрудника и двадцать один внештатный. С её умственными способностями ничего плохого, да и не было никогда.

Пирс подался вперед.

— Она была потрясена и убита горем. Ещё за два года её предупредили, что Роджер может умереть. За семь недель она узнала, что это точно случится. И все же, когда это случилось, она стала полностью зависеть от дружелюбной соседки. За пару недель Молли превратилась из счастливой замужней жены и матери в родителя-одиночку, где её партнер теперь её ненавидит, или так ей кажется. И она обратилась к единственному человеку в мире, которому, как ей казалось, могла доверять,  — к собственной матери.

Он сделал паузу, а затем добавил:

— И как Клэр 

знала, что это был Божий промысел, так и Молли была уверена, что во всем виновата она сама.

Жанетт повернулась ко мне и посмотрела в глаза.

— Не знаю, какой была в те дни Молли. Но возможно ли, что она стала полностью зависеть от своей матери? На мой взгляд, вполне возможно. И сама она, вероятно, не знает, насколько зависимой она была на самом деле. Но ты же знаешь её, Крис, тебе придется принять решение самостоятельно.

После этого я, вероятно, стал довольно паршивой компанией. Но Жанетт и Пирс не роптали. Я был погружен в раздумья. Единственное реальное решение, к которому я пришел, заключалось в том, что если раньше я был шокирован и испытывал отвращение к тому, что сделала Сьюзен с Молли, то теперь начал испытывать личную ненависть к тому, что она сделала со мной.

В какой-то момент Пирс поставил на стол передо мной небольшой бокал с виски.

— Это — мой «Хайленд Парк». Ты выглядишь так, будто он тебе не помешает.

Я улыбнулся, взял бокал и отпил глоток.

— Простите. Похоже, мне есть, о чем подумать.

Вскоре после этого, поблагодарив Жанетт и Пирса, я распрощался с ними.

Уже почти вышел за дверь, когда Пирс сказал:

— Ну, если мы сможем что-либо сделать, дай знать. Это, должно быть, нелегко.

Я улыбнулся, вероятно, довольно слабо.

— Спасибо.

— И вообще, мы должны продолжить твое обучение истинной религии, дару моих предков миру.

Теперь я улыбнулся более открыто:

— Ты просто хочешь заполучить мой Балвени.

Пока я ехал домой, меня не покидало ощущение, что наступило время, когда я должен определиться. Я знаю все, что собирался узнать о Молли и о том, что случилось.

В воскресенье я положил на заднее сиденье машины велосипед и поехал в Сомерсет. Припарковался и спокойно поехал на велосипеде. На этот раз я был очень осторожен, чтобы не переборщить, и несколько раз останавливался,  — три раза в очень приятных пабах,  — но алкоголь употреблял только во время обеда. Но пока ехал по проселочным дорожкам, у меня было время подумать. И это то, что мне было нужно. Мне предстояло решить, хочу ли я попытаться наладить новые отношения с Молли или просто уйти, а выходные проводить со своими мальчиками?