Моя дочь нудистка. Серия: Инцест папа и дочь рассказы

То, что я стал отцом, стало величайшим событием в моей жизни. Мы с женой поженились молодыми, и Саманта (Сэм) была нашим единственным ребенком. Мы полностью погрузились в отцовство, и я думаю, что мы проделали огромную работу, вырастив счастливую, здоровую молодую женщину. На этом пути было много трудностей, и не последняя из них — когда Сэму было 11 лет, и моя жена скончалась после непродолжительной болезни. Её смерть была такой внезапной, и мы оба, Сэм и я, были опустошены. Но мы черпали силы друг в друге, и вместе мы справились с этим. Мне было всего тридцать с небольшим, и я внезапно стал отцом-одиночкой для девочки-подростка, проходящей через все испытания полового созревания. Мне пришлось многому научиться на этом пути, чтобы избавиться от некоторых из моих естественных запретов открыто обсуждать с дочерью изменения, которые она переживает как физически, так и эмоционально; говорить о груди, месячных, сексе и сексуальности, несмотря на то, что поначалу мне было неудобно даже рассматривать эти вещи в связи с мой собственный ребенок.

Я начал понимать и узнавать её лучше, чем любой другой отец в семье с двумя родителями, и в конечном счете я знаю, что она оценила это и свыклась с мыслью, что я был не только папой, но и "мамой"; что она могла открыто делиться со мной своими эмоциями, страхами, радостями. и её странности. Один за другим барьеры между нами рушились. Воспитание Сэм отнимало у меня так много времени, что свидания никогда не были приоритетом. Я вел активную общественную жизнь, насколько это было возможно, и встречался с женщинами. У меня было несколько отношений и ещё несколько случайных встреч, но у Сэм так и не появилась мачеха; мы всегда были вдвоем. В глубине души я смирился с тем фактом, что, вероятно, не буду так активно встречаться, пока Сэм не станет достаточно взрослой, чтобы уйти из дома и поступить в университет. Должно быть, это было, когда ей было 18. Сэм в свои 18 лет была почти такой же, какой была последние несколько лет: тихой, прилежной, умной и заботливой.

Она не была необузданной или тусовщицей — она хорошо училась в школе и мечтала стать медсестрой. У нее был круг верных друзей, но она часто предпочитала оставаться дома, а не гулять по городу — читать, смотреть фильмы или телешоу (она была большой поклонницей многих популярных американских кабельных шоу, которые транслировались и здесь, и мы часто сидели вместе и смотрели "Во все тяжкие", "Игра престолов" и другие подобные фильмы), и особенно серфинг в Интернете. Она всегда была большой поклонницей онлайн—дружбы — я убедился, что она знает, как быть осторожным в этом отношении, но я не чувствовал, что мне есть о чем беспокоиться, она всегда была благоразумной и, казалось, никогда не интересовалась личной встречей со своими интернет-друзьями — она была рада просто пообщаться с помощью компьютера, с людьми в США, Австралии 

и Европе. Когда она получила свои результаты на уровне "А", они были превосходными — я никогда ещё так не гордился ею.

Она поступила в университет, но решила отложить учебу на год — не для того, чтобы, как многие молодые люди, отправиться путешествовать, а для того, чтобы набраться опыта общения с другими людьми, занимаясь волонтерской работой и даже подрабатывая неполный рабочий день в доме престарелых. Она серьезно относилась к карьере медсестры и знала, что добьется большего успеха и лучше справится с этой сложной профессией, если у нее будет хороший опыт, на который можно опереться. Итак, в то время как все её друзья отправились в университет, Сэм осталась дома, живя со мной, как и всегда. Но после окончания школы Сэм, с которой я жила, стала более взрослой, чем раньше,  — зрелой и уверенной в себе, помогала по дому и вела себя немного более независимо. Тем не менее, она все ещё была папиной дочкой, милой и любящей, и очень старалась поступать правильно по отношению к своему отцу. Она всегда говорила мне, куда идет, и спрашивала разрешения на все.

Однако в её поведении произошли некоторые изменения, хотя в то время я не придал им особого значения. Оглядываясь назад, я должен был бы сопоставить их все вместе, но не думаю, что когда-либо смог бы догадаться, что происходило на самом деле! Я заметил, что она гораздо чаще закрывала дверь своей спальни. Раньше Сэм закрывала её только тогда, когда хотела уединиться, в остальное время она с удовольствием сидела за своим столом или на кровати с широко открытой дверью, даже общаясь со своими онлайн-друзьями. Но теперь я чаще всего замечал, что дверь была закрыта, и когда в редких случаях я просил разрешения войти, всегда возникала короткая пауза, прежде чем мне разрешали войти. Я также заметила, что всякий раз, когда я возвращалась домой с работы или из какой-нибудь другой поездки, Сэма часто не было внизу. Раньше я привык приходить домой и заставать её за просмотром телевизора в гостиной, но теперь гораздо чаще она спускалась по лестнице, чтобы поприветствовать меня, когда я возвращался домой. Даже если телевизор был включен, мне всегда казалось, что она только что вышла из своей спальни, когда я возвращался домой. Последняя подсказка, на которую я должен был обратить внимание, пришла, когда я понял, что она перестала надевать ночную рубашку или пижаму, ложась спать.

Однажды воскресным утром я принес ей чашку чая в постель и обнаружил, что её плечи обнажены. Она прижимала покрывало к груди, чтобы не смущать меня, открывая больше себя, но я определенно заметил, что под ним на ней почти ничего не было надето, если вообще что-то было надето. Она казалась немного смущенной, но я не стал расспрашивать её об этом — это, конечно, было немного удивительно, но я рассудил, что она уже взрослая, и если она предпочла спать обнаженной, а не 

в пижаме, в уединении своей постели, у меня не было причин возражать. К тому же, это немного сократило бы нагрузку на прачечную! Поэтому я просто выбросил это из головы, как и другие изменения в её поведении. В конце концов, ничто не давало мне повода для беспокойства — Сэм оставалась такой же милой, счастливой и уравновешенной, как и всегда, так что я никогда не чувствовала, что с ней происходит что-то плохое. Однако, если бы я думал об этом больше, то, возможно, не испытал бы такого потрясения несколько недель спустя, когда она все объяснила.

До 19-летия Сэм оставалось около 3 месяцев. У нас был обычный вечер, мы вкусно поужинали и посмотрели телевизор, прежде чем я поднялся к себе в кабинет, чтобы закончить кое-какую работу. Я проработал около получаса, когда Сэм зашла поговорить со мной. Дверь в мою комнату была открыта, и когда она появилась, я был сосредоточен на своей работе, поэтому сначала не поднял глаз. Но когда я услышал, как она сказала:

— Папочка, я хочу с тобой кое о чем поговорить.

В её голосе прозвучала нервозность, я ответил: "Конечно, милая,  — и оглянулся. Меня ожидало довольно удивительное зрелище!

Сэм стояла в дверях моего кабинета, совершенно голая. Я и раньше видел свою дочь без одежды — а какой родитель этого не видел? Но я не видел её дома много—много лет — с тех пор, как её мать была ещё жива. С тех пор, когда Сэм стала подростком, я время от времени видел её в нижнем белье, но ещё чаще — в цельном или раздельном купальнике — все это было совершенно нормально. Но что теперь? Теперь Сэм стояла передо мной абсолютно без одежды, не делая ни малейшего движения, чтобы прикрыться руками, которые оставались опущенными по бокам. Видеть, что моя дочь — красивая молодая женщина, было нелегко. Длинные светлые волосы Сэм были распущены и доходили ей до середины спины. У нее была стройная, но привлекательная фигура, а грудь была полной и упругой. Их венчали крупные соски — темно-розовые, торчащие во все стороны. Её живот был мягким, с небольшой выпуклостью, а серьга, которую она носит в пупке, отливала золотом и искрилась на свету. Волосы на лобке между ног — более темные и каштановые, чем волосы на голове,  — были подстрижены в виде узкой полоски шириной не более сантиметра.

Она щеголяла белой от загара кожей на груди, талии и промежности в форме невидимого бикини, обрамленного чуть более темными тонами. Её лицо раскраснелось, казалось, она была смущена, но она стояла, пытаясь скрыть неловкость или дискомфорт, как будто для нее было самым обычным делом в мире стоять обнаженной перед своим отцом и хотеть поболтать. На случай, если я ещё недостаточно ясно выразилась, это определенно было ненормально для нашего дома!

— Сэм!  — воскликнул я.  — Ты голая! Что за чертовщина?!

— Прости, папа,  — ответила она немного неуверенно.  — Я не была уверен, что это лучший способ сделать это...

— Что 

ты имеешь в виду? Что происходит? Ты собираешься что-нибудь надеть?

Она на мгновение замолчала.

— Нет,  — сказала она после паузы.  — Я нет. Видишь ли, я... Я хочу быть нудисткой.

— Кем?

— Нудисткой. Это те, кто считает, что обнаженное состояние естественно, и предпочитает не надевать одежду, когда это возможно.

Я в замешательстве покачал головой.

— Нет, я имею в виду, зачем ты хочешь стать нудисткй? Откуда это взялось? Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что хочешь быть нудисткой? О чем ты меня спрашиваешь?

Довольно долго, слегка запыхавшись, Сэм взволнованно объяснял, в чем дело. Она разговорилась с несколькими друзьями из-за границы, которые, как она узнала, вели нудистский образ жизни. В уединении своего собственного дома эти друзья не носили одежды, а вместо этого постоянно ходили совершенно обнаженными. Она использовала такие слова, как "удобно" и "естественно", когда говорила о своей наготе, и рассказала мне, что для нудистов быть обнаженными — это их "любимое состояние", поэтому, если у них нет причин носить одежду, они, скорее всего, предпочтут её не надевать. Сэм сказала мне, что она начала экспериментировать с "образом жизни" для себя. Я понял, что именно по этой причине она часто была наверху, когда я возвращался домой с работы,  — она была голой и убегала в свою спальню, чтобы одеться, когда слышала, как подъезжает моя машина. Точно так же, закрытая дверь спальни была вызвана тем, что она избегала носить одежду, находясь в своей комнате, и не хотела, чтобы я знал об этом. Однако, очевидно, теперь она решила, что пришло время мне узнать! Она хотела перестать носить одежду дома и надеялась, что я разрешу ей это.

— Мне это действительно нравится, папа,  — объяснила она.  — Я чувствую себя так уютно и счастливо. Я чувствую, что это настоящая я. Я и представить себе не могла, что буду держать это в секрете от тебя, когда поняла, что это то, чего я хочу.

Признаюсь, это задело меня, и я начал думать об этом с новой точки зрения. Моей первоначальной реакцией был ужас. Я не мог допустить, чтобы моя 18-летняя дочь разгуливала по дому совершенно голой! Это было неправильно, это было не скромно. Она больше не была маленькой девочкой, она была взрослой женщиной, с телом взрослой женщины — мне просто казалось неуместным, чтобы она выставляла все это напоказ перед собственным отцом. Поэтому я планировал установить закон и объяснить с родительской точки зрения, что она ни за что не будет жить в своем праздничном костюме, пока находится под моей крышей. Однако я высказал некоторые из этих возражений, и у нее были наготове контраргументы. Скромность не связана с одеждой, утверждала она, а заключается в том, как вы себя ведете. Нудизм не является сексуальным явлением — на самом деле, нагота вообще не может иметь сексуального подтекста. Скорее, нудизм был невинным празднованием природы и естественного тела, и она пришла к выводу, что некоторые части её тела 

следует скрывать, в то время как другие — нет. Что касается того, уместно ли ей быть обнаженной рядом с собственным отцом — с кем она могла бы чувствовать себя в большей безопасности обнаженной, если не с мужчиной, который менял ей подгузники, купал её в детстве, бесчисленное количество раз видел её без одежды, который хорошо её знал?

Итак, постепенно Сэм начала подталкивать меня к тому, чтобы я дал ей разрешение. Я начал понимать, что многие из моих собственных возражений просто не выдерживают критики. Она была права, почему отец должен стыдиться или расстраиваться, видя свою дочь без одежды?

— Нудистами могут быть целые семьи, папа,  — сказала она мне.  — Все живут голыми вместе.

Очевидно, что это было что—то, что делало её счастливой, что-то, что было важно для нее,  — я не мог этому помешать. И в самом деле, то, что Сэм больше не будет носить одежду дома, никому не причинит вреда. В глубине души я тоже, хотя тогда и не признавался в этом, испытывал волнение от её предложения. Она простояла там уже 20 минут, полностью обнаженная, с воодушевлением рассказывая о достоинствах нудизма. То ли это была просто отцовская гордость, то ли что-то большее, но я должен был признать, что она выросла красивой женщиной и что без одежды она выглядела фантастически. Действительно ли я хотел посоветовать ей прикрыться, когда альтернатива была такой эстетичной? В конце концов, хотя и с некоторой неохотой, я согласился. Было несколько основных правил — не подходить к окнам, если жалюзи открыты, не открывать дверь, предварительно не прикрыв её, и не разгуливать голышом перед посетителями,  — но в остальное время, когда мы были только вдвоем в относительном уединении, мы могли в нашем собственном доме, если ей не хотелось носить одежду, в этом не было необходимости.

— Спасибо тебе, папочка!  — просияла она, крепко обнимая меня.  — Спасибо тебе огромное! Ты самый лучший, папа, я знала, что ты поймешь!

Я обнял её в ответ, несмотря на её наготу — её кожа была мягкой, теплой и гладкой под моими ладонями. Я думал, что мне будет неудобно держать её обнаженной, но на самом деле это было довольно приятно.

•  •  •

В течение следующих нескольких дней Сэм привыкла к своему новому нудистскому образу жизни, как рыба к воде. Я редко видел её одетой — только когда она выходила из дома или возвращалась откуда-то, или когда у нас была компания, она утруждала себя одеванием. И как только она оказывалась за дверью или посетители уходили, она снова раздевалась. Она делала все обнаженной, начиная с домашних дел (в том числе, когда готовила нам еду) и заканчивая ужином и даже просмотром телепередач. Она вела себя точно так же, как и до всего этого, совершенно естественно, счастливо и по—домашнему — единственным отличием была её нагота.

А я? Что ж, как только я оправился от непривычного зрелища своей дочери, расхаживающей по дому голой, я обнаружил, что на смену быстро пришли 

другие чувства. Впервые я заметил это на второй день после того, как Сэм объявила, что стала нудисткой. Я сидел на кухне в халате и ночной рубашке и ел свой завтрак, когда Сэм спустилась вниз, чтобы приготовить себе еду. Как уже было принято, она была полностью обнажена, и, пока она готовила завтрак, я поймал себя на том, что пристально наблюдаю за ней. Она была совершенно лишена застенчивости и, казалось, совершенно не стеснялась того, что на ней нет одежды. Она открывала мне все своё тело, своё прекрасное, молодое, стройное тело, и я наблюдал за каждым движением, за каждым сантиметром обнаженной кожи.

Я любовался её упругими грудями, её милой маленькой голой попкой, полоской волос на её холмике, даже мимолетными проблесками гладких губ в ложбинке между её ног. Я был так поглощен своим занятием, что не заметил, как, должно быть, пристально уставился на нее, но если и так, то она, похоже, не возражала, во всяком случае, не настолько, чтобы выказать смущение или дискомфорт от моего пристального взгляда. Пока я сидел и наблюдал, я почувствовал приятное шевеление в промежности. Не успел я опомниться, как мой член начал напрягаться, и в мгновение ока у меня сильно встал. Потрясенный собой и реакцией своего тела, я отвел взгляд, поерзал на стуле, чтобы скрыть своё возбуждение от Сэма. Вид обнаженной собственной дочери вызвал у меня эрекцию?

Каким же больным извращенцем я стал после этого? Я никогда раньше не видел Сэм и не испытывал никакого возбуждения, даже когда она надевала вещи, которые открывали большую часть её тела, например, узкие шорты или купальник-бикини. Она была моей дочерью, и это противоречило бы тому, что я считал нормальной биологической и психологической реакцией — испытывать сексуальное влечение, глядя на нее. Но вот она, голая, скачет по кухне, и я окаменел, как доска! Я не чувствовал себя счастливым или довольным из-за такой реакции, и я надеялся, что это было не более чем разовое проявление — мой мозг, возможно, на мгновение забыл, что я смотрю на своего собственного ребенка, и выдал мне стандартную реакцию, которую я бы ожидал, будь это любая другая красивая, обнаженная почти 19-летняя девочка.  — старуха в моем доме!

Но позже в тот же день и много раз в последующие дни я снова не мог отвести глаз от обнаженной Сэм. Я упивался каждым её видом, наслаждаясь возможностью увидеть её обнаженной, счастливой и полной жизни. Каждый раз я снова испытывал физическое возбуждение, видя её обнаженной, и каждый раз меня глубоко беспокоила эта реакция. Сначала я пытался не обращать на это внимания, говоря себе, что, когда я привыкну к тому, что у меня дочь—нудистка, все вернется на круги своя, но раз за разом я не находил такого результата, так как вместо этого обнаруживал, что отвлекаюсь на похотливые наблюдения за её телом и бесконечную череду о неприятных эрекциях всякий раз, когда она 

обнажалась в моем присутствии.

В конце концов я поддался и сделал то, что, как я сказал себе, было просто моим способом восстановить контроль и порядок в своем теле — я направился в ванную, запер дверь, затем взял свой твердый член в руку и начал дрочить. Я крепко сжал себя, и моё возбуждение было очень велико, так что прошло совсем немного времени, прежде чем я кончил, сильно, освобождение и удовольствие усилились, густая сперма брызнула из моего члена на ткань, которую я держал там, чтобы принять её. Я смыл салфетку, привел себя в порядок и вернулся к Сэм. Я чувствовал вину за то, что мастурбировал именно потому, что видел свою дочь обнаженной, но я пытался успокоить это чувство вины, говоря себе, что это было разово, что такого больше не повторится, что это не должно повториться, что моё низменное возбуждение не вернется только потому, что я я мог видеть обнаженную грудь моей дочери, её попку и все остальное. Но, конечно, это чувство вернулось.

Снова и снова я ловил себя на том, что смотрю на Сэма или страстно желаю посмотреть на него. Хотя я не всегда испытывал физическое возбуждение, настоящую эрекцию, я всегда чувствовал это возбуждение внутри себя, это желание. Я знал её как свою дочь, я никогда не переставал думать о ней как о таковой, но в своем сознании я разделял её на части. Её груди, её соски. Её попка, маленькая и изящная. Её очертания, движения её тела, торса, конечностей. Её аккуратно подстриженные волосы на лобке и слишком короткие проблески её влагалища, когда она двигалась. Я сосредоточился на этих вещах, на её прекрасной физической форме, и каждый раз оказывался в ванной или спальне, чтобы подрочить. Я кончал, думая о ней, пытаясь сосредоточиться на той части тела, которая вызвала у меня возбуждение, пытаясь мысленно воссоздать то, что я только что видел. Я достигал освобождения, но до меня начала доходить истина, неприятная, но необходимая.

Дрочить, представляя её тело, как какой-нибудь похотливый подросток, влюбленный в свою одноклассницу, было способом справиться с этими чувствами, но этого было недостаточно. Было недостаточно просто представить её, хотя я буквально только что увидел все, что мне нужно было увидеть — мне нужно было наблюдать за ней, когда я доставлял себе удовольствие, нужно было увидеть её непосредственно своими глазами, как я бы это сделал с любовницей — или женщиной на порнографической картинке или видео. Поначалу решение не было очевидным, но, как только я о нем подумал, оно стало достаточно простым. Я разбираюсь в технике, у меня много свободных денег, поэтому мне не составило труда приобрести в Интернете несколько действительно сложных камер-шпионов. Я не экономил на качестве — каждая из них была настолько маленькой, насколько это было возможно, но при этом позволяла получать полноцветные изображения в формате НD.

Я взял отгул на работе, пока Сэм была волонтером, и установил камеры. Я 

хорошо их спрятал, в основном в гостиной и на кухне. Я не поместил их ни в ванной, ни в спальне Сэм — я сказал себе, что это было бы вторжением в её личную жизнь, в то время как сейчас я просто снимал то, что она все равно разрешила мне увидеть, а именно, как моя дочь разгуливает по дому совершенно голой. Установив камеры под разными углами и в разных положениях, чтобы наилучшим образом запечатлеть то, что я хотел увидеть от Сэма, я перешел в свой кабинет и установил сопутствующее программное обеспечение на свой компьютер. Камеры были активированы при движении — они начинали записывать, когда кто-то входил в комнату, и останавливались, когда этот человек выходил. Они передавались в программу на моем компьютере, которая записывала видео на мой жесткий диск, а затем я мог воспроизводить его на досуге; либо просматривая запись с одной камеры, либо одновременно просматривая множество изображений в виде сетки на экране, как охранник, наблюдающий за системой видеонаблюдения.

Я мог бы даже посмотреть вживую, если бы захотел. Проведенный мной тест показал, что все работает идеально. Все, что мне оставалось делать, это ждать. Как уже было заведено, вернувшись домой, Сэм сразу же поднялась в свою комнату и разделась. Она провела весь вечер обнаженной, со мной или одна, а когда она отправилась спать, я пошел в свой кабинет, закрыл за собой дверь и просмотрел запись с камер наблюдения. Это было идеальное, великолепное, четкое видео, на котором Сэм была полностью обнажена и совершенно расслаблена дома, явно не подозревая, что её снимают. Я не стал смотреть все — там и так было на несколько часов больше,  — вместо этого я просто нашел первый хороший клип, где было видно все тело Сэма.

Я вытащил свой уже твердеющий член и неторопливо поглаживал себя, наблюдая за обнаженной дочерью перед камерой, сосредоточившись на её идеальной груди и малейшем проблеске её киски, пока не кончил, сильно и быстро. Я привел себя в порядок, закрыл программу и отправился в свою постель. Я был счастлив, что нашел решение своей проблемы с возбуждением от наготы Сэм дома, но в то же время испытывал некоторое чувство вины за то, что зашел так далеко и продолжаю сексуализировать её поведение. Я говорил себе, что это естественно, что я чистокровный гетеросексуал, а Сэм, дочь она мне или нет, была красивой молодой женщиной, которая постоянно разгуливала по моему дому без одежды — кто бы не испытал некоторого возбуждения, увидев это? И лучше сделать это таким образом, записать её так, чтобы она даже не узнала, чем рисковать тем, что она поймет по моему поведению, что она оказывает на меня такое влияние.

Это было совершенно безопасно, говорил я себе, никому не причинялось никакого вреда, просто это был мой личный способ справиться с тем, что у меня дочь—нудистка. Я даже сказал себе, что мне не нужно будет продолжать записывать 

и просматривать видео — через некоторое время тело Сэм перестанет быть для меня чем-то новым, и я смогу забыть все эти похотливые чувства к ней и двигаться дальше.

Конечно, это было не так. Теперь, когда у меня была возможность наблюдать обнаженную Сэм наедине, когда мне заблагорассудится, и удовлетворять свои желания, мастурбируя под видео с её обнаженным телом, моя одержимость только возросла. Раньше я считал, что у меня обычный мужской аппетит к порно, которое я обычно смотрю бесплатно онлайн. Но теперь я больше не искал эти сайты, когда чувствовал себя возбужденным,  — вместо этого я уходил в свой кабинет, открывал программу "Камера" и смотрел, как обнаженная Сэм дрочит дома. Опираясь на свои представления о ней, я мог свободно фантазировать — в моих фантазиях она была не моей дочерью, а дочерью друга или свободной духом соседкой по комнате, и я мог соблазнять её на различные действия, добровольно принимая её нудистский образ жизни. Я все ещё чувствовал себя виноватым из-за этих мыслей, но я все больше запутывался в паутине вуайеризма, оправдывая свои мысли перед самим собой таким образом, чтобы то, что я делал, казалось совершенно нормальным.

Дошло до того, что я стал по крайней мере раз в день смотреть видео с Сэм. Хотя поначалу я с удовольствием просматривал любые её моменты на записях, постепенно я стал больше концентрироваться на тех моментах, когда меня не было рядом, когда Сэм была одна и считала, что за ней никто не наблюдает. Это было для меня ещё более захватывающим событием; я смог лучше понять, какой личностью была моя дочь вне моего присутствия, хотя надо сказать, что её поведение оставалось в основном неизменным, независимо от того, был я там или нет. Она по-прежнему была незнакома с одеждой, но при этом заядло смотрела телевизор и читала книги. Однако в конце концов наступил момент, когда мои записи показали более интимную сторону Сэм.

Поздно вечером я просматривал кое-какие кадры, которые были сняты, пока я был на работе, а Сэм весь день была дома одна. У меня получился отличный снимок, на котором она сидит на диване в гостиной, обнаженная, конечно, и смотрит телевизор. Однако, пока я наблюдал, Сэм сменила позу на сиденье, подняла ноги и положила их на диван. Медленно, томно она раздвинула ноги и, пока я наблюдал, у меня кружилась голова от предвкушения, она начала мастурбировать. Сначала она поглаживала себя лениво, без особого интереса — медленными движениями руки между ног. Видеозапись была сделана под идеальным углом и настолько четкой, что я мог разглядеть каждую деталь. По мере того как её удовольствие возрастало, движения становились все более ритмичными, её рука стимулировала клитор и даже скользила пальцем по увлажненной складочке.

Свободной рукой она сначала лениво пощекотала свой живот, затем принялась ласкать одну из своих обнаженных грудей, дразня пальцами собственный сосок. Её глаза были полузакрыты, а рот приоткрыт от наслаждения, по мере 

того как она все ближе и ближе приближалась к оргазму — когда через несколько мгновений она кончила, то выгнулась дугой, прижимая свой член к своей нетерпеливой руке. На видео не было звука, но по её лицу и телу я мог сказать, что она стонала от наслаждения. Я был ошеломлен. То, что Сэм увлеклась нудизмом, дало мне повод начать думать о ней как о взрослой женщине, а не как о маленькой девочке, и, конечно, я уже несколько недель делал её единственной темой своих собственных глубоких, мрачных фантазий.

Но до сих пор я никогда не видел, чтобы она демонстрировала свою сексуальность. Хотя она все время была обнаженной рядом со мной, это было (по крайней мере, мне так казалось) странно бесполой наготой с её стороны. Она изо всех сил старалась подчеркнуть для меня, что её желание быть без одежды не было сексуальным излишеством, и то, что она обнажала свои гениталии, вовсе не означало, что она испытывала от этого сексуальное удовольствие. Итак, я пришел к выводу, что, хотя меня возбуждало то, что она была обнаженной, на нее это не действовало — она была просто тем же человеком, что и всегда, только без одежды. Но здесь, когда она была одна и в уединении, я увидел Сэм с другой стороны. Я видел, как она осознавала свою сексуальность и получала удовольствие от своей наготы, так же как это доставляло удовольствие мне.

Я давно смирился с предположением, что Сэм открыла для себя мастурбацию и секс — хотя я не видел никаких свидетельств ни того, ни другого, в то же время я знал, что для девочки-подростка экспериментировать и играть с собой — нормальное поведение, и я никогда не вел с ней никаких бесед или слов, которые, по моему мнению, могли бы её заинтересовать. препятствуйте этому, изображая это как "греховное" или "грязное". Я просто предоставил ей самой учиться тому, как прикасаться к себе и получать от этого удовольствие. Что касается секса — ну, за последние несколько лет она встречалась с несколькими разными парнями, и, опять же, я был довольно либеральным в своем родительском воспитании и просто предполагал, что она будет чем-то заниматься с кем-то из них, не желая слишком задумываться об этом (она была моей маленькой дочерью). девушка, в конце концов).

Но теперь, впервые увидев, как моя дочь совершает акт чистого сексуального наслаждения, полная жизни и наслаждения от собственных прикосновений, я снова столкнулся со своими собственными сложными чувствами. С одной стороны, я чувствовал вину — она была моей собственной дочерью, и я снимал её мастурбирующей без её ведома или разрешения. Представьте, как униженно и смущенно она бы себя чувствовала, узнав, что у её отца есть такие кадры! Представьте, как ей было бы противно узнать, что я сам мастурбировал, наблюдая за этим! Но, с другой стороны, меня переполняло желание. Она была красива, молода, свободна, в расцвете своей сексуальности. Она была 

взрослой женщиной, а не ребенком, и я вожделел её, как вожделел бы любую взрослую женщину в её возрасте, за которой я так близко наблюдал.

Ее постоянная нагота по всему дому, каковы бы ни были её намерения принять нудизм, стала для меня приглашением сделать её объектом моих фантазий и моего вуайеризма. Я уже перешел столько границ, но сказал себе, что больше я их не переступлю. Сэм никогда не узнает о моих чувствах к ней, а я никогда не подниму на нее руку, испытывая к ней что-то иное, кроме платонической, отцовской привязанности.