Лайф 3

Жизнь штука недолговечная, сравнимая с проживанием в многоквартирном доме; временные жильцы съезжают, освобождая жилплощадь; другие новоприбывшие квартиранты тут же заселяются, быстро втаскивают шкафы и диваны наверх, пока кто-то другие не заняли свободное место в их мире.

Колокольцевым раскатом ударила грозным набатом звонница ближней церквушки. Может христианский господь поможет, спасёт от смерти. Хотя вряд ли. И не стоит переживать, ведь всё мы окажемся в аду.

— Ты идешь рядом?— вот и иди. Всё! никаких вопросов без разрешения.

— А куда мы идём?

— Да хрен знает. Куда-то идем, непонятно куда.

Такой квест: найти непонятно что, как ловля покемонов на Красной площади разгадывая эти странные места с другим смыслом.

«А вы хотите как в Париже... »

Да! хочу как там, в версальском Париже.

Выйти на улицы и баррикады, выйти за всё дерьмо что натворили.

Будет снова балет белых лебедей, война будет. А что?!

Нам к ней не привыкать. Ведь всюду вот так идет, пока скрытно.

Наверно водил Вику по всем кругам земной жизни, почти как у Данте Алигьери в «Божественной комедии».

Только не в комедии, а в драме.

— Слушай, а давай зайдём в банк, — кивнул на логотип банковской компании, которой принадлежало четверть мира, красовавшейся на высотном здании. Нужно купить доллары на все остатки рублей.

Понятно, что нас всех в мире нагнули раком Ротшильды и Рокфеллеры, имеют как хотят с помощью изобретенных денег, инструмента влияния на человека, на его мозг.

Это так, ничего нового нет.

Зимний день быстро темнел, превращаясь в ночь.

Наступивший вечер струился фарами непрерывного потока автомашин, ослепляя дальним светом случайных прохожих.

Банк находится на противоположной стороне улицы, надо переходить на перекрёстке.

Переход пешечный, то есть пешеходный, огни меняются на зелёный свет. Можно идти. Поток машин проносится почти рядом.

Остановка возле перекрестка, вместе с киоском быстрого питания, откуда воняет прогорклым маслом фастфуда, смешиваясь с едким выхлопам транспорта и городского смога.

Тормозит с рычанием автобус, выпуская дизельный пар.

Автобусу тоже влом работать, как и водиле.

Но деньги решают, они всё решают.

Оголтело кричащие дети, идущие с пьяными родителями, сбили с толку. Светофор отсчитывал последние секунды.

Идти, или не идти — через переход.

Хрень с ним, будем снова ждать.

Погибнуть под колесами машины — та ещё перспектива.

Западло почему-то, даже не дожить до нового года.

На следующем цикле светофора мы благополучно пересекли улицу, подошли к большому отделению банка.

Оживлённый операционный зал, набитый мятущимися посетителями в предпраздничном ажиотаже.

— А где тут валюту купить?

— Вам в кассу надо. Вот талон, держите.— Девушка–консультант оторвала чек из терминала.

Получил талончик на очередь в кассу, с содействием помощницы, на шеи которой повязан зеленый галстучек.

Из кассовой кабинки вышел парень, застёгиваясь на ходу.

Электронный голос объявил мой номер талона.

Вика осталась ожидать в зале.

Заглянул в освободившуюся кассу.

Кассирша, полная девушка с приветливым лицом, на шее тоже завязан салатный галстук через воротник белой блузки по офисному дресс–коду. Дрессированность, называется.

— Здрасте. Мне бы долларов немного купить.

— Здравствуйте. Паспорт у вас с собой? Сколько будете брать?

— Не знаю, давайте на пятнадцать тысяч рублей, можно чуть больше для округления.

Положил паспорт в передвижной клиентский ящик.

Кассирша взяла паспорт, стала вбивать мои данные на клавиатуре, между делом информируя:

— На каждый доллар банковская наценка один рубль, и пятьдесят рублей комиссия за обмен валюты.

— Но я же не меняю, я покупаю!— возразил возмущённо.

— Неважно: операция называется — обмен валюты. То есть рубль меняется на доллар по курсу, — объяснила кассирша.

— Понятно, что ничего непонятно в вашей системе. Одно сольдо, пять сольдо — всё едино останешься дураком на поле чудес.

— Не я придумала эти правила. Будете брать валюту?— устало спросила кассирша.

— Буду, куда деваться от вас, и вашего ненавязчивого сервиса.

— Вам какими купюрами выдать: крупными, мелкими?

— А сколько долларов выйдет?

Кассирша постучала снова по клавиатуре:

— Будет двести двадцать долларов, всё вместе получиться на пятнадцать тысяч двести рублей. Устроит?

— Да. Тогда так: две сотни — крупными, остальное мелочью.

— Хорошо. Ожидайте. Я схожу в хранилище, за валютой.

Она удалилась, грузно вставая с сиденья.

Дожидаясь возвращения кассира, скрупулезно пересчитывая наличность, готовил деньги. Кассирша вернулась вскоре, положила банкноты себе на стол:

— Оплачиваете наличкой?

— Да, возьмите, — закинул рубли в ящичек.

— Так, подписи поставьте, где «галочки», — в ответ она передала бумажки: счёт, ордер, чеки.

Уф, волокиты сколько! Жарко стало в одежде, не помогло снятие шапки, расстегивание куртки.

Наконец получил несколько заветных чёрно–белых бумажек с портретами заграничных президентов, выглядевшими очень невзрачно по сравнению с нашими рублёвыми купюрами. Они остро пахли свежей краской и бумагой, будто сейчас отпечатанные где-то в городской типографии.

— Не фальшивые?— поинтересовался, собирая свои вещички.— А то что-то краской разит подозрительно.

— Они все такие. У нас надёжная проверка перед получением валюты.

— Будем надеяться. Всего доброго.— Обронил, выходя из кассы.

Нашёл глазами Вику в зале, девушка сидела на пуфике, что-то писала сосредоточенно в телефоне.

Подошёл к ней, она оторвалась от занятия, взглянула:

— Что, всё?

— Да, можно дальше двигать.

Снова вечерняя улица, заснеженный тротуар, по которому мы куда-то идём. Напыщенный торговый центр разрезает ночь волнорезным моллом, выплескивает море ярких огней реклам, огромный и большой, кичась важностью от размеров.

Он располагается через дорогу, которую мы перешли перед посещением банка. Пришлось снова переходить на ближайшем светофоре.

Раздвижные двери послушно распахнулись перед нами.

Выпорхнул проворной птицей теплый воздух после морозной улицы.

Бутик со стеклянной дверью зачем-то привлёк моё внимание.

Там парикмахерская с вывеской куртуазных юношей и девушек прямо с обложек модельного подиума «фашэйнь мьюз» вместе с Луи Уиттоном.

— Заглянем?— спросил у Вики, заходя сам.

— Будешь стричься? — предложил спутнице. Она отказалась почему-то. Ведь красота требует ухода.

Разделся, повесил одежду на вешалку, присел в свободное кресло.

Танцующей походкой из стриптиз–бара подошла красивая ухоженная девушка в фартучке медсестры из порнофильмов.

— Вас как постричь?— предложила она, радушно улыбаясь.

— Давайте я вам сделаю модельную стрижку. (ага, за тысячу рублей!)

— Да не надо. Стригите машинкой покороче. Почти налысо. Чтобы было недорого.

— Хорошо. Как хотите.— Согласилась парикмахерша, приготавливая инструменты.

— Чё, хочешь быть похожим на монаха из монастыря?— уязвила Вика.

— Да нет, просто так будет удобней в дороге. Да в новый год, с новой внешностью.

— А у тебя есть мечта, Вик?

— Не знаю, как-то не задумывалась, наверно как у всех: стать известной писательницей как Агата Кристи, прославиться, всё такое.

— Понятно. А я понял, что мне нужно: открыть дверь в Лето.

В этом тоже есть какой-то смысл, когда ставишь перед собой определенные цели, чтобы достичь их.

Желания и Цели.

Преодолеваешь препоны.

Идёшь напрямую, или с извивами.

Но мечта... она должна быть недосягаемой, далёкой, несбыточной в обычной жизни. Тогда это наверно и есть мечта.

Парикмахерша укрыла торс материей, принялась за работу, жужжа машинкой над опадающими комками волос с головы.

Вика вновь уткнулась в телефон, ничего не замечая вокруг себя.

Может снова что-то записывает для книжки.

Девушка перестала колдовать над незамысловатой причёской:

— Вот готово. С вас триста рублей.— Сказала она, прилежно обмахивая голову полотенцем и обдувая феном от колючих состриженных волос.

Посмотрелся в зеркало перед креслом, оценивая стрижку.

Оттуда смотрел незнакомый безрадостный молодой человек, видно отвыкший от своей наружности. Провёл по голове, печальный двойник сделал тоже самое, сживаясь к обновлённому себе.

Как я могу стать лучше, если не знаю что такое лучше.

Непонятно всё — зачем, для чего.

Наверно это судьба, когда тебя никто не понимает.

Рассчитался, оделся, и мы пошли дальше, осматривая весь торговый центр, пока не надоел блеск с мишурой обманчивых витрин.

Вышли на свежий воздух морозной погоды, снова отправились бродить по улице. Открытая кофейня манила уютным светом через притворенные шторами окна, приятным ароматом горячего напитка.

— А хочешь горячего кофе?— предложила Вика.

— Хочу, но дорого там, одна чашечка двести рублей. Денег вот осталось только на дорогу к вокзалам и на платные туалеты.

— Я угощаю. Без проблем.— Она вытащила бумажник из чего-то невесомого и невидимого, служивший ей, по всей видимости, одеждой.

— Нет?

— Нет. Короче; каждый платить сам за себя, так будет честно.

— Договорились, пошли, а то я проголодалась.

«... Вика, Вика, Виктория, завяла наша история... »

Внутри не заполненного людьми зала кофейни звучала песенка «Мистер Кредо».

— О, а здесь про тебя поют.— Подшутил над Викой.

— Да глупая песня про имя.— Ответила она.

Мы заказали по двойной свежесваренной арабики.

Она с сахаром, молоком и с булочкой, а я без всего.

И что? Не хотелось просто сидеть за столиком:

— Пошли на улицу, там попьём.

Мы вышли с комфортной кофейни, рядом парапет входа в метро, я закурил из той старой пачки.

— Гляди как красиво...

Большие снежинки, вылепленные на небе, беззвучным шёпотом падали вниз, оседая на землю, асфальт дорог, бетон и тротуары небоскрёбов.

Из перехода метро выходили испуганные новым временем люди.

В руке стаканчик кофе и сигарета: что ещё нужно от жизни.

Жизнь теряет всякий смысл, намерение и предназначение.

В своём долгом течении. Лучше сразу сделать что-то нечто весомое, сгореть дотла без остатка, без надежды дожития до пенсии, спеть до конца и сгинуть насовсем.

— Вот смотри Вик, зачем всё? Ты посмотри на них!! Ради чего их спасать, ради чего жить, ради какого мира и жизни? Всё кажется бессмысленным.

— Просто — они живут, как ты не поймёшь. Был бы ты нормальный человек, то люди собрали бы тебе на операцию: сколько надо там — миллион долларов?

— Думаешь?! Мне только пересадка сердца поможет, и то не факт что оно приживётся. Допустим, вот сделают пересадку: что дальше? Снова бездарно провести время до смерти в ожидании счастья на дерьмовой работе?! Нет уж, дудки!

Пускай это сердце служит какому-нибудь гению, вроде Хокинга, ему оно нужнее, справедливо будет так.

Как сказать: мы все вынуждены жить в этой долбаной жизни.

Смерть — это как дембель на гражданку, только без тела.

Да пойми: для таких проблем как у меня, как у всех больных сердцем и раком — вообще решений не существует.

— А решение в том — чтобы жить.

— Жить?

— Жить, да, именно. — Подтвердила Вика.

— «Жить сегодняшним днём» — какая нахрен смелая идея!— возразил.

— Зачем. И к чему? Если так посудить, зачем людям вообще жить.

Сегодня живешь, а завтра нет. И так бывает со многими. Вот мой отец удавился ещё молодым. А твой? Расскажи про своего папу?

— Моего папы тоже не было много лет рядом с нами. Я не помню его.

Вика отвернулась. Вытирая слёзы.

Я не видел, но чувствовал.

А что? Вечер откровений, пусть плачет, потом легче будет.

По себе знаю.

Когда задаёшь такие вопросы и происходит психоанализ.

Постепенно, шаг за шагом.

— А почему отца не было рядом? Может были причины?

— Не знаю, как-то не приходило в голову спросить это, у себя и других.

— А мама как, живая?

— Да, пока да. Мне мама сказала, если хочешь однообразной жизни: начинай коллекционировать мужчин в постельный список.

А если хочешь разнообразие — оставайся с одним.

Такой вот совет, — вздохнула Вика.

— Возможно, мы бы не встретились тогда в магазине, если бы не уме.., то есть болел.

— Скажи мне, что это неправда!— попросила она.

— Не могу, это правда жизни. Мы бы, правда, не встретились. А ты можешь?

— Тоже не могу. И всё равно неправда, это дурная правда, — упрямо заявила Вика.

— Это всего лишь одна из наших историй, которые мы пишем сами, в книгах или в самой жизни под Ветром Времени.

— И какую историю рассказываешь ты? Не ту ли, где ты просился вернуться в прошлое?— спросила Вика.

— Ха-ха, не знаю. А ты, ты какую историю рассказываешь себе?

— Нет, твое место там в Китае. И это меня пугает в тебе.

— Да уж, если б, если бы мог всё исправить...

Выкинул сгоревшую дотла сигарету в урну и прикурил новую.

— Мужчина, здесь нельзя курить.— Кто-то из проходящей большой группы крепких парней резко обратился ко мне.

— Кто такой? Ты, паренёк.

— Общественное движение «кит против».

— И что? Документы есть на проведение мероприятия?

— Нет... я же, я же граждани-нин... — парень осекся с запинкой, понимая, что несет пургу несусветную.

— Ах нет, иди тогда, проходи мимо.

— Мужчина, ты нарушаешь общественный порядок. Курите в общественном месте, — резво подскочил другой бородатый парень с камерой.

— И что? Ну курю. Что из того?

— Положите сюда в бутылку, или вынужден потушить.

— Да иди ты!

— Сурхай — камеру!— отработанным движением бородач передал камеру другому бородачу, меняя её в руке на пульверизатор.

— Снимай его, — пшикая на мою сигарету.

От брызг пшикалки уворачивал руку, то сяк, то так.

Игра кошки–мышки, интересно ведь.

— Ты уйдешь?!

— Нет, пока не потушите сигарету.

— Ок! счас!— окурок полетел в лицо бородачу.

Реакция что значит наработанная — он увернулся, лишь на воротник куртки–камуфляжки осели искры пепла сигареты.

В ответ бородач брызгнул газовым баллончиком с перцем, который для самообороны, в лицо, прямо в глаза.

Только он не учел, что я в очках.

Весь газ, вся перцовая смесь, осталась на линзах.

— Ты чё творишь?! Ваххабит гребаный!— заорал!

— Леонид, Артём — фиксируй его.

— Слышь, тебе сейчас камеру разобью

— Я вызываю полицию!

Бородач–кит сам первый успокоился, начал адекватно соображать.

— Вызывай!

Как будто полиции делать нечего, как реагировать на вызовы качков дебилушек ради хайпа на ютуб¬–канале.

— Не, вы кто такие?

— Общественное движение «кит против».

— Против чего?!

— Против распития алкоголя и курения сигарет в общественных местах...

— Да ладно.

— Прохладно!

— Ты чё такой борзый?! Пацан бородатый! Слышь, какого хрена, вы подходите к людям?! Беспокоите их?

Я стоял с Викой, с девушкой, мне не хотелось уронить мужское достоинство в её глазах.

Спокойно разговаривал с ней, пил кофе и курил возле парапета, никого не трогал. Подлетают левые люди, что-то начинают втирать про общественный порядок.

Как отреагирует нормальный человек в ответ на агрессию?

— Ты, пацан! Как ты смеешь указывать, что делать.

Детей роди сначала, потом учи жизни. То есть своих детей.

А у тебя их не будет никогда.

— Вы нарушаете закон...

— Да плевал на такой закон. Сначала власти — пейте–курите, а теперь за ум взялись. Да поздно уже.

— Стойте!

Бородач попытался удержать на месте, схватил за локоть руки

Ох, и крепкий он, да накаченный в спортзале.

— Отвали!

— Я произвожу гражданский арест.

Да какой к чёрту арест. Самоуправство чистой воды!

Ты что творишь?! Почему ты доводишь людей до провокаций на насилие?! Это статья за экстремизм и самоуправство.

Зачем, для чего?! Люди доведены до крайности в наши времена.

Подойдёшь к человеку что-то спросить — он уже чувствует подвох из-за таких недоумков из проекта «кит против».

За красивой обёрткой с экрана видеороликов ютуба:

«Я желаю добра, счастья... » — обман, ложь и провокации.

Люди все прямо говорят им: «вы зачем так раскачиваете качели? »

Качели, ведущие к дестабилизации социальной обстановки.

Сами знаете кто, не раз говаривал с высоких трибун: «что не надо раскачивать лодку, в которой мы все находимся».

Молодые — не верят нифига. Видно войны не познали.

— Отвали, урод.

— Руку отпусти, не ссы, не убегу.

Вика записывала всё на камеру телефона в стороне, весь наш сыр-бор.

Ах ты!— кровь вскипела, тут врезал коротким хуком бородачу по морде с левой. Или не знать, что такое гнев. Лучше не знать...

Очнулся, когда оттащили под руки двое ментов.

И повели в полицейский участок.

Главный «Кит», и его подручные, шли рядом как заправские конвоиры.

Наверно им нравиться чувствовать власть, хоть небольшую, над обычными людьми.

— И что ты добился?!— в кровь разбитая губа в драке мешала говорить.

— Я предотвращаю нарушение закона.

— Как? Тем, что ты тушишь сигареты? Выливаешь пиво в урны?

Поднимаешь окурки, вынуждаешь людей разбивать бутылки об асфальт? Ты объясни: ты кто есть по имени? Ты кем себя возомнил?

— Я борюсь с тем, что есть.

— Пойми — ты борешься с результатом. И даже не со следствием.

А бороться надо с корнем и причинами.

— Я и борюсь. Видел мой фильм про алкогольную мафию?

— Дерьмо, а не фильм. Не с этого ты начинаешь борьбу.

Ты пойми, что рыба гниёт с головы, чтобы это увидеть — надо быть в трезвом уме. Но, властям не выгодно будет такое положение дел. Поэтому будут спаивать народ любыми путями: запредельным количеством праздников в году, дешёвым алкоголем.

Вместо того чтобы ввести жёсткие санкции, власти обходятся полумерами. Ну хорошо, вот ты меня поймал за курением — оштрафовали — что дальше? Тебе стало легче? Мне не очень.

Агрессия порождает агрессию, пойми, наконец...

— Не материтесь. Ведите себя достойно, вроде взрослый человек.

Вот дети стоят, какой вы пример подаёте своим поведением?

— Ага! Рот затыкаешь. А как мне ещё себя вести?!

Нет: ты объясни, раз такой праведный?! Ты глянь, какой смог на улицах стоит от машин, что тебе моя сигарета далась?!

— Какой вред больше: от неё, или от выхлопов дерьма?!

Бородач не отзывался на вопросы.

Наверно не хотел, а может сам не знал, что ответить на правду жизни.

В тесном участке полиции, набитом донельзя разными правонарушителями под огромный праздник, оформили хулиганство мелкое. Беготня, суета.

Час, два, три... кое-как дождались очереди до дежурного «мента», который занимается этой бумажной писаниной.

Штраф, всё дела. Бородач–«кит» всё жаловался, что его били, окурки об него тушили, на видео ссылался каждый раз.

Не сопротивлялся, подписал все протоколы, благо с собой имелись паспорта. Пусть.

Вика давно ушла домой, что ей здесь делать, у неё свои дела наверно имеются. Ей ни к чему, такая ненужная бытовуха в описания её героя.

Тоже после направился к себе.

Жизнь такая шутка: если хочешь что-то сделать — то надо это делать сейчас и без промедления.

Иначе будет поздновато. И время упущено. Во всех смыслах.

И кошка тоже странная Матильда: живёт себе, и просто живёт, без всяких запросов. В усы кошачьи не дует.

Не успевал для неё сделать ветеринарную справку.

Эх, что же с ней делать.

Будет — так будет, рожать — так рожать кошкиных котят.

Ест и ест себе корм, исподтишка поглядывая желтыми глазками по сторонам, как ни в чём ни бывало.

Как ничего не случилось, не произойдёт дальше плохого в её кошачьей судьбе.

Кстати, поесть надо что-то взять домой на предновогодний ужин.

Вот гипермаркет продуктовый подвернулся нечаянно, работающий почти до ночи. Возле заснеженного крыльца «Монетки» с крутым пандусом для инвалидов, крутился невысокий подвыпивший мужичок в неряшливой куртке, подныривая к прохожим и что-то им предлагая.

В магазинную урну выбросил скомканные квитанции административных штрафов — кому надо, пускай платят!

Вошёл в почти пустое без покупателей помещение, направился к стойке камер хранения вещей, намериваясь туда положить ненужный пакет. Отыскал свободный рабочий ящик, закинул вещички и хотел закрыть дверцу, как подвалил сбоку тот шустрый мужичок, пряча что-то в руке:

— Слышь, возьмёшь?— пьяной скороговоркой пробормотал.

— Что там?

Он показал телефон в белом корпусе с матово–чёрным дисплеем.

— А что, почём?— спросил машинально.— Хотя, извини, денег лишних нет. Вдруг краденый. Не, не.

— Обижаешь, мой телефон. Сам покупал за четыре пятьсот.

Тебе отдам за полторы тыщи.

— Бери, бери!— он стал докучливо совать мне в руки аппарат.

— Не, извини мужик, — денег нет, — сказал же.— Резковато отмахнулся от него.

— Ну как хошь, эххма...— мужичок обидчиво повернулся и побежал куда-то к выходу, видно к другим потенциальным покупателям.

А я в другую сторону направился, по пути прихватывая в руки пластиковую корзину для покупок.

На оставшиеся копейки набрал немного продуктов и овощей, печенюшек к чаю, фруктов, ту же минералку с собой в дорогу, любимой копчёной колбаски для Маты.

Вроде всё, направился оплачивать.

За кассами нет никого, кассирша отошла куда-то.

Чтобы не стоять без дела, принялся выгружать товары из корзины на резиновую передвижную ленту прилавка.

Через минутку появилась измученная долгой сменой кассирша, стала пробивать покупки в чек.

Складывал аккуратно их в новый пакет.

Хмурый седоусый мужик в возрасте, в форменной телогрейке, стоявший за мной в кассу с бутылкой пива с претензией произнес:

— Убери корзину, а то все умные стали тут.

Не хотелось ввязываться в спор и портить цвет настроения в черный, хотя куда уж испорченное вконец.

Убрал мешавшуюся корзину с прилавка, чтобы он мог пробить пойло. Да пусть так. Пусть подавиться моей добротой.

Забрал свои вещи из камеры хранения, вышел вслед за ним из магазина. Он маячил рядом.

Да кто он такой, почему он тоже имеет право мне указывать?!

Что дело в возрасте?

Может избить его, поговорить с ним конкретно?

Конечно, мог ему вломить нехило, ведь с виду молодой и здоровый.

Да запросто, как пять пальцев обоссать, это тебе не здоровяки «киты». Или не знать что такое гнев...

Резвый взмыленный мужичок в поту, который торговал телефоном, снова подбежал ко мне, едва вышел на крыльцо маркета, и зачастил:

— Постой, постой: тебя с новым годом, слышь, выручи десятью рублями. На минералку не хватает.

— Да иди ты!

— Займи червонец, жалко что ли?!

— Слушай мужик: ты же продаёшь товар, вот продашь, будет тебя на минералку.

— Ну чё ты начинаешь, не на водку прошу...

Что за люди странные, подошел ближе к мужичку и стал объяснять:

— Какая разница — если тебе нужно продать, продавай за любую цену, которые могут предложить люди. Телефон за литр водки и минералку, всё просто. Если тебе так надо. Иначе не торговля, а цирк. Всё, не мешайся под ногами.

Пока возился с этим, тот мужик с пойлом исчез из вида.

Зараза, вот что значит не судьба.

Брёл домой, размышлял по дороге.

«... Человечество и мир — мусор и биомусор: засранная земля свалками отходов и кладбищами, отравленный воздух, грязные воды рек и морей — куда всё скатилось?! Почему всё сейчас делается через одно место?

Люди сами себе создают проблемы: никто — ни бог, ни дьявол.

Просто сами.

Курс доллара, курс нефти, заявление разных мастей и рангов политиков; жестких — о грядущих санкциях, мягких поздравлений с новогодним обращением.

Сколько весит душа человека?

Как утверждают ученые — всего двадцать грамм с небольшим.

Почему они, то есть люди, всё хотят измерить и взвесить, что есть в мире? Люди говорят, когда умерли их близкие мама или дочь, сын, неважно, то словно обрушился целый мир в тартарары, они никогда не встанут как прежде. А потом жизнь продолжается, время лечит, и они становятся как раньше.

Но если умру я, то, что потом будет.

Она тоже продолжится?

Она также будет в прошлом, как другие просмотренные жизни в планетном существовании?

Или где находится ад и рай. Прямо в мозге.

Все чувства осязания содержаться там.

Гнев, агрессия, секс, наркотики, драйв, кайф — элементарный набор выделяющихся химических эндорфинов, которые вызывают определённую реакцию мозговых рецепторов.

Всё бушует ураганом страстей в одной голове, мало кто может справиться с этим самостоятельно.

Есть психологи, специально обученные для этого дела.

Интересно, а если у человека–психолога кто-то умрет из близких, ему скоро придется умирать — его перекроет?

Наверно ему тоже нужна будет помощь психолога.

Каламбур: психологу нужен психолог.

В том числе медитация.

Мы специально вызываем у себя эти состояния, чтобы достичь блаженства, просветления даосских мудрецов куривших опиум.

Ничего не ново в этом мире.

Жизнь продолжается, или уже нет, и мир не станет таким как прежде.

Без меня.

Сколько жизней мы проживаем в одном теле, сколько раз мы умираем снова и снова, во сне и наяву, чтобы понять некоторые истины, недоступные простым смертным.

Никто не знает, но наверно больше девяти жизней кошек.

Как много с нами, со мной: уходит в «никуда».

Сколько мы приобретаем с опытом, снова теряем в конце туннеля, так и не завершая прозрения... »

Мысли, снова мысли и воспоминания о прошлом, куда уж без них.

Добрался до квартирки из долгой прогулки.

Кружка, кипящий чайник на плите, банка кофе.

Ложкой зачерпнул коричневый порошок, закинул в кружку, залил кипятком.

По кухне поплыл живительный запах, терпкий пряный аромат, пробуждая к действиям.

Голодный желудок недовольно урчал, требуя пищи: надо поесть, но аппетита нет.

Может приготовить салат к ужину, уже претворяя мысль в дело.

И половина тепличного огурца, разрезанная ножом, тонкими ломтиками источала летнюю влагу.

Потом нашинковал огурец в салатницу, добавил майонеза, (но лучше сметаны) щепотку соли, залил подсолнечным маслом (подойдёт любое) и смешал. Минута — вот и готово.

Конечно, был бы зелёный лучок, его тоже мелко нарезать и бросить, но за неимением итак сойдет.

Поужинал на скорую руку, добивая остатки коньяка, вместе с Матой.

Пока ничего не готово к путешествию.

Надо собираться в путь, уложить вещи в рюкзак: лёгкую одноместную палатку, одежду, предметы гигиены, обувь, лекарства для сердца на всякий случай.

Всё в пределах допустимого груза в самолёт.

Хотя много вещей не нужно будет.

Ведь там тепло и море, лето и океан.

Вдруг в дверь постучали, прервав приготовления.

Мата запросилась погулять с подъездными котами, когда вернулся.

Может её хотят пустить домой, может быть ошиблись, и никого не ждал в гости.

Двойная дверь в квартиру надёжно охраняла от непрошеных гостей.

А потом стук повторился. И ещё настойчивей.

Странный звук. Будто условный сигнал — собирайся в дорогу.

Взглянем, кого там чёрт принёс:

— Кто там?— спросил неприветливо, открывая первую внутреннюю дверь.

— Курьерская служба, — отозвался молодой женский голос снаружи, не захотел вторую дверь отпирать.

— Что-что, какая нахрен служба?

— Мы оставляли вам анкеты, для заполнения паспортных...

— Что? Какие анкеты?

— На получение бесплатной кредитной карты...— девушка начала что-то объяснять плюсы карты, которая чуть ли не способна платить сама за себя.

— Не, извините, не интересует, — захлопнул дверь, обрывая ненужный разговор, вот ведь банковские прилипалы, и ночью от них покоя нет.

С какими ощущениями стал собираться в Китай?

Да никак особо не настраивался.

Никаких чувств и сожаления. Просто как работа, или командировка.

Знаю одно — будет жёстко. Змеи, пауки: обычные дела там.

Местные и приезжие туристы знают об этом, стараются укрыться на крышах домов. Там наверху, в темное время ставят палатки и спят. Может плату с них берут за это — не знаю пока.

Там посмотрим.

Интересно всё же: почему китайцы едят палочками?

Всё железное надо сложить в один пакет.

Не забыть бы ноутбук с собой взять с зарядкой.

Так: денег — самый минимум, только на лапшу и питьевую воду.

Жить в палатке, там тепло и обезьяны кругом, как придется, или совсем на улицах. Такси к черту, сам дойду к месту прибытия.

Где будет он!— Город Солнца Просветлённого Будды, где всё поголовно счастливы!

Или его должен сотворить за шесть дней, лично построить сам для себя.

Заселить своими жителями: улицы, дома, рестораны, мосты, перекрёстки, отели, пляжи, бассейны. Снова улицы, дома, трущобы.

Только подумал об этом, почему-то накатило чувство гнетущей растерянности перед неизбежной реальностью.

Оказался в состоянии прострации, просто в полной потерянности: — как?

Как буду выживать оставшиеся дни жизни, там без ничего?

Не зная китайского языка? На кончиках пальцах что ли?!

Ведь задумал нежданный побег из страны, с моей родины.

А это как ни крути тяжким грузом лежит на совести, хотя бы морально.

Я сюда Уже Не Вернусь.

Зачем мне сюда возвращаться, какой смысл?

Там тепло весь год, и море.

А где-то жизнь приходит, рождается на свет.

В одну дверь зашел, а в другую вышел, образно говоря.

Самое время научиться совершать измены, в том числе и себя.

Может стоить предать всех, стать в какой-то мере отступником от всего.

Если весь мир идёт на тебя войной — пора.

Значит, пора дать сдачи всем подряд, ни считаясь ни с чем.

Так, что ещё: моя зимняя одежда, что делать с ней?

Ерунда: по прилёту в аэропорт выброшу, где-нибудь возле мусорки, пускай бомжи китайские донашивают.

Пусть потом носят, мне не жалко.

Остались дела в интернете: почистить почту с перепиской, попытаться найти Вику где-то в гламурном инстаграмме.

Получилось с третьей попытки. Инстаграмм не грузился, всё запрашивал пароль, а у меня нет аккаунта в нём. Тут он каким-то чудом он выдал её фотку, с хештегом ссылки «Всети». Остальное дело техники и соцсетей.

Пользователя не было сейчас в онлайне.

Всё равно написал ей время отправление в паре сообщений.

А потом немного личного.

Не буду здесь разбалтывать всем на виду, что написал: личное — это святое. Не знаю, думаю, она не поймёт, сообщения не дойдут, всё такое. Так, на всякий случай, ведь чудес не бывает на этом свете.

***

Прощался с Викой возле автобуса, который привёз нас в аэропорт и должен отвезти её обратно в город.

Скоро пробьют новогодние куранты: и я буду там, где-то на высоте, а она здесь, на земле.

Говорил ей длинно зачем-то, наверно успокоить себя и её, откладывая разлучение: «У тебя будет классная книга, ты правда напишешь её.

Я счастлив, что повстречался с тобой. И обязательно позвоню, через долбаные страны, через океаны, когда придет, то время на пляже.

Ты помни, просто помни, что позвоню.

— И я как раз в том месте, в котором должен оказаться... »

Она молчала, не прерывая монолог: к чему слова, всё итак понятно.

— Слушай Вик, вот тебе ключи от хаты, возьми мою кошку к себе.

Она хорошая, правда. А в Китае она пропадёт, или съедят китаёзы вместо шашлыка. Наверно это будет моя последняя просьба.

Я вытащил ключи с брелками из кармана, поймал её ручку и вложил ключи в ладошку.

— Да и ещё: буду писать по дороге в Лето. Вроде путевых заметок. Пришлю тебе файлом в «Всети». Хочешь, возьми себе их в свою книгу. Потом издашь. Будет здорово.

— Я писал тебе вчера. Ты прочитала?

— Видела что писал. Видела, что встретиться надо перед отлётом: адрес и время рейсов. А другое — потом стёрла сразу.

— Не хочешь знать, что я тебе написал там, в конце?

— Нет!

— Как знаешь.

— Сделай! Ты сделай то, что ты там написал, чтобы там ни было!

— Я не могу, не могу — этого нельзя сделать.

— Ладно. Тогда забудь...

— Как это? Что ты хочешь сказать этим?

— То — что нельзя сказать. Ты понял?!

Вдруг её прорвало, она застучала ножками по равнодушному бетону, заколотила неистово кулачками по мне, по груди:

— Дурак ты! Какой же ты идиот. Это моя книга!! Я бы окликнула тебя... я бы позвала тебя за собой, или ты меня... Но ты же не сделал ничего!!

— Дурак! Дурачок мой...— лишь тихо выдохнула Виктория.

***

... И герои истории вновь самопроизвольно расстались друг с другом. Но не будем мешать, поступать им как заблагорассудится.

Это их законное право.

У главного героя в кармане находилась изрядно помятая пачка сигарет.

Он закурил сигарету с белым фильтром, прямо на взлетной полосе наперекор всем и назло злому судьбоносному року.

Выдыхая с горьким дымом слова и метафоры в непростую атмосферу суровой действительности

Стремглав уже бежали к нему, грозя грозными свистками, охранные службы аэропорта.

Всё пофиг, достало его вся неустроенная жизнь

Вот они, родственные провожатые в последний рейс.

Вылезли, наконец, из своих щелей.

Не успеют они, или он не успеет — кто его знает.

Допеть свою песню, сыграть с судьбой в русскую рулетку заведомо проигрышную.

Кто знает, о чём он думал в тот момент.

Как ему ещё выразиться, показать пренебрежение к жизни, к своей и чужой?!

Да был бы он птицей — он бы взмыл гордо ввысь, обратился в Механическую Заводную Кукушку и воспарил бы над всеми ними в песнях Цоя.

«... И билет на самолёт с серебристым крылом, что взлетая, оставляет на земле лишь тень... »

Он побежал от охранников, сначала медленно, пробуя на вкус беговую дорожку самолётов, а потом всё быстрее и быстрее, натренированно задавая темп бега отстающим охранникам.

Он бежал, наперегонки наращивая скорость с каждым постигнутым метром, на спор, кто кого победит по полосе в три километра.

Только издевательский смех заливался бесовскими звенящими колокольчиками, да вьюжный ветер со снегом хлестал его по открытому лицу с короткой стрижкой.

Соблазняя последним искушением дьявола оставить безрассудную затею спастись от смерти: «Ты сильный: деньги, власть — иллюзия.

Ты можешь остаться здесь — я и ты... »

— И что, ты дальше сам по себе?

А бегун одиночка откликается:

— Да, я сам по себе. От всего и всех.

«Да куда? Куда он бежит?! » — Спрашивали охранники, недоумевая от всего.

Почему он так поступил? Может на голову сдвинутый?

Наверно солдат, дембель у него в декабре, видишь стриженый.

А бывалый седоволосый авиадиспетчер, наблюдающий картину на мониторе, сказал в служебную рацию:

— Не знаете что парню плохо, пусть побегает, скоро пройдет у него.

Он, диспетчер, с грустью и неизбывной тоской вспомнил себя самого, того молодого ещё не седого парня, как в те года — он также бежал не видя никого вокруг, по взлётной полосе военного аэродрома с исступленным криком, когда разбилась в авиакатастрофе его семья.

Они все погибли под обломками.

***

На тысячу человек обреченных на пустую жизненную рутину, не приносящую по большому счёту ничего этому Миру, рождается один чудак.

И когда эта тысяча нежится в тёплой ванной с бокалом вина при свечах, сидит в ресторанах потягивая сладкий дым из кальяна, преет в террариумах офисов, или выгоняет вчерашние калории на беговой дорожке мимоходом просматривая новости на плазме ТВ; — этот чудак стоит на обочине длинной дороги с походным рюкзаком на плечах и голосует водителям автомашин в промокших кроссовках.

Этот чудак очень прост.

Его не нужно брать хитростью, он отдаст сам даром.

У него непростая работа — делать этот Мир лучше, пока он живой.

Мир — окружённый тысячью парсеками кубометров зеркального бетона, урбанизированный по последнему слову инженерной мысли, пастеризованный на чувства.

Что же им движет?

Почему его мозговые клетки не хотят жить, в клетушках многоквартирных домов отрекаясь от всего и одновременно любя всех.

Кто знает, у кого больше счастья: у той тысячи нормальных людей, или у него сумасбродного чудака, безумного мотылька летящего на огонь костра.

Или человеческий мир сам весь сошёл с ума, кто знает.

Сделать, черт возьми, наконец, выбор: умереть свободной птицей, или высохнуть до чёрствого сухаря на больничной койке.

Если хочешь Это — так протяни руку и Возьми.

Так будет проще, без всякой магии и без обмана.

Фокуса нет, и в этом вся хитрость фантазии фокуса.

Так почему свобода, доставшаяся слишком дорогой ценой и довёдшая до всех разбитых отношений, является проповедником отпустившим грехи.

Вероятно все люди другие...

***

Я бежал свободным и несложным ритмом наравне с ветром и с вьюгой. Лёгкие зимние кроссовки помогали в этом.

И где моя шапка?— то ли швырнул куда-то, а может сама скатилась.

Да бог с ней.

Выкладывая всего себя в боль, в отчаяние, потери всех отношений, страх смерти. В свой последний забег по взлётной полосе, недавно расчищенной до чёрного бетона жёлтым снегоуборщиком.

Конечно, поймали. Скоро, или нескоро. Да без разницы.

Истерикой захлёбываясь в паутине ловчих рук, бился в конвульсии психической, — да пустите меня, отстаньте, — услышал:

— Вколите ему успокоительного. Да две дозы, чтобы наверняка усадить на борт.

***

Из образца последнего электронного сообщения от неопознанного никнейма к адресату под ником Виктория Рай:

«... точно знаю, что мы с тобой ещё увидимся. Взгляну вдаль за близкий океанский горизонт, произнесу твое имя и увижу лицо... »

***

Посвящается памяти Марга, друга и кота.

Буду надеяться, что он не мучился, не страдал и смог отыскать всё-таки свою дверь в Лето.

Что вынуждает нас (бродяг) бросать всё, и черт знает куда лететь и ехать.

Я правда не знаю, но уж точно не за хайпом.

Так живу, так пишу, для себя и для всех.

Наверно так нужно будет в той, ещё в ненаписанной Истории, когда персонажи сюжетной игры укладывают походные рюкзаки, покупают путевки и билеты на самолёт, чтобы в дальних странствиях по Свету обрести нечто искомое.

Наверно хочу больше всего, чтобы меня оставили в покое.

Праны или энергии, кому как нравиться, назовите это.

Пертурбации, турбулентности — вся жизнь сплошной кавардак и хаос.

Мы в ответе за тех, кого приручили.

Детство, и я сидел за складной ученической партой, рисовал красками горный пейзаж.

В доме работало радио.

Передавали постановку «Маленького принца».

Только тогда у меня не было маленького друга, чтобы его приручить

Рисунок был очень неплох.

Только зачем он? Если у меня нет друга.

Налил, измазал краской всю парту.

А потом порвал лист ватмана с рисунком.

Родители желали, чтобы я стал знаменитым художником.

Мне здорово попало тогда ремнём и тапком.

А ведь просто хотел иметь маленького друга.

Они правы, или всё-таки я.

Понятно, что жизнь чертовка рассудит.

Она рассудила так, что мало не показалось.

Имеет ли смысл это? Наверно нет.

Или это маленький камешек, брошенный в событийную гладь жизни.

Откуда мы знаем — что там есть такое.

Если только пытаемся наугад найти кончики ниточек, которые позволят дальше разматывать клубок, ведущей к разгадке тайн бытия.

Часть вторая: Жажда Жизни.

Мы всегда ищем в других людях — то, чего нет в нас.