Зевс и Амфитрион

Zeus and Amphitryon от NoTalentHack

*********************************************

Парад греков - мое любимое ежегодное мероприятие… эээ… что? (прикрывая рукой микрофон) Парад гиков? В самом деле? О, черт.

Ладно, шутки в сторону, я не встречал ни одного гика, включая меня, который бы не любил мифологию. Некоторые из них даже делают из него карьеру! Поэтому я представляю вам историю профессора классики, чья любовь к мифологии помогла ему пережить несколько мрачных дней… и даже мрачнейших. Как и мифы, вдохновившие его, не стоит воспринимать этот рассказ слишком буквально, он - исключительно для развлечения.

***

Сколько себя помню, я всегда любил мифологию. Неважно, какую - греческую, норвежскую, индийскую, японскую - я поглощал их все. Поглощая все новые для меня мифы, я бежал к своим одноклассникам, родителям или просто случайным прохожим на улице и делился с ними своими новыми знаниями.

Оглядываясь назад, можно сказать, что мой путь определился уже тогда: я буду учителем, и, как оказалось, профессором. Получив диплом с надписью: «Филипп Амброз Нельсон, доктор философии в области классических исследований», я подумал, что у меня все получилось. Я опубликовал умеренно приличные работы в умеренно приличных журналах, создал свою сеть контактов и получил рекомендации от нескольких уважаемых коллег. Получив предложение от Университета Бруэм, частного колледжа с малой известностью, я был уверен, что все мои труды окупились.

Если бы.

Во время получения диплома я также познакомился со своей будущей женой, симпатичной темноволосой биологиней по имени Элис. Хотя она и не была Еленой Троянской, но, безусловно, спустила на воду мой корабль. В отличие от меня, Элис не хотела преподавать: она училась в университете, чтобы получить степень бакалавра и свалить, и биология оказалась той дисциплиной, что она выбрала. Меня это не смущало: разные штрихи и все такое. Мы ладили во всем, что имело значение, и она поддерживала меня в достижении моих целей. Самым простым решением в мире было встать на одно колено и попросить ее выйти за меня замуж. У нас родился один ребенок до того, как я занял должность в «Бруэме», и еще один появился на второй год моего преподавания там.

У колледжа была странная история. Не прошло и пяти лет, как она стала предметом шуток, но «анонимный» спонсор возродил университетский «Колледж свободных искусств», отремонтировав здания, набрав свежих молодых сотрудников и в целом создав опорную точку, вокруг которой расцвели остальные части университета.

Я взял слово «анонимный» в кавычки, потому что его личность была секретом полишинеля: счет оплатил Нолан Йост, американец немецкого происхождения в третьем поколении и мультимиллионер во втором поколении. Об этом знали все, хотя причина этого ускользала даже от тех из нас, кто знал имя самого щедрого благотворителя университета. Ни один из его поступков не вписывался в схему, которой придерживается большинство богатых филантропов.

Иногда спонсоры хотят реабилитировать свою фамилию, и Йосту, конечно, не помешало бы нанести свежий слой краски. Его дед приехал сюда в конце Второй мировой войны в рамках операции «Скрепка» - послевоенной операции по захвату как можно большего числа «бывших» нацистских ученых, пока это не сделают русские. Дед Йоста - ученый-оптик, работавший над инфракрасным прицелом Vampir IRNV для штурмовой винтовки Stg-44 - подходил под определение ученого. И под нациста тоже: его семья была одним из немногих старых немецких кланов, рано признавших гитлеровскую свору ублюдков.

Впрочем, Йоста, похоже, не заботило то, чтобы обелить имя своего деда. Да, несколько зданий носят имя Йоста, но не так много, как можно было бы ожидать, учитывая количество денег, что он пожертвовал колледжу. По правде говоря, его средства, хотя и достаточные для возрождения Университета Бруэм, были каплей в море с точки зрения личного состояния, не говоря уже о семейном богатстве, которое дедушка Йост якобы спрятал на счетах в швейцарских банках.

Другая популярная теория связана со смертью жены Йоста, американской наследницы из семьи с такой голубой кровью, в которой, возможно, содержится не железо, а кобальт. Ее смерть в результате крушения вертолета произошла менее чем за год до расцвета «Бруэма», так что, это было бы логично. Однако, хоть ее имя и украшает благотворительный фонд, занимающийся медицинскими исследованиями, тот никак не связан с университетом. Это также приводило к новым догадкам.

Преподаватели «Колледжа свободных искусств» выдвигали самые разные идеи о том, что послужило причиной его щедрости: от искренней филантропии до раскаяния из-за роли его семьи в Холокосте и какого-то заумного бегства от налогов. Горстка преподавателей вообще не стала строить догадки, заявив, что это не имеет значения, пока продолжают поступать чеки. Только позже я заметил, как много моих друзей входит в эту группу избранных.

Я поступил на факультет в далеком 1996 году по контракту в качестве скромного доцента. В колледже была замечательная программа по уходу за детьми, и почти все это время Элис работала в офисе казначея, практически не выходя в декретный отпуск. В те дни мы были счастливы: я весело мчался по карьерной лестнице, а она, работая среди администрации, могла заработать немного дополнительных денег для нашей семьи и одновременно находила себе занятие по душе. Если бы меня спросили тогда, я бы сказал, что живу в раю.

И верил в это вплоть до июньского сбора денег 2002 года, когда заканчивался пятый год моей работы в «Бруэме». К тому времени постоянная штатная должность для меня была почти гарантирована. Никто из нас не любит говорить об этом с уверенностью; даже у самых строгих логиков есть свои суеверия. Однако по своей сути получение должности - это политический процесс, а я пользуюсь симпатией тех, кто принимает решение.

Что еще более важно, я часто публиковал научные работы в журналах, которые, если честно, были более престижными, чем того заслуживала моя работа. Возможно, это должно было стать тревожным сигналом, но я был достаточно молод - и достаточно самонадеян, - чтобы просто похлопывать себя по спине наедине с собой. Признавая свою удачу, я не вполне понимал ее масштабы и скрытую цену этого предполагаемого благословения.

Мы с Элис, как и требовалось, посетили сбор средств. Конечно, в колледже шумели, мол, мероприятие - добровольное, но для человека, находящегося на пороге получения должности? Лучше считать, что присутствие обязательно. Мы ели, пили и танцевали, общаясь с преподавателями, сотрудниками и, что самое главное, потенциальными спонсорами. Я старался извлекать из этого максимум, но моя жена казалась рассеянной. Детей мы отправили на несколько недель к ее родителям, поэтому я надеялся, что она, как и я, хочет уехать отсюда побыстрее и по тем же причинам.

В какой-то момент, когда мы с Элис двигались по танцплощадке, к нам подошел Йост и пригласил ее на танец. Этот человек мне не особенно нравился: не считая истории его семьи, у него есть склонность захватывать компании и разрушать их. Кроме того, он - во многом такой, каким не являюсь я: высокий, грубовато-красивый, атлетически сложенный и, конечно, богатый. Не стану отрицать, что отчасти моя неприязнь проистекала из ревности, но что-то еще в нем, даже в те времена, заставляло меня задуматься.

Моя жена нерешительно улыбнулась, затем коротко поцеловала меня и отошла, пробормотав:

— Я люблю тебя, Фил.

Ее поведение выбила меня из колеи, но я не мог понять, какое беспокойство она вызвала; в конце концов, она никогда не давала мне повода усомниться в своей ко мне любви. Я в недоумении смотрел, как она взяла его за руку, и они начали свой танец. Все казалось обычным, когда они скользили по полу, ничем не отличаясь от других случаев, которые она танцевала с другим мужчиной, с тех пор как мы поженились, но все равно что-то было не так. Я сделал к ним шаг и открыл рот, чтобы заговорить. Но прежде чем успел это сделать, чья-то рука легонько схватила меня за плечо.

— Филипп.

Я повернулся и увидел Доротею Грин, вице-президента по развитию университета, то есть «главную попрошайку».

— Мне нужно поговорить с вами несколько минут.

Я оглянулся на Йоста и Элис, но те уже скрылись в толпе танцующих пар.

— С ней все будет хорошо, профессор Нельсон. Мне требуется всего лишь минута вашего времени.

Отбросив опасения, я выдавила из себя приятную улыбку. В конце концов, срок пребывания в должности - дело политическое, а денежные люди всегда могут найти причину, чтобы расторгнуть мой контракт раньше.

— Конечно, Доротея. Здесь или…?

— Нет, думаю, где-нибудь в более тихом месте, - она пригласила меня следовать за ней, и я сделал это, отстав на полшага, пока она вела меня к двери, уводившей нас из бального зала в ее кабинет.

Я знаю, что университеты имеют репутацию бастионов безудержного прогрессизма, и в целом считаю эту репутацию несколько несправедливой. Однако в деловой сфере она сильно преувеличена. Молодая чернокожая лесбиянка, занимающая место в совете директоров в девяностые годы, представляла собой загадку, почти столь же непостижимую, как и пожертвования Йоста, по крайней мере до тех пор, пока человек не соединит все точки.

Доротея была старше меня на несколько лет и участвовала в процессе возрождения «Бруэма», приведшего меня в колледж. Незадолго до моего прихода на факультет, предыдущий вице-президент по развитию освободил свой пост, и его место заняла Доротея - бывшая сотрудница Йоста. Никто никогда не говорил прямо, что именно он приложил к этому руку, но все знали.

Когда она впервые коснулась моего плеча, я подумал, что, возможно, она просто предупредила меня: Это - всего лишь танец, не устраивай скандала, но это было бессмысленно, ведь на предыдущих сборах средств мы с Элис оба танцевали со спонсорами. Элис танцевала даже с Йостом, и, хотя тот мне не особенно нравился, он был настоящим джентльменом, протанцевал одну мелодию, а потом вернул ее мне, поблагодарив нас обоих. Однако сейчас ощущения были другими.

Эти мысли уже заставили меня нервничать, пока я шел за ней, особенно если учесть, что она выбрала именно тот момент, чтобы отвести меня в сторону, когда Йост танцевал с Элис. Мы шли дальше, чем следовало, Доротея вела нас по коридорам извилистым маршрутом, который мог бы выбрать человек, не знакомый с университетом, но не тот, кто проработал здесь более десяти лет. Едва я собрался возразить, как она улыбнулась и сказала:

— Вот мы и пришли, - после чего открыла передо мной дверь.

Внутри меня ждали четверо мужчин. Троих я хорошо знал, считал их друзьями, каждый из них был профессором в «Колледже свободных искусств». Все они с пристыженным видом приветствовали меня, словно извиняясь. Четвертого мужчину я узнал не сразу, и тут меня словно окатило ледяной водой: телохранитель Йоста. Григорий, или Дмитрий, или что-то в этом роде. Я слышал его имя всего раз или два, и то вскользь. Раньше видел его в бальном зале, но такие люди должны быть невидимы, поэтому неудивительно, что я пропустил его уход.

Его бесстрастное лицо в сочетании с пристыженностью моих друзей и переходом Доротеи к более холодному поведению, когда она села, превратили мое беспокойство в тревогу. Она указала на стул напротив стола и сказала:

— Садитесь.

— Что происходит?

— Садитесь.

— Я не собираюсь…

Телохранитель сделал полшага, но она подняла руку, чтобы его остановить.

— Сядьте. Сделаете ли это сами или Алексей заставит вас, результат будет один и тот же.

Джон Миккельсен, профессор средневековой истории и самый старший из присутствующих преподавателей, произнес:

— Фил, просто сделай это, - он глубоко вздохнул, - пожалуйста. Она права. Ничто из того, что ты можешь сделать, не сделает следующие несколько минут более приятными, но ты можешь сделать их гораздо более неприятными. Поверь мне.

Я подумывал о том, чтобы настоять на своем, но, как уже говорил, я знаю о своих недостатках. В драке у меня нет шансов против такого человека как Алексей, и это еще без учета того, что Джон и остальные помогут ему предотвратить мой уход. Нехотя я сел напротив мисс Грин.

— Хорошо.

Теплота, которую она демонстрировала раньше, исчезла, осталась лишь холодная, расчетливая уверенность.

— Вам нужно понять кое-что, и первое, что у вас нет выбора в том, что будет дальше. Я говорю это не из жестокости, а вовсе наоборот. Чем быстрее вы это поймете, тем легче вам будет, как могут подтвердить профессора Миккельсен, Абернати и Пост.

— Что именно означает «кое-что»?

— Кульминацию вашего пребывания в «Бруэме». Я знаю, что вы думаете об этом как о получении должности и последующей долгой карьере преподавателя. Такова часть плана, но скорее, средство достижения цели, по крайней мере, с точки зрения университета. В конце концов, мы – коммерческая структура, и хотя продукт, который мы создаем, - это образованные студенты, их плата за обучение лишь частично покрывает все расходы. Поэтому у нас есть спонсоры, в частности - Нолан Йост. Именно из-за него вы здесь.

Я нахмурился, но промолчал, позволив ей продолжить.

— Не хочу показаться пренебрежительной, профессор Нельсон. Вы - прекрасный преподаватель, и любой колледж будет счастлив вас заполучить. Но… - она пожала плечами, - особые качества, которыми вы обладаете, означают лишь, что вы идеально подходите для нашей программы, и мистер Йост принял меры, чтобы вас взяли сюда на работу и предоставили быстрый путь к получению должности.

— Например, ваши статьи очень легко публикуются, не находите? Не сказать, что они плохие, но в журналах каждый год не так уж много свободных мест, а у вас никогда не было проблем с процессом публикации, не так ли? Вам также не приходилось сталкиваться, как многим молодым профессорам, с финансовыми и временными трудностями, связанными с воспитанием детей, по крайней мере не так, как вашим коллегам в других учебных заведениях.

— Видите ли, главный благотворитель университета считает, что мир станет лучше, если больше людей будут воспитываться в счастливых семьях и получать образование от таких квалифицированных преподавателей как вы, на протяжении всего своего детства, особенно если дети будут обладать определенными качествами, гарантированными генетикой. Хотя жюри еще не определилось с этой гипотезой, «Бруэм» с удовольствием сотрудничает с ним в оценке осуществимости его убеждений. Поэтому в наших интересах гарантировать, что у вас - счастливая, стабильная семейная жизнь, прежде чем вы сделаете следующий шаг в своем здесь пребывании.

Волоски на моем затылке встали дыбом.

— Что за «следующий шаг»?

— Мистер Йост и ваша жена пришли к соглашению, которое было достигнуто при моем посредничестве. Уверяю, она не хотела соглашаться, но я дала ей понять, что от ее решения и вашей способности смириться с ним зависит будущее вашей семьи. Они отправились в аэропорт, где сядут в его частный самолет и отправятся в другую страну… вам не обязательно знать, куда именно, главное, что мистер Йост все это время будет обращаться с ней как с королевой. Когда вернется через несколько недель, она будет беременна его ребенком. Вы оба будете растить этого ребенка…

— Хуя с два я это сделаю!

Я вскочил на ноги, ожидая, что бесстрастный русский бросится за мной, но он даже не дернулся. Вместо этого, повернувшись к двери, я обнаружил, что мне преградили путь Абернати и Пост. Если попытаюсь выйти, мне придется пробиваться через них.

Пока я обдумывал свои шансы, Миккельсен тихо сказал:

— Фил, мне очень жаль. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но… послушай, ты не первый. И даже не пятый. Пожалуйста, просто выслушай, что она скажет, а потом, я обещаю, если захочешь уйти, мы сразимся с обезьяной за тебя. Он надерёт нам задницы, но мы это сделаем. - Абернети и Пост торжественно кивнули в знак согласия, причем Абернети даже бросил взгляд на Алексея.

Грин вздохнула:

— Нет нужды в таком мачизме, джентльмены. Здесь никто никому не будет «надирать задницу». Какой в этом смысл, профессор Нельсон? Ты понятия не будете иметь, куда идти, если уйдете прямо сейчас, а как только я скажу то, что должна, вы сможете уйти. Правда в том, что до этого момента все было предопределено, а вот после него… Ну, для этого я и здесь. Чтобы рассказать вам, как все будет дальше.

— И как же?

— Как я уже сказала, ваша жена вернется через несколько недель, беременная ребенком от господина Йоста. Вы и она станете растить его вместе, как своего собственного. Вы останетесь в браке до совершеннолетия ребенка, а господин Йост обеспечит вам достойную компенсацию за эту работу. К восемнадцати годам вы с Элис станете миллионерами, а до этого времени никто из ваших детей не будет ни в чем нуждаться, когда речь зайдет об их здоровье, образовании или других потребностях в развитии. И, конечно же, «Бруэм» предоставит вам право на работу, это само собой разумеется.

Я фыркнул.

— Да, мне остается лишь смириться с тем, что мне наставляет рога нацистский извращенец.

Ее лицо исказилось в гримасе.

— Советую вам научиться не бросаться такими обвинениями, профессор. Мистер Йост - не больший нацист, чем я, и он не оценит подобные обвинения.

Закатив глаза, я ответил:

— Евгеника? Генетический фонд? Какой-то извращенный эксперимент «природа по сравнению с воспитанием»? Если он выглядит как утка и крякает…

Главная попрошайка прервала мою тираду.

— Это - бессмысленная трата времени. То, что вы думаете о нем, не имеет ни малейшего значения. Имеет значение лишь то, что вы решите делать дальше. Если согласитесь соблюдать условия, которые очень просты, то будете вознаграждены.

— На самом деле условия настолько просты, что я могу изложить их вам в одном предложении: представьте, что ребенок ваш. Вот и все. Когда вернется ваша жена, сделайте все необходимое, чтобы успокоить свою уязвленную гордость, а затем воспитывайте ребенка как своего собственного. Хотя у вас с мистером Йостом нет общих черт, вы достаточно близки, чтобы никто не догадался, что биологически ребенок не ваш. Держите его происхождение в тайне, не разводитесь и живите так, будто ничего этого не было.

— Пока этот сукин сын не захочет снова переспать с моей женой, так ведь?

— Нет. Условия предельно четкие. Ни вы, ни ваша жена не имеете права изменять, и это включает в себя дальнейшие связи с мистером Йостом.

— Это ведь он придумал эту чушь. Так что, может снова изменить условия.

Она пожала плечами.

— Возможно, но он никогда такого не делал. И сомневаюсь, что когда-нибудь сделает. Его цель - создать, как он думает, «королей-философов», о которых говорил Платон, сочетая его природные таланты с любящей опекой, на которую у него нет ни времени, ни умения. Разлад в семье не способствует достижению этой цели.

Я хлопнул кулаками по столу и прорычал ей в лицо:

— Тогда зачем вообще это делать, сука ебаная? Почему он вывозит мою жену из страны, чтобы трахнуть? Должны же быть люди, которых он бы смог найти и которые на самом деле хотели бы получить себе внебрачного ребенка богатого засранца!

Грин холодно посмотрела на меня.

— Я рассказала вам столько, сколько мне было позволено. Вам не требуется понимать его методику, профессор. Просто нужно следовать программе.

— А если я этого не сделаю?

— Если не сделаете… - она побарабанила пальцами по столу. - Полагаю, вы имеете в виду, если разведетесь с женой? Тогда не получите права на работу. Те же журналы, что раньше так охотно публиковали ваши исследования, будут отказывать вам в новых работах, и не взглянув на них. Ни один четырехлетний колледж вас не возьмет… вам повезет, если найдете место преподавателя в муниципальном колледже, и ни в одно из них, что находится в нескольких днях езды от «Бруэма».

— Разумеется, дети достанутся вашей жене, а все имущество, которым располагает ваша семья, будет разделено в лучшем случае 50 на 50. Если попытаетесь сделать камнем преткновения в судебном процессе ее неверность… Ну, скажем так, фирмы, в которых работает мистер Йост, с удовольствием работают безвозмездно ради правого дела, и они предоставят эту безвозмездную работу в таком объеме, что ни у какой вашей защиты не останется ни единого шанса.

— Я уверен, что вы не настолько глупы, чтобы заявить об этом в прессе. Это может быть… скажем так, «карьерным самоубийством». - Она сделала ударение на последнем слове, и я взглянул на Алексея. Впервые за весь вечер он улыбнулся, и у меня по позвоночнику пробежала дрожь.

Когда Грин, казалось, закончила свою речь, я ответил:

— Итак, для ясности: моя жена улетает в какое-то экзотическое место, чтобы трахаться с другим мужчиной. Я не имею права с ней развестись, не могу бросить работу, не могу никому об этом рассказывать, должен воспитывать сына нациста как своего собственного, а моя выплата будет через… какой срок? Немного денег через пару десятков лет?

Она наклонила голову набок, и я подумал, не выхватить ли мне нож для писем и не перерезать ли ей яремную вену, прежде чем до меня доберется русский.

— По существу все правильно. Есть и другие преимущества: миссис Нельсон согласилась сделать все, что вы потребуете, наедине, в разумных пределах, чтобы сохранить вашу гордость. На ближайшие несколько лет вам будет предоставлена определенная свобода действий, когда речь пойдет об отпуске и тому подобном. И это - не просто «немного денег», профессор… мистер Йост вложит в траст достаточно средств и проследит, чтобы он управлялся таким образом, чтобы выплата росла ежегодно в десятках процентов.

Грин поднялась и посмотрела на часы.

— К этому моменту они уже в полете. Как я уже сказала, все было предопределено с того момента, как вы подписали контракт на преподавание в «Бруэме».

Мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие или чувство вины, но я не мог бы в этом поклясться.

— Понимаю, что сейчас вы расстроены. Это - позолоченная клетка, и не стану притворяться, что это не так. Однако эта клетка позолочена настолько роскошно, что многие мужчины тут же променяли бы свое положение на ваше.

Я откинулся на спинку стула и пробормотал:

— Тогда почему этот сукин сын не выбрал одного из них?

Как будто я вообще ничего не говорил, комнатная собачка Йоста кивнула Алексею.

— Вы - умный человек. Уверена, что вы сделаете правильный выбор ради своей семьи и ради себя.

Выйдя из-за стола, она кивнула трем моим коллегам.

— Ваши друзья уже сделали это, и будут здесь, чтобы помочь вам справиться с трудностями. Это - ваша новая жизнь, профессор Нельсон. Она потребует некоторой адаптации, но в целом, думаю, вы найдете ее вполне комфортной, как только преодолеете первоначальный шок. - И с этими словами она ушла.

Пост закрыл дверь и сел по одну сторону от меня, а Абернати занял место слева. Миккельсен сел в кресло, которое освободила девочка на побегушках у Йоста, и порылся в столе Грин, где обнаружил бутылку виски, которую поставил в недоступном для меня месте. За бутылкой последовал квартет бокалов, но он наполнил только один, пододвинув его ко мне. Затем все сели, ожидая.

Я молча выпил, но лишь несколько глотков. На очевидные вопросы я мог ответить и сам. Почему остальные мне не сказали? Потому что Йост бы их наказал. Как давно это продолжается? Миккельсен получил должность в тот же год, когда Доротея стала вице-президентом по развитию, Пост - в следующем году, а Абернати - через год после этого. Это привело меня к первому вопросу, на который я не мог дать ответа.

— Где двое других?

Трое мужчин переглянулись между собой.

— Двое других? - спросил Миккельсен.

— Вы сказали, что я - даже не пятый, с кем он так поступил. Прошло шесть лет с тех пор, как эта сука захватила власть. Три… - я скривился, - четыре куколда. Должно быть еще двое мужчин.

— Ааа… - он выдохнул. - Пятый - Томпсон. Он… не в том психическом состоянии, чтобы быть сегодня полезным.

Абернати фыркнул.

— Как и любой из нас, - оскалился Миккельсен и поднял руки вверх. - Простите.

— Четвертый – именно из-за него мы вообще участвуем в этом процессе. Это - Джо Вашингтон.

Я сделал еще глоток и стал его смаковать, размышляя над тем, что из этого следует. За два года до этого Вашингтон покинул университет, обвиненный тремя студентками в торговле оценками за секс. Я плохо знала этого человека, но даже тогда мне было трудно поверить в эти обвинения. Он никогда не казался мне таким.

— Это… объясняет кое-что.

— Больше, чем ты думаешь, - зловеще произнес Абернати.

Миккельсен оскалился.

— Сейчас не время для…

— Как раз самое время! Не знаю, почему ты так не хочешь прислушаться к доводам разума, как будто вся эта заварушка не… - Абернати вздохнул, обращаясь ко мне с несчастной серьезностью. - Ты должен понять, что это - не то, из-под чего ты сможешь выбраться, и Вашингтон - идеальный пример того, почему. Это - не просто какой-то больной богатый ублюдок, получающий удовольствие, хотя я уверен, что и это тоже. Это - смертельно, мать его, серьезно, и Вашингтон стал наглядным уроком, устроенным Йостом для всех нас.

Профессор психологии, разгневанный так, как я его никогда не видел, выхватил бутылку у Миккельсена и налил себе.

— Посмотри, кого он выбрал. Терпеливые, методичные люди, которые любят преподавание, но не ту ерунду, что с ним связана: «публикуйся или погибнешь». Все примерно одного возраста, все женаты на женщинах, с которыми познакомились в колледже, у всех от одного до трех детей. Белые, со светлыми волосами и темными глазами, чтобы мы могли выдать его внебрачных детей за своих. Нас шестеро, и все мы подходим под это описание.

— Все, кроме Джо.

Отбросив стакан, он продолжил:

— Иногда он немного вспыльчив. Предпочитал научную и полевую работу преподаванию. Детей нет. Женат всего лишь пару лет. Черный, так что, никто бы не смог поверить, что ребенок Йоста - его. Впрочем, как и все мы, он был женат на белой женщине.

— Я думаю, хотя и не могу быть уверен, что это оскорбило Йоста, а поскольку ему нужен был тот, кого можно поставить в пример, он убил одним выстрелом двух зайцев: намеренно выбрал человека, который, как он знал, отвергнет его предложение и решит, что может идти своим путем, а Йост… Йост показал ему, что это не так.

— Почему не так? Он ушел, да, но он все еще мог… делать что-то еще. Может, не преподавать, но…

— Джо мертв. Год назад он «покончил с собой». Я знаю, что остальные из вас не проводили с ним много времени, но мы с ним занимались боксом в одном зале, и я никогда не встречал более жесткого, более решительного человека. Нет ни единого шанса, что он бы выбрал этот путь.

— Йост его убил. Я в этом уверен. Нанял кого-то, чтобы сделать это и обставить все как самоубийство. Я не могу этого доказать, но это не имеет значения. Даже если бы и смог, он бы выкрутился. Такие парни как он, никогда не видят последствий своих поступков.

Он наполнил свой стакан и снова отпил.

— А вот такие парни как мы, видят.

Я долго размышлял над этим. Раньше я сомневался, насколько завуалированная угроза Грина является блефом, но теперь у меня нет сомнений. Независимо от причин, по которым Йост выбрал Вашингтона, он послужил предупреждением для остальных. Возможно, достаточно большое число бывших профессоров из «Бруэма», оказавшихся мертвыми, спровоцируют расследование, но кто в здравом уме добровольно согласится стать вторым в следе, который, возможно, когда-нибудь приведет к Йосту? Никто, по крайней мере, не я. Отсюда вытекает следующий вопрос: Что, черт возьми, мне делать теперь?

***

Рейнхард Йост спросил:

— Я всегда хотел знать, как ты справился с тем, что отец сделал из тебя куколда?

За столом воцарилось молчание. Спустя двадцать три года после той ночи все участники процесса старательно избегали слова на букву «к», по крайней мере в общении со мной. Элис, сидевшая за столом напротив меня, отказывалась встречаться со мной взглядом. Доротея изучала свою тарелку; грибное ризотто моей жены лично для меня было любимым блюдом, но сомневаюсь, что оно заслуживало столь пристального внимания.

Нолан, однако, обратился к сыну напрямую, с ледяной ноткой в голосе.

— Я уже говорил тебе, чтобы ты не употреблял этого слова. Оно неуважительно и грубо. Филипп - наш хозяин и мой друг, а ты оскорбляешь его в его же доме?

Младший Йост, казалось, слегка струсил, но исключительно из-за выговора отца, а не из-за собственных действий.

— Проси прощения. Немедленно.

Младший неохотно подчинился.

— Простите, профессор Нельсон. Я не хотел проявить неуважения.

Рейнхардт, названный в честь своего прадеда, подчеркнул мой титул, даже когда извинялся, несомненно, пытаясь напомнить мне о моем месте в порядке старшинства. Я стал профессором благодаря его отцу, а он, единственный законный наследник семейного состояния, имеет надо мной власть по доверенности.

Он был не совсем неправ. В конце концов, в тот вечер мы собрались в моем загородном доме, чтобы обсудить, как он впервые наставил рога профессору из «Бруэма».

Я одарил Рейнхарда великодушной улыбкой.

— Все в порядке. твой язык, возможно, и грубоват, но ты не ошибся. Твой отец на самом деле сдела меня куколдом, как ты выразился. - Нолан попытался вмешаться, но я отмахнулся от него. - Все в порядке, старый друг. Я уже давно с этим смирился. Все это - вода под мостом.

Остальные четыре лица за столом удивленно переглянулись. Даже Элис, на собственном опыте убедившаяся, насколько тяжело мне было принять ее поступок, выглядела потрясенной. Одно дело - не комментировать трещину, которую она с Йостом при помощи Грин внесли в мой брак, совсем другое - открыто и даже с гордостью говорить о своем согласии.

Первым обрел голос Нолан, в котором недоверие смешивалось со слабым оттенком неодобрения, не соответствовавшим его словам.

— Я… рад, что ты смог меня простить, Филипп. И, конечно же, простить Элис.

С моих губ сорвался смешок.

— О, не знаю насчет «простить». Кое-чего ты не прощаешь, а просто оставляешь прошлое позади.

Его сын мягко поддразнил:

— Оставляешь прошлое позади? Или сбегаешь?

Нолан прошипел:

— Рейнхардт!

Покачав головой и усмехнувшись, я ответил:

— Нет. Я никогда не считал эротичной идею твоего отца и моей жены быть вместе. Среди нашей когорты не было куколдов по доброй воле. - Я закатил глаза. - Ну, может быть, профессор Мартин, но он всегда был чудаком.

Нолан усмехнулся; «извращенность» моего единственного коллеги, находившего сексуальное удовольствие в том, что его жена проводит время со старшим Йостом, всегда его раздражала, когда я поднимал эту тему.

Продолжая, я сказал:

— Нолан, твой сын задал вполне разумный вопрос, который может ему помочь, когда мы двинемся дальше. Я знаю, что обычно мы ограничиваем обсуждение дел до окончания трапезы, но, думаю, здесь можем сделать исключение. В конце концов, речь ведь идет не о деловой части сделки, не так ли?

Пока он обдумывал мою просьбу, я съел ложку ризотто. Это была всего лишь моя вторая ложка за вечер, хотя остальные уже съели половину или больше своих мисок… как хозяин, я взял на себя обязанность подавать блюда сначала телохранителю Йоста и дегустатору Алексею, а затем всем собравшимся гостям. Для такого небольшого сборища это означало салат, основное блюдо и десерт, а после в гостиной - фрукты и спиртное. Из-за еды и вина я часто оказывался в неловкой ситуации догоняющего, пока остальные разговаривали.

Элис заметила, как я нахмурился, жуя, и спросила:

— Что-то не так?

Я поднял палец и зачерпнул вторую ложку.

— Кажется, что-то… кислое. Да, кислое. Попробуешь немного?

Она взяла ложку из моей тарелки и недовольно скривилась.

— О, Боже. Кто-нибудь еще? - Каждый из группы попробовал еще по ложке из моей миски и покачал головой. - Прости, дорогой. Я принесу вам другую миску.

— Нет, все нормально. - Я похлопала себя по животу. – Останется больше места для десерта! И, кроме того, я могу говорить, пока вы едите. Если, конечно, ты не против, Нолан?

Он кивнул.

— Признаться, мне тоже давно любопытно. Но спрашивать об этом было как-то неловко, особенно если учесть, что за эти годы ты помог мне убедить других согласиться на эксперимент, а потом и на планирование. Я слишком ценил эту приверженность своему видению - и нашу дружбу, если уж на то пошло, - чтобы допытываться, но… - Нолан пожал плечами и развел руками, не желая заканчивать фразу.

— Очень мило с твоей стороны. Однако, учитывая, что Рейнхардт поднял эту тему…

Я встал, усмехнувшись про себя.

— Прости, но я всегда лучше читаю лекции, когда хожу. - Все вежливо закивали. - Как я уже говорил, вопрос справедливый, и он может помочь тебе, Рейнхардт, успешно сделать куколдом профессора Шофилда.

Он рассмеялся.

— Думаю, я и сам неплохо справлюсь.

Нолан рыкнул:

— Рейнхардт…

— Что? Ты делаешь вид, будто это очень важно. Ты ставил их в беспомощное состояние… Вот и я не вижу смысла беспокоиться об их чувствах.

В ответ на еще один свирепый взгляд отца он поспешно добавил:

— Без обид, профессор.

— Суть, - сказал я, - в том, чтобы сделать весь процесс как можно более безболезненным. Эксперимент твоего отца продолжается, семья воспитывает ребенка как собственного, и жизнь каждого продолжается. Если такова и твоя цель, то последнее, что тебе надо, - это сделать так, чтобы куколд испытывал неловкость, указывая на свою власть над ним. Доротея, а также его коллеги ясно дадут понять, как мало он контролирует свое будущее, уверяю тебя. Что-то большее было бы… за гранью ребячества.

То ли моя снисходительная улыбка, то ли мои слова заставили его нахмуриться.

— Понимание того, как мужчины, которых делал куколдами твой отец, смогли продолжить свою жизнь, полезно, и, как ты уже сказал, я справился с этим успешнее, чем все остальные. Учитывая это, я думаю, вы захотите понять, почему.

Я перечислил на пальцах все свои приобретения.

— Мы с Элис все еще женаты через четыре года после того, как твой сводный брат Ли уехал в колледж, и планируем быть в браке до конца жизни. Через три года после Ли у нас счастливо родился еще один ребенок, так что, это - вопрос не просто удобства, а любви. Оба храним верность, и ни у кого из нас не было интрижек на стороне. - Я усмехнулся. - За исключением очевидной, естественно.

Хрупкая улыбка Элис угасла, но я ободряюще посмотрел на нее, и она оживилась, а я продолжил:

— Почти все наши оставшиеся в живых сверстники развелись в тот день, когда ребенку исполнилось восемнадцать, а те немногие, кто не развелся, остались вместе ради видимости, или как соседи, или ради удобства. Никто из них не сохранил в своем браке ничего похожего на любовь.

— Если для тебя это не имеет значения, подумай о двух мужчинах, которые не выжили. Конечно, был бедняга Вашингтон, но он плохо подходил для эксперимента. А вот Тиг… - я пожал плечами. - Он казался идеальным кандидатом, но все мы видели, чем это закончилось.

Десятый член нашего клуба дождался вечера, когда его жена вернулась домой из поездки, застрелил женщину, едва она открыла дверь, а затем обратил оружие на себя.

Рейнхардт, казалось, остался равнодушен и к этому аргументу.

— Нельзя приготовить омлет, не разбив несколько яиц.

— Верно, - признал я, - но мужчины - не яйца. Если разбить яйцо неправильно, худшее, что может случиться, - испачканная столешница. Вашингтон и Тиг оба разбили яйца неправильно, и пострадали только они и миссис Тиг.

— Однако, что, если кто-то тихо сломается? Что, если кто-то будет страдать молча, ожидая летнего сбора средств в следующем году и возможности выплеснуть свой гнев на тебя? Или на всех нас? Преподаватели знают эти здания гораздо лучше, чем твои сотрудники службы безопасности, и для недовольного мужа не составит труда спрятать на себе пистолет или, не дай Бог, бомбу.

Я позволил себе самоуничижительный смешок.

— Признаюсь, каждый из нас думал об этом. В ту первую ночь, даже в тот первый год мы все ненавидели твоего отца, и наших жен, и колледж, и кукушонка, подброшенного в наш дом. Все мы вынашивали мысли о кровавой мести… думаю, это вполне естественно. Психологи, составлявшие профили, оплаченные твоим отцом, на самом деле подбирали мужчин, которые в конце концов смогли бы смириться с его поступками, но «в конце концов» может занять довольно долгое время. Даже если профиль безупречен, встреча с нужным человеком в неподходящее время может привести к… Ну, можно сказать, к «неблагоприятным исходам».

Увидев сомнение на его лице, я сменил тему.

— Кроме того, ты, конечно, хочешь, чтобы твое потомство процветало. Не хочу сильно хвастаться, но Ли на голову и плечи выше других детей твоего отца в академическом плане. Мы очень гордимся его успехами и хотели бы, чтобы и твои дети были столь же успешны.

Наконец, он нехотя кивнул. Гордость оказалась столь же мощным стимулом для сына, как и для отца.

— Отлично! Я знал, что ты станешь так же заботиться о своем потомстве, как твой отец - о всех из своего.

Рейнхард нахмурился, но ничего не сказал. Нолан, как и ожидалось, сиял.

Я погрузился в режим лекции, как в старые тапочки.

— Давай начнем с первого года или около того… как я уже говорил, это - критическое время. Если не брать в расчет Вашингтона, Тига и Мартина, мы с коллегами прошли схожий путь к принятию, хотя у каждого из нас эти вехи могли располагаться в несколько ином порядке.

— Сначала - ярость. Как этот богатый ублюдок посмел так с нами поступить? Я его убью! Я убью ее! Сожгу дотла колледж! Глупо, конечно… как ты правильно заметил, твой отец держал нас на мушке. Однако это была естественная реакция и необходимая часть процесса, как и наш гнев на тех, кто был раньше, но не добился кровавого возмездия… если бы они добились, нам бы, в конце концов, не пришлось терпеть этого унижения.

— Однако тот факт, что были и другие, кто страдал так же как и мы, доказал, что именно поэтому мы справились с этим так хорошо. Мужчины, которых дела куколдами твой отец, стали опираться друг на друга в поисках силы, понимания и руководства, как двигаться дальше.

— Большинство продолжало горевать. Самые ранние из нас горевали о крепких браках, которые, как нам казалось, мы построили, о достижениях, которыми мы так гордились, и о будущем, которого у нас нет. Но только когда к нашей группе через год после меня присоединился профессор Кляйн, мы начали горевать о правильных вещах.

— Кляйн, первый философ в нашей группе, помог нам лучше понять природу того, что мы потеряли. Твой отец не лишал нас счастливых браков или многообещающих карьер, Рейнхард. Вместо этого он лишил нас просто иллюзий. В ретроспективе понять это просто, но это укрепило нас: как отдельных людей, так и всю группу.

Увидев пустые бокалы на столе, я сделал паузу, чтобы их наполнили. Ни Доротея, ни я не употребляли алкоголь: долив в стаканы воды, я сделал долгий глоток, а затем вернулся к лекции.

— Далее мы перешли в этап избегания и отрицания. Большинство из нас стремилось заняться хобби, которое позволяет не сидеть дома, или выплеснуть свою агрессию, или почувствовать, что мы в какой-то мере «вернули себе свою мужественность». - Последнее я произнес с язвительной усмешкой. - Наши жены, зная, что успех всего предприятия зависит от нашего согласия, тоже оказывались полезными. Не так ли, Элис?

Моя супруга покраснела и захихикала от моего игривого подмигивания.

— Лично я с головой ушел в общественный театр и бег на длинные дистанции, а другие находили утешение в боевых искусствах, регби, играх и прочих занятиях. Они помогали, как и любовь к нашим детям. Хотя стимулом могли стать должность и богатство, их благополучие было превыше всего.

— Однако мотивация могла помочь лишь отчасти, нам все равно требовалось искать способы справиться с ситуацией, а все хобби в мире могли лишь отвлекать. В итоге мы справлялись как всегда: с помощью дисциплин, которым посвятили свою жизнь.

— Психологи копались в поведении участников, пытаясь найти объяснение, почему один из богатейших людей планеты затеял эту экстравагантную затею и почему наши, казалось бы, нормальные, любящие жены на это пошли… почему мы не восстали более решительно, если уж на то пошло? Философы размышляли о моральных и этических последствиях действий каждого игрока. Лингвисты… Ну, лингвисты были немного не в своей тарелке, если честно… этимология слова «куколд» довольно хорошо известна. Вместо этого они с головой окунулись в работу, и это проявилось как в успешности детей, отданных на их попечение, так и в продолжительности их браков после того, как дети достигли совершеннолетия.

— И все же мы старались работать вместе, пытаясь пройти свой путь как единая группа от начала и до конца. Если бы кто-то из нас столкнулся с этим в одиночку, он был бы подобен слепому, пытающемуся описать слона. В каком-то смысле мы таковыми и остались; моя теория, хотя и была понятна остальным, но не нашла всеобщего признания. Она отдалила меня от многих из них, особенно после того, как я всецело отдался ей. Однако, учитывая мой успех, я остаюсь верен своему фанатизму.

Рейнхард хмыкнул:

— Ладно-ладно. Так, в чем заключалось ваше решение? Чем вы так отличались от других?

Жестом руки я попросил его замолчать.

— Терпение. До этого я доберусь. В конце концов, перед нами весь вечер. - Вдалеке загрохотал гром. - При условии, что нас не унесет буря.

Я взглянул на Доротею.

— Раньше меня ближе всех подошел Миккельсен. Ты знала об этом?

Она отпила глоток воды и безмятежно улыбнулась.

— Нет, боюсь, что… Ну, моя роль всегда заключалась в том, чтобы сообщать плохие новости. Ты не хуже меня знаешь, что никто из профессоров со мной не разговаривал.

Пожав плечами, я признал:

— Верно. Но, если тебя это утешит, я думаю, что твое присутствие на самом деле помогало. У нас появился кто-то, кого мы сразу же возненавидели - и по времени, и по близости. И, Боже, как же мы тебя ненавидели! Я даже думал несколько лет назад, что Смайт убьет тебя, пока мы втроем не его схватили.

Она улыбнулась, но лишь едва заметно.

— Как я уже говорил, Миккельсен сказал мне следующее: «Ты должен думать об этом как о droit du seigneur (право сеньора – франц.)».

Нолан рассмеялся - коротким, мерзким смехом; он знал, что это значит. Доротея, похоже, тоже. Рейнхард и Элис вместо этого недоуменно посмотрели на меня.

— Этот термин, также иногда называемый prima nocta (первая ночь – лат.), относится к традиции, якобы практиковавшейся средневековыми дворянами. В ночь свадьбы крестьянской пары местный лорд, или барон, или кто там еще, мог потребовать, чтобы невеста провела первую ночь в его постели.

— Миккельсен утверждает, что мы находимся в том же положении, что и те мужчины, что видели, как забирают их жен дворяне. Мы можем попытаться восстать и взбунтоваться, но в лучшем случае увидим, как разрушаются наши жизни, а в худшем - как они заканчиваются. Кроме того, по его словам, бастарды дворян - и семьи, вырастившие этих бастардов, - часто получали подарки и привилегии от биологического отца. Его позицию можно сформулировать так: «склони голову, делай минимум, хватай, что можешь, и убирайся». Именно так он и поступил: развелся, когда его сыну исполнилось восемнадцать, получил свое вознаграждение и ушел на пенсию, чтобы отправиться в кругосветное плавание. Так поступило довольно много мужчин из нашей группы… его аргументы, надо сказать, были весьма убедительными.

— Учитывая превосходные гены Нолана, я могу приписать количество бросивших колледж и преступников среди сводных братьев и сестер Рейнхардта только приверженности моих коллег этой философии, особенно учитывая высокие показатели успеха биологических детей тех же профессоров. На самом деле, учитывая, каких успехов добились с Ли мы с Элис, я бы почти гарантировал это.

Выражение лица Нолана сначала стало опечаленным, но улучшилось, когда я заговорил о сыне, которого вырастил.

Решая, как продолжить, я мгновение пожевал внутреннюю сторону щеки, - нервная привычка, от которой мне так и не удалось избавиться, сколько бы лет ни пытался.

— Поначалу я тоже счел это убедительным и планировал поступить так, как предложил Миккельсен. Однако что-то в идее, лежащей в основе стратегии, грызло меня, какое-то маленькое несоответствие.

— Наконец, меня осенило: права сеньора не существует. Может быть, иногда это и бывало, когда дворянину приглянулась крестьянская невеста, но не массово. В исторических источниках, если оно и появляется, то всегда как что-то, что произошедшее «там», что-то, всегда делавшееся с кем-то еще и кем-то другим. Англичане утверждали, что это французская аристократия брала для себя жен своих крепостных, Геродот же утверждал, что это практиковали адирмахиды, и так далее.

— Я указал на это Джону, а тот, по сути, пожал плечами и сказал, что это может быть и мифом, но все равно поучительно. Когда он сказал «миф», ударила молния, если вы простите за каламбур. Знатные люди, начиная с тех времен, о которых сохранились письменные свидетельства, использовали мифы в качестве оправдания того, что именно они должны править, начиная с «божественного права королей» и заканчивая египтянами, утверждавшими, будто являются потомками богов или, в некоторых случаях, самими богами.

— И твой отец, Рейнхард, как и ты сам, - боги.

Все за столом посмотрели на меня так, словно я сошел с ума, поэтому я быстро добавил:

— Не в буквальном смысле! Скажу прямо, я не стану строить на заднем дворе святилище Нолану.

— Хотя… - я взмахнул рукой, указывая на дом, в котором мы сидим, - разве это не то же самое, в каком-то смысле? Я бы никогда не смог позволить себе этот прекрасный загородный дом без его щедрости. Он бы мог, если б решил, забрать мою жену и не дать взамен ничего, кроме презрения и угроз. Вместо этого он благословил меня большим количеством денег, чем может понадобиться большинству людей, и карьерой в том деле, которое я люблю, в обмен на жертву. Хотя, как ты сказала мне в ту первую ночь, Доротея, это не такая уж и маленькая жертва, на которую пошли бы многие мужчины.

Рейнхардт фыркнул:

— Итак, мой папа - Бог. Значит, я - Иисус?

Я одарил его легкой усмешкой.

— Нет, не совсем. Я вижу вас обоих скорее как греческих богов. Греки - да и большинство дохристианских культур в этом регионе, если уж на то пошло, - относились к богам как к воплощениям природных или культурных сил, которые они не могли контролировать или понять, но также видели в них и существ, чем-то похожих на людей, просто… «больших»… Более могущественных, естественно, но и с большими аппетитами, большими страстями и тому подобным. Они по-прежнему практиковали четыре вида жизни: драться, драпать, жрать и… спариваться, но делали это в более широком смысле.

Нолан выглядел заинтригованным и удивленным, но его сын все равно покачал головой.

— Это безумие.

Я жестом указал на мужчину, навязавшему мне своего ребенка.

— Если бы твой отец захотел, то мог бы следить за каждым моим шагом в любое время суток? Мог уничтожить меня одним лишь словом? Разрушить мою карьеру, убить, бросить в тюрьму или «покарать» любым иным способом? Может ли он благословить меня богатством, женщинами, успехом и славой? Мы оба знаем ответ на этот вопрос: он может сделать все это, проявив лишь каплю своей силы.

— А что могу с ним сделать я, даже если отдам свою жизнь? Убить? Возможно, но в лучшем случае я войду в историю как сумасшедший, убивший миллиардера-филантропа, в то время как его после смерти будут превозносить.

— Сколько у него приверженцев в социальных сетях, повторяющих его заявления обо всем на свете? Сколько людей, в остальном нормальных, рациональных, готовы принять пулю за него, несмотря на то, что он - всего лишь успешный бизнесмен? В любое другое время, в любом другом контексте разве мы бы не назвали это поклонением?

— Это видно даже из указа, который он дал мне и моим коллегам: «Воспитывайте моих отпрысков в стабильной семье и храните в тайне мою с ними связь, и я вас вознагражу». Он не предложил никакого соглашения о нераспространении информации, никаких конкретных указаний, никакого способа даже узнать, выполняем ли мы его требование, кроме внутренних ощущений. Это - не договор, который нужно понимать, это - заповедь, которой нужно подчиниться, иначе…

— Твой отец - не благородный лорд. Он - не король, претендующий на божественное происхождение, и не политик, произносящий банальности о Боге, чью церковь он посещает только ради того, чтобы поддержать свой избирательный блок. Он соблюдает законы лишь тогда, когда это удобно, и заставляет людей создавать те, что выгодны ему. Единственные, кто по-настоящему ему противостоять может, - другие боги, люди с такой же властью и богатством, которые поддерживают между собой мирное сосуществование, чтобы не навредить своему пантеону.

— Если взять все это в совокупности, как бы ты назвал такого человека, если не богом?

Рейнхардт, нахмурившись, задумался, а затем усмехнулся, когда до него дошел смысл сказанного.

— Значит, боги, да? Я и он?

— Да, – усмехнулся я. - Я склонен думать о вас как о Зевсе и его сыне, Аресе.

Доротея поперхнулась водой в середине глотка. Элис похлопывала ее по спине, издавая успокаивающие звуки, пока мисс Грин не проговорила:

— Простите. Не в то горло, - и жестом велела мне продолжать.

— Любящая жена Зевса, Гера, родила ему Ареса, но царь богов был распутным бабником. У него было много других детей, около ста, и почти столько же женщин. Обычно, хотя и не всегда, дети, рожденные богами от других богов или мифологических существ, также становились богами, но те, кто рождался от смертных женщин, были так называемыми полубогами. Худшими из них были такие как Нарцисс, человек настолько самовлюбленный, что в его честь назвали психическое расстройство. Лучших, однако, мы чтим и по сей день: Ясон, Орион, Ипполита и, конечно же, Геракл, которого вы, возможно, знаете его по римскому имени Геркулес.

Я снова отпил из своего бокала, чтобы утолить жажду; даже после многих лет чтения лекций мне всегда требовалось какое-нибудь питье.

— Как только я смирился с этой реальностью, с тем, что Нолан может быть богом, я понял, что единственно разумное, что можно сделать, - это принять свой статус. Даже короли, по крайней мере разумные, знали, что против богов лучше не идти.

— Минос, например, прожил счастливую жизнь, пока не отказался принести в жертву Посейдону особенно великолепного быка, после чего на него обрушился гнев богов: жена царя Миноса, Пасифая, была принуждена Посейдоном к спариванию с этим быком; по некоторым рассказам, больше Минос ее никогда не мог удовлетворить. В результате этого спаривания Пасифая родила чудовищного минотавра Астерия, которого Минос заточил в лабиринте, пока герой-человек Тесей не убил его.

— Я не хотел стать Миносом, проклятым за то, что не смог принести жертву, и прожить несчастную жизнь, пока не избавлюсь от чудовища, живущего под моей крышей. Вместо этого я решил стать Амфитрионом, человеком, вырастившим Геракла. Амфитрион - тоже царь - был сделан Зевсом куколдом. Он бы мог изгнать получившегося отпрыска, как это делали другие мужчины в подобных ситуациях, но вместо этого решил вырастить Геракла как своего собственного, обучив его быть воином, как его приемный отец, и обуздав излишества его олимпийского наследия.

— Едва я возомнил себя Амфитрионом, как все остальное встало на свои места. Амфитрион и Алкмена, его жена, оставались вместе до самой его смерти, и у них даже родился еще один ребенок. Царство его процветало, и он воспитал одного из величайших героев всех времен. Почему я должен желать для себя меньшего? Пришлось ли мне чем-то пожертвовать, чтобы это получить? Безусловно. Но, как помог мне понять профессор Клейн, единственное, чем я реально пожертвовал, - это своими иллюзиями.

— В этом и заключается секрет моего успеха. Не просто осознав свое бессилие перед лицом современного греческого бога, а приняв его, я получил все, что только мог пожелать: богатство, любящую жену, успешную карьеру и признание большинства моих сверстников. Мои биологические дети, за исключением младшего, уже успели оставить свой след в мире, как, я уверен, и Ли. Общественность никогда не узнает, что у моего Геракла другой отец, так что, его подвиги, по крайней мере частично, будут отражением и меня. Почему я должен быть менее чем доволен таким исходом?

Рейнхард усмехнулся:

— Потому что твоя жена трахалась с другим мужчиной!

— Рейнхардт! – я решил, что Нолан сейчас его ударит, но вместо этого он повернулся ко мне. - Филипп, прости. Я… я польщен тем, что ты обо мне такого высокого мнения. Нам с сыном предстоит долгий разговор о его поведении.

Я отмахнулся от его опасений.

— Он молод… в его возрасте у меня была такая же реакция. Со временем Рейнхард поймет, как мало значат случайные измены… в конце концов, жены постоянно изменяют своим мужьям. Это случается и с лучшими из нас, согласен?

Нолан глубоко нахмурился, и на мгновение в его глазах появилось отсутствующее выражение, словно он вспомнил что-то давнее. Но потом на лице его появилась улыбка, которая не совсем коснулась его глаз, и он рассмеялся.

— А и правда.

Взяв свою тарелку, я спросил:

— Десерт?

Пока мы наслаждались крем-брюле, разговор перешел на другие темы, и мы смеялись и шутили, пока я наливал вино и осуществлял свое намерение забить свой желудок десертом. После этого мы переместились в кабинет, где трое мужчин, к которым присоединилась Доротея, строили планы, как Рейнхардт будет делать куколдом моего протеже, молодого профессора классических исследований, который мне очень нравился.

К тому времени гроза снаружи превратилась в настоящую бурю, но мы практически не обращали внимания на ее ярость. В обычной ситуации Доротея отправилась бы домой, но у нас хватало комнат для всех, а поскольку Нолан и Рейнхардт все равно собирались остаться на ночь, еще один гость не стал бы помехой.

Посреди ночи почувствовал себя плохо первый из нашей группы. Элис едва успела добежать до уборной, как ее настигло пищевое отравление. После того как ее вырвало в третий раз, у нее не хватило сил подняться с прохладного кафеля пола. Мне удалось уложить ее в постель, но и мне стало плохо, и я едва успел вернуться в уборную.

В течение ночи все мы, включая Алексея, страдали от одних и тех же симптомов. К утру, однако, они в основном прошли, остались лишь усталость и легкое подташнивание. На обильные извинения Элис в основном последовали негромкие, но, похоже, искренние заверения в том, что наши гости не питают к нам никакого зла. Впрочем, даже если бы и питали, свите Йоста пора было отправляться в путь, на ежегодное африканское сафари, всегда следовавшее за одним из таких запланированных ужинов.

Через три дня нас с Элис опять охватили желудочные спазмы и рвота, еще более сильная, чем прежде. Я позвонил в службу 9-1-1, и машины скорой помощи доставили нас обоих в больницу. Через несколько часов симптомы у Элис стали намного сильнее, чем у меня, и персонал поместил нас в разные палаты. Врачи бросились выяснять причину нашего недомогания, и серьезное выражение лица одного из них, посетившего меня после того, как нашли причину, сказало все, что мне нужно было знать.

Он тихо спросил:

— Возможно ли, что в последние несколько дней вы и ваша жена ели какие-нибудь лесные грибы?

— В прошлые выходные Элис приготовила грибное ризотто. В основном, она использует покупные ингредиенты, но грибы собирает в окрестных лесах.

На моем лице отразился ужас понимания. Из прочитанного я знал, что отравление аматоксином вызывает печеночную и почечную недостаточность, проявляющуюся сначала рвотой и диареей, а затем коротким периодом, когда симптомы стихают. Однако, как и при радиационном отравлении, этот период благополучия – иллюзия… просто ущерб уже нанесен, поэтому организм перестает бить тревогу.

Я также знал, что силибинин, принятый перед употреблением Amanita bisporigera, может несколько ослабить действие аматоксина.

Я возмущенно воскликнул:

— Но она же годами собирает лесные грибы! Как… Как она могла?.. У нее же диплом биолога, ради всего святого!

Пожилой доктор вздохнул:

— Здесь ошибиться довольно легко. Даже эксперты иногда ошибаются. Поэтому мы и говорим людям, чтобы они не… - он покачал головой. - Кто-нибудь еще ел ризотто?

— У нас были гости. Доротея Грин, вице-президент по развитию компании «Бруэм», Нолан и Рейнхардт Йост… - Брови доктора взлетели вверх. - И их телохранитель, Алексей. Сейчас они за пределами страны, на сафари в Африке.

— Мистер Нельсон, Йосты - ваши друзья?

— Да. Во всяком случае, Нолан - точно.

Я стиснул зубы, когда накатила волна тошноты.

— Он - спонсор университета.

Доктор вздохнул.

— Мне жаль говорить вам об этом, но… Нолан Йост скончался прошлой ночью. Сегодня утром об этом говорилось в новостях. Там не сказали, почему, но…

— О, Боже! – застонал я, пытаясь сесть. - Доктор, мне нужно увидеть свою жену.

— Боюсь, я не могу этого допустить, мистер Нельсон. Вам нужно отдохнуть, а она… Боюсь, ваша жена - в коме, сэр.

На следующий день в больницу с теми же симптомами попала Доротея. В конце концов, приехала полиция… Хотя врачи и пытались удерживать их подальше, смерть Нолана, а через день Алексея и еще через день Рейнхардта означала, что случайное отравление должно переквалифицироваться в расследование убийства, особенно когда выяснилось, что лишь один из участников ужина избежал всех повреждений печени и у кого почти не пострадали почки.

Я старался быть как можно более откровенным, сказав, что моя еда имела странный вкус, который сможет подтвердить Элис, если когда-нибудь очнется. Этого не случилось: она умерла в тот же день, что и Рейнхард, примерно в то же время, когда я смог встать на ноги. Узнав о ее смерти, я открыто горевал, плача от несправедливости всего этого... Друзья семьи сообщили об этом нашим детям, которые стали собираться домой.

Едва я встал на ноги, как мне захотелось как можно скорее покинуть больницу и вернуться в свой дом. Только не в загородный - туда бы я никогда больше не ступил, если бы мог. Однако не успел я уйти, как одна из медсестер сообщила мне, что Доротея попросила меня поприсутствовать в ее палате. Учитывая все произошедшее, я, конечно же, навестил ее. Иначе это выглядело бы подозрительно.

Войдя в палату, я обнаружил, что она тихо спорит с мужчиной, который смутно казался мне знакомым, но кого я не смог идентифицировать.

— Доротея, ты не можешь…

Даже сквозь боль ее пренебрежительный тон звучал почти царственно.

— Могу, и сделаю.

Ее голос смягчился.

— Пожалуйста, Джеральд. Я знаю, что делаю. Очень скоро все это не будет иметь значения…

Она увидела меня и попыталась улыбнуться.

— Филипп. Спасибо, что пришел. Это - Джеральд Аткинс, мой адвокат.

Адвокат, пожилой мужчина с седой бородой, кивнул мне.

— Мистер Нельсон.

Я кивнул в ответ, затем обратился к его клиентке.

— Доротея, мне очень жаль…

Она рассмеялась:

— В самом деле?

Я открыл рот, чтобы подтвердить свои слова, но вместо этого она обратилась к своему адвокату:

— Отдай ему это, а потом уходи.

Видя его колебания, она повторила:

— Уходи. Я - уже большая девочка, Джерри. Пожалуйста. Просто делай то, что я говорю.

Аткинс похлопал ее по руке и грустно улыбнулся, а затем направился ко мне. В руках у него были два конверта, один из которых он вложил мне в руку, а другим потряс перед моим лицом.

— После смерти мисс Грин я передам это в полицию. Если тронете хоть один волос на ее голове, сэр, я…

— Джерри! - Он оглянулся на нее. - Все в порядке. Он ничего мне не сделает. А даже если бы и сделал, я это заслужила. Филипп - хороший человек, и даже когда узнает, что я сотворила… Ну, я не могу представить, что он нападет на умирающую женщину. Ему остается лишь ждать. Иди и закрой дверь.

Ее адвокат бросил на меня последний предупреждающий взгляд, затем повиновался. Когда он ушел, я попытался еще раз извиниться.

— Доротея, еще раз прости меня за…

Она подняла руку, призывая меня к молчанию, и кивнула на стул.

— Прочти это, потом поговорим.

Я сел, вскрыла печать на конверте и сделал все, как она велела.

Кого это может касаться:

Я, Доротея Грин, признаюсь в преднамеренном заслуженном убийстве Нолана Йоста, Рейнхарда Йоста и Алексея Ивановича. К своему вечному стыду, я также признаюсь в убийстве Элис Нельсон и нанесении тяжких телесных повреждений моему другу, Филиппу Нельсону. Надеюсь, когда прочтет это, он сможет меня простить.

Нолан Йост издевался надо мной физически, эмоционально и сексуально на протяжении всей моей карьеры, как когда я работала непосредственно на него, так и позже, в качестве его связной в Университете Бруэм. Он угрожал разрушить мою карьеру, если я не подчинюсь всем тем больным извращениям, которым он хотел меня подвергнуть, и причинить вред моей семье и друзьям, если я попытаюсь уйти от него или сообщить о его действиях в полицию. Много раз я подумывала о самоубийстве, но Нолан сказал, что расценит это как добровольный уход с работы и, следовательно, все равно отомстит моим близким.

Нолан также пообещал, что, как только он выйдет на пенсию, я буду свободна… я цеплялась за эту надежду, сколько могла. Однако недавно он сообщил, что передаст мой «рабский контракт», как он его называл, своему сыну Рейнхарду вместе с браздами правления его компанией. В тот момент я поняла, что освободить меня может лишь его смерть или моя, и что я не позволю ему подвергнуть кого-либо еще тем жестокостям, что он обрушил на меня.

Я не жалею о том, что стала причиной собственной гибели, расправившись с этим монстром, но не могу простить себя ни за смерть Элис, ни за ту тень подозрения, под которой бы жил Филипп, если бы я не выложила все начистоту с помощью этого признания.

За несколько недель до ужина в их доме я предложила Элис приготовить грибное ризотто, планируя подсыпать в миски Нолана и Рейнхардта измельченные ангельские грибы в надежде, что их смерть можно будет выдать за трагическую случайность.

К несчастью, я не рассчитывала на исключительное гостеприимство Нолана. Он отказался разрешить мне помочь ему с подачей еды, и я запаниковала. Нолан планировал объявить о своем уходе на пенсию после того, как они с сыном вернутся с ежегодного сафари. Опасаясь, что мне не удастся организовать еще одну попытку, я отравила всю кастрюлю ризотто, отлучившись во время подачи салата.

Я молюсь о том, чтобы Элис взглянула на меня с небес с милосердием за то, что я с ней сделала. Я также молюсь, чтобы Нолан, Рейнхард и Алексей горели в аду за то, что сделали со мной.

Вместе с этим письмом мой адвокат Джеральд Аткинс представит доказательства физического насилия Нолана надо мной, а также многочисленные незаконные и квазизаконные деловые сделки, которые я задокументировала и свидетелем которых была лично. Кроме того, будучи связной Йоста с «Бруэмом», я могу подтвердить, что он использовал свои благотворительные пожертвования университету как способ отмывания денег для некоторых из этих предприятий, а также давал взятки университетским чиновникам, чтобы те смотрели на это сквозь пальцы. Это я тоже подтвердила документально, и мой адвокат предоставит соответствующие документы.

Да смилостивится Господь над моей душой.

Доротея Грин

Я с недоверием посмотрел на ненавистную комнатную собачку Йоста, женщину, направиышую меня на этот путь. Она слабо улыбнулась в ответ, а затем прошептала:

— Рада, что это ты. - Я напрягся, услышав это замечание, а она тихонько рассмеялась. - Не волнуйся, я не жду от тебя признания. Ты так долго всех нас дурачил, и я знаю, что теперь ты не сдашься.

Сложив бумагу и положив ее обратно в конверт, я ответил:

— Понятия не имею, о чем ты.

— Конечно, не имеешь. Ты и впрямь одурачил его, знаешь ли. Мистер Йост верил в твое полное обращение до самого конца и все это время насмехался над тобой. Он был жесток… дружелюбное, благодушное лицо, которое он изображал, было… Ну, он думал, что одурачил и всех остальных. Но на самом деле он был, как ты уже давно сказал, «нацистским извращенцем». Боже, как приятно, что я могу сказать это кому-то еще, не опасаясь расправы.

Я равнодушно пожал плечами.

— Нолан был противоречивой фигурой.

Доротея долго смотрела на меня, а потом тихо сказала:

— Тяжело, когда так долго приходится притворяться. Мне тоже приходилось, но только когда я была рядом с ним или когда он всплывал в разговоре. А вот ты… - Она посмотрела в окно. - Боже, через что ты прошел. Через что мы заставили тебя пройти. У тебя никогда не было передышки, чтобы побыть одному… ты должен был следить за собой перед женой и детьми, а также терпеть насмешки коллег, считавших тебя продажной шкурой.

— У меня, по крайней мере, было время быть собой дома, хотя это была одинокая жизнь. Мистер Йост позаботился о том, чтобы это было так. Он…

Доротея остановилась, и на ее лице расплылась странная, маниакальная улыбка, сменившаяся громким смехом, быстро сменившимся приступами боли. Я с некоторым удовлетворением наблюдал за этим, пока ей не удалось опять заговорить:

— Даже сейчас я все еще держусь за то, что от меня требуется. Мистер Йост. Я с трудом могу называть дьявола по имени. Вот кем он был - дьяволом, и я продала ему свою душу.

— Меня не особенно интересует твоя душещипательная история, Доротея.

Я встал, и Главная попрошайка сделала то, что у нее получалось лучше всего:

— Пожалуйста! Пожалуйста, Филипп. Я беру вину за это на себя. Разве это не дает мне право…

Не в силах сдержать свой гнев, хотя бы на мгновение, я прошипел:

— Это ничего тебе не даст! Я тебе ничего не должен!

Затем, устыдившись и испугавшись того, как легко я сломался, я вернул себе самообладание и ровным голосом сказал:

— Я пришел сюда из вежливости к коллеге, но поскольку ты убила мою жену, я не вижу причин…

Доротея с трудом приняла сидячее положение.

— Что ты?..

Она стала развязывать узлы, удерживающие больничный халат запахнутым.

— Прекрати. Не знаю, что вы делаешь, но ты должна…

Халат упал, заставив меня замолчать.

Должно быть, когда-то Доротея была красива… ее лицо все еще было красивым, хотя и зрелой красотой женщины за пятьдесят. Ее тело сохранило ту стройность, что привлекла мое внимание при первой встрече с ней, за много лет до того, как я узнал о планах ее хозяина в отношении меня. Однако все это было омрачено неровными шрамами разных форм и размеров, проходящими почти по всему ее торсу. В некоторых местах на ее теле были глубокие царапины, в других шрамы напоминали длинные извилистые тропы или притоки рек. Возраст шрамов тоже был разным, и тело ее представляло собой лоскутное одеяло из стареющей, покрытой пятнами плоти.

Она грустно улыбнулась, глядя на мой изумленный взгляд, и пробормотала:

— Я тоже страдала. Не так как ты, но я скрывала свою боль, как и ты свою.

— Это сделал с тобой Йост?

— В каком-то смысле.

Доротея засунула руки обратно в халаи и снова принялась его завязывать.

— Я не могла… У меня не было возможности справиться. Не на кого положиться и не от кого получить сочувствие. Каким бы жестоким ни был Йост по отношению к тебе и твоим коллегам, вы, по крайней мере, были друг у друга. Как минимум, у вас были ваши дети и даже, как ни странно, ваши жены. Может быть, последнее и было слабым утешением, но слабое утешение всяко лучше, чем никакое.

Завязав халат, Доротея улеглась на кровать, морщась от напряжения.

— Я поступила на работу в фирму Йоста сразу после окончания колледжа. Если честно, продвигалась по карьерной лестнице быстрее, чем следовало бы. Думала, что привлекла его внимание своим мастерством и драйвом, но все это время он присматривался. Он пришел ко мне и сказал, что у него есть особый проект, над которым он хочет, чтобы я поработала несколько лет, и что если соглашусь, он позволит мне диктовать свои условия.

— Я была бы сумасшедшей, если б не ухватилась за это предложение, поэтому я подписала соглашение о нераспространении информации, и лишь тогда он рассказал мне о моей роли. Мне не понравилось то, что он задумал, но он заверил, что это - ради общего блага и что составленные им психологические профили гарантируют, что в деле будут участвовать лишь те мужчины, кто легко смирится с тем, что он намерен с ними сделать. Так что, я согласилась… тогда все еще будучи очень заинтересованной, признаю.

— Первым был Миккельсен, и с ним все прошло довольно хорошо. Не очень, но он справился с этим и даже преуспел на своем пути. Я сказала Йосту, что мне не по себе, но он настаивал, что если я ему просто доверюсь, то пойму, что он прав. Наблюдая со стороны, как он проделал тот же трюк с двумя следующими мужчинами, я все еще испытывала дурные предчувствия, но они оба, казалось, справились … со временем.

— В то же время, когда я говорила с Йостом о своих планах после работы в «Бруэме», он всегда подбадривал меня. Я говорила себе, что мне просто нужно еще немного продержаться, и, возможно, он устанет от своего «эксперимента». Я не понимала, каким злом он был, пока не стало слишком поздно.

— Вашингтон, - догадался я.

Доротея кивнула.

— Психологи прямо указывали в его досье, что он может совершить что-то ужасное. Я пришла к Йосту и сказала ему об этом, но он ответил, что на Вашингтона у него другие планы и что я должна ему доверять.

— Нолан мог быть таким… убедительным. Харизматичным. И всегда относился ко мне с уважением, чего я жаждала с тех пор, как была «заносчивой черной лесбиянкой», как выразился один из моих соперников в колледже. Ты знал его только как ублюдка, разрушившего твою жизнь… для меня же он был героем, и мой герой сказал, что все образуется.

— Поэтому я ему поверила. Я согласилась. А потом Вашингтон поступил именно так, как предлагалось в профиле, за исключением того, что там вовсе не указывалось, что он покончит с собой. Я ворвалась в кабинет Йоста, и он рассмеялся. Чего, мол, ты ожидала от недочеловека-полукровки? Он не справился с давлением… такие, как ты, никогда не справляются.

— Он насмехался надо мной. Сказал, что я соучастница всего этого, и что если попытаюсь обратиться в полицию или прессу, он позаботится о том, чтобы все угрозы, что он обрушил на своих «подданных», были для меня в двойном размере. Затем сказал то, что пробрало меня до костей: «Будь хорошей маленькой негритянкой и знай свое место, и если сможешь это сделать, возможно, однажды я сам спарюсь с тобой и улучшу твою кровь».

— Господи, - выдохнул я.

Доротея кивнула, в ее глазах заблестели слезы. Затем она глубоко вздохнула, закрыла глаза и потерла переносицу. Вернулась маска, которую я видел на протяжении десятилетий.

— Я всегда хотела детей, но будь я проклята, если позволю ему прикоснуться к себе, поэтому, как только смогла, я записалась на операцию по перевязке маточных труб. Со своей девушкой я тоже рассталась, и с тех пор у меня были лишь спорадические интрижки, но не настолько продолжительные, чтобы дать Йосту дополнительны рычаг воздействия. Я позволила угаснуть большинству моих связей с подругами, но у него все еще оставалась моя семья.

— Я ничего не могла сделать, чтобы утешить тех, кому он причинил боль, кроме как стать ненавистной для них, поэтому я так и поступила. Каждый вечер я произносила речь, которую читала одному из тех, кого он атаковал, шла домой, брала нож и… - Ее слова оборвались, жест в сторону искалеченного тела сказал все. - Это - совсем иная боль, нежели тупая боль от ощущения себя загнанным в ловушку на протяжении многих лет, но если каждый из вас должен испытывать эту острую, внезапную мучительная боль, я решила, что должна испытать и я… по-своему.

— Боже, как же я хотела его убить. Как сильно покончить с собой. То, что я написала в письме - отчасти правда. Слава богу, не части сексуального насилия - его я вписала, чтобы все выглядело более гнусно, чтобы люди обратили на это внимание.

Но Йост ясно дал понять, что, если я покончу с собой, он продолжит прогонять людей через свой больной эксперимент, заменит меня другой «дворняжкой», с которой сможет жестоко обращаться, и выместит свое недовольство моей «слабостью» на моей семье так же верно, как если бы я уволилась. И я знала, что если убью Нолана, за него отомстит Рейнхардт, хотя и ненавидит своего отца.

Она усмехнулась.

— Кстати, ты был великолепен. На ужине, то есть. Все время просто сидел и оскорблял их в лицо, а идиоты принимали это за похвалу… Зевс и Арес! Боже, я едва держалась, чтобы не упасть со стула от смеха. Хищный царь с моралью двухлетнего ребенка и его жестокий, кровожадный сын.

— И еще эти подколы о том, что Нолан так хорошо заботился о своих детях, даже когда бросил Рейнхарда на попечение нянек и репетиторов? Боже, я думала, этот маленький засранец перевернет стол.

Я позволил себе небольшую улыбку, и это заставило ее снова захихикать.

— А как насчет того, что все остальные маленькие ублюдки Нолана оказались отбросами общества, за исключением того, которого вырастил ты? Кстати, это была отличная оговорка.

Я пожал плечами.

— Это было небольшое притворство, в котором не было необходимости.

— Может, и нет, но, должно было, мне было приятно.

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Ее внезапный смех перерос в очередной приступ кашля… Когда он утих, я протянул ей стакан воды, который наполнил, пока она билась в конвульсиях на смертном одре. Она улыбнулась в знак благодарности и сделала большой глоток, а затем сказала:

— Я поняла, что ты - не тот новообращенный, за которого принимал тебя Нолан, но не могла понять, почему ты пошел на риск тем вечером. Когда мы слегли с «пищевым отравлением», я подумала, не сделал ли ты нечто… большее, но…

Она покачала головой.

— Потом, когда услышала, что Элис - в больнице, а Нолан умер, я все поняла. Я не просто поняла, что ты сделал, но и почему. Почему стал изгоем среди коллег со своим «решением», почему завел еще одного ребенка от жены, почему завел дружбу с ним, все это. Даже твой выбор хобби - бег на длинные дистанции, - это чтобы у тебя было время все спланировать в одиночку… и общественный театр, чтобы у тебя появились навыки, необходимые, чтобы так долго держать фасад перед всеми.

Доротея заговорщически улыбнулась.

— Йост поставил в моем кабинете жучки, знаешь ли. Он любил проигрывать записи с рассказами мужей и заставлял меня слушать их вместе с собой, как только показал мне, кто он такой на самом деле. После этого он их уничтожал; думаю, частью его фетиша было сохранение тайны или контроль над теми, кто знает.

— Я все еще помню, что сказал Абернати в ту ночь, когда я сказала тебе, что Элис и Йост улетели на его самолете. Он сказал, что в качестве жертв Йост выбрал группу «терпеливых, методичных мужчин». И вот теперь один из них показал ему цену его высокомерия, используя именно те качества, ради которых он их выбрал.

Ее тон стал печальным.

— Я бы хотела, чтобы мы стали друзьями. Мне хочется думать, что, возможно, если бы мы выбрали разные пути в жизни, то могли бы ими стать. Знаешь, я тоже люблю мифологию… еще в колледже я жалела, что вместо этого мне пришлось заниматься бизнесом.

— Я не буду… не могу просить тебя простить меня. Я бы никогда этого не сделала, потому что на твоем месте простить бы не смогла. И ты прав, ты мне ничего не должен, но я все равно хотела бы попросить тебя об одолжении.

Я недоверчиво посмотрел на нее.

— Каком?

— Ничего сложного. Я… - она с трудом сглотнула, - я устала. Мне больно просто… жить. Но мне уже давно больно жить, и я готова покончить с этой жизнью. Не думаю, что она продлится долго, и я этому рада.

— Но… не расскажешь ли ты мне предание? Одно из своих любимых? Возможно, я и не заслуживаю утешения, но все равно попрошу тебя об этом.

Часть меня, большая часть, подумывала о том, чтобы встать и покинуть палату, не говоря больше ни слова. Неважно, как она попала под его власть, она помогала Йосту меня мучить. Другая часть, гораздо меньшая, подумывала о том, чтобы попросить у нее прощения, но я не мог, по крайней мере сейчас. Оставалась последняя, самая большая часть, та, что видит в ней родственную душу, монстра, созданного по чужим замыслам, но в конце концов попытавшегося стать героем. Или, возможно, героем, которого обстоятельства вынудили стать чудовищем.

Тихим голосом, словно рассказывая одному из своих детей сказку на ночь, я спросил:

— Это - новое предание. Новый миф. Ты не против?

— Новое?

— Студенты приходят на мои занятия по разным причинам, но чаще всего из-за фильмов или книг: например, диснеевского фильма о Геракле или комиксов о Чудо-женщине. Это - важные отправные точки… в конце концов, у греков было множество различных версий их собственной мифологии. Однако совсем недавно многие рассказывали мне об игре под названием «Аид».

— Однажды я сыграл в нее - точнее, заставил сыграть в нее одного из своих детей, потому что она чертовски трудная… - Доротея хихикнула. - Я понял, почему. Это - прекрасно переданный взгляд на старые мифы, пропущенный через призму современного восприятия. Я бы хотела рассказать тебе одну историю из Аида. Ты не против?

Доротея кивнула.

— Пожалуйста. Сделай удовольствие.

Сделав глубокий вдох, я начал:

— Давным-давно, во времена Древней Греции, герой Тесей умер после долгой жизни, полной приключений. После смерти он отправился в подземный мир, как и все смертные. Поскольку Тесей был царем и героем, бог мертвых Аид отправил его в Элизиум - царство, где достойные могли предаваться бесконечному наслаждению.

— Однако вскоре ему наскучила эта легкая загробная жизнь. Он узнал, что его старый враг и самый жестокий боец, с которым он когда-либо сталкивался, Астерий Минотавр, обитает в Эребусе, области тьмы, где обитают убитые звери. Тесей, взволнованный перспективой сразиться с чудовищем, которое когда-то убил, покинул Елисейские поля и отправился на его поиски через Стикс.

— Однако, когда Тесей нашел Астерия, перед греческим царем предстал не дикий, обезумевший монстр. В Минотавре, сохранившем свои звериные черты, Тесей нашел раскаявшееся, кроткое существо. Когда герой достал меч, Астерий не стал сражаться, а простил Тесея за то, что тот убил его и отправил в царство вечной тьмы.

— При этих словах Минотавра Тесей приостановился и опустил оружие. Они рассказали друг другу о том, как каждый из них дошел до своей первой битвы: Тесей - как герой, решивший пожертвовать собой ради своей родины в знак уважения к минойцам за битву, проигранную его отцом, а Астерий - как проклятый богом Посейдоном, превратившийся в чудовище еще до своего рождения, и все из-за действий его отца, царя Миноса. Каждый из них - человек и чудовище - оказался пешкой в больших планах, которыми они не могли управлять.

— Посидев вместе, пара поняла, что у них много общего, и они расстались друзьями. В конце концов, Тесей опять посетил Астерия, обратившись к Аиду с просьбой от имени своего странного нового друга… На этот раз герой принес приглашение присоединиться к нему в Элизиуме, где они могли бы вместе сражаться на арене, теперь уже как союзники, а не враги.

Доротея, по лицу которой текли слезы, благодарно улыбнулась и закрыла глаза. Опустив голову в последний раз, она прошептала:

— Спасибо тебе, Тесей.

Я легонько похлопал ее по руке.

— Хорошо, отдыхай, Астерий.

Ночью она скончалась. На следующий день ее адвокат передал ее признание и все собранные ею доказательства ФБР, налоговой службе и прессе. После этого были спущены собаки: кто-то попал в тюрьму, другие заключили сделки, а владения Йоста были проданы тому, кто больше заплатит, или конфискованы властями.

Я убил Йоста, а Доротея плюнула на его труп.

«Бруэм» пережил бурю, но с трудом. Деньги иссякли. Огромная часть администрации оказалась без работы, а почти двадцать уважаемых профессоров гуманитарных наук уволились почти сразу после объявления о смерти Йоста. Колледж опять превратился в посмешище, каким он был до того, как благодетель превратил его в место проведения собственного маленького евгенического эксперимента.

Если говорить о его чудовищной попытке играть с нашими жизнями, то в последствии стало известно лишь о намеке на ее существование. То тут, то там всплывали электронные письма, но почти полностью в отрыве от контекста. Если Йост или его сотрудники и вели какие-либо записи, то те так и не всплыли. А если учесть, что Доротея подтвердила, что вся эта история была для него лишь способом поразвлечься, то, скорее всего, их и вовсе не было.

Что касается моих собственных детей, то они оплакивали свою мать. Смерть Элис тронула меня больше, чем я ожидал. Сохранять чистую ненависть к Нолану было легко, поскольку я видел его очень редко, то же самое можно сказать и об Алексее. И к Доротее тоже, до ее откровения… почти все время я мог избегать ее в кампусе. Рейнхарда я убил лишь потому, что было ясно, что он планирует пойти по стопам отца, но я чувствую угрызения совести по поводу его смерти не больше, чем по поводу смерти бешеной собаки.

А вот к Элис у меня двойственное чувство. Как быстро выяснила Доротея, я бросился в общественный театр, чтобы отточить свои актерские навыки. Еще в тот первый вечер я решил, что, чем бы ни занимался, я буду притворяться самым лучшим мужем, потому что мои дети этого заслуживают. Я также решил, что никакие попытки «загладить свою вину» не смогут смягчить нанесенную ею рану, и это тоже оказалось верным.

К сожалению, симулируя свою любовь к ней, время от времени я испытывал теплые чувства к своей неверной жене… все мы знаем истории о том, как два актера влюбляются друг в друга во время съемок фильма, и я, наконец, понял на собственном опыте, как это может быть.

— Я хотел симулировать свою любовь к ней, не воплощая ее в реальность, потому что третье, что я решил в тот вечер, - это то, что покину свой брак, как только смогу, как и предлагал Миккельсен.

В конце концов, я нашел золотую середину, хотя ее природа может и показаться отвратительной. Возможно, не настолько отвратительной как убийство, но эти планы появились лишь позже. Вместо этого я решил думать об Элис как о домашнем животном, к которому я мог бы проявлять привязанность и наслаждаться им, даже испытывать некоторую вину за то, что бросил ее, но не как о настоящем человеке, достойном глубокой, неизменной любви. Она уже доказала, что таковым не является, по крайней мере, в моих глазах.

Однако из-за моей приглушенной привязанности убить ее мне было сложнее, и при ее смерти я испытал грусть. Если бы не прозрел позже, я бы просто развелся с ней, но в итоге оказалось, что она и впрямь была мне нужна до самого конца. Она стала бы идеальным козлом отпущения, если бы Доротея не бросилась вместо нее на меч.

То, что я сказал Йосту, было отчасти правдой. Я и впрямь считал его богом на Земле, как ему и описал, одним из чудовищных божеств древних религий, относившихся к людям как к игрушкам, и к которым люди относились как к ужасающим силам, которых следует умиротворять. Только после Кляйна и его глубокого погружения в философию, а точнее, когда мы с ним вместе напивались, пока он по-настоящему зацикливался на Ницше, я вспомнил кое-что важное: богов можно убить. Мы делали это почти столько же, сколько существовали боги.

Олимпийцы убили Титанов, после того как одно протоиндоевропейское племя победило другое. Римляне заставили подчиниться греков и, как и подобает Римской империи, позволили грекам сохранить своих богов, но переименовали их и включили Ромула, Рема и иже с ними в мифологию, превратив Зевса, «царя богов», в Юнону, «защитницу государства».

Христиане уничтожили римских богов, хотя отдельные фрагменты продолжают жить в иконографии и поп-культуре: образ бога в виде бородатого мужчины, сжимающего в кулаке кучу молний… круги ада Данте… праздники, даты и ритуалы которых случайно совпадают с римскими. Однако никто не поклоняется их богам, за исключением немногих маргиналов, так же как никто больше не почитает Йоста, за исключением нескольких особо заблуждающихся приверженцев его культа личности.

Пьяный разговор с Кляйном заронил семя, и моя подавляемая ярость разрослась до цветущего безумия. Боги могут умереть, и я убью одного из них. С этой мыслью Элис превратилась из домашнего любимца в потенциальное орудие моей мести. Все, что последовало за этим, - рождение младшего ребенка, продолжение нашего брака, уговоры Доротеи и Йоста, чтобы заставить его ослабить защиту, - все это, за исключением истинной и честной любви, которую я проявлял к своим детям, было направлено на достижение этой цели.

Кто-то может назвать меня сумасшедшим, и возможно, они правы. Однако я не всегда был безумным. Говорят, что тех, кого боги хотят уничтожить, они сначала лишают разума. Хотя, возможно, это работает и в обратном направлении: кто, кроме безумцев, пытается уничтожить бога? Кто, кроме нас, - Доротеи и меня, - мог бы преуспеть в нашем безумии?

Жаль, не знал, что она может стать моим союзником. Что она и есть мой союзник. Если бы знал, если бы мы стали друзьями и даже соучастниками, возможно, тогда бы мы притупили безумие, которое толкало нас на разрушение. Не знаю. Когда-нибудь, надеюсь, мы встретимся в Элизиуме или Эребусе и решим там, вместе, в царстве, где герои и монстры живут вечно.

***

Отдельное спасибо dtiverson, предоставившему мне инсайдерскую информацию о стаже, политике колледжа и о том, как взаимодействуют денежная и образовательная части университетской жизни. Если я что-то напутал, вините меня, а не его. Кроме того, бета-ридеры не успели просмотреть этот миф, так что, все проблемы с редактированием и преемственностью - также на моей совести.