Мастер

Как вы знаете, мы смертны иногда.

Смертны, вполне внезапно.

По вроде не совсем предвидимым и не зависимым от нас, причинам, чтобы лишний раз умереть.

Лунное затмение, магнитные бури, вспышки на Солнце.

Кто его знает, на что это влияет.

Но я-то знаю, вполне уверен в этом.

Как и в своем последнем желание.

Окно закрыто, на кухне газовые форсунки включены на полную мощность.

Расстеленный диван, на котором прилег.

Немного отдохнуть, перед долгой дорогой.

— Человек смертен...

То ли говорит, то ли утверждает кот по имени Бегемот.

Я его глажу по черной гладкой шерстке, он мурчит от удовольствия.

— Погладь, погладь, еще, еще. Да, да, вот здесь, почеши, плиз..!

— Может не надо.., — шепчу ему в ушко. — Я буду всегда тебя чесать за ухом.

— Мяу, не давите на больную мозоль. Понимаешь: надо, Федя, надо. Перед смертью вы все говорите:

Может не надо, может не надо.

Талдычите одно и тоже.

Даже неинтересно стало с вами в последнее время.

Развелись графоманы... вот был бы ты котоманом, я бы подумал...

Промурлыкал говорящий Кот.

— Да не, тут я согласен.

Забирайте меня, мое тело и душу.

Только одно условие имеется, к вам, или вашим работодателям, или кто там еще у вас.

— И какое же, позвольте полюбопытствовать, что у вас за последнее желание.

Хотя сначала можешь покурить, напоследок.

Это еще безопаснее всего, что ты натворил.

— И что же я натворил? — спрашиваю.

А рядом с говорящим котом, неожиданно материализовался буквально из воздуха субъект, в клетчатом костюме и в пенсне: одна линза треснута, а его пальцы мелко дрожали, как от похмельного тремора.

— Как же-с: вот, извольте: мастурбировал на Наталью Варлей, в ванной.

— Ну и что, мне тогда было 16 лет, а у неё такая попа, была.

Из фильма «кавказская пленница».

Да и вообще, все мужики о ней только и мечтали. Что это, грех?

— Ладно, ладно, не кипишуй тут. Не гони волну, не любит этого наш мессир.

— Че, Бегемот, тоже лапка-то чесалась поди?

Субъект, с разбитым пенсне обратился к коту.

— Сам тоже хотел полапать ее за задницу?

— Мяу!, — фыркнул говорящий кот, утирая морду той самой лапой.

Потом субъект продолжил:

—Фаготом меня звать. Один грешок, так и быть, по старой дружбе, с тебя списывается. Но остаются другие....

Ты пытался их замолить: ходил в церковь, крестился, ставил свечки, целовал нарисованные доски...

— Прекрати! Я сам знаю и помню.

— Может ты помнишь и знаешь, только бессонница у тебя от этого знания. Тебя не возьмут никуда: ни в рай, ни в ад.

Будешь как гав.., как субстанция в проруби бултыхаться.

— И что теперь?

— «И что теперь», странный вопрос, вьюноша.

Передо мной возник старик, в темной комнате со свечами.

Раньше они назывались, канделябрами.

Это помнил и знал.

Я находился перед ним, а говорящий кот оказался на столе, покрытый зеленым бархатом, у завешенного окна, за котором ничего не видать.

Хотя раньше, почему говорили, про такое обстоятельство, — «ни зги не узреть».

Старикан сидел в старинном кресле, с подлокотниками, одетый в красный мохеровый халат, почему-то очень подозрительно выглядел.

Со своей длинной тростью, рукояткой из желтой слоновой кости, с кольцом на указательном пальце, и почти обнаженной склоненной девушкой, которая ему втирала мазь в голое колено.

Его левая нога открыта от одежд.

Запах от едкой мази сбивал напрочь мои чувства, от какой-то реальности, в которую трудно поверить, но можно пощупать руками.

Что и сделал, — ущипнул.

Самого себя. Стало больно.

Получается это не сон.

Тут почему-то захотелось ущипнуть ту девушку, за неприкрытую соблазнительную попу, точно выставленную напоказ.

— Не стоит так делать.

Старец покачал седоватой головой, будто читая мои мысли.

— Ее зовут Гелла. Она ведьма, поэтому может превратить тебя в жабу, ну или в паука, в любой момент.

Я отдернул, протянутую было руку к упругим ягодицам.

— Благословленное колено, оно, иногда так ноет, что хоть плачь. С того дня, 14 числа, месяца нисана.

Только эта мазь от Геллы и спасает, в такое время.

Старикан развел руки в стороны, словно показывая, что ничего не в силах поделать с этой незавидной привычкой.

— Можешь, не стеснятся, и говорить, что хочешь. Или спрашивать.

— Я просто хочу...

Старик сделал знак, заставив меня замолчать, блеснул перстень на пальце, когда он такое сотворил.

— Я больше не желаю слышать, об этом.

Один раз произвел такое деяние, о чем уже сожалею.

Ведь я не желаю больше спорить с Самим.

Но ладно: раз уж зашел об этом разговор — как там было, Бегемот, поведаешь нам?

— Да мессир, это было так:

«В белом плаще с кровавым подбоем,. .. »

— Да нет мессир, там тогда всё было не так, — вклинился в разговор Фагот, в клетчатой рубашке с белоснежной манишкой, до этого стоявший молча, позади кресла, на котором восседал старик, протирая линзы пенсне прозрачным платочком.

Я еще подумал, что он накрахмаленный.

С 19 века.

И это мне всё видится будто во сне, только во много раз ощутимом.

— Дело было на Патриарших прудах, вы тогда подсели на скамейку к двум молодым людям, литераторам, которые спорили: был ли на самом деле Иисус на свете...

Старец поморщился: то ли от воспоминаний, то ли от злобно манящей вонючей мази, которую, втирала ему в колено обнаженная молчаливая помощница, Гелла.

— И что же я тогда ответил? Мой добрый подсказчик Фагот.

— Что-что, так и ответили, как в той гениальной книжке написано: мол, всё правда, так, мол и было тогда. Но, а в других, в тех книгах, совсем немного правды. Как их еще, в библиях, что ли, они называются.

— Что есть, то есть: ложь, она и есть ложь.

Даже в Африке.

Проговорил старик величаво, с какой-то печалью.

— Теперь о тебе речь пойдет: ты кто такой, вообще?

Тексты твои дерьмо, книжки дерьмо. И сам ты дерьмо.

Хотя ладно. Черт с тобой.

Старик нехотя махнул рукой.

— Проснись, встань, перекрой газ, я разрешаю.

Можешь пожить еще. На этот раз. Только немного, и недолго. А если напишешь бестселлер, то конечно заберу тебя к себе, обещаю. Там всё будет, как ты любишь... бесконечное одиночество, тоска, и грусть.

Хотя до Мастера, которого я уже взял до этого, тебе еще, как до Пекина раком, и пешочком.

Ты мог бы ему составить компанию. Если так пожелаешь, но пока решил дать тебе последний шанс.

Мы еще встретимся, где-то там, в другом месте.

Старец немного задумался и продолжил:

— Это будет свет, идущий от лунной дорожке.

Там и произойдет наша встреча.

— Но я просто...

— Вставай уже, долбоеб хренов!

Кричит мне Кот во весь голос.

— Вставай, блядина! — вторит ему Фагот.

Он снял пенсне, ласково так, стал твердить в ухо:

— Напиши свой последний роман. Да чтобы нормальный он стал, без лжи и фальши, который не стыдно будет показать нашему мессиру. А рукописи не горят, как ты уже знаешь.

Удаляй, не удаляй, они всё равно хранятся, вот здесь.

Фагот постучал по своей прилизанной голове пальцем.

— Я, я вообще не хотел.. вы не так поняли меня...

Не превращайте меня в паука, пожалуйста!

Ведьмочка Гелла, прости, за пошлые мысли....

*

— Я больше никогда не стану этого делать...!

Кричу в голос, и просыпаюсь, открывая, наконец, глаза.

В уши долбиться долгий звонок, исходящий от телефона.

Пришлось очнутся, для начала встать с постели.

Первым делом сходить на кухню, закрыть газовые форсунки.

Открыть окно настежь, для проветривания.

Выругался немного с примесью мата— даже помереть от отравления, спокойно не дадут.

Затем взял телефон, посмотрел на экран.

Пропущенный звонок, от абонента, который записан у меня как «издатель Гадский», это его фамилия.

Хотя надо, так надо, — думаю я, снова усаживаясь перед клавишами, на которых набивают тексты.

Ведь еще пока живой, и уже не боюсь обещанной встречи с Мессиром.