Наденька

Наденька, медсестра военного госпиталя, работала с подполковником м/с Мурашовым уже три года. Она не носила военной формы, т. к. была "служащей Советской Армии". Всегда уравновешенная, спокойная, выдержанная. Роман Владимирович был без нее, как без рук... Не на операциях конечно, а в обыденных делах. Он считал ее лучшей сестрой, из всех с какими приходилось работать... Она все знала, все умела и все помнила...

"Досталась" она ему от предшественника, вместе с кабинетом... Грузный, лысый полковник с профессорской бородкой, переводился в ГСВГ, поэтому торопился с передачей дел... Он и представил ему высокую, осанистую медсестру в накрахмаленном колпачке и белоснежном халате, чуть ниже колен.

— Вот наша Наденька, золото, а не сестра, берегите ее, Роман Владимирович,  — расхваливал он девушку, сервировавшую им столик нехитрой закуской. При этом полковник хитро подмигивал и причмокивал, поднося "три перста" к губам... Мурашов исподволь разглядывал ее. Наденька не была "красавицей с ногами до ушей", ничего особенного не было. Каштановое каре с челкой, высокие скулы, изящный носик, чувственный рот. Серые глаза, длинные пушистые ресницы придавали ее взгляду особую мягкость. Когда она надевала очки, ее лицо приобретало строгость. Она ему очень понравилась... А когда, вспоследствии познакомились "поближе" — C'est la vie!  — он обнаружил, что халат скрывал сбитое, упругое тело, высокую грудь с коричневыми большими ареолами сосков, животик выпуклый, но не обвисший, нежную кожу, мохнатый, аккуратно подстриженный лобок... Но, это будет позднее. В тот вечер, Мурашов не пил: за рулем, а полковник выцедил половину пузатой темно-зеленой бутылки "Наполеона"... Наденька терпеливо ждала, ведь начальство не отпускало. Короче, наклюкался так, что уснул... Наденька быстро вызвала двух санитаров-срочников, собрала им в пакет оставшуюся закуску, целую бутылку "столичной" и они загрузили "тело" в зеленый УАЗ-"буханку"...

Они стояли с Наденькой на ступенях подъезда. Она была в белой шапочке, черном пальто, белый шарф обмотанный вокруг шеи, свисал спереди длинным концом.

— Вас подвезти...  — он немного замялся, но потом решительно произнес –... Наденька? Время позднее...

— Спасибо, если вас не затруднит, до Ярославского...

Надя жила в Калининграде, и добиралась на электричке из Подлипок. Он довез до самого дома в "Финском". Места глухие, долго ехали вдоль бетонных заборов, из-за которых раздавались хор солдатских глоток — шли вечернии прогулки... Надя снимала комнату в домике за б. детским садом, где размешалась тоже воинская часть.

— Не беспокоят?  — осведомился Роман Владимирович, проводив ее калитки.

— Что с них взять, стройбат, шастают через наш сад в самоволку и за водкой... Хозяйка ходила жаловаться командиру... И что толку? Только хуже — они парничок разнесли и нагадили...

— Дааа... Весело у вас тут...  — он пожал протянутую руку.

Надя проводила взглядом вспыхнувшие" стопами" на перекрестке "Жигули". Мурашов пропускал колонну горланивших "У солдата выходной"... стройбатовцев. Подполковник ей понравился, хотя не красавец, толстый, но глаза за стеклами очков добрые... По дороге не хватал за коленки, не рассказывал сальных анекдотов, не намекал на более "близкое" знакомство... А руки белые, нежные... Руки хирурга. Она горестно вздохнула — 

на безымяном пальце кольцо... Женат! Надя верила, что судьба рано или поздно сведет ее с тем человеком, без которого она не сможет жить, которого полюбит всей душой...

За тонкой перегородкой вздыхала хозяйка, а Надя уснула, лишь только коснулась головой подушки. Завтра рано вставать, гудящая зеленая электричка унесет ее в Москву... На табурете рядом с кроватью большой кухонный нож с черными щечками.

•  •  •

Надя была несказанно рада, что Влад, Владислав Олегович переводиться в Германию... Он измучил ее и других девчонок своими домогательствами. Она с содроганием вспоминала как это было в первый раз... Он просто запер кабинет и бросил коротко: "Раздевайся!"... Потом голую поставил на колени, водил вялым членом по губам, никак не мог возбудиться, был очень зол, больно хватал за волосы. Надя, чтобы быстрее кончился этот кошмар, старательно привела его в "боевую готовность". Навалился, в сухую, потолкался... Но, тщетно... Влад еще более разозлился!

— Лежишь как бревно! Хоть бы подмахнула разок!  — орал он, брызгая слюной, звонко шлепая девушку по щекам... Его тело дряблое, со складками на боках и брюшком, покрывал ровный загар. Отдыхал в Сочи, скотина! Надю, так и подмывало, выпалить ему в лицо:

— Если в хуе нету мочи — не помогут ему Сочи!

Он напивался пьяным до безчувствия, обсывался... Как врач был бездарь, операций не делал, зато слыл толковым администратором, умел во время подсуетиться... Подкладывал ее и девчонок под кого нужно.

В общем членов было много, а личной жизни никакой! Такой была жизнь у Наденьки в последний год десятой пятилетки и в начале одиннадцатой... Пока начальником был Влад, Наденька уже всерьез подумывала: не попроситься ли в Афган или поближе в Ташкент. Она очень желала стать операционной медсестрой. Ее наставницей была опытная, пожилая Агния Петровна, фронтовичка. Ей пришлась по душе Наденька. В ней она видела себе достойную замену...

— Терпи Надюха, надо потерпеть...  — жалела она ее.  — Не хочеться на зону, так бы ему скальпельком и чикнула, по самые не хочу... А может и чикну! К 40-летию Победы амнистия будет!

Она смеялась... Голос у нее был хриплый, прокуренный от "Беломора"... Владу, видимо, кто-то "стуканул"! Он опасался этой высокой сухопарой старухи, с гладко зачесанными назад волосами, которой почтительно целовали руку светила отечественной медицины... Он отстал от Нади...

•  •  •

Надя с удовольствием потянулась, но вставать не торопилась. Рядом лежа на посапывал Роман Владимирович... Из уголка рта свисала тоненькая прозрачная паутинка слюны, полная, бабья грудь вздымалась и опадала в ровном дыхании... Она приподняла край простыни: его "дружок" тоже спал. Надя вздохнула, подавив себе желание, нырнуть под простыню и порадовать его минетиком. "Надо вставать!  — приказала она самой себе.  — Лучше минета будет к завтраку омлет!". Встала. Нашла свои красные кружевные крошечные трусики... "Чтобы накинуть сверху?". Решительно направилась к, блестящей стеклом и полировкой, ГДР-овской стенке "Helga". Набросила на себя красно — белую клетчатую рубаху, как халат. В отделении и ящиках была только мужская одежда и белье... Прошлепала на кухню, метнув 

быстрый, полный нежности, взгляд на спящего Рому. В этой квартире она была впервые...

•  •  •

Первым делом, Роман Владимирович вызволил ее из Подлипок. Ей дали комнату в общежитии квартирного типа, где она обрела комфорт и спокойствие. Он оказался вежливым и порядочным, не делал никаких попыток к "сближению". И это ее даже злило. Она укоротила халат, стала надевать его на тело, чего раньше не делала, а он никак не реагировал. Её "ухищрения" не остались незамеченными, девчонки посмеивались:  — Надюша решила захомутать Ромика!. Другой хирург, Эдуард Владимирович, красавец-мужчина — лицо розовое, глаза карие, брови черные сросшиеся на переносице, а волосы на лоб кучерявятся зажал ее в процедурной.

— Наденька, ты просто прелесть! Я без ума от тебя!  — бормотал он, шаря руками у нее под халатом.  — Ну позволь...

Его ладонь скользнула в трусики, сначала один, потом второй палец проник в горячую и влажную щель, начали там щуровать. Он ухмылялся слыша стон подавленного сопротивления... Надя потеряла голову от его ласк.

Все "обломала" Эдику Агния. Он услышал деликатное покашливание, обернулся. В дверном проеме, как в раме высокая и тощая... Опрометью выскочил из процедурной.

Агния, по матерински выговаривала смущенной Наденьке:

— Надюшь, он трепач! Разболтает где у тебя какая родинка или шрам... Дружков приведет и пустят тебя по-очереди и хором... Тебе это надо? Только от одной "особи" избавились...

Роман Владимирович был щепетилен даже в мелочах. Она принесла ему ужин в кабинет. Подполковник устал, провел две операции и изрядно проголодался. В нетерпении он сдернул накрахмаленную салфетку, открыл крышку мельхиорового судка и зажмурился от удовольствия... Пышушие капустным духом упругие голубцы!

Когда поел, догодался, что это не столовские... Он подошел, положил руку на плечо и поцеловал Наденьку в губы, несмело, боясь обидеть:

— Ты прекрасно готовишь, Наденька, давно я так сытно не ел...  — говорил он польшенно — смущенной Наденьке,  — На возьми на продукты, если тебя не затруднит, балуй меня иногда...

— Тут много Роман Владимирович!

— Денег много не бывает! На возьми открыточку в распределитель... Мне все недосуг.

Воистину путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Надя забила продуктами холодильник в комнате отдыха. Они хлебосольно могли принять любого гостя, а их было немало, в том числе и иностранцы, которых пользовал ее начальник.

Надя взяла заботу об его халатах и колпаках, которые крахмалила до звона. Он мог полагаться на нее целиком и полностью.

Вот уже воистину — женское счастье непредсказуемо. Это было в пятницу. Прием окончен. Надя сервировала чай. Это был непременный ритуал в конце рабочего дня, когда не было операций или дежурств. Роман Владимирович вдруг спросил, какие у нее планы на выходные. Она неопределенно пожала плечами. Тогда он положил ей руку на округлое колено и сказал просто:

— Надя, мы с вами добрые друзья... Хочешь съездим на дачу, отдохнем...  — он замолчал, а потом добавил,  — Устал я, Надя...

К сердцу словно приложили горячие угли, в голове мелькнуло: "А жена?" и только раскрыла рот, чтобы задать вопрос, ее опередили:

— Жена сбежала с любовником 

а Кавказ...  — на его губах появилась саркастическая улыбка, потом добавил как о решенном,  — Поехали!

Из подъезда они вышли вместе. Роман Владимирович взял ее под руку и повел ее к машине. Знакомых вроде не было, но чужие взгляды казалось прожигали спину.

Элегантная вишневая "тройка", казалось, одобрительно подмигнула ей всеми четырьмя глазами, как старой знакомой. Роман Владимирович распахнул дверцу... Нервозность и напряжение пропали сами собой, будто их и не было вовсе.

Они покружили по Москве, заехали в "Елисевский", потом еще куда-то. Роман грузил объемные пакеты в багажник... В каком то переулке, под сенью деревьев он вдруг затормозил. Повернулся и привлек Надю к себе, принялся целовать ее лицо и шею. Она смеялась, задыхалась, стонала... Потом оторвался от нее, сжал ручку переключателя так, что пальцы побелели и врубил передачу. Поездку на дачу решили отложить на завтра...

Свернул под арку и оказались в большом дворе, замкнутом двенадцатиэтажными домами.

... До сих пор Наденька с волнением вспоминала эту первую близость с Ромой. Он был такой ласковый, такой внимательный к ее желаниям, как никакой мужчина, бывший у нее до этого!

Роман Владимирович уткнулся лицом в ее, сочившееся от желания, горячее влагалище. Наденька впилась пальцами в простынь, как только кончик языка толкнулся в её дырочку... С ее губ срывались отчаянные выкрики и стоны. Много членов приняла она в рот, но так ее ласкали в первый раз!

•  •  •

Такой была Наденька, родившаяся в длинном, как летний день, селе Торбеевском. Почти на три километра вытянулось оно, по обеим сторонам впадины по которой бежит неугомонная, говорливо журчащая речка Громушка... В глухомани, в стороне от больших дорог.

•  •  •

Роман Владимирович Мурашов, талантливый хирург, добрый по натуре человек, был несчастен в браке... Женился рано... Скорее женили его! Супруга его "активная" комсомолка, потом партийка, быстро делала карьеру и вскоре оказалась председателем профкома "почтового ящика". Женщина энергичная, практичная, "вечнозаседающая" и "ногираздвигающая", как справедливо предполагал ее супруг. Он нужен ей лишь для прикрытия ее шашней... Детей она откладывала "на потом"... "Потом" был поставлен жирный крест.

Он избрал медицинскую карьеру, собственно говоря, случайно, как, впрочем, большинство юношей, предоставленных во время учебы в школе собственной судьбе. Он понял, что ему толстяку, очкарику нужно надеяться лишь на собственную голову. Учился старательно и прилежно, выигрывал олимпиады по биологии и химии. Единственная "четверка" в аттестате — физкультура. Оценка завышенная сердобольными физруками...

Сам Роман Владимирович не был ангелом с крылышками, не чурался общения с женским полом, когда предоставлялась возможность. Среди его знакомых были дамы, жены высокопоставленных и не очень... которым порой нужна помощь, без лишней огласки... "Блаженны, чьи грехи сокрыты". Прервать беременность на ранней стадии, было для него, опытного хирурга, плевое дело... Хотя рисковое для него, как военнослужащего, дело могло кончится плохо. Денег он не драл, лишь на обезболивающее... Но когда, в последствии дамочки предлагали "Фунтику" покувыркаться, он не отказывался... Из этого круга была и Лариса, и Ирина Николаевна... Конечно о последнем знакомстве он Антону 

не сообщил. Что греха таить, "знакомство" с Ириной произвело неизгладимое впечатление...

Он ждал их на даче, в чесучовом кремовом костюме, нетерпеливо поглядывал на часы. Уже сгустились сумерки, когда приехали женщины. Он церемонно целовал им руки, проводил наверх, переодеться к ужину, принять душ с дороги. Цокая каблучками по винтовой деревянной лестнице они спустились вниз... И он ошалел от их вида. Платья были одного фасона — маечки на бретельках, едва прикрывавших ягодицы. У загорелой русоволосой Ирины — темно-синее, а у белокожей Ларисы — серебристое.

Все было романтично: красные витые свечи, в вазе желтели сочные груши, свешивались пышные кисти винограда, фиолетового и зеленого, рдело вино в широких бокалах... Больше внимания он уделял Ирине, представлял как безумно и жадно, неистово будет целовать эти манящие губы... Лариса ревновала, хотя и не подавала виду. Она несколько раз пнула его под столом. А он лишь растерянно улыбался.

В душе он долго и тщательно намыливался, хотя особой необходимости не было... Надев халат о поднялся к Ирине. Нашарил выключатель и вспыхнул свет. Она лежала, заложив руки за голову, на покрытом золотистым ровным загаром теле ни одного белого пятнышка. Животик выдавал рожавшую женщину... Внизу все гладко выбрито, видны розовые лепестки...

Сзади раздался голос Ларисы:  — Вы не против если я к вам присоединюсь! Она была в своем любимом, черном кружевном sexe-cache, который стягивал ее располневшую талию, делая еще пышнее грудь и бедра...

Когда он вспоследствии, слушал излияния подвыпившего Антона о чудесной, обожаемой мамочке, подполковник, оставаясь невозмутимым, думал "Эх мальчик! Красивая, не спорю, но не святая! Имел и я твою мамочку во все дыхательные и пихательные! В попку давать отказалась, наотрез... Но сосала отменно!" Он вспоминал про себя, как приподняв голову, щурил глаза и смотрел... Ирина, розовым язычком вылизывала липкий от спермы член, сняв презерватив. Давать без "защиты" она тоже отказалась, смеясь:

— А то снова придется во мне ковыряться, Рома!

С Ларисой было все гораздо проще, женщина без комплексов и предрассудков!

Познакомившись с Антоном при весьма "пикантных" обстоятельствах, он жалел его как пациента, всерьез опасаясь последствий контузии, советовал пройти обследование у нейрохирурга. А он отмахивался... Молодость она беспечная! "Душманский" осколочек, врученный ему доктором, Антон запулил в открытое окно кабинета...

— Вернусь, я с этими суками поквитаюсь! За ребят!... Голыми руками шеи буду сворачивать!

В гневе он был еще более красив! Глаза лихорадочно блестели... Роман Владимирович вдруг заметил, как смотрит на него восхищенная Наденька! Сердце заныло от пронзительной боли утраты.

А что будет со мной, если ляпну, что трахал его мамочку!... Продолжать "знакомство телами" Ирина Николаевна больше не желала...

Скоро новые дела, треволнения, радости и огорчения вошли в жизнь.

•  •  •

В жизни Романа Владимировича Мурашова произошли два важных события: развод с супругой и получение третьей звёзды наряду с папахой из серебристого каракуля.

Развод немного "подмочил" карьеру талантливого хирурга, члена КПСС. Потаскали по партийным комиссиям разных инстанций, чему немало способствовали заявлениям обиженной жены, якобы "брошенной" им. Вместо назначения в Южную группу 

войск на территории братской Венгрии, отправился начальником госпиталя на переферию. Военный округ был правда размером нескольких Франций и всяких Бенилюксов. Он добился перевода туда же верной медсестры Наденьки. Его же стараниями она стала военнослужащей — сержантом медицинской службы, хотя это затруднило процесс перевода. Покидал Мурашов столицу со смешанным чувством. С одной стороны — несказанно рад повышению в воинском звании, а с другой... Хотелось ему за границу! А вместо этого — "под крылом самолёта о чем то поет, зелёное море тайги...", рвутся привычные связи налаженные годами. Впереди — неизвестность и руководство госпиталем, отнюдь не благополучным.

Мурашов переживал это напряжённо и остро.

Когда твой ум постоянно занимает одна мысль, невольно начинаешь взирать на происходящее применительно к ней.

Он улетал из Москвы, когда та роняла розовые лепестки шиповника, надувала стручки жёлтой акации, поила живительным соком зелёные ещё ягоды калины.

Провожали его Лариса Викторовна и Ирина Николаевна. Последняя очень переживала за сына, который остался в Перевальном и женился на Оксане, имея связь с её тёткой Нелли. Ревновала к этой "блядской особе", которая развлекалась с Антоном. Ой, чтобы было если бы мать узнала, что "молочным братом" сынка стал дог Чарли!... Семья Куликовских удочерила трёхлетнюю Татьяну, и теперь Нелли была занята исключительно ею.

Провожали неделю. "Метрополь" и "Арагви", Дом журналиста и дача... Катались на белом катере по Химкинскому водохранилищу и Москва-реке, купались, загорали... Роман Владимирович фотографировал женщин в купальных костюмах и без них. Боясь что не хватит сил, чтобы ублажить страстных зрелых подруг, пригласил в компанию лейтенанта м/с Владимира Акинфьева. Загорелый брюнет с густыми волосами и внушительным мужским достоинством, у которого крайняя плоть лишь наполовину прикрывала массивную грибовидную головку с припухло- нежным разрезом. В предвкущении "тесного общения" с женщинами, хищно раздувались резко очерченные, выпуклые ноздри прямого носа; крепкое упругое тело с крестом черных волос между сосцов накаченной груди, широкоплеч и узкобедр. Красивый самец ни шел ни в какое сравнение с пузатеньким, большелобым с залысинами, полковником. Он был младше женщин на добрый десяток лет и внимание молодого мужчины льстило им.

Тих и сух был вечер. Из леса уже ползли сумерки. Ирина Николаевна и Владимир шли по тропинке, которая вдруг растворилась в поляне. Глядя ему в глаза, женщина подошла вплотную к Владимиру, вскинула руки на плечи и неожиданно разрыдалась. Акинфьев оторопел. Потом утирая её слезы, что-то шептал на ухо, прикусывая мочку с бриллиантовой серёжкой, похожей на крохотную звёздочку. Они присели на ствол упавшего дерева.

— Не плачьте, не плачьте,  — говорил он.  — В чем дело?

И опять Ирина Николаевна плакала и бормотала, сжимая его руки своими тонкими сильными пальчиками, что она никудышная мать. Акинфьев был ассистентом Романа Владимировича, когда делали операцию Антону, накладывал швы. Обнял женщину за плечи и привлек к себе. Крепко поцеловал в губы, которые немедля раскрылись навстречу его языку. Резко развернул к себе спиной, поднял подол сарафана до талии. Белые шелковые трусики съехали до колен стройных, крепких ног. Слегка наклонилась,  

упираясь растопыренными ладонями на ствол. Вошёл одним толчком в нее. Щель горячая и влажная, томящаяся в ожидании... А где же была вторая пара? Да неподалеку, за зарослями лещины. Лариса оперлась о шершавый мощный ствол, платье собралось на талии, отвисшие полные груди колыхались в беззвучном набате в такт толчкам пристроивщегося сзади Романа Владимировича. Его штаны были спущены до щиколоток. Двигался мужчина не спеша. Полчаса назад от него поступило заманчивое предложение — во время отсутствия его заменит Володька, которому надоела нынешняя пассия — продавщица магазина "Березка" на Крапоткинской. Роман Владимирович оставит Акинфьеву ключи от автомобиля и доверенность на управление, а ключи от квартиры на улице Веснина и дачи — Ларисе, чтобы поддерживала порядок. Для оплаты ей же сберкнижка на предъявителя с крупной суммой. На предложение Ларисы закрепить их давние отношения браком, Рома ответил уклончиво, не обещая, но и не отказываясь.

Знакомство следовало закрепить. Самое трудное было принять решение...

Стол сервированный для ужина блистал обилием явств и питий. Крупная, величиной с фасоль, кетовая икра в хрустальной вазе, украшенная дольками лимона, черными маслинами и кудрявыми листиками петрушки, золотисто-коричневые цыплята-табака, серые ломтики буженины с оранжевыми глазками моркови, заливная осетрина, серебристые кокотницы жюльенчиков с грибами. Бутылки "столичной" и грузинских вин соседствовали с графинчиком КВВК (коньяк выдержанный высшего качества). Тарелочки с нарезанными колбасой и сыром — это как обычно.

Разрумянившаяся, и от этого чуточку помолодевшая Ирина танцевала с Ромой, прижимаясь к его обширному животу и толстой, бабьей груди. Её руки обвивали бычью шею мужчины. Одна ладонь хирурга гладила ложбину спины, пальцы другой, взметнув подол, ласкали её зад, впивались порою упругую спелость ягодиц женщины, разменяашей четвертый десяток. Женщина искоса бросала взгляды на подругу. Лариса сидела рядом с Володей на кушетке, рассматривали альбом, где были их пикантные фото, непринужденно болтали. Голосов не разобрать из-за музыки, но кое-что доносилось:

— Я ни хочу ни лгать ни притворяться!  — громко смеялась Лариса.  — Но если могу поступить по своему желанию, то и делаю так, и никого это не касается...

Володя гладил её ногу от округлого колена по внутренней стороне пышного бедра пробираясь в промежность. Ласково, но настойчиво.

Музыка смолкла, танец окончился. Все прошли к столу. Выпили... Смеялись, дурачились. Потом принялись целоваться. Нежные поцелуи в губы обратились страстными, взасос с игрою языками. Затем мужчины занялись шейками и плечами своих дам. Откинув головы, прикрыв глаза, подруги стонали, исступлённо подставляли поцелуям шеи, плечи, грудь... Рома гладил грудь Ирины, сжимал, перекатывал между пальцами набухшие соски. А Лариса пошла ещё дальше скользнув на пол и устраиваясь между ног мужчины. Владимир вальяжно откинулся назад, голова Ларисы двигалась между его бедер. Сосала с причмокиванием, а он подавался ей навстречу, вцепившись пальцами в черные волосы. Это распалило толстяка Рому... Он скользнул под подол. Ирина выгнулась навстречу его пальцам, тяжело задышала. Принялся раздевать, оставив на ней белые кружевные трусики. Возбуждённая донельзя, она сама сдернула с него рубашку и брюки, нимало не заботясь о 

целости одежды. Пуговицы горохом разлетелись по полу.

Володя и Лариса исчезли. Рома разложил женское тело поперек большого дивана. Снова принялся целовать грудь, скользя все ниже — на живот, стриженный лобок... Снял трусики, распахнул бедра, стал лизать, прихватывая губами клитор. Женщина стонала, прижимая лысыватую голову. Из соседней комнаты раздался отчаянный крик Ларисы, переходящий в визг.

— Что там?  — насторожились Ирина Николаевна, дернулась чтобы встать. Рома удержал её, не прекращая смаковать, проурчал внутрь дырочки, как заправский капитан в раструб переговорной трубы:

— Лежи, лежи... Это Вовчик ей в очко засадил..

— Ромик, милый...  — захныкала Ирина,  — Не отдавай меня ему, я боюсь...

Тот промолчал, ибо накануне решено, что женщинами они меняются.

Ввел ей два пальца во влагалище, а большим принялся теребить клитор, вылезщий из кожаного шатерчика, усиливая стоны женщины. Указательный палец другой руки отправил в анус, увлажнив её же соками. Ирина выгнулась и исторгая протяжные стоны, забилась в сладострастных судорогах. Рома дал ей передышку и снова стал ублажать теперь другое отверстие — языком и пальцами. Ирина сама принялась натирать себе клитор и кончила ещё раз. Настала очередь короткого, но толстого члена Ромы, такого же как сам хозяин. Грузное тело навалилось на нее, член вогнали в хлюпающее влагалище. Женщина стонала, задыхалась, извивалась, пытаясь выбраться из под потной туши, придавившей её. Уже теряя сознание, почувствовала облегчение от тяжести тела. Рома извлёк член и кончил на живот. Выполнял договоренность: ебать в гандоне, а если без него — не кончать внутрь, чтобы не "купаться в чужой малафье". Прилёг рядом с ней и стал заботливо вытирать своё семя салфеткой. Женщина лежала широко разбросав руки и ноги. Стала гладить скукожившийся член рукой. Потом влезла на мужчину и принялась нежно целовать лицо, грудь, живот, пока не встав на четвереньки погрузила в рот член. Выпуская из нежного плена, облизывала яйца. Ирина оседлав Рому, скакала на нем, когда в комнату прокрался Владимир, нагнул и ворвался в "шоколадный глаз". Женщина заорала благим матом, а толстяк облегчая проникновение, раздвинул ей ягодицы...

После такого расстования, несколько дней сходить в туалет подругам было настоящим мучением.

Перевод Наденьки несколько затянулся. Полковник относил это к проискам недоброжелателей, коих осталось в Москве нимало.

Но все шло своим чередом. Уходили дни, казалось неизвестно куда и непонятно зачем. На новом месте службе навалилась масса текущих дел. Дисциплина в госпитале хромала Нарушал её медперсонал и пациенты. Особенно военнослужащие срочной службы. Среди них царила "дедовщина", выпивали и чуть ли не в открытую курили анашу. Эту дурь набивали вместо табака в беломорину. Непорядок был на пищеблоке. Однообразное питание и воровство. После смены, "кенгурихи" из гражданских, тащили сумками мясо, сливочное масло и колбасные изделия. Эти заботы и думы о них, мешали ему заснуть, несмотря на усталость. Выспаться бы, отдохнуть как следует, чтобы избавиться от этого напряжения, рвущего душу и тело. Ночами он долго мостил облысевшей умной головой подушку, ворочался с боку на бок. Мысли перескакивали с предмета на 

предмет. Совершенно ничем и никак нельзя было заглушить ощущение, что административные заботы взяли его за горло железными пальцами, что они не разомкнутся... Вот вот сожмутся с огромной силой, убьют его как врача, хирурга божьей милостью. Изменился он и внешне: лицо осунолось, мешки под глазами.

Лишь в операционной находил отдохновение: тишина, яркий свет, руки облитые перчатками делают привычное — спасают чью-то жизнь. Здесь ему не хватало Наденьки, принимавшей его с полуслова.

Сильней и сильней в личной жизни наваливалась на него тоска, беспросветная как глухая осенняя ночь.