Спасённый

Была дождливая холодная ночь. Я стоял за перилами моста, готовый прыгнуть в воду.

— Моя жизнь не имеет смысла,  — без конца твердил я себе.  — Пришло время с ней покончить.

Мимо меня равнодушно проезжали машины и автобусы. Вдруг я услышал визг тормозов. Рядом остановилась машина, и из неё кто-то выбежал с криком:

— Эй, парень! Что ты хочешь сделать?! Ты с ума сошёл?!

В мгновение ока рядом со мной оказался молодой мужчина. Высокий и стройный, в элегантном пальто.

— Как тебя зовут?  — спросил он тихим голосом.

— Какое тебе дело!  — прорычал я.  — Оставь меня!

— Ну, как хочешь...  — ответил он.  — Меня зовут Михаил. И я тебя точно не оставлю тут самого.

— Оставь меня!  — закричал я.  — Моя жизнь больше не имеет смысла, ты понимаешь?! Я хочу покончить с ней!

— Это неправда,  — спокойно ответил он.  — Каждая жизнь имеет смысл. Поверь мне. Пожалуйста.

— Почему?! Ты что священник или психолог, чтобы читать мне морали о смысле жизни?! Что, чёрт возьми, ты вообще знаешь!

— Я не священник и не психолог,  — сказал он тем же тихим голосом.  — Но я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже когда-то хотел сделать то же самое, что ты сейчас.

— Дуришь меня... Что, правда?  — я был удивлён и озадачен одновременно.

— Да. Правда. Какой смысл мне врать?  — он помолчал, как бы выжидая.  — Дай-ка мне свою руку. Я помогу тебе перебраться через барьер, ок?

Сбитый с толку его спокойным тоном, я машинально подал ему свою руку.

— Идём,  — он указал на машину и открыл дверь.  — Поедем ко мне, ладно? Поговорим, ты обсохнешь, согреешься...

— Ладно,  — ответил я, держась за его руку.  — И... спасибо тебе.

— Да не за что,  — ответил он.  — Меня зовут Михаил, можно Миша.  — А тебя?

— Алексей, Лёша...

Он пристально посмотрел мне в лицо. Я тоже присмотрелся к нему более внимательно. У него были чёрные вьющиеся волосы, красивые нежные голубые глаза и довольно тонкие черты лица.

— Ты мой Ангел-хранитель?  — глупо спросил я, прерывая молчание.

— Возможно, Лёша, возможно...

Мы ехали по ярко освещённым улицам центра города. Ехали молча. По радио звучала спокойная, умиротворяющая музыка. Несмотря на очень поздний час, город не спал. Движение было довольно оживлённым, рестораны и ночные клубы работали вовсю. И тут где-то позади нас послышалась сирена машины скорой помощи.

— Если бы не Михаил,  — подумал я,  — эта скорая, наверное, приехала бы за мной. Если бы меня там кто-нибудь заметил, конечно. И врач мог бы только констатировать смерть. Если бы меня, конечно, выловили из воды...

Я даже не помню, когда мы остановились перед большим элитным жилым домом.

— Я живу здесь,  — сказал Михаил.  — Выходим?

Мы прошли мимо поста охраны. Михаил кивнул и улыбнулся молодому мускулистому охраннику, который ответил ему таким же кивком головы.

Через несколько мгновений мы оказались в просторной, элегантно обставленной квартире.

— Ты живешь здесь один?  — спросил я, оглядываясь по сторонам, ошеломлённый этой роскошью.

— Да, один...

Михаил снова посмотрел мне в лицо. Он подошёл ко мне и погладил мои мокрые 

волосы. Я прижался щекой к его плечу, а из моих глаз неожиданно хлынули слёзы.

— Не плачь, Лёша, не надо... Теперь всё хорошо, всё нормально. И будет хорошо, вот увидишь. Я помогу тебе...

— Ты поможешь мне?

— Да...

— Как?.. Чем ты можешь мне помочь?..  — я пытался улыбнуться сквозь слёзы.

Михаил улыбнулся в ответ и спросил:

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Если можно... Я бы с удовольствием. Даже минеральной воды.

— Подожди, я сейчас вернусь.

Вероятно, он пошёл на кухню. Через минуту он вернулся с минеральной водой и чистым сверкающим хрустальным стаканом.

— Садись, не стой,  — он указал на кожаный диван и сел рядом со мной.  — Скажи мне, почему ты хотел это сделать?  — спокойно спросил он.

— Потому, что я больше не могу справиться... ни с собой, ни со своим ближайшим окружением, ни с миром... Я ужасно страдаю...  — сказал я, и слёзы снова полились из моих глаз.

— Есть два вида страданий — физические и моральные. Какое из них беспокоит тебя больше всего?

— Я страдаю и физически, и морально...

— Понимаю тебя... Это ужасно — не иметь возможности справиться ни с собой, ни найти своё место в окружающем мире.

— А я просто не могу этого сделать,  — ответил я и снова прижался к нему.

Его теплота, биение его сердца успокаивали меня. Мне хотелось быть к нему ещё ближе, как можно ближе. Чтобы прижаться лицом к его груди и наслаждаться его теплом. Совершенно бессознательно я взялся пальцами за одну пуговицу его рубашки и расстегнул её. Потом вторую, третью...

Миша не протестовал. Он смотрел на меня удивленным взглядом. Я прижался щекой к его груди, и он сам стянул рубашку с плеч. Теперь его сердцебиение участилось и громким эхом отдавалось во мне. Через полузакрытые веки я видел его живот с застёгнутой внизу пряжкой декорированного кожаного ремня.

Я расстегнул этот ремень. Потом расстегнул молнию на его брюках.

Миша молчал, с беспокойством наблюдая за происходящим.

Я увидел его идеально белые трусы с блестящими шёлковыми нитками, а в них — подробный контур его пениса. Я положил на него руку. Михаил вздрогнул — какой-то спазм пробежал по его бёдрам и туловищу. Я не видел выражения его лица. Но почувствовал быструю и сильную эрекцию под своими пальцами.

Я засунул ладонь ему в трусы. Я хотел их снять. Он понял. И слегка приподнял бёдра. Я снял с него штаны вместе с трусами. Затем посмотрел ему в лицо. Те же голубые глаза, та же нежная улыбка, те же добрые приятные черты.

— Что ты хочешь дальше?  — тихо и спокойно спросил он, и тон его голоса, тёплый и доброжелательный, придал мне смелости.

— Всё!  — ответил я без колебаний.

— Тогда идём в спальню. Там будет лучше.

Он встал и взял меня за руку. Он голый, а я одетый.

Спальня... Огромная комната с широкой кроватью посередине, с красивым ковром и копиями произведений искусства на стенах.

— Как красиво!  — сказал я восторженно.

— Тебе нравится?  — спросил он.

— Очень. Как в раю...

Я смотрел на 

его голое тело, на его возбужденный член... Я не мог поверить себе. Я с ним, здесь...

— Раздень меня, пожалуйста,  — попросил я.

— Сейчас, бро, подожди... Закрой глаза.

Я закрыл. Через несколько секунд я почувствовал, как Михаил расстёгивает мою рубашку и брюки. И тут же целует каждую открывшуюся часть моего тела. Я чувствовал его губы на себе везде. Это было что-то ошеломляющее.

Брюки... Трусы... Мой член. Твёрдый. Он был напряжён с самого первого момента, требуя того, в чём он раньше никогда не нуждался. И губы Михаила, оставляющие на нём свой чудесный поцелуй. Я замер...

Минута, несколько секунд, мгновение, а, может быть, и вечность прошли, пока я услышал:

— Займись со мной любовью... Я хочу испытать эту любовь с тобой.

Я тоже этого хотел...

Мы упали на нерасстеленную кровать. Михаил расположился так, что его ягодицы оказались над моим членом, и он сам направлял его, медленно насаживаясь на меня сверху. Я входил в него сравнительно легко, без особого труда, как ни в кого раньше не входил. Вскоре наши тела прижались друг к другу...

Он двигался ритмично, усиливая своё и моё наслаждение. Он делал это очень медленно, чтобы я не кончил слишком быстро и чтобы доставить больше удовольствия и себе, и мне. Мы гладили грудь, соски и животы друг друга ласковыми движениями пальцев.

Я кончил внезапно и очень обильно, спустив в Мишу неимоверное количество спермы.

Я лежал, тяжело дыша, а моё сердце стучало, как молот.

Михаил накрыл меня собой, нежно погладил по лицу и спросил:

— Теперь все в порядке?.. Да, точно в порядке...

Хотя мой член постепенно становился мягче и меньше, я не мог вытащить его из Миши. Он не давал мне это сделать.

— Это место только для него,  — шептал он.  — Пусть он побудет там ещё немного...

Остаток ночи я провёл в его объятиях, прижавшись к его телу, полностью соединившись со своим Ангелом-хранителем...

Я проснулся около десяти. Миша ещё спал. Я долго смотрел на него, смакуя его ослепительную элегантность.

— Ну почему,  — думал я,  — мир устроен так, что одни люди живут в роскоши, а другие в нищете...

Я ушёл после десяти. Тихо. Незаметно. Михаил всё ещё спал. В кармане у меня было около дюжины банкнот с несколькими нулями, некоторые с изображениями американских президентов, которые я обнаружил в ящике его стола. Я не был жадным. Я взял не всё...

— Он, скорее всего, даже не заметит, что их стало меньше. Ведь он спит на деньгах,  — думал я, бодро и агрессивно маршируя по улицам, которые вновь кишели жизнью.

Главное, что меня спасли. Что я был спасён... А остальное... Оно и есть остальное. И меня оно не касается...