Она была актрисою

Вера Григорьевна, прима Н-ского академического театра драмы, вернулась со службы домой, как обычно в дни спектаклей, во втором часу ночи. Заглянула к детям: оба сына спали без задних ног. Пашка, откинув простыню, не посыпаясь, медленно почесывал стоящий во всю юную мощь, чуть подергивающийся член, младший, Сашка спал, намотав простыню себе на голову и свернувшись клубочком. В полосе света от двери Пашкино хозяйство выглядело потрясающе: прямой, как обелиск, стержень, сантиметров тридцати длиной и пяти-шести в диаметре, был неплотно прижат к животу хозяина. Вера невольно сглотнула и, не отрывая глаз от завидного инструмента, сделала шаг в комнату. Вдохнула запахи: пахло в спальне вполне мужским, крепким, постояла секунду над старшим, любуясь всем его ладным телом, но в первую очередь соблазнительной елдой, почувствовала, что намокает как бы не сильнее, чем на сцене, одернула себя и с трудом вышла. Пошла к себе, разделась и, достав из шкафчика вибратор, улеглась в ванну, открыв воду погорячее. Вибратор быстро сделал то, о чем она мечтала ещё на сцене, при этом ей представлялся то Пашкин елдак, что её несколько смущало, то отлизывающий её ухоженную писечку театральный электрик. Негромко поахала, кончая, но так и не удовлетворившись до конца, стала в полудреме наслаждаться обнимающей её тело водой.

Смутно вспомнились картины только что закончившегося спектакля. Несколько лет назад рухнувшее уже в который раз государство перестало давать деньги на культуру совсем, и театрам пришлось выживать почти что только за счет сборов. Надо было поднимать цены на билеты, одновременно поднимая и заполняемость зала, а это можно было сделать, если вы не Бродвей, одним, и только одним способом,  — продавая секс.

Пришлось артистам потихонечку раздеваться: сначала до белья, а потом и совсем, сначала пряча причинные места в тени, а потом и выставляя их на всеобщее обозрение. Через некоторое время продажи упали опять, и пришлось учиться имитировать совокупления так, чтобы даже из первых рядов партера нельзя было уверенно сказать, что это имитация,  — но всегда можно было предъявить видеозаписи со стороны кулис, дабы подтвердить властям, что "настоящей порнографии" в их театре нет и близко.

Вера знала за собой любовь к обнажению перед публикой, но куда более острое удовольствие от наготы перед полным залом было для нее неожиданностью, которую она, опять же себе на удивление, восприняла совершенно спокойно: "Ну, вот такая я и есть, что ж теперь поделаешь". И добавила, прекрасно понимая, что лицемерит: "Это не я, это жестокая необходимость, зарплату-то получать надо". Ехидный голос внутри тут же ответил "Ну да, любимая работа", Вера шутливо на него шикнула, и выбросила все сомнения из головы. Пусть любуются, показать ей точно есть что.

Поначалу она с легким, веселым ужасом ждала, когда про её сценические похождения узнают сыновья. Было ясно, что скорее рано, чем поздно видеозаписи полупорнушных спектаклей обязательно утекут в интернет, ведь у зрителей даже телефоны на входе не отбирали, да и свой театральный оператор 

снимал все на профессиональную камеру, какие там были крупные планы, где и как хранились эти записи, кроме него никто не знал. Сыновья, при их любви к порнушке, это обязательно увидят, и Вера ломала голову над тем, как построить с ними разговор, если они посчитают нужным с ней это обсудить. До этого она снялась в паре-тройке фильмов второразрядных режиссеров, "эротические сцены" в них были, причем именно в кавычках, не жестче Вериной голой попы где-то вдалеке.

Но случилось это безо всяких интернетов, едва ли не сразу после премьеры, когда даже слухи о "скандальном" спектакле ещё не успели дойти до сыновних ушей. Ехидна Марк, партнер на сцене и полувраг-полудруг в жизни, загадочно улыбаясь и ничего не объясняя, расстарался им на контрамарки, да ещё и в третьем ряду, и настоятельно посоветовал взять в гардеробной бинокли, да не простые, а четырехкратные, выдаваемые только особо посвященным. Гардеробщица, бабка лет семидесяти, ехидно заулыбалась, смешливо пробормотала "а вы не маленькие для таких картин, да ещё с биноклями?", но выдала запрошенное.

В сегодняшнем представлении, повествующем о нелегкой судьбе стареющей секс-работницы, пытающейся найти себя в новой, совсем непривычной для нее жизни обычной горожанки, Вера, под дружный хохот зала, раз пять раздевалась догола, много раз бегала по сцене то в трусиках, то в лифчике, то вообще нагишом, а в картине из публичного дома и вовсе "обсуживала" пяток клиентов якобы всеми естественными отверстиями. Закачивалось действие вполне трагедийной сценой: героиня Веры, потерпевшая неудачу на всех фронтах, в полном отчаянии сидит в кресле лицом к залу и мастурбирует, отчетливо хлюпая киской,  — на самом деле «хлюпала» запись из какой-то порнушки, умело транслируемая в зал,  — и получая в результате громкий, опять же на весь зал оргазм.

Парни налюбовались на голую мать всласть, в мелких, вплоть до отдельных волосков подробностях разглядев всё, от роскошной гривы каштановых волос, через умело покрытое сценическим, излишне ярким гримом лицо,  — впрочем, тут им бинокли скорее мешали,  — вплоть до стоящих столбиками крупных сосков на заметно набухших грудях. И, разумеется, подробностями тщательно эпилированной, возбужденной к концу спектакля до предела, кажется, даже слегка подтекающей любовным соком писечки с выглядывающими из складок блестящими от смазки темно-розовыми похотником и малыми губками. К их огорчению, сцену мастурбации в конце художник по свету в этот раз подал так, что самое интересное мамино место оказалось в глубокой тени, но парням хватило и без этого: стояк у обоих к концу спектакля был страшной силы.

Едва за ними захлопнулась дверь квартиры, как Сашка повалился на колени перед Пашкой, стянул с него все ниже пояса и буквально набросился на стоящий колом Пашкин член, со сладостным мычанием заглотив его по самые яйца. Пашка, как будто в первый раз, тут же мощно кончил, и они упали на пол, где Сашку заставил тем же манером кончить уже Пашка. Сразу же повторив процесс ещё по разу, они вынужденно унялись,  — продолжили бы 

и ещё, но скоро должна была прийти мама.

Не сказать, что в маминой наготе для них было что-то совсем уж запретное, Вера прекрасно знала цену своему телу, совсем его не стеснялась, и потому могла спокойно пройти голой в ванную и из ванной, да и разгуливала иной раз по дому в почти что совсем прозрачном пеньюаре без лифчика, а под настроение и без трусиков, шутя поддразнивая юных самцов, и сама приятно возбуждаясь и от их взглядов на нее всю в начале, и от того, как они потом почти не отрываясь смотрели на её торчащие через легчайшую ткань соски, прислушивались к вдруг охрипшему голосу, и принюхивались к тому, что исходило от намокшей писечки. Про себя она сладко понимала, что когда-нибудь подобное хулиганство должно закончиться тем, что сыновья её таки трахнут, её мнением на эту тему особо не поинтересовавшись, ведь все внешние признаки возбужденной, жаждущей именно этих самцов самки были прекрасно видны. И столь же прекрасно сознавала, что ей оное будет поделом, но эти мысли лишь возбуждали её ещё больше. Но останавливаться им всем пока что удавалось вполне.

И, естественно, давая им картинку для ночных игрищ друг с другом, про которые она делала вид, что не знает. Эти однополые игрища её мало волновали сначала потому, что в театральном вузе у них был довольно плотный курс античной культуры, к сегодняшнему дню подзабытый, но кейс про особенности сексуального взросления мальчиков в семьях афинских граждан она помнила вполне: ладно, что сыновья трахаются друг с другом, запросто могли подставить попы кому-нибудь постарше. А там появились и явные признаки того, что мальчики не пренебрегают и девочками, правда, похоже, только в формате ММЖ, но это её не заботило уже совсем: всему своё время.

Но на сцене все было по-другому: там она была вызывающе сексуальна, собственно, в этом и состояло настоящее содержание её роли,  — жрицы любви на пороге увядания. Ну и подробности её наготы, дома парням недоступные, были для них запредельно возбуждающи.

Вера их в свете рампы, конечно, не увидела, и пришла домой, ничего особенного не ожидая. А её ждал маленький праздник: сыновья сбегали за парой бутылочек любимого Вериного вина, сгоношили что-то на закуску. И буквально утопили Веру в комплиментах и бесстыжих — а чего уж после такого стесняться — расспросах: "Мам, тебя на сцене трахают по-настоящему?" — "Ну что ты, за такое и посадить могут, порнография ведь". Ответ Веры сопровождался похотливым смешком, парни его расшифровали как "хорошо бы, но нельзя", вслух же мама сказала "Имитируем, это театральное волшебство, оно ещё и не такое может".

Пашка, явно смущаясь, спросил ещё про то, как она снимает возбуждение после спектакля, Вера засмеялась: "А с чего ты взял, что оно есть? Это же театр, лишь имитация, давать волю возбуждению я не могу. Надо играть роль, произносить текст, и не голосом трахающейся женщины, но по-театральному, с преувеличенными эмоциями". Пашка возразил: "ну да,  

но вон у ваших мужиков-то ещё как встает!" Тут Вера вздохнула и улыбнулась: "Но кое-что все же есть, я же живая. Если красивый мужчина трется об мою попу своими причиндалами, то совсем не намокнуть трудно". "Откланиваюсь публике",  — тут Вера пьяненько засмеялась,  — "как-то раз даже забыла шмыгнуть за кулисы, где меня ждет костюмерша с халатиком, так и раскланялась голенькой! За что потом меня со смехом пристыдил режиссер, мол, "мало тебе в спектакле". Зато овации были на полчаса".

Вера чуть помолчала, загадочно глядя на парней блестящими от выпитого глазами. "Ну и бегу в гримерку, где меня уже ждет наш электрик Владик, с его умелым язычком!" Тут же спохватилась: "чего это я с сыновьями настолько разоткровенничалась?", но успокоила себя тем, что после двух бутылок вина можно и не такое.

В театре все знали про такую Владикову "роль", и относились кто с пониманием, а кто и с завистью: Вера Григорьевна была дамой завидной, к своим годам естественно потяжелевшей, но ни на грамм не утратившей бьющей через край сексуальности, коя была уж точно никак не меньшей, чем в молодости. Её же Владик устраивал тем, что не претендовал на что-либо большее: любовников Вере при нечасто возникающей нужде хватало и за пределами театра, а этот сопливый так, лизун.

Мамина лекция была воспринята с энтузиазмом. Пашка, возвращая разговор в интересное парням русло, сознался про бинокли, сопроводив это парой комплиментов Вериным прелестям в формате close up, которые без биноклей они не смогли бы разглядеть, Вера, сладко поежившись, вынужденно изобразила смущение,  — "Ах вы, негодники!", сказала "Ну ладно, есть чему порадоваться, я и для сlоsе uр ещё вполне", и притворно вздохнула. Пашка и Сашка одновременно издали звук "Ыыыы", выражающий то ли крайнюю степень удивления, то ли такую же степень восторга, и на этом торжественная часть мероприятия была завершена.

Парни ушли в спальню, Вера облегченно вздохнула,  — ну вот, главный страх позади, можно расслабиться,  — и тоже пошла к себе, собираться, а точнее разбираться в душ.

В момент, когда на ней оставался только лифчик, дверь спальни приоткрылась, и в щель просунулась физиономия младшенького. Увидев, что мама неглиже, Сашка сглотнул, отчего в Веры в низке что-то сладко царапнулось.

— Мам, можно?

Вера деланно вздохнула и, расстегивая лифчик, с артистичным смущением ответила:

— Чего уж теперь-то, заходи...

Лифчик тем временем был небрежно кинут на спинку стула, и Вера, горделиво выпрямившись, предстала перед жадными глазами сына совсем голой, чувствуя, что внизу начинает подтекать уже всерьез.

— Что хотел?

— Ой, мам... Я хотел сказать, что мы в театре не только на твою и тети Даши письки любовались,  — он смущенно хихикнул,  — нам и сам спектакль понравился, и как вы играли, и как играл дядя Марк...

Вера тем временем развернулась к Сережке попой, делая вид, что поправляет тряпки на спинке кресла. При этом она чувствовала, как от Сережкиных, поедающих её тело глаз от ляжек к попке, а оттуда к спине побежали веселые 

мурашки.

Сережка сделал пару шагов вперед и, как когда-то раньше, обнял маму сзади, принявшись дышать ей в шею сбоку, что она всегда любила. Вера непроизвольно дернула попой, и почувствовала, что под трусами у младшенького все готово, отчего вдруг сначала смутилась, а потом развеселилась и сама переложила обнимающие её руки Сережки с живота на груди, ещё и вдавив их в стоящие соски. На мгновение замерла, не понимая, что она хочет: то ли трахнуть сына прямо сейчас, то ли изобразить из себя приличную женщину,  — и все же развернулась к сыну лицом:

— Сереж, пошел вон. Ты уже не маленький, так маму мацать.

Сережа втянул носом воздух, наполненный ароматом текущей самки, поглядел маме в глаза, и не увидел там ничего, кроме едва сдерживаемой похоти. Дернул, было, рукой, собираясь запустить её явно жаждущей этого маме в низок, но сдержался.

— Ну мам, ну чего ты,  — и засмеялся возбужденно:  — Так хорошо с тобой обниматься, ты теплая, ласковая...

Вера в ответ, нервно хихикнув, дернулась животом, к которому был плотно прижат едва отделенный от него тканью плавок, стоящий в полную мощь агрегат сына:

— Да, я вижу. Вернее, чувствую,  — и засмеявшись уже нормально, отстранила парня от себя, развернула лицом к двери и шлепнула по попе:

— Пошел вон, охальник!

Осуждения "охальника" при этом в её голосе не было и близко. А с чего бы ему быть, если Вера прекрасно понимала: будь сын сейчас чуть активнее, поцелуй её по-взрослому, запусти щепоть на её похотник, и она не просто дала бы ему, но сама вытрахала бы его досуха, да ещё и орала бы в процессе от удовольствия, как мартовская кошка. "Еще бы нет, вон, какой видный вымахал, и хер с хорошую оглоблю. Хотя у Пашки, кажется, ещё круче. Кабы они не сыновья, точно замутила бы с ними тройничок до полного отруба!". Нервно облизнувшись, она окончательно выставила Сережку за дверь, и пошла в ванную чуть позади него, невольно любуясь поджарой мужской задницей и борясь с собственными руками, явно рвавшимися эту задницу ухватить, развернуть парня на себя, встать на колени, спустить с него трусы и... Тут Вера себя оборвала: "черт знает что в голове, раньше ведь такого не было!"

А в ванной, под вибратор, ей, возбужденной уже до помутнения, привиделось и вовсе приятное: Сережка, замешивая ей сиськи и сильно щипая соски, нещадно драл её в письку, Пашка столь же нещадно в рот, а потом они ещё и поменялись местами, после чего завершили дело, наполнив её дырочки каким-то невероятным количеством спермы. Вера куда сильнее обычного кончила, порадовалась за такие свои детальные, яркие фантазии, позволяющие столь яркие оргазмы.

И, себе на плохо скрываемую радость, перестала прятать свои прелести от сыновей совсем.

•  •  •

Следующая неделя прошла без особых событий. Вера отыграла свою "голую" роль ещё дважды, каждый раз получая от благодарных зрителей заслуженные овации (и неплохой процент от сборов). Во второй раз она, хулиганя, вместо того,  

чтобы пропустить стояк Марка себе к противоположному от зрителей уху, взяла его в рот по-настоящему, в горло, до корешка, и выпустила со слышным на весь зал звуком, чем сорвала короткий, но сильный шквал аплодисментов. Охреневший Марк после такого её экзерсиса едва вернулся в образ, после почти перестал ехидничать и долго ходил к ней боком, прикрывая от хищницы мужское достоинство, а она в финале, все под то же настроение, закинула ноги на подлокотники кресла, показав свою женскую прелесть во всей её взрослой красе, чем не преминул воспользоваться осветитель, высветив залу её письку, как на ладони — и сорвала ещё одни шквальные аплодисменты. Главреж после спектакля посмотрел на нее особенно внимательно, но выговаривать не стал: аплодисменты важнее. Повторять эксперимент с Марком Вера пока не собиралась, Марков член показался ей очень невкусным по сравнению с теми, что она пробовала до этого, а пробовала она много. Ну и, конечно, не то, что письки Сережки с Пашкой. Наверное.

А ещё через неделю события понеслись вскачь. Сначала Пашка обнаружил-таки на порнхабе видеозапись их спектакля, настолько отвратительного качества, что опознать актеров и актрис, не зная про них заранее, было почти невозможно, а подпись к видео была совершенно нейтральна. Однако узнавший про это директор театра на всякий случай задрал цены на билеты, ожидая аншлага, но зрителям то видео явно не зашло, в результате Вера демонстрировала себя не то что бы пустому, но и далеко не битком набитому залу. Снижать цены директору не хотелось, и тогда вдруг, как бы сама собой, на том же порнхабе, на том же, что и в прошлый раз, аккаунте оказалась выложена уже профессиональная видеосъемка театральных безобразий в разрешении аж 1080p, и с полными атрибутами спектакля, причем и полная запись, и аккуратно нарезанные отрывки с её и прочих театральных эксгиби прелестями. Особенно впечатляющим, неожиданно для Веры, оказался кадр с ней в позе раком: оказывается, её задница в такой позе смотрится просто-таки хорошо, а приоткрытая, поблескивающая, но не текущая соком вагина в такой позе торчала между ног прямо-таки вызывающе, "трахни меня немедленно".

Сознаваться в своем участии в этом ни директор, ни оператор не сознавались, но судя по тому, что голову оператору директор и близко не откусил, это была таки их вылазка.

Народу стало как-то неудобно: с одной стороны, выскажи хоть какое-то своё отношение, признаешь тем самым, что таки смотришь порнхаб; с другой стороны, и сдерживаться сложно,  — так и подмывает то ли высказать голому коллективу своё возмущение, то ли наоборот, превознести их всех до небес за смелость и мастерство. В результате заметных изменений во взаимоотношениях Веры с окружающими не случилось, но зал в субботу был битком, и в следующую субботу тоже. Верины отчисления от сборов поднялись сразу чуть ли не вдвое, что вполне примирило её с выходкой начальства. Впрочем, она и так не сильно расстраивалась: видео получилось настолько хорошим, насколько вообще 

может быть хорошей запись театрального спектакля с единственной стационарной камеры, Вера себе на нем нравилась, а остальное — "ну что ж, такая у меня актерская судьба, никуда не денешься".

Еще через пару дней видео перестала быть порнушкой, поскольку кто-то перезалил его на ютуб. Самодурная, но строгая ютубовская цензура посчитала, что после "Горы Олимпии" с её украшением отверстых вагин лепестками, и прочих многочисленных примеров легализации всяческого секс-контента, ютубу терять в этом плане уже особенно нечего, а художественные достоинства спектакля перевешивают творящиеся в нем неприличия, и посему запись вполне достойна оставаться на Священном Ютубе, пусть и с декларируемым ограничением по возрасту 18+. Откопал это Сережка, обрадованно рассказал маме, а та немедленно донесла это до сведения театрального коллектива. В результате директор поднял цены ещё раза в полтора, выше было уже неприлично.

И тут же получил реакцию конкурентов: обе городских киносети, объединившись, объявили "Декаду любви" с показом всей мировой полупорнографии, начиная с "Империи чувств" и до "Любви" Триера, вплоть до показа на разогревах отремастеренного аж до 4K знаменитого ролика "25 лучших минетов в мэйнстриме", обширно дополненного всякими прочими мэйстримными совокуплениями чуть не до часа. Вера поначалу испугалась: ну куда ей, провинциальной артисточке, тягаться с великими, да и сосать она на сцене по-настоящему не сосет,  — но конкуренты были посрамлены: народ пошел и к ним, и в театр.

Вишенкой на торте оказался е-мейл, полученный Верой дня через три после появления их «порнушки» на ютубе. Мейл был на английском, с которым у Веры дело обстояло средненько,  — изъясниться в магазине могла, но не более,  — и она не сразу поняла, от кого это и про что, тем более что гугл транслейт выдал нечто, по её мнению, несообразное. Письмо было перекинуто бывшему дома Сережке, у которого с английским было все ок, и он буквально через пару минут, со смартфоном в одной руке и полным охренением на лице, ворвался к матери.

— Мам! Ты что, не поняла, от кого это? На логотип в подписи посмотри!

Вера, не торопясь, взяла смартфон из рук сына, сделала свайп вверх — и ахнула: в подписи стоял логотип известнейшей голливудской продюсерской фирмы, заработавшей за свою долгую историю чертову уйму "Оскаров", золотых пальмовых ветвей и глобусов, и вообще всего, что есть наградного в мировом кинематографе.

— Сереж, я не верю. Какое дело этим монстрам до меня?

— Мам, а ты почитай, что написано.

— Лучше ты, а то от моего перевода мухи дохнут.

— Ну ладно...

"Дорогая Вера,

Мы планируем в ближайшем будущем запустить в производство фильм режиссера..." — тут было такое имя, что у Веры аж сперло дыхание. "Фильм предполагается смонтировать в вариантах NC-17 и режиссерском внекатегорийном, предполагаемом к распространению только через интернет. Синопсис сценария прилагается. Вашу кандидатуру мы предварительно рассматриваем на роль Лизы. Предполагаемая сумма гонорара составит... " — от цифры захватывало дух, ей столько не заработать за всю оставшуюся жизнь,  — "плюс отчисления от сборов в размере..."

Если вас интересует сотрудничество с нами, просьба 

ответить на это письмо явным выражением согласия, и мы вышлем вам договор, а затем и материал для подготовки к первому этапу дистанционного кастинга. Конфиденциальность всех материалов и с вашей, и с нашей стороны подразумевается.

С наилучшими пожеланиями, Самуэль С.  Бергер, кастинг-директор".

Про этого Бергера Вера слышала, он был в узких кругах известен не меньше режиссера.

— Сережка, я не верю. Ну понятно, спектакль, ютуб, пронхаб, то-сё... Но кто я такая, чтобы мне писали такие люди?

То ли хныкнув, то ли просто резко выдохнув, Вера с надеждой в голосе добавила:

— Сереж, может, подделка? Ну не может быть такого...

Сережа на пару минут углубился в недра своего смартфона.

— Непохоже, мам... Почтовый ящик отправителя на сайте студии отвечает, да и через гугл адрес отправителя бьется точно. Ну и письмо совсем типовое, вон, посмотри...

Вера тупо поглядела на экран, где было письмо некоей неизвестной ей актрисе, почти дословно совпадающее с тем, что они с Сережкой изучали сейчас. Кроме, разве что, упоминания о внекатегорийной версии, но это технические мелочи.

И тяжело вздохнула:

— Сереж, на кухне в шкафчике оставался мартини. Не в службу, а в дружбу: принеси грамм стопятьдесят. А то что-то мне нехорошо.

Сережа хихикнул: "А мне можно тоже?" и, получив мамино рассеянное согласие, отправился за вином.

Принеся всю бутылку и два бокала, он разлил вино и торжественно провозгласил:

— Ну, за твой успех на мировом уровне!  — после чего ехидно хихикнул.  — Мам, синопсис читаем?

Вера неуверенно кивнула, и Сережа открыл файл.

Синопсис был сильно расширен против обычного, переводил Сережа хоть и с листа, но вполне литературно, и к концу чтения и он, и мама возбужденно ерзали, а Вера ещё и раскраснелась, и дышала так, будто её уже трахали.

Дочитали, выдохнули. Вера только хлопала глазами, и первым выдал рецензию Сережа:

— М-да... Мам, тебя там по-настоящему трахать будут. Во все дыхательные и пихательные, по одному и кучей сразу, и покажут потом все это в мелких подробностях. Плюс лесбийские и смешанные сцены, у тебя же вроде с лесбиянством никак? Ну, про больше полфильма голяком я молчу, оно тебе вроде в радость,  — Сергей успокаивающе улыбнулся.

Вера икнула.

— Да... Я поняла... Это вам не н-ский театр, тут все будет по-взрослому... А лесбиянство фигня, как-нибудь отыграем...

Сережка расцвел:

— Вау! Мамочка, ты согласна?! Ой, какая молодца!

Вера удивленно уставилась на сына:

— Ты чему радуешься, дурак? Твою мать публично трахать будут, блядью на весь мир сделают, а ты и рад?!

— Ну, мам, какой "блядью"? Вон, в schnick schnack schnuck девки чего только не делали, и ничего, снимаются себе дальше. И в "Любви", и в Дау... и на Генсбур погляди, она вообще вход в пизду на весь мир без особой нужды показала, и ничего... Это ж «всего лишь кино», вспомни Миррен...

Вера машинально шикнула: "не матерись", и шумно выдохнула.

— Ладно. В конце концов, это согласие нас... ой, меня ни к чему не обязывает, укажем в ответе, что окончательное решение примем уже после кастинга,  

и всё...

— Вряд ли, мам. Кастинг им денег стоит, они на такое не согласятся.

— Ну, за спрос в нос не дают. Пиши ответ: типа, согласна, присылайте, но окончательное решение я приму потом.

— Нет, мам. Будешь ставить условия — пошлют куда подальше, ты для них пока что никто, а такой шанс больше одного раза в жизни не бывает. Не выпендривайся, пиши "согласна".

Вера растерянно кивнула: "Ну да, пошлют..." И нерешительно добавила: "Черт с ними со всеми, пиши!"

— Правильно, мам! Чего волноваться-то? Может, ещё и не возьмут, ты на кастинге ведь наверняка у них не одна.

— Ну да, ну да...

Не дав жертве опомниться, Сергей тут же написал коротенький ответ, быстренько перекинул его на мамин смартфон, и отправил его в далекую страну с маминого адреса. После чего прижал маму к себе, и шепнул ей на ушко: "А если возьмут, то ты потрахаешься, как никогда в жизни. Тоже редкий шанс, надо пользоваться!"

Вера наконец рассмеялась, и шутя оттолкнула сына: "Охальник, такое матери говорить!", но Сережа в ответ лишь ехидно хихикнул.

Пришедшему через несколько минут Пашке история была изложена Сережкой в мамином присутствии, отчего Вера раскраснелась, как девочка. Но Пашка только пожал плечами: "ну да, от такого шанса отказываться глупо", и внимательно, оценивающе посмотрел на маму, но ничего больше не сказал.

•  •  •

Договор пришел на следующий день, огромный, на пару сотен страниц, подписанный электронной подписью пдф с приложениями. Вера, было, кинулась его читать, поняла, что через юридический английский ей не продраться точно, и перекинула его на этот раз Пашке, который буквально через пару минут зашел к ней:

— Мам, его читать не надо.

— ???

— Начнешь выкатывать замечания, они тебя пошлют вообще, вы же с Серегой об этом говорили. А так, если что, у тебя будет отмазка: мол, обманули несчастную глупую женщину, вон чего наобещали, как я могла не подписать, меня бы тут же выгнали, да ещё и английский плохо знаю. Буквально психологически изнасиловали,  — засмеялся Пашка, подсевший к тем порам к маме поближе, и осторожно поглаживающий её по плечу, отчего у Веры в низке все потихонечку напрягалось.  — Цифры я посмотрел, они те же, что и в оффере. И райдер посмотрел, там тоже все в порядке, отель четыре звезды, такси, кормежка из отельного ресторана, два выходных, страховки, больше не по рангу. Подождем для вида до завтра, и подпишем?

Вера сглотнула. Съемки становились все реальнее, и чем они становились реальнее, тем больше Вера их боялась. Не наготы, и не показа совокуплений, эта перспектива не вызывала у нее ничего, кроме приятной дрожи, но работы с Великим Режиссером. Вытянет ли профессионально? "Впрочем, ладно, это в конце концов их проблемы. Возьмут, значит считают, что вытяну".

Ночью Вере снилась какая-то порнографическая чушь, она аж вздрочнула, почти не просыпаясь, а на следующий день отправила назад договор вкупе со своим согласием. Ответ пришел почти мгновенно, и он был далеко сверх её ожиданий. В начале 

шло "Спасибо, договор с момента получения нами е-мейла с вашим согласием заключен", зато потом... Она думала, что они потребуют фотографии, ну голой, ну крупные планы письки и попки, подумаешь, невидаль, её писька и попка давно на ютубе висят.

Но гребаный продюсер потребовал куда большего. Во-первых, ей предлагалось повторить фотосессию, выставленную в инете по указанному адресу. Вера тапнула ссылку, и аж замычала: триста с лишним фотографий, от полностью одетого вида в начале и до двойного проникновения вместе с лесбийской партнершей в конце. Машинально подумала: это ж на целый день работы, ужас, и поехала дальше.

А дальше были куски режиссерского сценария с нарисованными карандашом вполне хардкорными раскадровками, по которым следовало отснять видюшки, причем "безо всякой театральщины и имитаций, всё, в том числе и эмоции, должно быть предельно естественным. От того, насколько вы будете естественны перед камерой, зависит наш выбор". "Ну да",  — подумала Вера,  — "это не театр, это кино, тут не схалтуришь, вон, одних крупных планов чертова уйма, причем снизу как бы не больше, чем сверху. Интересно, естественность снизу это как? Всё должно быт мокро, и хер по самые яйца?" — тут Вера сдавленно хихикнула, и продолжила читать письмо.

"Напоминаем, что в соответствии с пунктом таким-то договора ответственность за конфиденциальность материалов, связанных с предметом договора, лежит на обеих сторонах. Мы советуем вам предельно внимательно отнестись к выбору партнеров и персонала для съемок, дабы исключить возможность распространения материалов до нашего разрешения. Также напоминаем, что договором за несанкционированную публикацию материалов вами или кем-либо из привлеченных вами лиц предусмотрена неустойка в размере..." — цифра была чуть ли не больше суммы ожидаемого гонорара, таких денег у Веры никогда и близко не было.

Автор письма, похоже, понимал, что актриса, увидев в подробностях то, чем ей предстоит заниматься, может испугаться и попытаться соскочить, и потому в конце напомнил ещё и о сумме неустойки, которая тоже была выше Вериных представлений о разумном. В самом конце Веру ждала маленькая амнистия: начальник разрешал заблюрить лица всех, попавших в кадр. Кроме, естественно, её самой.

Чуть посидев и слегка переварив прочитанное, Вера поняла, что про качество оно чистой воды пугалка, никто ей не мешал сделать материалы кастинга такими, что её не взяли бы даже на самый распоследний порносайт,  — и тут же почувствовала, что халтурить она точно не будет. Вспомнила про "максимальную естественность", почувствовала, что намокает, и вроде пришла в себя, но смутные сомнения в правильности того, что она делает, все равно остались при ней.

С сыновьями Вера увиделась только следующим вечером. Спектакля в этот день у нее не было, репетиция была только утром, подработки у сыновей тоже были не сегодня, и Вера к их приходу отдалась своему второму после эксгибиционизма увлечению, а именно кулинарии, надеясь, что любимое занятие отвлечет её от мыслей про, как она теперь была почти уверена, сдуру ей подписанный договор. Но отвлечения не получилось, уверенности ни в чем у 

нее не добавилось, и к приходу сыновей Вера была во вполне расстроенных чувствах.

Быстренько поцеловав маму в щечку, парни в своей комнате разделись, вместе сходили в душ,  — Веру такие их совместные помывки не расстраивали, а скорее веселили,  — и пришли на кухню мокрые, в трусах, облепивших члены. Мама покосилась на это, в общем привычное для нее зрелище, довольно улыбнулась,  — вон каких мужичков родила, прям загляденье,  — и уравняла себя с детьми, сняв фартук и оставшись только в трусиках. Поели почти в полном молчании, парни с удивлением поглядывали на обычно вовсю трещащую в таких случаях маму, но кушали, на радость Вере, хорошо. Наконец Пашка отвалился от стола и осторожно посмотрел на маму:

— Мам, у тебя все хорошо? Какая-то ты сегодня смурная...

Вера хмыкнула и на секунду задумалась, что ответить потомству. А потом плюнула:

— Вчера пришло задание на кастинг...

— Ну и что? Это же хорошо, победа всё ближе,  — рассмеялся Сергей, и словил в ответ злющий взгляд мамы:

— «Хорошо»? Вы сначала почитайте, что там понаписано!

Схватив смартфон, она со зверским видом переслала проблемную бумагу сыновьям и, кинув несчастный аппарат на стол, вышла из кухни.

С полчаса она искала пятый угол в гостиной, потом без нужды пошла в душ, где заставила себя до полусмерти замерзнуть под ледяной водой, потом распарилась под почти до ожогов горячей, намазалась вся смягчающим кремом, со злостью заметив, что даже такая процедура кидает её чуть ли не в оргазм, без нужды сменила трусики почему-то на стринги, и заглянула в кухню. Парни изучали её задание, при этом Пашка откровенно поддрачивал свой член через трусы, а у Сережки елдак стоял в готовности, но без применения. Мамино появление не было нахалами отмечено никак.

Уселась напротив них, тяжело вздохнула, и устало спросила:

— Ну, что?

Сыновья переглянулись Ответил Пашка:

— Ну и ничего. Что тебя испугало, сцены БДСМ? Так они только на вид страшные,  — парни заулыбались.  — А остальное там обычная порнушка, вряд ли для тебя там будут сложности. И при таком режиссере порнушкой оно не будет. Ну, или будет, но не больше, чем «Империя чувств» или «Любовь». Войдешь в анналы.

— Да это ладно. Ты про страшные санкции за утечки прочитал?

— Прочитал.

Тут Паша встал и зашел к маме сзади, прижался к её голой спине своим вздыбленным членом, отчего Вера чуть дернулась, но возражать было выше её сил. А охальник, положив руки ей на плечи около шеи, начал осторожный массаж.

— Сложно, да.

Вера едва заметно сладострастно изогнулась, но ответила ещё вполне нормальным голосом:

— Да «сложно» не то слово. Где я вам возьму двух мужиков, бишку, оператора, осветителя и звукооператора? Нет у меня таких друзей, все сдадут запросто...

Пашка тем временем перебрался с основания шеи на верх сисек, которые у Веры были чуть ли не чувствительнее клитора, отчего она часто задышала и опять, уже заметно, по-кошачьи выгнула спину.

— Да фигня, мам. Порешаем,  — нахальные Пашкины руки откровенно приближались к Вериным 

напрягшимся соскам. Вера угасающим от возбуждения сознанием понимала, что наглеца надо бы турнуть, но после всех переживаний сил лишить себя ещё и этого удовольствия у нее уже не было. Она задрала голову:

— Да где ты их возьмешь?

Пашка плотоядно улыбнулся:

— Найдем. Ой, мам, у тебя кожа совсем как у юницы, бархатная-бархатная...

Вера в ответ то ли хмыкнула, то ли промычала одобрительно, и Пашка совершенно правильно расценил это как верный признак того, что можно переходить к обработке сосков, сопротивления не будет.

Первое, совсем ещё легкое прикосновение Пашкиных пальцев к темным кнопочкам вызвало из Веры уже откровенно сладострастный стон, Пашка стал действовать решительнее, Вера совсем обмякла в его руках, и он, подхватив маму на руки, понес её в спальню. Осторожно положил на кровать, стянул трусики,  — Вера ему ещё и заполошно помогла пятками,  — раздвинул даме ноги пошире, запустил ей сразу два пальца во влагалище, и приник умелым язычком к верху её женской прелести. Почти сразу Вера заорала кошкой, подбросила попу вверх и затряслась ляжками, кончая.

Пашка откинулся на пятки, с удовольствием разглядывая результат своих трудов, ведь для мужчины нет ничего приятнее вида кончившей под его ласками женщины.

Очнулась Вера через минуту, посмотрела мутными глазами на торжествующую физиономию Пашки, сочувственную Сережки,  — тот уже выскочил из трусов и, глядя на маму с братом, откровенно дрочил свой да, не меньший, чем у Пашки елдак, издала не совсем понятный звук, расцененный парнями как «сгорел сарай, гори и хата», и почти прыжком перевернулась в коленно-локтевую поперек койки. Оглянулась через плечо,  — Пашка уже пристраивался к её нижним прелестям, учить не надо,  — и махнула рукой Сережке: иди сюда. Сережка охотно подошел, и она заглотила его ртом, принявшись энергично, но неглубоко насаживаться на такой вкусный стержень.

В этот раз парни кончили почти одновременно, Вера не кончила вообще,  — но боже, какое это было удовольствие даже без оргазма! В две дырки её не драли со времен студенческой юности, она уже почти позабыла, какая это радость, да ещё от нежных, умелых, любящих её мужчин.

А после был перекур, и Вера, сквозь так до конца и не схлынувшее возбуждение, вспомнила, что они так и не договорили.

— Паша! Так всё-таки: где мы возьмем целую съемочную группу? Ума не приложу.

— Мам, ты забыла, что лица можно заблюрить?

Вера выпучила глаза:

— Так вот это вот безобразие сейчас было не просто так, а ещё и со смыслом?

Пашка засмеялся:

— Ну, главное, что тебе было очень хорошо, это мы тебя от грусти полечили, а смысл дело наживное.

Вера вскинулась:

— А ты откуда знаешь, может, я вас обоих прям щас выгоню?

— Щаззз. Мам, ты вертелась так, как ни она из наших девиц никогда не вертелась. В жизни не поверю, что ты от такого удовольствия добровольно откажешься,  — и засмеялся опять, принявшись тихонько целовать Верино лицо.  — И правильно, не надо отказываться, ничего плохого в этом нет,  — а сам тем временем уже подбирался губами 

к Вериному похотнику. Но Вера его остановила:

— Погоди, охальник. Пусть в этот раз Сережа, тебя я уже заценила, выдающийся мастер кунек, а его ещё нет. Иди пока под бок, вон, сиськи помацай, оно у тебя тоже хорошо получается. Ну и кто все же снимать-то будет?

— А ты догадайся!

Сережа тем временем уже вовсю работал губами, пальцами и языком в маминой письке. Вера заохала, и ответ пришлось отложить ещё минут на пятнадцать, когда вся троица, подарив Вере ещё аж два оргазма, перешла наконец в спокойное состояние. Парни при этом проявили недюжинный профессионализм, умудрившись не извергнуться в партнершу ни разу, и тем самым сохранив эрекции на будущее, что было Верой по достоинству оценено.

— Пашка, иди к черту. Вы меня затрахали до полубессознания, а я теперь ещё и гадай?

— Да мы и будем. Где-то на стационарную камеру, а где-то «от первого лица», это не запрещается. Лесбиянкой Машку позовем, она кузина, болтать не будет, и би, и трахается классно.

Насчет сыновей Вера и сама уже догадалась, а вот про Машку такие подробности были внове.

— К-какую ещё Машку? Ирину?!

— Ну да. А мы думали, ты знаешь. Мы её потихоньку потрахиваем уже лет так шесть, у нее ещё и сисек толком не было, это сейчас вон, что выросло. Тетя Ира-то с мужем все в разъездах, вот мы и пользуемся Машкиной беззащитностью,  — парни дружно заржали.  — Похотлива до ужаса, иногда от нее даже прячемся. Это у нас семейное, вон, и тетя Ира на нас покушалась, но мы не дались.

Озадаченная новостями про сестру с племяшкой, а главное, простотой выхода из сводящей её с ума проблемы, Вера откинулась на подушку, и тут же полезла рукой в низок, там опять отчаянно чесалось. Что не прошло мимо внимания парней, и они отласкали Веру ещё раз, уже не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой, причем каждый из них теперь смог оценить мастерство обеих Вериных основных дырочек,  — первая, бешеная охотка спала, и она ими теперь управляла вполне.

Осуждать себя за трах с сыновьями Вера и не собиралась,  — а что такого, у нее спиралька, детей не будет, а до остального никому дела быть не должно. Про Пашку с Сережкой и говорить нечего: после Машки и случайных, совсем молоденьких подружек секс с Верой показался им космосом. На следующий день они сгоняли Сергея в секс-шоп, где он закупил реквизит для съемок,  — продавщица глянула на него с подозрением, уж больно разнообразен был набор,  — и потихоньку, благо, до дедлайна был ещё квартал, приступили к фотосессии, каждый раз заканчивая сеанс «произвольной программой», от которой Вера улетала все больше и больше. Дошло и до реквизита, парни полюбовались на матку, из которой они когда-то появились на свет, потом на внутренность Вериной прямой кишки,  — она оказалась грязновата, и они сделали маме клизму, что сценарием предусмотрено не было, но они этот процесс все равно засняли,  — не 

в кастинг, так для себя.

Через неделю дошло и до сцен бисекса. С Машкой все было, как и ожидалось, проще некуда: парни, заранее извинившись перед мамой,  — «потом дня три мы никуда на будем годны»,  — отодрали Машку до полной отключки, после чего рассказали ей, размякшей до невменяемости, всю историю и то, какая в этой истории у Машки предполагается роль. Оказалось, что Машку вполне можно было и не драть: девка аж запрыгала от такой перспективы, она давно поглядывала на прелести и мамы, и тетушки с вожделением, но понимаема не была, а тут все хотя бы с тетушкой само падает прямо в руки. К разговору про заблюривание её мордочки Машка отнеслась равнодушно, «как хотите, мне стесняться нечего», была привезена на такси к Вере, немножко напоена мартини, разогрета Сашкой до качественной течки, Пашка тем временем разогревал маму, и, наконец, допущена до Веры. Когда женщины достаточно увлеклись, к ним присоединился сначала Сашка, Пашка снимал, а потом и Пашка, отчего съемки перешли в жанр РОV. Все четверо оказались от процесса в восторге, и сразу, сверх плана, отсняли не только фотки, но и видео, после чего вместе просмотрели отснятый материал, и принялись валять друг друга по кровати опять. Потом парням понадобился день технического перерыва, но полученное всеми удовольствие того стоило.

Наконец, все заданное было отснято, лишние морды заблюрены, файлы запакованы в запароленные архивы, выложены на облака, и заказчику отправлены письма со ссылками и паролями.

Первая реакция пришла через день, и она была несколько неожиданной. Начальство спрашивало, нет ли у Веры координат трахающих её в материале парней, а то они хотят предложить им в фильме роли второго-третьего плана. Пришлось Пашке срочно заводить на левом сайте анонимные адреса себе и Сережке, и отправлять их от имени мамы заказчику. Ответ, уже на эти адреса, их поразил: «Вы приняты на такие-то роли, договор высылаем, верните его с вашим согласием немедленно». Парни, увидев суммы и условия в договоре,  — конечно, не такие, как у мамы, но тоже более чем солидные,  — ответили «Да! » не задумываясь, и лишь потом рассказали о своем согласии маме. Та порадовалась за сыновей, но её начинало беспокоить отсутствие решения её собственной судьбы.

Беспокоилась она недолго, уже на следующий день пришел ответ и по ней, причем ещё неожиданнее, чем с парнями: Вера была без кастинга утверждена на ту роль, которую ей и предлагали изначально. К ответу прилагался полный режиссерский сценарий фильма, и рекомендация «порепетировать», украшенная смеющимся смайликом. Все трое в тот же день получили и билеты, причем в один конец. До отъезда им теперь оставался месяц.

Подумав, они решили скрыть своё родство, тем более что фамилия у мамы была девичья, а парни носили фамилии отцов. В фильме они трахали Веру уже с открытыми лицами, из этого получилось много скандального, и ещё больше денежного.