Школа (Эпилог)

Алёшку Ступина я не видел всё лето. Однажды я зашёл к ним, и Галина Ивановна сказала, что он в деревне. Она напоила меня чаем, спросила о поступлении в институт, с глазами, полными слёз, вспомнила Славку.

- Саша, может быть, ты хочешь взять на память какую-нибудь вещь Славика? - неожиданно спросила она.

- Если можно, то я хотел бы взять его свитер, в котором он ездил в Суздаль.

- Да, конечно, - она ушла в комнату и вынесла мне небольшой свёрток...

Домой я возвращался пешком. Снова на меня нахлынули волнующие воспоминания. "Как хорошо жить на свете и как страшно умирать молодым! Сначала девять дней. Потом сорок. А дальше счёт пойдёт на месяцы, на годы, и постепенно из памяти будет стираться его голос, лицо, запах", - думал я.

Как-то в середине сентября у меня раздался телефонный звонок.

- Алло, Сань, привет! - услышал я голос Алёшки.

- Лёш, привет!

- Ты дома?

- Да.

- Хочешь, я к тебе сейчас приеду?

- Пожалуйста, приезжай.

Положив трубку, я услышал голос мамы из кухни:

- Кто звонил, сынок?

- Алёшка Ступин.

- Бедный, и как он пережил смерть брата?

Ожидание пацана показалось мне вечностью, но в конце концов звонок в дверь оторвал меня от компьютера.

- Алёша, проходи, - открыв дверь, пригласила его мама. - Саша, встречай гостя!

Я вышел из комнаты и обалдел. На меня смотрел не пацан, а уже юноша с меня ростом, в олимпийке, из-под которой виднелась тонкая белая водолазка. Над верхней губой у него появился пушок.

- Привет, Алёша!

Я подскочил к парню и обнял его, пытаясь оторвать от пола.

- Алёша, ты обедать будешь? - спросила мама.

- Нет, тёть Валя. Ну, разве что чай.

- Хорошо, я сейчас принесу.

Я увлёк его в свою комнату. Мы сидели, пили чай и молчали. Алёша долго, старательно размешивал сахар в своей чашке, не желая прерывать тишину.

- Я не был у тебя почти целую вечность, - наконец произнёс он.

- Алёша, я как-то к вам заходил. Твоя мама сказала, что ты в деревне, - ответил я.

- Да, она мне говорила.

- Ты так подтянулся за это лето, загорел! Я бы не узнал тебя в толпе.

Контраст впечатлений был так силён, что не стоило портить его лишними вопросами, но я всё же сказал:

- Как ты сам?

Его голос задрожал от избытка чувств:

- После похорон у меня как будто вакуум вот тут образовался, - и он с силой хлопнул себя по груди. - Такая дикая депрессуха на меня напала, что хоть вешайся.

Осознав эти слова, я прочувствовал маленький, лично ему предначертанный апокалипсис. С гибелью брата безумие ворвалось грубой реальностью в Алёшкину счастливую жизнь. Я заглянул ему в лицо, заметил, как прекрасные глаза парня наполнились слезами, и торопливо произнёс:

- Лёша, мне выпало огромное счастье: учиться в одном классе и дружить с необыкновенным, талантливым и красивым Славой Ступиным. Однако Славик уже похоронен, а жизнь продолжается. Нельзя же страдать вечно! Алёша, я всегда буду с тобой. Можешь на меня рассчитывать.

Но юноша не хотел расставаться с тем миром, который он так любил и в котором был так счастлив. На фоне своих ровесников, переживавших переходный возраст с его прыщиками, неуклюжестью, комплексами, Алёшка казался инопланетянином, отрешённым от земных проблем. Ему не было безразлично, как он выглядит и как его воспринимают окружающие - в этом плане он мало чем отличался от Славки, но он жил в своём замкнутом мире. Я замечал, как его комплексы постепенно смягчались, таяли под натиском сложной жизни.

- Я тебя очень люблю, - вдруг тихо произнес Алёшка.  - И, кажется, никогда не смогу разлюбить.

- Знаю, Лёша, я и раньше это знал, но пока был жив Славка, я вежливо соблюдал дистанцию между нами.

- Мы будем встречаться? - осторожно поинтересовался паренёк.  - Или ты этого не хочешь?

- Будем. Конечно, будем, - ответил я.

- Сань, послушай, а у нас с тобой как это всё, всерьёз?

- Лёшенька, и это то, что тебе не давало покоя?

Теперь Алексей волнующим взглядом буквально раздевал меня и попытался воспользовался малейшей возможностью, чтобы поцеловать желанный объект. Я восхищённо поцеловал парня в раскрасневшуюся щёку и шепнул:

- Мне так тебя не хватало!

Этот поцелуй лишил Лёшку последних сомнений на мой счёт. Он ответил на него и многообещающе мне улыбнулся. Я привык к его искренним улыбкам и сказочному воображению, которое всегда выручало нас в сложных ситуациях. Я понимал, что кроме трогательной юношеской дружбы у нас с ним ничего и не могло быть, хотя...

Трогательная дружба, разумеется, когда-то была. Сейчас же единственное, что мне угрожало, так это поддаться безобидной мимолётной слабости, и сейчас, глядя на Алёшку, глаза которого аж потемнели от желания, я понял, что он готов на всё. Я чувствовал в нём сокровенную прелесть. Он вскользь, умоляюще снова посмотрел на меня. Его аквамариновый цвет глаз вызвал во мне какое-то странное чувство таинственности. В эту минуту в наших отношениях что-то изменилось, словно размылась какая-то грань, мешающая нам полностью доверять друг другу. Фантазии превратились в наваждение, и мне на короткое мгновение показалось, будто я сошёл с ума. Я не мог, да и не хотел расставаться с тем миром, в который погрузил меня Алёшка.

Я обнял юношу, прижался к нему и, наконец, ощутил рядом с собой желанное тело, реакция которого на меня оказалась именно такой, какую я и ожидал...

Расстегнув "молнию" на моих джинсах, Лёшкина рука неуверенно достигла причинного места. Он начал медленно, почти церемонно поглаживать его через шёлковую ткань трусов, затем проник в них и стал волнующим плавным движением ласкать твердеющий столбик моей плоти. Юноша не мог больше противиться наслаждению и позволил его бушующей волне подхватить и унести себя куда-то далеко. Мягкие губы парня жарко заскользили по моей шее, щеке, губам. Я не хотел торопиться и ещё немного помучил молодого человека, чтобы продлить удовольствие от завоевания... Затем я глубоко вздохнул, пытаясь унять сумасшедшее сердцебиение в груди.

Инстинкт подсказал юноше, где находятся мои чувствительные струны, и он стал умело играть на них. Моя рука, точно мягкие тиски, сжала Лёшкину плоть в восхищении, ощущая пальцами, как напрягается его холмик. Лёшка уткнулся в меня лицом и придвинулся ко мне так, что наши сокровенные места встретились и опалили друг друга жаром страсти и восторга. Парню явно не хватало мужского тепла. Наша пикантная юношеская тайна тешила тщеславие, щекотала нервы, придавала жизни особую прелесть и остроту. Мой запас романтической энергии, долго копившейся во мне, выплеснулся наружу в виде безумной любви. Тяжёлая тоска сменилась мистическим восторгом...

Этим утром я проснулся от раздражающего меня карканья какой-то недовольной вороны. Я не против того, чтобы моим будильником были голоса природы, но эта какофония звуков просто вывела меня из равновесия. Однако стоило вороне улететь, как ко мне понемногу стало возвращаться хорошее настроение.

Обнаружив себя в постели с Алёшкой, я не испугался и не удивился этому. Мне было так хорошо, что даже не хотелось открывать глаза... Потом мы пили крепкий чай, наблюдая за солнечными зайчиками, скачущими через жалюзи по кухне, вслушиваясь в шум воды, доносящийся до нас из ванной, и в звуки телевизора, льющиеся из гостиной. Мы оба молчали, стараясь не встречаться взглядами, будто были виноваты в чём-то.

Выйдя на лестничную площадку, чтобы проводить Алёшку, я нажал на кнопку лифта.

- Подожди, сейчас лифт опустится.

- Лифт здоровья не прибавляет, - с улыбкой ответил мне Алёшка и, не помня себя от счастья, со всех ног кинулся вниз по лестнице.

Я смотрел ему вслед и понимал, как он сейчас похож на Славку...

Боль от этой потери становится у меня всё сильнее, она вонзается в самое сердце своими острыми клыками и терзает его, рвёт на части. Я пытаюсь вспомнить, где был и что делал, когда всё это происходило, кого любил, кого ненавидел, по какому поводу смеялся и почему плакал... Это чувство утраты оказалось для меня болезненно острым, но я верю в то, что если бы с небес ко мне спустился ангел, то он, наверное, рассказал бы, что Славка умер с мыслью о нашей любви.