Семья (глава 2, Возвращение). Глава Семья нудисты

Часть 1

Новая жизнь стала такой же привычной, как и старая. Новые заботы, хлопоты, впечатления, новые друзья постепенно теряли свою новизну. Казалось, что всё это уже было когда-то очень-очень давно, возможно, даже в другой жизни, но потом забылось и спряталось в дальние и тёмные углы памяти, чтобы потом снова вспомниться и опять забыться. Всё становилось будничным, неярким и привычным.

Квартира, в которой он сейчас жил, была большой, даже очень большой по городским меркам. Она была светлая, с высокими потолками, находилась в центре города. Но чего-то в ней не хватало - душа не лежала к ней.

Тут был толстый старый кот, который ничего не хотел делать: ни играть, ни гулять - то ли от старости, то ли от высокомерия, а может быть, скорее всего, от того, что был кастрированный. "Бедный котик", - подумал он. Было много горшков с комнатными растениями. Горшки, как и растения, имели причудливые формы. Сами растения занимали много места и были понатыканы везде: на подоконниках, на шкафах, сервантах - а большие стояли на полу. Утром хозяйка, просыпаясь, поливала их из небольших пластмассовых леек. В целом же, всё это было бессмысленно и бестолково. И как-то безвкусно.

Когда-то давно, в отрочестве, он видел фильм о Чайковском с участием Иннокентия Смоктуновского. Не всё, конечно, ему запомнилось, да и не всё было понятно, но несколько кадров чётко отложились в его голове. Он вспомнил, как главный герой входил одетым в воду. Какой-то он был тогда некрасивый и неприятный. Кажется, он плакал - непонятно почему. Какая-то грубая женщина в белой фате почему-то смеялась. И была удивительная музыка, ещё непонятная тогда, но уже завораживающе-прекрасная!

Ещё ему вспомнилось хождение композитора между большими ребристыми колоннами Казанского собора и какое-то мучительное напряжение на его лице. То, что тогда было ему неясно, сейчас стало понятно и знакомо. У него появилась жалость к великому композитору и скромному человеку. Потом он ещё читал о нём, о его жизни, пытаясь найти там какую-то параллель с собой и своим мировоззрением. И опять у него возникал вопрос: "Почему я такой?" - тянувший за собой следующие вопросы: "Почему он такой? Почему такие люди существуют? Хорошо это или плохо?". Мучительные размышления всегда приводили к одному результату: "Если я существую, значит, я создан природой, значит, я такая же часть мира, как и все; не был бы нужен, меня бы не было". Иногда, отвечая на вопрос об отношении Бога к таким, как он, он придерживался этой же точки зрения: "Если я существую, значит, я нужен". Да и вообще, отношения с религией у него были сложные. Его мировоззрение формировалось в то время, когда в Бога особо не верили. Да он и сейчас особенно в Него не верил, просто отдавал дань моде.

Ему вспомнилось, как вместе с Заей они много и много раз вместе слушали "Щелкунчика", особенно им нравился "Вальс цветов". Они пришли к мнению, что это музыка любви - любви красивой, сильной, страдающей, любви к мужчине. В неё автор вложил сильное чувство. А цветы как-то не звучат.

Когда он просыпался по утрам в большой квартире, ему всё казалось, что вот сейчас он откроет глаза - и всё будет как прежде. На стене будет висеть старенький коврик с причудливыми рисунками, он будет спать на своей кровати, Зая будет суетиться по хозяйству... Глаза не хотелось открывать. И тогда невольные слёзы вытекали из них.

Он затосковал.

Как-то раз во время домашнего обеда, когда они ели молча, равнодушно, он отодвинул на краешек тарелки попавшийся ему в супе лавровый лист и продолжил кушать дальше. "Зая бы мне не положил лавровый лист в тарелку", - подумал он и почему-то обиделся.

В этот же день, вечером, он прошёлся возле "их" дома, смотря вверх, на окна. Ему казалось, что вот сейчас Зая выглянет из одного из них и помашет ему рукой. Но никого не было. Ноги его как-то медленно и ватно уходили прочь от этого места.

Он сел на скамеечке в скверике, раздумывая о чём-то и неизвестно чего ожидая. К находящейся рядом с ним урне подошёл мужчина лет шестидесяти, небритый, грязно одетый, с седыми усами и взлохмаченными бело-чёрными волосами. Он стал ковыряться в ней, что-то бурча себе под нос и доставая из урны металлические банки из-под пива. Мужчина кидал их на землю и наступал на них ногой, сдавливая таким образом. Из некоторых он выливал остатки жёлтого пива, которое с шипением уходило в почву, оставляя на её поверхности тёмные пахучие пятна. Сложив все помятые останки банок в чёрный большой пакет, мужчина не спеша пошёл к следующей скамейке, возле которой тоже стояла урна.

Ему почему-то показалось, что это его знакомый, которого он уже очень давно не видел. Он хотел получше разглядеть его лицо, но ему это не удалось. "Странно, что он может здесь делать?" - подумал он и хотел окликнуть мужчину, да как-то постеснялся. "Нет, это не он", - успокоил он себя.

Недалеко на стене висел телефон. Подойдя к нему, он позвонил. Прозвучало несколько гудков. Он услышал голос Заи. Его было плохо слышно, да ещё в трубке слышался какой-то треск.

- Алло, алло, - пауза. - Вас не слышно, перезвоните.

Он повесил трубку. Ему стало немного легче.

Ещё несколько дней он мучился. Ему хотелось зайти к Зае, но было стыдно за свой уход и за измену. Однажды он вдруг внезапно очутился на "их" станции метро. Как это произошло, он и сам не мог понять. Он вроде как очнулся и понял, что стоит на эскалаторе. Вот и изображения пропеллеров, и бюст знаменитого летчика. Ноги сами понесли его к "их" дому.

Дом был старый, с одной стороны светло-голубой. "Как я раньше не замечал этот цвет?" - подумал он. Поднимаясь на четвёртый этаж, он чувствовал, как стало заметно сильнее биться его сердце - то ли от предстоящей встречи, то ли от того, что давно не поднимался по лестнице. Он нерешительно остановился перед хорошо знакомой ему дверью, рассматривая её и вспоминая секреты её ремонта. Вот эту кнопку звонка он покупал на Литейном. Вместе с Заей они её и ставили. Что-то не получалось, и он орал на бедного Заю.

Он подумал: "Как он воспримет меня сейчас... А если у него уже кто-то есть? - эта мысль неприятно поразила его. - Вряд ли. Зая не изменит мне".

Он всё ещё стоял возле дверей, чего-то ожидая и всё не решаясь нажать на кнопку "своего" звонка, когда ему показалось, что за дверью кто-то или что-то зашебуршало, и рука, уже готовая нажать на кнопку, вдруг резко отстранилась от неё. Но всё было тихо. Надо было решиться...

Зачем-то зажмурив глаза, он нажал на кнопку и услышал, как приглушённо за дверью прозвенел звонок. Но никто ему не открывал. Он подождал несколько мгновений и снова надавил на кнопку. Опять тихо. Осмелев, он стал давить на кнопку раз за разом и, разозлившись, подумал: "Где он ходит?"

Часть 2 (последняя)

Неожиданно дверь, заскрипев, открылась, и такое знакомое, родное лицо вдруг взглянуло на него. На нём отразились одновременно удивление, радость и растерянность. Очки, и так увеличивающие глаза, показали, как те расширились. Смущённая, чуть виноватая, улыбка возникла на лице Заи.

- Можно?

- Входи.

Он зашёл в квартиру и осмотрелся. Ничего не изменилось. Зая стоял перед ним в стареньком спортивном костюме и как-то нервно моргал. Они не знали, что сказать друг другу.

Вышедшая из комнаты кошка взглянула на него своими загадочными изумрудными глазами, прищурила их, как бы утверждая что-то своё и говоря: "Я знала обо всем". Она подошла к нему, потёрлась об его ноги и проурчала на своём языке: "Ну, вот ты и вернулся". Он взял её на руки и почесал ей за ухом, как бы говоря на её же языке: "А куда я от вас денусь?".

- А я тут тебе жилетку связал, - сказал Зая, доставая из шкафа тёплую серую вещь.

Он бережно развернул её и как-то стеснительно держал в руках, переживая - понравится ли? Приложил. Она оказалась в самый раз.

- Нет, я не буду её носить, - категорическим тоном сказал он.

- Почему? - испугался Зая, часто заморгав.

- Мне не нравится этот цвет, - и, выдержав паузу он добавил, - я хочу, чтобы она была голубая.

Зая всё ещё стоял испуганный, и вдруг широкая улыбка растеклась по его лицу. Он, стесняясь и улыбаясь, выдохнул:

- Голубая на голубом не смотрится! - и тут же тихонько захихикал.

Он крепко обнял Заю. В горле у него возник спазм. Всё вокруг размылось, и из его глаз потекли слёзы. Он чувствовал, что плачет. Это было как в далёком прошлом, когда кто-то незаслуженно обидит, и только мама жалеет его. Он всхлипывал и едва успевал вытирать слезы и вдруг откуда-то взявшиеся сопли.

- Не плачь - ты же сильный, - успокаивал его Зая.

Он нежно и как-то неуклюже обнимал своего друга, гладил его по голове, по спине, успокаивая:

- Тебе нельзя плакать - большие мужчины не плачут, - но у него самого текли слёзы из глаз. - Всё хорошо, всё будет хорошо.

Они долго стояли обнявшись. Зая вдруг спросил:

- Хочешь кушать?

Есть ему совсем не хотелось, но, чтобы не огорчать Заю, он согласился отобедать. Сразу же на столе появились его любимая еда. "Ждал", - грустно, с оттенком лёгкой приятности подумал он.

- Ждал? - тихо спросил он, стараясь увидеть глаза Заи.

Тот как-то смутился, стушевался, опустил глаза и еле выдохнул:

- Да.

- Ты-то как?

- Ничё, нормально.

- Кто-то есть?

"Зачем я задал этот вопрос?" - тут же подумал он, а потом понял: приятно задавать вопросы любящему человеку, на которые заранее знаешь ответ.

- Нет... Ты же знаешь.

- Знаю.

- А у тебя за это время кто-то был?

- Был, - признался он.

- Кто?

- Ты его не знаешь, - ответил он и добавил, - так, один парень.

- Сколько ему лет?

- Он моложе...

- Тебе понравилось?

- Не очень.

- Ты с ним был кто?

- Как с тобой.

- Ааа, - почему-то разочарованно протянул Зая.

Он привычно лёг на кровать, и у него сразу же возникло какое-то старое, доброе чувство. Так бывает иногда, когда вроде бы всё чужое вокруг, но в то же время оно твоё. Кажется, что сами вещи молчаливо рады тебе.

Он уткнулся носом в подушку, глубоко вдохнув в себя воздух, и сразу же вспомнил всё. От Заи исходил аромат чистоты и цветов. От него всегда пахло цветами. Его тело желало любви и нежности. То, что когда-то было привычно и буднично, сейчас было чувственно и желанно. Он неожиданно для себя делал такие движения, что удивлялся сам себе. Он чувствовал себя сейчас намного моложе своего возраста. Они пили напиток любви и не могли насладиться им до конца. Паузы были редки и недолги. Но усталость и возраст всё-таки взяли своё.

Они лежали обнявшись, не желая выпускать друг друга из своих объятий.

- Котик, а можно тебе задать один вопрос?

И тут же, не ожидая ответа, Зая спросил:

- А ты с ней... - ему было неловко произнести следующее слово.

- Нет. Мы спим в разных комнатах... Мне неприятно спать вместе с ней.

Зая помолчал, сочувствуя другу.

Они лежали в темноте. За окном светил фонарь, освещая автоцентр. Оконный стеклопакет заглушал шум машин.

- Как мне тебя не хватает!

- Мне тебя тоже.

Зая сильнее прижался к Котику, положил голову ему на грудь и стал выписывать своеобразные знаки на его груди, животе - то ли восьмёрки, то ли знак бесконечности.

- Как сын?

- Растёт.

Опять наступила тишина.

- Таблетки пьёшь?

- Не-а.

- Почему?

- Забываю, - как-то виновато произнёс Зая.

- Надо пить, - сказал Котик и добавил, - ты мне нужен.

Стало приятно и тепло.

- У тебя на работе как?

- Опять новые практиканты, - грустно сказал Зая и посетовал, - ничего не умеют делать.

Было слышно, как часы тихонько отщёлкивают время. Он приподнял голову, пытаясь взглянуть в лицо другу.

- А ты уже сделал отчёт?

- Рано ещё.

- Понятно, - Зая потёрся щекой о волосы на его груди. - Твоя не будет волноваться? - вдруг тревожно спросил он.

- Да нет, - чуть подумав, ответил Котик, - я ей не очень нужен.

Он плотно прижался к спине Заи и обнял его. Было слышно, что тот не спал. Чуть дыша, едва прикасаясь, он гладил его руку.

Было спокойно и хорошо. Спать не хотелось. Так они и лежали с открытыми глазами.

Вдруг он почувствовал в животе какой-то дискомфорт и слабую сосущую боль. Чтобы избавиться от неё, ему необходимо было поесть.

- Я хочу кушать.

Зая быстренько соскочил с кровати и стал доставать из холодильника остатки ужина.

Они сидели голыми за столом, ели бутерброды и запивали их дешёвой газированной сладкой водой. Боль стала уходить. Крошки хлеба падали ему на грудь и, цепляясь за волосики, скатывались вниз, на пол.

- Ещё? - Зая преданно посмотрел ему в глаза.

- Не, хватит. Я и так толстый, - он икнул и хлопнул себя по животу, который глухо отозвался на этот шлепок.

- Вот и хорошо, - Зая смахнул крошки с стола в руку.

Затем он встал и пошёл к холодильнику, унося с собой остатки еды. Его попка забелела в темноте.

- Всё. Теперь точно спать, - скомандовал он.

- Точно спать, - эхом повторил Зая.

- Я тебя люблю.

- Я тебя тоже...

Они заснули обнявшись. Заина голова лежала у него на груди, рука, рисовавшая то ли восьмёрку, то ли круги, замерла на соске. Его рука, на которой лежал Зая, обнимала его. Зая тихонько сопел, причмокивая во сне губами. Одна нога Заи была закинута на его ногу. Вскоре он тоже заснул. Ему снились океан и яркое солнце.

Утром солнечный зайчик привычно прошёлся по коврику с причудливыми узорами, разбудив их. Ему нужно было уходить. Зая стоял у дверей как-то стеснительно, опершись рукой о косяк. Что-то мучило его, на его лице был какой-то так и не заданный Котику вопрос.

- Я ещё приду, - ответил тот на этот немой вопрос.

Когда он вышел из подъезда, на улице уже вовсю светило яркое и нетёплое северное солнце. Низкие бело-серо-мраморные ватные облака, светящиеся изнутри, еле заметно проплывали по ярко-голубому небу. На душе у него было как-то по-праздничному тепло и тихо. Он замурлыкал мотив из "Шербурских зонтиков". Задрав голову и взглянув на окно на четвёртом этажа, он увидел Заю, машущего ему рукой через стекло. Он тоже помахал ему в ответ. Пробегающий мимо матросик в парадной форме посмотрел на него, улыбнулся и побежал дальше, придерживая рукой бескозырку.

Было воскресенье. Город отмечал День Военно-Морского флота... "Жизнь всё-таки прекрасна!" - подумал он.

страницы [1] [2]