Вот такое кино (Кино секс красная шапочка)

Часть 1

Девственность Эдька потерял против воли.

На чужой даче, на вписке, да ещё в групповичке, пьяный - в общем и в целом, по беспределу. Отдал, называется, первую пенетрацию не по любви. Хотя, с другой стороны, где гарантия, что любовь вообще случится? У Эдьки, забегая вперёд, пенетраций в жизни будет ещё тьма, а вот любви...

В случившемся Эдька виноват не был. Пытаясь потом рассортировать воспоминания, обрывки, сложить паззл, понял, что без подстрекателя четверо парней никогда не пустят по кругу пятого. Тем более, что четверо были - Эдик вновь видел смутные флэшбэки - не больно-то и знакомы и пацанами двое из них точно не интересовались. Но один должен был подтолкнуть, впрыснуть в них древней, мутной крови, взыскующей насилия и унижения новичка, чужака.

(Тут Эдик вспоминал, что на следующее утро один из насильников - господи, как же его звали; кажется, Мишка, совсем ещё шкет, Эдькин ровесник! - пошёл проводить его до электрички под ленивые подначки оставшихся, типа "давай засади ему ещё разок прямо на платформе!" Этот Мишка по пути сначала молчал, шёл рядом понуро, но, когда дорога свернула из леса к полустанку, сглотнул, не поднимая головы: "Эдь, прости, пожалуйста. Я не хотел. Очень больно было?" Эдик кивнул, и Мишка продолжил: "Меня никогда эта муть не заводила, а вчера как подменили. Давно бабы не было. То есть вообще никогда не было, я тебе честно скажу, я просто дрочу". Эдик снова кивнул. Зад ныл, к тому же мутило. "Я могу тебя попросить об одной вещи?" - спросил Мишка. Эдик выдавил из себя нервно, со смешком: "Лечь под тебя одного?" - "Нет, я... Я очень хочу, чтобы ты меня простил. Ну мне стыдно очень; хочешь, я тебе отсосу прямо щас?" И от этого Эдька, чуть не размазывающий слёзы, вдруг взвился: "Иди нахуй! Бля, отвали, пиздуй к своим! И расскажи всем, что отвафлил меня по дороге!" - и Эдька, рыдая, разнюнившись, в рёв, побежал вперёд, оттолкнув шкета Мишку. Потом он даже пожалел, что не дал отсосать, - но тогда, утром, он не испытывал ничего, кроме желания смыться и отмыться. Отмыться чисто физически, мылом. Ну, и всё забыть. Слишком мало ещё прошло времени, чтобы унижение стало вызывать желание)...

На дачу после летней сессии Эдьку пригласил однокурсник. Тот поехал с девушкой, с которой обходился на манер трофея на военном параде: вот, смотрите, едва достиг возраста, когда продают сигареты и алкоголь, а уже есть собственная женщина со всем, что женщине полагается: фигурой, капризами, духами, кружевными трусиками и раздвинутыми в постели ногами. Эдька был этому факту как бы свидетель, регистратор, эдакий удостоверитель зрелости.

Хозяин дачи приходился однокурснику каким-то знакомцем через школьный отдых на юге, в собирающейся компании вообще все были едва знакомы или не знакомы вообще - ну да что за дело, за шашлыком и вином сходиться легко. А вот привезти две бутылки водки было Эдькиной ошибкой. Водка - тяжёлый, опасный, грубый продукт. Её нужно дозировать осторожно, в пределах пары заиндевевших рюмок, - и только зимой с мороза под борщ. А летом водка вяжет руки и тупит мозг, бьёт неожиданно, сильно - и при этом развязывает язык, опорожняя склады скрываемого, тайного.

Эдика от водки развезло. Как в тумане, помнил он и шашлык, и музыку, и попытки танцевать, и начавшую вдруг раскачиваться под ногами лужайку, и неожиданно липкий, цепкий глаз хозяина, ощупывающего его (и под шортами с майкой тоже) - но Эд вспоминал и то, как по пьяни ему льстил этот щупающий взгляд: типа, меня заметили.

Хозяин казался ему почти мужиком, он был старше всех остальных, то есть ему было, наверное, около двадцати пяти, - и вот он, как ко взрослому, подходил к Эдьке, разговаривал с ним, дружески приобнимал его, поднимал до своей взрослости. И, возможно, желал. Это Эдька чувствовал - и, чего скрывать, подыгрывал. Хотя мог держаться не хозяина, а своих ровесников. Однако ж убирал руку со своего плеча. Кажется, даже как бы невзначай прижимался к бедру бедром. Эдька любил такие, обычно и правда случайные прикосновения, причём тепло другого парня заставляло его вспыхивать, в то время как девочек он стеснялся. Да и повода волноваться не было - народа собралось примерно с дюжину, были и девочки, и парочки...

Но тут Эдьку срубило совсем, и он прикорнул на диванчике, а когда открыл глаза, была уже ночь, и народ куда-то подевался, исчезли все пары - может, разошлись по другим дачам, и в большой комнате, в "зале", как говаривали в их местности, сидели лишь четверо парней.

Увидев, что Эдька проснулся, ему накатили штрафную, и он с трудом припомнил, что хозяина звали Кириллом, Кирой, а с именами других, Эдькиных примерно однолеток (или чуть постарше), получалась проблема. Шкет звался всё-таки Мишка, нет? Другой - то ли Янек, то ли Алик, что-то польское, а имени третьего никак было не вспомнить. И они все гоготали гусями, ржали жеребцами и в пространство тыкали пальцем... Ага, вот тут что: врубили порнуху, порево. Молоденькая тёлочка на экране впустила в себя член, стонет и визжит. Значит, все девчонки с дачи точно уже смотались, а мы, типа, обсуждаем дистанционно, как бы и куда бы мы их отымели, когда бы они нам отдались. Холостяцкая ботва.

- Давай вторую, боец! - подлил ему ещё водки Кирилл, выложил вялую закусь. - Ты проспал всё самое интересное, а мы тут про наши развлечения на даче фильм сняли!

Эдька на секунду поверил, вылупился на экран в изумлении, но тут же стало ясно, конечно, что порнуха была снята точно не на даче и точно не с их девчонками, однако парни заржали, а хозяин продолжил:

- Не веришь? Ты тут такое творил - сейчас покажу! Неужели не помнишь?

Он покопался в дисках и вскоре поставил новую порнуху: девушка и два парня, и один точно похож на Эдьку, тоже курносый, чуть не конопатый и тоже с мелированной прядью... Вот парни сосутся по очереди с девчонкой, вот раздевают её, вот раздеваются сами (у Эдьки стало набухать в штанах, тем более что компания гоготала: "Ну ты герой! Хуй как полено!" - глядя на экранного Эдькиного двойника, а хозяин с подозрительно демонстративным позёвыванием сказал, что это только начало, а дальше будет там о-ху-и-тель-ный поворот).

Водка ударила в голову, а поворот не заставил себя ждать: Эдька-2 вставил девчонке, но стал сосаться с другим парнем (тут ржание компашки стало совсем жеребячьим), а потом взял у другого парня в рот.

- Ну чо, Эдя, приятнее с бабами ебаться или с парнями?

И, глядя Эдику пристально в глаза, похабно облизнулся.

Потом Эдик много раз будет вспоминать эти глаза под белёсыми бровями, эту солому волос копной, эти злые тонкие губы - Кира был вообще худ и свит как из струн - на которых, впрочем (и это почему-то чувствовалось), игралась большей частью довольно пошлая мелодийка.

Потом он перевёл глаза на шорты Эдика. Смотрел нагло. Шорты у Эдьки были просторные, почти пляжные, и стояк был заметен.

На экране Эдька-2, не вынимая члена из девчонки, тем временем брал на клык торчащий штык своего дружбана.

- Оппа! Вот это Эдинька у нас! И вашим, и нашим! - трое у экрана гоготали, но было видно, что у них тоже начинает дымиться.

- Эдик, - сказал хозяин громко, - мы не дураки и видим, что у тебя встал. Мы тебя не сдадим, но скажи нам честно: у тебя стоит на всех нас или на кого-то из нас персонально?

Парни заржали ещё громче, пялясь теперь уже попеременно то на Эдьку с Кириллом, то на экран, и в воздухе как будто проскочил разряд, электроток, электрошок (не влезай, убьёт) - в общем, что-то тяжёлое, необратимое, грозное, но Кира, осклабившись, протянул:

- Расслабься, брателла! Это же кино, мы всё понимаем! Ты ебёшься с парнями только за деньги в кино, а в жизни совсем натурал! Выпей! - и протянул ещё стопарик.

Часть 2 (последняя)

Эдька выпил, чтобы морок прошёл - морок с парнишкой из порно, действительно уж больно похожим на него, который уже подставлял своему дружбану зад, и морок с четырьмя молодыми самцами, готовыми излить свою похоть на пятого, и морок с пьяной тёмной-тёмной похотливой ночью, залезающей бесцеремонно на дачу.

Эд мотнул головой: блин, закусить... И вот тут электричество сконцентрировалось, и молнией сверкнул ответ Киры:

- Попробуй вот этого огурца!..

Провал в памяти...

Кажется, с дурашливым криком: "Интим!" кто-то выключил свет... стонущий с членом в заду двойник на экране... Кирилл со спущенными штанами, спущенными трусами... Вскочивший член Кирилла - длинненький, но не толстенький, как молодой огурец из промышленных теплиц... если вспомнить... с очень коротко стриженными белёсыми волосами на лобке... аккуратными небольшими яичками в бритой мошонке... с полуприкрытой головкой... запах... не мочи, но самца, тела, лета, желания, водки, траха... и да, своим хуем, хуем, хуем Кира бьёт Эдичке по губам...

Эдька вскочил - или только хотел вскочить, ударить, убежать, в кулаки! - но, пьяный, потерял равновесие. А дальше всё в памяти путается, тускнеет.

Кажется, подскочили другие парни. Как их всё-таки звали? Да, чернявый шкет был точно Миша. Вместо лица Янека (или Алика) - провал, пустота: кажется, что-то простецкое, местное, гопноватое. А вот ещё один, постарше, в очёчках, поэтому и задержался в памяти, однако без имени - он, похоже, был дружбаном Кирилла. Или, как минимум, был с ним в сговоре. Вполне возможно, что, пока Эдька дрых, двое старших парней перемигнулись похабно и договорились, что этого мелированного парня вполне можно подставить под групповичок, для начала разогревшись порнухой. Очкарик держал Эдьку за плечи, шипел в ухо: "Сиди, сссука! Будешь хорошо себя вести, словишь кайф!" Да, скорее всего, это они с Кириллом затеяли кинопоказ... Впрочем, теперь оно и неважно.

Вот с Эдьки стащили штаны ("Пацаны! Да у него точно на нас стояк!"), вот кто-то схватил его за член рукой, пару раз дрочнул (наверняка Кирилл). А вот голос Кирилла, в ушах он звучит до сих пор: "Хорош, мужики, чё за гнилой базар! Нельзя опускать честного пацана при всём народе в зале! Потащили Эдьку в спальню на кроватку!"

А Эдька почему-то решил, что в спальне его оставят одного, - ну, пожеребячились, типа, и хватит, и вообще хватит пить. И он и не сопротивлялся. И пошёл, шатаясь, в спальню сам, не понимая, чего это так вокруг него все ржут. И он был правда пьян. И у него был правда стояк и хотелось. Подтянул штаны, опёрся Кириллу на плечо, дал очкастому схватить себя за зад, поволочь в глубину дома (полутьма в комнате, кровать), дал себя раздеть...

И вот губы Кирилла и того в очках - Эд почему-то давал себя целовать - целуют уже всюду, шёпот, что нессыниктонеузнает; и вот уже снова Кириллов хуй у рта, только теперь это уже не при всех, не в общей зале под регот пацанов, а здесь, где тихо, и хочется сосать, и он сосёт, сосёт, а у очкастого хуй большой и кривой, загнут кверху, такой может достать до простаты, я сосу ты сосёшь мы сосем, залупа кверху загнутого, блядь, кайф, а ты просто нюхни это, это такая примочка, тебе понравится, дальше само пойдёт; и вдруг пещера, огромная, тоннель, и ты и есть этот тоннель, и поезд мчится, мчится поезд... проснуться... раком - или нет, развести в сторону лапы, дать сракой... бесстыдство... впустить паровоз в себя, и спереди, и сзади, сильнее, ещё, да, блядь; стук колёс, поезд вышибает вход в тоннель, и это скорее сильно, чем больно; я же в кино, меня ебёт целый паровоз, и в хвост, и в гриву... а пассажиры смотрят... а пассажиры, Мишаня и Янек-Алик, тоже смотрят это кино - вот, лыбятся в дверном проёме, а теперь подходят ближе, надраивают поручни, надрачивают поршни, гудок - дай мне напиться железнодорожной воды; свисток, ревок, белый всплеск, все губы в этой густой железнодорожной воде; а вот тычется ствол Мишани, если бы мог, Эдька бы орал; его ствол тоже надраивается - скорее всего, Кириллом-Кирой; а вот и Кира гудит, гудит, сбрасывает пар... нет никаких паровозов больше, но его не спрашивают, горы с тоннелем переворачивают... снова запах тоннеля... бля, больно... тише, сильнее, он на карачках, в локтеколенной, ещё, ещё, ещё, гудок, гудок, гудок! - Эдичку выебли.

Наверное, Мишаня и Янек тоже, но этого Эдька не помнит. Мишане, впрочем, он вроде бы отсосал - хуй у него пах не противно, но резко, и спермы было море, но оно было не солёное, как Чёрное море, а чуть ли даже не сладковатое. Море белое...

Очнулся Эдька, наверное, только полчаса спустя. Сперма на теле и на лице уже обсохла до корочки.

Вышел из спальни, не умывшись, не одевшись, голый. Всё было похер. Идти, так до конца.

Увидел свет из-под двери, толкнул дверь.

И тут только понял, что его пропустили парни по кругу.

Порнухи в зале уже не было, по телику шёл просто телик.

Четверо играли в карты.

Присел рядом. Что-то съел и снова выпил водки.

- Молодец, что пришёл, - сказал Кирилл, сдавая колоду, - а мы уже хотели сами к тебе идти за добавкой. Играем в очко. Ты тоже в игре...

Тут в памяти снова провал...

Кирилл выебал его ещё раз - это он помнит - при всех, расчистив место на столе, положив на стол. Это врезалось в память, сохранилось: Кирилл, ебя, вылизывал ему шею, теребил соски. А другие затем спускали ему в рот, потому что Кирилл, когда вынул, сказал, что, бля, попка чистенькая, но всё же целку разворотили до крови.

Значит, где-то была его кровь. На простынях, на скатерти?

Провал...

Утром Кирилл заставил его, когда все выползли в зал, снова сосать, и очкастый тоже, и при этом сам дрочил Эдьке, но Миша с гопником Янеком лишь косились глазом, хотя Янек-Алик потом не выдержал, подошёл, возбуждённо попросил:

- Слушай, дрочни мне разок! - и кончил через минуту.

- Я тебе на жопе написал свой телефон, позвони, если заскучаешь, - сказал Кирилл, когда очкарик слил свою сперму (сильно солёную) Эдьке в рот, а сам Эдька своей спермой брызнул на пол. - Можешь с друзьями приезжать, вот увидишь, тебе будет нравиться...

Эдька оделся кое-как, схватил рюкзачок. Слёз ещё не было. Его оттрахали, опустили, не извинившись. И теперь выгоняли, как ненужного пса: пшшшёл на, надоел... Мишка, правда, увязался до станции, всё шмыгал носом. Ну, с Мишкой он помнит, какой тогда случился разговор: короткий. Мишка отстал... У платформы был ларёк, Эд купил воды и умылся.

Дома он бросился в ванную, тёр себя остервенело мочалкой - но Кирилл, видимо, снова посмеялся над ним. Никаких номеров, написанных на ягодицах, он в зеркале не разглядел.

И никого с той ночи из той компании никогда больше не встречал.

Боялся, правда, что Кирилл сольёт ночную историю тому однокурснику, что позвал его на дачу, и аккуратно закинул удочку, не думает ли однокурсник туда поехать снова. Но тот со злобой ответил, что Кирилл сказал ему гадости про его женщину и что он знаться с этим Кириллом больше не желает. Они, собственно, по этой причине тогда и смотались назад в город последней электричкой.

"Но ты вроде в отрубе был, у тебя всё нормально было?"

Эдька скривился: "Да, гниловатый этот Кирилл чувак, и компания гниловатая".

И только уже зимой Эдику стало хотеться повторения случившегося - но только нежного, без предательства, по согласию. Но Эдик боялся страшно хоть какой-то шаг в направлении этого сделать.

А потом его мама вдруг вышла замуж за американца, и они уехали жить в Америку. Где Эдька вдруг нашёл себя в киноиндустрии, в таких специфических гей-жанрах, как gang-bang и bukake: ну, где парень переходит по кругу с поршня на поршень, и паровоз всё мчится, всё мчится по направлению к общей destination.

В многих из этих лент букаке-бой - это наш Эдичка, Addy, Эд.

Отлично, надо сказать, выглядит и со страстью работает.

Интересно, видел ли его Кирилл?

страницы [1] [2]