История О (глава 1). Секс истории

Часть 1

Есть у меня один давний друг по теме. Лет на десять меня старше. Почитай сейчас солидный дядька уже... Стройный, ростом около 180, в отличной физической форме, без капли жира. Тело безволосое, кроме разве подмышек и паха. Кожа светлая охристо-розовая. Седина добавляет его коротким золотым волосам платиновый оттенок. Не красавец, но довольно симпатичный.

Сколько знаю, сколько кампаний и амурных афер с ним проворачивали, никогда не устаю удивляться неугомонности его. Энергетика внутренняя так и зашкаливает. Сколько он знает всякого премудрого. Прям ходячая энциклопедия. Художник сам. Востребованный. Олегом зовут. Но за что, пожалуй, наиболее почитаю я его, так эт за то, что так умеет истории всякие-разные свои житейские талантливо рассказывать. А уж их-то в его бурной и разноцветной жизни немерено...

Недавно, навещая родные края, решил я провести выходные у Олега на даче, что мы и раньше бывало, делали. Пятничный вечер у него гостили ещё несколько наших общих френдов. Было шумно, весело, шашлычно и хмельно. Развлекались допоздна. На следующее утро друзья-знакомые оставили нас в одиночестве и умотали в город, каждый со своими заморочками.

Субботний вечер после лёгкого наведения порядка в саду и солнечных ванн решили провести за пасьянсом на берегу его небольшого десятиметрового бассейна. Я со своей пеньковой трубкой, Олег с любимой сигарой + бутылка Кьянти и бельгийский шоколад "Cachet" с виноградом. Даже к 8-ми вечера июльская жара давала о себе знать... Часа через два решили освежиться. Купались поначалу спокойно-степенно, но понемногу расшевелились, стали веселиться и дурачиться. Побесившись и освежившись вволю, выползли на берег и снова, развалившись в шезлонгах, расслабленно стали вспоминать, начиная с юности истории, связанные с купанием.

- А ты знаешь Кир, что именно в бассейне я впервые был реально, хм... приобщён к "теме", - задумчиво произнёс Олег.

Дальше слово за слово последовало обстоятельное повествование событий той поры, занявшее не одни выходные, которое я и хочу представить читателям в своём изложении от первого лица. Естественно, заручившись разрешением и одобрением автора, с предварительным его ознакомлением. Я сохранил в тексте оригинальные слова и обороты народной речи. Без них, как по мне теряется энергетика и самобытность фраз одного из главных персонажей. Не обошлось и без творческого переосмысления этой истории, её так сказать литобработки.

1.

Было мне в ту пору 18 лет. Обычный худосочный, нескладный и голенастый парень с бледно-розовой кожей и тогда ещё совершенно белоснежной шапкой волос. Конечно же, окромя спортивных секций, я тогда уж с год посещал бассейн и лёгкую атлетику.

В то достопамятное моё лето в городе открылся большой общедоступный бассейн "Медик" в парковой зоне. Вход в него был с небольшой платой, так что мы с соседскими пацанами иногда ходили в него на целый день. Состоял он из большущего (примерно 50х100м) открытого бассейна у которого дно плавно понижалось по длине. В верхней его части был ограждён "лягушатник" для мелюзги и небольшой живописный, чисто декоративный островок с зеленью. Был и ещё один закрытый, глубиной 5м и с вышками - в нём тренировались пловцы и прыгуны.

По рассказам старожилов, бассейн был и до войны, и горожане очень любили там отдыхать. В мои времена его отреставрировали и обложили бело-синей керамической плиткой. На территории перед ним были киоски с минералкой и мороженным, площадки для игр: в "Городки", волейбол и баскетбол, но пробиться на них было практически невозможно.

В июне брат раздобыл где-то большущую камеру от колеса КАМАЗа, и я долго упрашивал его дать нам её в пользование. Наконец, после изнурительных уговоров, он сдался, и мы с соседскими пацанами и с радостным настроем рванули на бассейн. До него было 3 трамвайных остановки.

Поехал я туда вместе с тремя соседскими парнями в 11 утра. Разместились ближе к выходу. Погода была великолепной, в меру солнечной и знойной. Отдыхающих было очень много. Быстро раздевшись, пацаны общими усилиями накачали камеру и погнали купаться. Вдоволь наплескавшись за час, уставшие, с посиневшими губами мы вернулись к своей лежанке и улёгшись, грелись в ласковых лучах солнца, вяло делясь впечатлениями от нового развлечения. Примерно минут через десять к нашему пристанищу подошли трое. Первый парень был самым крупным, подкачанный смуглый брюнет в чёрно-зелёных плавках, квадратное волевое лицо, крутые бицепсы, широкие плечи, литая грудь, живот в кубиках пресса с чернеющими и густеющими к плавкам зарослями и мощные офигенно волосатые ноги. Вперив почему-то именно в меня властный и наглый взгляд зелёных глаз, парень нахальным баском заявил:

- Слышь, пацан, дай камеру повымахиваться.

И не дожидаясь ответа, уверенно подцепил её рукой, подтянув к себе. За ним стояли наши ровесники - ничего особого из себя не представляющие, но смотревшие на нас из-за его широкой спины, столь же нагло и вызывающе. Был бы этот бычок один, мы вчетвером ещё кой- как отстояли бы камеру, но в данном раскладе ловить было нечего. Бугайчик же, уловив нашу нерешительность, резко развернулся и неспешно стал удаляться.

Какое-то время я тупо взирал на его широченную удаляющуюся спину и перекатывающиеся при ходьбе мышцы влажных бёдер, на внутренней стороне которых от воды образовались чёрные ручейки волос и лохматый клин, расширяющийся от поясницы к высоким ягодицам, туго обтянутым чёрно-зелёным трикотажем. Ступор схлынул в тот миг, когда дошло, что столь желанную камеру я могу потерять насовсем и тогда брат точно меня прибьёт. Взвившись в одно мгновение, я бросился вслед за экспроприаторами, догнал их и намертво обхватив камеру обеими руками, потащил на себя. Почувствовав неожиданное сопротивление, парень развернулся и увидел меня:

- Э, ты чё, вообще оборзел, ну-ка отпустил по шустряку! - взревел он грозно и, увидев, как рьяно и отрицательно замотал я головой, с разворота влепил звонкую оплеуху, от которой, невольно расцепив руки, я брякнулся на траву. Но не тут-то было, вновь сорвавшись на ноги, я рванул теперь уже к его карающей руке и, вцепившись в неё, отчаянно завыл:

- Моя-я-а-а! Не забира-а-ай! Отда-а-ай!.. Ну, пожалуйста!

Моя слабая надежда, что на сей произвол обратит внимание кто-то из людей находившихся рядом, не оправдалась. В людском гуле, воплях детворы, музыке, льющейся из динамиков, и плескотне воды никто из окружающих, ничего не замечал. Парень, видя такое дело, отдал спутникам камеру, и те побежали к воде. А он тем временем положил мне на плечо вторую руку и, сжав его, прошипел:

- Ты чё, бля, совсем охуел? Мало те, ща добавлю! Отвянь, сучонок.

- Ну, отдай. Ну, прошу! Да мне брат за неё... голову свернёт, если не верну. А... ну, пожалуйста! - ныл я, продолжая изо всех сил сжимать его запястье и заглядывая снизу.

- Не очкуй, бля. Верну сказал. Чё ты дёргаешься?.. Вот побалуем с ней маленько и отдам... наверно, - прогудел он явно с сомнением, отводя взгляд.

Видать, уж больно понравилась камера, обретённая на халяву, и он уже считал её своей. Вмиг осознав, что вернуть её почти нереально, что дома и вправду меня ждут крупные неприятности и найти потом с братом эту компашку нам вряд ли удастся, я с последней слабой искрой надежды опять стал жалобно молить:

- Пожалуйста! Отда-а-ай, а. Ну, хочешь, хочешь я что угодно для тебя сделаю. Всё-всё! Только верни? Брат и вправду прибьёт. Я едва упросил дать её. А я всё-всё что хошь... чесн слово!.. Только вот... денег... совсем нет.

- Заебал ты, бля, щенок. Хорош пиздеть. Сказал, верну... попозже, - неуверенно протянул он. Резко вырвал свою руку из моих, и рванул в бассейн к своим корешам.

Отчаянью моему не было предела. Понурившись, поплёлся к своим, лёг, свернувшись калачиком, не слыша даже робкие попытки как-то меня успокоить, я во всех красках представлял, что ждёт меня дома. От этого становилось ещё горше, я все никак не мог успокоиться.

Видя мою безутешность, пацаны втихую отошли купаться. Остался один Кеша, который молча успокаивающе поглаживал меня по плечу...

Прошло около получаса, когда вновь пред моим затуманенным слезами взором замаячили лохматые крепкие икры. Подошедший парень присел на корточки, открывая мне густые мокрые заросли промежности и положив на плечо руку, пробасил:

- Да ладно те, расслабься... Пошли-ка, побазарим чуток.

Он, взяв за руку, помог мне встать и потащил за собой. Отойдя метров 20 от нашей лежанки, вновь присел и, заглядывая в глаза, со сдерживаемым возбуждением спросил:

- Ты это... правда всё-всё, без балды? - прошептал с хрипотцой. - Все выполнишь, чё скажу?

И я тут же, не отдавая себе отчёта в сути вопроса, горячо заверил его, что и "вправду" и "всё-всё", только бы вернуть эту треклятую камеру, которую в тот миг уже ненавидел и горько жалел, что вообще с ней связался.

Часть 2

Удовлетворённый моим согласием, он поднялся, переместил горячую ладонь на мой затылок и слегка подтолкнув, двинулся дальше сквозь толпу в дальнюю часть зелёной зоны, где в обрамлении густых кустов спиреи белел свежей известью общественный туалет. По пути, глянув в бассейн, я вскользь заметил, как веселятся с камерой дружки парня, и послушно плёлся за ним, даже примерно не представляя, что меня ждёт вскоре.

Народу в этой затенённой к тому часу части территории почти не было. Подойдя к зданию туалета, он прошёл дальше, обходя его и быстро озираясь вокруг. Убедившись, что никто нас не пасёт, он, не отпуская мою руку и согнувшись, сквозь кусты быстро пробрался за домик. Тут между задней стенкой туалета и 3-х метровой бетонной стеной, ограждавшей территорию бассейна, был свободный пятачок примерно с метр шириной, плотно закрытый по бокам кустами. Пройдя ещё пару шагов, он встал спиной к стене, подтянул меня к себе и сверля горящим зелёным взглядом, тихо-тихо загудел:

- Хрен с тобой. Отдам... Ток ты это... как обещал... Сделаешь мне... приятно, и всё. Ты ток не стремайся, обижать и больно делать не буду. Лана?

Вытаращившись на него во все глаза, не веря ушам и чувствуя, как мягко начинает отпускать напряжение, я смог лишь молча кивнуть в ответ. Парень, тут же расплывшись доброй лыбой, взял меня за руки и уложил их себе на грудь.

- Вот и лана. Молоток... Давай, погладь меня... так... та-а-к. Класс!

Я принялся гладить его мускулистую грудь, размазывая по коже редкие капельки воды, чувствуя пальцами горячую упругую плоть и тёмный лёгкий пушок, густевший к ложбинке грудины. Руки немного дрожали, в голове туманилось. Через пару минут я не замечал уже ничего, кроме его рельефного торса, ладони нежно скользили по бархатистой коже, гладили большие, с пятак, коричневые соски, пупырышки которых от касаний набухли и отвердели, грудные мышцы и пресс напряглись. Ещё через минуту парень попросил погладить его живот. Делать это стоя было неудобно, и я присел на корточки. Только тут узрел, как вздулись его плавки, резинка их оттянулась от живота, открывая дремучие заросли лобка и толстый корень возбуждённого хера, который рвался вперёд, чётко обрисовываясь сквозь трикотаж плавок. Пальцы блуждали по кубикам пресса и густой тёщиной дорожке, путаясь в ней пальцами. По телу парня всё чаще пробегал лёгкий трепет, сопение участилось и стало громче. Ему явно нравились мои движения.

- Давай, слышь... ноги теперь... и там, меж них, бля, - тихо ворковал парень.

Я гладил влажные заросли упругих бёдер, чувствуя, как напрягся в плавках мой член, балдея и всё ближе склоняясь к жаркому телу, обоняя восхитительный мускусный его аромат и созерцая, как подрагивает скрытый плавками, устремлённый прямо в моё лицо здоровый хер. Я уже сам хотел коснуться его, гладить, когда парень, отстранившись немного, прошептал:

- Погодь... Счас... Давай так... вот, - парень склонился и как-то неуверенно стащил свои плавки до колен, открывая мне увитые зарослями промежность и лобок, из которого резво выпрыгнул и прилип к животу громадный хер, увенчанный истекающей смазкой, полностью залупленной ярко-розовой головкой.

Ствол его, увитый лианами голубоватых вен, покоился на крупной рифлёной мошонке, тоже покрытой густыми короткими волосиками. Казалось, что яйца её были размером с куриные.

- Во! - возбуждённо гудел он. - Как те, нравится? Давай... погладь его.

Вот и сбылась давнишняя мечта - мелькнуло в голове. Перед лицом рвался ввысь самый настоящий, полностью сформировавшийся взрослый херище 19 см во всей своей мощи! Единственно измениться в будущем он мог, разве став с годами ещё крупнее.

Ноги затекли, и я переместился на колени. К тому времени я уже хорошо знал, что делать дальше, ибо вовсю (когда сам, когда с ровесниками) дрочил в укромных уголках. Деликатно обхватив раскалённую плоть ладошкой, я сжал пальцы и легко подвигал ею вверх-вниз. Парень вздрогнул. На вершине появилась крупная капля прозрачной смазки. Хер ещё отвердел. Второй рукой я мягко обхватил его мошонку и склонился ближе, жадно рассматривая эту столь влекущую шелковисто-каменную плоть и дурея от будоражащего аромата лобка. Рука вновь пришла в движение, но парень, постанывая, вдруг остановил меня...

- Погодь, бля... Стоп... а не то я того... Не... - захлёбываясь от возбуждения и ласково гладя меня по голове, зашептал парень, - не так... ты эт... ну... п-поцелуй короче... туда а, харе? - и уже обеими ладонями стал поглаживать по голове, мягко притягивая к жаждущему ласки лобку.

- Вот, вот так... бля, пиздец!.. Давай, ну... язычком его... та-а-к... Ох-х, бля-я-я! Ещё, ещё ну, давай!

Прильнув к будто приросшему к животу стволу я робко поцеловал напряжённую, как струна, уздечку. Слизнул очередную каплю с вершины и обхватил её губами. В голове мутилось. Весь мир исчез... Я трепетал от дикого восторга, ощущая какую-то дремучую и властную энергию, исходящую от него.

Парень просунул к лобку руку, подавшись немного бёдрами назад, отвёл ствол, уткнувшись скользкой залупой мне в губы и слегка надавил.

- Давай, ебтить, возьми... ну, в ротик, а?.. ну, пожалуйста. Туда... Давай... давай, как леденец его!

Под напором хера губы мои разошлись, и раскалённый стебель медленно вошёл в рот, прижимаясь к нёбу и мягко преодолевая сопротивление языка. Заполняя его весь без остатка под едва слышимый хрипловатый стон сверху. Дойдя почти до горла, он двинулся обратно. Теперь уже нас обоих трясла крупная дрожь. Писюн мой тоже окаменел и молил о ласке. Но мне было не до него в вихре новых, болезненно-сладостных ощущений.

- Охуеть! Давай, это... ну, пососи чуть... Зубы, зубы, бля спрячь! Так!.. Сильнее, бля... Уф-ф!.. Да... ещё!

Дурея от восторга, я с каким-то алчным неистовством принялся всасываться в этот восхитительный дубак. Парень, обхватив мою голову ладонями, задвигал бёдрами. Хер его, раздувшись ещё больше, задёргался и вдруг стал фонтанировать густой и обильной спермой. Я в мгновенном испуге попытался отстраниться, но руки парня ещё сильнее прижали голову к себе.

- Куда, бля, ни хуя!.. Глотай, давай. Держи, держи его, бля! - зашипел он, подвывая и дёргая бёдрами.

И я стал глотать, преодолевая спазмы. Длилось это, наверное, с минуту... Соков было очень много, и часть их потекла из уголка рта...

Парень, громко дыша, постепенно успокаивался. Ствол медленно опадал, теряя свою твёрдость и размер, но руки на затылке всё так же мягко притягивали меня к лобку. Постепенно весь этот грозный снаряд уместился внутри, и лицо моё полностью окуталось влажными чащами лобка. Во рту ощущался впервые вкушённый мной мужской нектар - терпкий и солёно-сладковатый. Парень поглаживал меня по голове и слегка двигал бёдрами. Мне было хорошо и уютно в его власти. Хотелось прижиматься и целовать, гладить и лизать его. Я подсознательно чувствовал, что смог подарить этому доселе совершенно чужому парню настоящее наслаждение...

Вокруг было тихо. Шелестела на лёгком ветру листва, распевали трели пичуги и лишь издали доносился гомон бассейна. Туалет за всё то время так никто и не посетил. Во всяком случае, мы ничего не слышали, хотя это нам ничем и не грозило.

Минут через 5, ладони мои, покоящиеся на его бёдрах, задвигались, поглаживая их густые заросли, особенно плотные с внешней стороны колен. Язык также ожил и принялся теребить мяконький ствол во рту. Парень стал активнее оглаживать и прижимать к себе мою голову... На всё это не преминул отозваться и стебель, вновь наливаясь кровью и набухая. Колебание бёдер ускорилось. Вскоре болт парня опять отвердел и перестал умещаться во мне. На какое-то время он застыл неподвижно, давая возможность языку ласкать залупленную головку...

- Погодь... Давай не так.

Парень поднял меня с колен и переместил к стенке, вновь надавив на плечи. Затем быстро стащил и повесил на ветку плавки. Облокотился на стенку руками и поддал бёдрами, вновь уверенно окуная лицо в мускусную лохматость. Всё его крепкое тело нависло надо мной, и бедра вновь пришли в движение. Обхватив их и гладя, я подтянулся к головке и, нежно объяв её губами, принялся лизать уздечку и посасывать. Парень присел немного и плавно вдвинул ствол внутрь. Застыл ненадолго и продолжил движение, всё глубже и глубже проникая в рот. Хер его отвердел, обильно выделяя немного солёную смазку. Руки я переместил к чаще промежности. Одна принялась мягко перекатывать яйца в мошонке, вторая двинулась к влажным зарослям между ягодиц, поглаживая пульсирующее колечко ануса. Чувствовалось, что парня это завело ещё пуще. Движения становились все активнее и размашистей. Он все наяривал, едва слышно постанывая, и скоро уже просто трахал меня в рот.

Часть 3

Минет тогда я сделал впервые в жизни. Никто не учил, что и как делать: всё это было чисто интуитивно. Было не очень удобно - головка хера все чаще упиралась в гортань, вызывая рвотные спазмы. Дабы пресечь их, я переместил руку с очка к основанию ствола и крепко обхватил его ладошкой, не давая таким образом проникать слишком глубоко. Вторая продолжала перекатывать и оттягивать яйца. Уперев в стену голову, парень опустил руки и принялся нежно поглаживать по лицу и волосам. Он громко сопел, всё яростней поддавая тазом. Я снова плыл в неге, полностью отдавшись чувственному наслаждению. Питюнчик мой, продолжавший торчать, вдруг также задёргался и оросил плавки спермой. Длилось всё это, наверное, минут с 5 (хотя тогда мне показалось с час)... Язык немел, челюсти начинали ныть. Парень явно слетал с катушек, долбя меня всё яростней. И... наконец... он повёл бёдрами, сминая мою ладошку так, что головка очутилась у самого горла, и, затрепетав, с едва сдерживаемым рыком, зафонтанировал опять щедрыми потоками своей амброзии... Волны оргазма трясли его, постепенно затухая. Я активно работал кадыком. Парень был весь мокрый от остро пахнущего пота. Хер уменьшался. Замерли на минуту...

Успокоившись полностью, он поднял меня с колен и, обняв, принялся вылизывать моё лицо прям как большая такая собака - кобель то есть, нежно целовать и вжимать в себя. Тая в крепких объятиях, я поначалу слышал лишь неразборчивые междометия, всякие ласковые слова...

- Ну ты..., ну ты бля силён!.. Бля... я хуею! ... Как у тя эта... заебательски... вышло. Я в улёте. Ну, ты даёшь! - успокоился немного и продолжил - Ты что, уже это... ну, делал так раньше?.. Пиздец! Как классно!.. Чё, не делал... впервые? Пиздишь!.. Чё, правда, без балды? Хуя се!.. Невъебенный отсос!.. Лана, хорош... покамест. Давай выбираться, что ль.

По дороге к бассейну он вновь заговорил:

- А тя как зовут-то? Олег? А меня Иван, Ваня то есть - так эт, давай лапу, Олежка. Ты теперь мой лучший друган! Ну шо - валим скупнёмся, а там я те и камеру отдам.

Запрыгнув в бассейн, где поменьше было народа, мы подурачились минут десять. Я незаметно под водой приспустил плавки и наскоро простирнул их. После этого, видя, что корешей с камерой в воде уж нет, отправились к месту их лежанки. На месте Ваня тут же отдал мне камеру и вызвался проводить, крепко держа за руку. По дороге остановился, снова присел рядом и спросил:

- Вы как, долго ещё будете тут седня? Часа два? Не накупался, Олежка? Ну да... Ты ток не сцы - я никому ниче болтать не буду - могила. Ну, о ТОМ. Да и ты... думай. Эт теперь ток наше... Слышь, а может... мы потом ещё ну, познакомимся что ль... получше, а? Я тут рядом живу. Сходим ко мне в гости... А камеру ты это - своим отдай, пусть домой сами закинут. Играли ж с ней на халяву! А мы с тобой... ещё немного... побазарим. Я те штаб наш покажу. Там знаешь как заебательски - ништяк! Да ты не сцы, ток вдвоём... знаешь, я теперь тебя никому в обиду не дам. Хочешь с камерой, хочешь с чем приходи. Любому за тя вломлю! Веришь? Ну и лады... Так я это, тя у входа обожду, харе? Ну, договорились. Давай.

2.

С этими словами он поднялся, потрепал меня ласково по голове, согревая добрым взглядом и зашагал к своей братве, а я, успокоенный и счастливый, побежал к пацанам с долгожданной камерой. Хотя видеть её, да и играть с ней уже не было ни малейшего желания. Да и вообще. Вопреки плаванью и играм с друзьями, я был весь в себе. Перед внутренним взором постоянно всплывали картины нашего с Иваном "общения", хер то возбуждался, то опадал. Друзья опостылели с их приколами... Я начал осознавать себя взрослым... другим. Поплескавшись ещё с полчаса, завалился на лежанку и больше в воду не лез, отговорившись тем, что разболелась голова. На расспросы Кеши о том, каким чудом удалось вернуть камеру, я сказал, что типа помог парню в одном деле, но он просил меня об том не трындеть. Сказал, что после бассейна я ему ещё немного помогу, и больше он нас доставать не будет. Попросил Кешу закинуть камеру на хату.

У меня и в мыслях не было увиливать от предстоящей встречи. К Ване продолжало манить все естество. Он мог стать моим первым и надёжным другом, которого, чего греха таить, хотелось нам каждому иметь. Иметь настоящего и отважного защитника, на которого можно положиться в наших, далеко не всегда справедливых разборках. Брат для меня таким никогда не был, слишком мы с ним были разными, в Ване же я интуитивно улавливал смелость и доброту, верность и горячее стремление общаться со мной, пусть даже так - не совсем... обычно. Я понимал, что и сам не прочь, увлечённый его бурлящей сексуальностью и мускулистостью. Хотелось вырасти таким, как он, хотелось, чтобы он вновь и вновь обнимал меня, прижимал к горячему телу, гладил, говорил ласковые слова, озаряя своим восхищенным зелёным взором... давал поиграть со своим пульсирующим, мощным и таким нежным стеблем...

Я, естественно, уже не раз слышал о пидарах и петухах, обитающих где-то на зонах и в общественных туалетах, иногда встречающихся среди персонала баз отдыха - часто презираемых, избиваемых "крутыми" мужиками. Всё это было так грязно, сопряжено с насилием и ненавистью, унижением и мерзостью. С Ваней, это все было совсем иначе, не так. Нам ведь обоим так хотелось! Я верил, что Ваня никогда меня не предаст, не станет чмырить и хвастать перед другими своим "достижением". Я стремился сделать ему приятное, лучше познать тело, главный его орган, какой он. Мне понравилось и в самом деле ласкать и доводить его до извержения, от которого и я получал новое, ни с чем несравнимое удовольствие, мне нравилось и мощь напряжённых мышц, и его аромат, и вкус спермы, причём вот так тотчас же, с первого раза.

Размышляя об этом, греясь в лучах тёплого солнышка, я дожидался соседских пацанов и уже скучал за Иваном, и никак не мог дождаться, когда же им надоест эта возня.

***

Да простит мне мой благодарный читатель, но, едва дождавшись окончания сих заумных разглагольствований Олега, я, не в силах уж сдержаться, сорвался с шезлонга, наскочил на голову хозяина и насадил - теперь на свой жаждущий дрын и неистовствовал, пока дважды не оросил своими страстными излияниями его истосковавшееся по мню горло.

Всё хорошо в меру. Думаю, Олег скучал по... нам, иначе и не вспомнил бы, наверное, той столь зажигательной истории. К тому времени расстояние от последнего нашего "глубокого" интима исчислялось несколькими годами. Каждый всё больше вращался где-то в своих кругах.

Ополоснувшись в бассейне напоследок, мы перебрались в дом на тахту, и там, в моих благодарных объятиях, с нежным поглаживанием, он продолжил свой рассказ.

***

Когда, наконец, пацаны накувыркилась с камерой до "гусиной" кожи и отошли-обсохли, двинули на выход. Ваня, нетерпеливо вертя головой и ерепенясь, шастал у входа в тёмно-синих растянутых на коленях трикотажных спортивках и застиранной серо-зелёной майке. Один. Как же засиял его фасад, когда он заметил плывущую над головами толпы камеру! Ринулся было к нам и оцепенел вдруг нерешительно и голову свою стриженную повесил, понуро зыркая исподлобья... Весь зардевшись в сомнении. Завидя его, я тоже засиял весь и, едва простившись компашкой, рванул к нему...

Надо было видеть Кира, его глаза! Описать их у меня нет слов. Сграбастав, он закружил меня, радостно гогоча, и только тихо повторял:

- Олежка... сученыш... вот ты... какой... Ё-моё!.. А я уж и не ждал... с полчаса тут вишу. Думал, ебтить - спрыгнешь, и всё... хуй тя сыщешь. А я тут как ебанат голимый дергаюсь... Мне ж и вправду камера твоя нах не нужна... А ты!.. Такой, бля. Я прям хуею, пацан, от... ну, бля... тебя... Двигаем? Тут два квартала всего- то. А... без обид? Ты ток не сцы - без "Б" - напрягов не будет. Я ж не чмо какое.

Видя расплывшуюся в улыбке рожу мою, Ваня распрямился вдруг гордо, приобнял меня за плечо, и мы в сплошных волнах кайфа двинулись вперёд. Дорогу я тогда засёк крайне смутно. Помню только, что шли недолго и одни. Очнулся в огромном дворе, образованном девятью хрущёвскими пятиэтажками. Окаймлённый подъездным асфальтом, он весь был засажен кустами и липами, имел зачуханную детскую площадку, умещавшую песочницу, деревянную зелёную беседку, где мужики с пивом забивали "козла", покоцаные качели, брусья с турником, трансформаторную будку и расположенный в самом центре одноэтажный домик.

Сооружение сие явно строилось ещё в начале ХХ в. В 70-х его пытались обновить, не слишком, правда, удачно. В последнем своём амплуа, со слов Вани, оно принадлежало ЖЭКу и использовалось для хранения инвентаря дворников. К нему-то мы и устремились.

Ваня подсадил меня на стоящую рядом с домиком сливу и показал, как по ветке добраться до квадратного чердачного окошка, прикрытого изнутри дверцей. Затем взобрался сам. Пустынный в ту пору двор и густая листва лип надёжно скрыли нас от досужих глаз.

Часть 4

Внутри чердак оказался довольно просторным, захламлённым разными сетками, сломанными стульями и тележкам и, обрезками труб, вениками и прочим непотребным ломом. Ваня закрыл лаз деревянной дверцей на крючок и за руку со мной уверенно двинулся вперёд. Под ногами зашуршал керамзит. Мы добрались до противоположного конца запылённого чердака, где в торцевой стене белело немытое с пол столетия слуховое оконце. Невдалеке от него у бокового ската лежала на большом листе фанеры пара когда-то бело-розово-полосатых, видавших виды матрацев. На них мы и приземлились. Передохнули.

- Это у нас знак такой с корешами - закрыто - значит занято. Типа - не лезь, ну или стучи - мож откроют, гы-гы.

Было жарко, мы разделись до трусов и улеглись рядышком в обнимку. Ваня стал расспрашивать, где я живу и учусь, о предках и брате, об интересах и увлечениях. Я в свою очередь расспрашивал его. Беседа лилась ручейком тихо и добродушно. С приколами и шутками. Из его рассказа я узнал, что в семье он один. Предки развелись. Мать работает ткачихой. Отец после мореходки раньше служил на флоте много лет. Тут был машинистом поезда. Последние годы уехал в Севастополь и работает там в какой-то портовой конторе. Женился, имеет двух дочек, совсем ещё малышек, потому им с матерью совсем не помогает... С мамой они живут в стандартной двушке.

Ваня занимался плаваньем и греко-римской борьбой. В интересах у нас было много общего, фильмы, книги. Как и я, он обожал коньки и аквариум, но на последний у мамы никогда не хватало денюжки.

Конечно же, на Ваню громадное влияние оказывала улица. Безотцовщина. Рано научился драться, тайком покуривал, иногда бухал с корешами, мастерски матерился и был знаком со всякими "конкретными" пацанами...

Общались мы так, наверное, часа два. Не могли обойти и самую остро трепещущую для обоих тему секса. Тут уж говорил больше он.

- А я, знаешь, это... Ну короче, есть у нас во дворе одна давалка, Светкой-конфеткой зовут. Всем даёт без базара... Мы её не раз уж с корешами по кругу пускали. Да, бля, лохань раздолбана так, хоть руку сунь. Даёт, правда, токо с резинкой. Ну, типа, шоб заразу какую не подцепить. Оприходовал я её раз десять уж. Да как-то всё не по кайфу, бля. Всё в спешке, почти не раздеваясь - юбку ей задерёшь, долбак из штанов опростаешь и погнали... Сунул-слил-вынул и финиш. Ну, на крайняк, - дважды, ежели кореша не подгоняют. Всё боится, шоб не спалил кто... А ещё у нас, типа, она ни в какую в рот брать не хотела. Ну вот. А тут на днях я со старшими пацанами бухал. Один из них и брякни, чё она типа наклюкалась и на клык у него взяла и с проглотом. Так, думаю, сука, а перед нами выябывается. Типа, я не я, и хата не моя! Ну вот, думаю, подловлю я тя, блядь голимую. Хуй ты терь у меня отвертисся... Я ж то ещё никому в рот не вставлял, а парни расхваливают, грят, кайф невъебенный! Знаешь, как попробовать хотится! Ну вот, короче, сцапал я её вчера вечерком у парадного, подцепил под руку и в подвал. Забурились тама в нычке одной, я давай её напрягать. Чё, грю, за беспредел. Другим сосешь, а нам, значит, заказано? А она, типа, давай выламываться, брешут, грит, никому я, мол. Хочешь, снизу - уже даю. Бля! Долго я, верно с полчаса, её убалтывал. А хуй знаешь, как торчит! Короче перевозбудился нах... но всё наезжаю. Сдалась-таки, стерва. Усадил её, долбак присунул. Ебтить твою дрить! Да и... опростался, бля... Ток к пасти ей приставил да губки почуял, так и потек, нах... Дёргаюсь, ебальник ей весь обдристал, а так и не вставил... Ну, тут она ваще хай подняла! Визжит, рукавом обтирается, меня, бля, посылает. А я-то расслабился... Вырвалась она, короче, от меня и дёру дала. Во бля, Олежка, такая-то хуйня... А тут ты с этой камерой ебанной, да с нытьем своим... Ты не это. Я ж поначалу и не думал, что ты... ну с тобой, короче, можно... Так, а ты ж сам: "че хочешь!", "всё-всё тебе сделаю!" Ну я и прикинул... А, мо, хоть с тобой че получится? ... Пацаны из колонии базарили, что с пацаном тож... можно. Ну, приболтать на шляпку, типа. И по-хорошему то ж кое-кто решал втихую... Ну, чтоб только одному. По согласию, конечно... Ну, и я ж не насильник какой... А ты... так охуенно всё заделал, что я, бля, чуть не помер. Крыша, нах... так и улетела от кайфа. Пиздец, как у тя классно это получилось! Я так в жизни ещё не тащился... Слышь, Олежка, ... а может того, ещё разик, а. Не устал?.. Я... эт... прикинул, что тебе это тож... не в лом, ну, понравилось что ль... А то глянь, опять он аж дымится! Так хочется! Давай ещё!.. Харе? А я тебе... потом... тож. Шоб без обид, а?

Я и сам соскучился уже по нашим ласкам и последнюю четверть часа медленно поглаживал его грудь и бедра, пожимал сквозь плавки дубеющий ствол. Залезал под их резинку и нежно теребил пышные заросли лобка, с наслаждением вдыхая запахи Вани - парного молока, свежескошенной травы, арбуза, мускуса.

Парень быстро освободил нас от трусов, обнял меня и навалился сверху, жарко целуя и лаская все тело, вылизывая и покусывая мочки ух, шею, соски, руки и движения его были трепетно нежны и ласковы. Дыхание быстрое, как во время бега, обжигающее. Он поспевал везде, прижимался к моему животу дубаком, размазывая по нему смазку, активно двигал бёдрами. Затем отвалился на спину и притянул мою голову к своей груди. Теперь была моя очередь голубить его. И я прильнул к пышущему жаром телу, повторяя его ласки, гладя и облизывая, целуя и сжимая мощные мышцы. Понемногу они концентрировались к чернеющим завитками промежности и лобку, трепещущему стеблю. Улёгшись сбоку, я принялся вылизывать его по всей длине, заглатывать лохматые яйца, поглаживать уздечку пальчиком, размазывая по ней смазку. Ваню била крупная дрожь, тело сотрясали спазмы. Подняв его перевитой жилами столб, вобрал в себя сколько смог, и принялся сильно сосать. Рука его тут же легла мне на темечко, бёдра пришли в движение. Я запустил руку меж волосатые булки и поглаживал нежный бутон очка. Ваня задвигался ещё активнее, ладонь с силой прижала голову к паху и вдруг, преодолевая горло, пульсирующая головка прорвалась внутрь с каждым толчком все глубже и глубже, пока лицо полностью не зарылось в пышную волосню. Горло протестующе завибрировало в спазмах, которые тут же передались Ване. Он кончал где-то глубоко внутри, а я буквально задыхался, прижатый властной рукой. С полминуты спустя, она расслабилась, я рванул голову назад и лихорадочно задышал. Вытащить ствол полностью Ваня мне так и не дал, и ещё с полминуты наполнял рот горячим семенем, громко и хрипло дыша... Наконец мы успокоились. Я, так и не отпуская его мягкий питюн, прилёг щекой на кудряшки живота и нежно гладил все, до чего мог дотянуться. Ваня ловил губами мою руку, целовал и всасывал мои пальцы, лаская их языком, и нежно гладил по голове дрожащей рукой. Горло саднило, но было здорово.

Ненадолго задремал и проснулся от сладкой истомы, разливающейся по телу. За время забытья Ваня уложил меня на спину, сам же склонился и вобрал в себя мой хоботок, поглаживая лобок и мошонку. Язык его внутри ласково обхаживал корень и головку, щекотал уздечку. Он с силой сосал и вбирал его до основания, запихивал в рот яички и громко сопел. Было невероятно здорово. Хер одеревенел, пульсировал, яички подергивались, прижимаясь к корню, и вновь скатывались в мошонку. Я стонал и бился в его нежных руках и буквально растворялся в неге. Неожиданно и болезненно нагрянул первый оргазм, но хер торчал как ни в чем ни бывало, и Ваня, немного успокоившись и переместившись, продолжил свои ласки. Теперь он нависал надо мной в позе 69 и мягко елозил по лицу своей лаково поблескивающей головкой, истекающей смазкой и похотью. Он хотел меня, хотел мощно, жадно, трепетно. И я не мог не поддаться его желанию. И вновь прильнул к упругому жезлу, и мы слились в едином стремлении - дарить и отдавать себя всей силой своего естества...

На дворе тихо и незаметно зашелестел дождик. Было уютно и светло на душе... Мы дарили ласки друг другу теперь не спеша, растягивая удовольствие, вбирая болты до самого конца. В этом положении исчез дискомфорт, и мне это получалось делать все чаще. Чувствуя приближающийся финал, останавливались, отдыхали, переносили ласки на мошонку и промежность, на очко. Особенно балдели, буравя языком розочку, проникая внутрь... И вновь возвращались к стеблям. Д лилось все это минут пятнадцать. Ваня распалялся все сильнее. Я и сам уже устал - челюсти ныли неимоверно, горло саднило. В какой-то момент, когда он уже рьяно долбил меня на всю длину, я проник пальчиком в анус и от встречного движения его резко всадил внутрь весь. Ваня взвыл громко, рванулся бёдрами ко мне и тут же излился опять глубоко в горло. Спустя пару секунд затрепетал в оргазме и я. Через минуту он отвалился в сторону, повернулся ко мне, и мы, обнявшись, затихли уже надолго.

Часть 5

Вздремнули. Проснулись примерно через час. Ласковый летний дождик затихал. Лишь одинокие капельки все реже выстукивали по черепице. Воздух посвежел от озона. Пресыщенные, мы ещё какое-то время ласкались как котята, вяло болтали о всякой ерунде. Приближалось время прихода предков с работы. Разгулялись аппетит и жажда. Пора было разбегаться и это желание, тогда - в тот день, было взаимно. Слишком уж много впечатлений, чувств, сил, ощущений выпало.

Ваня взялся проводить до трамвая, но, вопреки всему пережитому, расставаться ну совсем не хотелось. Решили, что проводит до самого дома пешком. Дорога большей частью шла на понижение. Опять шли, взявшись за руки. Договорились о завтрашней встрече в бассейне. Я решился показать парню нашу квартиру.

Дома никого ещё не было, хотя по этому поводу я не особо напрягался. Предки всегда весьма либерально относились к моим друзьям. Брат как обычно зависал где-то со своей компанией и дома раньше полуночи летом появлялся крайне редко.

Ваня явно робел и изумлялся нашей 4-комнатной квартирой, большой кухней и ванной, моей комнатой. Кладовкой, мебелью, коврами, книгами и прочей фигней, на которую я вообще не обращал внимание. Чувствовалось, что ему крайне неловко. Он вдруг заторопился домой, и я едва успел дать ему наш телефон. Убежал. Оставив меня в растерянности и тоске.

3.

Вскоре пришли родители. После позднего обеда ребята вытащили меня во двор и до самого вечера мы играли в бадминтон и карты. Вечером Кеша предложил подрочиться на чердаке, он вообще был большим энтузиастом этого дела, но я отказался, вновь ссылаясь на головную боль. Засыпал я в тот день весь в воспоминаниях о Ване, во сне он тоже был со мной, и мы вновь льнули друг к другу.

Проснулся с мокрыми трусиками и дикой тоской о нём, на автомате делал зарядку, мылся, завтракал. На месте не сиделось. Навёл образцовый порядок у себя. Сам, к немалому удивлению брата, вызвался сходить в молочный и булочную, вынес мусор. И вспоминал, вспоминал, вспоминал, даже беседовал про себя с Ваней. В бассейн хотелось ехать одному, но Кеша тоже навязался, и я не нашёлся, как его отбрить. Поехали вдвоём.

Знал бы ты, сколько разного пережил, отстрадал, отмучил я, трясясь в громыхающем трамвае. Вопреки здравому смыслу я представлял Ивана то циничным искусителем, то развязным треплом, то равнодушным искателем сладенькой новизны. Он такой красивый, сильный, решительный, разящий несокрушимой сексапильностью, знающий жизнь и цену себе казался мне таким недоступным, недостижимым. То казалось, что я вообще его больше никогда не увижу, то наоборот - повстречаю, а Иван окатит меня презрением и издёвкой, начнёт при всех гнобить и глумиться, предлагать своим корешам, унижать и насиловать с компанией. Меня бросало то в жар, то в холод. Чем ближе был бассейн, тем яростней снедали меня сомнения и тревоги, и я титаническими усилиями сдерживался от того, чтобы не сбежать домой, чтоб хотя бы внешне сохранять видимость спокойствия. Как только мы вышли на остановке, в душе будто что-то оборвалось, и мне вдруг все стало до лампады. "Эх, пропадать - так с музыкой. Чему быть, того...". Я расслабился и даже приободрился. Добравшись на место, даже решился купить себе и Ване эскимо. Кеша взял две бутылки дюшеса - нынче он был богатенький - предки выделили ему деньги. Я признался соседу, что сегодня с нами, возможно, будет Иван. Сказал, что он оказался мировым парнем, и с ним не страшны никакие наезды.

Встреча опять была вулканической. Ваня заметил меня издалека. Бросился навстречу, схватил в объятия, завертел так, что мороженное чуть не улетело... Страшно застеснялся вдруг, заметив Кешку, и ещё сильнее, когда я робко протянул ему эскимо. Сегодня Ванька был без друзей.

Устроившись на берегу, отправились в воду и долго бесились в ней, ныряя с берега (кто дальше и дольше), прыгали со скрещенных стульчиком рук, плавали наперегонки, влились в чужую компанию и немного поиграли в мяч. Наплескавшись до гусиной кожи, отправились отдыхать. Греясь, много болтали, шутили, прикалывались, затем ещё немного плавали. Ваня отошёл и вскоре вернулся с целой дюжиной пирожков. Перекусили, запили дюшесом. Кеша завалился позагорать, а Ваня минут через пять легко тронул меня за плечо и кивком головы поманил за собой. Соседу сказали, что идём отлить, а сами отправились на "наше" место. Тут в скоростном режиме я припал к его крепышу... Трепетно, пылко, страстно, жадно, одуряюще сладостно... Хотелось ещё Обоим... Но был Кеша.

Нехотя вернулись обратно. Знакомых у парня тут и в самом деле хватало. С одними он здоровался издалека, взмахом руки. Другие привечали солидно, с рукопожатием и дежурным обменом фразами. Некоторые подходили, когда мы уже уселись на лежанку. Пацаны разные, пара девчонок - соседок.

Снова отправились в воду. На сей раз Кеша вскоре заметил каких-то своих знакомых и надолго влился в их игры. Наконец-то мы были предоставлены сами себе. Где-то через час наползли седые тучи, стало неуютно. На суше Кеша тоже отправился к новой компании.

- Сёдня идём ко мне... ну, типа в гости. Ты ток эта... ну, не напрягайся, лана. Хоромов ваших не имеем. Скромно... да хуля там... - бедно мы с мамкой живём... Она и так у меня золото - подрабатывает как может. Шитье всякое на дом берет... А тут я ещё теперь расту, бля как слон. Со всей одёжки уж повырастал... Зимнее всё новое покупать придётся. Да и на осень. И ещё жру, бля на постоянку... Расту и жру... Мне бы то ж пора где подкалымить, да ни хера пока не нарисовывается. Недавно мелькнуло типа тут спасателем повкалывать. Работка, сам понимаешь, - вообще лафа! Да здесь и своих пловцов хватает, а ещё ж и студики с инфиза... Ты ток эта Олеж, Кешу сплавь. Нефиг ему у меня делать. Он, конечно, пацан вроде ништяк, но... эта... короче, я ток с тобой хочу. Лана?

Я сразу же заверил Ваню и что Кеша сам за мной увязался, и что по любому сплавлю его, когда двинем с бассейна. Соскучился я по парню сильно. Так не хватало наших кувырканий, крепких объятий, эйфории обладания. Все утро я с восторгом рассматривал его прекрасное тело, крутой бугор лобка, дивился мощи мышц, их рельефу. Хотелось гладить все это, целовать, дарить ласки и наслаждения, млеть от его, ответных...

Тучи затянули небо основательно. Я озяб. Кеши все не было. Стали помалу собираться. Наконец, появился и сосед. Обрадовал, что идёт к своим знакомым в гости. Так и расстались. Сумку пришлось тащить мне, недолго правда. Уже через метров сто Иван уверенно отобрал её и, ткнув туда небольшую авоську, забросил себе на плечо.

- Счас придём, я чё-нить похавать сварганю. Суп мамкин вчерашний есть. У меня она знаешь, как вкусно готовит. Сам пробу снимешь. А я ещё яичницу с луком и "докторской" соображу. Думаю, хватит пока.

Как попали к нему домой тоже плохо помню. Один из многих сине-панельных подъездов. Второй этаж, красно- коричневая дверь, крохотная прихожая, такая же кухонька, гостиная чуток побольше, заодно и мамина спальня. Старенький, стандартный, отделанный под орех гарнитур, черно-белый телек. Из гостиной выход на балкон. Поразило обилие разных вазонов с растениями; и на подоконниках, и в кашпо на стенах. Балкон так вообще утопал в сплошной зелени и цветах.

- Эт то ж все мамка. Соседки говорят, что у неё руки золотые. Сама всё садит. Что с работы отщипнёт, что у соседок иль на рынке. В ишь как все буйствует, и так почти весь год, - с гордостью заметил Ваня. - Очень уж охота ей застеклить балкон. Тогда, грит, свой зимний сад заимеем, да всё никак деньгу не наскребём.

Узенькая, где-то 2,5х4 Ванина комнатка-пенал: шкаф, кровать-полуторка, письменный стол с настольной лампой, стул и тумбочка у двери, на стенке стандартный коврик с оленями. Дом Вани был хоть и скромен, но очень чистенький и уютный.

- Ну, я тут вчера подшустрил маленько, - смущаясь, бросил он.

На кухне Ваня завертелся меж стареньким пухлым холодильником, плитой и столом, не давая мне ничего делать, а там и вообще в гостиную отправил. На стенке над сервантом висело большое черно-белое фото молодых - родители Вани. С неё задорно взирал молодой здоровяк при параде с лихо закрученным кудрявым чубом и счастливой лыбой, и красавица- невеста в подвенечном снежно-белом платье, с фатой, увенчанной венком из таких же белых цветов. Глаза её полнились счастьем. Лёгкая улыбка играла на губах. По фото получалось, что Ваня удался-таки в мать. Те же пышные чёрные волосы, черты лица в мужеском варианте, смуглость. С возрастом, конечно, черты его огрубеют, заматереют, но сейчас, в юности сходство было довольно заметно.

Часть 6

Вскоре он зазвал меня на кухню. Сели подкрепиться. Овощной суп оказался и впрямь очень вкусным, и сытным. Да и яичницу Ваня умудрился замутить совсем неплохо, запили простоквашей.

- Ты эт, Олежка, погодь ещё чуток, лана. Я мамке обещал вермишель сварить да салатик настругать по-быстренькому. Котлеты она готовые притащит из домовой кухни. Ну, на ужин... Ей седня ещё шить есть чё. А ты пока ко мне в комнату. Я те ща значки свои покажу. А я быстро, увидишь... Потом в домик, в штаб, то есть забурим... А может эт... поужинаем вместе, а? У меня маманька мировая. Красивая - увидишь сам... Те как, обязательно к приходу предков дома быть?

- Да нет, Вань, главное, чтоб дома засветло был. Ну, или позвонить, что в гостях задерживаюсь, чтоб не переживали, а с ужином не знаю, неудобно как-то.

- Да брось ты херню городить, неудо-о-обно! Ишь чё удумал. Нормалёк всё. Расслабься, - горячо затараторил он и повёл в комнату. Усадив за стол, достал из ящика большую конфетную коробку, открыл её, и я узрел приколотые к тонкому листу охристого поролона десятки разных значков.

- Вот, любуйся пока. Эт я всё сам раздобыл. Коль понравится какой, скажи. Может, и подарю. А я сейчас, через полчасика закруглюсь и двинем, - проворковал нежно, погладил по голове и плечу и ушёл.

Я сидел, рассматривая его фалеристические богатства - военные, спортивные, с гербами и памятками городов, молодёжные, мультяшные и с техникой. И думал, переваривая в себе, насколько другим - лучше, глубже, душевнее - открылся мне Ваня сегодня. Вчерашний: задиристый, нагловатый, предельно грубый поначалу, правда, изменившийся к вечеру неслабо. И сегодняшний: доверительно сбросивший дворовую шелуху и понты, приоткрывший душу своей трогательной любви к матери, заботу о ней, доброту, искренность. Теперь я ещё больше тянулся к нему, уверяясь в том, что этот парень и взаправду может стать настоящим старшим другом.

Не прошло и десяти минут, как влетел Ваня - взволнованный, румяный и немного не в себе.

- Слышь, Олежка, ты эт... Короче, раздевайся, - а сам быстро отбросил покрывало и приоткрыл одеяло на кровати. - Давай, до трусов. Прошу. И в койку... Да не дрейфь! Я эт... просто хочу, ну... чтоб, к-гм, запах твой в ней остался. Харе? Ты так классно пахнешь!.. А я вечером... ну, когда спать... нюхать буду и... ну... будто ты... со мной. Давай, а! - горячо зашептал и быстро разоблачился сам.

Когда я робко улёгся на спину, он навалился сверху под жалобный скрип пружин, обнял меня и заласкал, зацеловал, тесно вдавливаясь в меня, елозя вмиг окаменевшим болтом, вжимаясь в такой же мой. Ах как же здорово это было! Как беззаветно отвечал я ему, гладя и целуя все, до чего мог добраться! Казалось, в любой миг нас накроет всепоглощающая волна кайфа. Мы балансировали на его вершине минут пять, не в силах разъединиться, не желая его достигать как можно дольше... Понемногу напряг ослабевал, ласки ставали все легче и нежнее... И вот, нехотя преодолевая влечение, Ваня оторвался, ласково ткнулся влажными губами в кончик моего носа и встал. Отвёл посоловевший взгляд, и тихо прохрипел:

- Ладно, Олеж, вставай... Давай, постель заправлю.

Я тоже заторможено стал одеваться, неохотно вырываясь из плена неги, все ещё льня к Ванечке... Он опять оставил меня одного и продолжил возню на кухне.

Из значков мне понравились несколько, очень качественно гравированных, с цветным лаковым покрытием и надёжной застёжкой. Но не мог я выбрать какого-то одного, колебался, сомневался, пока категорично не закрыл коробку, твёрдо решив не брать никакого. Посидев так ещё немного, томясь одиночеством, не выдержал и отправился на кухню.

- Слышь, Вань. Ты вправду хочешь, чтоб я остался на ужин? - получил пылкое согласие и продолжил. - Ладно... Ток у меня то ж просьба есть. Выполнишь, а?.. Я эт... ну... тоже хочу. Дома. Ну, чтоб запах твой у меня был... Он мне тоже нравится... особенно Там, ну тот... и дыхания тоже, оно у тя... парным молоком пахнет, - совсем уже тихо и сконфуженно закончил, поглаживая его вздыбленный передок.

Рассмеявшись, Ванька вновь прильнул ко мне, сжал до хруста и заверил:

- Конечно же... - дурачок, солныш белобрысый, обязательно! Замётано - завтра с утра я у тя. Часов в десять буду. Нормалёк? Брательника точняк не будет?

- Вовки не будет 100%. Он к девяти должен уже быть на практике в институте.

- Договорились. Вермишель готов, сча сцежу, заправлю маслом с поджаркой и в полотенце. Ну, ещё салат стругану, со сметаной замешаю и кранты. Можно сваливать.

Из кухни я уж не рыпался, с удовольствием наблюдая за его ловкой суетой. Минут через двадцать все было закончено, и мы отправились во двор.

Небо налилось свинцом, деревья трепали порывы шквального ветра.

- Тэк-с, кажется дождик собирается! - весело брякнул Ваня и подсадил меня на уже знакомую сливу.

Я как-то на автомате потащил с собой сумку. Забравшись внутрь и закрывшись изнутри, пробрались к "гнёздышку". Тут я додумался расстелить слегка влажное покрывало и мы, быстро разоблачившись, грянули на него, целуясь жадно и взахлёб и тискаясь. И вновь был (утром не в счёт. Это ж, когда было-то?!) страстный, немедленный, пламенный, нетерпеливый и щедрый соками первый раз, и нежный, врастяжку, чувственный, трепетно-ласковый второй... Затем расслабленные поначалу, трогательно-лёгкие взаимные лобызания, объятия, поглаживание, сладкий трёп, выражавший восхищение и благодарность и... любовь. Ещё не осознанную нами, не утверждённую разумом, но не менее оттого пылкую и глубокую.

Лёжа в обнимку и тихо воркуя, мы слышали шум разгулявшегося извне, рассвирепевшего в каменном плену двора ветра. По крыше стучал мелкий сор, сорванные зародыши яблок и слив, камешки и сухие ветки. Ветер, за несколько минут достигнув большой силы, яро швырял в чердачное окошко пригоршни выхваченного из мусорных баков отребья и листья. Затем стих внезапно... Тяжело упали первые самые крупные дождинки. На миг воцарилась мёртвая тишина. Померк дневной свет...

Следом, за окошком полыхнуло и спустя мгновение оглушительным раскатом громыхнуло так, что, казалось, содрогнулась сама земля! И в тот же миг с диким ускорением нахлынула гроза. Тишина исчезла - весь мир исполнился барабанной дробью сплошных, литых струй воды, зеленоватыми сполохами и почти беспрерывными басовитыми перекатами. В этих внезапных и густых сумерках, словно заряженные силой и неистовством небывалой грозы встрепенулись, жарко переплелись и мы. Ласки и объятия становились все более иступленными, желание пьянило и накаляло мощью тела, и мы полностью слились с бешённой, все сокрушающей стихией...

Ваня вдруг резко оторвался, вскочил, набросил один из матрацев на диагональную опору столба и, подхватив меня за подмышки, перетащил на неё. Круто надвинулся сверху, широко разведя ноги и рьяно воткнулся в горло пышущим огнём, сочно залупившимся, истекающим смазкой хером. Был один единственный орган слияния нас в одно целое. Неподвижный я да истово вколачивавшийся в меня бёдрами Ваня.

Лицо окуналось в густые ароматы лобковых зарослей, о подбородок колотилась крупная мошонка. Надо мной колыхалось вздувшееся мышцами, блестящее от испарины его великолепное тело. Сквозь шум и грохот грозы прорывался звериный рык, рвавший горло Вани, и я улетал куда-то вместе с ним и его неистовой страстью, за облака, в средоточие молний и громов. С очередными множественными сполохами за окном раскалённый снаряд Вани окаменел и судорожно задёргался в спазмах, орошая рот и горло особенно полноводным, жгуче-пряным семенем, которому казалось, не будет конца...

Застыл на минуту, сотрясаясь в затихающих мышечных вздрагиваниях, тихо подвывая и хрипя... Гроза не прекращалась, с короткими передышками вновь и вновь набирая силу. И вновь полыхали молнии и небом утробно котились громы.

Ваня склонился ко мне, спустился на колени и, жарко целуя истерзанные губы, нежил рот упругим языком, всасывая остатки своего извержения. Грудь его вздымалась кузнечными мехами, глубокое дыхание огнило, изо рта рвались нечленораздельные звуки и хрипы...

Оторвался. Обжигая зелёным безумным взором, задыхаясь и сбивчиво залепетал:

- Слышь, Олеж... давай! Теперь - ты меня... так же, бля... дико, грубо, по-мужски. Трахни! Выеби! Засади, бля по самое не могу нах... Я сам хочу!.. Хочу тебя. Твой хуй! Мне, бля - в ротешник... Завафли нахуй под завязку. Давай!

Быстро поменялся со мной местами, решительно притянул бёдра и с маха насадился ртом на мой железно дыбящийся конец. Впадая в полыхающий неистовый танец тела, я исступлённо вдалбливался в его влажную всасывающую теснину до самого корня и выл от невероятного, неземного блаженства, напрягающего каждую мышцу, сотрясающего члены электрическими разрядами неведомого доселе накала. Я смутно различал лишь размытое пятно распростёртого подо мной тела, выл и рычал в погоне за тем мгновенным, молниеносным, недосягаемым никогда ранее пиком наслаждения... И вот оно! Накрыло меня - мгновенно, лавинообразно, всепоглощающе, скрючивая и выгибая тело, вырывая из груди стоны и рычание сквозь намертво сжатые челюсти! И я вколачивал и вбивал бедра в лицо Вани под оглушительные раскаты грома и тарабанящий по крыше град...

Излился, выплеснулся, восторженно отдал всего себя... без остатка. Казалось, что не что-то там внутри, а весь я взорвался звёздным фейерверком и достигнув зенита, медленно оседал в невообразимо мягкие облака забвения. И осел, упал, растёкся воском по парню бескостной тряпичной куклой, опустошённый, испепелённый, задыхающийся с громыхающим в груди сердцем...

Часть 7

Пролетели десятки лет, ушли в небытие толпы любовников, любимых, одноразовых мотыльков... Было много всякого-разного - пылкого, страстного, бритвенно-остро чувственного, бархатно- утончённого и шелковисто- искусного... Но такого оргазма, Кир, я не испытывал больше никогда в жизни. Ни с кем. Как ни старался его догнать, достичь, оседлать опытом... Его подарил мой Единственный и Неповторимый Иван, Ванечка, Ванюшка.

И вновь вынужденная тех. пауза. Ну какой, скажите мне, мужик - здоровый и с нормальным воображением, мог бы остаться спокойным после описанной "Грозы"? Вот и я... не утерпел. И снова мы с Олегом, теперь уже взаимно припали к дымящимся стоякам и с полчаса упражнялись во взаимных ласках... Отдохнули, перебрались на кухню - подживиться и хлебнуть горячительного - и завалились обратно в спальню. Олег продолжил...

***

Какое-то время мы просто валялись недвижно и молча, вслушиваясь в себя, в постепенно утихающий на улице дождь. Все реже за окошком полыхало, все тише и дальше громыхало в небе. Минут через пятнадцать Ваня осторожно перенёс меня на оставшийся нетронутым матрац, присоединил к нему второй и улёгся рядом. Бережно прижал к себе, бормоча тихонько, будто про себя:

- Ну ты... дал, Олеж... Какой кайф, бля! Как я тащился!.. Будто не ты меня, а я тя натягивал. А ты... вообще, ну гигант прям! Чуть меня не... расхуярил к ебеням, бля!.. Думал, совсем мне... нос нахуй своротишь... Вот те бля и солнышко... Ё-моё!.. Никому бля, слышь? Никому тя не отдам! Теперь мы... как... эта, братаны, что ль? Не-э... больше... без балды - роднее типа. Олеж, а давай и в натуре кровными станем, а?! Не стремай - я знаю, как. Ток не счас, ясен пень... погодя... подумай, лана... И как это так вышло?! Мозги плавятся нах... Вот уж гроза, так гроза! На всю жизнь ток одна такая и может быть. Верняк! А ты это - не зассал, - ну гром, молнии - не стрёмно было?

- Вань! Ну, когда ж мне бояться-то?.. Ты ж меня чуть не растерзал! Да ладно, ладно. Не переживай. Все путём. Мне то ж по кайфу знаешь, как пошло! Ток вот не задохнулся я чуть...

Тихое примиряющее его воркование, нежное поглаживание по спинке, убаюкали нас... Проснулся я первым, в его охвате и залюбовался прекрасным во сне лицом, румяным с росой испарины на верхней губе. Снова прильнул, вдыхая его неповторимый и уже такой родной аромат, вжался в мясисто-расслабленную грудь... Ваня тоже зашевелился, обнял ладонями моё лицо и мягко впился в губы, сияя ласково-зелено- звёздным взглядом.

За окошком просветлело, сквозь муть засияла солнечными бликами едва различимая мокрая листва, звонко щебетали пичуги. Понежившись ещё с полчаса, решили понемногу шуровать домой.

Свернул покрывало. Сбросил из люка сумку на асфальт у домика. Кое-как осторожно перебрались на мокрое, обдающее холодным душем дождинок дерево и спустились на алмазно- искрящую влагой траву. Ярко сияло горячее солнце в сине-сапфирном небе. Купол его над двором наискосок пересекала ярко полыхающая разноцветьем радуга. Восторженно полюбовавшись ей, отправились к Ване. У самого подъезда встретили его соседа Ореста - такого же крепыша, но ещё на полголовы выше Вани. Познакомились. Орест непроизвольно сильно сжал мою расслабленную ладошку своей массивной, мозолистой волосатой лапой. Улыбнулся, глянув кареглазо. Ребята потрепались немного, и мы разошлись.

Дома на кухне уже возилась мать Вани, наполняя воздух вкуснейшими ароматами яств. Разулись, и Ваня повёл меня знакомиться.

Тётя Вера оказалась невысокой, красивой лицом и телом, румяной женщиной, с кротким, немного скорбным и уставшим лицом. Завидев меня, она расцвела доброй улыбкой, сразу став ещё красивей. Протянула мягкую руку и глубоким грудным голосом сказала:

- Ну здравствуй, Олежка. Будем знакомы. Какой же ты светленький! Сразу видать хорошего, воспитанного юношу. Может хоть ты как-то повлияешь на моего оболтуса? Совсем вон от рук отбился. Компанию завёл себе - шпана одна. Курит, вином балует, выражается нехорошо... Что нет?! Будто я не слышу... Да и соседки стучат. И оно те надо? Здоровье гробишь только. И не спорь, охальник! Да ладно-ладно, шучу я, Ванюшка. Вон, какой вымахал - повыше меня уж. Ты у нас в семье почитай единственный и самый главный мужчина!

Зарделись оба, потупив глазки оземь. Я немел не зная, что сказать, Ванька тоже молча сопел в две дырки, виновато сутулясь, неловко переминаясь с ноги на ногу, не смея что-либо возразить.

- Ладно, ребята. Чего заалели, аки девицы красны? Давайте - мыть руки и к столу. Готово всё давно.

Теснясь в коридоре, пошли в ванную, тщательно помылись пахучим земляничным мылом и уселись за стол. Чинно взялись за еду. Ели молчком, не отрываясь от тарелок. Насытившись и поблагодарив, я помог Ване с мытьём посуды, отвечая на деликатные расспросы тёти Веры. Продолжили беседу в гостиной. Заметно было, что мать Вани осталась довольна моими ответами о себе и семье. Рассказала немного об их житье-бытье, стараясь не сильно прессовать сына.

- А ты знаешь, Олежка, года 3 тому Ванька загорелся выучиться играть на гитаре. И что ты думаешь? Научился-таки и неплохо - по самоучителям. Слух и голос у него есть. И поёт душевно. Правда репертуарчик у него - тот ещё - "Мурка", "Таганка", а то и вообще "Ты жива ещё моя старушка", - представляешь? - это я-то старушка! - и прочий воровской набор. Нет, чтоб романсы Есенина или Вертинского, или хоть Высоцкого песни. Знает ведь - пел мне пару раз... Да только смотрю, перегорел, видно, Ванечка мой к этому делу. Что-то последнее время совсем гитару забросил. А раньше-то вечерами весь двор ведь заслушивался, да и я до слёз доходила... Слышь, Вань, а может споёшь нам, а? Чего скуксился? Хоть для Олежки, ну, пожалуйста! Давай, мою любимую - "На тот большак..." - так она мне душу греет. Олеж, ну хоть ты его уговори!

Совместными усилиями нам с трудом удалось уломать совсем уже сконфуженного парня. Добыл он с антресолей запылённую гитару. Закрылся у себя в комнате. Долго тренькал, настраивая струны. Потом голос пробовал.

Наконец, все ещё рдяный, появился пред наши очи. Неуклюже уселся на стул в центре и затянул. Сначала тихо, неуверенно, но песня полилась... набирая глубину. Пел душевно, проникновенно приятным баритоном с хрипотцой. И мы заслушались... Это было и самом деле здорово!

- На тот большак, на перекрёсток

Уже не надо больше мне спешить.

Жить без любви быть может просто,

Но как на свете без любви прожить?..

Ведь здесь моё осталось сердце,

А как на свете без любви прожить?..

Минуты три, очарованные магией песни, мы просто молчали. Аплодировать было явно неуместно. Конечно же, Ванино исполнение было далеко от профессионального: и с аккордами слегка фальшивил и голосом. Тем не менее, пел уверенно, искренне, прочувствовано... сильно.

- Ну вот, видишь Вань. Можешь же! Душевно-то как... Эх, хорошо... Лучше бы уж пел, чем со шпаной все дни болтаться да голос прокуривать! Оно ж и в жизни может пригодиться, и девушки все твои будут. Музыка - она ж светлее, лучше нас делает. Правда ж, Олежек, правда здорово?

Я горячо поддержал её...

Спустя примерно час, беседа исчерпалась. Тётя Вера стала раскладывать старый педальный "Зингер" и отпустила нас. В его комнате уселись на кровать. Ваня вновь достал конфетную коробку и настойчиво принялся расспрашивать меня о понравившихся значках. Сидели мы, тесно придвинувшись друг к дружке, и я млел от ощущения его твёрдого, жаркого тела, запаха, тихого ласкового голоса. Спустя пару минут он приобнял меня за плечи, притянул к себе, стал целовать в макушку, водить по щеке губами. Я балдел, видя, как из-под края коробки все круче дыбятся его треники и ярко представлял, что под ними творится.

Ваня долго уговаривал меня взять хоть какой значок на память и уболтал-таки на целых два, петлицы танковых войск. Я поначалу искренне отказывался, да потом вспомнил, что в кладовке давно без дела валяется коробка бати, с кучей старых значков.

- Завтра, когда придёшь, я те батины значки покажу. Заберёшь себе хоть все. Ему-то они точно нафиг не нужны.

На том и порешили. Петлицы те я храню до сих пор...

- Слышь, Олеж, а те и вправду понравилось, как я пел, без прикола?.. Ну эт - опять заалел ушами - я те потом ещё когда-нить спою. Свои которые... душевные... ну, без любовей там всяких.

Часть 8

За окном оранжево сияло вечернее солнышко, и мы, посидев ещё и посоветовавшись, решили немного погулять. Я попрощался с мамой. Во дворе Ваня вызвался показать подвал. Забрались туда к распределителю центрального отопления, возле которого Ваня притянул меня к себе и принялся целовать. В сумрачном свете проникающих сквозь слуховое оконце косых солнечных лучей в живот мне упирался его горячий стояк, который я поласкал немного руками, опустился на корточки и вновь вобрал в себя, дурея от его упругой сочности. На этот раз не гнали горячку. Место располагалось так, что при появлении стороннего можно было легко успеть разъединиться и привести себя в порядок.

Парень предоставил мне полную свободу действий, и я лизал стебель по всей длине, покусывал, зарывался лицом в кущи лобка, теребил и по очереди вбирал яйца, поигрывал мокрым пальцем с розочкой ануса, возвращался к головке и уздечке. Он лишь легко колыхал бёдрами и постанывал. Время от времени умопомрачительно целовались в засос. Минут через двадцать возбуждение Вани достигло предела, и он перенял инициативу, обхватил ладонями затылок и резко вдалбливался в горло, пока не кончил. Ещё минут пять отдыхали не разъединяясь. Напоследок вновь слились в поцелуе. Заправились и вернулись во двор.

Ваня, как и накануне, вызвался проводить меня домой, и мы дружно, рука об руку отправились в дорогу, рассеяно переговариваясь. У моего подъезда попрощались. И этой ночью я засыпал весь в сладостных воспоминаниях о прошедшем дне.

4.

Наутро я едва дождался его прихода. Потискавшись и нацеловавшись, отправились в мою комнату. Тут я отдал ему приготовленную загодя коробку со значками. Парень был в полнейшем восторге от содержимого. В ней оказалось много польских, немецких, советских значков довоенного периода и времён войны. Для Вани это было целое сокровище!

Я же тем временем притащил на тахту папки со своими работами и отправился на кухню ставить чай. Когда со значками было покончено, отправились чаёвничать с тортиком. Вернулись и принялись рассматривать мои рисунки, графику и акварели. От последних Ваня был в полном восторге, но взять хоть одну в подарок отказался. Я решил про себя, что теперь от коробки со значками ему точно не отмазаться.

Вспомнив о вчерашнем, спросил его:

- Ну как Вань - запах мой у тя остался?

Иван смутился, потупился:

- Есть немного... хм, да больно слабый... посерёдке кровати вроде получше... Короче, Олеж, повторить надо. Да и это... мамка ж в субботу по-любому поменяет... Вот бы вместе нам поспать всю ночь!

Я вспомнил о выходных и расстроился - семья наша собралась в гости к дяде Яше (младшему маминому брату) на целую неделю. Решили использовать накопившиеся отгулы. Суббота была через два дня... Расстроил и Ваню этой новостью.

К двенадцати предложил парню пообедать, но он захотел сначала повозиться в постели, а потом уж... На "Медике" после давешней грозы с градом ловить было нечего. Потому раздевшись, завалились на тахту. С самого утра Ваня был напряжён. Меня особенно заводил запах возбуждённого парня. Но мы медлили, растягивая удовольствие, и, только оказавшись в постели, оторвались по полной. Зацеловывали, облизывали, гладили друг друга. Вбирали в себя каменеющие болты. Кончали... Ване нужно было больше, и я радостно ласкал его трепещущее тело до полного исступления.

Длилось все это часа три. Под конец оба были скользкими от пота, пресыщенными и голодными! как волки. Отправились в ванную и плескались там, наверное, с полчаса, после чего на кухне совместными усилиями накрыли щедрую поляну.

В 16.00 у брата заканчивалась практика. Но чаще всего он в это время дома не появлялся. Обедал с одногруппниками в студ. кафешке или же у кого-то в общаге.

Основательно насытившись, развалились на диване в гостиной, у телевизора и какое-то время смотрели фильм то ли о войне, то ли о революции.

Брать значки Ваня тоже категорически отказался, сколько я не упрашивал. Настоял на том, чтобы сначала спросил разрешения у отца, хотя я и так знал, что тому они сто лет не нужны. Брата всё не было. Решили немного погулять в моем районе. Тут к нам присоединился Кеша.

Как-то он изменился, стал смурной и подавленный, но тогда я на это не особо обратил внимание. Где-то через час сосед попрощался, и я решил показать Ване чердак. Просторный чердак старого дома с нишами, куполами и старой мебелью, на котором мы с друзьями всегда чувствовали себя очень уютно.

Побродив, рассмотрев голубятню и старую рухлядь, осели в угловом куполе, где было 3 слуховых окошка на улицу, потрескавшийся треножный журнальный столик с двумя ящиками возле него, а у самой крыши - старенькая протёртая банкетка.

Посидев и поболтав немного на ней, я уложил Ваню на спину, сам улёгся сверху. Опять были возбуждены, и ломик Вани твёрдо упирался мне в живот. Штабик наш располагался далеко от входа, поэтому издали было хорошо слышно, если кто приближался по хрустящему керамзиту.

Сам стал нежить и лелеять его. Целовал, задрав майку к шее, ласкал упругие соски и пупок, зарывался в подмышки, гладил... Стянул до колен треники с трусами и опустился к низу живота. Качал его крепкий ствол, лизал всюду, где мог достать, просто зарывался лицом... Ваня лишь легко поглаживал меня по голове, плечам и рукам и глубоко дышал. Минут через десять его стало потрясывать, дыхание участилось, руки все решительнее направляли лицо к херу, и я вобрал его, снова млея от бархатной твёрдости, солоноватой смазки, желания холить и дарить усладу. И Ваня помогал мне в этом пылко и страстно. В это раз оргазм его был не столь обильным, но значительно более острым и глубоким. Я чувствовал это и сопереживал вместе с ним. Ещё с полчаса приходили в себя. Ваня стал мягким и добрым как телёнок, прям до умиления.

Приведя себя в порядок, спустились во двор. Было пасмурно, но тепло. Особых планов не было. Оба были переполнены чувственными впечатлениями. Я решил познакомить его с самыми интересными точками нашего района, а затем провёл до трамвая. Душевно распрощались и я вернулся домой.

В прихожей, услышав копошение мамы на кухне, разуваясь я вдруг явственно ощутил от себя запах... Вани, его молочка и поспешил в ванную. Никогда раньше не задумывался о том, что он может быть таким стойким.

Отец, как обычно на диване в гостиной просматривал свежую прессу. Мать объявила, что через четверть часа будет готов ужин. Мотнувшись к себе и проверив все ли в порядке, заметил коробку со значками и тотчас решил перетереть этот вопрос с отцом.

Он стал расспрашивать, что за новый друг, кто, откуда и пр. Спросил:

- Так это ты его приводил в гости?

Мать заметила. Я, как это частенько бывало, совсем позабыл после обеда прибрать со стола. А Ваня, видно не посмел обратить на то моё внимание. Выслушав мои дифирамбы в адрес нового друга, отец продолжил:

- Ну что же, раз он такой распрекрасный, зови его завтра вечерком, познакомимся. А там уж посмотрим, может и вправду, передам, кх... на хранение. Тебе-то они ни к чему, как я полагаю?

Родители были весьма либеральны в отношении друзей, но переживали, с кем я вожусь. Зная, каким может быть Иван со взрослыми, я не особо напрягался, но все же волновался. Да и в самом деле боялся, сам не зная почему, знакомить их... а вдруг, что пойдёт не так или парень им не понравится. Как ни крути, предки мои были начальниками, а Ваня был из очень бедной семьи, да ещё и безотцовщина.

Дабы хоть как-то задобрить их и в первую очередь маму, с которой у меня было полное взаимопонимание, добровольно вызвался мыть посуду после ужина. Затем уединился с ней у себя и рассказал о дружбе с Ваней, лишь слегка перевирая обстоятельства нашего знакомства. Упирал на то, что он поможет мне с плаваньем и вообще спортом, что очень добрый и умеет постоять за себя, что очень любит маму и какая она у него хорошая. В общем родакам представил его с лучшей стороны. Уже тогда я понимал, что слова мои (а я всегда был натурой увлекающейся) для них мало что значили. Все зависело от непосредственного контакта. Оставалось ещё уломать Ваню...

Ложась спать, я с восторгом уловил мощный запах наших излияний, надёжно удержанных одеялом. Возбудился и тут же вздрочнул, добавив на простыню свежатины. Уснул счастливым, полным радужных надежд.

К утру совсем распогодилось. Позавтракав, поехал к Ване домой. Попили чай. Я рассказал ему о том, как хорошо сохранился у меня его запах. Ваня тут же воспламенился, потащил в свою постель и не отпускал, пока трижды не излился. Меня он тоже ублажил разик. Затем тщательно протёр брызги семени и пот с нас своими чистыми трусиками и удовлетворённо сказал:

- Во! Теперь уж точняк сохраню наши запахи. Спрячу труселя подальше, а когда мамка поменяет постель, суну их под подушку и буду нюхать... пока тя не будет. Так вот.

И вновь принялся ластиться, обниматься- целоваться...

Часть 9 (последняя)

Выбравшись во двор, посидели немного в пустующей спозаранку беседке. С невольной робостью я рассказал Ване о предложении родителей и горячо заверил, что все будет путём, и предки у меня мировые. Иван поначалу смутился, растерялся, даже порозовел чуток. Помолчал и решился:

- Да лана, Олеж, чё там. Приду, раз такое дело. Ну и постараюсь того... ну, шоб не рылом в грязь ... Ну, а ежели не по нутру им буду, так и хрен с ним. Подумаешь! Обойдусь без значков этих! Ты ток Олеж, не слухай их, если на меня бочку покатят. Лана? Я... ну, типа не самый хреновый какой, и ты мне... как свой в доску стал, бля. Не боись. Вот... Я тя худому не выучу. Права мамка - скорей ты меня - наоборот тоисть... облагородишь гы-гы... Ты за меня не дрейфь, я при твоих ток культурно базарить буду.

Я заикнулся о том, что предки знают о его игре на гитаре. У нас она тоже имелась, Вовкина. Типа, что неплохо бы ему что-нибудь сбацать эдакое лирическое. Родаки мои были интеллигентами, и им явно понравится, если парень покажет своё исполнительское умение. Ваня буркнул что-то - типа подумает.

На том и порешили. Двинулись к "Медику" было, но там безлюдно. В кассах сказали, что вода ещё не прогрелась, так что можем просто позагорать. Решили не идти, тем более что лежанку с полотенцем Ваня позабыл дома.

Вызвался показать мне местные достопримечательности. По дороге познакомил ещё с несколькими своими корешами. Сообщил, что шмакодявки, которые были с ним в первый день, теперь умотали.

В обед вернулись к Ване. Поев, опять повалялись и понежились в постели. Трусики его получили толику свежей добавки...

- Ну вот, терь точняк до субботы не выветрится! - довольно потягиваясь радостно промурлыкал Ваня.

Как хотелось остаться - вот так - тесно прижавшись к нему, целуя и обнимая весь день! Но, пора было вставать и без спешки наводить за собой порядок.

Вскоре пришла тётя Вера. Ваня предупредил её, что на ужин идёт к нам в гости. И обрадовалась, и растерялась немного, но не возражала. Засуетилась вдруг - мол, надобно оболтуса прилично одеть, но Ваня успокоил её, заверив, что и брюки, и новую рубашку приготовил загодя.

К семи отправились ко мне домой - опять пешком.

Ваня заметно волновался по дороге. То не в меру острил и хорохорился, хватая меня за руку, то затихал и, забывая обо мне, забегал вперёд. Сзади в явно тесных ему светло-голубой рубашке на короткий рукав и стального цвета коротковатых брюках, плотно обтягивающих высокие ягодицы, выглядел совсем как крепкий молодой мужик. Лишь спереди по -юношески мягкие черты лица, румянец и чистый взгляд выдавали юношу. В компании ровесников лицо Вани приобретало несколько циничное и нагловатое выражение, сейчас же, открытое и едва напряженно-смущенное, оно представлялось мне ещё привлекательнее. Идя рядом, я замечал заинтересованные взгляды прохожих, скользящие по его ладной фигуре и дико беспомощно ревновал. Почти все время молчали. Чем ближе было к дому, тем явственнее напрягался и краснел парень. Все чаще чужие взгляды задерживались на его промежности.

- Олежка, слышь, - загудел он тихо и нервно, притянув меня к себе - у меня эта... ну, хуй встал сдуру, аж дымится, бля. И перед глазами мельтешит... Может того... ныкнем куда-нить, и ты мне отсрочишь по-шустряку, а? Я недолго, чес-слово!

Я решительно воспротивился. Времени было уже в обрез. Попытался его успокоить. Просил потерпеть. Пообещал даже на обратном пути "помочь". Вроде смирился, но ладонь мою до самого дома уже не отпускал...

Наконец прибыли. Родители и неожиданно даже брат были в гостиной. Представил Ваню. Тот окончательно смутился, присел на самый краешек стула и все не знал куда деть руки. Мама с папой вели себя вполне благожелательно, Вовка как всегда индифферентно. Обменявшись обычными любезностями, перешли на кухню, где все уже было приготовлено и взялись за еду почти без разговоров.

После чая с пирожными опять вернулись в гостиную, где завязалась уже более обстоятельная беседа. Больше всего говорила мать. Расспрашивала Ваню о семье и учёбе, об увлечениях и планах на будущее. Рассказывала обо мне и нашей дружной семье. Ваня отвечал несколько робея поначалу, обстоятельно и спокойно. Отец все больше помалкивал, лишь изредка вставляя о себе и от себя, и задавая вопросы. Брат почти все время молчал. Его явно тяготили эти посиделки, но он смиренно терпел их, видимо по просьбе мамы и откровенно скучал. Оживился несколько только под конец, когда речь зашла о гитаре. Сам сходил за инструментом. Гитара оказалась такой же, как и у Вани - шестиструнной. Сначала побренчал сам, настраивая, за тем передал парню. Наиграв несколько популярных мелодий, Ваня задумался немного, когда все дружно попросили его что-то спеть. Затем, склонив голову, тихо заиграл и удивил, исполнив дико популярную тогда молодёжно-бамовскую песню "Самоцветов":

"Где-то багульник на сопках цветёт

Кедры вонзаются в небо

Кажется, будто давно меня ждет

Край где ни разу я не был..."

Пел искренне с молодецким задором и романтикой, с душой... Все слушали, затаив дыхание. Стихли последние аккорды... И вдруг все зааплодировали!

Родаки были приятно удивлены, Вовка же просто офигел, и хлопал громче всех. Ну вот, - думал я - теперь он будет мучить гитару, пока не добьётся лучших результатов и не поймёт ведь, что одной виртуозности да голоса тут мало. Потом, конечно же, расслабится. Но когда это будет - неведомо...

Ваню засыпали комплиментами. Он исполнил ещё пару современных мелодий, пунцовый от удовольствия. Затем гитара перешла к Вовке. Получился целый музыкальный вечер. Пела и мать, и Ваня с Вовкой и все вместе. Даже отец пытался что-то гудеть со всеми. Часа через два гитара была спрятана, и отец завёл беседу о коллекционировании Вани. Я притащил нашу коробку, и они увлечённо стали обсуждать её содержимое. В конце концов, батя отобрал себе всего несколько самых дорогих ему значков, а остальные подарил моему другу. Немного помявшись, Ваня принял их с благодарностью. Вовка к тому времени уже смылся. Стал прощаться и Ваня. Я предупредил, что мы ещё немного погуляем, и я провожу его на трамвай.

Выйдя из дома, мы сразу отправились на чердак. Шёл уже десятый час ночи. Смеркалось. Ваня был весел, возбуждён и весь так и лучился нежностью. Добравшись до банкетки, он сграбастал меня и принялся жарко целовать. Бугорок на штанах так раздулся, что казалось, они в любой миг могли просто лопнуть. Я почти не касался пола. Когда он попытался расстегнуть ширинку, две пуговки таки улетели неведомо куда. Но нам было не до них. Освобождённый болт был буквально каменным и уже через минуту взорвался во мне фонтаном семени, ничуть не теряя напряга. Пошли на второй заход, который длился на пару минут дольше, и опять мы улетели в нирвану. Я едва успел освободить свой пестик, как и он разрядился от нескольких движений. Заметив это, Ваня тут же присел и втянув его в себя, очистил полностью, урча и заглатывая. Я вновь возбудился. Вздыбился снизу и Ванин. Долго не думая, быстро разделись и улеглись на банкетке валетом, вплетаясь в вихрь чувственного наслаждения. Творя энергетический кокон, уносящий нас туда, где души сливались воедино, даря целый океан блаженства. Одновременно достигли оргазма и затихли, отходя от штормовых сотрясений. Через какое-то время, осоловевшие и расслабленные, неохотно привели себя в порядок и покинули чердак.

Уже внизу у самого парадного встретили Кешу. Он влетел в подъезд и столкнулся со мной. Оба резко выдохнули и отпрянули друг от друга. В то же мгновение Ваня чётко выскочил вперёд, загораживая меня, и уже занёс кулак для удара, когда я повис на его руке.

- Э!.. ты че, пацан, совсем нюх потерял! Куда прешь, бля! Счас как заебу промеж глаз, сразу прозреешь! - гаркнул Ваня набычившись.

Кеша испуганно залепетал что-то, извиняясь и ещё отступил. Я же вдруг осознал, что в дыхании его явно чувствуется тот же запах, что и в моем. Это был запах спермы. Удивление в наших глазах одновременно сменилось пониманием. Кеша перевел взгляд опять на Ваню, я же только сейчас заметил, какими влажно-припухшими стали его губы. В голове мелькнуло, что такими же вероятно видит Кеша и мои. Длилось все это меньше минуты. Затем все пришли в себя. Врубились в ситуацию и успокоились. Разошлись молча. По дороге я сообщил Ване о своём наблюдении. Он лишь равнодушно пожал плечами. Тогда я спросил его, как избавиться от этого запаха, если нет под рукой крана и зубной пасты.

- Да легче лёгкого, - отвечал он - Мы, когда с пацанами покурим или бухнем, идя домой, жуём листья плакучей ивы. Гадость, конечно, но минут через пять отбивает дух напрочь... Видать друган твой тоже... в теме, сученыш. Да мне это похую вааще-то... Пусть се хуесосит на здоровье, гы.

Стоп, бля! Ёбтить - так он же и тебя унюхал, верняк! А вот это пизда, как хуёво. Надо будет терь его колоть... Ну и... завафлить, бля, разик, шоб не удумал чё кому ляпнуть. Причем по-шустряку. Давай, завтра же к нам его в штаб. Уболтаешь?

Поразмыслив, я неохотно согласился.

По дороге к трамваю мы сорвали в сквере горсть листьев ивы, и я тут же принялся их жевать. На остановке Ваня склонился и нюхнул, отметил что ещё пахнет и успокоил, что пока вернусь запах отшибет. Простились коротко. Усадив парня на трамвай, я медленно побрел домой, явно обеспокоенный инцидентом. Решил, что Кешу обязательно надо будет заманить в домик.

Мама встретила в прихожей и тут же приобняв, увлекла в мою комнату. Слушая ее слова о том, как всем понравился новый друг, я почувствовал облегчение, приумноженное ещё и тем, что так вовремя удалось избавиться от уличающего духа. Мы поговорили о завтрашних сборах в гости и наконец, я остался один.

Запахи, запахи, запахи - сплошная полоса обонятельных проблем - укладываясь спать сызнова, хотя и не так явственно, как накануне, ощутил Ванин аромат в постели...

страницы [1] . . . [7] [8] [9]