Неотправленное письмо. Эротические письма

Часть 1

Задержался возле переднего колеса автомобиля - показалось, немного подспустило, такое бывает из-за перепада температур по осени.

Со спины раздался еле уловимый звук приближающихся шагов. Оборачиваюсь, по походке понимаю, что человек в неадекватном состоянии. Поднимаю взгляд, продолжая сидеть на корточках - Артур. Никак не могу избавиться от страха; ещё не определился, что конкретно меня в нем пугает, настораживает, вводит в оцепенение, сковывает, пленит. Капюшон прикрывает бритую наголо голову, впалые щеки. "Сбрил волосы, стал брутальнее, агрессивнее, такой чёткий пацан", - подумал я. Отец у него чеченец, мать русская - или наоборот, точно не помню, но есть в кого такая дурная горячая кровь. В глаза не осмеливаюсь посмотреть.

- Ассалам Алейкум, брат, - произносит заплетающимся языком, низким, хриплым, будоражащим голосом.

Ну блять, началась опять эта тема с братом. У нас в тюркоязычной стране все братья, а ещё у меня недельная щетина, а это значит быть заподозренным в том, что ты читаешь намаз. Я просто приехал с дачи, я обычный христианин, в моей щетине нет никакого подтекста, знака принадлежности к какому- либо вероисповеданию.

Переминается с ноги на ногу, его лихорадит; неудобство собственного тела, напряжение, раздражение, отчаяние, решимость готового на все. Сейчас денег будет просить.

- Брат, мне надо полторы штуки.

- Артур, это много, - продолжаю осматривать колесо.

- Ну дай хотя бы штуку, я тебе отдам, ты видишь, я болен, - отчаянно, раздражённо, я даже ощутил удар волной по спине.

Посмотрел в его стеклянные, не внушающие доверия глаза и утонул; какие они у него сегодня красивые, небесно-голубые, глубокие, печальные, злые. Вглядываюсь, смотрю в эти любимые глаза, он отводит взгляд. Собирается с мыслями, напирает, сверлит взглядом победителя, достигшего своей цели, и теперь моя очередь уводить взгляд в сторону. В замешательстве расстёгиваю молнию сумки, достаю тысячу. Он выхватывает её. Прихрамывая, спешит, бежит от меня, низким раздражённым голосом, со злостью скорее на себя, говорит:

- Да отдам я тебе.

- Артур! - кричу ему вслед; обернулся.

- Я тебе не мамка лекции читать. Слушай, мне не жалко, не надо отдавать, ты мне ничего не должен. Не пойми меня неправильно, я просто не хочу быть причастным к твоему саморазрушению. Ты мне не безразличен, - а в сердце все сжалось, наверное, получу пизды за такие слова.

То, что было между нами пару раз, табу, и каждый раз это стиралось из памяти. Мы совершенно посторонние, чужие друг другу, и каждый раз, случайно пересекаясь с Артуром, я встречаю его будто впервые.

- Ты мне не безразличен как человек, - испуганно, растерявшись, решил уточнить я, вгоняя ещё больше себя в краску. - Как ты? Как у тебя дела? Давно не видел тебя, - не знаю зачем, невнятно, непонятно даже самому себе спрашиваю его.

Смущённо, как мне показалось, не отводя пристального взгляда, он хитро улыбнулся, и, ничего не отвечая, идёт своей дорогой, оставляя за собой шлейф приятного осознания того, что о нем думают.

Не могу упустить своего шанса - не имею права, иду следом.

В магазине я следующий в очереди за Артуром, не в состоянии совладать с безрассудными действиями, не в силах ничего изменить; полное подчинение, покорность, хочу захлебнуться в его глазах. Наслаждение от его присутствия рядом, упивание им, его ломками, каждым сантиметром кожи, не прикрытым тканью верхней одежды...

Догоняю Артура, делающего жадный глоток живительного алкоголя из прозрачной стеклянной тары, вручаю пакет-майку с закусью.

- Отработаешь натурой, - было рискованно; я смущён, готов провалиться сквозь землю от неуместной, неудавшейся шутки, идём нога в ногу, взгляд и у одного, и у второго направлен прямо перед собой; тишина, звук шаркающих шагов по асфальту проезжей части дороги.

- А чего тянуть, пидр, сейчас и заберешь свой должок, - шепотом, себе под нос; мне показалось, будто он читает молитву.

Низ живота скрутило, смазка каплями росы стекает с головки члена в трусы, пропитывает хлопковую ткань, прохладными мазками задевает по коже, незамеченное невооруженным взглядом проступило небольшое влажное пятно на трико.

Принимаю душ, белая хлопковая футболка с длинным рукавом, свободного широкого кроя серое трико, кроссовки, легкая ветровка. Белобрысый симпатяга...

Дверь не заперта, в прихожей прислушиваюсь; выходит из комнаты в одних семейных трусах очень тонкой, затертой, почти марлевой ткани, тело Иисуса. Кожа цвета бледно-желтый-охристый нюд, иконой Божьей Матери с младенцем, набитой на всю грудь, прижимает меня к стене, трётся, совершает ебательные фрикции, между большим и указательным пальцами сигарета, мизинец слегка отведён в сторону. Хитрый, властный, хамский, наглый прищур, выпускает дымом в лицо, глотаю клубы сигаретного дыма, обмяк, приятная судорожная дрожь по телу. Касается кистью руки, держащей сигарету, плеча, осыпавшийся пепел прожигает ветровку, вздрагиваю, властный, со знанием дела взгляд сверху вниз, контролируемое, подчиняющее лёгкое давление, опускаюсь на колени, пахом упирается мне в лицо, по кончику носа скользит тканью упругим полувставшим стволом члена, левой рукой проводит по волосам, глубоко вдыхаю запах поношенных трусов, сквозь ткань чувствую тепло наливающейся, сочащейся крупной головки.

- Пидрила, у меня на тебя хуй не стоит, соси как есть, - он приспускает трусы, вываливает слегка набухший болт.

На коленях, с хуем во рту по самые яйца, вымаливаю прощение за свой грех, грех как факт самого моего существования. Промеж розовых сосков взгляд Божьей Матери не осуждает, дарит любовь, чувство умиротворения, смирения. Нежно облокотился, обхватил холодные стопы Артура, согреваю своим теплом, кончиками пальцев своей руки намеренно нежно задеваю, касаюсь пальцев ног.

Насаживаюсь, заглатываю твёрдый, стоящий колом член. Каждый раз, когда крупная головка протискивается, проваливается в глотку, эффект чем-то схож с откупориванием бутылки шампанского, когда пробка с характерным звуком выстреливает, вырывается из узкого, сжимающего со всех сторон, не дающего вдохнуть полной грудью пространства на свободу, парит в свободном падении, в этот момент Артур приседает, чтобы как можно глубже погрузить своё достоинство в меня, издаёт хриплый рык изгоняемого дьявола. Напряжение пульсирующего члена, готового вот-вот извергнуть потоки спермы. К сожалению, действие алкоголя не даёт кончить, выстрелить слишком быстро, парень сношает моё горло уже более часа без передышки, я выбился из сил, вспотел. Стараюсь довести начатое дело до конца, работаю, использую все возможные приёмы и навыки, которыми наградила природа мой рот: плотно обхватываю ствол губами, языком что есть мочи еложу по головке, создаю эффект вакуумной помпы, позволяю ебать себя в глотку без права на вдох глотка свежего воздуха, позволяю себя уничтожать...

Захрипел, задышал тяжело, головка глубоко погружена в глотку, пульсирует, раздвигает стенки пищевода. Он спускает внутрь меня, прижигает-гасит сигарету о шею. Вскрикнуть не получается, только глухое мычание, недоумевающий растерянный взгляд, покатилась слеза.

- Это тебе вместо засоса. Получай, сучка! - он высовывает член, стряхивает остатки горечи мне на язык, сглатываю. - Тебе же это нравится? Ты же этого хотела, а, сучка? В расчёте! - и он уходит в комнату, а я чую запах палёного волоса.

Часть 2 (последняя)

Достаю из кармана телефон, мельком взглядом пробегаю по оповещениям о новых входящих за время минета Артуру. Зудящая боль в горле и от ожога в шею, приятное осознание того, что тебя пометил твой хозяин, поставил на тебе клеймо, как на своей, принадлежащей только ему, покорной сучке.

Заинтересовало одно сообщение: "Привет, придёшь? Ответь, да или нет", - от Нурлана; казах, худощавый, двадцати восьми лет, с размером члена выше среднего по казахским стандартам - около семнадцати сантиметров, кожа тёмная, смуглая, больше в негроидный оттенок, ниже меня на голову, с учётом моего роста сто семьдесят девять, узкие, этнические чёрные глаза, нос немного картошкой, над верхней слегка пухлой губой будоражащие жидкие усики. Подрабатывает масломером в маршрутном такси. Его родители вышли на пенсию, поэтому мы стали реже встречаться, ведь у него дома постоянно кто-то есть, наверное, сегодня он один. Отвечаю: "Да".

Идёт переписка:

"Захвати резинку и попперс".

"Не, давай без резинки, в попу я сегодня не готов, если бы ты меня заранее предупредил..." - на самом деле я на мели, всё отдал Артуру, и тупо лень заехать в аптеку, ну а попперс всегда при мне.

"Ладно, давай приезжай".

"Буду через 15 минут. Также 4 этаж?"

"Да".

Стучусь, открывает; соскучившимся, изголодавшимся взглядом пробегаю по голому торсу; стоит в одних узких обтягивающих джинсах, я знаю, что без трусов, подготовился. Ему нравится, когда я стягиваю с него эти джинсы, их не так легко сразу стянуть, поэтому я их каждый раз сдираю с него, как кожу, и когда они путаются, то ноги застревают в штанинах, и тогда приходится просовывать руки, отыскивать стопы, брать за них, высвобождать пятки, застопорившие весь процесс - это один из фетишистских моментов нашей прелюдии. Так уж сложилось, ни здравствуй, ни до свидания, я даже не раздеваюсь, только сбрасываю обувь и следую за ним в комнату. С каждым парнем свои приблуды - ну, ты понимаешь.

Открываю пузырёк с попперсом, вдыхаем по очереди, он извивается на диване, стонет. Стягиваю с Нурлана эти джинсы слим, хотелось бы зацеловать парня везде, но ему постоянно щекотно, ведь у меня щетина. Задыхается, член стоит, обрезанный, головка налилась, крупная, смуглая, ярко-розовая, вся в смазке. Сажусь на колени на пол рядом с диваном, Нурлан на всю длину вставляет сразу в глотку. После Артура в глотке не першит, не давлюсь, мышцы немного растянуты; принимаю в глотку, насаживаюсь. Срываюсь, даю вдохнуть вторую порцию попперса, не удержался, но всё по плану, как по наитию, это должно было случиться. Переворачиваю Нурлана, ставлю раком на диван, прогибаю спину, губами присасываюсь, впиваюсь в его узенькую дырочку, вылизываю, с силой сжимаю, мну, шлёпаю по попке, продолжаю делать это недолго, минуты три. Вскакивает, валит меня спиной на пол на ковёр, яростно стягивает одежды, готовые вот-вот затрещать по швам, раздвигает ноги, как бабе, сплёвывает себе на головку члена, приставляет к дырочке.

- Подожди! - кончиками пальцев руки упираюсь в мохнатый чёрный лобок. - Может, сегодня без проникновения?

Реакции никакой не последовало. Два резких толчка, первым он входит в меня на половину члена, вторым вставляет по самые яйца, резко высовывает, не успеваю опомниться, и он вновь вгоняет на полную катушку, совершает ещё пару ебательных фрикций, и интерес к акту проникновения пропадает. Нурлана интересует акт проникновения как причинение боли, унижение, сам момент, когда спирает дыхание, когда тебя сковывает от знания предстоящей, протыкающей, колющей, режущей боли, но ты не в состоянии противостоять напору перевозбуждённого, с пеленой во взгляде альфа-самца, пытаешься успеть расслабиться, но, как всегда, не успеваешь, и член в тебе уже по самые яйца. Прикусываю губу в кровь - психологический приём, отвлекающий маневр, обман мозга, притупляющий боль от рвущегося очка. Ощущаю давление мягких тёплых пушистых яичек о промежность, он резко высовывает член. Остаюсь лежать на полу с раздвинутыми ногами, а Нурлан садится своей голой жопой мне на шёлковую с торчащими сосками грудь, подтягивает за уши, вставляет член в рот:

- Давай соси с жадностью. Про яйца не забывай. Да, вот так. Сейчас кончать буду! - подаётся вперёд, принимает положение упор лежа, пахом лежит, упирается мне в лицо, пульсирующая головка - в глотке.

- Давай принимай! - первый выстрел, срабатывает глотательный рефлекс, второй глоток, третий...

Он спустил все до последней капли, я шлифую член немного языком, круто. Парень падает рядом на пол, отстраняет меня от себя, не подпускает, отталкивает. Говорю:

- Не знаю, когда тебя снова увижу, и знаю, что тебе не нравятся прикосновения, когда кончишь, но можно я тебя напоследок поцелую в сосок, ну, пожалуйста!

Самодовольное, удовлетворённое, светящееся лицо. Он делает мне одолжение, приподнимает правое плечо, этим указывая, в какой сосок целовать...

Поздно вечером дома, уже в своей постели, в поисковике набираю: "взрослый лысый зэк показывает хуй". Картинки - частные фото с сайтов знакомств мужиков, быдло, гопников лысых, татуированных, агрессивных, голодных до ебли, с похотливыми взглядами, властными, дерзкими. Останавливаюсь на одном завораживающем, но и пугающем лице, запрокидываю ноги за голову, чтобы член был на уровне широко открытого рта, надрачиваю (навряд ли мне удастся отсосать себе член в этой жизни - нет такой гибкости, чтобы дотянуться), представляю, как этот мужик, да и все остальные сокамерники дерут меня всей толпой, кончают мне в рот. Сглатываю свою-его-их сперму.

Правой рукой держу, направляю член в раковину, другую руку подставил под тёплую струю мочи; набрал немного в ладонь, лизнул, сделал глоток - безвкусно, но сводит с ума тонким ароматом.

Уснул сладким сном.

На экране телефона в конверте (значке электронной почты) так и осталась вкладка с неотправленным письмом:

"Привет! Как ты? Как поживаешь? Решил тебе написать. Прости. Вчера ты мне поставил лайк в инстаграм, мне очень приятно. Я ждал этого сердца. Вот покатилась слеза. Прости, нахлынули воспоминания. Вчера я снова почувствовал себя живым, нужным, не любимым, но хоть чуточку понравившимся. Спасибо тебе за этот жест милосердия! Я знаю, как он тебе непросто даётся каждый раз, но всё изменчиво, и мы не исключение. Бессмысленно просить дать мне второй шанс, я в него не верю, что вытекает из быстротечности времени, изменчивости, но начать новый эпизод в наших отношениях новыми людьми мы можем попробовать. Я думаю, ты и сам знаешь, видишь, что я уже не тот. Я научился ценить, прощать и не причинять боль. Я на новом этапе своего развития и готов к отношениям. Я не напрашиваюсь, я всё понимаю, я просто хотел сказать, что я готов. Я готов к осуждению, я готов прожить свою жизнь полноценно, не скрываясь, не прячась, я готов быть свободным, даже если это и будет началом конца пути. Да, я был колючим, но с возрастом колючки осыпались, половину обломали, срезали, как на розе, и остался один чистый, голый, истекающий кровью ствол. Я не знаю, почему я тебе пишу этими метафорами, наверное, потому, что я понимаю, что это письмо в никуда. Я никогда не буду держать тебя за руку и смотреть с тобой на закат, но мне этого очень хотелось бы, поверь. Я бы многое отдал из того, чего у меня нет, за один такой день, где в мире существуем только ты и я. Мне так не хватает твоей кожи, твоих прикосновений, взгляда. Не хочу говорить о том, кто кого достоин или нет, у каждого есть право. Я хочу воспользоваться своим правом. Да, да, я знаю, ты скажешь, что у меня уже давно нет никаких прав, но это неправда, я достоин этого. Сейчас я перед тобой, прост и понятен..."

Пока не понял, не определился, кому мне отправить это письмо. Олегу? Франсу? Игорю? Ты как думаешь?

страницы [1] [2]