Новости (глава 2)

Часть 1

За расставленными вдоль окон столиками противного, неаппетитно-пластикового оранжевого цвета обедали в основном студенты. Очередь у касс не сокращалась и не увеличивалась; у экранов с номерами заказов толпились и расхаживали туда-сюда люди, как в старом городе на площади; через постоянно работавшие автоматические двери внутрь врывался ветер, достаточно сильный, чтобы сбрасывать на пол салфетки с ближайших столиков. В помещении пахло тёплым тестом, перцем, кофе из автоматов и усилителями вкусов, и все эти запахи оседали у нас на одежде, словно осадки. Высокие окна с панорамным видом сердито царапали льдинки мартовского дождя.

Мой отдел устроился за самым дальним столиком, и если бы нас сфотографировали на черно-белую плёнку, то мы выглядели бы как заговорщики в каком-то плохом нуаре из сороковых. Но это был никакой не детектив, а клоунада и трагифарс. Мы ушли обедать в сетевую пиццерию, чтобы не наткнуться ни на кого из коллег из других отделов, которые, я был уверен, тоже обсуждали плохие новости с утреннего совещания.

Полина в моем отделе занималась обменом данных с налоговым отделом и с налоговой службой и работала на той должности, где я был пару лет назад. Она приехала в Питер из Краснодара. Парфён был аналитиком из Петрозаводска, заметно старше нас всех, а Кристина, самая молодая из нас, занималась контактами с банками заказчиков и подрядчиков. Иван, наш начальник, отсутствовал в подозрительном отпуске.

Когда все забрали заказы и положили телефоны экранами вниз, я зевнул и объявил:

- Волков думает, что Ваня специально согласился на такой порядок расчётов.

- Какой "такой"? - недоумевала Полина.

- Ну, который позволял им оплачивать нашу работу в течение двух месяцев после подписания акта выполненных работ и поставки товаров.

Мы все переглянулись, не зная, что сказать.  

- Бред какой, - Парфён неправильно разорвал сахарный пакетик. - Чтобы что? Чтобы у них была возможность выиграть два месяца?

- Видимо.

- А кто-нибудь с Ваней вообще это обсуждал? - робко спросила Кристина.

- На почте переадресация, рабочий не отвечает, - доложил я.

- Ну он же в отпуске. Ожидаемо, - сказал Парфён таким тоном, будто пытался нас успокоить.

- Меня в январе вот вытаскивали в офис, хотя я тоже в отпуске была, - заметила Полина. - Но ребята, вы же не верите, что Ваня...

- Да какая разница, верим мы или нет? - хмыкнул я.

- Ты с каких пор такой смелый? - удивился Парфён.

- Он вообще сегодня сам не свой! - пожаловалась Полина. - Ему Волков письмо сказал написать, а он в телефоне всё утро просидел.

- Что за письмо? - спросил Парфён.

- Как наш отдел может поучаствовать в том, чтобы постирать Волкову штаны, - сказал я, пытаясь запить голод сладким кофе. - Что? Ребята, но он же правда, как в анекдоте, бегает и кричит, что все насрали ему в штаны, а не он сам обосрался.

- Так и напишешь главе управления в письме? - спросила Полина, постукивая ногтями по столу.

- Всё равно на письмо. Давайте про себя подумаем. Проверка будет.

- Пиздец, - синхронно выдохнули они.

- А вы чего перепугались-то раньше времени? - заулыбался я. - У нас всё равно в апреле аудит был бы. Вот и представьте, что он нагрянул ну... с опережением графика.

- У меня ещё годовые не готовы, - простонала Кристина.

- А они ни у кого не готовы ещё, - успокоил её я. - Но нам важнее сейчас всё привести в порядок. Лучше, чтобы у нас все было готово к проверке, когда её объявят. Ну и откройте резюме, на всякий случай.

Последнее предложение прозвучало слишком тяжело, предвещая самое страшное несчастье на работе - увольнение.

- Может, к Ване съездить? - Полина не скрывала отчаяние.

- Ага, в Хорватию, за свой счёт.

Весь оставшийся день я занимался тем, что высчитывал разницу во времени между часовыми поясами Санкт-Петербурга и Хьюстона, ну ещё сохранил черновик письма для Волкова с провокационным заголовком "как наш отдел будет помогать вам стирать обосранные штаны".

Новостей о Серёже мне удавалось избегать года три. Изредка я слышал что-то о его отце, который в 2011 году пробрался всё-таки в Думу, но в 2016 году оттуда ушёл, не став искать переизбрания. Я пытался представить, как часто Серёжа заходит в контакт, как он вообще додумался там мне написать пять дней назад. Что он думал, когда видел, что я не читаю сообщение? Неужели он не видел, что мой аккаунт не был активен несколько лет? Интересно было, почему он выбрал контакт, но, с другой стороны, где ещё ему было мне писать? Откуда ему знать мой новый номер телефона и где вообще меня искать? Он, конечно, мог ещё помнить старый адрес моей электронной почты, но он бы не стал писать письма, как в девятнадцатом веке? Поэтому контакт.

В интерфейсе контакта на смартфоне было что-то жуткое, жуткое в гофмановском смысле, когда у куклы слишком реалистичные черты, когда неживой объект слишком выразительно напоминает о чем-то живом. Вроде бы похожие цвета и вкладки, но это больше не соцсеть моих студенческих лет. Я вспоминал тот контакт, когда он был совсем другим. Это был не просто мессенджер, это была платформа, где оставляли лайки, кидали песни на стенку, дарили "подарки" и обновляли статусы. Там договаривались о встречах, приглашали на вечеринки, ссорились из-за комментариев к фотографиям, заводили знакомства и удалялись из друзей.

***

Память не говорит, а только показывает, а чем больше времени разделяет нас с воспоминанием, тем сильнее эти образы становятся похожи на незабытые сны. Любая попытка поговорить про это похожа на какое-то бессвязное бормотание, но хранить молчание становится тяжелее.

Мы просидели тогда на крыше полночи, видели, как небо всё-таки почернело, и как в выступившей из космоса черноте стали мигать, мерцать и блестеть звезды. Серёжа рассказывал про ребят, которых оставил на вечеринке, и про новую вечеринку у его друга детства, Сашки, на которую он заберёт меня на неделе. Я с наглостью, которую вряд ли повторил бы в трезвом виде, не давал ему договорить, обклеивая поцелуями его губы, щеки, подбородок. Потом ночь побледнела под тяжестью предрассветного гула и отступила. Мне надо было вернуться домой, чтобы не нервировать маму; Серёжа целовал меня в лифте и проводил до дверей. Когда я свалился на кровать, я улыбался, облизывая губы и упиваясь его запахом, чем-то табачным, кедровым, лимонным и невнятно мятным. Я не уснул, пока он не написал в контакте, что добрался до дома, пока солнце не раскрасило занавески, и пока я не разрядился, представляя, что я сделал бы с ним, если бы он остался ночевать у меня.

Мама утром недовольно вздыхала, когда я объявился на кухне ближе к полудню, но у меня всё-таки было алиби: я закрыл сессию без пересдач. Под бубнёж новостей, где диктор рассказывал что-то про Кыргызстан и какие-то войска, которые туда не то посылают, не то оттуда выводят, мама рассказала про новый план, который должен был ускорить продажу квартиры, которая болталась в объявлениях уже почти год. Нужно было удалить из неё все следы нашего присутствия, чтобы на фотографиях она выглядела более нейтральной, готовой к ремонту. Я не стал спорить: родители ещё в моем одиннадцатом классе начали бредить идеей разменять нашу маломерную трёшку на две двухкомнатные квартиры. Раз отец ещё не вернулся с вахты, переустройство квартиры было на мне.

- А куда мы денем хлам? - спросил я, пока гудела микроволновка с сырниками.

- Сам ты хлам, - мама улыбнулась. - Что влезет, отвезём в гараж. Что не влезет, отвезём на дачу.

- А кто возить будет?

- Может, кто из твоих поможет? Если нет, попросим дядю Гену.

- Серёга поможет, - не думая кивнул я.

- Это кто?  

Микроволновка истошно пропищала три раза.

- Это однокурсник.

- А я его не помню что-то, - мама закатила глаза, притворяясь, что перебирает в памяти моих ребят из университета.

- А кого ты помнишь из группы-то?

- И правда. Ну ты ему скажи, что за бензин заплатим. И накормим.

- И в характеристику упоминание добавим?

- Не ёрничай. Там ещё сыр остался, и хлеб свежий в хлебнице. Я пойду прикину, что можно убрать.

- Только тот огромный пустой шкаф к нему в машину не влезет, - предупредил я её.  

- Что- нибудь придумаем!   

Так Серёжа в каком-то смысле появился в нашем доме: это первое упоминание о нем в разговоре с кем-нибудь из родителей, которое я помню.

Часть 2

Следующие несколько дней я потратил на работы по дому, гостиная в котором стала нежилой комнатой, похожей на заброшенный склад строительного магазина. Серёжа отдал машину на пару дней в сервис, и мы не виделись, но переписывались в контакте по ночам об играх на третью сони и икс-бокс (он был единственным моим знакомым, у кого были обе приставки), о бассейне, куда можно ходить вместе, о том, кого отчислили, и без конца менялись музыкой.  

После того, как вещи были упакованы, рассортированы и помечены, я пообещал маме, что мы вывезем все после пьянки.

Пробуждение в тот день было лёгким, как и само утро с кристально прозрачным воздухом и персиковым муссом из облаков на востоке. Я сразу пролез в ванную, где помылся и побрил подмышки и пах и натёр себя туалетной водой, а потом перемерил перед зеркалом все трусы, которые у меня были, остановившись на спортивных чёрных. А вот после этого началось странное, непонятное волнение, когда кусок в горло не лез, и я стал зачем- то перебирать вещи, которые аккуратно сложил в рюкзак ещё накануне.  

Наверное, проще всего сравнить то волнение с тряской перед первым трезвым сексом с девушкой, где волнение и желание одинаково сильные. Сейчас, отстранившись, мне легко увидеть, что какое-то время скорость влечения у нас с Серёжей просто опережала скорость осмысления происходящего, но мне всё равно трудно понять, как желание так легко овладело мной, моими мыслями, стало настолько сильным, что засыпая ночью я думал о том, как хотелось бы, что он засыпал рядом, а не о том, как резко может измениться моя жизнь, если я пойду дальше по этому пути.

Я не хотел тогда, чтобы кто-то про это узнал не потому, что я стеснялся какого-то более настоящего себя или из-за какой-то гомофобии (не уверен, что я тогда знал это слово), а потому, что я сам плохо понимал, что происходит, а знал только, чего хотел (Серёжу).

Может, свою роль сыграл факт, что я со школы ни в кого не влюблялся, за первый год в университете секс был несколько раз, но всегда без влюблённости, а от Серёжи с какого-то перепугу гормональная буря. Может быть, дело было ещё в том, что ночью перед экзаменом мы просто сосались, тёрлись хуями и дрочили друг другу? Ну да, не самый привычный досуг для друзей, но, с другой стороны, самые важные линии не перешли?

Даже сегодня не понимаю, откуда во мне тогда взялась смелость поступать вот так, без оглядки. Когда я вышел из ванны, я обрадовался тишине в квартире и завёл таймер на телефоне.

- Ты куда так надухарился? - спросила мама, которая больше удивилась тому, что я проснулся летом раньше неё. - На природу едешь же, всех кровососов соберёшь.

"Надеюсь, только одного", подумал я.

- Кстати! Спасибо, что напомнила. Надо купить спрей, а то правда же, съедят.

Утро тянулось медленно. Мама после завтрака заварила чай с какими-то пахучими травами, достала сухофрукты и пересказывала смешные строчки из сочинений школьников. Я смеялся, не без ужаса вспоминая, что сам писал в те годы в сочинениях.

После полудня пришла смс от Серёжи, и я стал обуваться. Мама, как всегда, когда я уезжал куда-нибудь, вышла провожать в коридор.

- Смотри мне, не набедокурь там!

- Я лауреат премии осторожности.

- Ага. Напомнить тебе, как на змею наступил?

- Она сама виновата была?

- В том, что решила поспать на опушке?  

Я ухмыльнулся. Не заметить змею тогда правда было тяжело, но я не смотрел под ноги.

- А ты что, и посуду помыл? - заметила вдруг мама.

- Я не завтракал.

- А чего это?

- Да там же шашлыки будут.

- Ну перекусил бы.

- Некогда. Я выходить уже буду.

- Так, смотри мне! - мама поправила мне лямки рюкзака. - С пьяными за руль не садись, сам водку не пей, руки мой перед едой обязательно, мяса непрожаренного не ешь, с девками думай головой!

- Ещё наказы будут, матушка?

- Я тебе дам матушку. Эсэмэс как на шоссе выедете, напишешь, и как доберётесь. Это сколько километров?

- Да семьдесят всего. Это же почти пригород.

- Игорь, может, лучше на электричке?

- Он нормально водит.

- Кто?

- Серёга. Я ему не дам разбиться, ему же вещи ещё нам перевозить.

- Так, прикуси-ка язык! - мама пригрозила пальцем и достала кошелёк из сумки.

- Ну всё, я поехал.

- Вот деньги. Это на неделю. Трать с умом.

- Так точно. Ну все. Жди в воскресенье.

***

Серёжа, в чёрных штанах, белой футболке и белых кроссовках, курил сигарету у машины, подглядывая за молодым чёрным котом, который копался в песочнице на детской площадке. От вида Серёжи заныло сердце. Услышав скрип подъездной двери, он ухмыльнулся и полез в салон, чтобы открыть багажник. Я таким его помню, это один из его классических образов в моей голове: с сигаретой в зубах, которая вываливается из-за улыбки, в белой футболке, с синим-синим небом в зелёных глазах.

- Мама смотрит, - предупредил я. - Так что без глупостей.

- У нас вроде бы ты главный по глупостям? - невинно переспросил он. - Какие глупости я бы мог задумать?

- Ну не знаю, вдруг ты щипать меня вздумал.

Вместо щипка я получил хороший пинок под зад.

- А помахать ей можно?

- Ну если хочешь.

- Давай сюда рюкзак, - Серёжа помог мне снять его. - Блядь, что там? Мы же на две ночи всего.

- Сменные вещи? Слышал про такое? Тебе стоит попробовать.

Серёжа хлопнул багажником и пригласил меня взглядом на переднее сиденье. Он успел подложить ладонь мне под жопу, когда я садился.  

- Ну вот и все. Ущипнул! Завтра в газетах все напишут, - загыгыкал он.

Мы посмотрели друг на друга и отчего-то оба не смогли сдержать улыбок. Он положил руку мне на плечо, сжал немного, а потом машина покатилась с парковки.

Дальше память ослепляет меня всякий раз, когда я пытаюсь заглянуть в тот день - такие светлые, солнечные, яркие остались воспоминания. Помню, как он шутя щёлкал мне по носу, когда я, тоже в шутку, угрожал, что сяду к нему на коленки каждый раз, когда мы останавливались на светофоре, как мы сжимали пальцы друг друга, когда сражались за право выбрать радиостанцию на магнитоле, как я не мог оторвать взгляда от его руки, которую он положил на открытое окно, как в каком-нибудь фильме. В волнение того утра, от которого у меня скрутило живот, было уже трудно поверить.

Серёжа привёз нас на парковку в большому торговому центру, где мы должны были встретиться с ещё двумя ребятами: Андрей был курящим однокурсником Серёжи, которого я почти никогда не видел нигде в университете, кроме как в курилке. Петя был старше Серёжи на год; он пропустил год обучения из-за того, что сломал себе ключицу в горном походе. Они не были близкими друзьями, но Серёже было поручено забрать их и привезти на дачу.

В гипермаркете мы с Серёжей дурачились, устроив соревнование, где нужно было быстрее другого заполнить тележку продуктами из списка. Я помню, как мелькал между полками его силуэт, как ему сделал громкое замечание охранник и как он чуть не наехал на ногу какому-то здоровяку на две головы выше него самого. Когда я отвлёкся на несколько мгновений, выбирая чипсы, Серёжа угнал мою тележку, а когда я погнался за ним, он широко расставил руки, и я угодил в его объятия, как мяч в футбольные ворота, и это был тот момент, когда мы на людях задержались в объятиях друг друга дольше обычного.

На кассе я в первый раз увидел, как мой ровесник даже не уточняет сумму покупки, а просто достаёт банковскую карту, хотя тележка продуктов с алкоголем стоила больше, чем несколько моих стипендий. Но Серёжа просто подмигнул мне, когда я уставился на самый длинный кассовый чек, который все никак не заканчивался, прежде чем небрежно засунуть его в карман.

Потом была дорога на дачу - быстрая, когда за окном со скоростью, как на экране телевизора, где быстро переключали каналы, мелькала резкая синева летнего неба, серая тяжесть металлических и бетонных нагромождений на выезде из города, чёрные полоски телефонных проводов, бежавших от столба к столбу. Ребята болтали о всякой чепухе, о том, кого заслуженно, а кого несправедливо оставили на пересдачу, о том, как кто-то, по слухам, умудрился вылететь прямо с пятого курса, о том, сколько будут стоить в этом году путёвки в Турцию, о том, кто из девочек приедет сегодня отдыхать, а я, откинувшись на сиденье, поглядывал изредка на Серёжу, пытаясь скрывать ухмылку.

На полпути мы остановились заправиться, размять ноги и решили с ребятами достать пива из багажника. Серёжа прямо в очереди на оплату попросил меня замереть и стал копаться у меня в волосах, прежде чем вытащить оттуда жука, который непонятно как там оказался.

Когда мы выехали с заправки, Серёжа специально тронулся так резко, чтобы я пролил на себя полбанки пива и заляпал всю футболку, и самодовольно ржал ещё минут десять.

За городом появились поля, жёлтые, как сенокос, разрушившиеся от старости автобусные остановки, построенные ещё в Союзе, а ещё люди вдоль трасс, которые продавали розжиг, уголь и даже какие-то овощи и ягоды, хотя до урожая оставалось ещё целое лето.

Мы приехали к четырём часам в посёлок, в котором вместе уживались старые избы, похожие на декорации из фильма ужасов, и построенные в девяностые и нулевые каменные глыбы, которые выглядывали из-за высоких кирпичных заборов, как башни крепостей.

Нас встретили открытые нараспашку скрипящие металлические ворота, радостно вилявший хвостом сторожевой мохнатый черно-серый пёс Каштан, который вместо того, чтобы с настороженностью встречать гостей, играл с ними, захлёбываясь радостным лаем. Три других автомобиля, припаркованных в рискованной близости друг к другу, уже почти не оставляли нам места на парковочной площадке у гаража, а знакомые лица помогали переносить пакеты с продуктами из машин в дом.

Саша, светловолосый друг детства Серёжи и хозяин вечеринки, встретил его сам. Они с Серёжей обладали некоторым внешним сходством, которым обладают иногда лучшие друзья; по обоим было видно, что они занимались спортом, но Саша был светловолосый, ровный и стройный, в то время как Серёжа более широкоплечий, мускулистый и темноволосый.

- О, ты с мелюзгой опять, - пошутил Саша, увидев меня. - Здорово. Тебя не отчислили ещё?

- С таким репетитором не отчислят. Привет, - я протянул ему руку.

- О, Андрюха! - Саша обрадовался, увидев ребят у меня за спиной. - Привет. Привёз?

- Привёз, - ехидно подтвердил Андрей.

- Ну отлично. Давайте пыхнём до ужина?

- Саша, а мне куда? - спросил Серёжа, пока Андрей и Петя разбирали багажник.  

- А уже некуда. Человек двадцать уже приехали. Все заняли.

- Ну я ж просил.

- Ну можно в баню тебя, - с какой-то осторожностью сказал Саша. - Только туда никого нельзя пускать. Она родительская. И свинячить там нельзя. А то они вернутся с отдыха и открутят мне голову. Понял?

- Я не свинячу, - заверил Серёжа.

- Я про мелюзгу. Он не успел приехать, а уже весь в пиве.

Часть 3 (последняя)

Вход в дом был с обратной стороны, где открывался вид на небольшой бассейн, запачканный тополиным пухом, зеленоватую лужайку, уродливую летнюю беседку, стилизованную под какую-то средневековую башню и будку Каштана, вокруг которой были разбросаны грязные плюшевые игрушки. Баня, которая была похожа скорее на гостевой домик, стояла в самом углу участка. Саша отдал Серёже ключи и ещё раз попросил никого туда не пускать.

Раньше я ходил в баню только в деревне, где жили бабушка и дедушка, и там баня была похожа на деревянный сруб с печью. В бане Саши был коридор, где надо было оставлять обувь, а после коридора - комната, похожая на большую гостиную, с диваном, обеденным столом, холодильником, шкафом и большим телевизором на стене.

- Это что за баня такая? - я развёл руками, бросив рюкзак на стул. - Разве телевизор можно при такой температуре использовать?

- Идиот, вон дверь в баню, - засмеялся Серёжа, указав на дверь рядом с шкафом, которая сливалась со стеной. - Это предбанник типа. Тут выпить можно, закусить, ну и ещё всякое.

- Всякое?

- Ага, - Серёжа, скинув свои вещи, захлопнул у меня за спиной дверь и пример меня к стенке. - А ты чего пивом заляпался-то?

- Да идиот один водить не умеет, - пожаловался я.

Серёжа полез целоваться, вжимая меня в стенку и не давая даже руки поднять, ухмыляясь, когда я пытался вырваться из его клещей. То, что ему тоже не терпелось побыть со мной посреди вечеринки, скрыться от всех в этой странной избыточной бане и целоваться, наполняло меня почти торжественной радостью, предвкушением и убеждением в таких собственных достоинствах, которые не давали Серёже шанса устоять.

- Игорь, не кусайся, а? - попросил он с улыбкой, отлепившись от меня.

Я в ответ попробовал запустить руку ему в штаны, но он сразу отпрянул.

- Так, сука, все, хватит. Потом. Ночью.

В большом доме было всего три спальни, но гостиная и столовая были таких размеров, будто бы родители Саши регулярно устраивали там приёмы на несколько десятков человек. Когда мы вернулись на вечеринку, там все было подчинено шашлыкам, которые надо было приготовить, пока все ещё были трезвыми, хотя все, это, конечно, преувеличение. Кто-то уже пил пиво, валяясь на лужайке и играя с Каштаном, сам Саша и несколько ребят накуривались на втором этаже, из аудиосистемы домашнего кинотеатра играло радио Максимум, на кухне раскладывали мясо на решётки, соревнуясь в скорости произношения название того исландского вулкана, который извергался весной, а в гостиной, развалившись на угловом диване, похожем на маленькую спортивную площадку, спорили о том, будет ли айпад бесполезным устройством или нет. Я старался здороваться со всеми, но знал не больше половины из собравшихся.

Я решил помочь на кухне, но помощник из меня был бесполезный, потому что все, о чем я мог по-настоящему думать, была ночь с Серёжей. Из-за нетерпеливого ожидания я даже не сильно впечатлился самим домом, хотя до этого я, наверное, никогда не бывал в таких богатых жилищах.

Мы с Серёжей обменивались взглядами на протяжении всего вечера, и мне нравилось то, что в его глазах я видел отражение собственной нетерпеливости. Он давал мне шутливых пинков и подзатыльников, когда появлялся на кухне, чтобы захватить пиво из холодильника, боролся со мной за право переключить радиостанцию, оттаскивая меня от пульта управления. Когда мы почти закончили с мангалом, ребята предложили сыграть в какую-то командную игру, где всем нам на спину наклеили листы А4 с краской, раздали водные пистолеты и объяснили простые правила: попасть из водного пистолета в мишень на спине у игроков из другой команды так, чтобы краска на их бумаге размазалась. Пистолеты не перезаряжались, поэтому тратить воду надо было с умом.

Мы с криками, визгами и орами, достойными, наверное, какого-нибудь самого шумного детского пионерлагеря, носились по лужайке у бассейна, когда солнце уже спускалось в распаренный воздух у горизонта, растекаясь, словно дрожащий оранжевый желток. Больше двадцати великовозрастных детин стреляли друг в друга водой из пистолетов, под растерянный лай Каштана и какую-то трещавшую из колонок электронную музыку. Мы с Серёжей попали в разные команды и остались последними с заряженными пистолетами к концу игры, и он сжульничал, когда просто столкнул меня в запруженный бассейн.

Когда я, ополоснувшись в душе в бане, вернулся на ужин, я увидел, что Серёжа занял мне место рядом с ним. Он все ещё посмеивался над тем, как он гениально выиграл соревнование для своей команды и лишнюю бутылку скверного виски. На ужине были шашлыки, плавленные сыры, которые обычно берут в поезд из Новосибирска в Адлер, простой овощной салат из огурцов и помидоров, много хлеба и каких-то соусов. После ужина была попойка и танцы, которые, казалось бы, не закончатся никогда, но все же закончились, когда по калитке Сашиного дома постучал разгневанный сосед. Когда ребята переместились в дом, где вот-вот должна была начаться драка за спальные места, Серёжа потянул меня за руку и прошептал "пойдём".

Я к тому моменту был настолько пьяным, чтобы быть весёлым, но недостаточно, чтобы быть наглым, хоть и начал стягивать с него футболку, едва мы переступили порог "нашей" бани.

- Да подожди ты. Двери дай закрыть, - нехотя отбиваясь, попросил он.

Я делал это без хмельной наглости, а с деликатной настойчивостью, пытаясь показать ему силу своего желания, но Серёжа и без моих жестов все понимал. Заперевшись, он уронил ключи куда-то на пол и потащил меня на диван. Я помню, как в тот момент сознание прояснилось, как очертания "предбанника" показались знакомыми, как исчезли наши с Серёжей отражения в экране телевизора на стене, когда он ударом ноги по выключателю и погасил свет, как темнота комнаты в мгновение стала дружелюбной. Разве что из-за алкоголя приземление на диван ощущалось путешествием по какому-то водовороту, пока я не оказался в его руках. И хоть сердце, помню, неслось галопом, но я был так рад тому, что весь долгий день смялся, наконец, в эту плотную темноту, в которой было Серёжино дыхание у меня на лице. В окно стучали мотыльки, а в доме не спало ещё эхо какой-то музыки, хотя свет почти нигде уже не горел.

- Я это... - замешкался я, когда понял, что Серёжа раздел меня быстрее.

- Пиздец ты горячий.

- В каком смысле?

- Кожа твоя, придурок, - загыгыкал он.

Мы в принципе начали так же, как и в первый раз, когда мы ограничились руками, но той ночью Серёжа был нужен мне уже из желания, а не из-за азартного любопытства. Я уловил момент, чтобы выскользнуть из-под него, и оказался сверху, а потом улёгся у него между ног, положив голову ему на живот.

- И дальше что? - догадавшись обо всем, спросил он.

- Что хочешь, - прошептал я.

Серёжу не надо было просить два раза.

- Я только не умею, - предупредил я.

- Ты не торопись главное. Соси, как хотел бы, чтобы тебе бабы сосали, - попросил он.

Я не думаю, что отсутствие навыка и практики сыграло в ту ночь какую-то роль, потому что мы оба были перенапряжены от желания. Я помню, как меня заводила дрожь в мускулах его ног, на которые я опирался руками, его запах, то, как его член во рту становился твёрже и раздувался, как Серёжа матерился от удовольствия, как он водил рукой у меня в волосах.

Потом мы мылись в душе, не зажигая свет, где Серёжа звонко шлёпал меня по жопе, а я в ответ пытался кусать его за плечи. Наскоро вытерлись одним полотенцем, которое смогли найти, и вернулись на диван, где он позволил мне устроиться у него на груди, когда мы якобы пытались заснуть. В доме, наконец, стихло; кто-то выключил внешнее освещение, и за окном осталась темнота.

- Серёга?

- М?

- А ты чего молчал?

- Молчал о чем?

- Ну после первого раза.

- Подрастёшь - поймёшь. Ай. Не щипайся, - пригрозил он и шлёпнул меня по жопе. - А то уебу.

- Ну скажи. Не понравилось?

- Ну ты и придурок. Понравилось, конечно. Я почти каждый раз, когда дрочил потом, вспоминал, как мы тогда...

- А чего тогда молчал?

- Я думал, вдруг тебе не понравилось? Тоже не хотел, чтобы ты подумал, что я тебя специально совратил.

- Совратил! - рассмеялся я. - Сука, мне почти девятнадцать.

- Я имел в виду, я... я думал, вдруг ты не хочешь больше, ну и не хотел настаивать, чтобы ты не подумал вдруг, что мне только это от тебя надо.

- Мне тоже не только это от тебя надо, но это тоже надо. Ну ты понял. Короче, у меня теперь начинает вставать, просто когда ты меня касаешься. Вот, смотри.

- Ну ты и шлюха конечно, - я услышал улыбку в его голосе.

Уснули мы уже под утро.

***

Ночью после того, как я получил письмо от Серёжи в контакте, я тоже не спал, обновляя страницу, как будто мне снова девятнадцать лет, и проверяя, не отмечено ли моё сообщение ему как прочитанное. Мне кажется, что я просидел бы так до утра, если бы попугаи не начали чирикать не то с возмущением, не то с осуждением.

Я повалился на кровать и включил музыку, чтобы как-то удрать перед сном от чувства разочарования в себе. Я столько лет пытался забыть его, пережить нас, переступить через всё, что между нами было, сохранив всё же самое ценное в памяти, и жить дальше без ощущения какой-то бездны в сердце, что просто не мог понять, как я так легко сорвался. Стоило ему найти меня, дотянуться до меня из заброшенной социальной сети, как у меня сразу стали подкашиваться ноги, как я начал проваливаться в воспоминания.

В ту ночь я показался себе жалким, как будто бы недостойным оставленного в прошлом беззаботного счастья, и я помню, что я заплакал впервые за много лет, когда посмотрел в окно во двор, темнота за которым почему-то напомнила о темноте за окном в ту ночь, когда мы в первый раз уснули вместе.    

страницы [1] [2] [3]