Полина. Часть 5

Подземный переход приводит Полину на противоположную сторону кольцевой развязки, к станции метро. И только тут Полина понимает, что забыла про сумочку с телефоном и картой, так что прокатиться на метро — не вариант. Как и возвращаться назад. В голове у Полины пусто. Она идёт бесцельно, куда глаза глядят, но быстрым шагом и не вдоль дороги, постоянно озираясь, чтобы не нарваться на возможную погоню.

Спустя почти час она оказывается достаточно далеко, в большом и уже довольно многолюдным, как всегда по выходным, парке. Полина решает, что в такой толпе её трудно будет отыскать, а так же понимает, что устала, а на улице жарко, и садится на широкую старинную скамейку рядом с прудом, по которому плавают утки, а на берегу шастают голуби. Полина смотрит, как отдыхающие кормят птиц и понимает, что голодна. Ещё бы, она же не ела со вчерашнего вечера.

Полина ждёт на скамейке до вечера, и ей всё больше хочется есть. Она с завистью смотрит на проходящих иногда мимо смеющихся сытых людей. Потом она вспоминает, что читала где-то, будто от голода люди падают в обморок. Так что ей остаётся только сидеть и ждать этого. Она живо представляет себе, как мать и дядю вызывают в больницу и они видят там её, лежащую без сознания на койке, с бледным лицом, и, может быть, вообще уже мёртвую. Вот тогда они поймут, что наделали! Что Полина не кукла, а человек!...

Однако, сколько не ждёт Полина, обморок всё не наступает, а чувство голода становится мучительным. Но просить прохожих о помощи она не в силах, понимая отлично, что от неё что-то потребуется взамен. Например, расплатиться телом, взять чью-то вялую пожилую колбаску в рот...

От этой мысли дрожь пробегает по телу молодой красотки. Нет, только не это! Она больше не будет приносить себя в жертву. Теперь — только по любви!...

Полина встаёт и направляется к киоскам с газированной водой, выпечкой, сахарной ватой и мороженым, в надежде найти возле них потерянную кем-нибудь купюру или монетку. Полина часто раньше встречала такие монетки на земле, но никогда их не подбирала из брезгливости, а теперь она подумала, что если насобирать несколько, то можно купить на них беляш или шоколадный батончик. Но около киосков нет как назло ни одной монетки. Полина тщетно обходит их по кругу, искоса всматриваясь в грязь и пугая переваливающегося под ногами серого голубя, занятого поиском невидимых крошек и не желающего летать.

— Ты что-то потеряла?  — спрашивает её чуть картавый голос незнакомой девушки с тёмно-рыжими волосами, одетой старомодно, в зеленоватую выцветшую и поношенную блузку без рукавов, старые, не по модному истёртые джинсы и белые, испачканные дорожной пылью кроссовки, такие же ветхие и старомодные, как и весь остальной гардероб. В руке она держит шоколадное мороженое на палочке, ещё наполовину завёрнутое в синеватую бумажку с проступившей на узоре изморосью морозильника.

— Ты что, телефон или кольцо уронила?

Полина глупо смотрит на девушку,  

примерно такого же возраста и почти такого же роста, разве чуть повыше и похудее, чем она сама. У девушки светло-голубые, прохладные, но добрые глаза и чуть загорелая кожа, за которой, может быть, следовало бы получше ухаживать, как и за волосами. Она напоминает Полине о хиппи, которых та никогда вживую не видела. Рыжеватая девушка сразу же нравится Полине. Есть в той что-то доброе, душевное, настоящее.

— Нет,  — неуверенно говорит Полина,  — просто мне показалось...

Но "хиппи" не даёт ей договорить:

— Хочешь мороженое?

— Спасибо, я не хочу,  — отвечает Полина, инстинктивно не желая брать недоеденное мороженое от незнакомой девушки.

Отец Полины по профессии был врачом и всегда напоминал ей, что от чужих людей может быть зараза. Набирай в гугле «с е ф а н   р а с с к а з ы» и читай (18+).

Но эта девушка такая особенная, а Полина — такая голодная...

— На, откуси, оно вкусное,  — девушка уверенно протягивает Полине свою изящную голую руку с мороженым.

Полине неудобно отказаться и она кусает мороженое прямо из руки незнакомки. Мягкая шоколадная корочка ломается у неё на зубах и, покрытый её раскрошившимися осколками морозный, источающий чарующую сладость кусок переходит в рот Полины. Да, мороженое оказалось чудесным! Как и сама его хозяйка.

— А ты здесь живёшь?  — спрашивает щедрая и слегка странная девушка.

Полина удивляется её простоте и непосредственности. Она даже думает, не дядя ли её послал, но тут же отбрасывает эту мысль, как глупую. Перед ней просто странная девушка без комплексов, возможно — неформалка, так решает для себя Полина.

— Нет, пять станций по кольцевой ветке,  — Полина показывает рукой в сторону своего дома,  — рядом с Павелецкой.

Она хочет возвратить мороженое назад, но странная незнакомка отказывается его забирать.

— Если хочешь, можешь доесть моё мороженное, я себе ещё куплю. Пойдём в другой парк, где народу поменьше, на лавочке посидим, пообщаемся, а то тут слишком шумно.

Полина, словно загипнотизированная своей новой нежданной подругой, молча кивает головой и следует за ней, с превеликим удовольствием и аппетитом поглощая великолепное холодное лакомство, дарованное ей таинственной и прекрасной незнакомкой в столь трудный час. Они направляются в сторону зеленеющих в поднятой машинами угарной пыли древесных крон на другой стороне проспекта.

— А ты где живёшь?  — спрашивает Полина, немного коверкая слова из-за куска мороженого, который, несмотря на боль в зубах, она греет, перекатывая во рту.

— Здесь, недалеко. Мне было скучно, и я решила погулять. Я часто так делаю, просто сажусь в автобус или трамвай и еду, куда глаза глядят, потом сажусь в другой, потом — в третий. Тебя как зовут?

— Полина.

— А меня — Юля. А почему ты одна и как будто потерялась? Наверное, ты не кольцо и не трубку потеряла, а ключи от дома? Или с парнем поругалась?

Полина, опустив глаза, снова откусывает мороженое. Она не хочет сперва рассказывать Юле о своей судьбе, но когда представляет себе возвращение домой, ей становится так страшно и щемяще одиноко, что Полина уже готова показаться смешной, лишь бы хоть бы кто-нибудь узнал о её душевных страданиях.

— Я из дома ушла,  — признаётся 

Полина, поднимая глаза и неловко улыбаясь. В её душе неожиданно рождается слово, которое, ещё не будучи произнесённым, уже захватывает Полину своей пугающей безграничностью, как ветер захватывает маленького полевого мотылька,  — Насовсем.

— А почему?  — лицо Юлии выглядит немного усталым и грустным, словно и её терзает какая-то мука неумолимой судьбы.

Она убирает локоны с лица и оглядывается на светофор. Проехавшая мимо, перед самыми их лицами, старая советская колымага обдаёт девочек пьянящей бензиновой вонью.

Полина не знает, что ответить. Ей стыдно рассказывать, что она продала свою девичью честь и что её используют, как подстилку. Стыдно говорить про то, что в этом замешаны собственные мать и дядя. И кроме того, всё это не может объяснить того единственного слова — "насовсем", плохо осознавая, что оно вообще значит.

Она чувствует, что щемящая тяжесть снова подступает к горлу. Глаза Полины туманятся от слёз. Непослушным ртом она откусывает ещё кусок мороженого. Слеза капает на асфальт у носка её туфельки. Полина отворачивается, словно что-то увидела в стороне, но на самом деле она просто не хочет, чтобы Юлия видела её глупый рёв, такой же, как когда-то давно, в школе. Золотой свет светофора расплывается у неё в глазах, выпуская два ленточных луча.

— Пойдём,  — с трудом говорит она Юле,  — Жёлтый.

Юля, будто всё понимает, и не задаёт больше вопросов, а Полина очень благодарна ей за это. Она думает, что Юля — лучший человек из тех, что встречались ей на жизненном пути.

Девушки входят в другой парк, более дикий и большой, настоящий лес, где огромные деревья возносятся к солнечному небу, трава дышит тенистой сыростью и уже чувствуется, как приближается мёртвенно-тёплый вечер. Они долго и молча идут бок о бок по прямой аллее, навстречу гуляющим людям, Полина ест мороженое, а Юля просто о чём-то думает, заложив пальцы рук в задние карманы джинс. Полина косится на неё и отмечает для себя что-то новое: Юля кажется ей привлекательной не только как подруга, но и как... Женщина?! Нет, Полина не замечала раньше за собой подобных мыслей.

— Я боюсь возвращаться назад,  — говорит, наконец, доев мороженое и выкинув обёртку в урну, Полина.

— Не возвращайся,  — подумав немного, спокойно предлагает Юля.

— Тебе хорошо говорить, у тебя есть, где жить. А где я буду жить, пока не найду работу? На улице?

— Ты можешь у меня жить. Места хватит.

— Но я же не могу всё время у тебя жить.

— Почему не можешь?

— Меня родственники с полицией будут искать.

— Не найдут. Я знаю точно, не найдут. Моё жилище надёжно спрятано.

Полина недоверчиво смотрит на Юлю.

— А с кем ты живёшь, они не будут возражать?  — спрашивает Полина, не надеясь услышать что-то хорошее и опасаясь, что Юля готовит ей ловушку.

— Я живу одна.

— Ого!  — удивляется Полина. Потом её лицо опять становится печальным,  — Ты не москвичка?

— Коренная. Дальше МКАДа не выезжала никогда.

— Везёт же, своё жильё у такой молодой девушки. А родственники где живут?

— Далеко. Я 

с ними не общаюсь.

— Почему? Поругались?

— Нет, они думают, что я умерла.

— Как умерла?!  — не верит Полина.

— Просто. Машиной сбило.

Полина думает, что Юля шутит.

— Ты только никому не рассказывай,  — продолжает Юля, почему-то глядя вверх, на вершины деревьев.

Полина тоже смотрит туда и видит белые крылья облаков, покрытые пером нечеловеческой тайны. Она думает о том, в какую странную историю впуталась, и что надо бы с ней заканчивать, но ноги её сами плетутся за загадочной подругой.

— Тебя похоронили?  — спрашивает она Юлю.

— Нет. Это была не я. Машина... Она разбила той девушке лицо, и они подумали, что это я. Платье у неё было такое же,  — Юля вздохнула.  — Я думала сперва, поживу одна, потом вернусь, а когда хотела вернуться, родители уже уехали, не знаю куда.

Полина не верит не единому слову молодой и яркой фантазёрши, но решает поддержать её игру и спрашивает:

— А ты любишь своих родителей?

— Да. Они хорошие, подарки мне всегда дарили.

— А меня отец бил,  — с усилием говорит Полина и слёзы снова начинают напирать.  — Сильно. Но его уже нет, он умер.

— А мать?

— А мать... Мать продала меня одному негодяю... Дяде Илье.

— Ты поэтому и сбежала?

Полина молча кивает. Сил говорить, чтобы не разреветься, у неё нет. Она сворачивает за Юлей на боковую аллею, где больше тени и газон усыпан одуванчиками. Они молча идут по аллее, пока судороги не отпускают Полину, она отирает слёзы у старой зелёной скамейки. Тут они останавливаются.

— Дядя Илья меня убьёт, если я вернусь, а если не вернусь — найдёт и всё равно убьёт,  — тихо говорит Полина,  — Возьмёт — и убьёт.

— Не бойся,  — отвечает ей бодрым голосом Юля,  — Пойдём ко мне, а то тебя, наверное, уже искать начали. Я тебе одежду дам, переодеться, у меня же как раз твой размер. Главное — выждать несколько дней, а потом они подумают, что ты тоже умерла и перестанут тебя искать.

— Но меня же не собьёт машина.

— Но тебя ведь могли украсть и убить, правда?

— Кто?

— Какой-нибудь злой маньяк, который мучает и душит маленьких девочек. Какой-нибудь Дед Мороз, который ест маленьких Снегурочек... Ам-ам!

Полина смотрит на Юлю, ожидая снова увидеть, как она улыбается над шуткой, но Юля глядит вверх, в темнеющие водоёмы крон. Полине становится жутковато от этого взгляда, но вместо того, чтобы развернуться и бежать от сумасшедшей девчонки, она вновь плетётся за ней, не понимая, зачем.

Они не разговаривают до самого Юлиного дома, который находится по ту сторону парка, через два квартала, окружённый заросшим акациями двориком. Шли они довольно быстро, только по пути задержались у продуктового магазина, где Юля купила две бутылки вина, шоколад, яблоки, влажные салфетки и кукурузные хлопья. Деньги, мятые, но не грязные бумажки, она достала из кармана джинс. Полина отмечает вдруг, что у Юли нет при себе ничего из современных гаджетов. Ни телефона, ни украшений, ни кредитной карты. Но это ей уже не кажется странным,  

ведь вся Юля — сама странность.

Дом, в котором живёт Юля, построен давным-давно, из старого жёлтого кирпича, в его подъездах прохладно и просторно, никто не экономил здесь при строительстве места, и лестницы оставляют между собой квадратный провал, достаточный для сооружения двух таких лифтов, как в доме Полины, хотя никакого лифта здесь нет. Перила лестниц высокие и с ручками из бурого дерева, полированного руками нескольких поколений стариков, большинство из которых уже умерло, и на стенах мало надписей, потому что с последнего ремонта уже не рождалось в доме новых детей. Туфли девочек пробуждают под сводами подъезда гулко стучащее по ступенькам эхо, улетающее вверх, к окошку в крыше, через которое льётся полуослепший от пыли солнечный свет.

Они поднимаются выше и выше, до последнего, шестого, этажа, когда Полине уже страшно становится смотреть через перила в провал, настолько непривычно ей, что в этом доме смерть находится так близко к человеку, каждый день. На последнем этаже кроме двух квартир есть ещё проволочная дверь со сбитым замком и лестница за ней, ведущая к ничем не обитой ржавой двери. Юля поднимается по лестнице и вытаскивает из-под блузки висящий на шее ключ. Вся лестничная площадка перед этой последней дверью завалена металлическим и деревянным хламом и ограждена проволочной сеткой.

— Пошли,  — говорит Юля.

Полина видит за ржавой дверью маленькое помещение, в котором есть только два предмета: железная лестница и окошко в потолке. Полина без раздумий шагает в это жутковатое место, а Юля запирает за ней дверь. Держа в одной руке пакет с продуктами, а другой — хватаясь за боковые пруты лестницы, Юля лезет наверх. Поднявшись за ней, Полина оказывается на крыше. Крыша покрыта красной черепицей, в нескольких шагах от Полины из неё растёт труба. Полина сидит на краю окошка, не решаясь встать, потому что крыша уходит вниз под углом, а Юля просто идёт по черепице мимо трубы, туда, где в крыше есть невертикальная дверь. Стыдясь показаться трусихой, Полина медленно начинает двигаться ей вслед, нагнувшись и касаясь тёплой шершавой черепицы рукой. Над ней, будто предвестники бури, свистят стрижи.

Там, под дверью, начинается чердак, тёмный, пронизанный солнечными лучами и старыми бельевыми верёвками, заваленный ящиками и металлическим ломом: новый дом Полины. Это продолговатая комната с большим толстым матрасом на полу, сводчатым потолком, подпираемым столбами, а в противоположной стене видна закрытая на засов дверь.

— Вот здесь,  — говорит Юля, садясь на золотистый в солнечном свете ящик,  — моя квартира. Ванны, конечно, нету, но есть душ из вон той трубы, туалет на улице. Голуби, воробьи, пауки, мыши. Не очень, впрочем, холодно, потому что рядом труба. Летом даже жарковато. С видом на облака и прочее. Будешь тут жить?

— Да,  — отвечает Полина.

— Живи,  — улыбнувшись, говорит Юля, забираясь с ногами на ящик.  — Честно сказать, мне здесь скучно одной.

— И давно ты уже тут?  — спрашивает Полина, садясь на старый потрескавшийся стул.

— С прошлого лета.

— О!  — говорит Полина, думая 

о том, что ни за что не смогла бы столько жить на чердаке одна. И ночью было бы очень жутко,  — А сюда никто не придёт?

— Та дверь,  — Юля показывает в сторону закрытой на щеколду двери,  — заперта изнутри, а снаружи завалена канистрой. Сюда могут прийти только тем же путём, каким пришли мы. У кого-то есть ключ от двери, чтобы выйти на крышу, но сюда они не добираются. В крайнем случае спрятаться можно, там, среди ящиков.

Они разговаривают обо всяком, по очереди пьют из стеклянной супницы вино, едят шоколад и грызут яблоки. Полина слушает красивый голос Юли, воркование горлицы из чердачных глубин и свист стрижей, наводящий сладостную тоску перед открывающимся временем. По отражениям лучей на стене видно, как опускается солнце. Пахнет старым деревом, пылью и опилками. Полина совсем перестаёт думать о своей судьбе, и ей хорошо. Она несколько раз облизывает липкие от шоколада губы, рассказывая Юле обо всяких пустяках, но только не о семье. S e f a n .  r u — новые рассказы из жизни реальных людей.

Когда становится темно, они, уже слегка захмелевшие, сняв туфли, выбираются на крышу, ложатся на нагретую черепицу, над ними небо, полное звёзд. Слова их смолкают, как постепенно перестаёт капать вода из неведомого крана прошлого, и скоро они просто лежат и смотрят вверх, ничего не говоря. Вокруг Полины нет никакого ветра, поэтому деревья молчат, а звёзды становятся всё ярче, набирают глубину, такие чистые, словно вырезанные из тончайшего серебристого металла.

— Юль, а ты уже спала с мужчиной?  — спрашивает Полина неожиданно для самой себя. Видимо, тут сказывались пары алкоголя.

— Нет, только с женщинами,  — отвечает Юля и смотрит со слегка пьяной улыбкой на подругу.

— А так можно?  — задаёт вопрос Полина и поворачивается к Юле.

Их лица разделяют считанные сантиметры. В темноте лицо Юли ещё более прекрасно и Полина дико хочет его поцеловать.

Юля задумывается на минуту, а потом каким-то странным, чужим голосом, шепчет:

— Да, можно. А ты бы хотела попробовать?

— Не знаю,  — отвечает Полина, медленно приближаясь к Юле.

— Один разочек всего! Ты наверняка тоже бы хотела со мной! Давай попробуем немного, а? Если тебе не понравится, то я перестану, честно!

Голос её обрывается. Она обнимает Полину за шею, притягивает к себе и целует в губы, страстно и горячо, а та не сопротивляется, тяжело дыша и дрожа всем телом. Оторвавшись от губ Полины, Юля шепчет:

— Ты мастурбируешь? Только честно!

Полина краснеет.

— Иногда...

— Отвечай честно! Мне же интересно, как часто ты ласкаешь себя и чем. Мы же лучшие подруги!

Полина еще немного смущается говорить о таком, но все же отвечает:

— У меня это — как ритуал каждый день перед сном. И делаю я всё пальцами, так как до недавнего времени была девственница.

— А дядя Илья это недоразумение исправил?

— Да...  — едва не плача, отвечает Полина.

Придвинувшись к ней вплотную, Юля берёт её за голову, и вновь присасывается к губам. Она отвечает ей тем же и языки их переплетаются в бешеном влажном танце.

— Пойдём в комнату,  — говорит 

ей Юля, оторвавшись от нежных губ подруги, вставая и беря за руку,  — а то ещё не хватало свалиться с крыши.

Полина уже привыкла слушаться свою энергичную и властную подругу, а потому следует за ней. Кроме того, Юля попала в точку — Полина фантазировала о лесбийских ласках с ней, но никогда ей бы в этом не призналась. А тут мечта сама идет в руки! Поэтому Полина, поколебавшись и как бы нехотя, отвечает:

— Ладно. Только немного! Но когда скажу, перестанешь, поняла?

Около края крыши с тонким писком проносится летучая мышь. Стена времени медленно растворяется вокруг Полины, заставляя думать только о предстоящем любовном акте.

Когда Полина садится на матрас, Юля оживляется и тут же снимает с себя джинсы и блузку, оставшись полностью обнажённой. Полина отмечает про себя, что у подруги совсем плоская грудь, но кругленькая попка. Юля садится перед Полиной на корточки, задирает ей юбку и начинает стягивать с еще больше покрасневшей подруги трусики. S е f а n .  г u — истории о любви, сексе и отношениях.

— Да ляг же ты, неудобно!  — с нетерпением командует Юля подругой, а та ей повинуются, ложась на спину и облокачиваясь.

Тонкие розовые трусики быстро спускаются вниз, и взгляду Юли открывается прелестная щёлочка, окруженная легкой кудрявой порослью. Юля осторожно проводит пальцем вдоль пухлых губок, слегка погружает его внутрь. Полина тут же расслабляется, её дыхание учащается. Юля раздвигает аккуратные складочки полового органа и медленно проводит языком вдоль клитора. Полина тихо стонет в ответ и падает спиной на матрас.

— А ты сладенькая, как конфетка!  — шепчет Юля, явно знающая толк в подобных развлечениях.

Слегка посасывая всё увеличивающийся в размерах твердый клиторок, Юля суёт два пальца вглубь подруги и начинает активно долбить её изнутри, одновременно покусывая твердый, как маленький член, клитор. От былой застенчивости Полины не остаётся и следа. Она громко стонет, вскрикивает, высоко подкидывая зад навстречу бойкому языку подружки. Подруга быстро расстегнула пуговки на Полининой блузке и принимается крутить и гладить твердые сосочки на её упругой молодой груди. Лаская грудь девушки, Юля одновременно наслаждается вкусом, теплом и нежностью мягких розовых складочек, жадно вдыхая аромат тела подруги, и лижет, лижет. Не проходит и двух минут, как Полина завывает, а Юля чувствует изливающиеся из лона девушки горячие соки, свидетельствующие о быстром и бурном оргазме.

Полине хочется закричать, но она падант в бездну Вселенной, и потому кричать не может, она может только чувствовать наслаждение, отделённое от тела и оттого мучительно беспредельное, ибо нечем спастись от него! Яркое и волшебное отчаяние охватывает Полину перед прекрасным лицом оргазма! Он вновь и вновь входит в её лоно, обжигая, как огонь, и сердце наносит в онемевшее тело свой очередной удар!...

— Ну как?  — весело спрашивает у неё прилегшая рядом Юля.

— О Боже!  — только и может выговорить обессиленная подруга,  — Это было супер!

Она возвращается в себя и видит Юлю, сидящую на коленях возле неё, Юля смотрит ей прямо в глаза. Бледное лицо Юли с влажными потемневшими глазами кажется ей страшным, Полина 

тихо всхлипывает и рот её напрягается в неприятной гримасе. С ней что-то не то, она не может встать самостоятельно. Поднимая Полину на ноги, Юля коротко стонет от тяжести. Полина плохо стоит, пошатываясь, ступни не чувствуют пола, а тело плывёт куда-то в сторону.

•  •  •

Она всё-таки возвращается назад, в реальный мир, ест хлопья с молоком, а потом долго спит, свернувшись на истрёпанном матрасе в углу чердака, нализанная и счастливая. Полина просыпается, когда уже вовсю светит солнце и из окошка доносится шум машин. Юля уже не спит, просто лежит на спине в одежде рядом с Полиной и мечтает о чём-то своём, подложив руки под голову. С соседних деревьев поют птицы, и далёкий женский голос зовёт домой потерявшегося в тенистых дворах ребёнка. Больше историй про с е к с читай на сайте С e ф а н . Р у (S. е. f. а. n. R. u.)

Потом Юля выдаёт Полине потёртые джинсы, рваные на голени, и белую рубашку, они идут на рынок покупать там зелёные яблоки, такие кислые, что у Полины выступают слёзы, минералку и круассаны. А потом едят это всё в сквере у фонтана, где плавают веточки деревьев и пущенные детьми бумажные корабли.

На фоне такого же ярко-красного заката за редкой оградой высоких тополей они идут поднимающейся вверх улицей и заходят в кафе под названием «Ласточка», где горят апельсиновые лампы и худая девушка с лисьими чертами лица и угольным бантом под воротником блузки наливает в большие бокалы пахнущие спиртом коктейли. Юля заказывает мороженое с непонятным французским названием, и пока они ждут его, сидя за столиком, покрытом чистой скатертью и Полина рассматривает тёмно-зелёные бархатные стены, изогнутые стулья и пейзажи в тонких алебастровых рамках, к ним подходит Он. Дядя Илья.

И Полина понимает, что она обречена. Но у неё нет сил ни кричать, ни бежать, ни на что нет сил. Она будто парализована или околдована. Какая-то чёрная магия удерживает её на стуле и заставляет делать вид, что ничего особенного не происходит.

Дядя Илья тоже не подаёт вида, что узнал Полину. Девушка решает, что это просто сон. Ну не может быть такого в реальности, чтобы он её не узнал!

Дядя Илья, не поздоровавшись и не глядя на Полину, разговаривает о чём-то с Юлей вполголоса, так что Полина почти не разбирает слов. Юля улыбается ему и даже делает какой-то непонятный жест рукой, после которого дядя уходит, не простившись, глядя на Полину и странно улыбаясь. Ну да, это же сон. А Полина, как ни в чём не бывало, ест французское мороженное, и девушка с чёрным бантом ставит запись с новой танцевальной музыкой, которой Полина ещё никогда не слышала. Музыка очаровывает Полину так, что она забывает про странного мужчину в костюме, похожего на дядю Илью. Полина кажется себе совсем взрослой, даже будто замужней, с детьми и внуками, чувствует прилив сил, удивительное и волнующее будущее, которое одновременно и влечёт, и пугает её. Это будущее здесь, она уже в нём, это произойдет именно с ней, она ещё не знает что именно,  

но знает, что непременно с ней, с её телом, с её душой, с тем привычным и близким, что было с ней всю жизнь, что она всегда считала своим, интимным и недоступным никому другому.

Когда мороженое, полное трудно различимых ароматов, не то персика, не то абрикоса, не то ананаса, и пропитанное сладковатым ликёром, кончается, а завораживающая музыка длится дальше, Юля говорит, что сейчас они поедут с мужчиной в костюме, есть вкусный торт и пить вино с фруктами.

— А мы вернёмся потом на чердак?  — спрашивает Полина Юлю, не пылая особым желанием ехать в гости к незнакомому человеку.

Да, Полина решает, что тот дядя не Илья, а совсем другой, просто похожий. Уж слишком отстранённо он вёл себя с Полиной. И причёска у него другая, и одет победнее... А ещё она замечает, что к ней вернулся дар речи. Еще больше историй читай на S е f а n . R u

— Конечно,  — отвечает Юля,  — мы только ненадолго в гости.

Дядя везёт их в просторной, но довольно старой машине, где пахнет розами. Юля опускает ветровое стекло и тёплый ветер бьёт им в лица. Дядя ставит музыку, которую Полина тоже никогда не слышала, из чего она делает вывод о существовании такого множества неизвестной ей музыки, что у неё захватывает дух. Она тоже подставляет лицо встречному ветру и зажмуривает глаза, радость свободы захватывает её, радость бешеного полёта в неведомое, который никто не может остановить!

Они выезжают за город и дорога скоро становится хуже, салон начинает качать, сквозь окно врывается терпкий запах полевых трав и цветущих фруктовых садов, электрические разряды сверчков рассыпаются под колёсами. Полина видит над горизонтом полную кровавую луну, незамутнённую облаками, висящую в густом небе цвета крови. Замедлив ход, они сворачивают с шоссе и, проехав метров сто лесом, останавливаются у белого трёхэтажного особняка, окружённого соснами. Во дворе его безлюдно, и из всех окон только в одном горит свет. Из машины все выходят молча. Полина понимает, что это особый ритуал и тоже молчит.

Внутри дома Полина принимает душ в ванной, облицованной голубым кафелем под мрамор, моет волосы пахучим шампунем и закутывается в выданное ей белое махровое полотенце, которого хватает только до середины бёдер. Потом она сидит в гостиной на диване, поджав босые ноги и сушит волосы горячим феном. В комнате горит розовый ночник, окно загорожено толстыми гардинами и тюлевой занавеской, сквозь которую в проём гардин виден фонарь и угол соседнего дома с такими же тёмными окнами. Полина думает о том, что теперь будет с её одеждой и почему-то дрожит от волнения. Входит дядя в полувыцветшем полосатом халате, белом с зелёным, и садится рядом с Полиной на диван. Полина сушит волосы тихо гудящим феном, смотрит в просвет между гардинами и ждёт, когда придёт Юля. Дядя молчит. Потом он говорит Полине, чтобы она выключила фен и дала ему остыть. Полина послушно выключает фен, кладёт его на стоящее рядом с диваном кресло и, закинув волосы за спину, начинает 

смотреть в потолок.

Дядя вдруг нападает на неё, наваливается своей тяжестью, прижимает лицо Полины к своему рту, лижет ей губы и щеку горячим влажным языком, как собака, а рукой срывает с неё полотенце. Полина вырывается, не догадываясь даже кричать, но дядя такой сильный, что кажется сделанным из дерева! Он лишь твёрже вжимает Полинк в диван, сминает её, как подушку, вырывает обжегшее кожу полотенце и хватает рукой сжавшуюся от стыда девчонку за бёдра, пытаясь развести её непослушные ноги. Полина зажмуривается, переполняясь ужасом и незнакомым бешенством, и сквозь суженые веки видит Юлю, появившуюся за спиной дяди. Волосы её полны воды, а в глазах — лёд.

Юля резко дёргается, в ушах Полины раздаётся громкий хрустнувший хлопок, словно что-то тяжёлое стукается об пол. Голова дяди больно бьёт её в висок, весёлые тёплые брызги попадают на лоб Полины, а сам дядя, неудобно повернувшись вбок, валится с неё в направлении пола. Задерживается, придавив Полине ногу, цепляясь за диван и, как-то странно закинув голову. И тогда уже Полина отчётливо видит, как Юля двумя руками наотмашь бьёт его в ухо топором для рубки мяса. Слышится короткий треск, дядя коротко мычит и валится дальше, на коврик, спиной, и Юля, перешагнув через его ногу, снова с чавканьем рубит топором, снизу вверх, прямо в то место, откуда уже бежит кровь. У Полины кружится голова, её переворачивает грудью на подлокотник дивана, и натужно, выламывая горло, рвёт прямо на паркет. Лицо её, мокрое от лизания дяди и забрызганное его кровью, корчится от судорог рвоты, побелевшие пальцы до боли вцепляются в подлокотник, словно Полина висит над пропастью и боится упасть. Еще больше читай на sеfаn . гu

Кончив блевать, Полина перелезает через кресло и хочет выйти на улицу. Ей хочется свежего воздуха, но Юля останавливает её, схватив за руку. Полина вырывается и, полуобернувшись, видит неподвижно лежащего на полу дядю Илью с размозжённой головой. При плохом свете ночника на ковре ширится пятно крови. Она понимает, что он мёртв, как котёнок в луже своих внутренностей, которого мальчишки её двора сбросили в прошлом году с крыши на асфальт перед подъездом, и её снова мутит, в глазах плывут тёмные круги.

— На улицу нельзя,  — тихо говорит Юля,  — Увидят. Не бойся ты его, он уже подох.

— Подох?  — выговаривает Полина плохо послушными, испачканными противным привкусом рвоты и крови губами.

— Да, подох, подох,  — повторяет Юля,  — Я башку ему топором расколола, как арбуз. Ха! Если сильно по башке топором ударить, человек подохнет. Особенно если несколько раз. Такая человеческая природа. Идём в ванную, умоешься.

Сидя нагишом на краешке ванной, накрытом полотенцем, Полина полощет рот и выплёвывает к крестообразно зарешёченной дыре водостока. Ей всё ещё нехорошо, страшно, холодок проходит по затылку, её тошнит. Юля моет ей лицо рукой, потом — остальное тело, нежно гладит между ног, целует в губы.

— Хватит... От меня блевотиной воняет,  — пытается сопротивляться Полина, но тщетно, Юля продолжает её страстно целовать в губы и таранить 

пальчиками внутри слегка влажной щёлки.

— Не блевотиной, а мороженым,  — шепчет Юля, но останавливает свои мучительные ласки.

Потом вытирает брызги кровавой грязи со своих ног, моет под краном топор.

Видя смываемые с него лоскутки какой-то кровавой кожи и слипшихся волос, Полина встаёт, опирается руками о край раковины и, намного поразмыслив, снова начинает блевать.

— Ну ладно, хватит!  — прикрикивает на неё Юлия раздражённым голосом,  — Неужели ты сегодня так много съела? Одевайся, пора сматываться.

Полина находит свою одежду на стиральной машине, но одеваться ей трудно и всё время хочется блевать. Застёгиваясь, она тупо смотрит, как Юля отирает топор о полотенце, на котором она раньше сидела. Читай рассказы на се/фа/не, сайт S/е/f/а/n. R/u

— Хочу взять с собой,  — объясняет Юля.  — Полезная вещь.

Проходя мимо двери гостиной, Полина, ёжась от страха, всё-таки заглядывает туда. Дядя по-прежнему лежит на полу, но как-то не так, как раньше.

— Не надо, не ходи!  — вскрикивает она, когда Юля ступает на порог комнаты,  — Он... Он движется!...

— Да подох он,  — кривясь от презрения, говорит Юля, подходит к дяде и пинает его в бок ногой,  — Видишь, ничего не чувствует. Можешь сама проверить.

Но Полина лишь в ужасе мотает головой. Одно хорошо — блевать ей уже нечем.

Юля открывает шкаф, обыскивает висящий там пиджак и находит кожаное портмоне. Она вытаскивает оттуда разноцветные (и похоже, не только отечественные) купюры и запихивает их в карман джинс.

— Вот наблевала ты некрасиво,  — замечает Юля, показывая на лужу возле кресла,  — Фу. Выходи в прихожую.

Полина выходит и, обернувшись, видит, что Юля присела над трупом и что-то сделала с ним, резко дёрнув локтем назад, что-то плохое и страшное. Очевидно, она лишила его гениталий.

Когда они выходят из дома, небо уже совершенно чёрное. Они идут пешком, по дороге, ведущей через песочные горы и недорубленный лес к шоссе. Юля несёт в кульке топор. Громко стрекочут сверчки, полевая трава пахнет густо, как дым. Они сворачивают с проезжей части и выходят на шоссе через лес. Они идут долго и молча, вдоль проезжей части, обдаваемые пылью и вонючим угарным ветром проносящихся мимо машин. Полина уже окончательно не верит в гибель дяди Ильи, но её продолжает покусывать противная дрожь.

— Он и со мной это сделал,  — говорит вдруг Юля, когда они добираются до окраины какого-то городка и останавливаются возле пустынной ночью детской площадки.

— Что сделал?  — уточняет Полина, холодея от ужаса. Сердце её тревожно бьётся.

— Заманил, обманул, изнасиловал, бросил...

Голос Юли доносится будто из загробного мира. Да и сама она в свете луны походит на статую с кладбища.

— Тебе было больно?  — осторожно спрашивает её Полина.

— Нет, когда насиловали — уже нет,  — отвечает Юля,  — А вот когда били, было больно.

— Кто бил?

— Парни,  — говорит Юля, почти не двигая ртом,  — Твой дядя в том числе. Затащили меня в машину, всё лицо замотали тряпкой,  — медленно продолжает она,  — так что еле дышать могла. Привезли сюда, били наотмашь по голове, потом ногами в живот. Потом долго насиловали бесчувственное, но ещё живое тело, до 

крови, а когда надоело, дали монтировкой по шее.

— И что дальше?

— Подохла я, вот что. Мозги из меня вышибли.

— Но ты же живая,  — возражает Полина.

— Ты полагаешь? Просто очень похоже.

— Так что, мёртвая?!

— Я же тебе сказала.

— Ты — мёртвая?!

— Тише ты, хватит орать!  — громким шёпотом говорит Юля, прижимая ладонь ко рту Полины.

От ладони пахнет свежестью кладбищенской травы, слизняками и чем-то ещё.

— Чего ты орёшь?

Полина умолкает, глядя на растущие за спиной Юли деревья.

— Давно это было?  — уточняет Полина.

— Двадцать лет назад. Ты когда-нибудь думала о том, что умрёшь?

— Да.

— А что будет потом?

— Не знаю. Наверное, ничего. Или рай.

— Представь себе, что когда ты умрёшь, тебя будут насиловать.

— Кто?

— Не знаю кто, но непохожие на людей. Твари.

— А ты?

— А я воскресла.

Они молча стоят, на траве возле железной ограды. Небо теперь спокойно и плоско, как воды пруда в безветренный вечер. Повсюду тёмным туманом стоит тишина. Полине представляется странным, что она ещё жива, а не умерла, как всё вокруг. Она отдельными картинами вспоминает свою прошлую жизнь, картины эти немы и покрыты бурым налётом времени, лица людей на них отретушированы до кукольного сходства.

— Юля,  — тихо зовёт она.

— Что?

— Ты зомби?

— Я похожа на зомби?

— Нет... Может, ты вампир?

— Я мороженое ем, яблоки люблю, днём гуляю.

— Верно... Значит, ты фея.

— В точку. Ха! Смертельная фея!

Но никто не смеётся над этой шуткой.

— А зачем они это делают?  — спрашивает Полина.

— Им от этого приятно. И ещё они любят, чтобы тебе было больно.

Полина вновь вспоминает, как отец её бил, и ей кажется, что ему тоже было приятно. Хотел ли он её изнасиловать? И почему этого не сделал? Не успел? Вспоминает властного дядю Илью, тот труп в доме. Он ли это?

— И что, все мужчины такие? Это у всех так?

— Да.

— И все вокруг об этом знают и молчат?!

— Да.

Полина тихо стоит и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только видеть её мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем котёнком, которого сбрасывали с крыши. Полина снова вспоминает того дядю, похожего на Илью, его влажный язык, отупевшие глаза, тяжёлое дыхание, он был ведь будто пьяный, хотя ничего не пил, это проклятие овладело им, превратило его в животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую вещь с Полиной, с её телом, предназначенным вовсе не для него! Хотел пытать её этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел её боли и слёз! Если бы сейчас дядя Илья валялся здесь, Полина ударила бы его ногой в лицо, она бы била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь, которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью!

— Сволочь,  — говорит она.  — Дрянь ебучая.

— Кто сволочь?  — спрашивает Юля.

— Дядя 

Илья.

— Не думай о нём. Его уже считай нет,  — говорит Юля.  — Его теперь в землю закопают.

— Всё равно сволочь ебучая,  — с удовольствием повторяет ругательство Полина, не любившая никогда мат.

— Хочешь, пойдём ещё одного прибьём?  — предлагает Юля, весело раскачивая свёртком с топором.

Полина поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не смеётся.

— Так что, пошли? Боишься?

— Нет,  — отвечает Полина, но губы её противно дрожат.

— Я буду убивать,  — говорит Юля.  — Я. Ты будешь только смотреть,  — она вдруг улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеётся, и Полина, сама не зная почему, тоже смеётся.

Они долго целуются в ночи, а потом шатаются по ночным улицам, не зная своего пути, они движутся в темноте между безжизненными строениями, как маленькие астероиды в тени пылевых облаков. Фонари же словно большие космические светила проплывают мимо Полины. Шаги её легки, ноздри дышат ароматом смерти. Смерть вокруг неё, подобная бескрайним полям белых цветов, объятым тишиной, подобная опустившейся к самой земле Луне, веющей морозом своей вечности, и Полина больше не боится заблудиться в тёмных улицах, потому что ей всё равно, где быть в этом безмолвном некрополе, над которым ей дана неведомая власть.

Юля, оставив Полину, пересекает узкую проезжую часть, и спрашивает у случайного прохожего, тоже один в один похожего на дядю Илью, который час. Он останавливается, поднимает руку с часами в пятно фонарного света и точно называет время своего конца. Юля приникает к нему, обвивает руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, достаёт ртом до его лица. Они целуются, и прохожий берёт Юлю рукой за спину, притягивая ближе к себе, так что её рубашечка ползёт вверх и обнажает грудь. Пальцы Юли скользят по его волосам, она трётся о него голой грудью и животом, потом, вдруг резко оторвав рот, кусает в шею. Всё происходит молниеносно и беззвучно. Через щёку Юли выхлёстывается фонтан крови, оставляя широкий стекающий след, они оба дёргаются, прохожий хватает рукой Юлю за волосы, чтобы оторвать от горла, и тогда она опускает правую руку, в которой у неё есть что-то, и этим бьёт его в живот: раз, раз, раз! Он кренится вперёд и падает, валит её на асфальт, она выворачивается из-под него. Он дёргается, с хрипом поднимаясь на колени, кровь вырывается из его шеи вбок, как из сифона.

Воистину живуч он, неведомый путник ночи, вышедший из ниоткуда в никуда, прижав руку к прокушенной шее, он хрипит и дёргает головой, пытается встать, чтобы ударить Юлю, но боль в животе перекашивает его, уже стоящего только одним коленом, хрип превращается в ругательство, в тяжёлый стон. Тогда Юля, отступившая на шаг, хватает его за волосы и быстро бьёт в лицо, теперь Полина ясно различает, что в руке у неё топор. Ей делается холодно от выступивших капелек пота, и Полина просто садится на асфальт, потому что так ей легче не упасть в обморок. Тошнота не отступает и 

беззвучие шумит в ушах.

— Пошли,  — говорит Юля, стоя над ней.

Лицо её и рубашка забрызганы кровью. Полина кивает и бледно улыбается, стараясь не выдать давящей на горло тошноты.

— Ты можешь идти? Ты, наверное, крови боишься.

Полина снова кивает, соглашаясь, что боится крови, и совершенно не понимает, как ей встать. Юля тянет её за руки, и, опираясь на её спокойное тело, Полина всё-таки встаёт и медленно бредёт куда-то, облизывая губы и думая только о рвоте.

— Хочешь стать такой же, как я?  — вопрошает Юля, ускоряя шаг.

— Да.

— Сделаем!  — радостно восклицает Юля, размахивая окровавленным топором.