Петрович со студенткой на сеновале

— Слышь, Петрович, а когда у тебя последний раз секс был?

Петрович, сухой жилистый старик, курил и ухмылялся в густую бороду, слушая, как местные мужики хвастаются своими подвигами.

— Чего сразу последний? — хитро отметил он, — Крайний вот был, пару недель назад.

Мужики недоверчиво засмеялись, но зная, каким ходоком дед был ещё когда они были пацанами, смех этот бы неуверенным.

— Ну да, — прикинул Петрович, — как раз в воскресенье, когда к нам студенты приезжали на практику.

— Так ты со студенткой что ли?.. — присвистнул кто-то.

— Ну, так, а чё нет?

Петрович затянулся поглубже и начал рассказывать, как он часто это делал, вспоминая молодость.

— Значит, возвращаюсь я с вечерней рыбалки домой, иду, напеваю чего-то. Уже зашёл в свой двор, удочки в беседку сложил, думаю, сейчас чаю попью и спать лягу. И вдруг, слышу, кто-то на моём сеновале шарится. Нет, ну украсть там нечего, но вдруг сожгут? А я как раз на всю пенсию сена своей корове купил.

Беру я, значит, черенок от лопаты и иду проверять. Подхожу ближе, слышу, как-будто стонет кто-то тихонько. Толком-то ещё не стемнело, а всё равно не по себе, мало ли что там за чертовщина! Подхожу ближе, заглядываю в ворота… На тебе! Лежат на моём сене двое! Молодые, сволочи, потрахаться им негде, так они ко мне залезли! И он, главное, её уже раздевать начал. Трусы как раз с неё снимает, руками там шарит и сиськи её слюнявит. Снял трусы и в мою сторону их, скотина, швырнул, чуть в морду не залепил. Тут я как заору: «А ну пошли на хрен отсюда, суки! »

Эх, как он рванул! Так перепугался, что и про девку свою забыл, сиганул в окно, только пятки сверкнули! Девка завизжала и за ним. Только, дура, не учла, что оконце то узкое, а жопа у неё — будь здоров! Ну и застряла!

Ну, думаю, сейчас я тебя отважу по чужим дворам лазить. Подхожу к ней и говорю: «Вот сейчас я за твоим руководителем схожу, пусть посмотрит, чем его студенты занимаются. » А она мне: «Не надо, тогда мой парень узнает, а он у меня ревнивый. »

«Что же ты, — спрашиваю, — парню своему изменяешь». А она мне: «Так лето, свежий воздух, не могу удержаться, дед. Натура у меня такая. Я и у тебя на сеновале уже в третий раз».

Ладно, жалко девку. Хотел её уже отпустить, но, думаю, ведь и парня жалко! Надо проучить её, чтобы не изменяла жениху! «Тогда, — говорю, — я тебя хотя бы ремешком по заднице отхожу, чтобы запомнила, как изменять». Достаю я, значит, ремень из штанов, подхожу к ней сзади, задираю подол, а там… Такой задницы я уж сто лет не видел: белая, большая, гладкая. И между ног, главное, всё мокро. Видно очень её тот бегун возбудил, совсем она готова была.

И вот стою я с ремнём в одной руке, другой штаны держу, чтобы не упали. И тут чувствую, что уже и держать-то не надо. Встал мой боец! Ну, у меня-то проблем никогда не было с этим, но в последнее время уже не то… А тут прям встал, хоть дрова им руби! А девка — чуть не в слёзы: «Не надо меня ремнём, я больше не буду». А я уж и сам про ремень забыл. Стою, как дурак, любуюсь, как у неё там всё набухло, и ловко всё, даже побрито, как наши бабы никогда не брили.

В общем, махнул я рукой, штаны снял и пристраиваюсь сзади. Рукой дырку нашариваю, а она мягкая, скользкая вся, студентка-то молоденькая, свежая. Слышу, притихла, ждёт. Но против ничего не говорит. А я не тороплюсь, знаю, что не каждая баба мой размер сразу принимает, ну, вы и сами в бане мою пушку видали. Дай, думаю, сначала палец ей туда вставлю. Начал палец всовывать, чувствую, узенькая, горячая. Давно у меня такой не было. Палец засовываю по самую ладонь, чтобы подготовить её, а сам слушаю, не начнёт кричать.

Ну, вроде не кричит, стоит как вкопанная, затаилась. Значит, не против. Я палец вытащил, приставил свой инструмент и потихоньку начал входить. Вот тут она не выдержала. Сначала удивлённо так ойкнула, потом зашипела. Большой, да не по размеру ей. А я уже трясусь весь, так хочется присунуть ей по самые яйца. Но никак: до половины зашёл, а дальше никак, хоть и мокрая она вся. Ну, хрен с ним, начал трахать. Девка постанывает, я сначала не понял, от того, что слишком узкая, или от того, что нравится ей. А потом чувствую, начала мне задницей подмахивать. Значит, нравится всё-таки. Да и расслабилась, начал я глубже входить.

Трахаю я её, значит, и жалею, что сиськи с той стороны стены, не помять, как я люблю. Хорошо, хоть самое главное здесь. Задрал ей подол повыше, глажу задницу, пальцами мну, а ей и это нравится. Начала чего-то там говорить, просить не останавливаться. Как-будто я собирался! Трахаю её, аж колени подгибаются, настолько она узенькая, так обхватила моё хозяйство, как засасывает меня в себя. И с каждым разом всё глубже и глубже получается. И так я долбил, пока до самых яиц не добил. Ноги ей пошире развёл и давай трахать. Слышу, она ещё громче застонала, видимо, до самых сладких мест дошёл, до которых ещё никто не доставал. Рукой её там щупаю, а у неё там целый потоп! Аж по ногам течёт. А всё равно туго входит, вот что значит молодость!

Я, конечно, мужик не простой, подо мной бабы, бывало, по пять раз за раз кончали, но в этот раз чувствую, как бы первым не кончить. Прям аж свело всё в животе. Но и девка оказалась не из брёвен! Уже и не я её трахаю, а она сама насаживается, руками за раму схватилась и так и ходит всей задницей ко мне. И стонет, протяжно так, аж с подвыванием. Я её за талию схватил, чувствую, сейчас кончу, над землёй приподнял и давай насаживать. Она как закричит! Вот тут я аж испугался, а вдруг кто прибежит, подумает, насильничает дед! Но она не просто орать начала, а такие непотребства, что даже у меня уши покраснели. «Кончаю», — кричит, — «Хорошо». А потом ко мне обращается: «Кончай прямо в меня, залей меня всю, чтобы из ушей текло! » Я такого ни от одной бабы не слышал. Ну я что, я и накончал. И главное, она первая начала и закончила последняя. Я уж всё, а она всё кричит, и внутри у неё всё двигается, мне аж сдавливает. Ну, прооралась наконец, только стонет, обвисла в окне. Я свои причиндалы достал, стою, отдышаться не могу. Представляете себе сцену? Стою я, орудие остывает, аж пар идёт, в окне она — изнутри у неё капает прямо на солому, знатно я спустил. Тут слышу, идёт кто-то ко мне во двор, калитка скрипнула. Я штаны подхватил, ремень нацепил. Надо девку высвободить. Я доску из рамы выломал, её вытащил, а она сама не своя. На плечо ложится, обниматься лезет. А я смотрю на неё — рыжая! Правильно говорят, на голове пожар — внизу потоп.

Я ей платье одёрнул, через заднюю калитку вывел, тропинку показал, по заднице хлопнул на прощание и во двор. А там соседка. Мол, слышала у тебя кричит кто-то, думала, может, тебе плохо стало. Ну, уж мне плохо точно не было, так я ей и сказал.

— Ну, а та студентка что? — спросил кто-то из притихших мужиков.

— А чего студентка, — спокойно сказал Петрович, закуривая ещё одну, — на следующее утро приходила, сказала, на следующую практику снова приедет к нам в деревню, в гости зайдёт. Помирать, видишь, некогда.