Порочное приключение принца. Глава Порно приключения Часть 3

ПОД ПОКРЫВАЛОМ ПОРОКА

Стоял конец ноября.

Сэр Уильям Эрнест Гарольд Тейлор, уроженец тысяча восемьсот пятьдесят четвёртого года, шестой законорожденный принц линии Тейлоров и представитель побочной ветви дома Виндзоров, восседал в шезлонге цвета увядшей сирени перед единокровною собственной младшей сестрою и держал пред собою на скрещённых коленях маленький бумажный блокнотик. Пальцы его ладони, слабо подрагивая, стискивали стержень графита.

Карандаш.

Не архаичное птичье перо, не модная в этом сезоне ручка из закалённой стали. В условиях, навязанных ему Леди Грешницей, как Уильям уже успел убедиться, использовать простой карандаш было намного удобней.

Он лихорадочно облизнулся. Что бы на этот раз написать?

«Леди Виола. Мне нравится, как сверкают смешливые искры в ваших глазах, как поднимается и опускается при вашем дыхании ваша прекрасная грудь. Я бы хотел, чтобы вы положили сейчас ладонь на своё декольте — о да, прямо при мне?  — и погладили бесстыдно её».

Сестра его помедлила долю секунды, держа на вилочке кусочек маринованного моллюска. Формально время трапезы уже миновало, но во время визитов друг к другу считалось хорошим тоном угостить посетителя какой-нибудь приятненькой мелочью, что предоставляло возможность полакомиться и хозяину.

— Вы всё ещё погружены целиком в ваше тайное творчество, Вилли?  — Она тихо хихикнула. В глазах её стояло лёгкое смущение и неловкость, ибо предлоги, под которыми Уильям напрашивался на протяжении последних трёх месяцев в гости то к Виоле, то к Сильвии, делались с каждым разом всё неестественней и всё вымученней.  — Мне было бы интересно узнать, посвятите ли вы своих близких хоть однажды в него.

Уильям слегка покраснел.

Не то чтобы он не привык уже к подколкам подобного рода. Вообще ему временами казалось, что ответственный за стыд орган вот-вот у него атрофируется.

— Рано ли, поздно ли, миг этот, вне всяких сомнений, наступит,  — по возможности честным и отчётливым голосом ответствовал он. Можно ли сказать, что он лгал? Говорят, что По Ту Сторону Гроба все таинства открываются. Хотя ему было странно себе представлять, что будут думать о нём, как будут себя ощущать тогда его родители и его сёстры.  — Тем более, что вас можно без особенной фальши назвать одним из источников вдохновения для моей скромной повести.

«Мне вдруг действительно захотелось вам показать этот текст. Чтобы вы прочитали, как я похабно о вас фантазирую, чтобы вы выведали, какие мысли у меня возникают от одного только взгляда на вилочку с кусочком моллюска у вашего рта».

— Обещаете, Уильям?  — Брови её трогательно взлетели вверх. Титулованный принц невольно сдвинул и раздвинул несколько раз бёдра, надеясь, что действия его незаметны.

— Обещаю.

«О, как бы мне чаялось, чтобы вы встали передо мной на колени полностью обнажённая. Глядя в глаза мне, наклонили голову ниже, пальцами стремительно расплетая узелки на моей брючной шнуровке. Потом бы вы с любопытством и тенью лёгкого трепета изучили мой бесстыднейший орган, выпустив его на свободу, даже обнюхали бы его. О, Виола! »

Он не просто описывал это, он представлял себе это красочно в мельчайших деталях. Пресловутый мерзостный 

орган в брюках его уподобился камню, принц уже трое суток не мог себя разрядить от терзающего его напряжения, что вынуждало его понемногу всё чаще и чаще раскладывать карты.

«Я умоляю вас, Ви. Встаньте предо мной на коленки, лизните эту часть моего естества. Пусть ваши губки коснутся её. Вы подарите этим мне безумное счастье, никто никогда не узнает, что сестра моя младшая осмелилась на такое».

Леди Виола отвела кокетливо глаза в сторону, Уильям задышал учащённо. В уме его рождались фантазии, перевести каковые на бумагу блокнота он едва ли успел бы, даже если бы обладал от природы способностями стенографиста.

— Мне кажется иногда, сэр Уильям, что я бы могла при желании вас без труда убедить сократить слегка этот срок.  — Взор её коснулся на миг собеседника, словно бы чуть-чуть поддразнив — и тут же отпрянув. Она облизнула губы.  — Вы ведь не в силах сопротивляться в полную меру желаниям сестры своей, Вилли? Любимой младшей сестры.

Уильям заполыхал пуще прежнего, графит в его руке задрожал. Нет, это не флирт, это не может быть ни в коей мере ни на мгновение флиртом. Вне всяких сомнений, леди Виола всего-навсего шутит, она бы никогда не подумала и на долю секунды применить к нему ту самую власть, которой дочери Евы исстари обладают над сыновьями Адама?

Но в то же время слова её, двусмысленность их — «любимой младшей сестры»?  — заставили член его в брюках словно бы вспыхнуть огнём.

Что бы случилось, увидь Виола воистину все подобные его записи последних недель? Прочти она, как он на бумаге в фантазиях заставлял её самоудовлетворяться, ласкать родного старшего брата в бесстыднейшем месте сквозь брюки, как он воображал её ножки вытянутыми вперёд к его детородному органу, как он в своих грёзах изливал своё липкое семя на её прекрасное личико и как он себе представлял её противоестественное сближение с собственной старшей сестрой?

«Я правда хочу, чтобы вы это прочитали. О небеса! »

Рука Виолы коснулась несмело колена Уильяма, взгляд её остановился моляще в районе глаз собеседника.

— Я вас прошу об этом, Уильям. Сделайте это для меня.  — Очи её чуть поблескивали, принц же был готов застонать от окаменения своего гульфика, от мыслей о том, каким чудовищем он является и какими гнусными красками похоти окрашена для него сейчас трогательнейшая невинная сцена между сестрою и братом.  — Покажите мне ваши секретные записи. Прямо сейчас.

«Это безумие. Я не могу».

Графитовый стерженёк заколебался вновь в его пальцах. Он это сделает.

О нет, не так. Этого нельзя допустить. Надо для этого выставить оговорку-условие, невероятное, невозможное в реальной действительности, которое не в состоянии сбыться.

«Клянусь, я это сделаю, леди Ви. Если ваша ладонь сейчас поднимется выше и вы погладите моё причинное место прямо через ткань брюк. Я вам клянусь в этом, Виола».

Губы Виолы с задумчивостью приоткрылись, меж них вновь блеснул язычок. Ладонь её чуть сжала колено Уильяма, передвинулась выше — на какое-то безумное время принцу почудилось, что она и 

впрямь это сделает, что она наигрязнейшим из образов сейчас приласкает его.

Но нет.

Слабый вздох, рука её с неохотою отодвинулась. Леди Ви поджала с кокетливой грустью губы.

— Рано ли, поздно ли, но всё равно вы в свой срок с неизбежностью дадите слабину.  — Улыбка коснулась уголков её рта, улыбка проказливая, но в то же время немного тоскливая.  — Запомните это моё предсказанье, Уильям. Я чувствую, что вы и так уже были на грани сегодня.

Принц, только в это мгновение осознавший, что всё это время он еле дышал, чувствующий, что слабая жижица растекается сейчас по его гульфику, перевёл медленно дух.

— Клянусь, когда придёт время открыть свету эти записи, вы будете первой, кто узнает о них.  — Так же ведь можно сказать? Что с того, что время это не придёт никогда.

Опустив веки, прикрыв глаза ресницами, леди Виола вернулась к своему лёгкому угощению. Уильям Тейлор же, ощущая утрату самоконтроля, просунул осторожно под собственный блокнот руку и потеребил немного свой гульфик.

Он мастурбирует при сестре. Находясь с ней в одном помещении. Практически у неё на глазах. Причём желая в душе своей, чуть ли даже не алкая страстно, чтобы она его на этом застукала, чтобы она уделила внимание танцу его ладони.

Ново ли это, впрочем?

За последние недели две или три он уже был в ситуациях подобного рода не менее пяти раз. При этом каждый раз в его разуме вспыхивали фантазии нелепого рода.

Что, если у смятенной Виолы или у напыщенной Сильвии окажется тоже свой тёмный двойник, своя тайная ипостась? Что, если, открыв сестре блудные шашни своей пятерни, он навеки окажется в лапах распутного демона, скрытого за абрисом праведности — подобно тому, как Леди Грешница все эти годы скрыта была за фасадом невиннейшей Дженни?

Пальцы его стиснули ещё несколько раз его плоть.

Он понимал краем разума, что с умом его в эти минуты творится, скорее всего, именно то, к чему его тайно готовила прекрасная Джейн. Грешница или ангел — кто теперь может это сказать? Хоть он уже и не верил практически в её белокрылую ипостась, он ощущал глубочайшее низвержение на самое дно преисподней и почти слышал при этом её серебряный смех.

Движения его пальцев ускорились.

«Она бы хотела, наверное, чтобы меня за этим поймали,  — сверкнула вспышкой новая мысль.  — Сильвия или Виола. От этого ничего бы не изменилось, я бы по-прежнему извивался червём на крючке сладчайшего удилища похоти, но я бы при этом ещё и наградил себя сам впоследствии за падение. То есть мой ум привыкал бы к тому, что стыд — это здорово. Что позор перед всеми — блаженство».

Теперь, когда его семя на картах с изображением прелестнейших девочек успело уже высохнуть и остыть, когда наистыднейшие позорные вещи становились для него постепенно обычными буднями, Уильям начинал понемногу со всё более безжалостной ясностью понимать многоступенчатый план леди Дженни. Леди Грешницы — или же Леди Ангела?

Ему по сей день было трудно остановиться на какой-то трактовке. Но несомненнейшим 

было то, что, если даже замысел Джейн и направлен в далёком грядущем на душеполезные цели, ближайшие его шаги или стадии служат лишь интересам Порока.

Не сказать, чтобы ему не нравилось это.

— Простите, Уильям.  — Правая бровь леди Ви снова очаровательно вздёрнулась.  — Вас мучает зуд?

Уильям, весь запылав, остановил не без усилия руку.

«Еще только месяц назад,  — мелькнуло в уме его,  — всего только месяц. Я не осмелился бы и подумать, что невинная Ви может о чём-то догадываться. Теперь же — теперь — я хочу, чтобы на дне её глаз таилась насмешливая Леди Грешница, всё видящая и всё понимающая, наслаждающаяся в открытую тем, как брат её самоудовлетворяется без зазрения совести прямо у неё на глазах. Ради небес! »

— Изв-вините меня.  — Он откашлялся. Заметив, как листки в его руке наклонились, как взор Ви с любопытством коснулся их, он прижал бумагу к себе.  — Мне, наверное, лучше пойти. Я... чувствую... особый прилив творческого вдохновения. Мне, вероятно, лучше пережить его в своей комнате.

Странно, что он пытается на некоторый лад не лгать даже сейчас своим близким? Излагая правду обиняками и намёками.

Личико леди Ви стало грустным.

— Жалко, Уильям.  — Кажется, ей действительно было жаль.  — Но я надеюсь, что всё же узнаю у вас когда-нибудь о плодах этого вдохновения. Мне было бы любопытно выяснить,  — она чуть улыбнулась,  — к чему я могла подтолкнуть вашу фантазию.

Едва ли не взмокший от этих слов Уильям, пытаясь осторожно загораживать свой гульфик блокнотом, скрылся поспешно за дверью апартаментов сестры.

И — едва ли не сразу, даже не убедившись как следует, что рядом нет Ричарда, Фреда или насмешливой Кэт?  — начал отчаянно, дико самоудовлетворяться ладонью.

Нельзя сказать, чтобы он не хотел частью своего существа, чтобы его за этим обнаружили.

Даже наоборот, скорее, он этого жаждал? Это ведь предоставило бы ему карт-бланш на оргазм.

План Леди Грешницы действовал безупречно.

•  •  •

Карты выпадали по-разному.

Принц не владел никогда азами теории вероятностей, да и экспертом в сфере карточных игр едва ли его было можно назвать. Он и понятия не имел, естественны ли для подаренных ему леди Джейн карт выпадающие расклады — или они противоречат принципам мира, будучи, может быть, следствием наложенных Алисою чар или ещё какого-то чернокнижия.

Вначале ему чаще всего выпадали — чего, наверное, стоило ожидать?  — двойки и их комбинации. Наипростейшие сочетания, только лишь распаляющие неутолимую похоть, но не дающие ни малейшего шанса тебе её выплеснуть.

Он просидел пару дней на семейных застольях, всячески в себе растравляя скабрёзные мысли и ощущая, будто сиденье под ним становится раскалённым. Успокоение к окончанию трапезы давалось при этом ему с величайшим усилием.

Охлаждающий душ и занятия спортом уже не особо его выручали. Тело привыкло к ознобу, вид же алых шрамиков на груди — складывающихся во фразу «Раб Леди Грешницы» — лишь вызывал прилив крови к паху и лихорадочное дыхание.

Он мастурбировал.

Мастурбировал много и часто, мастурбировал так, как будто и вправду уверовал, что, утомив себя этим, сможет утратить и сладострастье к пороку. Но без оргазма — случайно ли леди 

Джейн сочла нужным расширить его лексикон именно в то мгновение, когда без использования этих терминов думать о некоторых вещах стало бы ужасно неловко?  — без оргазма все эти греховные неустанные практики приводили лишь к бесконечно рождающимся в сознании новым и новым фантазиям.

Вскоре он обнаружил, что начинает раскладывать карты чаще указанного в письме минимума, начинает раскладывать их лишь только ради того, чтобы получить шанс на разжатие скрученной внутри мучительным образом пружины. Пружины, которую не получалось расслабить, пружины, которую не дающее выхода самоудовлетворение закручивало всё туже и туже.

Выше того — он уже не стремился уменьшить риск выпадения осмысленных комбинаций, не пытался разрушить отчаянно едва-едва начавший возникать в его руках паттерн? Напротив, он старался теперь, едва лишь заметив, что в раскладе его вызревает зародыш будущей высокоранговой комбинации, добавить спирта в огонь, выменяв лишние карты.

Уильям помнил эмоции, которые он ощутил, когда понял, что в кои-то веки на руках его оказалось нечто сложнее простой «пары двоек».

Радость, испытанный против воли звенящий восторг, хотя в то же время — слабая оторопь и тайный внутренний стыд за самого же себя.

Секундою позже — боль от прикушенной в смятеньи губы, пришедшее с запозданием понимание, на что этот набор из трёх карт его обрекает.

Новая вспышка стыда.

Стыда и безумного вожделения.

После визита к Виоле, после фантазий на бумаге о её ногах, о её ступнях, ласкающих самым противоестественным образом его греховнейший орган, Уильям уже физиологически не мог никак успокоиться. Бумага, которую он не имел права уничтожать, запись, которую он перечитывал снова и снова, тоже этому никак не способствовала?

Уильям разложил было карты опять, пытаясь вновь получить высокоранговую комбинацию, но выпала снова тройка. Он лишь только застонал сквозь зубы вполголоса, осознавая, что теперь ему предстоит риск непредставимой силы позора перед сестрицею-ментором Сильвией.

Это было непросто.

Впускать его на порог она не хотела, он уже было решил, что ему предстоит вопреки всем правилам вежливости напрашиваться на второй подряд визит к леди Ви.

Однако же ему тем не менее удалось вымолить у Сильвии позволение посидеть минут пять в её комнате. За эти минуты взмокший как варёное яйцо принц успел письменно свою мучительницу изнасиловать, выписав в мельчайших деталях, что проделал бы с ней, будь она нагою и связанной, будь во рту её кляп, а на глазах — непроницаемая для света повязка, не позволяющая ей разглядеть, кто творит с нею это бесстыдство.

Тогда-то он и сочинил эту несуразную байку, что пишет тайно роман и что общение с близкими даёт ему вдохновение?

Байка эта ему пригодилась на следующий день, когда «тройка» выпала вновь, а потом — появилась ещё раз.

Уильям был готов почти плакать от похоти.

Перечитав внимательно заново список указанных Леди Грешницей комбинаций, он решил с ходу отбросить те из них, что не могли ему в принципе обещать разжатия сжатой пружины. Это значит — никаких отныне повторов карт с одним рангом. Тройки, двойки, фулл-хаус, каре или покер — это всё никак не могло в перспективе 

помочь бедолаге-принцу и обещало лишь только усилить его танталовы муки.

Хотя, пожалуй, покер или фулл-хаус давали всё-таки, если как следует вдуматься, шанс на свободу от пытки? Но Уильяму было трудно думать о чём-то, как и взвешивать шансы.

Принц вернулся опять к выстраиванию скучнейших раскладов из карт, избавляясь при этом от малейшего повторения каких бы то ни было рангов. Поначалу ему не шло на руки ничего, затем — где-то на пятый или на шестой даже день подзатянувшейся сладостной боли?  — выпал чахлый слабенький стрит.

Принц не сразу поверил своему счастью.

Была как раз ночь, ничто не отделяло Уильяма от чаемого им столько дней результата. Он поспешно избавился от всех своих облачений, чувствуя, как дрожит до кончиков ушей всё его покрывшееся мурашками тело. Перечитав ещё несколько раз те слова, которые должен был заучить наизусть, он взял в руку шарф и покинул собственные апартаменты.

Ещё только начав произносить те самоуничижительные и умопомрачительные слова — «Я раб Леди Грешницы, я её позорная шлюшка»?  — он уже ощущал со всей возможной отчётливостью, что за фразой этой таится абсолютная истина.

Когда ему показалось было, что в соседних коридорах слышится шум, он не подумал остановиться и на мгновение. Рука его лишь ускорила колебания, а голос даже будто прибавил в громкости, он застонал на весь коридор — и мгновением позже почувствовал, как липкие брызги молофьи его пачкают ковры благородного дома.

Уильям потерял равновесие, он сполз на пол и, продолжая слышать краем уха чьи-то шаги неподалёку, поспешно вполз по памяти вслепую назад в свою комнату и закрыл дверь за собой, даже не додумавшись поначалу снять со своих глаз шарф.

Это было волшебно.

Похоть его при этом на краткий срок отпустила. Хотя глаза его продолжал застилать сладкий туман, разум его вернулся на время к работе.

Он не без тени испуга окинул умственным оком, ёжась под одеялом, предстоящую ему впереди теперь тройку месяцев. Как он сможет выдержать это?

На что он обрёк себя?

Глядя в ретроспективе, можно сказать, что большая часть этих дней оказалась не столь уж и страшной, стоило лишь Уильяму начать понемногу смиряться с этим, начать получать от происходящего искреннее удовольствие. «Двойки» и «тройки» продолжали ему выпадать с завидной регулярностью — попытка бороться с явлением одноранговых карт лишь незначительно уменьшила частоту выпадения их — и это держало тайные вожделения принца на наивысшей отметке, мешая ему сосредотачиваться душой на чём-либо кроме похоти.

Нельзя сказать, чтобы это поспособствовало в особенной мере успехам в учёбе. Оценки Уильяма по французскому языку, фехтованию и военному ремеслу значительно снизились, что было в принципе не так уж и удивительно.

Принц порой думал со странным мрачным удовлетворением о том, что сказали бы его титулованные родители,  — что сказали б они, кабы знали, что сын их на уроках раздумывает лишь только о том, чтобы заняться рукоблудом посреди собственной комнаты по воле невиннейшей девочки, с которой он переписывается?  — и эта мысль, особенно после брошенного на портрет прекраснейшей Джейн разгорячённого взгляда, вновь 

тянула вниз к его брюкам пальцы.

Ему, само собой разумеется, выпадали не только лишь двойки, триады и флэши со стритами.

Порою ему не выпадало подолгу вообще ничего, что не утешало никак впавшего в затмение похоти принца. Если когда-то он счёл бы за благо возможность выкинуть на сутки из разума греховные мысли и попытаться сосредоточиться на чём-то пристойном, то после двух-трёх дней письменных грёз о Виоле и Сильвии, после перечитывания хранимых им бережно в тайном сундучке сокровеннейших записей он уже был просто не в силах как-либо себя ограничивать?

Впав однажды в отчаяние от нового пустого периода, задумавшись, не кара ли то высших или низших инстанций за попытки вторжения на территорию фатума, Уильям дал себе клятву, что не будет неделю вообще как-либо вмешиваться в расклад специально — будет лишь менять механически по три случайные карты за раз и даже не будет переворачивать их рубашкою вниз вплоть до взгляда на последнюю выпавшую комбинацию.

И получил фулл-хаус.

Это было кошмаром.

Нет, звучит в исполнении просто, примитивно даже по-своему, если не вникнуть в детали. Но в то же время — откуда вообще благородному джентльмену эпохи королевы Виктории вызнать, когда та или иная прекрасная дама собирается свершить омовение, если тема эта считается интимной до крайности и если даже поверхностный интерес к ней рискует тебя опорочить перед всеми навеки?

Принц решил для себя эту задачу, сочинив новую нелепую байку о якобы полученном от учителя поручении сравнить и проанализировать жизненный распорядок всех его близких из разных социальных слоёв.

По очереди расспросив Кэт, Виолу и Сильвию, а для отвода глаз и кое-кого ещё из жителей благородного дома,  — об их шагах в миг пробуждения, в десять часов утра, в одиннадцать и так далее?  — Уильям выведал нужное.

Проблема этим не исчерпалась.

Как можно вообще суметь подглядеть за принятием омовения прекраснейшей дамой, если сия процедура, как уже было сказано выше, считается крайне интимной? Проникнуть в банную часть покоев в нужное время Уильям в принципе мог, слуги ему доверяли. Но подглядеть за чем-либо сладким возможность в корне отсутствовала, закрытая дверь скрывала всё от постороннего взгляда.

Он решил было сжульничать, опустившись на корточки, а потом и на четвереньки у самой двери. Через нижнюю щель можно было увидеть кончики голых пяток Виолы — можно не удивляться, наверное, что из всех трёх кандидатур принц выбрал её как наиболее безобидную.

«Ее голые пяточки — это ведь вроде бы тоже часть её тела? Можно считать, что я наблюдаю за ней? »

И даже одни только эти действия, не такие уж и порочные, заставили застучать кровь в его ушах.

Он начал ласкать себя, терзать собственными пальцами стремительно твердеющий стержень мужеской силы. Ему захотелось стонать от одной только мысли, как он, потенциальный наследник дома Тейлоров, стоящий на четвереньках у банных покоев принимающей омовение младшей сестры, выглядит сейчас прямо в эту минуту.

Мгновением позже ему захотелось стонать ещё по одной причине — ему всё-таки вспомнилось вдруг неожиданно, что условия в письме Леди 

Грешницы были намного более строгими, чем ему хотелось надеяться. Увидеть Виолу нагой целиком или хотя бы узреть в таком виде большую часть её тела — так, вроде бы, они требовали?

Что делать?

Постучать? Принц занёс было руку над дверью, думая подать робко голос, но понял вовремя, что если даже Виола откроет, то обернётся наверняка чем-то наподобие полотенца.

Попытаться как-то взломать щеколду? Уильям потянулся было к двери снова, несмело дёрнул за ручку, думая проверить осторожно, где именно висит замок. Но тут его сердце ёкнуло — дверь поддалась нажиму чересчур хорошо.

Беспечная и доверяющая всему миру сестра забыла поставить на нужное место щеколду?

Ну, это было не очень правдоподобно. Однако принц не в силах был рассуждать здраво, ноздри его ещё помнили запах ковра, на котором он лежал только что, отчаянно мастурбируя.

Уильям припал глазом к расширяющейся щели, со сладостным удовольствием видя всё большую часть тела сестры, её голую спину, её ягодицы и бёдра. Рука его припала к полурасстёгнутым брюкам, он вполголоса застонал.

Дверь распахнулась.

— Я так и думала.  — Хмурая Ви созерцала своего старшего брата, не могущего прервать дрожь и перестать издавать странные звуки.  — Мне казалось, шум просто померещился мне, ведь не может же кто-то в нашем имении быть настолько неблаговоспитанным, чтобы... Ох, нет.  — Глаза её сощурились.  — Уильям? Это вы?

Самое большее, до чего додумался принц,  — это так повернуться, чтобы рука его в брюках не особо бросалась в полумраке коридора в глаза.

— Прости... те... леди Ви.  — Слова, обычно так легко слетающие с уст обученного этикету аристократа, на этот раз совершенно не клеились. А вот пальцы правой руки его в брюках начинали ощущать что-то липкое.  — Я... просто проходил мимо. Я... не знал, что здесь кто-то моется.

Виола, став мрачней прежнего, покачала головой.

— Что значит «не знали»? Если это какая-то шутка, Уильям, то её вкус мне не кажется изысканно импозантным.

Конец разговора ему вспоминать было не особо приятно.

Овладев кое-как собой с грехом пополам, он вроде бы смог её убедить, что им задуман был глупенький розыгрыш в стиле беззаботных шалостей детства, но не имел представления, насколько ему поверила Ви. Хотя если судить по дальнейшему её поведению, обиды держать не стала?

Что затруднительно было бы сказать об Уильяме. Нет, чувство, которое он затаил на Виолу, обидой нельзя назвать в принципе, но сложно его назвать и любовью.

Едва ли не сразу по окончании того горестного разговора он принялся безудержно мастурбировать, припоминая нагое тело Виолы, вспоминая её безумные формы.

Нелепая сладкая пытка.

Вдвойне нелепая из-за её безысходности — оргазм-то испытывать ему было запрещено.

Сообразив запоздало, что к некоторым раскладам лучше подготавливаться заранее, почувствовав зябкий ужас от мысли, что фулл-хаус может выпасть ему опять, он навестил среди бела дня украдкою позже кое-какие из дамских банных покоев.

С собою он прихватил некоторые инструменты — и просверлил кое-где удобные смотровые дырочки. Он понадеялся, что, если вдруг снова выпадет тот же лукавый расклад, это позволит ему невозбранно подглядеть за выбранной жертвой.

Не пригодилось.

Как это 

часто бывает в реальной действительности, принятая мера предосторожности сразу же свела к нулю шансы на осуществление предусмотренного.

Что не спасло его от новых «двоек» и «троек», от каре и даже от выпавшего как-то раз в среду стрит-флэша.

Он теперь помнил прекрасно вкус милых ножек обеих сестёр. Как вкус, так и запах, причудливое их сочетание.

Ножки Виолы отдавали сиренью и почему-то арбузом, стройные ноги Сильвии — дыней и тыквой. Ножки Кэт по неизвестной причине пахли корицей и чуть горчили на вкус, при воспоминании об этом принца корёжило подозрение, что ехидная служаночка о чём-то догадывалась. Когда он под предлогом медицинской диагностики коснулся кончиком языка её кожи, она задумчиво протянула: «Вот оно как. Ну а не стоит ли вам, ну, чисто гипотетически, исследовать для выявления недуга кожу на пальчиках ног? Там вроде бы скапливается наибольшее число микроорганизмов».

Прежде чем Уильям успел удивиться столь образованным рассуждениям из уст обычной служанки, кончики пальцев её ступни уже оказались у него во рту. «Нормальный вкус?  — тихо, но почему-то взволнованно, словно сдерживая смех, спросила она.  — А здесь? »

Принц насилу высвободил её ступню изо рта, поблагодарил Кэт, горя заживо, после чего кинулся опрометью к себе. Где, разумеется, предался опять бешеному самоудовлетворению.

То, чем он теперь занимался едва ли не постоянно.

Он занимался этим, разглядывая смеющихся девочек на разложенных картах, в воображении его каждый раз напоминающих ему, что он отныне и впрямь стал их рабом. Он занимался этим, перечитывая снова и снова свои недавние записи о собственных единокровных сёстрах.

Он занимался этим, думая о сравнительно молодой и немного ещё симпатичной преподавательнице французского языка,  — вообще-то найм подобных наставников для юного мальчика противоречил современным устоям, но найти педагога-мужчину с нужными знаниями семейству его вовремя не удалось? Уильяма обожгло мыслью о том, что сказала бы и что наверняка приказала бы ему Леди Грешница, узнай она о подобном, он пару раз даже пробовал выполнить её невысказанное приказание, самоудовлетворяясь украдкой прямо на уроках французского и прямо в присутствии преподавательницы.

Новый стиль жизни, едва ли не новый образ существования?

Осознавая, что превращается понемногу именно в то, чем хотела увидеть его Леди Грешница, видя порой на себе её насмешливый взгляд с висящего на стенке портрета, Уильям мог иногда без всякого повода прижать к паху руки и совершить десяток-другой отчаянных быстрых телодвижений. Или — перемещаясь по коридору имения, заметив вдали мелькнувшие очертания служаночки Кэт или иной смазливой девчонки, шагнуть к стоящей рядом колонне и потереться об неё каменеющей частью своей собственной плоти.

Стрит-флэш для него особенной неожиданностью или особенной душевною травмой по этой причине не стал. Тем более, что в глубине себя Уильям давно уже решил, что будет в этом случае делать? «Выдумаю какой-нибудь повод, чтобы беседовать с девушкой через перегородку или что-то вроде того. Так, чтобы мы не видели друг друга».

Хотя, впрочем, сказать «придумаю повод» оказалось значительно проще, чем на самом деле придумать его.

Уильям долго раздумывал, что бы выбрать.

Миг омовения?  

Да, девушка в такой ситуации едва ли захочет распахивать дверь, чтобы разговаривать с расспрашивающим её о чём-то мужчиной лицом к лицу, с этой стороны идея удачна. Но — какие вопросы для этого выбрать? Не будет ли выглядеть идиотом мужчина, приставший именно в этот момент с вопросами к женщине? Тут не то что аристократический джентльмен, тут даже простолюдин ощутит некоторую неуместность этого.

В итоге он просто-напросто прочитал леди Ви из-за ширмы пару-тройку десятков стихов своего отроческого периода — сочинив наскоро ещё одну байку о том, что-де он безумно стесняется вида своего лица в такие моменты. «Если я вслух читаю собственные же стихи, а Виола при этом их комментирует, то можно же считать, что мы разговариваем? »

Так что сцена эта прошла довольно-таки заурядно и без особенных потрясений. Ну, был миг волнения, когда блудный принц пребывал на пороге оргазма, а Виола по его интонациям заподозрила нечто неправильное и готова была уже отдёрнуть в сторону ширму, но по новым меркам Уильяма это было сравнительно мелким приятно щекочущим переживанием.

А потом ему выпал «покер».

Едва ли не единственная из комбинаций, требующая самого крохотного участия окружающих в происходящем. Расклад, где все постыдные действия придётся проделать лишь только тебе — и при минимальном везении о них никто вообще не узнает.

Об этом, как ни парадоксально, Уильям любил вспоминать до сих пор. Воспоминания его были окрашены чёрно-красными колерами ужаса и удовольствия.

Мало того, что на каждом шагу его подстерегала опасность, мало того, что октябрь был довольно прохладным, а оставленную в лесу одежду не удалось найти сразу, в то время как лошадь быстро вырвалась из его рук и умчала назад в конюшню. Он бродил по лесу до утра, покрывшись холодным потом от мысли, как выглядит голый наследник аристократичного рода с позорной надписью на груди и как беспомощно-жалко будут звучать при этом с его стороны любые возможные объяснения.

Но даже при этом — вопреки пережитому вроде бы только что сидя на лошади пику блаженства?  — он продолжал мастурбировать. Он самоудовлетворялся и хихикал смущённо, видя себя словно бы взглядом извне, взглядом ехидничающей Леди Грешницы, сменяющейся иногда Леди Ангелом — чтобы задать печальный вопрос: «Вот видите, сэр Уильям, к чему вы себя привели? Вы сами, одной только похотью, привели себя к такому финалу» — но и сей её лик оказывался только лишь маской, язвительным ложным фасадом, используемым, дабы поиздеваться потоньше над «послушным мальчиком Вилли».

Прежде чем рассвело, принц раза два или три успел оказаться едва не на грани оргазма.

Надо сказать, что на рассвете ему прямо-таки фантастически повезло. Он не просто сумел обнаружить имение, не просто сумел повторить свой былой маршрут по лесу и найти всё-таки свёрток с одеждой, но сумел отыскать его раньше посланных в лес за ним егерей.

В имении уже обнаружили пропажу Уильяма — дворецкий, пришедший будить его утром, не обнаружил молодого хозяина.

Принцу пришлось сочинить ещё одну дикую байку о желании поохотиться ночью и выдержать ливень заслуженных 

обвинений.

•  •  •

— Ваше высочество?  — в проёме между дверью и притолокой появилось традиционно смущённое лицо дворецкого. Пару раз за последние месяцы он почти заставал сэра Тейлора за занятиями, не соответствующими его высокому положению, хотя, как хотелось Уильяму верить, мало что понял.  — Прошу извинить меня за вторжение. К вам только что прибыло сообщение от достойнейшей леди Фристайл.

То есть от Дженни?

Принц ощутил лёгкие перебои с дыханием, почувствовал, как краснеет его лицо. Он выхватил письмо из рук Фредерика, не забыв удостовериться, цела ли восковая печать.

Значит, на этот раз она присылает ему письмо таким обыденным образом, не используя особого вестника? Получается, что конспирация уже не особенно сильно волнует её?

Вчера Уильям с невероятным усилием сумел написать и отправить письмо Леди Грешнице, письмо, которое еле вместило в себя сумму испытанных им за три месяца переживаний. К письму он присовокупил, поколебавшись, набор записей скабрёзных фантазий о своих прекраснейших сёстрах. Фактически у него получился не столько конверт, сколько небольшая коробочка, но принц столь же тщательно её запечатал и отправил по назначению через используемого обычно гонца.

Что она отвечает ему?

Смеётся ли деликатно над чередою падений «послушного мальчика», обличает ли гневно за неспособность и нежелание совладать с лавиною искушений?

Хоть Уильям уже и не верил практически, что за коварными планами Леди Грешницы может скрываться лицо Леди Ангела, но, коль скоро это всё-таки окажется правдой, Дженни придёт поистине в ужас, узнав, что за три месяца принц не просто не преисполнился отвращения к подзапретному, но, напротив, стал за эти дни полноценным пленником похоти и слугою порока.

Дождавшись, пока дворецкий тактично исчезнет за дверью, Уильям дрожащими руками вскрыл сокровенную упаковку.

Нахмурился, читая письмо.

То оказалось сухим и по-деловитому кратким.

«Принц Уильям!

Я была рада узнать, что вы интересно проводите время. Кстати сказать, почему бы вам не присоединиться к небольшому банкету для избранных, который я планирую провести в шесть часов вечера в субботу этой недели? Передаю вам своё официальное приглашение.

C уважением, Дженни».

•  •  •

ПРОПАСТЬ

— О, сэр Бродерик, я так счастлива, что вы нашли время посетить хотя бы на минут тридцать наш уютный междусобойчик,  — расцвела на личике леди Джейн подобная жасмину улыбка.  — Поведайте мне, как идут ваши опыты в написании изящных картин? Удалось ли вам переломить свои проблемы с пейзажами?

— Увы, я должен сознаться, что погода последнего времени играет откровенно против меня,  — не без тоски вздохнул парень с щёгольскими испанскими усиками.  — Опыт мой начал было расти понемногу, я уже ощутил, как невидимая стена начинает под моими усилиями отступать, но некстати надвинулась пора слякоти и предвестие будущих холодов.

— Есть пейзажисты, которые любят превыше всего рисовать как раз осень и зиму,  — наморщила носик очаровательная хозяйка.  — Вы, Бродерик, могли бы взять уроки стиля у них.

Парень развёл с виноватым видом руками.

— Я думал о том, миледи. Но новичку навроде меня сложно менять на ходу применяемый метод, сложно подладиться под изменившиеся обстоятельства. Всё, чему я за последние месяцы успел научиться, привязано 

было к летней погоде.

— Но разве разнообразие методов не возвеличивает по-своему демиурга?  — почти жалобно произнесла словно в воздух Дженни. Взгляд её коснулся иного гостя, полноватого блондина с приколотой к галстуку розочке.  — Вот вы, сэр Жавердин. Вы в своих поэтических штудиях, ходят слухи, перепробовали едва ли не всё от ямба до гекзаметра?

— Не от хорошей жизни, мадемуазель,  — выгнул бровь собеседник. Опустив со скромным видом глаза, он уточнил:  — Я, как и многие демиурги, по вашему меткому выражению, нахожусь пока в творческом поиске. Кабы я нашёл наиболее сносную форму своего выражения — вряд ли я б поменял её.

— Фи, мужчины, какие вы скучные.

Взгляд леди Джейн, выглядящей по-прежнему воплощением очарования и невинности, коснулся сидящего в уголке с неприкаянным видом благородного принца.

— Скажите же хоть вы, сэр Уильям. Говорят, что вы в последние месяцы уделяете время литературным фантазиям.  — Она облизнула загадочно губы, набрала в грудь воздуха, отчего принц почувствовал, что покрывается краской.  — Неужто и вы заявите, что разнообразие стиля не несёт в себе ценности, ценности самой по себе? Разве творец может быть одногранным?

Уильям заколебался, преодолевая желание вытереть выступившую на лбу испарину, прежде чем ответить.

Этот банкет представлял собою собрание относительно близкого круга друзей и ровесников Дженни, причём в наиболее творческой своей ипостаси. Художники, музыканты, писатели, скульпторы, даже создатели чудных математических игр — и их прекрасные дамы. Но, разумеется, ввиду возраста своего — сплошь начинающие и неопытные.

Принц не знал толком, как ему вести себя здесь, поведение хозяйки застолья не предоставляло к тому ни малейших подсказок. Выше того, вела себя леди Джейн с гостями и с ним столь сдержанно и нейтрально, что в мозгу его снова вспыхнули искристым каскадом самые странные опасения.

Мысли, терзавшие его ещё ночью перед визитом сюда.

Что леди Джейн собирается сделать с ним? Чему служит это новое приглашение? Нет ли здесь какого коварного замысла — или даже замысла благолепного, учитывая ту микроскопическую толику вероятности, что Леди Грешница может-таки оказаться в действительности Леди Ангелом?

В уме Уильяма проносились самые диковинные сценарии.

Сценарий, где леди Дженни зачитывает публично на рауте его кошмарные грёзы о Виоле и Сильвии, его рассказы о действиях, совершённых им добровольно в его же апартаментах, выставив этим его перед всеми на общее поругание.

Сценарий, где леди Дженни прикидывается до последнего неискушённой и изображает непонимание любых разговоров о переписке, имевшей место меж ними, даже когда они с Дженни остаются наедине. В итоге же она провоцирует его на нечто грязнейшее, на отвратительное признание в чём-то невероятно скабрёзном, после чего морально уничтожает его, продемонстрировав ему этим, как мерзко выглядит нынешнее состояние принца для нормального человека.

Самое жуткое, что мысли эти на свой лад дразнили Уильяма, опьяняли его. Они по идее должны были ввергать его в тремор, но вместо того они словно бы щекотали нежнейшим пёрышком лебяжьего пуха его грешные гениталии.

Пришла среди прочих ему и такая мысль, что вызвала по-настоящему леденящее ощущение ужаса, вынудив принца спешно вскочить,  

зажечь свет и начать перерывать запасы бумаг, чтобы сверить письмо леди Джейн с её давними сообщениями.

Почерк ему показался вроде бы схожим по виду, почти одинаковым, но всею душою ручаться за это он всё же не мог.

Кошмарная, непереносимая мысль — что, если бы оказалось, что последние месяцы он общался по почте вовсе не с Джейн?

С другой стороны, с кем же тогда?

С кем-то, кто пожелал бы его опорочить пред Дженни, склонить принца к наигрязнейшему поведению перед нею, подобно тому, как в домыслах его многомесячной давности этого хотела Алиса? То был бы замысел, достойный синеглазой колдуньи.

— Мне кажется, всё зависит в первую очередь от величины и разнообразия скрытого в человеке потенциала,  — пожевав губами, без спешности произнёс он.  — Смена стиля может помочь демиургу раскрыть себя, открыть в себе ранее неизвестные даже ему самому грани творчества. Но это лишь в том случае, если природа заранее в нём заложила их.

Разумный ответ, хотя и не содержащий в себе ни единого грана знаний, неведомых визави. Как и подобает по этикету.

Леди Джейн слегка усмехнулась.

— Вот, значит, как. Мужчины, как же любите вы уходить от ответа. Скажите, а как ваш скрытый потенциал, раскрылся ли он,  — хозяйка очаровательно взмахнула ресницами,  — за время ваших последних литературных экспериментов? Было ли это взаправду раскрытием присутствовавшего в вас ранее потенциала? Или,  — улыбка тонко коснулась уголков её губ,  — здесь произошло всё-таки изменение вашей истинной сути?

Краска, прежде задевшая только лишь его щёки, начала расползаться по подбородку и по ушам.

Подтекст вопроса был очевиден, если считать, что леди Дженни взаправду вела с ним всю предыдущую потаённую переписку и видела его письма.

«Взаправду ли вы, принц, всегда были предрасположены мастурбировать грязно при разговорах с сёстрами своими Виолой и Сильвией? Вправду ли вы мечтали всегда содомировать себя собственной свечкой? Была ли вам изначально присуща склонность к едва ли не ежеминутному рукоблуду и желание быть за этим кем-либо обнаруженным? »

Он ощутил, как гульфик в брюках его становится тесным для раздавшейся плоти, видя одновременно, как улыбка Дженни становится шире, как по губкам её пробегает вновь язычок.

Назначенный некогда Леди Грешницей срок в двенадцать недель по эти сутки так и не истёк окончательно — хотя, если бы он даже истёк, это не освободило бы принца от запрета на несанкционированные семяизвержения. Так что в эту минуту Уильям себя ощущал на привычной уже бритвенно острой границе.

Сердце его поневоле ухнуло в пятки. Даже не от вида собеседницы — от понимания, что он собирается сейчас сделать.

— Не все изменения,  — медленно произнёс он, собираясь кое-как с мыслями, в то время как левая рука его опустилась незаметно под скатерть столика,  — можно назвать одинаково полезными и предпочтительными. Хотя природа, по счастью, порою дарует нам удовольствие от того, что трудно назвать особо душеспасительным.

Рука его стиснула его же гульфик на брюках, стиснула ещё несколько раз, теперь испарина на лбу принца казалась ему уже не фигуральной. Леди Джейн кивнула с 

задумчивым видом, опустив на долю мгновения взгляд, глаза её перед тем засияли.

— Вы, вне всякого сомнения, правы, ваше высочество. Но скажите,  — она облизнула вновь губы, голос её доверительно снизился, в нём зародилась едва доступная уху смешинка,  — вам же были приятны эти внутренние изменения, пусть чисто субъективно, в качестве «вещи для вас»? Вам ведь понравилось всё это, правда же, Вилли?

Насмешливое прозвище из переписки царапнуло его наждаком, но в то же время принц сознавал, что едва ли хоть кто-нибудь из присутствущих понимает контекст этих реплик. Дженни и прежде могла порой обратиться уменьшительным именем к кому-либо из близких друзей, в чём никто никогда не видел чего-либо оскорбительного.

— Да... леди Джейн.  — Он застонал бессильно, понимая, что уже не в силах остановиться, даже если домыслы его о подтексте вопросов Дженни в корне неправильны. Рука его ходила ходуном под столом.  — М-мне... оч-чень понравилось...

Послышался мягкий серебристый смех.

— Ну, я вижу, что спорить с тезисом, что творчество реально способно изменить жизнь человека, едва ли кто-либо из вас расположен.  — Выглядящая как воплощение райской невинности белокурая девушка обвела всех озорным взглядом непередаваемо ясных глаз. И весело предложила:  — Почему бы нам не перейти тогда ныне к самой интимнейшей части нашего раута? Смелей, джентльмены. Ни один танец никогда и нигде сам себя не станцует.

Послышалась негромкая музыка, по-видимому, вышколенная служанка запустила в нужное мгновение граммофон. Кучковавшиеся в отдалении дамы, сплетничавшие между собой, оглянулись, кажется, с едва уловимой тенью неудовольствия, им было достаточно хорошо и без докучливых кавалеров.

— Как насчёт белого танца, Уильям?  — шепнула Джейн громко, склонившись над столиком, глаза её по-прежнему мягко сияли, а декольте провоцировало искушающей глубиной.  — Я на полном серьёзе планирую вас пригласить.

Если бы он мог позволить себе застонать, он бы сделал это. Мало того, что ладонь его была всё ещё на гульфике брюк, так его ткань ещё и едва ли не разрывалась по швам от нереализованной похоти.

— Вы уверены, что это будет удобно?  — понизив голос, спросил он. Если бы он мог умолять, он бы её умолял.

Зрачки леди Джейн сузились.

— Я лично не склонна стесняться того, что совершенно естественно.  — Она набрала в грудь воздуха, принц снова ощутил в себе неспособность отвести взор от столь очаровательной части её прекрасного тела.  — Вы, кажется, тоже привыкаете к тому понемногу, ваше высочество?..

Тяня его за руку, хозяйка банкета почти силой выдернула его из-за стола, сопротивляться Уильям не мог, поскольку привлёк бы этим гораздо больше нежелательного внимания.

Он мог лишь надеяться, что никто не взирает с особенной бдительностью на него и на состояние его брюк, ибо все заняты приглашением собственных дам, да и кидать в направлении чьего-либо гульфика какие бы то ни было взгляды — принц ещё помнил это по расплывчатым образам полузабытой невинности?  — в нынешнем обществе почти что под инстинктивным запретом.

Леди Джейн с озорною улыбкой приобняла его.

— Вы знаете, мне всегда так приятны были наши особые доверительные отношения,  — 

мурлыкнула она, на миг ему показалось, что она готова приникнуть головой к его плечу.  — Ваша откровенность. Вы никогда ничего,  — взгляд её на миг опустился,  — от меня не скрывали, Уильям.

Он мучительно сглотнул слюну, испытывая противоестественное чувство, что, несмотря на музыку и разговоры других кавалеров с их дамами, звук этот отчётливо слышен на всё помещение.

Формально ему стало по-своему легче, ибо державшая его в полуобъятиях Дженни как бы загораживала его своим телом от публики, загораживала выпуклость на его брюках. Но в то же время — труднее.

— Моя откровенность — ничто по сравнению с теми открытиями, которые вы представили за последние месяцы.  — Он застонал беззвучно, музыкальный пируэт танца позволил ему потереться брючным бугром о нежное бедро Дженни прямо сквозь ткань её воздушного платья.  — Должен признаться, я... не испытывал никогда и ни с кем от общения о чём бы то ни было и тени подобного.

— Я вас смутила?  — брови леди Джейн взлетели вверх удивлённо. Она отступила на пару шагов, держа его лишь за кончики вытянутых вперёд ладоней, что было оправдано музыкой, но выглядело так, словно она намеренно открывает его на общее обозрение, отчего кровь в гульфике блудного принца запульсировала с новой силой. Глаза её смеялись.  — Расстроила? Испугала?..

— Нет. Нет,  — покачал Уильям испуганно головой, не разделяя испуг за неверную интерпретацию своих слов и испуг за возможность остаться прилюдно в таком состоянии.  — Я... я просто не представлял никогда, что вы можете такой быть. Но я никогда теперь и не пожелал бы иного.

Прежде, чем произнести следующую реплику, леди Джейн сделала пируэт, обернувшись кругом него трудноописуемым на словах образом. Бедро её при этом уже само мазнуло по топорщащимся брюкам принца.

— Вам бы хотелось, чтобы я всегда была такой с вами, Уильям?  — Глаза её словно бы засветились лукавым светом, она хихикнула.  — Подумайте, принц. Это может быть выбором.

Невзирая на застилающую глаза дымку похоти, невзирая на прилившую к паху кровь он всё же туманно догадывался, что прекрасная леди пред ним имеет в виду.

Леди Грешница — или Леди Ангел?

Ему, так ли, иначе ли, предстоит теперь сделать выбор. Если он примет неправильное решение, как бы ему навсегда не утратить верного друга и собеседницу.

В ушах его зашумело. Не это ли предлагала ему Алиса ещё месяцев пять назад? Того прежнего принца мысль эта испугала.

Дженни с загадочной улыбкой следила за его колебаниями. Он сглотнул слюну снова, чувствуя увлажнение своего гульфика.

— Хотелось бы.  — Это жуткое ощущение необратимого шага, ощущение предательства. А Дженни улыбается всё шире, и брюки его почти лопаются на нём.  — Да, леди Джейн, мне безумно хотелось бы этого. Всей душой и всем телом.

Мягкий, едва уловимый, больше похожий на щекотку дыханием, поцелуй в шею. Мгновенный и кажущийся иллюзорным — могло ли, впрочем, иначе быть на прилюдном собрании?

Новое касанье бедром, дразнящее и фривольное. Быть может, всего лишь случайность — впрочем, каждое движение Джейн, каждое её слово всё ещё можно было истолковать так.

Танец закончился.

Уильям 

опустился поспешно за стол, принялся себя успокаивать прохладительными напитками, особенное внимание уделив почему-то томатному соку. По этой причине он не обратил существенного внимания на комплименты, что расточали кавалеры дамам своим и хозяйке, так же как не следил особенно бдительно за пируэтами гарцующих пар на следующих танцах. Его никто не приглашал боле, чему принц втайне был счастлив.

Также он не уделил особого внимания мигу, когда комплименты хозяйке застолья начали переходить понемногу в изысканные прощания.

— Сэр Бродерик, сэр Круассан, сэр Неталвин и сэр Квонлед, я вам так благодарна, что вы сочли позволительным украсить своим присутствием это непритязательное застолье.  — Она протягивала руки для поцелуев, она просто цвела от их взглядов, подобно тому, как белая роза цветёт от знойных лучей жаркого солнца.  — Надеюсь, что вы нанесёте нам повторный визит, Жавердин. Равно как и вы, сэр Уильям.

Уильям неловко моргнул. Имя его, прежде бы вызвавшее мгновенную вспышку внимания, в этот раз лишь едва уловимо развеяло туманную дымку каталептического транса раздумий.

Ему надлежало бы по идее встать и раскланяться, в кои-то веки состояние брюк его дозволяло с достоинством выпрямиться. Но его терзало смутное чувство, что нечто ещё не сказано.

— О, миссис Легбаннер.  — Уильям не видел лица Дженни, но он угадывал без труда заломленную пафосно бровь, так же как ощущал в интонациях её за занавесом глубокой заботы насмешку на грани глумления.  — Вас вновь настигли тревоги неотложного домашнего рода? Это столь грустно.  — Она даже прижала театрально к приоткрытому ротику руку.  — Нет-нет, я вас не держу, что вы, как я могла бы. Вы, разумеется, вполне можете отлучиться. Гости ведь всё равно разошлись уже по домам, а минутою позже нас покинет и благородный сэр Тейлор?

Белокурая фея одарила его ангельской невинной улыбкой, в то же время потенциальный наследник королевского гордого рода почувствовал, как его дыхание становится тяжёлым и медленным.

Ситуация воспроизводится?

Подобно типографским клише, одинаковое стечение обстоятельств словно бы обещало оставить в душе Уильяма одинаковый оттиск. Они вновь находятся наедине, гувернантка опять беспечно покинула их, значит ли это, что завесу притворства можно отныне отбросить и поговорить без гримас?

Принц смущённо откашлялся, не представляя отчётливо даже, с какой фразы он в принципе мог бы начать свою речь. Ему, пожалуй, было бы легче завести диалог, будь он со всей достоверностью убеждён, что намёки Дженни не мнятся ему и что именно с ней он в последние месяцы вёл безумную переписку.

— Вот мы с вами и остались одни, Уильям,  — успела первой вставить беззаботную фразу хозяйка застолья. Она смотрела на него, улыбаясь, на щеках её цвёл слабый румянец, руки же её были сложены в низу живота и переминались с жеманной неловкостью, отчего блудный принц, привыкший за месяцы себя растравлять самыми грязными мыслями при наблюдении за Виолой и Сильвией, вновь почувствовал себя неуютно.  — Признаюсь, я ждала этого с нетерпением. Мы же ведь, можно сказать, не общались последние несколько месяцев, даже не встречались воочию.  

Разве так поступают друзья?

Уильям облизнул губы, попытался сглотнуть вставшую комком в горле слюну, прежде чем ответить. Последние слова Дженни опять вызвали у него прилив неуверенности.

Что, если на те грязные солонейшие письма его отвечала Алиса или некто иной, меж тем как прекраснейшая и невиннейшая леди Фристайл искренне не догадывается ни о чём?

— Мне не хотелось ставить вас в неловкое положение,  — выдавил наконец не без усилия он. Леди Джейн смотрела на него с внимательностью, теплотой и тревогой, от её нежного взгляда кровь в его гульфике начинала пульсировать всё быстрее.  — После произошедшей коллизии, многое навеки перечеркнувшей.

Словно бы деликатная проверка, лёгкий тычок прутиком в муравейник. Происходило ли для Дженни хоть что-нибудь после того невыносимого, жуткого эпизода с подглядыванием?

— Мы же друзья, сэр Уильям.  — Джейн наморщила носик, опускаясь за стол прямо напротив него. Он ощутил, как её изящная ножка под столиком касается его правой ступни, прикосновение её было совершенно невинным, но он, привыкший уже на подобных застольях себя распалять самыми греховными помыслами, не смог удержать себя от фантазии, где её туфелька плавно поднимается выше.  — Что бы ни произошло, что бы ни случилось меж нами, я вас никогда не оставлю. Вы верите мне?

Он смотрел ей в глаза, чувствуя, как в горле у него заново вырастает ком с колючками, а брюки его вздуваются вновь шатром. Плохо понимая, что делает, он провёл рукою вновь по бугру, приласкал свою скабрёзную плоть.

«Мастурбирую,  — пронеслось эхом у него в сознании.  — Самоудовлетворяюсь прямо на глазах у прекраснейшей Джейн, еле прикрытый столиком. При том, что у меня до сих пор нет безукоризненных доказательств её порочного умысла? »

— Я верю вам, леди Дженни,  — произнесли тем временем его губы. Она смотрела на него лучезарным пристальным взглядом, пальцы его двигались всё быстрее, он ощутил желание застонать.  — О небеса, о святые угодники, я всецело вам верю.

Предательство.

Не выдержав, застонав без силы вполголоса, он вдруг осознал с тихим ужасом, понял с проносящимся по спине холодком, что им двигало в эту минуту. Предательство священного образа, предательство светлых дум, вот что его диким способом опьяняло и возбуждало.

Не потому ли он цепляется до сих пор за странную версию о непричастности леди Джейн ко всем этим письмам, что это даёт ему шанс ощутить себя вновь несносным развратником, ощутить себя гнусным предателем, изменяющим ради собственной похоти всему идеальному и высокому?

— Ваше доверие делает честь нашей дружбе.  — Она потупила на долю мгновения очи, кокетливый словно бы жест, но выглядевший так, будто на эту долю мгновения она пронизала взглядом скатерть и столик. В руку Дженни взяла фужер с лимонным напитком и, прищурившись, отпила маленький глоточек.  — Хотя беззаветные циники могли бы сказать, что доверие столь полное и совершенное способно завести в пропасть.

Она смотрела на него искоса, держа бокал у приоткрытых губ, словно бы усмехаясь уголком рта, Уильям же снова припомнил будто в тумане те двусмысленные фрагменты тех горячительных писем.  

О выборе меж Леди Грешницей и Леди Ангелом. О чувствах, которые он испытывал от фантазий о ней.

«Она знает».

Если переписку эту воистину вела лишь она, то, вне сомнений, ей прекрасно известно об этом побоище призраков в смятенной душе принца Уильяма. Можно даже сказать, она намеренно провоцирует его, провоцирует и распаляет?

Рука его притом продолжала тесно обхватывать бугор брюк.

— Пропасть по-своему может быть иногда благоуханной и мягкой.  — О, эти бредни байроников, так осуждаемые моралистами вроде злосчастной мисс Сэндерс. Но сейчас, ощущая себя в полушаге от жаркого пика, Уильям здесь чувствовал некую печальную правду.  — Ад может быть дивным раем, а падение — взлётом. Всё зависит лишь от того, кто твой Орфей.

Джейн тяжело задышала.

— Вы так милы со мною, Уильям.  — Руки её снова слегка передвинулись в низу живота, принц же, ещё полгода назад не узревший бы здесь ничего помимо простого смущения, ощутил в собственном паху новую дикую вспышку.  — Мне так это нравится.  — Она взглянула на него.  — Прошу вас, не останавливайтесь.

Дыхание его перехватило.

— Ох.  — Пальцы его задрожали, больше того, в разнос, кажется, пошли сами плечи его, если даже Джейн невероятнейшим чудом пока ещё ни о чём не догадывается, сейчас она всё увидит.  — О-о-о-оооох, Дже-е-е-енни...

Можно ли истолковать её волю как разрешение семяизвергнуться немедленно в брюки? Уильям не знал этого, он балансировал на пороге, подобно канатоходцу, уже почти выронившему палку для равновесия и предвкушающему падение.

— Да, Уильям?  — Слаще этих двух слов он не слышал ещё ничего и никогда в своей жизни.

— Ах.

Принц всё же отдёрнул от своего гульфика с невероятным усилием руку, видя круги в глазах, ощущая смутно, как одежда на нём увлажнилась всё-таки своей частью. От лучезарного взгляда её ясных глаз что-то в нём переворачивалось и переплавлялось. Пожалуй, ни разу ещё до этого адского мига он не чувствовал себя в столь отъявленной мере её монополистической собственностью.

— Я...  — Он не знал, что сказать. Не знал даже чётко, в каком ныне мире находится. Превыше всего ему чаялось сжать сейчас пальцами снова собственную грешную плоть и взойти за несколько резких движений к вершине блаженства, но он не имел представления, это ли подразумевала минутою ранее леди Дженни.  — Кажется, я люблю вас.

Как беспомощно-жалко это звучит. Где традиции этикета?

— Спасибо, Уильям.

Она смежила ресницы. И, словно сменив молниеносно тему, подобно тому, как меняется мгновенно мелодия при перевороте граммофонной пластинки, спросила:

— Вы не хотите полюбоваться моими скромными опытами с живописью, ваше высочество? Я не так хороша в этом, как сэр Бродерик, но,  — леди Джейн повела своими хрупкими плечиками,  — мне хотелось бы верить, что у меня есть иные, искупающие хотя бы отчасти сей огрех достоинства.

Принц Уильям смотрел на неё не дыша.

Почему даже в этой фразе, даже в этих невинных словах, в движении её плеч, ему теперь видится более чем нескромный намёк? Превыше всего он чаял сейчас содрать с неё её тонкое платье и немедленно изнасиловать.

— Я с 

удовольствием приобщусь к вашим экспериментам в возвышенных сферах.  — Всё-таки этикет въедается в плоть и кровь, он, по счастью, позволяет иногда твоим губам говорить словно бы самим по себе.  — Вы можете помнить, они на меня производили всегда очень неоднозначное впечатление.

Фраза, которую саму по себе при желании вполне можно было бы понять не особенно однозначным образом. Что, если вспомнить реакцию принца на бесстыдно оголённые ножки нарисованных феечек? Или на светлый портрет самой леди Джейн в процессе бесстыдной молитвы?

Дженни лишь сверкнула благодарной улыбкой, выбираясь из-за стола. Взмахнув рукой, она пригласила Уильяма следовать за собою в соседний альков, что он и сделал, осознавая с тихим стыдом, что теперь уже точно состояние его гульфика не останется секретом для собеседницы.

— Только вот здесь не споткнитесь, прошу вас, ступеньки, милорд.  — Она непонятно хихикнула, из-за чего принца вновь кинуло в дрожь.  — Ну, не волнуйтесь так сильно. Я не кусаюсь, ведь правда же. Вам вовсе не надо меня настолько бояться.

Взяв Уильяма за руку, отчего его щёки испытали опять прилив крови, строгая невинная леди подвела его к сочетанию стендов, явно собой представлявших произведения живописи.

— Вот, можете полюбопыствовать.  — Свободной рукой она сделала жест в направлении первого полотна.  — Ничего такого особенного, как я и говорила вам, собственно. Конкретно на этой картине вот — бабочка.

Уильям всмотрелся.

Вроде бы действительно бабочка, если смотреть на картину широчайшим из взглядов и не быть особо придирчивым к формулировкам. Но в то же время не скажешь, чтобы она была нарисована совершенно обыденно.

Фон картины был тёмным, похоже, что вокруг находилось нечто вроде вечернего леса. В центре картины было нечто навроде кокона с трещиной, внутри которого находилось что-то светящееся, свет выползал из трещины и сиял по обе стороны кокона наподобие крыльев. В середине же кокона, приглядевшись внимательно, можно было увидеть — обычную бабочку?  — отнюдь, скорее сие существо было сродни тем сказочным феям, оно было и вправду крылатым как бабочка, но в остальном больше смахивало на обнажённую девушку с полуприкрытыми гордо глазами. Руки прелестницы были сложены таинственно на груди.

— Смелый рисунок,  — проговорил осторожно Уильям, как только шум в его ушах стал достаточно слабым, чтобы он смог услышать свой голос.  — Сдаётся мне, бабочки этого вида едва ли совпадают с имеющимися биологическими классификациями?

— Я дала волю фантазии,  — отмахнулась весело Джейн.  — Я полагаю, что в творчестве, так же как и в обычной действительности, вполне приемлемы отступления от скучной фактической прозы. Только в действительности мы называем их «чудесами», а в искусстве — кто знает, как следует называть их в искусстве?

Продолжая вполголоса щебетать что-то, она повела Уильяма дальше вдоль галереи. Теперь взгляду принца предстала хрустальная сеть, по-видимому, являющая собой паутину, в центре которой пугающий сгусток коварства на восьми тонких палочках медленно придвигался всё ближе к опутанной жертве.

Всмотревшись в изображённое, Уильям вздрогнул невольно; «муха» здесь, как и «бабочка» на предыдущей картине, нарисована была изрядно антропоморфно. Прекрасная леди, напомнившая ему чем-то Виолу,  

была опутана со всех сторон клейкими нитями, глаза её перепуганно смотрели на паука, а руки почему-то приклеены были к межеустью близ лона.

Руки его вновь коснулась ладонь леди Джейн.

— Она великолепна, не правда ли?  — произнесла приглушенным голосом хозяйка недавнего раута. И робко-несмело облизнула губы.  — Невольница хищника, пребывающая в плену у безжалостного создания.  — Голос леди Джейн слегка дрогнул, как и её пальцы.  — Она не может даже пошевелиться, Уильям. Не может — или не хочет?

Принц с запозданьем увидел на щеках пойманной алый румянец, а в глазах странный блеск, во вторую очередь внимание его обратилось на подчёркнуто острые формы груди её, на чётко выписанные безупречные линии лодыжек и бёдер.

Теперь ему самому уже начинало казаться, что ситуация на картине вовсе не так очевидна, что беспомощность жертвы пронизана скрытым желанием и что её руки не обязательно были случайно увековечены в столь компрометирующем положении.

Испугавшись себя, испугавшись мелькнувших в нём на мгновение тёмных мыслей, он кинул быстрый опасливый взгляд на стоящую рядом прелестную леди.

Та улыбалась, глядя на Уильяма.

Так улыбалась, как будто ни одна его мысль в этот час не являлась секретом для его собеседницы.

— Я не могу сказать, что не чувствую в себе некоторого... сопереживания нарисованной,  — проговорил медленно он, щёки его горели, а в брюках, кажется, вновь начинало происходить что-то не совсем ладное.  — А... вы, леди Джейн? Вы, когда рисовали это,  — голос его тоже дрогнул,  — наверняка ощущали в себе... некую симфонию чувств?

Зачем он спросил об этом?

Всплывшее из прошлого воспоминание, тот дальний полузабытый уже разговор со странной колдуньей Алисой. Это причудливое видение из противоестественного Чудесного Края вскружило ему тогда голову самыми невероятными допущениями.

В том числе — касающимися непосредственно леди Дженни. Фантазии, где леди Дженни упивается своим унижением, где её подвергают насилию, где её заставляют забыть своё высокое положение. грёзы на тему беспомощности и отсутствия выхода.

— Вы понимаете, сэр Уильям.  — Голос её был теперь тихим-тихим. Она слегка покраснела, пальцы её проникли меж пальцев принца, взгляд её опустился.  — Вы меня всегда понимали. Вот почему я теперь вам всё это показываю.

Она сглотнула слюну, Уильям вновь ощутил ужаснейшей силы приступ желания сорвать с неё силою прямо здесь платье и совершить с нею нечто противоречащее всей нравственной сути.

— А это,  — девушка отвернулась, приводя в порядок дыхание, кашлянула смущённо, на миг прикрыв ладонью лицо,  — один незаконченный мною недавний шедевр. Тут, честно говоря, показывать нечего. Работа над картиною встала.

И правда.

Уильям не мнил себя особым экспертом в искусствоведении, но некоторую незавершённость оказавшегося пред ним полотна легко было оценить даже крестьянину с улицы.

чётко проработанный фон, деревья по краю картины, какие-то бабочки — лишённые в этот раз какого бы то ни было человекоподобия. И — полное отсутствие центра.

— Вы не решили, кто станет главным её фигурантом?  — приподнял вежливо принц свою правую бровь.

— Если бы, ваше высочество,  — ответствовала не без лукавинки Дженни.  — За героем бы дело не стало, проблема в том, что это должен 

быть человек, выше того — персона мужского пола. Я же, как вы могли заметить, людей рисовать умею не особенно сильно, чаще играясь лишь только с условно принадлежащими к человечеству персонажами. И чаще всего у меня это девушки — меж тем как рисование лица парня требует совершенно иных стилистических методов.

Она замолчала, как будто бы ожидая от принца Уильяма ответного паса. Тот сглотнул смущённо слюну, вдруг вспомнил некстати отрывок звучавшего недавно за столом разговора.

— Демиург обязан быть разногранным.  — В голосе его прозвучала ирония. Странно, неужто даже сейчас, почти умирая от смеси смущенья и похоти, он тем не менее находит невольное удовольствие в возможности слегка леди Джейн уязвить?  — Вы сами сказали это не далее чем половиною часа раньше, миледи.

Дженни вскинула голову, причём вскинула так стремительно, что у принца мелькнуло сомнение, был ли выпад его для неё уж таким неожиданным.

— Вам легко говорить, Уильям. У меня нет натурщиков. Учиться рисованию без практики почти невозможно, но мало кто из стыдливых мужчин согласится помочь хрупкой девушке в овладении высокохудожественным хобби.

Она помолчала секунду, опустив робко взгляд. Потом она вновь подняла его на Уильяма, кончики ладоней её коснулись вновь его пальцев.

— Вот если бы вы,  — голос её звучал тихо-тихо,  — согласились помочь мне...

Что-то сдавило еле заметно сердце высокородного принца. Так же, впрочем, как и сдавило мгновением раньше отличную часть его тела.

— Что я должен сделать, миледи?  — Голос его также пал.

Глаза леди Дженни блеснули.

— Следовать верно за мной.

Принц послушался повеления.

Ещё одна дверь, закрывшаяся за спиной, ещё один интимный альков. Здесь предметов обстановки было немного, в первую очередь в глаза ему бросилось розовато-бордовое кресло и широкий мольберт перед ним. И — ещё одно кресло, зеленоватого цвета, по-видимому, предназначенное для натурщика.

— Разоблачайтесь, Уильям.  — Ясные глаза леди Дженни уже не просто блестели, они прямо-таки сияли внутренним светом. Вытянув руку, она коснулась левого плеча его.  — Если вы хотите действительно помочь бедной девушке. Хотите, Уилл?..

Он сглотнул мучительно слюну.

Кажется, наступал момент Истины, тот самый миг, перед наступлением коего необходимо было расстаться со всеми остатками внутренних сомнений и колебаний.

Если Дженни и впрямь такова, каковою казалась ему всё последнее время, то не свершится ничего существенно страшного — ну, ничего такого особенного, что ужасом своим превосходило бы случившееся заранее. И разве прекрасная Джейн своим поведением не показала уже достаточно намёков к тому?

Если же вдруг та бредовая сонная мысль окажется всё-таки святой правдою, а переписка окажется фальшью? Что же, тогда, несомненно, вид изнемогающего от похоти нагого Уильяма и отображённых на его груди росписей вполне может вызвать у подруги его счастливого детства самые диковинные ощущения.

— Хочу.  — Он говорил то, что думал. Но повиновалась ли в полной мере ему его мысль?

Его одеяние распалось послушно по швам вдоль расстёгнутых пуговиц, как распадалось не раз и не два в апартаментах его при выполнении воли смеющихся нарисованных девочек на роковых картах.

Уильям не думал, какую часть облачения снять с себя 

первой, он действовал почти бессознательно, действовал, движимый тем же неясным чутьём, которому следовало всё его естество в подобных ситуациях дома.

Брюки в результате упали с него раньше рубашки, рубашка же — раньше исподнего. Леди Джейн ахнула тихо, прижав ладошку к губам, видя алеющую на его груди бесстыдную надпись.

— Ах, Уильям.  — Она покачала головой, поджала губки с самым осуждающим видом. Потом, когда принц уже был готов заплакать, вытянула снова руку вперёд, коснулась кончиками пальцев пламенеющих от крови букв. Погладила чуть-чуть кожу, отчего в ушах его по-сумасшедшему застучало.  — Скажите, это... действительно так? То, что... написано здесь?

Голос её был театрально приглушен, глаза горели. Уильям ощутил желание снова сглотнуть слюну, но, кажется, во рту его пересохло, влага же вся ушла в низ живота.

— Да, леди Джейн.  — У него не было более сил заниматься словесной эквилибристикой, он мог лишь подтвердить непреложное.  — Это наисвятейшая истина.

Ладонь её прижалась к его груди, выписала на ней круг.

— И... вам...  — Она сделала паузу, словно прислушиваясь к звукам его дыхания.  — Вам нравится это?

Она смотрела в глаза его, она почти не дышала.

— Всесовершеннейше, моя леди.

Новая пауза.

Мгновением позже ладонь её толкнула его, мягко толкнула назад, вынуждая его подогнуть лишившиеся силы колени и пасть в зеленоватое кресло, стоящее аккурат у него за спиной.

— Садитесь, Уильям.  — Она продолжала смотреть в глаза ему прямо и чётко как хищник, как собственница, в ушах его кровь стучала столь громко, что он едва различал её голос.  — Садитесь и разоблачайте себя целиком. Вы же ведь собираетесь действительно мне помочь с рисованием?

Принц подчинился.

Плохо помня себя, он сбросил исподнее, налившийся кровью орган выскользнул торжествующе из и так плохо сдерживавших его скудных клочков убранства, он тяжело задышал, сознавая, что весь позор его и весь пафос низменных чувств открыт во всём ужасе прелестнейшей диве напротив. Он полуприкрылся рукою было, но тут же подумал, как это может выглядеть — и разве такая догадка неопытного свидетеля была бы в случае принца настолько уж малоправдоподобной?

— Да, Уильям.  — Леди Дженни уже заняла розовато-бордовое кресло в паре шагов от него за величественным мольбертом.  — Не надо себя ограничивать.  — Кисточка её коснулась пару раз полотна, хоть принц и не мог видеть его содержимое.  — Мне важно перенести на холст ваши чувства, увековечить саму вашу суть. Это важно для любого художника. Я как художник и как ваша подруга не буду вас никогда осуждать за то, кто вы есть.

Чувствуя себя как в полубреду, Уильям сжал ладонью два раза своё естество, взаправду приласкал чуть-чуть свою тайную плоть, хотя и ощущая при этом, будто теряет рассудок.

Он занимается этим перед прекраснейшей невинной подругою своего детства — разве не так? И занимается не украдкой, занимается уже совершенно в открытую, предаваясь сему наисомнительнейшему из пороков прямо под её безоблачным взглядом. Казалось бы, к тому должны были его подготовить за месяцы все эти скабрёзные письма, но только теперь лишь он понял, что происходившее на 

бумаге казалось части ума его лишь видением, несбыточным миражом?

И она — что она делает в эту минуту?  — она собирается увековечить его на холсте в таком виде. Уильям лишь застонал безвольно от одной этой мысли, остановил не без усилия руку, иначе та пошла бы вразнос, и кто знает, к чему б сие привело.

— Да, замечательно, Вилли.  — Голос Дженни был нежен, предельно сладок, как сахар, хотя и словно вибрируя от скрытой насмешки, кисточка в её руке ещё несколько раз коснулась мольберта.  — Мне так приятно, что вы получаете удовольствие от позирования.  — От слов этих грешный орган его чуть не взорвался, Уильям задрожал всем своим телом, лишь многодневною выработанною привычкой удерживаясь от семяизвержения.  — Вы правы, не надо спешить.  — Взгляд её смеющихся глаз коснулся блудного принца, коснулся руки его и топорщащегося меж пальцев органа.  — Мы же ведь жаждем, мы же желаем растянуть как следует высокоизящнейшее удовольствие?

Через усилие, через напряжение воли принц обречённо кивнул. И задышал часто-часто, как едва спасённый утопленник.

Она улыбнулась шире.

Кисточка в её руке порхала взад-вперёд над мольбертом, личико Джейн выражало высшую степень одухотворённости. Она закусила губу, склонила чуть голову, словно сдерживая смех.

— Вам ведь самому нравится обнажать свою тайную суть, показывать другим своё естество?  — Она приоткрыла ротик, язык её пробежал по блеснувшим в свете газового рожка губам.  — Мне кажется, вам приятно, что вас могут увидеть.

Принц, весь красный, покачал головой. Дыхание его замедлилось, но пальцы, помимо воли, вновь чуть шевельнулись.

— Нет?  — В голосе Джейн звучало искреннее удивление.  — Но вы мне позируете.  — Кисточка её сделала ещё несколько пассов.  — И вам это нравится.  — Взор её коснулся правой ладони принца.  — И вы проявляли себя откровенно ещё в пиршественном зале, там, где кто угодно, едва ли не каждый гость, мог при желании вашу скрытую суть увидеть.

Уильям задышал уже ртом, прогоняя ускоренно воздух сквозь лёгкие. Пальцы его пошевелились опять, он не мог, не в силах был не делать этого, вспоминая такое.

— Вам бы хотелось, чтобы вас таким все увидели.  — Кисточка сделала новое быстрое движение, будто ставя точку.  — Ваши родственники, ваши воспитатели, даже служанка Кэт.

Леди Джейн кинула на него ещё один солнечный взгляд, подобно светилу, выглянувшему из-за туч. Ласково улыбнулась.

— Да, сэр Уильям?

— Оххх.  — Пальцы его не могли, в принципе уже не могли бездействовать в этот момент. Принц мог лишь догадываться, как выглядит он на холсте леди Дженни в этот самый момент, мог разве только лишь проклинать — или благословлять — в этот миг все силы мира.  — Да, леди Дженни. О-о-ооох... да-а-а...

Она снова глянула на него, глянула почти что серьёзным и искренним взглядом, кисть её застыла над полотном.

— Скажите это, Уильям. Я хочу слышать, как вы вслух произносите это от первого до последнего слова.

Рука его стиснула с остервенением грешный уд, алчущий, но не смеющий выплеснуться вулканчиком семени.

Дыхание его на мгновенье прервалось.

— Я хочу этого.  — О небеса, кажется, он действительно хотел этого.  — Я хочу,  

чтобы все меня таким видели.  — Пальцы его нервно завибрировали.  — И родители, и воспитатели, и служанка Кэт... а-а-ах!..

Принц сдавленно вскрикнул, остановившись едва не на грани запретного, Джейн же вновь беззаботнейше рассмеялась.

— Можете даже не сомневаться, милорд. Ваша самая тайная и самая воздушная грёза уже на пороге осуществления.

От её слов на кончике уда Уильяма выступила позорная влага, хоть он и перестал опять двигать пальцами. Что она имеет в виду? Что она собирается сделать с этой картиной?

Леди Дженни выпрямилась меж тем, потянулась пред ним с наслаждением, тончайшее белое платьице с головы до ног обтянуло при этом все бесподобные формы её прекрасного тела.

— Это так сладко, Уильям. Увековечивать совершенство, помогать кому-то открыть себя и раскрыть другим свою душу.

Уильям не мог отвести свой взор от груди её, от просвечивающих через платьице бёдер. Случайно ли Джейн встала так, что пламя рожка танцевало аккурат у неё за спиною?

— Кто-то сказал бы, что мы находимся в неравном положении, принц.  — Она еле заметно нахмурилась, пальцы её коснулись почему-то одной из завязок платья, Уильяма кинуло в зябкую дрожь.  — Некоторые моралисты даже сказали бы, что подобное неравенство унижает натурщика. Кто требует откровенности, должен платить за неё соответственно. Быть может, мне также следовало на время рисовки ответить открытостью на открытость, продемонстрировать без утайки себя, без фальши и без гордыни доверить вашему твёрдому взгляду своё обнажённое тело?

Руки её прижались сквозь ткань платья вначале к груди, затем — к стройным бёдрам и талии. Уильям, не будучи в силах ответить хоть чем-либо, лишь открыл рот, чувствуя, как в эту минуту у него пересыхает в горле.

— Что же вы молчите, мой принц.  — Голос её был сейчас тих и нежен.  — Считаете ли вы, что я должна это сделать?

Он приоткрыл рот шире. Сказать? Он должен нечто сказать?

— Да, леди Джейн.  — Неужто эти слова произносит его голос?  — Вы несомненнейше правы. Доверие уместно всегда.

Юная владычица кисти стояла пред ним, тело её слегка подрагивало в такт нервному дыханию Уильяма. Рука её дотронулась вновь до шнуровки — и снова отпрянула.

— Доверие, откровенность, милорд, всегда должны быть обоюдными.  — Она смотрела открыто в глаза ему, от этого странно требовательного взгляда принца обдало жаром.  — Я подарю вам эту картину и вы без утайки поставите её прямо у себя в комнате. Вы в этом клянётесь, Уильям?

Пальцы её потянули неторопливо за завязь, шнуровка начала расплетаться. Платье начало падать, соскальзывать медленно с прекрасного тела, принц слабо вскрикнул, будучи в силах думать лишь только о том, что сейчас вновь увидит леди Дженни такой, какою она открылась его дерзкому взгляду месяцев пять назад, ну а затем — увидит и вовсе полностью обнажённой.

— Клянусь.  — Трудно сказать, он ли произносил эти роковые слова.  — Клянусь, леди Джейн.

Едва заметная улыбка коснулась уголков её губ.

— Всей душой и всем телом?

Последние клочки платья пали вниз с её бёдер, теперь лишь нежнейший корсет окутывал слабой дымкой её невыразимо прелестное тело.  

Это не был громоздкий уродливый кринолин, носимый обычно под платьем дамами текущей эпохи, это было нечто изысканное и заоблачное, нечто, как будто пришедшее из грядущего века?

Уильям застонал без единого звука, созерцая небесную красоту, кажется, слившуюся в этот момент в единое целое с искушеньями преисподней.

— Всеми.

Леди Дженни сама рассмеялась беззвучно, запрокинув головку, взгляд её коснулся снова задвигавшихся пальцев сэра Тейлора. Она повернулась, рука её вспорхнула изящнейшим пируэтом ей за спину, отыскивая застёжки корсета.

— Вы всегда мечтали об этом.  — Корсет полураспался сверху, обнажая прекрасную спину, леди Джейн позволила ниспасть его части с хрупкого плечика.  — Грезили этим. Хотели, чтобы это случилось.

Она полуоглянулась, кинула ему в глаза взгляд.

— Разве не так, Уильям?

— Так.  — Он не мог сказать точно, что она имеет в виду. Но был уверен, что она несомненно права, о чём бы она сейчас ни говорила.  — Так, леди Джейн.

Она закусила губу, полуприкрыв глаза, личико её обрело при этом на миг мечтательное выражение. Повела плечиками — и расстёгнутый до самого низа корсет упал на пол.

Леди Джейн обернулась, невинность и блуд, Ангел и Грешница в одном лучезарнейшем образе. Её нагота разила и опьяняла, она поражала ум, Уильям не мог даже осмыслить её.

Будь он в трезвом сознании, в глаза ему бросилась бы идеальная гладкость её совершеннейшей кожи, гладкость столь удивительная, как если бы Дженни каждый день брилась, гуляя по собственной плоти отточенным лезвием. Но он был не в силах сейчас уделять внимание отдельным моментам, он видел сейчас леди Джейн в целом, как невыразимое воплощение чистоты?

Она полуприсела пред ним на колено, почти опустилась на корточки напротив его зеленоватого кресла, рука её коснулась вторично пламенеющих на груди у Уильяма позорнейших росписей.

— Вы повесите эту картину в комнате у себя на самом заметнейшем месте.  — Она шептала тихо, она не то что приказывала — она предвещала.  — Вы не будете её убирать, загораживать, закрашивать, переворачивать или делать какими-либо прочими способами плохо видимым изображение.

Принца кинуло в жар, не от слов её даже — те он сейчас сознавал лишь только замедленно — от одного просто ласкового прикосновения. Леди Джейн взяла его за левую руку, глаза её блеснули таинственно. Она придвинула к себе его ладонь ближе, положив на собственную правую грудь.

— Вы мне приносите в этом клятву, Уильям.  — На миг было принцу почудилось, что вместо прекраснейшей в этом мире груди под его рукой Библия. А впрочем, разве для него в этот миг сие было не так?  — Клятву всем своим телом, душой, досмертным и посмертным существованием, всеми святыми и близкими, телесным и бестелесным имуществом. Тем же, чем поклялись тогда, за месяцев пять или четыре до этого. Да, сэр Уильям?

Всё плыло перед его глазами.

— Да, леди Джейн.  — Он еле слышал свой голос.  — Я клянусь в этом всем перечисленным.

Он убивал себя, перечёркивал всю свою репутацию и всю свою жизнь в это простое мгновение. Но сейчас, глядя в глаза леди Джейн и 

держа ладонь на груди скромно улыбающейся девушки, он физически не мог, не в силах был ей отказать, даже осознавая весь ужас последствий.

Она чуть приблизила личико, он, несмотря на разделяющее их расстояние, почти чувствовал её дыхание. В миг, когда он уже было решился уничтожить дистанцию и впиться в её уста поцелуем, леди Джейн приподнялась.

Глядя в лицо ему заговорщицки, продолжая держать на груди своей его левую руку, она опустилась без спешности прямо ему на колени. Но не так, как садятся обычно дети к родителям, а как бы верхом. Подобно мужчине-наезднику.

Дыхание Уильяма перехватило.

Краем уха он слышал какие-то пересуды об этой позе как о запретной, греховной, вроде она даже связывалась с чёрными мессами. Но разве он и так уже не является падшим до предела распутником, слугой Преисподней?

— Вы впустите в свою комнату первых трёх человек, которые пожелают войти или просто к вам постучатся.  — Он готов был стонать от одного лишь касания её бёдер в запретнейшем месте, но боялся без разрешения кончить, боялся извергнуться на леди Джейн прямо в середине её монолога.  — Вы не будете как-либо провоцировать эти визиты, но не будете и препятствовать им. Вы покажете им всем троим это откровенное полотно — со стороны моего рисунка, естественно, без каких-либо фокусов?  — и попросите их сказать, что они о нём думают.

Он ощутил, как ладошка её касается на мгновение его скользкого уда, оправляя его, будто пристраивая к её алому лону, отчего тот расцвёл с новой силою каплями низменной влаги. Но и тут под её бичующим взглядом, под пронзительным взором ясных лучистых глаз Уильям не осмелился кончить.

— Вы в этом клянётесь, мой принц?  — Бёдра её туго сдвинулись, из уст Уильяма вырвался вновь слабый сдавленный крик.  — Вы клянётесь в этом всем перечисленным?

— О да.  — Это вылетело из него будто само, он рассмеялся хрипло, вытянул правую руку вперёд, схватив собеседницу свою уже и за левую грудь.  — Клянусь, леди Джейн!..

Он застонал во весь голос, держа её за обе груди почти что с ухваткой насильника, ощущая, как фаллос его неистово бьётся о нежные стенки дивного девичьего естества, слыша, как леди Дженни при этом удовлетворённо смеётся.

— О-о-о-о-ооооох, Дже-е-е-ейн...

— Уилл!..

Он был уже на пороге, орган его срамной был уже там, если это нельзя расценивать как разрешение, то что же можно тогда? Он застонал опять с новой силой, почти закричал, ощущая, как темп его движений усиливается, как Дженни вскрикивает синхронно, как его руки стискивают едва не до боли холмики прелестных грудей и как долго бившаяся внутри него буря из пламени изливается взрывом в глубины запретного из запретных дворцов из яшмы.

— О боги!  — Почему он так вскрикнул? Что побудило его добавить к присловью крохотную буковку «s»? Не осознание ли, что он пал отныне столь сильно, что к Небесам в классическом понимании не вправе уже обращаться, являясь теперь если и не слугой Преисподней, то язычником точно?  — Да...  

аааааах!..

— Вилли...

Леди Дженни тихонько полузастонала-полузаплакала, вжавшись личиком в закоулок меж шеей его и плечом, напрягшись всем телом, содрогаясь в вибрациях разделяемого с ним в этот миг умопомрачительного изверженья. Он, видя в тот миг пред собою лишь белые бездны сладчайших Елисейских полей, полубессознательно приласкал рукою златые кудри подруги.

•  •  •

Рай.

Ад.

Нежно щекочущие его благословенной усладой белоснежные пёрышки обширных ангельских крыльев — и жарко его обжигающие ненасытные языки неугасимого пламени. Выдох за выдохом, выкрик за выкриком, неумолчный малоразборчивый шёпот, перетекающий краткими фразами из чьих-либо губ в чьи-то уши.

Объятия, то становящиеся по-неумолимому крепкими, то делающиеся мягкими как пуховик. Зной и прохлада, переливающиеся друг в друга, сменяющие друг друга в причудливом хороводе подобно ночи и дню.

Ещё один поцелуй, прямо в губы. Взгляд прямо в глаза напротив, в пронзительно-серую радужку зрачков, словно бы тщащийся передать что-то — или же выразить невыразимое.

— Я вас люблю, леди Дженни.  — Кажется, это звучит так же беспомощно, как когда сказано было в первый раз. Но ему теперь уже всё равно.  — Я всегда вас любил.

— Я это знаю, Уильям.  — Она приникла вплотную к нему, губы её прижались к самому его уху, принц же, хоть она и не дала прямого ответа на подстрочный вопрос, ощутил перетекающую через всё его тело истому.  — Я это чувствовала с самого первого мига нашего знакомства на празднике.

Сердце Уильяма забилось чаще на время, память открыла пред ним пейзажи полузабытого прошлого. Знакомство с Джейн, как давно это было, кто может сказать? Кто познакомил их, кто их представил друг другу, уж не злосчастная ли мисс Сэндерс?

Рука его пригладила вновь золотистые волосы неповторимой подруги, та смотрела на него ласково и тепло, но в то же время по-своему строго, с лёгким лукавством, склонив набок голову. Трудно сказать, почему, но от одного её взгляда принцу хотелось смеяться.

— Вы сделаете по возвращении домой то, в чём вы только что мне поклялись.  — Она смежила на миг веки, то ли пряча смеющийся взгляд, то ли желая сделать сюрпризом для себя отклик его на услышанное.  — Верно, Уильям?

Ещё одна пауза, ещё один гулкий стук сердца.

— Верно.

Нельзя сказать, чтобы на краю закоулков сознания принца не трепетал зыбкий призрак надежды, призрак туманного подозрения, что намеченное удастся предотвратить. Но в то же время он ощущал, что не сделает ничего против слов Дженни, против ей подаренного обета, что это стало так же немыслимо для него, как невозможно для рыбы подняться по суше.

Суть не только в метафизических клятвах, не только в зароках, нарушить которые было бы против всей сути принца и рискнуло бы погубить навсегда его душу. Кто знает, вдруг Вольтер прав и никаких таинственных сил По Ту Сторону Гроба не существует? Но Уильям не чувствовал себя в силе предать доверие Дженни, обмануть её ожидания, пусть даже и не понимал до конца в полной мере, что движет её поведением. Мысль о позоре, что предстоит ему, накладываясь на воспоминания 

о событиях последних трёх месяцев, лишь утяжеляла его дыхание и делала сиплым, гоня неясно почему новую волну крови к паху.

Взгляд его коснулся мольберта, в уме промелькнули ленивые думы о реакции дворецкого Фредерика или хотя бы той самой служаночки Кэт на изображённое там. Что скажут они, увидев совершенно нагого наследника высокого рода со стиснутым между пальцев каменеющим удом, с искажённым от похоти ликом, с надписью «Раб Леди Грешницы» на груди? Но даже эта мысль почему-то отказывалась держаться дольше пары секунд в его расслабленном разуме.

Дженни рассматривала его со снисходительной нежностью половину минуты, потом провела странно по его лбу пальцами.

— Вы так послушны, Уильям. Вы просто замечательный мальчик. Воистину правду глаголет начертанная на вас фраза?

Он промолчал, не желая осквернять своими словами всю сокровенность момента, всю уникальность происходящего между ним и прекраснейшей Леди Грешницей в эти мгновения. Та рассмеялась легонько, пощекотав зачем-то его нос ноготками.

— Или вы можете не совершать этого, сэр Уильям.

Принц жалко моргнул. Леди Фристайл в ответ, словно бы извиняясь, чуть двинула своими обворожительными плечиками.

— Если подумать, я бы могла по идее и освободить вас от клятвы, подобно тому, как сэр Сигизмунд освободил от обета сэра Дрошана в балладе о Безоблачной Фее и Камне-из-Плоти. Вроде бы законы легенд и сказаний о рыцарях вполне допускают подобное? Или я бы могла не дарить просто-напросто вам эту картину, даже вовсе её уничтожить, что сделает невозможным выполнение принесённого вами обета и снимет с вас какую бы то ни было вину в его нарушении.

Она строго глянула на него.

— Но вам придётся на этот случай принести мне взамен зарок ещё более жёсткого содержания. Вам придётся отныне всегда быть моим послушнейшим мальчиком, всегда быть моим покорным рабом, принеся мне в этом клятву навечно собственным телом, душой и прочими упомянутыми вами ещё в предыдущем обете движимыми и недвижимыми капиталами. Готовы ли вы мне в этом поклясться, Уильям?

Взгляд её был направлен прямо ему в глаза, свет рожка творил странные вещи с её зрачками. Кажется, в глазах её переливалось сияние звёзд, так же как — Уильям надеялся?  — начинало в это мгновение разгораться и в его собственных.

— Готов, леди Джейн.

Пауза, лишь звуки дыхания двух переполненных любовной амброзией душ в двух разгорячённых от плотской страсти телах. Вытянутая вперёд ладонь леди Фристайл — и лёгшие прямо на бесстыднейшую из фраз её пальцы.

— Уверены, сэр Уильям?  — Она смотрела на него не дыша.  — Это ответственное решение. Обратной дороги не будет.

Принц и сам перестал ощущать в этот миг привкус воздуха.

— Я клянусь всегда и во всём подчиняться вам, леди Джейн.  — Он еле слышал свой собственный голос.  — Клянусь быть вашим послушным мальчиком, клянусь быть вашим покорным рабом. Клянусь в этом всеми теми вещами, что вы указали, и пусть за обман, если я отступлюсь, поразят меня все боги Олимпа.

К чему опять эта реприза к язычеству? Мелькнувшая в мыслях мрачная адская шутка, желание 

обозначить ещё раз глубины собственного падения?

Рука леди Дженни прижалась крепче к его груди, в глазах её что-то вспыхнуло. Как если мерцавший в них свет дальних звёзд становился медленно ярче, становясь понемногу сиянием всей галактики.

— Вы не до конца сознаёте значение принесённого вами в эту минуту обета, Уильям.  — Она не говорила, она почти что шептала, губы её при этом влажно поблескивали.  — Я же ведь теперь вам могу приказать совершить что угодно. Буквально — доподлинно всё.

Ладонь её мерно гладила его грудь, а шум в ушах принца становился всё громче. Гул крови, заполоняющий собою мир.

— Я могу приказать вам сделать при Кэт, той служаночке, нечто до крайности недозволительное, сделать так, чтобы она с несомненностью это увидела, хотя и едва ли осмелится кому-либо о том рассказать. Я могу повелеть вам её к себе вызвать, взвалить на неё нелепое обвинение в какой-нибудь мелкой краже — и, не давая опомниться ей, приказать ей раздеться и вытянуться покорно перед колючим кнутом в вашей жёсткой руке. Я могу повелеть вам, напротив, покаяться ей в недостойном наследника поведении, рассказать ей, что вы делали пред дверью её будуара, после чего попросить её вас наказать, дав ей кнут и покорно раздевшись под её смеющимся взглядом. Признайтесь, вас ужасают одни только мысли об этом, Уильям?..

Личико Дженни уже нависало едва ли не вплотную над ним. Галактика звёзд в глубине её глаз просвечивала уже настоль ярко, что среди звёзд этих он мог увидеть туманности.

— Я могу приказать вам раскрыть Виоле и Сильвии, невиннейшим близким вашим, содержимое тех скабрёзнейших низких фантазий из ваших заметок. Выше того, я могу,  — она сглотнула слюну, голос её понизился и застенчиво дрогнул, на лице вычертилась сеть ямочек,  — приказать вам свершить кое-что значительно более мерзкое.

Принц давно уже практически не дышал. Шум в ушах его стал сравним с клокотанием водопада, но странным образом даже прерывистый шёпот Джейн-Грешницы полностью его заглушал.

— Подпоить сонным зельем сестру вашу Сильвию, после чего изучить её тело на ощупь, как мародёр, как насильник, балующийся со взятой в плен одалиской. Надеть маску и среди ночи, как враг, как чужак, застигнуть нежданно в апартаментах Виолу, после чего её взять против воли, сломив хрупкое женское сопротивление, изнасиловать жалобно хнычущую девчонку, что не в силах была бы даже представить себе, что её родной брат может над нею когда-либо проделать подобное?..

В животе Уильяма собралась щепоткою пригоршня льда, но в то же время он чувствовал как странный жар трепещет в груди его и особенно в самом паху, как его орган, вроде бы спавший, воспрянул от дремоты, как с каждым словом, ужасным, кошмарным, противоречащим всем нравственным нормам словом, потаённая плоть его уподобляется стали.

Он это сделает, действительно сделает, если Дженни прикажет? Душа его, его тело, что бы ни говорили лелеемые прежде всю жизнь его принципы, отчаянно алчут этого?

— Я принёс священную клятву вам, леди Дженни.  — Выговорив эти слова,  

он сглотнул слюну. Дженни смотрела на него, начав почему-то слабо раскачиваться, быть может, бёдрами своими начав ощущать понемногу его восстающий фаллос.  — Я буду следовать вашим приказам, каковы бы те ни были.

Не то чтобы он не надеялся краем рассудка, что Дженни лишь шутит, озвучивая столь не сообразные ни с чем варианты. Но он не мог ныне представить и сам, что будет делать, как он осмелится воспротивиться, ежели Джейн-Греховодница взаправду вдруг прикажет подобное.

Та лишь коротко рассмеялась.

— Замечательный мальчик,  — вновь повторилась она.

И взлохматила ему волосы.

•  •  •

Щеку его ожёг поцелуй.

Новый сеанс совершенно стихийного сближения тел, новый выплеск копившейся месяцами в заочных любовниках нежности привёл к тому, что прекрасная леди Джейн возлежала теперь на Уильяме целиком, как на ложе, пяточки же её болтались фривольно при этом в воздухе.

— Алиса была права,  — прошелестело приглушенно в ухе.

Принц, продолжающий чувствовать лёгкую оторопь от осознания, что ощущает всей своей плотью плоть обнажённой подруги, продолжающий чувствовать стыд за заполоняющее каждую клеточку его ликование, с запозданием таки осмыслил сказанные ею слова. Рот его в недоумении приоткрылся.

— Алиса?..

Нельзя сказать, чтобы имя это ничего не говорило ему. Но можно ли было ожидать его услышать сейчас?

— Подруга всей моей жизни.  — Словно смущаясь, леди Джейн понизила голос, отчего интонации её стали окончательно бархатными.  — Я не уверена, что вы её знаете, Вилли. Однако именно эта необычная девушка сделала меня той, кто я есть.

Это было логично по-своему, так оно и должно было быть в свете туманных намёков Алисы на её власть над Временем и способность по нему путешествовать. Хотя принц Уильям к настоящему мигу уже почти перестал верить во всю эту мистику.

— Мы были знакомы с самого раннего детства.  — Дженни куснула губу.  — Она научила меня едва ли не всему знойному и запретному, что я знаю. Шалости, недозволительные в высшем обществе. Шалости, недозволительные где бы то ни было. Скрытый от всего мира секрет, тайная жизнь двух развратнейших дам, о которой не должен был узнать никогда никто и никак.

Она посмотрела на Уильяма. Взглянула уже не с насмешкой, скорее со слабой тоскою, со скрытой печалью.

— Свой тайный мир, в которой так хочется впустить иногда кого-то извне. Но нельзя — даже того прекрасного ясноглазого мальчика, с которым ты дружишь, даже того высоковоспитанного наследника королевского рода. Алиса сумела мне достаточно хорошо рассказать сызмальства о рисках несвоевременной прямоты в мире нашей викторианской морали.

Ресницы леди Джейн на мгновение интригующе опустились.

— По счастью, она же именно — не кто иной как она?  — живописала спасительный выход. Она объяснила мне, как можно ввести друга детства своего в этот мир потихоньку, ввести шаг за шагом, сделав его за несколько месяцев послушным преданным мальчиком и будущим спутником.

Она открыла глаза, глянула на визави несмело.

— Вы же ведь, я надеюсь, чувствуете себя сейчас таковым, Уильям? Вы не обижены на меня за то, что я делала с вами?..

Принц ощутил во рту наступление засухи, ему мучительно 

захотелось сглотнуть комок в горле, но сглатывать было нечем.

Нет, он не чувствовал ни малейшей обиды на Дженни, как вообще можно на этого ангела, на это видение обижаться? Но его ввела в ступор идея, что события последнего полугодия вполне можно было рассматривать с двух сторон, что с позиции Дженни переделана методом «волшебной коррекции прошлого» была вовсе не леди Фристайл — переделан был сам Уильям.

К слову сказать, требовалось ли здесь волшебство? Алиса вполне могла навыдумывать баек с три короба. Если первична реальность, где Дженни с Алисой были знакомы между собой, если настоящей всегда была только эта реальность, то знакомство Алисы с Уильямом и тот невыразимый каскад излияний похоти вполне мог быть частью её коварного плана.

Он осознал, что собеседница его всё ещё ожидает ответа.

— Нет, леди Джейн.  — Голос его звучал еле слышно. Он робко кашлянул.  — Я... не думаю, что я вообще физически могу на вас обижаться. Вы... действительно раскрыли мне новый мир.

Дженни благодарно погладила его по руке.

— Кстати, а вы не хотите случайно взглянуть на картину, которую я нарисовала пред вами половиною часа ранее?  — весело предложила она.  — Ведь всё-таки как-никак именно эта картина захлопнула окончательно перед вами двери старого мира.

Уильям лишь сдавленно усмехнулся, не будучи убеждён в том, как следует реагировать на шутку подруги, Дженни же вспорхнула весело с кресла — объятия их разомкнулись — и во всём блеске своей пленительной наготы скользнула к мольберту. Отточенным кратким движением стремительно развернув его.

— Взгляните же, принц.

Наследник высокого рода моргнул.

Если картину пред ним и можно было назвать отображением состояния принца Уильяма, то отображением сугубо аллегорическим, по степени буквализма и близко не могущим встать с фотографиями или дагерротипами. Картина эта изображала сияющую птицу из пламени, огненного петушка, сидящего в позолоченной клетке, запертой на неброский замок.

— Я говорила вам, сэр Уильям, что рисовать людей, а в особенности же мужчин, я практически не умею.  — Девушка рассмеялась задорно.  — Я подумала, зачем мне позориться?

С нею рассмеялся Уильям.

Подумав о том, что ловушка, в которую его изловили, и правда схожа была с позолоченной клеткой, что неброский замок вполне мог служить аллегорией самого этого хитрого плана. Подумав о том, что план леди Дженни, а скорее Алисы и Дженни, поражает вершинами виртуозности, отдавая дьявольской тонкостью, удивительно коварной расчётливостью, от мыслей о чём, о диво, срамной его уд начал заново наполняться жаром.

Он был в позолоченной клетке, клетке хрупкой, но такой, из которой совсем не хочется улетать? Напротив, ему в этот миг восхотелось заняться кое-чем совершенно иным, тем, чем полгода назад он никогда не подумал бы заняться при девушке, но сейчас эта мысль разве что лишь щекотала сознание.

— Ого, сэр Уильям.  — Леди Джейн дурашливо ахнула, прижав к личику руку. Взор её был направлен на восстающий орган наследника.  — Я вижу, вам нравится... даже такое творчество?

— Мне нравится едва ли не всё, что вообще создано вами.  — Ну, иногда сказать вслух что-либо куртуазное 

не особенно сложно. Даже крестьянин мог бы додуматься до подобного.

Дженни приопустилась на корточки снова рядом с его сиденьем, ладонь её легла на правое его колено.

— Вот, значит, как?  — В голосе её игриво мелькнула задумчивость.  — Это относится, принц Уильям, даже к приказам?

Рука её передвинулась выше, скользнула к бедру его. Уильям с удивительной гулкостью сглотнул комок в горле.

— В первую очередь.

Ладонь её лежала прямо на его органе, она почти что не двигалась, но принц ощущал, как фаллос его стремительно наполняется кровью. Леди Дженни молча смотрела в лицо ему, Уильям слабо дрожал, ощущая, что чуть ли не в шаге от пика, но не будучи в силах нарушить паутину молчания.

— Вы будете делать послушно то, что я вам прикажу, как от вас требует священная клятва.  — Пальчики её всё же на долю мгновения пошевелились немного.  — Я видела ваш страх на лице, когда я озвучивала возможные будущие приказы, но это не имеет значения.  — Новое шевеление пальчиков.  — Если я прикажу что-то — вы выполните это покорно, чего бы вам это ни стоило.

Принц открыл рот — и понял, что ему следует набрать сперва в лёгкие воздуха, прежде чем что-то ответить.

— Клянусь, леди Джейн.

Слова, давшиеся ему не то чтобы с запредельным усилием. Его даже чуть-чуть удивило, как он легко произнёс их?

— Слушайте.

Подруга солнечного детства Уильяма склонилась к нему, губы её почти что коснулись его правого уха, шёпот её тёплой волной прокатился по его ушной раковине и словно омыл изнутри струёй гейзера всё его естество. В то же самое время его охватывал изнутри тягучими волнами ужас, его захлёстывали брызги леденящего холода, он закусил губу в недоверии к слышимому, но и осознавал при этом с ясной отчётливостью, что выбора нет, что позолоченные прутья безжалостны, а ключ от замка давным-давно потерялся.

— Вы это сделаете, мой принц?  — Джейн смотрела внимательно на него, зрачки её были расширены, в них вновь светилось, казалось, сияние целого галактического архипелага.  — Вы... действительно это выполните?

— Выполню, леди Джейн,  — проговорил еле слушающимися его оцепенелыми губами Уильям.

И он это выполнил.