Должно быть четверо

— Живы?  — спрашиваю, отлепляясь лбом от жесткой баранки.

— Вроде того...

В голосе Тани только сильный испуг и немного ужаса. Что и говорить — Железная дева. Даже я едва не описался.

Скатиться в овраг, трижды обернувшись через крышу, тут бы каждый второй описался. А каждый пятый ещё и обкакался.

Осматриваюсь. Вроде все цело, включая стекла. Приземлились по-кошачьи на все четыре колеса, слава буханке. Скругленной со всех сторон. К тому же всю неделю держалась плюсовая температура, мягкая лесная почва, щедро укутанная облетевшей листвой не успела замерзнуть. Так что машина, по всей видимости пострадала не сильно.

Что послужило причиной кульбита? А я и отвечу. Виноват ледяной дождь, превративший дорогу в высокогорный каток Медео. И все по быстрому, как и и все в этом мире. Вот дождь есть, а через двадцать минут его нет. Как и нашей машины. Вот она, никого не трогая, перекатывает колесами по асфальту, а вот уже сама перекатывается куда-то вниз, навстречу светлому будущему... Нашей буханке не помогло ничего. Ни моё "незнание" техники контраварийного вождения, ни тормоза, ни выкрученный до упора руль. Когда под колесами пропадает главный законотворец нашей Вселенной — коэффициент трения, ничего уже не поможет.. А ещё говорят, что дуракам и пьяницам — везет по определению. Пьяницами мы не были, а вот дураками, ввязавшимися в авантюру "а-ля хотелочки начальства" — определенно. Да, можно было отказаться. В других условиях. Обратиться в сервис, и ребятки сами бы провернули аферу "Приладь ту хреновину к аппарату, и перепрошей всю систему". Но увы. Загруженные работой по самые гланды, сервисмены пахали в соседней области, а испытать хреновину начальству, вот ведь незадача, приспичило "еще вчера". И нас взяли на ответственность. На гордость. На профессионализм. Подло и низко, как последних лохов берут на "слабо".

Так мы и оказались на месте, обозначенном на карте нашей страны — "Куда Марат телят не гонял". Получив нехилый багаж на складе аэродрома, познакомились с Мишей, что ожидал у присланной за нами буханки. Такой же мутной, и помятой, как и её владелец. Миша продержался целых четыре часа. Отвез с аэродрома в снятый "Хотель" — жуткую дыру с запахом дихлофоса, где мы оставили оборудование, забросил на двадцать килОметров до комбинату... Но к половине второго, как-то сразу мертвецки притих и упал. Лежал на скамеечке в цеховом проходе, мычал, пускал с разных мест газы и пузыри. Релаксировал словом и делом. Глубинка. Тут ничего не поделаешь.

Мы установили хреновину, ну, то-есть попросту воткнули флешку, проверили связь. За проходной уже вечерело. Впереди ждало увлекательное путешествие на автобусе, который придет только утром. За третьей сменой.

— Может, на буханке?  — с надеждой спросила Танюша.  — У вас ведь с собою права?

Танюша редких талантов девочка. Двадцати семи лет, не замужем, фигурка, прическа, прикид — чистое аниме. Этакое миловидно-миниатюрно-развратное. При этом — гениальная тестировщица, любой разработчик с руками оторвет. Я и оторвал. Сразу, не давая себе опомниться.

Я посмотрел на Танюшку, она посмотрела на меня. За три года 

совместной работы, мы так и не перешли на ты. И семилетняя разница в возрасте тут ни при чем. Просто Танька была вся из себя такая невинная, что у меня, записного кобеля, как это принято говорить, не вставало. Нет, любоваться ей — любовался. Всей этой фигурной компактностью, миловидностью, задорностью, но вот чтобы чего замутить, даже рядом не стояло, простите за каламбур. Не моего поля ягода, эта Танька. На нее лишь смотреть. Издали. На чистоту эту. Как цветок нюхать. И руками не лезть... Обломаю!

Итак, делать было нечего, дело было вечером...

— Пошли,  — решительно рубанул я воздух ладонью в направлении пахучего Миши. Ключей у него не обнаружилось. Как и внятных документов к Уазу.

— Да у него все тама,  — заржали служивые, минуя нас,  — в бардачке. Гыыыы!

Тама оказались засаленные ПТСка и обломок отвертки — ключ зажигания.

Если вы никогда не сидели за рулем легендарных автомобилей советского прошлого, то многое потеряли. А если не сидели за рулем сильно пьющей Буханки, будучи совсем не бухим, то возблагодарите судьбу... На таком агрегате трезвому ехать, что тигра целовать. Удовольствия никакого, а страху натерпишься.

Это, как рулить на дороге фрезерным станком Ереванского станкостроительного завода эпохи рассвета застоя СССР. Не поняли? Тогда поясню другими словами.. Укрощать боевых крокодилов значительно проще, чем заставлять это чудо природы ехать прямо, никуда не сворачивая.

В машине толком ничего не работало. Не справившись с воздушной заслонкой, из-под которой жарило так, что аэрогриль отдыхает, я отломал рукоятку стеклоподъемника, пытаясь хоть немного опустить водительское стекло. Мы были мокры от пота, злы, и не предвещали собою ничего хорошего встречающей стороне. Дайте только добраться до телефона "Хотеля"! Мобильная связь в этом краю и сезоне отсутствовала по все же тому определению...

Испытания буханкой окончились за пять килОметров от гостиницы. Вин Дизель на моем месте конечно бы выкрутился. Выжал, как-нибудь по особенному, сцепление, воткнул нужную передачу, исполнил фирменную недоперегазовку, на крайний случай открыл бы дверь, и затормозил шипастой подошвой, но тот снимался в очередном "Форсаже", и никак не мог быть на моем месте. А за неимением гербовых, как говориться — пишем тройной тулуп в фигурном катании. Вернее в фигурном перекатывании. Три раза через крышу. Аля, хоооп!. И вот мы внизу. В темноте. С таким примерно раскладом — вверху вдоль дороги мертвые с косами, и тишина. И до кучи мотор забил на обломок отвертки. Вспотевшие тела приятно холодит через остывающий аэрогриль.

— Выбираемся к поселку?  — уточнил я, подытожив общее состояние дел.

— А что с машиной?  — сразу озаботилась Таня.

— Да что с ней? Места глухие, доберемся, позвоним в управление, объясним...

Я браво выбрался, сладостно потянулся. Танюша полезла следом — пассажирскую дверь все-же заклинило. Её обтянутая джинсами попа красиво оттопыривалась в луче налобного моего фонарика.

— Черт!  — воскликнула она,  — Ноут-то забыла!

Едва отклячившись наружу, Таня смело полезла на штурм высоты. Машина стояла накренившись градусов на пятнадцать, и сделать это легко, как Пинелопа Круз, было непросто.

— Сан 

Саныч, подтолкните меня, пожалуйста,  — сдавленно попросила она.

Я с готовностью подступился к объекту, примерился... Мда... Выход у нас только один.

— Не корысти ради, Татьяна Юрьевна, а дела единственно для,  — со всей серьезностью предупредил я, примериваясь.

Ладони легли на крепкие джинсовые ягодицы моей подчиненной, и легко подтолкнули их всех в сторону забытого ноута.

Таня приличия ради успела тихонько "ойкнуть" по дороге туда, и "айкнуть" на обратном пути, приземлившись теми же ягодицами на те же ладони.

— Я не специально,  — неожиданно для себя я покраснел в темноту,  — Так само получилось, извините.

— Ничего страшного,  — оправилась от испуга Татьяна. Когда за три года ни разу не тыкнувший тебе начальник хватает за задницу, пусть и в экстремальных условиях, тут всякий испугается.

— Идемте?  — предложила мне, как бы подчеркивая ничтожность произошедшего.

И мы пошли. Вместе с дождем. Похоже сегодняшнее везение мы выбрали, благополучно слетев с дороги. Если вам никогда не приходилось три часа переться под непрерывном дождем, когда за бортом куртки едва не минусовая температура, то вам не понять в каком состоянии мы перешагнули порог гостиницы "Хотель".

Нам было по-барабану чего там кто и куда "хотель". Мы сами много кого "хотель". Но сначала горячий душ, сухое белье, обслуживание в номерах... Нам едва выдали ключи. В нас сложно было признать людское начало. Пятьдесят раз мы съезжали в кювет в раскисшей от дождя обуви. Измазались в грязи. Изорвали одежду. Промокли до нитки и двустороннего воспаления легких. Проще было выбросить на помойку и отправиться делать новых. Таких же. Но умеющих говорить сраному начальству твердое "Нет".

— Только бойлер у нас уже выключен,  — напутствовали нас бабушки-вахтерши на дорожку к горячему душу.  — Но может чего тама и осталася... А за машину не волнуйтеся, комбинатские потома заберут, заберут, не волнуйтеся...

Да. А ещё нам поведали, что накануне проведена полная дезинфекция помещений, и поэтому окна в номерах настежь, но ужо наверное выветрилось. Вот только спать будет холодно, потому что отопление аховое, и не нагрелось ыщё...

Оно и не могло нагреться. Окна по-прежнему нараспашку, дыхание вырывается с паром, едва теплые батареи согреют номер где-то за неделю... Когда завтра прибудут Димка с Лариской, то обнаружат лишь две ледяные мумии.

Еле теплой воды хватило минуты на три, а затем из лейки посыпалось натуральное ледяное крошево. К тому времени, когда я напялил одну из двух футболок, чудом оставшимися сухими в моем рюкзаке, тело приобрело бройлерную синеву, а черты лица несколько заострились. Вот какого хрена мы не оставили запасную одежду с контейнером в номере? Ах, да, нас же предупредили, что в цеху пляж Майами, а на улице полуостров имени Диксона. Вот и пришлось брать. Все и сразу. Потому что Миша мог и не дождаться, пока выберем сменку, а рухнуть прямо в фойе, не отходя от кассы.

Жрать не хотелось. Хотелось окуклиться и забыться тревожным сном куриного окорочка в морозильнике.

Нахохлившись, я сидел на кровати, закутавшись в тонкое одеяло, и 

медленно охуевал от вселенского холода, когда в дверь заскреблись.

— Сан Саныч, вы нне сспите?  — выстучали снаружи зубную дробь.

— Нне ссплю,  — простучал я в ответ, включая свет.  — З-заходите, Таня...

Дверь приотворилась, на пороге закутавшись в одеяло, дрожала моя подчиненная.

— У-у вас т-тоже х-холодно?  — спросили меня.

— Т-таня... это к-какой-то п-пиздец...  — выдавил я из себя.

Еще при приеме на работу, я поинтересовался, нормально ли девушка относится к мату, у нас преимущественно мужской коллектив, и все такое... И получил ответ, что нормально. Если по делу. А не в разнос. На том и договорились. Сейчас был полный по делу пиздец.

— З-заходите, и дверь прикройте, по-пожалуйста,  — пригласил я, ещё больше дрожа на непредумышленно устроенном сквозняке.

— Я тттолько спросить,  — зашедшая Таня залилась краской поверх отчетливой синевы,  — У-у вас, нет сслучайно ссухой ррубашки? У меня весь рррюкзак вымок... Х-хорошо ноут в н-н-непромокайке...

— Ф-футболка т-только. В-вон на с-стуле, возьмите...

— С-спасибо...

Таня неловко, изо всех сил удерживая сползающее одеяло, подхватила футболку.

— Н-надевайте за-з-здесь, я от-т-твернусь,  — предложил я, как истинный джентльмен.

За спиной что-то застенчиво прошуршало. В других обстоятельствах звук надеваемой на девичье тело собственной моей футболки показался бы интригующим, но только не в атмосфере холодильного шкафа.

— Сспасибо, Сан Саныч,  — стуча зубами поблагодарила Таня.  — Сспокойной ночи.

— Татьяна Юрьевна, вы ррехнулись?  — почти без заиканий поинтересовался я.  — Мы околеем поодиночке в этом вертепе.  — Идите сюда греться немедленно!

Таня быстро обернулась, оценила ситуацию, и покраснела до самых корней волос.

— Я... Я не могу...  — тихо сказала она.

— Это ещё почему?  — непритворно удивился я, и шуткой решил разрядить обстановку.  — Вы никогда не спали с мужчинами?

— На мне... на мне только ваша футболка...

Мда... Приплыли. Она без трусов. Как и мои сушаться где-то на батарее... Но решать проблему нужно здесь и сейчас.

— Татьяна Юрьевна, я тоже без трусов,  — отчаянно выпалил я.  — Но смею уверить, это никоем образом не повлияет на обоюдное желание согреться. Даю вам честное слово, что...

— Блядь, да к черту!  — пискнула Танька, и стремительно кинулась под одеяло ко мне.

Знаете, когда замерзшая на фиг девушка прыгает к вам в постель, вот так, сходу, очертя голову, единственное чем можете себя проявить, это сразу её обнять и максимально прижать к себе. Ага. Щаз!

Сказать, что я охуел от её ладошек-ледышек у себя подмышками, значит ничего не сказать. Она упруго толкнулась грудью, прижалась всем телом, и даже ногу чувствительно пристроила между моих. Очень чувствительно. Достав до окоченевшего оборудования. Футболка задралась, моя рука инстинктивно забралась на правое полупопие, и сразу примерзла, позабыв, как дышать. Что делать дальше, рука попросту не знала. В таком идиотском положении ей не приходилось бывать ни разу за все свои тридцать четыре года.

Танечка была девочкой, как говорил, фигуристой. Из ранга, где "все на месте". Многие, да, что там многие, почти все заглядывались на мою тестершу, и как один, получали от ворот поворот. От крупных хищников отбрыкивалась каким-то 

мифическим молодым человеком, и мелкому офисному планктону оставалось только сосать и дрочить. Именно это и привело Танечку к прозвищу Железная Дева, а вовсе не то, что она, как Бог разбиралась в железе и программном тестировании. Короче говоря, наша Таня никогда не смешивала работу и личную жизнь, за что я был ей крайне признателен. Ещё не хватало, чтобы в отделе происходили разброд и шатания на почве дурацкой ревности.

И вот эта Железная Дева, прямо сейчас дрожит со мной под двумя одеялами, нахрен отмораживает бубенчики своими ледяными ногами, а моя рука лежит у нее на попе, и не знает что делать дальше. Представляете ситуацию? И я не представляю. Бабуйня какая-то.

Но вот, через бесконечно длинную паузу Таня ворочается, устраиваясь поудобнее. Совсем чуточку, но этого хватает.

— Слушайте, так ведь нельзя, Татьяна Юрьевна!  — решительно заявляю я.  — Вы знаете, что попа у вас ледяная?

В ответ Таня вынимает у меня из подмышки отогревшуюся ладошку, хватает лежащую руку переставлят ниже по полупопию.

— И вот здесь меня погрейте, Сан Саныч,  — выдыхает она прямо в шею.

А потом тянется... Да. Вы все правильно поняли. К моей собственной заднице.

— У вас не лучше, Сан Саныч,  — ощупывает она мой поджарый объект.

Основательно, надо сказать, ощупывает. Мягенько. Круговыми движениями. Моя рука против воли начинает за ней повторять... Через полминуты неукладывающегося в голове процесса мы уже счастливо похрюкиваем и повизгиваем. В терцию. Становится гораздо теплее...

— Сан Саныч,  — останавливает затейливые движения Таня,  — Мне кажется, или что-то упирается в мой живот?

Я нервно сглатываю.

— Что-то очень большое, твердое, и горячее, прямо обжигает, блин...  — продолжает Таня сорок казней египетских.  — Вы не будете возражать, если я повернусь к вам спиной?

И она поворачивается, не дождавшись, пока я продышусь и отвечу.

Ее согретая попа со снайперской точностью прижимается прямо туда, зафиксировав жезл между булочек. Мягких, и одновременно упругих, сводящий с ума, тихонько перекатывающихся...

— Ой. тепленькооо кааак...  — тянет она, продолжая движения задницей.

— Таня, перестань,  — впервые обращаюсь на ты,  — Иначе меня сейчас разорвет на тысячу маленьких Сан Санычей. До утра отскребать со стен будешь.

— Саш, ты это,  — полуобернувшись ко мне, отзывается Таня.  — Я тоже так не усну. Давай легкий петтинг, и баиньки?

Вас никогда не прикладывали головой об угол?

— Легкий это как?  — не по децки напрягаю оставшиеся от новостного удара мозги, непроизвольно увеличиваясь в объеме.

Вместо ответа Танина рука опускается на обалдевший объект и ловко вкручивает себе между ножек. Его головка высовывается впереди миниатюрного тела. Ладошка ловит её с той стороны, ласково поглаживая, прижимает к уже почему-то мокренькому, жаркому, сочному. И когда только успела?

— Только не входи,  — просит Таня, подаваясь ко мне.

Жить сразу же стало веселее.

В пылу битвы, я переворачиваю мою подчиненную на животик, и отбойным молотком с хлюпаньем сную меж стиснутых ножек. Танечкина ладошка исступленно ласкает нас обоих, судя по всему, теребя появляющейся головкой раскаленный свой клитор. Её футболка задирается до подмышек. Мои трепетные пальцы ласкают 

упругую девичью грудь.

— Не останавливайся, только не останавливайся,  — бормочет в подушку Танюша,  — я сейчас, я уже... Мамочка... да... ещё... Ааа...!

Когда затихают конвульсии, я медленно вытягиваю жезл, красноречиво проводя между крепеньких булочек.

— Саш, не надо сейчас в попу,  — просит она.

Я молчу, охуевший на слове "сейчас"...

Таня оборачивается, привстает на локте.

— Давай его сюда,  — рассматривает она поле деятельности. Неплохое, в общем то поле, никто не жаловался. Где-то сорок два на сто восемьдесят. В миллиметрах, естественно, а вы что подумали?

— Блядь, я ещё хочу,  — честно признается мне Таня, внимательно осмотрев, хорошенько огладив и расцеловав.  — Такого у меня ещё не было...

Я не уточняю, чего именно у нее не было, такого члена вообще или случившегося петтинга. А просто ложусь на спину, и забрасываю её сверху. Валетиком, понятное дело.

Всё-таки женские тела пропорционально длиннее мужских. В то время, пока я наслаждаюсь её прелестью, она спокойно дотягивается, вбирая меня где-то наполовину.

— Господи, какая же ты вкусная!  — едва не мурлычу прямо в чудесные губки.

— Саш, не выдумывай, я там самая обыкновенная,  — безапелляционно заявляют мне, отдышавшись после тройного заглота.  — Пробовала! Не отвлекайся! Чуть ниже... ещё немножечко... вот здесь... дааа!

Не знаю что ей тут возразить? Что значит — пробовала? А если пробовала, на каком основании — "самая обыкновенная"? С кем сравнивала? В каких позициях? При каких обстоятельствах? Если эти вопросы и промелькнули в моем сознании, то лишь на какую то микросекунду. Да и кому нужны ответы в то время, когда ладони охватывают крепенькую попочку, а губы смакуют нежное, сладенькое, мокренькое, заливающее лицо счастливыми любовными соками. Можно только нечленораздельно мычать прямо туда, прислушиваясь к тому, как ласковый язычок умело пробегает по навершию за нежной щекой. Заметив встречное нетерпеливое подергивание бедрами, Танюша охватывает ладонями мою задницу, и смело, головой ныряя в омут, насаживается ротиком на всю длину, съезжая писечкой с моего лица. Секунды две ничего не происходит, а потом Таня выныривает.

— Оххх,  — с всхлипом втягивает она,  — Какой ты большой!

Она делает несколько вдохов, набирая кислород про запас, и смело насаживается снова, в конце пути уткнувшись носиком в яйца. Её ладони играют с моей задницей. Пальчики кружат вокруг очень чувствительного места — моей персональной черной дыры, обильно увлажненного её слюной. Ласковые, они активно массируют точку моего невозврата. Я непроизвольно выгибаюсь навстречу первому в этой жизни гостю. Не считать же таковым вторую фалангу проктолога? Меня настойчиво и мягко раздвигают в такт движению вдоль. В голове смешиваются в кучу кони, люди, трахающие, доводящие до иступления задницу пальцы, скользящий по члену рот, маняще развратная писька, трепещущее над нею маленькое колечко ануса...

— Вы... выеби меня!  — задыхаясь, прошу сквозь сжатые зубы. Непреодолимо, нестерпимо сильно хочется, чтобы меня отодрали в попу по-взрослому. "Пристрелите меня!" — доносится из глубин разума, но Танюшины пальчики уже не стесняясь, долбят раскрывшегося навстречу меня.

Девичья писька заливает соками грудь, колечко ануса сильнее пульсирует перед глазами. Неожиданно в голове наступает 

покой и порядок. Смешанная куча выстраивается в шеренгу. Я точно знаю, чего мы хотим прямо здесь и сейчас. Измазав пальцы вытекшим соком, я складываю ладонь собачкой и вхожу в ожидающие меня дырочки. Поровну. Два пальца в вернюю, два в нижнюю... Жадные писечка с попочкой всасывают их до отказа. Танечка хрипло берет меня ротиком до снования, так, что я чувствую узкий жар её ненасытного горла... И всаживает узкую ладошку мне в попу. До основания... В диких судорогах мы изливаемся навстречу другу другу, а потом в голове выключается свет...

•  •  •

— Сан Саныч, вы живы?  — раздается внезапно над самым ухом, так что я мгновенно распахиваю глаза. В них сразу врывается оконный прямоугольник солнечного света, взрывая голову приступом боли.

— Какого?  — сиплю, пытаясь оглядеться.

Что тут у нас? На живот заброшена чья-то голая нога, теплая, мягкая и округлая. В бок упирается майка, оттопыриваясь на женской, вероятно, груди. На плече устроилась голова, тоже, кажется женская. С волосами приятного рыжеватого отлива. Тулово обвивает рука, забравшись ладошкой подмышку. Ощутив моё любопытство, голая нога скользит по животу куда-то вниз, и чувственно трогает утренний мой стояк. Ага... Ну тогда я действительно жив. Правда в голове, какой-то несуразный сумбур. Может быть даже — абсурд.

Зуб даю, не пили вчера ничего. Только жамкались письками, потом отвязные куни-минет, и вишенка на торте — узкая ладошка, ушедшая вглубь...

— Ипать...  — вскакиваю, забыв про пригревшуюся Танюшку. Это меня вчера трахнули? Или выебали? Или кукуха поехала?

— Таня, а что вчера было?  — спрашиваю, в ужасе ожидая ответ.

Сползшая с меня подчиненная лениво поводит плечиком, отбрасывает за спину длинные волосы.

— Да ничего особенного, Сан Саныч,  — отвечает она, едва не зевнув.  — Что было, то прошло.

— А конкретнее?  — настаиваю я, осторожненько елозя задницей по матрасу. Вроде бы жопа на месте и там ничего не болит...

— Ну, как обычно, слегка развлеклись,  — Таня протирает заспанные глаза, щурится на окно.

— А подробнее?

— Подробнее?  — Таня удостаивает туманным взглядом.  — А вы уверены, что точно хотите об этом знать?

— Почему на "Вы"?  — удивляюсь я.  — И, да. Я точно уверен...

— На "вы" сейчас веселее,  — Таня слегка наклоняет голову, внимательно рассматривая меня под углом.

А потом переходит к подробностям.

— Если хотите, то вкратце произошло следующее. Под воздействием совместно пережитого, мы забрались под одеяло, где согрелись, возбудились, и немного довели до оргазма друг друга. Вы потеряли сознание, и мне с величайшим трудом удалось перестелить под вами простыни, так как имевшее место белье мы с вами изгваздали в край. И ещё я немножечко увлеклась... И кажется лишила вас анальной девственности...

Громко, на весь номер и кусок коридора икаю...

— Вы так отчаянно просили вас "выебать", извините за мой французский, что я не могла противиться вашим обаянию и харизме... И... И оттрахала вашу попу ладошкой... Вы от этого как-то странно подпрыгнули, когда она вошла по запястье, забились в корчах, и кончили прямо в желудок, доведя 

меня до множественного оргазма...

— Я вас даже чуточку описала от счастья,  — забила последний гвоздь в крышку моего гроба Таня, едва не светясь от гордости.

— Пиииздец...  — только и сумел фальцетом тоненько выдохнуть я.

— Я вытерла мокрым полотенцем, не беспокойтесь,  — успокоили меня на прощание, спуская курок. Грохнуло, повалил дым, Вселенная пошатнулась, эрекция обзавелась приставкой "анти", и уползла выслушивать жалобы попы, лишившейся девственности...

Но этого мирозданию показалось мало.

— Писать не хочешь?  — пугающе быстро сменила пластинку Татьяна.

— Эгммм...  — только и сумел произнести я.

— Тебе надо обязательно вывести секрет из простаты!  — безапелляционно пояснила Таня.

— Чего мне надо?

Я все ещё пребывал в состоянии некоторого галактического охуения.

— Секрет вывести! А то вчера отрубился, даже не пописав на посошок!

— Короче, переворачиваемся на пузико, и отклячиваемся,  — тарахтела отвернувшаяся Танечка, чего-то там явно себе прилаживая.

— Я тебя быстренько оттрахаю в попу, а потом побежишь в туалет.

И, не давая опомниться, она повернулась. И я сразу же охуел уже на каком-то новом, немыслимом ранее уровне. У Тани. Прямо из выбритой киски. Торчал хуй. И, подмигивая, неотвратимо покачивался в мою сторону. Огромный, испещренный мощными венами, телесного цвета, по меньшей мере — тридцать на сто девяносто. Ущипните меня волк и семеро козлят. Причем козлят — это глагол.

— Это что за бабуйня???  — начал праведно я закипать.  — И откуда?

— Саш, не кипятись, это всего лишь страпон,  — нежно погладили меня по бедру.  — Я всегда в командировку езжу с таким, ммм... наборчиком. Мало ли что может случится, правда?

— Да что ещё может случиться?  — заорал я.

— Я то же думала, что обойдется, но ведь случилось же?  — спокойно ответила Таня.  — Давно был у проктолога? Вот это тоже самое, только в стопятьсот раз приятнее, и в конце ты обкончаешься так, что не сможешь ходить...

— Тань, ты совсем охуела?  — округлившись глазами, спрашиваю я.  — Ты собираешься меня этим в жопу шпилить, чтобы секрет из простаты вышел?

— Я собираюсь, Саша, не только тебя выебать, доставив при этом невипенное удовольствие, но и отмассировать простату здоровья для!  — нисколько не обиделась Таня.

— Ну, и самой ещё, кайфануть раза два, или три, а то вчера я как-то недообкончалась,  — при этих словах она потупилась, и даже кажется покраснела.

— Зато вечером, мы сможем долбить меня во все места до потери пульса,  — тут же предложили мне бонус.

— Почему это — вечером?  — не понял я, прощаясь с реальностью.

— Саш, нам ещё работать,  — напомнила строгая Таня, втягивая обратно за шиворот..  — Не тяни время за яйца. Вторая смена начинается в пять.

За нашими милыми перебранками, я неожиданно для себя налился кровью, и радостно заалел головкой. Чо???

— Вот и умница,  — радостно отреагировала Танечка, едва не захлопав в ладоши.  — Давай сюда попу.

В голову, сметая двери и смешиваясь на ходу, ломанулись вчерашние толпы и табуны. Я и сам не понял, как мы с безнравственно оттопыренной задницей вдруг оказались поперек чудесных коленок, мягко охвативших мой стонущий член. Что конкретно со 

мною происходило, объяснить невозможно. Вот я, пройдоха и бабник, не видящий в жизни большего счастья и смысла, чем приставлять головку к женскому рту, женской письке, женской попке, и замирая, и трепеща, до боли медленно расширять сладкие недра долгим протяжным заходом, лежу задрав сокровенное в потолок, и нетерпеливо ерзая, как последняя блядь, ожидаю когда меня выебут. Жду, когда меня, орущего и всхлипывающего, будут наяривать в жопу, удерживая за бедра... Как такое могло случиться? А? Волк и семеро козлят, где козлят — это глагол, ответьте? Как???

— О-ооо! Мальчик чего то страстно желает!  — игриво шлепнули меня по заднице.

— Она у тебя, кстати, очень приятная и красивая,  — хвалили меня, размазывая понятно уже откуда взявшийся лубрикант.  — На сердечко похожа!

— Ну-ну-ну, не надо так дергаться, у тебя и вправду очень красивая попа. Сейчас мы её подготовим... Вот... тааак!

Ласковый пальчик проскользнул внутрь, заставив какую-то часть прежнего меня вздрогнуть и сжаться...

— Тихо, тихо, маленький... А вот мы ещё один... Да-да-да... Ого, как напрягся наш озорник! А вот мы ещё...

Сюсюкающие внутри пальчики отлично знали своё дело. К приходу четвертого гостя, остаток меня плюнул, махнул рукой, нагнулся, и снял штаны.

Ощущение порочной сладости анальной ласки было настолько сильным, что моя задница сама, честное слово — сама, принялась подмахивать навстречу трахающей её ладошке, норовя насадиться поглубже. Разум вздохнул, задернул шторы, и окончательно ушел курить на балкон.

— Ииии... и.. щё... и... щё... по-пожалуйстааа!...

— Да-да-да, маленький, потерпи ещё чуточку, и тетя Таня сделает тебе ещё... Ох, как она тебе сделает... Оттрахает попочку так, что вы с ней забудете обо всем на свете...

Из под меня вылезли, и взгромоздились верхом. На предложение "раздвинуть булки, а то рук не хватает", тело отреагировало тоже само. Ему очень и серьезно хотелось. Всего и сразу. Опершись левой рукой рядом, моя сладкая мучительница правой что-то куда-то прицеливала...

Когда трепещущего моего входа, коснулось горячего навершия Таниного оборудования, из глаз брызнули слезы радостного облегчения. Мой вход завораживающе мягко раздвинули, и непередаваемо медленно начали скольжение в глубину.

Трепеща, вхлипывая, и содрагаясь, я пульсировал вокруг заползающей в меня Таньки. Где-то там, по ощущениям рядом с дном Марианской впадины, я почувствовал, как горячо упираются мне куда-то ещё. "Вот мы и на дне" — укоризненно бросил куривший на балконе разум. И оказался неправ.

Мягко и скользко меня снова принялись раздвигать, донося до остатков сознания, что наши пределы — идиотская выдумка разума.

С громким, отчеливым "Ааааах", я подался навстречу обоюдному счастью. Внутри меня проскочили чувствительные воротца, отчего я едва не потерял сознание, и попа упруго ткнулась в горячий девичий лобок, выдавив из хозяйки радостно-протяжное "Ооооох!"

Мы полежали немного, приноравливаясь друг к другу, и каждый по своему обдумывая пережитое, а потом по нарастающей началась дикая, ни на что не похожая ебля.

Я что то такое рычал, плакал в подушку, молил "еще и еще!", и "оттрахай меняяяя!!", заводя руки за спину, хватался за крепкую попку, вжимался,  

сзади что-то мокро хлюпало, причмокивало, и присасывало, меня обхватывали снизу за плечи, ласкали спину упругой грудью, и нещадно, размашисто драли в попу, шепча на ухо развратное, одуряюще-заводящее...

— Да... Да... маленький мой... да, хороший... мммм... какая у нас попочка... узенькая, где ты был раньше, засранец, три года впустую, блядь... знала давно бы оттрахала... не смей кончать, не смей!... осподи, как же мне хорошо... ещё... ииии... подмахивай... подмахивай... да, да, да, вот так, вот так, солнышко... ялюблютебя, да... нет, не надо, я сама тебе подрочу... оххх... оххх... я... я уже... сейчас... Сашка, я люблю тебя... привстань, привстань... только не соскакивай... откинься на меня, откинься... вот так... и за попу придерживай... придерживай...

Мы откидываемся на колени. В голове полные ебеня, набухший до состояния корабельной мачты член бьется о мой живот с нами в такт. Вот и конец. И ведь не пожил совсем... Кажется ещё немного и меня разорвет на куски... Скользкая ладошка охватывает готовый взорваться ствол, и смачно, до дрожи проводит вперед...

А потом происходят три вещи сразу. Сзади, сладостно чавкнув, проворачивают бедрами... И усилием моих рук всаживаются до конца. Пробив створки последних ворот, Танькин орган быстро и мощно увеличивается в объеме и брызжет мне в попу чем-то сладостно горячим и мокрым... И тут же ладошка точненько бьет меня по стволу... С оттягом. И проворотом в касание...

Я не успеваю даже заорать, как капли моего извержения долетают до противоположной стены...

— Ой, уже все... Я тогда тебя ещё немножечко потрахаю, можно?  — чувственно раздается сзади.

Ладошка дико отдрачивает замерший член, а в попе продолжает елозить разбухший удав. Круговыми движениями, прямо в створках дальних ворот... И осознав, наконец, на какой глубине меня ебут прямо здесь и сейчас, я с диким криком кончаю вторично, заливая собою все...

Потом у меня лежат на спине, вытирают зареванное лицо, целуют в щеки, успокаивают, возвращают к жизни...

Осторожно извлекают длинное тело страпона, хвалят, что чистенький, и на трясущихся ногах доводят до теплого душа писать и мыться... И моют, моют, моют, баюкая на коленках...