Из цикла «В отцы годится» №1: Невозможно выдержать

Не может быть.

Просто не может быть.

Черт, черт...

— Валэрия, подай мне крэм. Молодой человек, вас не затруднит пропустить нас к воде? Благодарю вас...

Этот голос невозможно было спутать ни с чем. Картавый, прокуренный до печенок, с наигранным прононсом, как в старых мелодрамах...

— Валэрия, дитя мое, обожди! Я слушала прогноз, и они сказали, что вода девятнадцать градусов по Цэльсию! Дай телу адаптироваться...

Виктор Палыч Непоседов затравленно огляделся по сторонам. Нет. Утопия. К вечеру пляж загромоздился таким количеством голых тел, что о побеге нечего было и думать.

Может, в воду? Но там они встретится, как абцисса с ординатой...

Черт! Натянуть хотя бы плавки... Где же они? Где?

Но было поздно.

— Ооооу!  — взвыл прокуренный голос.  — Какая встрэча! Валэрия, ты только посмотри!..

•  •  •

Полминуты назад Виктор Палыч сидел здесь, пялился на сиськи и думал, как нелепо и обыкновенно складывается жизнь. Профессор кислых щей, доктор никому не нужных наук — ни семьи, ни детей. И секса не было хрен знает сколько... Потому-то и приперся к нудистам — хоть вспомнить, какие они бывают, сиськи-то.

Единственное утешение — Лера, которая учится у него с прошлого года. Обычно такие в его вуз не идут, а идут оболтусы, охотники за шаровыми дипломами. Но тут, видно, что-то съехало в колесах мироздания, и Лерка угодила ко нему. Умница, увлеченная такая, глазенки сверкают — вылитый Виктор Палыч в ее возрасте. И симпатичная — кругленькая, чуть пухлая, но не толстая, просто порода у нее такая — вкусная, как местечковая сдоба. С ней Виктор Палыч впервые за хрен знает сколько лет увлекся своим делом.

К умнице Лере прилагался бонус — ее бабушка. В первую же неделю она допекла весь вуз до печенок. Родителей у Леры не было, Этель Абрамовна воспитывала ее с детства и помешалась на ней, как это умеют делать еврейские бабушки. Этель Абрамовны было так много, что всегда казалось, будто она картавит со всех четырех сторон сразу. Слава Богу, Лера не выросла затюканной ботанкой. Втихаря Виктор Палыч любовался ею, хоть ни о чем эдаком не думал, конечно. Куда уж там — Лера и лысеющий очкарик с брюхом, как у Карлсона. Это даже не смешно. Но с ней он забывал о том, что жизнь перевалила на вторую половину...

И вот, когда черт дернул его впервые выбраться на нудистский пляж — здесь, за сотни километров от дома, он столкнулся со своей любимой студенткой и ее бабушкой нос к носу.

Точнее, писька к письке.

— Вы знаете, Виктор Палыч, дорогой, я нисколько не удивлена. Не сомневалась, что вы ведете правильный образ жизни, и... Валэрия, я же говорила тебе: все умные люди — натуристы! Где вы расположились, Виктор Палыч, золотой мой?

Вот они стоят перед ним, живые и голые, черт их дери, голые с ног до головы. Этель Абрамовна — морщинистая, как носорог, с сиськами до пола и неизменной трубкой в зубах. И Лера. Его Лера.

— Здрасьте,  — говорит. Точнее, хрипит. Охрипла от смущения. Совсем голая, нежная, пухлая такая, как золотистый персик,  

которые продают здесь же, у пляжа...

Каждый препод хоть раз в жизни да думал, что же там у студенток под тряпками. И вот — нате. Совсем махонькие у нее сиськи, крохотные — это и под одеждой было видно. Трогательные такие оказались, и красивые, черт их дери, правильной формы, как у мраморных гречанок, только маленькие совсем... И сосочки припухлые, вытянутые, в разные стороны выглядывают, будто любопытно им. И вся она, Лерка, такая припухлая, как детки маленькие бывают, мягонькая — под взглядом пружинит. Ну прямо атласная подушка. И пися тоже пухленькая, как складочки у всяких амурчиков-ангелочков. Нежная, безволосая... ну, ясно, что бритая, но выглядит-то совсем по-детски. И сама Лерка вся, как дите, хоть ей этой весной восемнадцать стукнуло. Виктор Палыч еще на именинах у нее был, тосты говорил, а она стеснялась, и сейчас стесняется — стоит, глаза скашивает подальше. А пися голая светит на весь пляж, и соски буравят воздух...

Он сразу понял, что так нельзя.

Ей нельзя было видеть яйца своего преподавателя. И главное — ему нельзя было видеть свою Леру голой.

По ее глазам было видно, что она тоже поняла это. Их взгляды пересеклись, в печенках кольнуло током — оба они поняли, о чем думает каждый из них.

Что теперь делать?

— Вы знаете, я за Валэрию так беспокоюсь, так беспокоюсь! Сидит за своими книжками с утра до ночи, и я ей говорю: ты хоть это самое, говорю! Юность промелькнет, и все. Вот вытащила ребенка на море... Не буду, не буду надоедать вам, Виктор Палыч, золотой мой! Давайте купаться. Вода девятнадцать градусов по Цельсию, представляете?..

•  •  •

Водичка и впрямь бодрила. Описав зигзаг, чтобы обогнуть груды тел, киснувших в воде, Виктор Палыч, Лера и ее бабушка выплыли на глубину.

— А я тут поплескаюсь. Глубина стариков не любит!  — крикнула Этель Абрамовна нам в спину.  — Валэрия, золотко мое, не плавай далеко!

— А давайте поплывем далеко?  — вдруг предложила Лера.

Виктор Палыч усмехнулся:

— Бунт?

Лера неопределенно мугукнула и поплыла наискосок от берега. Подумав, Виктор поплыл за ней.

— Хорошо плаваешь,  — сказал он, когда догнал ее.

— Вы еще лучше.

— Так ты, значит, закоренелая нудистка?

— Почему?

— У тебя ровный загар.

— Вообще-то мы в первый раз на таком пляже.

— А... а как же тогда...

— Бабушка заставляет. Говорит, иначе чакры не раскроются. Мы снимаем домик у самого моря, там никого нет, кроме нас и хозяйки... И жаримся голые прямо во дворе...

— Не ожидала меня здесь увидеть?  — вдруг спросил Виктор Палыч, сам не зная зачем.

— Нет...

— И я тебя.

Лера оглянулась на него. Даже среди волн ее взгляд, брошенный поверх голой спины, кольнул Виктора Палыча в печенки.

— Я замерзла,  — сказала она и поплыла к камню.

— На солнышко?  — спросил Виктор Палыч. Лера то ли не расслышала, то ли не ответила.

Она ловко влезла на камень, тугая, упругая, как красивый зверь. «А я смогу так? Или буду болтаться на волнах, как старпер? » — думал он и напрягал все свои силы, чтобы показать,  

что сможет. «Фффух, вроде получилось... »

После ледяной воды камень казался горячим. Лера разместилась на мягоньком, на водорослях, Виктор Палыч стал моститься туда же. Водорослей не хватало, и Лера чуть подвинулась.

Вдруг в Виктора Палыча смачно плюхнуло волной, и он непроизвольно ухватился за Леру.

Рука скользнула по груди, задев сосок. Лера ойкнула, а он все-таки повалился на нее — носом прямо в письку, которая, как на грех, выглянула между ног, растопыренных для равновесия.

— Прости... я случайно... ну честно, Лер,  — каялся Виктор Палыч, чувствуя, как горят уши.

— Ну что вы... конечно... Я знаю...

Лера согнулась в три погибели, будто прятала место, где он потрогал ее.

— Мда уж... Никогда не думал, что буду хватать свою студентку за грудь,  — попытался он пошутить.

— Было бы за что хватать,  — пробормотала Лера.

— Эээ... ну что ты! Почему ты так говоришь?

— А... это что, грудь?  — спросила она и выпрямилась, глядя на свои пухленькие рожки, умилительные, тугие, в блестящих капельках.

Виктор Палыч ощутил мурашки в животе.

— А что же это? Лер, да ты, кажется, комплексуешь? Что за глупости! У тебя замечательная грудь, очень красивая, благородной формы. Говорю тебе как знаток! А размер вообще не играет никакой роли... ведь мы же не оцениваем красоту лица по его размеру, да? Брось эти глупые комплексы!  — горячо убеждал он ее... и вдруг перехватил взгляд, направленный на его хозяйство.

Там гордо набухал, вставая во весь рост, его жезл.

На миг Виктору Палычу стало так холодно, будто его опять окунули в воду.

— Ну... что поделать. Мужская природа,  — крякнул он.  — Мы над ней не властны.

— Я возбуждаю вас?  — тихо спросила Лера.

— Ну... как тебе сказать... Вообще-то да. Но это ни о чем не говорит, Лер, ты не думай. Я сам ни о чем таком не думал, и...

— А вы меня нет,  — вдруг крикнула Лера и плюхнулась в воду.

Виктор Палыч остался сидеть на камне, как дурак.

Потом, кряхтя, сполз с камня и поплыл к берегу.

«Придурок. Долбоеб. Хуйло безмозглое» — ругал он себя, остервенело плюхая руками по волнам.  — «Не мог своим хером не размахивать? »

Потом устал и уже не плюхал руками, а просто плыл, чтобы поскорей выбраться из этого морозильника на берег.

—... иктор... алыч!

Он обернулся.

—... Виктор Палыч! Извините меня! Пожааалуйста!  — умоляла Лерина голова, догоняя его.  — Простите! Я не знаю, что на меня нашло. Я... я просто в каком-то шоке была...

— Да ладно,  — сказал Виктор Палыч, не услышав своего голоса.  — ДА ЛАДНО!  — хрипло крикнул он.  — Все в порядке. Я все понимаю.

Лера улыбнулась, и его кольнуло в печенки.

Уже был берег. Виктор Палыч встал на ноги и повернулся к Лере своим героем, который немедленно попер вверх. «Сейчас и она встанет» — ждал он, и когда Лера распрямилась перед ним во всей своей голой красоте, мокрая, в сверкающих капельках — у него заныло в яйцах.

— Тут много глины,  — сказал он, чтобы отвлечь ее и себя.  — Голубой глины. Ей все мажутся, она полезная.

Лера вышла к берегу 

и черпнула из-под воды пригоршню бурого месива.

— Фу, какая,  — сморщилась она.

Сосочки ее блестели на солнце, как маленькие маяки.

— А хочешь, тебя намажу?  — вдруг спросил Виктор Палыч. («Дурак, ну куда ты опять лезешь?... «)

— Бээээ,  — скривилась Лера и улыбнулась ему.

Это можно было трактовать и как «да», и как «нет». Виктор Палыч рискнул и плюхнул бурый ком на плечо Лере.

— Ааай!

— Эполеты,  — сказал он, плюхая такой же ком на другое плечо.  — А теперь грязелечение,  — он стал размазывать глину по гибкой Лериной спинке, задевая шевелюру.

— Ааай, волосы...

— Ну так их же специально мажут, маски делают,  — сказал он, зачерпнул большущую жменю и вывалил Лере на макушку.  — Аааа, ааа,  — рычал он, замешивая глину в ее волосах, а Лера пищала, нагнув голову.  — Щас построим на тебе башню...

Он громоздил на ее макушке новые и новые комья, пока те не стекли лавиной прямо Лере на глаза.

— Ииииы!  — визжала Лера. Виктор Палыч кинулся на помощь и стал размазывать глину по ее щекам, шее, плечам... Потом перешел на грудь, чувствуя под ладонями горошинки сосков. Глины было так много, что можно было густо обмазать всю Леру,  — и скоро она превратилась в бурую статую, пружинящую под его руками. Они уже побывали везде — на груди, на бедрах, между упругих ягодичек, и самое главное место тоже задели мимоходом...

— А теперь давайте я вас намажу,  — сказала Лера. Она была жутко забавной со своей бурой рожицей.

— Ты такая смешная грязнулька,  — улыбнулся Виктор Палыч.

— Щас вы тоже будете грязнулькой!

Лера принялась азартно пачкать его, и скоро весь ее педагог был облеплен клейкой массой, холодящей кожу.

Дойдя до лобка, она глянула ему в глаза...

Виктор Палыч не выдержал и застонал. Это было невыносимо неловкий и блаженный момент: Лерины руки держали его за яйца и окутывали их липким коконом, и с каждой секундой было все яснее, что они недаром задержались там, и что сейчас будет то, чего Виктор Палыч так хотел и так боялся...

— Ыыыыыы! Ы! Ы! Ыыыиии...

Хозяйство лопнуло горьким фонтаном, забрызгав Лерины грудки, вымазанные грязью.

— Ы... ы...  — стонал Виктор Палыч, не понимая, как ему жить дальше.

Лера застыла напротив. Потом потянулась к нему своей глиняной мордочкой, чмокнула где-то рядом с губами — и побежала в воду...

... Он догнал ее, помог вымыться, и они вдвоем выбрались на берег.

— Аааа... ааа...  — тихонько стонала Лера, лежа на гальке.

Виктор Палыч целовал ее в лоб и в закрытые глаза, гладил ее по ногам, бедрам, груди, сыпал ей гальку на животик, прикладывал большие голыши к ее соскам...

О том, что он вытворял с ней, еще каких-нибудь двадцать минут назад невозможно было и подумать, а сейчас это получалось легко и просто, и Лера стонала от его манипуляций...

— Ты девственница?

— Да.

— Парень есть?

— Нууу... наверно, нет.

— Нам нельзя было с тобой все это,  — сказал Виктор Палыч. Лера открыла глаза.  — Нельзя было видеть друг друга голыми. Мы не выдержали этого испытания. Наверно, его 

и невозможно выдержать...

Он положил ладонь Лере на сосок и беспомощно улыбнулся ей. Она в ответ расцвела такой улыбкой, что Виктор Палыч еле сдержался, чтобы не оседлать ее и не поиметь прямо здесь, на камнях.

— И что нам теперь делать?  — спросила Лера.

— Не знаю. Смертельно хочется... сама знаешь чего.

— Тут камни острые. Больно будет.

— Знаю... Можно?  — он сунул пальчик в ее раковинку.

— Угуууу...  — протянула Лера, вытягиваясь и закрывая глаза.

Ножки ее раздвинулась. Виктор Палыч осторожно щупал липкую драгоценность, покрывшись гусиной кожей, потом попробовал слегка подрочить раскрытые лепестки... Лера заскулила, и Виктор Палыч решился: лег у нее в ногах, ткнулся ртом в бутон, обжегший язык двойной дозой соли — своей и морской; руки вытянул к отвердевшим, как голыши, соскам, смял их, скрутил в комочки и всосался в горько-соленую впадинку...

Лера гребла пятками гальку. Виктор Палыч лизал ее жестоко, с подсосом, обволакивая клитор языком, чтобы Леру продрало до печенок,  — и она обкончалась бурно и благодарно, и бедра Виктора Палыча плясали вместе с ней на гальке, пока фонтан наслаждения не прожег мокрые камни...

— Как нам теперь быть?  — спрашивал он, поглаживая Леру по расслабленному телу.  — Как встречаться, учиться? А?

— Не знаааю,  — блаженно мычала Лера.

— Я же твой педагог. Ну что мы натворили, Лер?  — вопрошал Виктор Палыч, целуя ее в соски. Лера вздыхала и мычала в ответ. Ее волосы растеклись по берегу мокрыми черными змейками.

Вокруг не было никого — только берег, ослепительное солнце и море, холодное, как мурашки в животе.

•  •  •

Поздно вечером, когда он лежал в кровати и мастурбировал, загудел телефон.

— Виктор Палыч?..

— Да, Лера?

— Добрый вечер!

— Добрый!

— А... вы не спите? Извините, что так поздно...

— Ничего, Лер. Я не сплю.

— А... что вы сейчас делаете?

— Ээээ... отдыхаю,  — сказал он, чувствуя, как краснеет с головы до пят.  — А ты?

— Нууу... и я тоже,  — сказала Лера особым, матовым голосом. («Ясно. И ты тоже мастурбируешь» — подумал Виктор Палыч.) — Не хотите выйти прогуляться?

— А тебя бабушка выпустит?

— Она спит и не слышит.

— Ладно, иду,  — сказал Виктор Палыч, подскочил и стал одеваться, как в армии — только тряпки замелькали.

Через пару минут он уже шел навстречу гибкой фигуре, ждавшей его у фонаря.

— Добрый вечер,  — снова сказала Лера.

— Привет,  — ответил он и, подумав, чмокнул Леру в губки. Она немножко дернулась.  — Ого! Какая ты!..

Лера была в коротком платье, простом, но так вкусно облегавшем фигуру, что сразу бешено захотелось обнять ее и затискать до обморока. Она была густо накрашена, отчего казалась лет на десять старше — это было и возбуждающе, и немножко смешно. Вишневое платье и помада (ее приторный вкус остался на губах Виктора Палыча) очень шли к Лериной чернявой масти.

— Какая?

— Ну... тебе очень идет все. И платье, и... вообще все,  — сказал Виктор Палыч октавой ниже: он вдруг понял, что на Лере нет никакого белья. Вообще.

— Спасибо.

— Куда мы пойдем?

— Ну... куда-нибудь,  — Лера стесненно засмеялась. Виктор Палыч засмеялся точно так 

же и обнял ее за голые плечи.

— Пойдем ко мне?  — спросил он.

Лера не отвечала.

— Ну? Так как?

— Пойдем...  — пробормотала она.

Две минуты дороги показались им двумя часами: они жались от неловкости и не знали, о чем говорить. Виктор Палыч пытался развязно шутить, но получалось только хуже.

Наконец они были в его комнате. Лера бычилась, стреляя своими глазами-угольками в Виктора Палыча. Неловкость стала невыносимой, и играть в игры больше не было сил.

Поэтому Виктор Палыч просто вздохнул и снял футболку.

— Ну что, с Богом?  — сказал он.

— Или с чертом,  — обреченно отозвалась Лера, стягивая свое платье.

Под ним ничего не было, как он и думал — только тело, голое, матовое, пахнущее сладкими духами. На берегу оно было естественным, как море и скалы, а здесь, в вечернем свете стало стыдным и запретным. Виктора Палыча сдавил томный спазм.

Холодея, он снял шорты с трусами и подошел, голый, к Лере.

Та стояла, не дыша, и жгла его глазами-угольками.

— Ну... с Богом,  — снова сказал он, обнял ее непослушными руками, прижал к себе и впился в вишневый рот.

Мягкое молодое тело облепило его молочным теплом, язык слепился с ее языком, робким, кисло-сладким, как яблочный соус в шарлотке... За считанные секунды Виктор Палыч, профессор и доктор наук, провалился в свою ученицу, ухнул в нее с потрохами и утонул в ней, в ее нежном теплом теле и в языке, в тугих грудках, пружинящих на его груди, в животике, куда воткнулся его член...

Лера подвывала от впечатлений и пыталась гладить его по спине.

— В первый раз?  — спросил Виктор Палыч, когда оторвался от нее — глотнуть воздуха.

Она покаянно кивнула, встала на цыпочки и сама влепилась губами в его губы.

— Эээ... да не кусайся же ты!  — смеялся Виктор Палыч и дергал за соски Леру, обезумевшую от гормонов, потом влез ей между ног, надел ее всей промежностью себе на руку — от лобка до кобчика — и стал медленно скользить там. Лера охнула.

— Нравится?

— Я... ааа... я сейчас... конч... ааа!  — вдруг заголосила она, скользя по его руке.  — Аааа... ой!

Она чуть не упала. Быстро, пока оргазм не вышел из нее, Валерий Петрович подтолкнул ее к кровати, завалил на спину, раздвинул ноги — и вдавился до упора в тугую горячую плоть.

Лера замычала, закатив глаза. Виктор Палыч хотел выйти, чтобы не делать ей больно и не оскандалиться, но почувствовал, что она подмахивает ему — и плюнул на все.

— Хыр! Хыр! Хыррр...  — рычал он, загоняя кол глубоко в мычащую, горячую, малиновую от секса Леру. «Я ебу, остервенело ебу ее, и она кончает подо мной» — терзал он себя, чувствуя, как набухает в ней тугим комом блаженства — и...

—... Вот,  — выдохнул он, когда последний отголосок последней сладкой судороги растворился в Лерином теле.

Она смотрела на него и улыбалась. Их гениталии все еще были слеплены — Виктору Палычу не хотелось выходить из нее.

— Мы сделали это,  — сказал он и кивнул головой, будто Лера не верила ему.

— Да...

— 

Развратный педагог соблазнил и выебал свою ученицу...

Лера была такой малиновой, что дальше уже некуда было краснеть.

— Нет,  — сказала она.  — Ученица соблазнила своего педагога. И дала себя... выебать.

— Ахаха!  — засмеялись они вместе, чтобы скрыть неловкость.

— Тебе было больно?

— Не знаю... не помню. Было хорошо,  — она улыбнулась ему.  — Намного лучше, чем я думала.

Они лизались и болтали до глубокой ночи. Никакой неловкости больше не было, будто они всю жизнь провели в одной постели.

Потом Виктор Палыч снова выебал свою Лерочку, вылизал ее до нового оргазма, наелся досыта ее соками, облизал ей соски, ушки, лицо и каждый пальчик на ногах — и провел к ее домику, трогая по дороге за срамоту.

Удивительно, но Этель Абрамовна так и спала сном праведницы.

•  •  •

Через пару месяцев на их свадьбе Виктор Палыч, зайдя в туалет, услышал из соседней кабинки знакомый картавый голос:

—... Да, Софочка! Ну конечно! Я сразу облюбовала его: холостяк, совсем еще не старый, на ногах прочно стоит, и наших кровей — по носу видно. И порядочный, не то что молодежь. Видно, что и заботится о Лерочке, и научит ее, и карьеру ей сделает... Как получилось? Очень просто получилось. Я выпытала, куда он едет отдыхать. А кто туда едет — тот обязательно на нудистский пляж пойдет. Там-то я его и подкараулила, и сразу показала ему, так сказать, товар лицом. Точнее, не только лицом... Моя Лерочка знаешь какая? Мммм! Невозможно выдержать! Вот они и не выдержали. Каждую ночь он уводил ее к себе, и они резвились там у него, как кролики, а я делала вид, что сплю. Я и не думала, что он такой прыткий. Сразу обрюхатил ее, в первые же дни, представляешь? Рановато, конечно... но, с другой стороны, деточки — это всегда прекрасно...

— Лер,  — сказал Виктор Палыч, когда вернулся в зал.  — Лер! Твоя бабушка...

— Я знаю — вы не любите ее,  — капризно скривила губки его невеста.

— Теперь уже люблю. Твоя бабушка — самая потрясающая в мире!

Лера удивленно смотрела на него. А он обнял ее и долго, долго прижимал к себе, пока на них не стали коситься все гости.