Ленивое лимонное солнце. Часть 6

Раздобыть номер папиного телефона оказалось достаточно легко. Просто позвонил в его офис в Сенате и узнал, где он остановился. Самым трудным было поговорить с ним, потому что ответила мама.

— Да,  — огрызнулась она.

— Я бы хотел поговорить с папой.

— После того как вчера обошелся с нами обоими? После того как позволил этому... этому... этому мужчине так обращаться с нами на публике? Ты думаешь...

— Передай трубку ему, или я отключаюсь.

— Ты не смеешь выдвигать требований или угрожать. Я — твоя мать, Марк Робертс, а не какая-то маленькая отстойная подхалимка.

Я слышал, как на заднем плане что-то говорит папа, и слышал, как она что-то прошипела в ответ, но все было приглушенно.

— Марк?  — сказал папа в трубку, в то время как мама все ещё кричала на него на заднем плане.  — Марк, ты здесь?

— За завтраком через час,  — сказал я.  — Только ты. Не... я повторяю, не... приводи её, понял?

— Где?  — спросил он.

Я дал ему название и общее местоположение маленькой кафешки на шоссе, ведущем в город с юга.

Когда мы разъединились, мама на заднем плане все ещё на него кричала.

•  •  •

Я опоздал на десять минут, и папа уже наливал себе кофе, когда я заметил его в угловой кабинке и направился туда. Он выглядел сильно уставшим и на каждый день из своих пятидесяти девяти лет, к тому же, некоторые морщины на его лице углубились и стянули кожу вниз. Мешки под глазами, остекленевший взгляд и общая осанка довершали картину.

— Спасибо,  — сказал он, когда я скользнул в кабинку напротив него.  — За то, что позвонил мне и захотел со мной встретиться.

— Я не хотел,  — сказал я как ни в чем не бывало.  — Если бы смог придумать другой способ узнать правду о Кларисе Тэлботт, то сделал бы это, но не смог. Так что, давай послушаем что скажешь.

Он вздрогнул при упоминании её имени, затем обреченно ссутулился, когда я жестом попросил и получил чашку кофе у морщинистой старой официантки с голубыми волосами, собранными в пучок.

— Этот маленький мальчик тебе не брат,  — сказал папа.  — Он — твой племянник. Он — сын Стиви.

— Да, верно. Потому что она ведь была секретаршей Стиви, верно?

Настала очередь папы погрузиться в свои мысли, и морщины, обозначившиеся на его лице и вокруг глаз, сказали мне, что мысли были болезненными.

— Мы были на парламентских каникулах, и Стиви только что вернулся из колледжа. Клариса Тэлботт была моим личным секретарем. Отличный работник. Яркая, живая, работала от заката до рассвета, а потом ещё немного. У меня была целая куча предвыборных поездок. Помнишь? Я был готов к переизбранию, и было чертовски много работы.

Я кивнул. Когда он заколебался, я сказал:

— Я помню. Продолжай.

Он отвернулся, прежде чем продолжить.

— Ты все ещё заканчивал выпускные экзамены, так что, я не думаю, что ты действительно много помнишь. Но ты же знаешь, на что это похоже.

— Да,  — огрызнулся я, теряя терпение.

— Прости,  — пробормотал он, затем сделал глоток 

воды, прежде чем продолжить.  — В общем, мы были в Чаттануге, целый раунд митингов выходного дня и все такое. В отель вернулся поздно, общался с местными шишками, пожимал руки. Было уже далеко за полночь, когда я вернулся, и я особо не думал об этом. Стиви не было и все такое. Мы жили с ним в одном номере, а Клариса жила в номере с одной из пиарщиц. Другой женщиной, не могу вспомнить её имя.

— И почему все это имеет значение? Может, просто перейдешь к делу?

Но я не мог его остановить. В его глазах появилось отсутствующее выражение, которое подсказало, что это как-то связано со смертью Стиви, и у меня по спине пробежал холодок.

— Сначала я её даже не заметил. Я видел лишь кровати, и обе были пусты. Я подумал, что он, наверное, где-то в клубе, подгоняет кого-то или что-то в этом роде. Но потом услышал в углу скуление и что-то вроде суетливых движений. И включил свет, а она была там, съежившись и пытаясь спрятаться в углу с другой стороны кровати. Её одежда была разорвана в клочья, и она была обнажена. Все, кроме её лифчика, который просто висел на ней. Она была в истерике и вся перепугана. Я понял это в одно мгновение. Не знаю, как. Ну, то есть, как вообще можно так подумать о собственном сыне? Но я просто сразу все понял.

— Стиви её изнасиловал,  — сказал я, выразив словами то, что не смог отец.

Его глаза нашли меня, и после короткого колебания он сказал:

— Да. Не знаю, о чем он думал. Все ещё не понимаю. Думаю, никто из нас никогда не поймет. Но он её изнасиловал. И клянусь Богом, если бы он был в номере, когда я появился... если бы он был там, я бы убил его собственными руками.

— Что было дальше?

Его губы дрожали, когда он пытался взять себя в руки.

— Я позвонил пиарщице в комнату дальше по коридору и немедленно отвел её туда. Ради Кларисы, понимаешь? Я имею в виду, что ещё мне оставалось делать?

— Как насчет того, чтобы позвонить в полицию?  — спросил я.

Он улыбнулся, улыбкой сначала горькой, но потом нежной.

— Конечно, Марк. Это то, что бы сделал ты. Я знаю. И это то, что также должен был сделать я, но я этого не сделал. Я слушал ту, другую женщину, а её разум просто начал выплескивать идеи, инструкции и сценарии. Я видел последствия. Мою карьеру в Сенате, погрязшую в скандале. Моего сына в тюрьме. Все это.

— Ты позаботился о Кларисе Тэлботт?

— Конечно, позаботился,  — прошипел он, стараясь говорить тише.  — Думаешь, я такой уж монстр?

— Без присяжных,  — выпалил я в ответ, затем сделал глоток кофе.  — Что было дальше.

— Она одевала Кларису, пока я пытался позвонить кому-нибудь, кто мог бы позаботиться о бедной девочке. Как раз в тот момент, когда я уже терял надежду, раздался стук 

в дверь. Это была полиция, и они пришли, чтобы сказать, что Стиви врезался на своей машине в старый дуб на холмах вокруг Лукаут-Маунтин.

— Значит, ты все похоронил,  — сказал я.  — Её подкупил, и дело замял.

Он дернул головой вверх и вниз.

— А что было бы хорошего в противном случае?

— Как насчет справедливости для Кларисы Тэлботт?

— Все это стало бы достоянием гласности — а ты прекрасно знаешь, что её имя была бы названо публично и стало предметом всевозможных грязных сплетен — пошло бы это ей на пользу? Ты имеешь в виду такое правосудие? Твоя мать права, Марк. Иногда ты действительно можешь быть таким чертовым бойскаутом.

— Ты так говоришь, будто этого нужно стыдиться. Как будто я — неудачник, потому что хочу поступать правильно, папа. Неужели это действительно так уж плохо?

Он опустил голову и пробормотал:

— Нет.

— Итак, когда вы все узнали о беременности? И почему она не сделала аборт?

— Три месяца спустя. Сначала она просто думала, что это нервы из-за... того вечера. Однако позже, когда у нее вырос живот, она... ну, месяца через три или около того.

— А как узнал ты? Она тебе позвонила?

— Я заходил к ней пару раз в неделю. Посмотреть, как у нее дела, узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Я держал её у себя на зарплате, но беспокоился о ней.

Он жестом попросил ещё одну чашку кофе и, как только она была снова наполнена, продолжил:

— В общем, однажды я пришел, и она сказала, что беременна. Я не мог в это поверить. Не хотел в это верить. В любом случае, она сказала, что ребенка не отдаст. Думаю, что она довольно строгая католичка, отец в этом «Опус Деи» и все такое. В любом случае, это лишь усугубило её плохую ситуацию, потому что я почти уверен, что из-за этого её родители практически отреклись от нее.

— Итак, ты решил вмешаться и помочь, верно?

— Я сказал, что она останется на зарплате до тех пор, пока не родится ребенок. После этого мы придумаем, как раздобыть немного денег ей на поддержку и устроить на работу.

— И что она сказала?

— Не так уж много, на самом деле. Думаю, просто хотела от нас скрыться. От всех нас, но особенно от меня.

— А мальчик?

— Я даже не знаю его имени,  — признался папа.  — Её единственный способ связи — это почтовая открытка, всякий раз, когда она меняет свой адрес, и ещё мы посылаем ей чек раз в месяц, регулярно как часы.

— Его зовут Шайлер,  — сказал я, свирепо глядя на своего отца.  — Твоего внука зовут Шайлер, он играет в футбол, и он здоров, и выглядит точно так же как я в этом возрасте. Думаю, он пошел в тебя. Стиви пошел по маминой линии, но в Шайлере, должно быть, сказались твои гены.

Папа странно посмотрел на меня, будто пытаясь представить маленького мальчика.

— Шайлер?  — спросил он.

— Шайлер. И он живет примерно в 

миле отсюда в маленьком дерьмовом домике с матерью, которая, насколько я мог видеть, все ещё плохо справляется с ситуацией. И теперь она до смерти напугана, потому что у её двери кто-то появился, что-то сказал ей и показал мою фотографию. Так что, теперь я даже не могу встретиться с ней и познакомиться со своим племянником. Чтобы она мне позволила, то есть. И я даже могу её винить, если она не позволит, потому что её более чем оправдывает сравнение меня с двумя другими мужчинами Робертсов, которые проделали долгий путь к тому, чтобы испортить всю её жизнь, ты так не думаешь?

— Но это были люди Пэта,  — сказал папа,  — не я...

— Не хочу слышать твои гребаные оправдания, папа,  — сказал я.  — Я хочу услышать, что ты собираешься с этим делать. И хочу услышать это прямо сейчас.

Он посмотрел на меня, и на его лице появилось выражение решимости. Он встал, допил остатки кофе и сказал:

— Я пойду отолью, а потом ты отведешь меня к ней, хорошо?

•  •  •

Когда мы туда приехали, Кларисы Тэлботт дома не было. По настоянию папы мы подождали в машине, пока она вернется. Через два часа я предложил пообедать, но он этого не услышал. К половине второго мне захотелось отлить. Он предложил мне выйти и пойти поссать за деревом, лично он никуда идти не собирался.

Без десяти два она въехала на подъездную дорожку и вышла из машины.

Прежде чем она успела добраться до входной двери, из машины вышел папа и крикнул:

— Клариса, подожди минутку.

Она замерла, затем медленно повернулась к нему лицом. Я подбежал к отцу сзади, когда он перешел улицу, пересек её лужайку и подошел к основанию крыльца, глядя на нее снизу-вверх.

— Сенатор,  — сказала она, явно потрясенная.

— Клариса, успокойся. Я не знаю, что тебе сказали, но у тебя нет никаких проблем, поняла?

Ее кивок говорил о том, что она ему не поверила.

Папа оглядел дом, затем опять посмотрел на Кларису и сказал:

— Не возражаешь, если мы зайдем на минутку? Я думаю, Марку нужно в туалет.

Она посмотрела на меня, потом снова на папу и, заикаясь, сказала:

— К-к-конечно. Э-э, заходите.

Мы последовали за ней в аккуратную, уютную маленькую гостиную с маленьким, устаревшим на десять лет телевизором, стоящим на подставке напротив потертого дивана и подержанного кресла-качалки.

— Ванная дальше по коридору,  — пробормотала она, избегая наших глаз.  — Первая дверь налево.

Я пошел, отлил, вымыл руки и вернулся так быстро, как только позволил зов природы. Клариса сидела на диванчике, сложив руки на коленях и опустив голову. Папа сидел в кресле-качалке, придвинутом к ней, и говорил тихим голосом:

— Не могу выразить, как мне жаль. Почему ты мне не сказала?

— У нас все хорошо.

— У тебя не все хорошо, Клариса. Я говорил тебе, что сделаю для тебя все что нужно, но ты должна мне это позволить.

— Я все же вам говорила,  — сказала она, глядя на него с небольшим блеском в 

глазах.  — В прошлом году я отправила вам письмо. К вам домой, чтобы никто в офисе не получил его и не узнал. Я же говорила вам в нем, что у меня проблемы.

— Я так и не получил его, Клариса. Клянусь.

Однако я знал, куда это ведет. К маме, чертовски уверен.

— Ну, я это сделала,  — настаивала она.  — Я пыталась, сенатор. Но вы понятия не имеете, на что это похоже. Как это тяжело.

— Сколько ты ей платишь?  — прервал его я.  — Сколько ты получаешь на содержание Шайлера и все остальное?

— Полторы тысячи в месяц,  — сказал папа.

— Четыре сотни в месяц,  — в то же время сказала Клариса.

Папа уставился на нее.

— Полторы тысячи.

— Нет, папа,  — сказал я.  — Четыреста. Именно так я о ней узнал. Я увидел финансовые отчеты, показывающие все платежи. Там всегда было четыреста.

Я думал, у него будет сердечный приступ.

— Но... как... должно же было...

— Кто отвечал за все это?  — спросил я.

— Не знаю,  — сказал он.  — То есть, Джим Паркер, полагаю. Но на самом деле я ему ничего не говорил. Это должно было... Я просто подумал...

— Ты оставил все на маму, не так ли?

Он кивнул, его лицо ничего не выражало кроме шока.

— А ты,  — сказал я, поворачиваясь к Кларисе.  — Ты, наверное, отправляла и другие письма на домашний адрес, верно?

Она посмотрела на папу и сказала:

— Да. В течение пяти лет. Пятнадцать, двадцать писем.

— И когда в дверях появился мужчина, он захотел знать, что узнал я, верно?

— Да,  — прошептала она, напрягшись от воспоминаний.

— И сказал, что если скажешь ему неправду, тебя полностью отключат, верно?

— Верно.

Я перевел взгляд с нее на папу.

— Думаю, что вчера я попал в самую точку, папа. Она — чудовище. Мама — чудовище, и Стиви унаследовала её гены более чем одним способом.

Он мог лишь смотреть на меня, все, что в нем ещё оставалось хорошего, было настолько потрясено и испытывало отвращение к действиям мамы и продолжающемуся грабежу Кларисы Тэлботт.

— Но ты ведь все исправишь, не так ли, папа?

Он кивнул.

— Ты исправишь это прямо сейчас, верно?

Он снова кивнул, немного быстрее.

— Тогда доставай чековую книжку. Прямо сейчас.

Он сунул руку в карман куртки и вытащил её.

— Ну?  — сказал я.  — Чего ждешь? Начинай заполнять.

Он потянулся за ручкой, а я повернулся уходить.

•  •  •

Я был уже в четырех кварталах, когда услышал, как она зовет меня сзади.

Я обернулся и увидел Кларису Тэлботт, бегущую за мной и машущую, чтобы я остановился. Я это сделал, а затем пошел к ней назад, прежде чем она упадет в обморок. Увидев, что я возвращаюсь, она ждала, уперев руки в колени и хватая ртом воздух.

— Прости,  — сказал я.  — Я не знал.

— Ты поэтому появился?

— Да.

— Поэтому же ты также ходил на его игры и болел за него.

— Опять все верно,  — сказал я.  — Сначала я подумал, что он — мой брат. Я думал, ты с папой... ну, ты понимаешь.

— Насколько много ты знаешь?

— Практически 

все. Папа рассказал мне сегодня утром. Он сказал, что Шайлер — мой племянник, и сказал...

Она выпрямилась, все ещё пытаясь отдышаться.

— ... сказал тебе, что Стивен меня изнасиловал. Что произошло именно это.

Я кивнул, затем добавил:

— И сказал, что они также поддерживают тебя и Шайлера. Но я видел ваш дом и почти уверен, что они могли бы сделать это лучше. Кроме того, я помню выражение твоего лица, когда ты захлопнула передо мной дверь. Я слышал, как ты с кем-то разговаривала по телефону.

— Итак, ты заставил его прийти сюда и сказать, чтобы... ну, все исправить, не так ли?

— Не думаю, что ты должна жить в страхе или оглядываться через плечо на то, что вызвал я.

— А что ты вызвал?

— Я сбежал. Приехал сюда, чтобы найти тебя и своего младшего брата. Вот что я придумал, и вот почему приехал сюда.

— И никому не сказал?

— Долгая история.

— Я бы хотела как-нибудь её услышать,  — сказала она, её глаза пронзили меня пристальным взглядом.  — Потому что, что бы они ни сделали, тут должно быть нечто большее. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь — и я имею в виду кого угодно — так разговаривал с твоим отцом. Никогда.

— Ты просто не поверишь.

— Боюсь, поверю. Если это касается твоей матери, то сейчас я думаю, что определенно поверила бы в это.

— Да, хорошо, может быть, когда-нибудь я все расскажу тебе.

Я молча смотрел на нее с минуту, затем повернулся, чтобы продолжить идти.

— Эй, Марк?  — сказала она.

Я остановился и обернулся.

— Да?

— Я знаю, что он не твой брат и все такое, но все же он — твой племянник, понимаешь?

— Понимаю.

— Ну, я просто подумала, может быть, ты захочешь как-нибудь с ним встретиться.

Я улыбнулся.

— Я бы очень этого хотел. Сильнее, чем ты можешь себе представить.

Я поколебался, но все же добавил:

— Но не будет ли для тебя это слишком тяжело? Зная, что я — брат парня, который... ну, ты понимаешь.

Она покачала головой.

— Ты совсем не похож на него. Ничем. И Шайлеру в его жизни нужен кто-то ещё. Так что, в любое время, когда сможешь дать... ну, я думаю, это бы помогло. Что угодно.

Я кивнул.

— Остерегайся своих желаний. Если я добьюсь своего, он будет играть на барабанах в небольшой группе, которую я подумываю собрать.

Она рассмеялась.

— Спасибо. Это как раз то, что мне нужно. Мини-Дейв Грол, работающий день и ночь напролет.

— Мы что-нибудь придумаем на его игре в воскресенье, если ты не против.

— Это прекрасно,  — сказала она.  — И, Марк. Спасибо. На самом деле.

Я отмахнулся от нее, затем повернулся и пошел навстречу резкому ветру, дующему в лицо.

Сэнди была права. Здесь, на севере, холодно.

Я решил надеть что-нибудь потеплее, потому что сейчас ни за что не собирался болеть.

•  •  •

Это был долгий день, потраченный на то, чтобы дойти от дома Кларисы до закусочной, забрать свою машину. Затем я позвонил Уитни и договорился о встрече с ней и Ребеккой.  

Проехав по городу и обдумав все в течение почти двух часов, я записался на прием и все им рассказал. О появлении моих родителей, о Сэнди накануне вечером, о моем брате-подонке, племяннике и Кларисе. Обо всем этом беспорядке.

Когда это было сделано, они обе выглядели такими же усталыми и измученными, как и я. Они отказались от еды, и я побрел обратно в свою маленькую убогую квартирку.

Было темно, и я щелкнул выключателем на кухне. Я не ел весь день, и в животе у меня урчало. А также я, к тому же, продрог до костей, но решил отказаться от супа на гарнир. Таким образом, в половине восьмого я сидел один за своим столом с итальянской говядиной со сладким перцем и салатом на гарнир. Я не попробовал еду, хотя пиво и последующий крепкий напиток успокоили мои нервы.

Последний взгляд на часы,  — без десяти восемь — и я выбросил недоеденное в мусорное ведро и направилась в спальню.

Открыв дверь, я услышал движение на кровати и включил свет.

Поверх одеяла на боку лежала Сэнди, свернувшись калачиком, и крепко спала. Я улыбнулся, не заботясь о том, как она сюда попала.

Я разделся, натянул пижамные штаны и футболку и лег на кровать рядом с ней. Она что-то бормотала и ерзала, затем снова уснула и начала равномерно похрапывать.

Я лежал, довольный тем, что впервые за несколько месяцев просто наблюдаю, как она спит. Затем меня осенила мысль: у меня есть ответ, если у нее есть свой.

•  •  •

— Я думала, это сон,  — прошептала она, когда солнечный свет разбудил меня.

Я с улыбкой повернулся к ней.

— Как ты сюда попала?

— Дверь во внутренний дворик была не заперта. Ты, должно быть, забыл запереть её прошлым вечером, когда вошел.

— Когда ты сюда добралась?

— Ближе к вечеру. Я звонила к тебе на работу, но там сказали, что ты взял отгул. Я решила подождать, но, должно быть, заснула.

— У тому же, довольно рано. Я лег спать незадолго до восьми, а ты уже храпела вовсю.

— Я не храплю.

— В следующий раз тебя запишу.

— Ты серьезно?  — спросила она, мгновение обдумывая это.  — Я храплю?

— Ага.

— И какого рода храп?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь. Этакий большой грохочущий храп или изящное легкое похрапывание? Типа милый храп, которого едва слышно.

— Тот, что большой и грохочущий.

— Неправда,  — запротестовала она, затем хихикнула и толкнула меня.

Я улыбнулся, вспомнив о старой Сэнди, которая всегда была подобна сильному порыву постоянного ветра.

— Я пришла сюда, чтобы кое-что тебе сказать,  — сказала она через мгновение.

— Что именно?

— Что я поеду туда, куда ты захочешь, и сделаю все, что ты захочешь, на любых условиях, которые ты захочешь,  — твердо и убедительно сказала она. Затем её голос понизился, и она сказала:  — Предполагая, что ты решишь дать нам второй шанс, то есть. Дай мне второй шанс.

— Даже если это означает остаться здесь?

— Здесь, в смысле в этом городе, или здесь,  

в этой маленькой убогой квартирке?

— Разве это имеет значение?

Она пожала плечами.

— Знаешь, мы можем позволить себе место и получше. Но если захочешь остаться именно здесь, тогда ладно. Я останусь здесь, с тобой.

Я улыбнулся.

— Уверена?

— Но есть только одно условие.

— Какое?  — спросил я, прищурившись.

— Этот новый ты? Тот, что начинает делать то, что хочет, и все такое? Он тоже все равно должен оставаться прежним тобой.

— В смысле?

— Я влюбилась в Марка Робертса, который любил меня в ответ и хотел проводить со мной время. Ты же хочешь играть в группе и зарабатывать на жизнь чем-то другим — даже работать в баре, если уж на то пошло,  — это прекрасно. Но я все ещё хочу Марка, который будет петь мне во внутреннем дворике, держать меня за руку и обычно также позволять мне выбирать фильмы. Или этого Марка больше нет?

— Значит, я должен продолжать смотреть это сентиментальное дерьмо, на которое ты всегда меня тащишь?

Она кивнула, но не улыбнулась. Она прикусила губу и сказала:

— Прости. Мы сможем смотреть больше твоих, но я все равно хочу видеть и кое-что из своих тоже.

— Итак, ты хочешь сказать, что — при условии, конечно, что мы решим сделать это ещё раз,  — ты хочешь сказать, что это все равно должно быть партнерство. Я не могу превратиться в какого-то мелкого тирана, так?

— Что-то в этом роде.

— Даже если это станет извращением и будет включать легкие шлепки и откровенный эксгибиционизм.

— Убирайся,  — сказала она, снова толкая меня с этим игривым хихиканьем.  — Эксгибиционизм в этой чертовой тундре? Ты издеваешься надо мной или что?

— Значит, легкие шлепки в деле?

Она игриво пожала плечами.

— Конечно, почему нет? Твоя задница как сталь. Я не должна причинять тебе слишком сильную боль.

Я рассмеялся, затем повторил про себя то, что она только что сказала, и замолчал. Ребекка говорила это о том, что я считал своим несколько средним задом.

— Что?

— Возможно, у меня здесь была девушка.

— Возможно?

— Была.

На её лице медленно появилось испуганное выражение.

— Ты её любишь?

— Настолько далеко не зашел.

— Но все ещё с ней встречаешься?

— Видел её всего несколько раз, Сэнди. А потом мы вроде как просто подружились.

— Но ты...

— Да.

Она закрыла глаза и откинулась на кровать.

— Я правда думал, что между нами все кончено,  — объяснил я.  — Что все это было шуткой с самого начала.

Она открыла глаза, все ещё глядя в потолок, и сказала:

— Можем мы поговорить об этом в другой раз?

— Ты уверена, что это хорошая идея?

— Уверена. Мне просто нужно собраться с мыслями.

— Как так?

Она повернулась на бок и посмотрела на меня.

— Ты спал с ней, такой была я три года назад. Ты чувствовал то же, что и я тогда, как будто это был не настоящий брак, так, что в этом такого, верно?

— В значительной степени.

— Так, как же я могу ненавидеть тебя, или кричать на тебя, или обвинять тебя, или 

что-то еще? Особенно, если я в то время делала то же самое.

— Думаю, что да, но все же.

Она покачала головой.

— И ты сделал это после того, как сбежал, после того как я потратила три года, пытаясь доказать, что люблю тебя так же сильно, как ты любил меня, так что, это довольно... ну, больно. Но опять же, в значительной степени именно тогда я и поступила так с тобой. После того как ты провел первые годы, показывая мне, как сильно на самом деле любишь меня.

— Я сделал это не ради того, чтобы поквитаться,  — сказал я.  — Мы просто сделали это...

— Не имеет значения, если ты сделал это только один раз,  — сказала она, протягивая руку, чтобы погладить меня по щеке.  — Важно то, что я просто должна с этим смириться, хорошо? И я это сделаю. Обещаю.

— Если тебе нужно ещё немного времени, чтобы подумать об этом...  — начал я, но был остановлен, когда она наклонилась и поцеловала меня.

— Мне не нужно больше времени, Марк. Я знаю, чего хочу, и знаю, что нам обоим нужно кое-что пережить, хорошо? Просто не ожидала, что мне придется это пережить. Застало меня немного врасплох, хотя и не знаю почему.

— О чем ты говоришь? Что я — охотник за юбками?

— Нет,  — сказала она, протягивая руку под мою рубашку, чтобы погладить мою грудь.  — Что ты — горячая штучка, и я удивлена, что придя сюда, не нашла тебя с целой стаей цыпочек вокруг.

— Разве я забыл о них упомянуть?

Она засмеялась, затем оттолкнула меня.

— Иди, почисти зубы.

•  •  •

— Сегодня ты просто летаешь,  — заметил Ферлин, когда я убирался после толпы во время обеда.

— Дела идут на лад, мой дородный приятель.

— Дородный приятель?

Я улыбнулся.

— Дела определенно идут в гору.

Он посмотрел на меня на мгновение, затем улыбнулся и сказал:

— Молодец.

— Спасибо.

— Не за что.

— Нет, я имею в виду за все. Спасибо.

— Я знаю, что ты имел в виду,  — проворчал он.  — И ты все ещё желанный гость. Это значит, что ты увольняешься?

— Не сейчас, но скоро.

— Попробуй предупредить меня за неделю, а?

— Я дам тебе три.

— Справедливо.

•  •  •

После работы зашли выпить Ребекка и Уитни.

— Вы снова вместе, не так ли?  — сказала Уитни, и её лицо было таким счастливым, каким я его никогда не видел.

— Похоже на то.

Ребекка сначала казалась сбитой с толку, потом просто улыбнулась и пожала плечами.

— Ну ладно, может быть, в следующий раз.

Я наклонился и сказал им обеим:

— Насколько я понимаю, это ничего не меняет. Кроме Ферлина, Тедди Купера, Ника Харлана и здешних девчонок, вы — единственные, кого я здесь знаю.

— Так ты остаешься здесь?  — сказала Ребекка.  — Не собираешься возвращаться на ту высокооплачиваемую работу в Мемфисе?

— Остаюсь здесь.

— С ней?

— С Сэнди. Да.

На это она по-настоящему улыбнулась.

— Круто.

— Привет, детка,  — сказал, подходя, парень.

Лицо Уитни озарилось, и она сказала:

— И тебе привет, детка.

Он наклонился и поцеловал её, затем посмотрел на меня и 

сказал:

— Бутылку Будвайзера?

— Аарон,  — сказала ему Уитни,  — это — Марк Робертс, тот, о ком я тебе рассказывала.

Он лениво улыбнулся мне, но его глаза сузились, когда он на меня посмотрел.

— Привет, Марк,  — сказал он, протягивая руку.

— Ты ведь полицейский, верно?  — спросил я, когда мы пожали друг другу руки.

— Это она тебе сказала?

— Нет. Просто удачная догадка.

Когда полчаса спустя все они ушли, Ребекка посмотрела мне в глаза, затем опустила взгляд на свою руку, лежащую на стойке бара. Я тоже посмотрел вниз и увидел, как она пододвинула маленький листок сложенной бумаги по стойке бара. Когда она подняла руку, я опять посмотрел ей в лицо. Широко улыбнувшись и кокетливо приподняв брови, она ушла.

Я проследил за этой великолепной задницей до самой двери, прежде чем взять записку и прочитать. там говорилось:

«Юридическая школа Лойолы открывает три вакансии доцента, начиная с осени следующего года. Просто подумала, что тебе это может быть интересно».

Я подумал об этом, затем сунул записку в карман.

Черт возьми, да, мне было интересно.

•  •  •

Сэнди встретила меня, чтобы выпить после работы, и мы сидели в углу, когда вошел её папа с моим папой.

— Марк,  — позвал он, фальшиво улыбаясь от уха до уха.

— Пэт,  — ответил я, не потрудившись встать или протянуть руку.

Он заколебался, улыбка дрогнула, затем собрал все сила и продолжил:

— Итак, мы нашли тебя, мальчик. Не возражаешь, если я присяду?

— Да, папочка, мы не возражаем,  — сказала Сэнди с болезненно-сладкой улыбкой на лице.

Черты его лица омрачились, и на этот раз улыбка исчезла совсем. И тут он стал выше ростом, пытаясь в полной мере использовать свои природные преимущества.

— Я просто хочу знать, что с тобой все в порядке,  — сказал он.

— Мы выходим, папочка,  — сказала Сэнди.  — Понял? Из всего. Теперь будем жить здесь, на севере, и не хотим иметь ничего общего ни с кем из вас. Ничего. Ни черта, черт возьми. Ни с тобой, ни с мамой, ни с сенатором и Деброй, вы все теперь вне игры, понятно?

— Кто тебе..?

— Пойдем, Марк,  — сказала она, отталкиваясь от барного стула и хватая меня за руку.

Я позволил ей провести меня мимо них к двери. Однако на полпути она остановилась и обернулась.

— И давай проясним все сразу, папочка,  — сказала она, рычащим голосом,  — ты оставляешь нас в покое и следишь за тем, чтобы все остальные тоже оставили нас в покое. Если у нашей входной двери появится пресса, я скажу им все прямо. Обо всем. И потом ты сможешь объяснить бедным избирателям Теннесси, как использовал свою собственную дочь, чтобы выставить их всех дураками.

Его лицо исказила ярость, а массивные кулаки сжались по бокам.

— Скажи, что понял,  — сказала она сквозь стиснутые зубы.

Он молча смотрел.

— Скажи,  — потребовала она.

— Я понял.

С этими словами она снова развернулась и в раздражении вывела меня за дверь.

•  •  •

Она последовала за мной обратно в мою маленькую убогую квартирку. До того как приехала Сэнди — и до того, как я 

решил попробовать ещё раз,  — меня это место устраивало. Черт возьми, оно соответствовало моим потребностям. Теперь, однако, я был слегка смущен. Ребекка права: это была, скорее, комната в общежитии, чем дом.

— Умираю с голоду,  — сказала Сэнди, снимая свои слои куртки, свитера, шляпы и шарфа, встряхивая при этом волосами.  — У тебя есть что-нибудь поесть?

— Сэндвич?

Она одарила меня своим знаменитым насмешливым взглядом, который наполовину означает «какого черта», а наполовину «ты-не-можешь-быть-серьезным».

— И это все?

— Ага.

— Это то, чем ты жил последние два месяца?

— Ага.

Она начала улыбаться.

— Какой сэндвич?

Я подошел к морозилке и открыл её.

— Сегодня — четверг, так что, это — Текс-Мекс-неряшливый-Джо, приготовленный из молотого бизона.

— Бизона? Типа, мясо буйвола?

— Типа мясо буйвола.

— Есть ли в нем какая-нибудь польза?

— Ни малейшего понятия. Я ещё его не пробовал.

Она сократила расстояние между нами и обняла меня, уткнувшись лицом мне в грудь.

— Ты уже изменился, Марк. И думаю, что это к лучшему.

— Как так?

— Не знаю. Просто изменился.

— Итак, ты готова к гамбургеру?

— Конечно.

Она помогла мне разморозить, а затем осторожно разогреть начинку для сэндвича. Двадцать минут спустя мы сидели друг напротив друга за крошечным столиком, не в силах оторвать глаз друг от друга во время еды, но и не в силах ничего толком сказать.

Когда закончил и отставил тарелку в сторону, я потянулся через стол и провел кончиками пальцев по тыльной стороне руки Сэнди. Это положило начало водопаду. Смахнув слезу, скатившуюся по её щекам, я спросил:

— Что случилось?

— Я думала, что потеряла тебя. Два месяца я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Потом, когда я, наконец, тебя нашла, это выражение твоего лица, когда ты пел ту песню.

— Прости,  — сказал я.

— Это не твоя вина,  — сказала она.  — Моя. И их тоже.

— В основном их.

Она взяла мою руку и погладила моей ладонью свою щеку, прежде чем поцеловать её.

— Если это случится ещё раз — если это не сработает, и ты решишь двигаться дальше — по крайней мере, скажи мне в лицо, хорошо?

— Все получится, Сэнди,  — сказал я, чувствуя, что уверен в каждом слове.

— Но, если этого не произойдет, пообещай, что ты не исчезнешь просто так.

— Обещаю.

Она улыбнулась и наклонилась к моей руке.

— Спасибо.

Через несколько минут мы оба почувствовали себя более расслабленными. Я стоял у раковины и мыл посуду, в то время как Сэнди вытирала и убирала её. По мере того как мы это делали, она становилась все более игривой, протягивая руку, чтобы стряхнуть воду на мою рубашку, пока я не сделал то же самое с ней и не переборщил.

— Я промокла,  — сказала она, глядя на мокрую ткань, покрывающую большую часть спереди её блузки.

— Так тебе и надо.

— Отлично,  — сказала она, знакомый изгиб приподнял уголок её губ, когда в её глазах заплясал огонек.  — С таким же успехом это может быть сейчас, как и в любое другое время.

Она начала расстегивать блузку, но я решил прикинуться 

дурачком.

— Что ты делаешь?

— Ты чертовски хорошо знаешь, что я делаю.

Я покачал головой и откинулся назад.

— Ни малейшего понятия. Нам ещё нужно закончить с посудой.

— У меня зуд, который нужно срочно почесать.

— Но как же посуда?  — запротестовал я.

— Зуд на первом месте.

Она сняла блузку и подошла ко мне, легко упав в мои объятия и подняв своё лицо к моему.

— Так что, если только эта стая фанаток не измотала тебя окончательно, приступай к почесыванию.

Я наклонил голову и поцеловал её. Страсть быстро нарастала, когда я провел руками по её обнаженной спине. Её фигура, стройная с самого начала, была почти изможденной; я чувствовал кончиками пальцев ребра её грудной клеткм, а её лифчик, когда я потянулся, чтобы расстегнуть его, был свободным.

Но поцелуй, и то, как и где она прикасалась ко мне, все ещё были Сэнди. Сэнди, в которую я влюблен. Той, кто начала быстро действовать и теперь тянула мою рубашку, чтобы снять её через голову, перед тем как направиться прямо к джинсам и расстегнуть их, прежде чем стянуть вниз.

— Подожди,  — сказал я, отрываясь и отступая назад.

— Что не так?  — спросила она, её лицо было смущенным и более чем слегка обиженным.

Я одарил её широкой улыбкой.

— Я хочу посмотреть, как ты разденешься сама.

— Прямо здесь?  — спросила она, её глаза метнулись к окну над раковиной, затем через плечо к раздвижным стеклянным дверям позади нас.

— Это ты начала,  — сказал я.

— Это та штука с эксгибиционизмом, которой ты мне угрожал?  — спросила она, боль с лица пропала, и вернулся огонек, когда она начала скользить пальцами по ребрам, груди и животу.

— Может быть.

— Здесь все такие же извращенцы, как и ты, или ты просто проводишь ночи в одиночестве, просматривая интернет-порно?

— Не скажу.

Ее руки скользнули вниз по передней части джинсов, и я увидел, как её бедра начали медленно вращаться, когда её правая рука опустилась достаточно низко для контакта.

— Это то, что ты имел в виду?

— В значительной степени.

Ее левая рука начала массировать грудь, сжимая и пощипывая напряженные соски, в то время как правая продолжала извиваться в штанах.

— Ты не собираешься ко мне присоединиться?  — спросила она, выдыхая с облегчением, когда заговорила.

— В смысле, помочь тебе?

— Как и в том, чтобы раздеться передо мной тоже.

— Вот так?  — спросил я, до конца стягивая джинсы.

Она прикусила губу, но не сводила с меня глаз.

— Лучше бы это было именно так.

— Вот так?  — спросил я, залезая в свои боксеры и хватаясь за свой стояк.

— Теперь погладь его,  — сказала она, её левая рука скользнула вниз, чтобы расстегнуть джинсы. Она выскользнула из них, и я получил полный обзор её правой руки, извивающейся между ног.

Я начал медленно поглаживать, загипнотизированный видом моей жены-феи, ублажающей себя.

— Теперь нижнее белье,  — сказала она.

Левой рукой я медленно спустил трусы вниз по бедрам, пока они не упали до лодыжек.

Выйдя из них, я подошел к Сэнди и наклонился,  

чтобы поцеловать её. Моя левая рука присоединилась к руке в её трусиках, в то время как правая потянулась сзади и схватила её за попу, сжимая и разминая, прежде чем я стянул с нее трусики.

— Как мило,  — пробормотала она, задыхаясь от наших поцелуев.

Ее рука была мягкой и прохладной, она нашла меня и потянула на пол кухни.

— Не могу дождаться,  — сказала она, откидываясь назад и притягивая меня к себе.

Она направила меня внутрь, а её поцелуи стали более голодными. Я был ошеломлен этими ощущениями. Она была невероятно тугой, влажным адом, и её бедра поднялись навстречу моим, когда я достиг дна. Её оргазм был почти мгновенным, когда она схватила меня за задницу и попыталась втянуть глубже в себя, её бедра дергались и терлись о мой таз, чтобы увеличить контакт с её клитором.

Как только её бедра замедлились, я начал толкаться внутрь и наружу, сначала медленно, но вскоре увеличил скорость и силу.

— Да, да,  — пропыхтела она мне в ухо.  — Именно так, детка. Да, именно так. Я хочу кончить ещё раз.

Мне пришлось опереться руками о прохладный, скользкий линолеум, чтобы мы не врезались в стену, и я почувствовал, как приближается моя собственная разрядка, когда она опять начала ввинчиваться и извиваться подо мной, её ногти глубоко впились в мою кожу и удерживали меня неподвижно. Её скользкие стенки содрогались и засасывали меня все глубже, и я откинул голову назад и просто взорвался в ней.

Мгновение спустя тело Сэнди полностью рухнуло на пол, обмякшее и пресыщенное.

— Боже мой, это было горячо.

Я улыбнулся, все ещё полностью утонувший в ней.

— В какой части?

— Во всех.

— Тебе понравилось, не так ли?

Она посмотрела на меня из-под полуприкрытых век и лениво улыбнулась.

— Ты все же извращенец.

Я усмехнулся.

— Да, но, по-видимому, и ты тоже.

— Плевать.

— Плевать.

•  •  •

Полтора часа спустя, сразу после завершения второго раунда, мы вместе лежали в постели.

— У тебя и впрямь разыгрался аппетит, не так ли?

Она ухмыльнулась.

— Как я уже говорила, здесь чертовски чешется.

— Ты хочешь затрахать меня до смерти?

— Может быть.

— В наказание?

— А ты жалуешься?

— Нет.

Ее улыбка из яркой превратилась в ностальгическую, и я сказал:

— О чем думаешь.

Она выдохнула, затем сказала:

— Это все ещё кажется нереальным, понимаешь?

— Как так?

— Просто я так боялась. Все эти недели я не думала, что когда-нибудь увижу тебя опять. Потом, когда мама сказала, что ты ничего не знал, я была убеждена, что ты просто сбежал от меня.

— И это делает все более реальным?

— Это помогает,  — сказала она, прижимаясь ко мне.  — Я имею в виду, что часть со схваткой великолепна и все такое — видит Бог, мне это и впрямь нужно — но это лишь часть, Марк. Просто твои объятия. Это казалось почти реальным, когда я проснулась в твоих объятиях, но я также хочу и засыпать в них.

— Ты спрашиваешь, не можешь ли ты остаться на ночь?

— Не слишком ли рано?

— Нет,  — сказал 

я, качая головой.  — Я думаю, что мне тоже нужна эта часть.

Она одарила меня счастливой, довольной улыбкой, затем сильнее прижалась своей гладкой обнаженной кожей к моей. Через несколько минут она тихо посапывала, её дыхание щекотало несколько волосков на моей груди.

•  •  •

На следующее утро она разбудила меня, как обычно будила только по воскресеньям.

Я рекомендую это всем, кто хочет начать день ч правильной ноты.

•  •  •

Ужин в пятницу вечером был потрачен на то, чтобы рассказать Сэнди обо всем, что случилось.

Я рассказал ей о Кларисе Тэлботт, о том, как мой брат изнасиловал её, и о моем племяннике, о котором я ничего не знал. Она была, мягко говоря, ошеломлена, но не совсем удивлена ролью Стиви в этом.

— Мне жаль, Марк,  — сказала она.  — Я знаю, что он твой брат и все такое, но в нем всегда была некоторая садистская жилка. Раньше я думала, что это значит, что он — сильный, но это было не так. Иногда он был просто злым.

— Но ты его любила,  — заметила я.

Она покачала головой.

— Мне нравилась идея о нем. О нем и о нас вместе. Как будто король и королева выпускного бала вместе, у них — прекрасный дом и они рожают красивых детей. Позже, как я тебе уже говорила, я поняла, что он был бы таким же, как все остальные мужья-мудаки. У меня был бы дом, дети и обеды в клубе, но никогда не было бы родственной души.

— Ты считаешь меня своей второй половинкой?  — спросил я, слегка смущенный мыслью, которую она никогда бы не высказала.

— Ты знаешь, что это так,  — сказала она, удивленная, что я спрашиваю.  — Разве ты не считаешь меня своей второй половинкой?

— Нет,  — сказал я.  — Я считаю тебя инь для моего ян. Ты дополняешь меня так, как и должно.

— А это другое?

— Думаю, да.

— Хммм,  — сказала она, поджав губы, чтобы обдумать.

Затем я рассказал ей о концертах и о том, как они привели меня к встрече с Тедди и Ником, чтобы отшлифовать мои песни. Поначалу ей было все равно, потому что она понятия не имела, кто они такие.

— Они написали всю музыку для LеаdFооt,  — сказал я, вводя её в курс дела.

В её голове вспыхнула лампочка.

— И теперь они в Gеnеrаl Веаurеgаrd?

— Вот именно.

— Ух, ты,  — сказала она.  — Хорошо, я полагаю, это большое дело.

— Вот именно,  — сказал я, довольный собой.

— И они собираются записывать твои песни?

— Нет. Они собираются помочь мне продать их другим исполнителям.

Она на мгновение задумалась, затем сказала:

— И это то, что ты собираешься делать сейчас? Быть автором песен?

— Только неполный рабочий день. Я подумываю о том, чтобы попытаться устроиться на работу профессором права на полный рабочий день.

— Профессором?  — сказала она, затем рассмеялась и одарила меня распутной ухмылкой.  — Значит, тебе мало того, что у тебя есть куча поклонниц, теперь ещё и все эти маленькие студентки будут ластиться к тебе?

Я рассмеялся.

— Никогда не бывает достаточно.

— А 

если я начну одеваться как школьница, профессор?  — Она прижалась ближе.  — Коротенькие юбочки и слишком узкая белая блузка? И, может быть, плохо себя вести в классе?

— Ты — непослушная маленькая девочка,  — засмеялся я, затем перекинул её через колени и крепко шлепнул по заднице.

— Ай!

— Ай, хорошо или ай, плохо?

— Ай, я была непослушной девочкой,  — сказала она, оборачиваясь через плечо и бросая мне вызов.

Это привело к довольно энергичной прогулке по проспектам, по которым мы никогда раньше не ходили. После этого, потирая ягодицы, она настояла, чтобы я нанес лосьон. Это было почти так же весело, как и сама возня. Для нас обоих.

•  •  •

В воскресенье в полдень мы с Сэнди сидели рядом с Кларисой Тэлботт, тесно прижавшись друг к другу под зонтиком, пока по нему барабанил ледяной дождь. Наш разговор, сквозь лязг зубов и постоянную дрожь, был посвящен погоде на севере. Я сомневаюсь, что увидел бы его, если бы перед самым концом первой четверти кто-то не встал и не ушел.

Он съежился в полном одиночестве, без зонтика, его бейсболка промокла насквозь, когда он ссутулил плечи от непогоды. Однако даже с того места, где мы находились, я мог видеть, что он погружен в свои мысли, наблюдая, как его внук бегает по грязному полю.

Я толкнул Сэнди локтем, и она посмотрела. Выражение её лица было непроницаемым.

Клариса повернулась, посмотрела и сказала почти про себя:

— Знаете, а он ведь не виноват. Ни в чем из этого.

Я придержал язык, но Сэнди не удержалась:

— Если бы его это волновало, он бы вмешался лично.

— Но она — его жена,  — сказала Клариса.  — Если не можешь доверять своей жене, кому тогда можешь доверять?

Сэнди бросила на меня быстрый взгляд, затем опустила глаза. Я взял её замерзшую руку в свою и сжал, пытаясь согреть её кожу.

— Ты права,  — сказал я Кларисе.  — Я не думаю, что легко поверить, что такие вещи действительно могут исходить от женщины, которой отдал своё сердце и душу все эти годы назад.

— Но он мог бы быть рядом с тобой,  — прошептала Сэнди через мгновение.  — Он мог бы постараться сильнее. Пытаться стать частью жизни Шайлера.

Клариса вздохнула.

— Да, может быть. Хотя я не совсем уверена, что позволила бы ему это сделать.

— Тогда почему сейчас?

— Потому что прошло много времени. И теперь он пытается поступать правильно. Дело не только в деньгах, хотя и они, конечно, важны. Однако это не из-за ответственности. Я думаю, это из-за стыда. Я думаю, он все это время, винил себя за Стивена и... и за то, кем он был и что сделал.

Клариса повернулась ко мне.

— Я не знаю, что он сделал с тобой, но знаю, что тут есть нечто большее. И все же, не думаю, что здесь — только его вина. Возможно, тебе стоит об этом подумать.

Я не пошевелился, просто оглянулся на него, оставшегося наедине со своими мыслями.

•  •  •

В конце третьей четверти Генералам удалось забить тачдаун. Не Шайлеру,  

а квотербеку. Однако Шайлер бросил ключевой блок прямо перед линией ворот. Они выстояли и выиграли с шестью очками.

Он подбежал к нам после игры, крепко обняв свою маму, покрыв её дождевик грязью.

— Мы сделали это,  — сказал он, полный энергии даже после половины дня, проведенного на футбольном поле.  — Мы не пепобеждены, мама. Знаешь, что это значит?

— Нет, милый,  — сказала она, пальцами зачесывая его волосы назад.  — И что это значит?

— Я получу приз!  — сказал он, улыбнувшись, показав отсутствие молочных зубов.

Затем он повернулся к нам.

— Чьи вы родители?

Клариса опустилась перед ним на колени.

— Это — твой дядя Марк,  — сказала она.  — И твоя тетя Сэнди.

Он выглядел озадаченным.

— У меня есть дядя? И тетя?

Я видел своего отца в стороне, наблюдая, как он переступает с ноги на ногу, его лицо превратилось в маску печали. Я кашлянул и, когда Клариса посмотрела, кивнул в сторону моего отца. Она посмотрела, затем грустно улыбнулась.

— И дедушка тоже.

— Дедушка?

— Он вон там, милый.

Шайлер повернулся и посмотрел, не зная, что делать. После минутного пристального взгляда он спросил тихим голосом:

— Ты — мой дедушка?

Папа поколебался, потом кивнул.

Шайлер преодолел четыре с половиной метра между ним и папой, остановился и посмотрел вверх.

— Где же ты был?

Папа прочистил горло, и я видел, что он сдерживает слезы. Его тело напряглось, и, казалось, все, что он мог сделать, это лишь наклониться и обнять маленького мальчика. Через мгновение он сказал:

— Наверное, я не был очень хорошим дедушкой, не так ли?

— Нет,  — сказал мальчик.  — не был.

Они смотрели друг на друга минуту или больше. Затем, словно в замедленной съемке, Шайлер протянул свою крошечную ручку и сказал:

— Не мог бы ты купить мне горячего какао, пока оно не закончилось?

Слезы смешались с дождем на лице папы, и он прохрипел:

— Да. С удовольствием.

Маленький мальчик привел его в крошечную закусочную рядом с конечной зоной, уже переполненную игроками.

— Он хочет быть частью жизни Шайлера,  — сказала Клариса, наблюдая за ними.  — Мы говорили об этом, после того как ты ушел, и думаю, что это будет хорошо для Шайлера.

— А моя мама?  — спросил я.

Она напряженно покачала головой.

— Он не думал, что это разумно.

— Он прав.

Мы всей группой направились к закусочной, встав в сторонке.

— У тебя есть какие-нибудь планы на ранний ужин?  — спросила Сэнди Кларису.

Она пожала плечами.

— Наверное, просто суп и сэндвичи. В такой холодный день, как этот...

— Ты не поверишь своей удаче,  — сказала Сэнди, просияв под серыми небесами.  — Как думаешь, Шайлер любит бекон и помидоры на жареном сыре?

Я посмотрел на Сэнди и ухмыльнулся.

— Но в воскресенье не вечер жареного сыра.

— Это пока,  — возразила она, затем повернулась к Кларисе.  — Вы, ребята, в деле?

•  •  •

Папа отклонил приглашение Сэнди на ужин.

— Спасибо,  — сказал он, не в силах встретиться со мной взглядом.  — В самом деле. Но мне нужно лететь обратно в Вашингтон. Нам предстоит кое-что сделать, и мне правда нужно быть там.

— Мы скоро снова увидимся?  — спросила 

Сэнди.

Он поднял глаза с недоверием на лице.

— Ты все ещё хочешь...

Он повернулся ко мне, но моё лицо было непроницаемым. Его глаза снова опустились.

Я дал ему немного поразмыслить, а потом сказал:

— Не знаю, папа. Ты меня использовал.

Он кивнул.

— Знаю. И мне очень жаль. Жаль больше, чем ты когда-либо сможешь себе представить.

— Но теперь у тебя здесь внук,  — сказал я.  — Внук, которого не стоит бросать во второй раз.

Его взгляд метнулся к Кларисе и Шайлеру, когда они шли к её машине.

— Не слишком ли поздно?

— Да, уже слишком поздно. Но лучше поздно, чем никогда, тебе так не кажется?

— Но твоя мать...  — сказал он, все ещё наблюдая за Шайлером с выражением тоски, которого я не видел у него целую вечность.

— Похоже, у тебя есть выбор,  — сказал я.

Он повернулся ко мне, ища проблеск прощения.

Я ему ничего не дал. Через мгновение его губы сжались, и он начал медленно кивать.

Я взял Сэнди за руку и оставил его там, под дождем.

•  •  •

Девять месяцев спустя я ждал у входной двери нашего маленького дома в паре кварталов от дома моего племянника.

— Поторопись,  — крикнул я.  — Я опаздываю на свой поезд.

— Нашла,  — крикнула в ответ Сэнди. Я слышал, как она несется по коридору.

— Притормози. Господи, да ты упадешь.

Она остановилась в конце коридора, широко улыбнулась и подняла камеру, снимая.

— Посмотри на себя. Ты выглядишь потрясающе.

— Что ты думаешь?  — спросил я, одергивая лацканы спортивного пиджака, чтобы расправить его.

— Мой личный профессор,  — сказала она, опуская камеру, прежде чем подойти и затянуть узел на моем галстуке.  — Это просто потрясающе.

— Думаешь?

— Думаю.

— Ну, а я думаю, что потрясающе вот это,  — сказал я, протягивая руку и поглаживая нежную выпуклость на её животе.

— Потрясающе?  — сказала она, её рука легла поверх моей и прижалась к нашему растущему малышу.  — Это вообще слово?

— Должно быть.

Она просияла, затем потянулась и поцеловала меня в губы долгим поцелуем.

— Покажи им там всем, профессор.