Ленивое лимонное солнце. Часть 3

Сойдя с поезда Амтрак в Чикаго, я прямиком вышел из дверей Юнион-Стейшн и направился по улице к зданию Атриума. Поезд в Грант-Сити отправлялся через двадцать минут, и я чертовски хотел на него успеть.

Полтора часа спустя, покачиваясь в такт движению поезда, я глядел в окно и любовался проплывающим пейзажем. Я не был в Чикаго с тех пор, как окончил юридический колледж, и теперь жалел, что хотя бы не пообедал в городе. Я мог бы заглянуть в свои старые места, может быть, заскочить к одному из моих старых профессоров, поискать прежних одногруппников, что угодно. Все, что угодно, лишь бы снова получить почву под ногами. Укрепить меня в чувстве, что у меня все ещё есть прошлое и люди в этом прошлом, которым действительно на меня было не насрать.

— Следующая остановка — Грант-Сити,  — сказал металлический голос по внутренней связи.  — На Грант-Сити выходят все. Последняя остановка, Грант-Сити.

«Господи, мы уже все поняли»,  — подумал я, глядя на остальных четырех человек, разбросанных по всему вагону. Людей, которых я никогда не видел и, вероятно, никогда больше не увижу.

И вот тут меня осенило. Я не мог приехать в Чикаго и встретиться с людьми, которых знал. Все эти разговоры о Белом доме. И папина карьера в Сенате тоже. Меня будут искать, пытаясь выяснить, куда я делся и что делаю. Меня захотят уговорить вернуться и разыграть все красиво и проще некуда.

Я улыбнулся, представив, как все они дергаются. Я был удивлен, что вчера днем ко мне никто не заглянул. Знаю, что звонили, но я позволил всем звонкам переводиться на голосовую почту. Теперь, однако, они узнают, что я уехал. Если не сейчас, то едва Сэнди придет домой и увидит, что исчезли моя одежда и любимая гитара. Они будут стараться изо всех сил, это уж точно, и весь этот образ принес мне такое удовлетворение, какого не было с тех пор, как Пэт Трулсон произнес за ужином свою маленькую речь. С тех пор, как все они неосознанно проболтались за своим маленьким междусобойчиком с поздними ночными бренди и бурбонами.

К черту их. Пошли все к черту.

•  •  •

Давайте опустим всю эту чушь ближайших пары дней. Основные моменты довольно просты: я приехал в Грант-Сити; обнаружил, что багажа слишком мало для такси, и не так уж много, чтобы я не смог дотащить его до отеля в полутора милях на окраине города, заскочил по соседству, чтобы быстро пообедать, затем по соседству, чтобы, используя наличные, снятые со своих счетов и от продажи Лексуса, купить приличный подержанный автомобиль, затем отправился на поиски риэлтора и квартиры для аренды.

Утро второго дня было потрачено на то, чтобы перенести чемодан и гитару в меблированную квартиру с одной спальней, получить новые водительские права и разъезжать в поисках работы.

Без четверти одиннадцать я заехал на парковку таверны на окраине города. Там была табличка: «Ищем бармена». Я не работал в баре со времен юридического 

колледжа, но насколько, черт возьми, это может быть сложно? Джин с тоником — это джин с тоником, и, судя по внешнему виду заведения, для такой глуши это был бы высококлассный напиток.

После того как я вошел, моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте зала бара.

— Нужна помощь?  — произнес голос справа от меня, и я обернулся. Крупный чувак, лет тридцати-сорока, ростом, может быть, с метр девяносто и весом не менее ста тридцати пяти килограмм, мыл пол внутри бара в форме подковы.

— Вы все ещё в поисках?  — спросил я.

Он указал мне на барный стул, затем оперся о швабру и сказал:

— Я — Ферлин Фарго.

Я колебался, не зная, стоит ли называть своё настоящее имя.

— Марк Робертс.

— В самом деле?  — спросил Ферлин. Его взгляд метнулся к моему запястью. К золотому «Ролексу», который купили мне родители в подарок на выпускной в юридическом колледже.  — Ты в этом уверен?

Я кивнул.

— В последний раз, когда проверял.

— И ты знаешь, как обслуживать бар, Марк Робертс?

Тон его голоса ясно давал понять, что он не верит, ни в то, что я могу работать барменом, ни в то, что я назвал своё настоящее имя.

Я улыбнулся.

— В последний раз, когда проверял.

— Когда-нибудь делал такое раньше? Работал в баре?

— Немного.

— Что значит «немного»?

— Я занимался этим некоторое время в колледже.

— Знаешь, как смешать Роб Рой? Манхэттен? Олд фэшен, Маргариту, Дайкири?

Я кивнул.

— Тогда смешай мне,  — бросил вызов Ферлин.

— Который?

— Олд фэшен.

Я встал, направился к задней стойке бара, оглядел обстановку, кивнул и потянулся за стаканом хайбол.

— Просто скажи, что в него входит. Нет смысла тратить впустую отличную выпивку.

— Смешать немного сахара с бальзамом, добавить порцию бурбона, засыпать льдом, сверху долить содовую.

— Гарнир?

— Вишня и ломтик апельсина, если они у вас есть.

Он неохотно улыбнулся.

— Они у нас есть, хорошо.

— Все ещё в холодильнике?  — спросил я, кивнув в сторону маленького холодильника под кассовым аппаратом.

— Да. За исключением того, что мы используем кусковой сахар.

— Никаких проблем.

Его глаза сузились.

— Откуда ты, Марк Робертс?

— С юга.

— Откуда именно?

Я ничего не сказал, просто посмотрел на него.

— Скрываешься от закона?

— Нет.

— От бывшей жены?

— Пока нет.

Он посмотрел на меня на мгновение, пытаясь оценить мою правдивость. Затем пожал плечами, очевидно, удовлетворенный или уже не придавая значения, и протянул руку.

— Десять баксов в час. С десяти тридцати до шести, с понедельника по пятницу. Может быть, в какие-нибудь выходные, если тебе понадобится, или если кто-нибудь заявит, что заболел, или что-то в этом роде. Думаешь, справишься?

— Политика в отношении чаевых?

— Твои чаевые — лично тебе. Если работаешь с кем-нибудь, то делишь чаевые, пока работаешь вместе. Возможно, захочешь дать чаевые официанткам, если они тебе помогут или что-то в этом роде, или, может быть, уборщику посуды, если тот принесет тебе пиво или лед. Тебе решать. Полагаю, от того, как ты это будешь делать, зависит, насколько они будут помогать.

— Справедливо. Цены?

— Рядом 

с реестром — список. Если есть специальные напитки — а обычно их нет, если только это не пятница или суббота, или группа или что-то в этом роде,  — они не меняются.

Я пожал плечами.

— Кажется, достаточно просто.

Он фыркнул.

— Посмотрим.

— Итак, я нанят?

— Предположим, что да.

— Когда ты хочешь, чтобы я начал?

— Неужели сейчас слишком рано?

— Я одет нормально?  — спросил я, глядя вниз на свои джинсы, мокасины без носков и белую рубашку с длинными рукавами с манжетами, закатанными до середины предплечья.

— Переоденься, если что. Тебе нужно время, чтобы переодеться или что-то еще?

— Меня все устраивает, а тебя?

— Меня тоже.

Я протянул руку.

— Спасибо.

Он взял мою руку в свою огромную мясистую лапу и удержал её.

— Не кради у меня, Марк Робертс. Я буду знать, хорошо?

— Этого не случится.

— И не думай.

Он сжал мою руку, пристально глядя на меня, затем отпустил и изобразил слабый намек на улыбку.

— Добро пожаловать в «Коновязь».

— Рад здесь быть.

Он передал швабру мне.

— Посмотрим, убрать здесь все до того, как они появятся через десять минут, а?

Я взял швабру и принялся за работу.

— Слава тебе, Иисус,  — услышал я, как сказал себе Ферлин, исчезая в другой части здания, предположительно на кухне.

•  •  •

Я прождал совсем немного, когда начали приходить первые клиенты, семеро, прежде чем в пятнадцать минут двенадцатого вбежала какая-то высокая долговязая цыпочка с вьющимися светлыми обесцвеченными волосами.

— Извините, я опоздала,  — сказала она, протягивая мне свою сумочку, прежде чем перегнуться через стойку и схватить черный фартук и блокнот для билетов.

— Кажется, ку нас все готово,  — сказал я, ставя остальные напитки на поднос.

— Я возьму это,  — сказала она, переводя взгляд с напитков на столовую и обратно.  — Сюда две вишенки,  — сказала она, указывая на стакан с колой.  — Левон всегда хочет две.

Я насадил на шампур две вишни и положил их сверху.

— Дальше я сама,  — сказала она с яркой улыбкой, поднимая поднос на плечо.

— Дерзай.

Два с половиной часа спустя я мыл оставшиеся после толпы обедающих грязные стаканы, когда цыпочка с вьющимися волосами плюхнулась на сиденье с глубоким вздохом.

— Среда может быть довольно сумасшедшей, знаешь ли?

— Вообще-то нет.

Ее голова дернулась, а глаза сузились.

— Кто ты?

— Марк.

— Когда начал?

— Сегодня утром.

Она улыбнулась яркой, задорной улыбкой и протянула руку прямо через барную стойку.

— Ну, Марк, приятно познакомиться.

Я пожал ей руку и спросил:

— А ты кто?

Она закатила глаза, как будто это был самый глупый вопрос, который она слышала за всю свою жизнь.

— Дебби.

— Дебби, которая всегда опаздывает и до сих пор не убрала остальные свои столики,  — сказал Ферлин, ковыляя к бару.

— Она самая,  — согласилась она, затем вскочила и повернулась к Ферлину.  — Боже, просто пытаюсь быть дружелюбной и все такое.

— Будешь дружелюбной, когда уберешь свои столы.

Ферлин Фарго сел за стойку бара с видом человека, только что отыгравшего футбольный матч. Его густые черные волосы были влажными и торчали дыбом, с лица капал пот, плечи поникли под пропитанной потом 

рубашкой.

— Воды,  — прохрипел он.

Я взял высокий стакан, наполнил водой и поставил перед ним. Он выпил его одним долгим глотком, поставил стакан и кивнул, чтобы я повторил. Что я и сделал, и его он тоже проглотил одним махом.

— Спасибо,  — сказал он, теперь его дыхание выравнивалось, а в конечности возвращалась упругость.  — Среда может быть настоящей стервой.

— С чего так?

— Гребаный итальянский день. Спагетти с фрикадельками, равиоли, сосиски и перец. На кухне, там, сзади, полно кастрюль с кипящей водой. Как чертова паровая баня.

— Тем не менее, похоже, что здесь толпа. Должно быть, это хорошо.

Он посмотрел на меня, и я увидел, как на его заросшем щетиной лице заиграла улыбка.

— Конечно, хорошо. Что ещё более важно, здесь довольно дешево. Вот почему это такая заноза в заднице.

— Значит, не каждый день настолько оживленный?

Он хихикнул.

— О, они все в значительной степени похожи. Вплоть до того, что Дебби всегда опаздывает на работу на десять-двадцать минут.

— Всегда?

— Предполагаю, что иногда она опаздывает не настолько много.

— Никогда не приходит рано?

— Никогда.

Я посмотрел на официантку в соседнем зале, складывавшую тарелки на руки и напевавшую себе под нос.

— Толпа её любит. Тебя вот не любят. А ей это сходит с рук. Тебе нет. Понимаешь?

— Пока,  — сказал я, пытаясь скрыть улыбку.

— Пока? Что ты имеешь в виду, говоря «пока»?

— Толпа не любит меня пока. Но полюбит.

Он посмотрел на меня, затем вскинул руки вверх.

— Отлично. Ещё одна примадонна. Просто чертовски здорово.

Я подавил смех и вернулся к уборке.

Это, конечно, лучше, чем изучать и писать отчеты по апелляциоям.

•  •  •

После работы я медленно проехал мимо Мэдисон-стрит, 714. Это было крошечное бунгало, шириной не более одиннадцати метров, выкрашенное в белый цвет, с желтыми ставнями и зеленой черепичной крышей. Однако здесь было опрятно, и двор был ухожен и подстрижен. За прозрачными белыми занавесками на переднем панорамном окне я увидел чью-то тень, движущуюся в задней части дома. Наверное, на кухне.

Подъехав к обочине, я припарковался и заглушил мотор. И что теперь? Я нашел, где живет Клариса Тэлботт со своим сыном — моим братом,  — но не знал, как действовать дальше. Мой план состоял в том, чтобы уехать и найти их. Ну, так и что? Я уехал, а теперь нашел их. Но не могу просто подойти и постучать в дверь, не так ли?

Пока я об этом размышлял, мимо меня проехала машина и свернула на её подъездную дорожку. Почти перед самой остановкой, открылась задняя пассажирская дверь, и из нее вышел маленький ребенок в невероятно громоздкой футбольной форме. Сунув руку обратно, он вытащил футбольный шлем, помахал рукой, попятился и захлопнул дверцу машины.

Открылась входная дверь, проливая теплый свет на осеннюю лужайку перед домом. В дверях стояла женщина с усталой улыбкой на бледном лице. Маленький мальчик подбежал к ней, обнял и протиснулся мимо нее в дом. Не глядя больше, она закрыла дверь и последовала за ним внутрь.

Так это она.  

Это — Клариса Тэлботт. Выглядела почти так же, как на фотографии восьмилетней давности с моим отцом, за исключением того, что теперь она казалась более усталой, измученной и грустной. Даже её улыбка маленькому мальчику была усталой, хотя, казалось, излучала неподдельное тепло.

Что, черт возьми, сделал отец? Как он мог так бессердечно поступить с ними?

Я почувствовал, как во мне снова нарастает гнев, и хлопнул по рулю в досаде на годы своего невежества.

Черт бы их всех побрал. Прямо в ад.

•  •  •

Примерно две недели спустя я подошел к «Коновязи», где меня встретила дородная фигура моего босса, вечно сварливого и ворчливого Ферлина Фарго.

— Снимай рубашку и иди со мной.

— Снять рубашку?

— Ты постоянно носишь эти проклятые белые рубашки. Не знаю, как до сих пор не испортил их все, но сейчас точно испортишь одну.

— Что делать?

— Помогать мне перенести несколько стульев и столов из подвала.

— Что-то особенное?

— Собрание женской коллегии адвокатов округа Линкольн. Они встречаются раз в месяц, переезжая с места на место. Здесь бывают три раза в год. Сегодня опять наша очередь.

Я улыбнулся.

— Мне придется прислуживать кучке женщин-юристок?

— Через пару часов ты не будешь улыбаться. Чертовски требовательные и дают паршивые чаевые.

Я пожал плечами, расстегивая рубашку.

В середине перетаскивания дополнительных столов и стульев Ферлин проворчал:

— Так почему ты всегда носишь одно и то же?

— Это все, что у меня есть.

— У тебя нет других рубашек?

— Для работы они не подходят.

— А ты не думал купить несколько? Что-нибудь дешевое в «Уол Марте» или ещё где-нибудь?

— Нет.

— Странно.

— Плевать.

Ферлин был таким. Слишком молод, чтобы быть отцом, слишком стар, чтобы быть старшим братом. Тем не менее, он относился практически ко всем одинаково. Ворчал, ворчал, жаловался, а потом застенчиво улыбался и тихо благодарил или просто похлопывал по спине. Дебби, казалось, его боготворила, хотя он весил не меньше чем на восемьдесят килограмм больше нее и был старше на пятнадцать лет. Всякий раз, когда он был рядом, она просто светилась. Все сотрудники, казалось, привыкли к нему и спокойно относились к его мягким подколам в адрес каждого.

— Ну что, тебя уже кто-нибудь нашел?  — спросил он, прислонившись к столу и переводя дыхание, когда мы закончили.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, будущая бывшая жена, от которой ты, похоже, убегаешь.

— Никто не знает, где я.

Он кивнул, его лицо было встревоженным.

— Что?  — подсказал я.

— Не моё дело,  — сказал он, качая головой.

— Ладно,  — улыбаясь, сказал я,  — пусть это не твое дело. Ну и что? Что ты собирался сказать?

— Должно быть, это тяжело, вот и все. Просто уходишь, и теперь тебя окружают совершенно незнакомые люди. Никого не знаешь. Семьи нет.

Я улыбнулся, хватая сухую тряпку и вытирая пот с груди и подмышек.

— Мой брат мертв. Погиб в автомобильной катастрофе некоторое время назад. А мои мама и папа... Ну, давай просто скажем, что они были в сговоре с будущей бывшей, ладно?

— Принимали её сторону?

— 

Немного сложнее.

Он кивнул, затем оставил это в покое, пока я натягивал рубашку.

•  •  •

Я помогал Дебби обслуживать женщин из Ассоциации адвокатов, а потом полтора часа подносил напитки и наполнял стаканы водой. Большинство из них меня игнорировали и обращались со мной как с тараканом под ногами. Четверо, впрочем, одарили меня улыбкой, легким касанием и хлопаньем ресниц, что указывало на то, что они могут быть доступны.

Одной было около пятидесяти, полная фигура в слишком обтягивающем свитере и чересчур короткой юбке, как для её возраста, так и для фигуры, но она, казалось, плотоядно поглядывала всякий раз, когда я был поблизости. Я боялся, что она поставит мне подножку и повалит на пол.

Ближе к концу ряда столов сидела платиновая блондинка, лет двадцати с небольшим, все время пристально смотревшая на меня, а едва я встречался с ней взглядом, слегка наклонявшая голову, показывая, что ей интересно. Однако, когда она встала, чтобы пойти в туалет, я заметил, что она высокая и худая, граничащая с анорексией. Кроме того, искусственная грудь и плоская задница не очень помогали. Полагаю, была хорошенькой, если вас возбуждают долговязые модели, выглядящие словно ершики для труб с большими сиськами.

Две оставшиеся сидели рядом друг с другом. Одна была невысокой и стройной, лет тридцати с небольшим, с бледным лицом и усталыми глазами. Её волосы казались прилизанными, что соответствовало остальной её осанке. Она напомнила мне Элли Макбил — такая же бледная и изможденная в деловом костюме. Она не улыбалась кокетливо и не касалась слегка моей руки, она смотрела на меня, а потом смущенно отворачивалась, когда наши глаза встречались. Её улыбка казалась вымученной, и она казалась разбитой и неуверенной.

Слева от нее, однако, была самая горячая из группы. Мои глаза прилипли к ней в тот момент, когда она вошла, и я не мог отвести взгляд, пока она не села, а на меня внезапно не навалились мои обязанности. У нее было все: бледно-оливковый оттенок гладкой, безупречной кожи лица; блестящая грива густых черных волос, обрамляющая лицо латиноамериканской богини; красивое тело с высокой, упругой грудью, дополненной круглой, идеально сформированной попой и длинными, стройными ногами. Она была похожа на Покахонтас на старых картинах из начальной школы. Классическая смуглая красавица, высокая, гордая и идеально сложенная. Она была одета ни сексуально, ни консервативно, её глаза и улыбки не столько обещали несказанные наслаждения, сколько оценивали и рассматривали возможности. Её темные глаза смотрели прямо и непоколебимо. Она была миской каши, которая была в самый раз, и я провел половину обеда, представляя, какой она будет на вкус.

Слишком скоро все они ушли.

И Ферлин был прав, они давали паршивые чаевые.

Однако пятидесятилетняя женщина оставила мне свой номер телефона.

•  •  •

В тот день в пять двадцать я стоял спиной к барной стойке, доставая из холодильника три «Будвайзера» и «Ляйненкугель».

— Когда у тебя будет минутка,  — услышал я голос справа от себя.

Обернувшись, я с удивлением увидел двух женщин из Коллегии адвокатов. Нет,  

не чистильщицу труб и не пуму. Говорила Покахонтас, а рядом с ней была Элли Макбил, пытаясь соскользнуть вниз и спрятаться на своем барном стуле.

— Секунду, дамы,  — сказал я.

Я передал пиво, что держал в руках, а затем повернулся.

— Джин с тоником,  — сказала Покахонтас.  — И лайм.

Я кивнул, затем повернулся к её спутнице.

— А вам?

Она посмотрела на Покохантас, потом снова на меня.

— То же самое, пожалуйста.

Я повернулся, чтобы приготовить им напитки, принес их, получил деньги, дал сдачу и отправился по своим делам, не сказав больше ни слова.

— Марк,  — несколько минут спустя позвал Ферлин из угла бара.

Я подошел и прислонился к внутренней стороне барной стойки, мои глаза скользили по стойке в поисках пустых стаканов, в то время как Ферлин говорил своим низким, хриплым рокотом.

— Как думаешь, сможешь отработать завтра двойную смену?  — спросил он.  — У сына Терри — игра.

Я пожал плечами.

— Конечно.

— Сегодня пятница, и это наши самые загруженные дни здесь. Жарка рыбы заставляет нас крутиться с обеда до закрытия.

— Я в деле.

Я встал, чтобы отойти к центру бара, чтобы лучше следить за происходящим, когда Ферлин сомкнул руку на моем предплечье.

— Не смотри сейчас,  — сказал он, его голос стал тише,  — но думаю, что вон те двое внимательно за тобой наблюдают.

— Думаешь?

— Бизнесу не повредит, если время от времени подходить и здороваться. Понимаешь, что я имею в виду?

Я напрягся, затем коротко кивнул. Легкая улыбка покинула моё лицо.

— Я не говорю, что тебе нужно стать жиголо или кем-то в этом роде,  — отступая назад, сказал Ферлин.  — Просто хочу сказать, что дружелюбие не помешает, понимаешь?

Я попыталась выдавить из себя улыбку и прошептал:

— Не волнуйся. Я сделаю все, что в моих силах.

Заметив пустую пивную бутылку, упавшую на стойку напротив, я пробормотал:

— Прости,  — и убежал.

— Дамы,  — сказал я несколько мгновений спустя, стоя перед ними и коротко улыбаясь, прежде чем снова окинуть бар взглядом.  — Мы готовы, чтобы налить, хорошо?

— С выпивкой у нас все в порядке,  — сказала та, что повыше, сумев сделать этот простой ответ наводящим на размышления тем, как она подчеркнула слово «выпивкой» — Мы вообще-то интересуемся тобой.

Я посмотрел на них и улыбнулся. Высокая приподняла бровь, но та, что поменьше, казалось, съежилась от смущения.

— И что, позвольте спросить, вас во мне заинтересовало?

— Ты слышишь, Уитни? Джентльмен с Юга.  — Она повернулась ко мне и сказала:  — Я просто обожаю приятный мягкий южный акцент.

— Нам было бы интересно узнать, как тебя зовут,  — сказала Уитни.

— Марк,  — ответил я, вытирая руки полотенцем, прежде чем протянуть руку и предложить её.  — Марк Робертс.

Она пожала руку. Её рука была влажной, а пожатие робким и слишком быстрым.

— А я — Ребекка,  — сказала другая.

Ее рукопожатие было, как я и подозревал, крепким и держалось достаточно долго, чтобы передать близость.

— Что ж, Уитни, Ребекка, приятно с вами познакомиться.

— Спасибо,  — сказала Уитни, её голос был едва слышен.

— Нам очень приятно,  — сказала Ребекка.  — Откуда ты, Марк?

— К югу 

отсюда.

— Это мы поняли,  — продолжила она,  — но откуда к югу отсюда?

— Далеко отсюда к югу.

— И когда ты переехал в Грант-Сити?

— Пару недель назад.

— А где живешь?

— В квартире.

— Ты собираешься играть в эту игру весь вечер?

— В какую игру?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, будто пытаясь принять решение о чем-то. Она явно не привыкла к мужчинам, которые не стелятся над ней, но и не отступала перед вызовом. Её лицо смягчилось, и она сама ухмыльнулась.

— Справедливо,  — сказала Ребекка.  — Прошу прощения за любопытство. Нам просто интересно, свободен ли ты.

— Он женат,  — сказала Уитни, не сводя глаз с моей левой руки, где все ещё была видна вмятина от кольца.

По какой-то причине я не мог отвести взгляд от бледной женщины. Выражение её лица говорило о том, что она этого ожидала: одновременно разочарование и облегчение. Но также печаль и легкий оттенок нездоровья, как будто её вот-вот вырвет.

— Это правда? Ты женат, Марк?

В ответ я поднял безымянный палец.

— Это вмятина, а не кольцо.

— Значит, развелся?

— Что-то в этом роде.

— Покончил с этим или все ещё переживаешь?

Я пожал плечами.

Уитни удивила меня, сказав:

— Отстой, не так ли?

Я повернулся к ней и пристально посмотрел.

— Я бы сказал: «Больше, чем ты можешь себе представить». Но подозреваю, что буду неправ на этот счет, верно?

Она побледнела ещё больше, если это возможно, затем едва заметно кивнула. Ребекка обняла Уитни за плечи и слегка сжала её предплечье.

— Взбодрись, малышка. Впереди ещё долгая жизнь.

Она слабо улыбнулась в ответ и пробормотала:

— Прости.

Я наклонил голову.

— За что? Быть в той же тонущей лодке, в которой нахожусь я?

— Моя лодка затонула чуть больше года назад.

— И ты все ещё тонешь?

— У нее просто проблемы с тем, чтобы снова встать на ноги,  — объяснила Ребекка.  — Те немногие парни, которых она видела с тех пор, в значительной степени были свиньями. Ты свинья, Марк?

Я широко улыбнулся им обеим и слегка усилил акцент.

— Конечно, нет. Я же джентльмен с Юга, помнишь?

— Вот именно,  — сказала Ребекка, улыбаясь в ответ. Уитни удалось немного покраснеть и слегка улыбнуться.

— Простите, дамы,  — сказал я, заметив несколько пустых пивных бутылок, упавших на стойку бара, и отошел, чтобы заняться делами.

Когда обернулся, они уже уходили.

— Увидимся,  — сказала Ребекка, слегка помахав рукой.

Я помахал в ответ и посмотрел им вслед.

И попытался скрыть первый настоящий стояк, который у меня был за последние недели.

Они обе были интригующими по-разному, и мой внезапно ставший подростковым разум заполнили образы секса втроем.

Нельзя же винить парня за то, что он фантазирует, не так ли?

•  •  •

Остаток вечера прошел так же, как и большинство из четырнадцати предыдущих. Парковка дальше по улице от дома Кларисы Тэлботт, наблюдение, как высаживают моего младшего брата, и как он врывается внутрь, поездка домой, готовка супа и сэндвича и игра на гитаре, а после просмотр телевизора.

Я все ещё не мог понять, что делать дальше. К настоящему времени не 

было никаких сомнений в том, что маленький Шайлер Тэлботт был моим братом; он выглядел точно так же, как выглядел я — и, вероятно, мой отец — в этом возрасте. И все же, просто подойти к Кларисе и влиться в её жизнь — и жизнь моего младшего брата — казалось слишком шокирующим. С другой стороны, мне нужно было сдвигаться с мертвой точки. В то же время я был доволен, просто наблюдая за маленьким мини-мной в форме, которая весила почти столько же, сколько и он сам.

Затем мои мысли обратились, как обычно перед тем как я собрался лечь спать, к Сэнди. Мои и её родители были сосланы в темное место, которое я старался не трогать, чтобы не испортить себе настроение. Однако к Сэнди у меня все ещё были смешанные чувства.

Когда шок от всего произошедшего прошел, я смог проанализировать нашу историю более бесстрастно. Например, её настроение и отсутствие в течение тех трех месяцев, когда я был занят исправлением ошибок в отношении Наполеона Бонапарта Бонару. Теперь я подозревал — и был почти полностью убежден,  — что у нее был роман. Проблема? Я не знал, что чувствую по этому поводу. Если она рассматривала весь наш брак как аферу — аферой, в которой, как она была уверена, я был готов покончить с ней,  — тогда насколько она в ней виновна? Ну, то есть, на самом деле ведь мы не были женаты, не так ли? Этот вопрос не давал мне покоя. Я имею в виду, черт возьми, она, по-видимому, ни секунды не колебалась, чтобы положить конец вероятному роману, едва увидела репортажи в новостях, освещающие новообретенную свободу Напа. Она тут же вернулась ко мне с печалью и раскаянием на лице. И с тех пор наш брак был веселым и (как я думал) любящим и, по крайней мере, приносящим взаимное удовлетворение.

Я также провел много часов, мысленно проигрывая наш брак, и не смог найти ни одного намека на то, что у нее было несколько парней на стороне. Напротив, наша личная жизнь, её настроение, наши рабочие часы — все это было довольно ровным и стабильным все время, пока мы были вместе. Если уж на то пошло, то после тех трех месяцев страданий во время большой апелляции все было лучше, чем когда-либо.

Последнее, с чем я бесконечно боролся, заключалось в том, знала ли Сэнди о моем невежестве. Оглядываясь назад на все это — вплоть до первого дня,  — я мог вспомнить сотни комментариев и выражений, которые, в ретроспективе указывали на то, что она предполагала, что я полностью осведомлен о договоренности наших родителей насчет нас. С другой стороны, она никогда по-настоящему этого не говорила. Она никогда не говорила: «Знаешь, я рада, что наши родители уговорили нас пожениться, чтобы помочь папиной кампании, и рада, что мы продержались более двух лет». Таким образом, возникла загадка: были ли её комментарии предположением, что я ввязался в это с широко открытыми 

глазами, или её комментарии были хитрыми подколками в отношении моего невежества и всей ситуации, в которой она оказалась?

Уже сотую ночь подряд я забирался под простыни и смотрел в потолок, размышляя над ответами.

•  •  •

В следующий четверг я был удивлен дважды. Во-первых, после работы заглянула выпить Ребекка без Уитни.

— Джин с тоником и лаймом?  — спросил я, когда она села.

— Очень хорошо,  — сказала она, её улыбка обнажила ослепительный ряд ровных, ярких зубов, от которых у меня чуть не подкосились колени.

Как только напиток был перед ней и оплачен, она спросила:

— Итак, Марк, у тебя есть фамилия?

— Робертс.

Ее глаза сузились.

— Где-то я уже слышала эту фамилию. Ты знаменит?

Я обвел руками подковообразную стойку бара.

— С понедельника по пятницу с одиннадцати до шести.

Выражение её лица оставалось задумчивым, губы сосредоточенно поджаты.

— Прости,  — сказал я через мгновение, бросаясь за пивом для банды строителей, ворвавшихся в дверь.

Закончив с ними, я услышал, как Ферлин позади меня ругается в трубку. Обернувшись, увидел, как он швырнул трубку.

— Проблема?

— Гребаная группа,  — сказал он.  — Завтра вечером здесь должен был состояться концерт Gоldеn Rоdео. С девяти до часу. Но их вокалист и басист прошлой ночью попали в аварию. Довольно сильно пострадали. Они вынуждены отменить выступление.

Я нахмурился.

— Нехорошо.

— Да уж, очевидно, Шерлок.

Его кровяное давление, которое никогда не было очень низким, казалось опасно высоким и готово было вырваться через макушку как гейзер.

— Управляющая компания говорит, что остальные их выступления полностью забронированы. Никаких замен.

Я кивнул, подумал об этом, меньше чем бы следовало, и сказал:

— Я могу поиграть, если хочешь.

Его глаза сузились, потом расширились, а затем он рассмеялся.

— Да, точно. Ты.

Это было больнее, чем физически.

— Я не шучу.

— Поиграть на чем?

— На гитаре. И петь тоже.

— Когда-нибудь делал это раньше?

— Да. Я был в группе на протяжении всего колледжа и юридического колледжа.

— Ты все ещё в группе?  — спросил он, его глаза опять сузились, а лицо стало серьезным, когда он обдумывал.

— Нет.

— Нет ли возможности собрать их вместе за один день?

Я покачал головой, затем сказал:

— Но мне это и не нужно. Я могу просто играть на гитаре и подпевать.

— Что за музыка?

— Все, что захочешь услышать.

— Ничего из этого рэп-дерьма, верно? Или тяжелого металла?

— Немного сложно сделать такое в одиночку и гитарой.

Он кивнул, скрестив руки на груди и почесывая щетину на подбородке своим толстым как сосиска, указательным пальцем.

— Оборудование?

— У меня есть акустическая гитара. Ни усилителей, ни микрофона, ни электрогитары, ни микшерного пульта.

— А акустические разъемы? Сможешь запустить через динамики?

Я кивнул:

— Встроенные.

— И говоришь, что можешь это сделать?

Я улыбнулся.

— А что тебе терять?

Это все и решило.

— Позволь сделать несколько звонков.

— Для чего?

— Думаю, что смогу достать тебе кое-какое оборудование. Все это.

— Если есть выбор, я предпочитаю Теlесаstеr,  — сказал я.

— Возьмешь то, что смогу раздобыть,  — сказал он, поворачиваясь ко мне спиной и поднимая трубку.

Обернувшись, с широкой улыбкой на лице, я увидел, как на 

барный стул рядом с Ребеккой скользнула Уитни. Её глаза были прикованы к экрану мобильного телефона Ребекки, и Ребекка что-то говорила ей. Затем обе посмотрели на меня, и глаза Уитни расширились.

«Гребаные технологии»,  — подумал я, беря стакан, чтобы приготовить ещё один джин с тоником.

— Ты — адвокат Марк Робертс,  — сказала Ребекка.  — Очевидно, чертовски хороший. И был женат на дочери губернатора.

— И сын сенатора,  — вставила Уитни, продолжая атаку.

— Так, что же сын сенатора, женатый на дочери губернатора, делает здесь в баре, вместо того чтобы заниматься юридической практикой в Теннесси?  — спросила Ребекка, затем откинулась на спинку стула, ожидая моего ответа.

Мои губы сжались.

— Ну?  — подтолкнула Уитни, когда стало ясно, что я не собираюсь отвечать.

Я переводил взгляд с одной на другую, не зная, стоит ли отвечать.

— Долгая история,  — пробормотал я.

Ребекка подняла брови, а Уитни спросила:

— Твой брак развалился, и ты сбежал сюда?

— Что-то в этом роде.

— Они знают, где ты?

Я поколебался, потом покачал головой.

— Это довольно коварный поступок, тебе не кажется?

Не только слова, но и тон её голоса. Резкий, ехидный и осуждающий. Глаза застлало красное. Я? Коварный? После всего дерьма, через которое меня заставили пройти моя семья и жена?

— Не знаю,  — сказал я сквозь стиснутые зубы.  — Хочешь рассказать мне все о своем разводе и о том, насколько ты была идеальной, а виноват во всем он?

Я почти пожалел об этом, ещё до того, как слова слетели с моих губ. Уитни выглядела так, словно я ударил её в солнечное сплетение. Её рот приоткрылся, кожа побледнела, и она, казалось, была на грани слез.

Ребекка тоже была ошеломлена, её глаза метались от Уитни ко мне, а затем снова к Уитни.

— Господи,  — сказала она, обнимая объект моей ярости,  — успокойтесь. Оба.

Ребекка достаточно оправилась, чтобы бросить на меня взгляд, способный испарить меня на месте. К счастью, я не отступил. Вместо этого я изо всех сил старался сдержать свой гнев. Всего через несколько секунд я повернулся к ним спиной и перешел на другую сторону бара, занятый уборкой грязных стаканов в раковину для мытья посуды.

Несколько минут спустя я увидел, как распахнулась дверь, и как они обе уходят. На этот раз стояка не было. Вместо этого моё размеренное дыхание было попыткой удержаться от того, чтобы не бросить что-нибудь и не убить какого-нибудь бедного придурка по другую сторону бара. Учитывая, что на другой стороне бара были в основном строители, я решил, что переживу первую брошенную бутылку не больше чем на двадцать секунд.

Через несколько минут кто-то позвал: «Эй», и я повернулся, чтобы посмотреть, кому нужно выпить.

— Ради всего святого, Марк,  — сказал один из рабочих с кривой ухмылкой,  — какого черта ты сделал это? Они были единственными симпатичными цыпочками во всем этом гребаном заведении.

Я попытался ухмыльнуться и пожать плечами, потерпел неудачу и сумел только выглядеть как безмозглый ушлепок, и обошел бар, чтобы освежить напитки.

Когда я добрался до недопитых стаканов, оставленных Ребеккой и 

Уитни, то чуть не смахнул салфетку, не увидев написанных слов:

Ты прав. Мне очень жаль.

Теперь я и впрямь чувствовал себя мудаком, о чем строители не дали мне забыть, когда я закончил свою смену и отправился домой.

•  •  •

Поздно вечером следующего дня я все ещё был в панике, ожидая окончания своей смены, чтобы пойти домой и заползти куда-нибудь в нору. Я был вырван из своих мыслей в два тридцать, когда по стойке бара костяшками пальцев постучал Ферлин.

— Да?

— Давай,  — сказал он.  — Дебби присмотрит за баром, пока нас не будет.

— Куда едем?

— Подобрать то оборудование, что тебе нужно.

«О, черт»,  — сказал мой мозг остальной части тела. Я совсем забыл.

— Ты идешь?  — подтолкнул он меня, когда я молча стоял как идиот.

Я бросил тряпку на стойку и последовал за ним.

Десять минут спустя мы свернули на длинную гравийную подъездную дорожку и направились к дому, который не был ни новым, ни старым, ни огромным, ни маленьким. Он был просто красивым. Справа было поле со стриженым газоном и несколькими древними дубами, шелестевшими отмирающими листьями на ветру, а в конце был простой сарай.

Когда мы подъехали к задней части дома, открылась задняя дверь, вышел мужчина и направился к нам. Мужчина, которого, как мне показалось, я видел раньше. Он шел к нам с широкой улыбкой и протянул руку Ферлину за десять шагов до него.

— Привет, Ферлин.

— Куп.

Они пожали друг другу руки, затем другой парень обнял массивную фигуру Ферлина и крепко обнял его. Как только они прервались, он повернулся ко мне и улыбнулся:

— Привет. Я — Тедди Купер.

Я улыбнулся и кивнул. Ну, конечно, Тедди Купер. Певец и гитарист группы Gеnеrаl Веаurеgаrd.

— Марк Робертс,  — сказал я, пожимая ему руку.

— Давай,  — сказал он, направляясь к сараю и обращаясь к Ферлину:

— Почему бы тебе не загнать джип в тень?

Я последовал за ним, когда Ферлин садился обратно в машину.

— Выбирай на свой вкус,  — сказал он, когда мы вошли.

Щелкнул выключатель, и большая комната осветилась резким светом, который выявил полный реестр инструментального оборудования путешествующей группы. Барабаны, бас-гитары, клавишные и два пианино, акустические и электрогитары, педали эффектов, звуковые платы, микрофоны, кабели, провода — все, черт возьми, кроме светового шоу.

— Мы часто тренируемся здесь перед гастролями.

— Мы тебя не выгоняем или что-то в этом роде?

Он улыбнулся.

— Ничуть. Только что вернулся, около месяца назад. Мы все взяли перерыв, пока Ник, Уилл и я работаем над новыми песнями и аранжировками.

Я кивнул:

— У тебя есть идеи, что мне нужно?

— Конечно. Я раньше играл там. Давай, помоги мне.

Тедди, Ферлин и я загрузили несколько усилителей, несколько патч-кордов, небольшую микшерную плату и микрофон с телескопической стойкой.

— Какую гитару хочешь?  — сказал он, когда мы перевели дыхание.

— А что у тебя есть.

— Предпочтения?

— Теlесаstеr.

Он кивнул головой в сторону ряда гитар в стороне.

— Выбирай.

Я посмотрел. Среди нескольких Lеs Раul, Strаtосаstеrs, Раul Rееd Smith, Grеtsсh и двух Riсkеnbасkеr было три Fеndеr Теlесаstеrs.

— И это все 

твое?  — спросил я, чертовски ему завидуя.

— Часть — Ника.

— А это имеет значение?

— То, чего он не знает, ему не повредит.

Я посмотрел на него.

— И все же, если тебе без разницы...

Он усмехнулся.

— Отлично. Возьми эту.

Он схватил белый Теlесаstеr из ряда и подошел к ряду футляров. Щелкнул защелками на одном из них с надписью «Ник», положил гитару и закрыл его.

— Я бы на самом деле предпочел не...

— В самом деле,  — перебил Тедди.  — Ему будет насрать. И эта — лучшая из всех. Тонны специальных спецификаций, встроенных по его просьбе, и, несомненно, наиболее играбельная. Если собираешься выступать один, то лучше иметь что-то зубастое, верно?

Я поколебался, затем коротко кивнул.

— Спасибо.

— Так ты будешь там сегодня вечером?  — спросил Ферлин, пока я загружал гитару в джип.

— Наверное, около половины девятого. У меня будет достаточно времени, чтобы все наладить.

— Ты не обязан...

Его взгляд заглушил слова, застрявшие у меня в горле. Он был примерно десятым человеком за последние двадцать четыре часа, который посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— В этом чертовом сарае ты никогда не сделаешь все правильно. Я играл там раньше. Я все налажу в кратчайшие сроки.

— Справедливо.

Он улыбнулся и протянул руку.

— Хорошо. Тогда увидимся.

— Спасибо.

— Не стоит упоминания.

•  •  •

Половину пути обратно на работу Ферлин посмеивался про себя.

— Что смешного?  — наконец, спросил я.

— Ты. Господи, Марк. Я знаю, что ты его узнал, но даже не отреагировал. Как будто в этом нет ничего особенного.

— Я и раньше встречался с известными людьми,  — объяснил я.

— Да? Настолько же знаменитыми? Например, с кем?

«О, ну, не знаю,  — подумал я.  — С такими как президент, всевозможные законодатели, губернаторы, шишки в сфере развлечений и тому подобным дерьмом. Черт, однажды мне довелось играть дуэтом на гитаре с Аланом Джексоном, а он — довольно знаменит»,  — хотел сказать я. Но не сказал.

— Просто с известными людьми,  — наконец, сказал я.

— Но после всего этого времени — все время ведя себя так, будто это не имеет большого значения — ты начинаешь волноваться, когда он предлагает прийти и помочь тебе все это организовать.

— Просто не ожидал,  — сказал я.  — Ну, то есть, уверен, что у него есть дела поважнее, верно?

— Нет,  — ответил Ферлин.  — Дженни и дети уехали из города. Ему сейчас, наверное, смертельно скучно.

Большую часть обратного пути я молчал. Однако, когда въехали на стоянку, спросил:

— Откуда ты его знаешь? Тедди?

— Его здесь знают все. Вообще-то, большую часть группы, но особенно Тедди и Ника. Я закончил школу на год раньше их обоих. Мы знаем друг друга сто лет.

— И они оба все ещё живут здесь?

— Тедди никогда и не уезжал. Ник же вернулся примерно в то время, когда распался Lеаd Fооt и сформировался Gеnеrаl Веаurеgаrd.

— Ух, ты.

Он поставил джип на стоянку, заглушил мотор и повернулся ко мне.

— Держи глаза открытыми, и увидишь не только их.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы не так далеко от Чикаго,  — объяснил он.  — Достаточно 

далеко, чтобы быть в стране, но не так далеко, чтобы попасть в город было очень сложно. Поэтому здесь живет много довольно известных и влиятельных людей.

— Типа?

Он назвал имена кинорежиссера, двух сценаристов, нескольких тренеров, игроков и ещё нескольких человек.

— Они все живут где-то здесь?

— Все в пределах десяти миль.

— Где?

Он улыбнулся.

— Если едешь по проселочной дороге и видишь длинную подъездную дорожку, исчезающую в деревьях, есть шанс, что на одной из них живет один из этих людей.

«Ух, ты,  — подумал я.  — Это же почти как снова жить в Нэшвилле. Неудивительно, что никто не воспринимал все слишком серьезно».

Тем не менее, я должен был признать, что Тедди Купер был настолько приземленным, насколько это вообще возможно.

И я более чем слегка нервничал из-за того, что он раскритикует мою игру и пение.

•  •  •

Тедди сдержал слово. Через двадцать минут после того как он появился, все оборудование было прогрето, а усилители — сбалансированы. Он провел меня по педалям эффектов, прикрепленным скотчем к полу рядом с микрофонной стойкой, затем кивнул, пожелал мне удачи и побрел в растущую толпу, за пивом. Почти все, когда он проходил мимо, хлопали его по спине, и он останавливался, чтобы поболтать с некоторыми.

Я услышал глухой удар на крошечной сцене справа от меня, и Ферлин сказал:

— Подвинься, сынок.

Я так и сделал.

Он протянул руку под микрофон, щелкнул выключателем и постучал, чтобы убедиться, что он включен.

— Итак,  — сказал он толпе своим хриплым голосом,  — тут такое дело. Пара парней из Gоldеn Rоdео вышли и поранились, поэтому не могут играть здесь сегодня. Марк сказал, что он может занять их место.

Послышались насмешки и свист, и я не мог сказать, была ли это насмешка или добродушное поддразнивание. Вероятно, смесь того и другого. Несколько лиц были искренне расстроены, когда услышали, что Gоldеn Rоdео не будет играть.

— Задержись, Лу,  — крикнул Ферлин коренастому мужчине с короткой стрижкой, что повел свою жену к двери. Мужчина остановился.  — Дай ему по крайней мере две или три песни, прежде чем решишь, что мои первоначальные предположения относительно талантов старины Марка неверны, а?

Мужчина кивнул и крикнул:

— Я дам ему две.

— Справедливо. Так что, все, пожалуйста, скрестите пальцы за человека, дебютирующего в нашем прекрасном маленьком заведении.

Небольшие аплодисменты были лучше, чем я ожидал. Ферлин отошел от микрофона, наклонился и прошептал мне на ухо:

— Хочу, чтобы ты ошеломил этих ублюдков, понял? Разорви их.

Затем он широко улыбнулся мне и резко хлопнул по спине. Я ухмыльнулся в ответ, наблюдая, как он сошел со сцены и исчез в толпе, затем оглядел около шестидесяти выжидательных лиц, ожидающих, что моя попытка потерпит неудачу.

Вместо этого я улыбнулся и медленно начал играть вступление к тому, что, как я полагал, было бы достойным для вступительного номера. Двадцать секунд спустя я подошел к микрофону и идеально попадал в клавиши, начав:

Я уехал из Оклахомы

На своём Понтиаке,

Готовый сорваться.

Я держал путь в Аризону,

А может даже в Калифорнию,

Где люди живут припеваючи.

Толпа 

сначала колебалась, потом я увидел как некоторые стали приплясывать, и к тому времени, когда нажал на инструментальный проигрыш после первого припева песни Эрика Клэптона «Время Талсы», все аплодировали и свистели. Даже Лу, как его там, подошел к бару и принес себе и маленькой миссис Лу ещё пару кружек пива.

Вот тут-то я и понял, что меня не вывезут оттуда извалянным в перьях.

•  •  •

Я сделал свой единственный перерыв с десяти до одиннадцати, и зал был полон от стены до стены.

— Хочешь пива?  — крикнул Ферлин справа от меня, перекрывая шум.

Я покачал головой.

— Нет, спасибо. Только воды.

Он улыбнулся, показал мне поднятый большой палец и протолкался сквозь толпу к бару.

Толпа почти расступалась передо мной, когда я направился к входной двери, чтобы подышать свежим воздухом. Время от времени меня похлопывали по спине, кивали, говорили «хорошая работа» и тому подобное, но в основном, все разговаривали, пили и ждали окончания перерыва, чтобы вернуться на танцпол.

— Ты — человек многих талантов,  — услышал я чей-то почти крик в ухо, когда мне на плечо опустилась рука.

Это была невысокая, бледная Уитни.

Я устало улыбнулся.

— Спасибо.

— Идешь на улицу?

Я кивнул.

— Не возражаешь, если я — с тобой?

— Конечно.

Она протолкнулась сквозь толпу, выстроившуюся у бара, и поставила свой напиток на стойку, затем повернулась, чтобы последовать за мной.

Я вышел и посмотрел на звезды, наслаждаясь резким, ледяным воздухом, охлаждавшим меня.

— Я была серьезна,  — сказала она, её голос был громче, чем обычно. Добро пожаловать во внезапную тишину после шумной комнаты.  — Я на самом деле сожалею о том вчерашнем комментарии.

— Я тоже,  — сказал я.  — Я перешел все границы дозволенного.

— Сама напросилась.

Я ничего не сказал, просто попытался успокоиться. Затишье в разговоре, казалось, заставляло её нервничать.

— Ты... э-э-э... ты и впрямь хорош. Кажется, знаешь кучу песен и все такое.

— Раньше я играл в группе, когда ещё учился.

— Почему бросил?

— Вроде как помешали брак и карьера.

— Да, думаю, такое они иногда делают.

— Полагаю, что да.

Мы оба помолчали несколько мгновений, и я повернулся, чтобы украдкой взглянуть на нее. Она смотрела на звезды, её лицо было погружено в раздумья.

— Я был прав, не так ли?  — спросил я.

Она повернулась и посмотрела на меня. Пристально, её губы были сжаты в нерешительности, затем кивнула.

— Я — в разводе, и это в значительной степени моя вина.

— Как так?

— Короткий ответ или длинный?

Я посмотрел на свои часы.

— Все, что захочешь рассказать в ближайшие девять минут.

Она вздохнула, затем опять повернулась к чернильному небу с его миллионами точечек света.

— Короткий ответ заключается в том, что я ему изменила. Длинный? Нам вообще не следовало жениться.

— А почему?

— Потому что не уверена, что любила его по-настоящему.

Это было как пощечина. Я почувствовал, как мои руки покрылись мурашками от холода, и с головы до ног пробежала глубокая дрожь.

— Конечно, я любила его. Но там было больше уважения и восхищения. Он был... есть... хороший человек. Великий. Солидный, надежный, умный, симпатичный.  

Он был всем, чем должен быть муж.

— Но?

— Но между нами никогда не было искры.

— Тогда почему ты вышла за него замуж?

— В то время это казалось правильным. Мне было двадцать с небольшим, и брак казался тем чо нужно.

— А почему за него?

— Он был удобным. С ним легко ладить.

— И это так и не переросло во что-то большее?

Она повернулась и посмотрела на меня с невыносимой болью.

— Стало только хуже. По крайней мере, для меня. У нас родился мальчик.  — Она мрачно улыбнулась.  — Это помогло мне сосредоточиться на долгое время. Потом моя карьера. В промежутках между ними я была очень занята.

— И?

— И дошло до того, что я боялась возвращаться домой. Дело было не в Люке, а во мне. Я просто... кроме сына, у нас не было ничего общего. Нам не нужно было одно и то же, у нас не было общих увлечений, интересов. Ничего.

— Кроме сына.

— Кроме Кайла,  — согласилась она.

— Ты когда-нибудь говорила ему об этом?

Она покачала головой.

— Лучше пусть он думает, что я просто изменяла. Что между нами встал другой мужчина.

— Это чушь собачья.

Ее лицо приняло решительное выражение.

— Если я скажу ему правду — скажу Люку, что я была несчастна почти с самого начала, ещё до нашей свадьбы,  — он потеряет все эти воспоминания.

— Что?

— Подумай, Марк. Ты оглядываешься назад на свой брак, у тебя есть счастливые воспоминания, верно? Воспоминания, где вы оба любите друг друга и веселитесь, и все в розах и солнечном свете, верно?

Я ничего не сказал. По правде говоря, теперь я смотрел на все это по-другому. Мотивы и эмоции Сэнди теперь стали запутанными и неясными.

— В нынешнем состоянии,  — продолжила Уитни, снова устремив взгляд на звезды,  — у Люка есть воспоминания о десяти годах счастья, когда мы встречались и были женаты, и только последние пять или шесть месяцев боли и страданий. Я не хочу отнимать это у него. Это единственное, что я могу сделать. Не нужно засирать его восприятия.

— И он ничего не подозревает?

— Бритва Оккама. Он принял самое простое, прямое объяснение.

Я все обдумал, решив, что она права, по крайней мере, в том, что касалось её и Люка. Для меня же проблема заключалась в том, что я уже подвергал сомнению каждое воспоминание, которое лелеял ранее. Как будто кто-то перевернул линзу калейдоскопа, и теперь маргаритки стали одуванчиками. Я не знал, какой была реальная картина.

— Тебе пора идти обратно,  — сказала она, возвращая меня в настоящее.

Я посмотрел на часы.

— Да,  — сказал я, затем наклонился и поцеловал её в щеку.  — Ещё раз прости.

Она изо всех сил старалась улыбнуться, затем, когда я вошел внутрь, опять повернулась к звездам.

•  •  •

На обратном пути к сцене меня остановил Тедди Купер.

— У тебя все очень хорошо получается, чувак.

— Спасибо,  — сказал я, довольный собой.

— А нет чего-нибудь оригинального?

— Того, что я написал сам?

— Да.

Я пожал плечами.

— Конечно есть.

— И почему бы 

тебе не сыграть пару?

Я перевел взгляд с него на толпу, уже очищавшую танцпол.

— Не уверен, что они захотят...

— Только одну или две. Смешай их. Не объявляй своими, и они никогда не узнают.

— Если только они не полный отстой,  — сказал я.

Он рассмеялся.

— Да, все может быть.

Я пожал плечами.

— Посмотрю, что можно сделать.

•  •  •

Попав опять на сцену и снова подключившись, я оглядел толпу и увидел, что вернулась Уитни и огляделась в поисках своего напитка. Его ей протянула Ребекка, и они обе повернулись к сцене.

Не сводя глаз с Уитни, я взял акустическую гитару Тауlоr, надел каподастр на второй лад и наклонился к микрофону.

— Вон там, у бара, есть пара очень красивых дам, вокруг которых нет парней, приглашающих их на танец. Примерно через десять секунд я сыграю небольшой медленный танец, и надеюсь, что кто-нибудь пригласит их на танцпол, прежде чем я начну.

Я видел, как Ребекка рассмеялась и приняла первую протянутую ей руку. Уитни, с другой стороны, казалось, съежилась. Затем к ней шагнул стройный мужчина лет сорока и протянул руку, и она, слегка поколебавшись, приняла её и последовала за ним.

Я перебирал струны пальцами, и почти все сразу узнали песню. Её голова лежала на плече мужчины, я видел, как двигаются её губы, когда дошел до припева:

Зимой, весной, летом или осенью

Тебе нужно лишь позвать,

И я приду к тебе, да, да, да,

Ведь у тебя есть друг.

•  •  •

— Это было просто чертовски здорово, сынок,  — изливался Ферлин, стоя за стойкой бара и пересчитывая чеки и складывая пачки наличных в маленькую банковскую сумку.  — Ты их сковал и удерживал. Просто удивительно.

Я потягивал пиво, своё первое за вечер, пока Марла и Дениз подметали, мыли и таскали огромный мусорный бак, чтобы собрать пустые бутылки и банки, разбросанные повсюду. Я сделал ещё один глоток и устало улыбнулся. Чувствовал себя отлично. Я давно такого не делал, и теперь понял, что мне этого не хватало. Очень. Игры, толпы, энергии. Даже просто играть для толпы в баре было весело, если ты мог войти в их ритм и сыграть то, что они хотели услышать, чтобы они были счастливы и на время забыли о своих заботах. Сегодня вечером я сделал это. Я не хотел останавливаться, и Ферлину пришлось выйти на сцену без двадцати два, чтобы объявить последнюю песню, а потом все должны были начать убираться, пока не приехали копы и не закрыли его.

— Слышишь меня?  — спросил он, внезапно встав прямо напротив.

— Прости,  — сказал я, поворачиваясь к нему лицом.

— Я спросил: «Сколько хочешь за сегодняшнюю игру? »

Я покачал головой.

— Ничего.

— Так не пойдет,  — ответил он, его голос стал низким и серьезным.  — Ты сделал мне кучу денег. И вытащил меня из передряги. Если бы тебя здесь не было, это место было бы мертво.

Я пожал плечами.

— Ничего страшного. Об этом не беспокойся.

Он подтолкнул ко мне через стойку четыре стодолларовые купюры.

— Это немного меньше, чем я бы 

заплатил Gоldеn Rоdео, но там целая группа.

Я посмотрел на деньги, потом снова на него.

— Я не хочу их, Ферлин.

— Ты их возьмешь.

— Нет, не возьму.

— Да, возьмешь.

— Возьми эти чертовы деньги,  — крикнула Дениз.  — Он не уйдет, пока ты этого не сделаешь, а нам пора идти домой.

Я переводил взгляд с Дениз на Ферлина и обратно, и на моем лице расплылась широкая улыбка.

— Заткнись,  — сказал Ферлин.

— Так вы — пара?  — спросил я.

— Раньше были женаты,  — сказал он едва слышным шепотом.

— Пытаетесь снова сойтись?  — спросила я, понизив голос.

— Я слышу вас обоих,  — огрызнулась она.  — И нет, мы не пытаемся снова сойтись. Просто есть желание потрахаться, вот и все. У нас обоих.

Я рассмеялся.

— Что здесь такого чертовски смешного?  — спросил Ферлин.

— Ничего. Просто думаю, что это... ну, не знаю.

— Что?

— В самом деле, Ферлин. Я не знаю. Просто, думаю, странно.

— Почему?

Он был серьезен и не думал, что есть что-то даже отдаленно странное в том, чтобы пойти домой со своей бывшей женой, дабы отхватить кусочек.

— Ты и впрямь этого не видишь?

— Нет, не вижу.

Я усмехнулся, затем потянулся к деньгам.

— Вот что, я возьму вот это. Остальное оставь себе, но ты несешь ответственность за то, чтобы утром вернуть оборудование Тедди, хорошо?

Я оставил две купюры, и Ферлин мгновение смотрел на них, прежде чем пожать плечами и засунуть в карман.

— Справедливо. Что напомнило мне: Тедди хочет, чтобы завтра ты ему позвонил.

— Зачем?

— Не сказал.

— У тебя есть его номер?

— В книге. Под именем Дженни. Дженни Купер.

Я допил своё пиво.

— Тогда ладно,  — сказал я.

Я встал, взял свою акустическую гитару Тауlоr в жестком футляре и пошел домой, чтобы провалиться в сон.