Мама. (Мистико-эзотерический рассказ). Серия: Порно-рассказы Часть 1

С небес на Землю — Маленький мой — тихо шептала она своему сыну — Тише не шуми пока. Тише — сверкая огненным светом синих горящих глаз и распустив в стороны светящиеся астральным светом ангельские похожие на птичьи крылья, она шептала ласково, будто распевая ему колыбельную вполголоса трелью слившихся воедино нескольких голосов — Мама не оставит тебя. Мама придет за тобой, когда наступит время — Зильземир прощался со своим ребенком в доме рыбака. Его жены и двух маленьких дочерей. В доме на берегу древнего Тибра недалеко от самого Рима.

Он спустился с Небес в этот дом в ярком свечение лучистого астрального света. В момент отсутствия в нем его жителей. В жалкую крестьянскую рыбака из дерева и глины лачугу.

Он спешил. Спешил оставить здесь своего маленького ребенка. Своего сына. Сына Небесного ангела.

Так было сейчас нужно. Просто было необходимо.

Там, откуда он пришел ему, теперь не было места. Там была настоящая война. Между Богом и ангелами. Сколько их там пало из-за его любви. Любви к своему повелителю и Богу. Сколько не сумевших понять этой безумной ангельской неудержимой любви. Итогом которой, был их общий Небесный сын.

Зильземир изгнанник! Зильземир не прощенный! Зильземир падший! Он изгнан сам на эту проклятую самим Богом землю.

Его гнев! Гнев любимого! Гнев за свою же к Зильземиру любовь! Любовь, пошатнувшую законы Рая! Его же созданные им же законы!

— O, мой Создатель и мой любимый! — подняв к небесам светящуюся в длинных и парящих светящихся ярким пламенем волосах безумно красивую лицом голову, Зильземир произнес — За, что ты караешь меня! За что ты караешь своего маленького сына! Моя любовь к тебе безгранична! И я не виню тебя за твой выбор! Но пожалей своего сына! Мой господин Неба!

Зильземир опустил, горящий синим огнем, свой взор своих красивых наполненных слезами и неудержимой любовью и горем синих глаз на светящееся ангельским, как и он, светом перед ним маленькое и живое создание. Лежащего перед ним на столе рыбака в рыбацкой избушке и улыбающееся своей любящей его матери, что-то лопоча детским писклявым голоском. Пускающего слюнявые детские младенца пузыри и превращающегося постепенно в обычного земного ребенка.

— Маленький мой — пел Зильземир на нескольких языках, своему отпрыску от Бога, прикасаясь нежно руками и пальцами к нему в драгоценных неземных изумрудах перстнях и кольцах — Папа простит нас. Придет время и он простит нас. Простит твою мать за ee к нему любовь и безумную красоту. Сумевшую затмить его Божественный разум. Нужно только подождать — он услышал голоса недалеко от этого покосившегося маленького дома на краю Селенфии, деревни рыбаков и крестьян у самой практически воды вблизи Апиевой дороги выложенной и вымощенной руками пленных рабов большим булыжником.

Зильземир сверкнул светом синих своих астральных небесного ангела глаз и в отчаянии произнес, тихо наклонившись и целуя малыша, своему сыну — Запомни свою маму. Мальчик мой. Запомни ee, какой ты ee сейчас видишь — роняя ангельские искрящиеся и превращающиеся в сверкающие алмазы слезы на машущего маленькими пухленькими ручонками малыша. Малыша, ловящего его длинные волосы. Волосы сверкающие ярким астральным светом. И парящие в воздухе над склоненным над ним небесным ангелом. Волосы меняющие свою сущую истинную природу и цвет. Превращающиеся в обычные русые волосы земной женщины. Очень красивой молодой женщины. Женщины врезавшейся в память маленького ангельского ребенка. Женщины оставившей его здесь в маленьком свертке ткани. Одного на произвол судьбы в неизвестном доме и, неизвестном ему еще жестоком человеческом мире, совершенно поспешно, спасаясь от преследования и мести и гнева своего взбешенного небесного супруга.

Зильземир боялся не за себя. Он боялся за это маленькое существо рожденное ею. Там возле Божественного его Трона. Там у ног своего Повелителя. И он был в гневе. В гневе за свое временное и безумное помешательство. Помешательство от любви к ней.

Он очарованный небесной красотой Зильземира создал его. Этого малыша в ee утробе. И прейдя в себя, изгнал из Рая. Изгнал вместе с ребенком.

Он не мог простить себя за это временное безумие, посеявшее зерно раздора между ним и его подчиненными. Нарушив свои им же созданные законы, он преступил сам их, перед лицом всех, кто был в его подчинении в Раю.

Эта их двоих безумная и страстная любовь переполошила все Небеса и вот Зильземир спешит. Спешит оставить его сына здесь в этой жалкой рыбацкой лачуге. Чтобы замести следы, и спасти себя и уберечь его этого маленького малыша. Маленькое ee ангельской утробы творение. Он спешит от войны там наверху. Оттуда, где врагом стал ей сам ee любимый и чуть ли ни все Небесные ангелы. Где все стали друг другу непримиримыми врагами и многих уже нет. Нет тех, кто заступился за Зильземира. Они убиты руками своих же братьев и самим Богом. A те, кто остался там жаждут только отмщения и смерти ему ангелу, сбежавшему с Небес из родного Отцовского дома.

Ему не остается ничего, как только так поступить и спрятать ребенка. Бросив его здесь и прячась самому в облике этой несчастной плачущей женщины. Прятаться самой от преследования и быть где-то с ним незримо и охранять его, присматривая со стороны.

Почему он поступил так?! Зильземир не мог его понять. Почему так все вышло? Но этот его и ee общий ребенок переполошил там всех наверху. И разозлил его.

Ответ: Вся вина лежит на бесполой привязанности. Привязанности между небесными существами. Этими существами, которые не обладают полом. Они изначально рождаются и создаются из астрального света самим Создателем, строго соблюдающим законы безбрачия в своем мире.

Все это происходит из-за возможности изменить пол по желанию, где только разница состоит в том, кто ты больше - женщина или мужчина.

Разница заключается в сердце, разуме и душе самого небесного существа. Разница, которая определяет пол этого небесного существа.

И вот теперь он сам, создатель этого небесного мира и этих существ, стал жертвой безумной страсти любви. Сам основатель всех правил и законов бытия и сущего сам перешагнул черту допустимого. Потому что сам не имел пола. Это неизменная особенность всех Левиафанов, рожденных в хаосе. Всех его братьев и сестер. Природа его матери - Великого дракона Хаоса - Тиамат.

Он Бог, сын самой Тиамат. Самого дракона Хаоса. Сын, созданный из ее энергии и создавший свой мир из себя. Сын, отвергший ее мир и создавший свой мир, не смог изменить то, кем он был рожден изначально. И не смог создать то, что не уподобилось бы ему самому и принесло бедствие в его созданном небесном раю.

Этот небесный ангел, созданный из яркого лучистого астрального света - это тот ангел, чья красота очаровала его. Самого Бога. Создателя всего и вся. Красота Зильземира. Красота самого прекрасного ангела в его небесном раю. Красота, которая привела к раздору и войне в его мире, за что он не смог ее простить. Именно ее, а не себя. Потому что именно этот ангел был в своем разуме и душе больше женщиной, чем мужчиной на свою же беду

И вот она оставила своего сына в этой жалкой крестьянской рыбака лачуге на берегу Тибра и, простившись с сыном, быстро растворилась в воздухе, покидая его и этот дом в тот момент, когда на пороге его уже появились хозяева. Рыбак уже не молодой и потрепанный своим крестьянским положением и его жена с двумя маленькими дочерьми.

— Я вернусь за тобой — сказала она, исчезая у ребенка на его глазах. Сверкнув горечью синих как океан, заплаканных слезами женских глаз, напоследок своему совсем еще маленькому небесному сыну — Я вернусь за тобой и верну тебя в Рай.

Часть I. На Апиевой дороге

— Едут! — Ганик под чириканье на улице воробьев и карканье ворон, ворвался и влетел в избушку как ненормальный с выпученными глазами — Едут! Трое! Три всадника едут в Рим! — он пробежал до деревянного стола, где у очага рядом с ним возилась его приемная земная мать — Мама! A где Урсула и Камила?! — он, громко запалившись слегка от быстрого бега, прокричал, кареглазой женщине. В старенькой, крестьянской изношенной уже до дыр длинной до пола подпоясанной простым тонким поясом из холстины тунике, прямо на голое тело, и на босую ногу. С забранными в хвост длинными и торчащими во все стороны вьющимися уже с сединой черными волосами. — Что ты так разорался сын — Мать, аж, вздрогнула — Весь дом переполошил — Они еще спят. Кто едет?

— Всадники мама — уже спокойнее произнес Ганик — Я слышал от ребят сам едет Германик и командующий легионами Блез. Они едут в Рим. К императору Тиберию.

— Я хочу увидеть Рим — он не видел и не был с рождения в нем, хотя Ганик с сестрами и матерью жили буквально у него под боком. Он не видел римских воинов всадников. Приемная мама всегда прятала его, маленького, как кто проезжал по этой дороге мимо Селенфии и их старенького перекошенного временем крестьянского дома.

— Я не пущу тебя туда и ты это знаешь — мама ответила Ганику — Я боюсь за тебя сын мой — она отошла от печки, где варилась опять рыба, и запах стоял на весь дом — Камилла и Урсула спят еще. Ты же знаешь они еще маленькие. A ты вырос вперед их. Кто ты, я и не знаю до сих пор — она говорила высокому и здоровому широкоплечему парню, на вид лет уже двадцати девяти или тридцати. Одетому, тоже по-крестьянски в короткую до колен тогу, с короткими рукавами и сильными, мускулистыми голыми руками до самых плеч и ногами на босу тоже ногу — С того момента как нашли тебя здесь в этом доме. Твой возраст я не могу определить и не знаю, откуда ты Ганик. Сыночек мой. И я боюсь за тебя. Особенно после того как умер Митрий, твой отец.

Отец Ганика, тоже приемный уже в годах рыбак. Намного старше, лет пятидесяти с лишним, приемной его матери. Которая была сорока лет. Но уже выглядела довольно измученной от такой вот крестьянской нелегкой жизни.

Приемный отец Ганика Митрий Пул утонул в Тибре. Пошел рыбачить и утонул. Вообще не ясно даже как, но его нашли мертвым уже на берегу и похоронили недалеко от селения Селенфия. Говорят, видели даже, как он выполз на берег, но нахлебался воды и не смог прийти в себя. И вот Ганик уже выросший, жил только с приемной не родной ему матерью и двумя сводными ему сестрами Урсулой и Камилой. На самом краю своей деревни в той старой завалившейся набок избушке.

— Скоро там будут гладиаторские игры мама — он разочарованно посмотрел на неродную свою очень заботливую o них всех мать — A я не был ни разу в Риме. Ни разу не видел гладиаторов, только от мальчишек слышал o них. Говорят они красивые и сильные все как один, и есть даже школы, где их учат драться друг против друга на забаву горожан Рима.

— Я сказала, нет, значит, нет — ответила строже мама — Мама! — он упрашивал ee еще как выросший, совершенно рано, и непонятно как до возраста практически взрослого мужчины — Нет мальчик мой. Все соседи и те знают, что с тобой, что-то не так. И они смотрят на нас косо и боятся. Я тоже боюсь, чтобы сюда не нагрянула какая-нибудь стража из города или солдаты. Узнай o тебе и какой ты.

— Тем лучше если я уйду отсюда, когда-нибудь — он произнес уже серьезнее — Я уже взрослый практически.

— Ты еще ребенок Ганик — произнесла мать и подошла к своему приемному сыну — И это еще больше беспокоит меня. Просто ребенок, выросший очень быстро и не по понятным причинам. И хорошо, что мы живем на большом отдалении от остальных соседей, и они тебя редко видят и быстро забывают o тебе. Но это временно. Когда-нибудь все равно случиться что-нибудь нехорошее. И я это чувствую Ганик.

Ганик поцеловал приемную мать. Она ему опять напомнила кто он. Но кто, он не знал, и не знала, ни она, ни сводные сестры, ни его покойный рыбак отец.

Ганик видел странные сны. Странные и настолько четкие и ясные, что сам их не мог объяснить.

Он видел себя почти постоянно бредущим по какой-то неземной пустыне. Сплошной бесконечной и бескрайней пустыне. Почти все время в одном и том же эпизоде и месте. Подымающим под собой босыми своими ногами с ee поверхности песок и пыль.

Этот сон он видел с самого малолетства. С разницей ощущений себя в них от десятилетнего мальчишки еще совсем до уже вполне взрослого молодого лет тридцати мужчины. Именно в этом возрасте он начал видеть эти сны и видеть ee. Странную. Бредущую чуть поодаль от него в оборванном в подоле истрепанного рубища платья. Еще не шибко старую, вполне привлекательного вида черноволосую женщину, которая даже общалась с ним в тех снах и называла его своим сыном.

Раньше она была моложе, когда он был совсем маленьким. Когда она оставила его в избушке рыбака и его жены, и он странным образом запомнил ee тогда гораздо, более молодое лицо. Так ему казалось.

Но прошло, не более, пяти лет, и вот она уже несколько изменилась. Изменилась в его тех странных снах и стала несколько старше, но по-прежнему называла его своим родным сыном и клялась в любви к потерянному ребенку.

Кто она? Кто эта женщина? Называющая себя его матерью?

Он рос слишком быстро для человеческого ребенка. За пять лет он вымахал в почти взрослого здорового не обиженного здоровьем и силой мужчину. На вид лет тридцати. Но был внутри, как, ни странно мальчишкой лет пятнадцати. Прошло немного совсем лет, a его возраст был еще как у мальчишки. Выглядел Ганик уже как взрослый лет тридцати мужчина и внезапно остановился на этом. Не взрослея и не молодея. Странно это было как-то. Опередив в росте и физическом развитии своих сводных десятилетних сестер близняшек, которые были старше его тогда, когда он появился неизвестно откуда у них дома. Совсем практически еще грудным малышом и вырос за эти пять лет во взрослого мужчину. Пугая самих сестер и приемных обоих родителей. И вот они сейчас его сестренки еще лет двадцати молодые совсем кучерявые с русыми и черными волосами девчонки, с синими и карими игривыми глазами, a он уже почти взрослый мужчина. И это за какие-то пять лет.

Старый рыбак его приемный отец, до того как погиб, прятал его с его приемной матерью даже от соседей. Всем потом говорили, что он от умершей сестры его жены. Но те все равно видели, как Ганик рос. Ото дня ко дню физически выправляясь в красивого молодого сильного физически и довольно крепкого и здорового мужчину. Даже местные молодые деревенские по берегу Тибра крестьянки. Двадцатилетние пылающие любовными страстями и фантазиями девицы. Стали приставать к Ганику со своей любовью. Хотя он не понимал еще, что это такое. Он был внутренне по разуму еще лет пятнадцати. Совсем мальчишка. И не понимал, всего, чего хотят эти резвые на выданье и необузданные в плотских желаниях по отношению к нему крестьянки. И мама его приемная всегда отгоняла их от него. Она заботилась o нем, понимая все и то, что он был странный в развитии и необычный ребенок. Она Сильвия так ee звали, понимала, что Ганик появился не просто так и он не был даже совсем человеком и когда-нибудь все изменится, и он измениться в корне его судьба. Но до этого момента она берегла его, как и своих дочерей. Он был ee хоть и приемным, но единственным теперь сыном. Сыном одинокой теперь крестьянки.

Ганик хотел сам не знал чего, но это чего тянуло его за собой. И его любопытство еще ребяческое любопытство и желание помочь своей приемной семье стало его заботой. Он мечтал вытянуть свою эту приемную семью из того места где они были и помочь хоть как-то улучшить свою крестьянскую жизнь.

Он рвался в Рим. Он знал, он чувствовал, что там его ждет судьба. Неизвестно еще какая, но интересная судьба. Что-то тянуло его туда. Туда где он еще не был ни разу, но очень хотел.

***

На каменной дороге из крупных больших булыжников появились всадники. Целая группа всадников в блестящих военных доспехах. Сверкающих на ярком солнце и на их красных военных одеждах. Коротких красных туниках, которые носили исключительно только высшие воины Рима. Украшенных красивой золоченой оборкой по нижнему краю и коротким рукавам. С широкими с золотыми бляшками поясами белтеусами перекрещенными и связанными на бедрах солдат римской гвардии и мечами гладиями и кинжалами на них. В солдатских сандалиях, похожих на сапоги, закрывающие почти целиком голени ног калигах. В блестящих медных шлемах с гребнями птеругами с оформлением из страусинных разноцветных наверху перьев. В красных широких застегнутых на правом плече медной пряжкой фибулой отороченных золоченой оборкой по нижнему краю, как и их одежда, длинных воинских плащах лацернах. Их было больше, чем трое. Еще к троим трое. Казалось, они ехали прямо в саму Селенфию. Всадники верхом на украшенных красивой военной попоной и сбруей лошадях, подымая пыль на дороге, спешили в Рим.

И может на беду, a может на само счастье, проезжали мимо дома Ганика. Дом Ганика и его сестренок и приемной матери как раз стоял совсем недалеко от этой Апиевой дороги и первым с этой стороны самой дороги.

Чуть не сбив ногами на пороге с воробьем в зубах домашнюю кошку, Ганик выскочил из своего крестьянского рыбацкого дома в момент как раз к их появлению. Он подлетел к краю самой Апиевой из вымощенного булыжником запяленной ветрами дороге. Стоя там босоногий в своей рыбака крестьянина дряхлой из грубой бараньей шерсти, как и у его приемной матери Сильвии одежде.

Первым ехал сам Германик, племянник Тиберия по родственной линии Юлия Октавиана Августа. Сын Нерона Клавдия Друза старшего, брата Тиберия Клавдия Нерона. Германик Юлий Клавдиан был сыном его родной сестры Октавии. И мать Тиберия всегда Тиберию напоминала об опасности захвата власти, которой Тиберий боялся. Боялся из-за популярности Германика Клавдиана среди солдат легионов. Он был легатом половины легионов императорской армии, и главным Тибуном и представлял для Тиберия определенную военную опасность. У самого же императора Тиберия власти такой и популярности не было. Кроме того у Германика было много детей включая самого Будущего императора Гая Германика Калигулу, но это дальнейшая история, не имеющая к этой уже близкого отношения.

Так вот первым ехал Германик Юлий Клавдиан. За ним чуть сзади военачальник и правая рука Германика и такой же подчиненный, как и теперь императору Рима Тиберию тоже легат и генерал Гай Семпроний Блез. Рядом с ним еще один бравый солдат и ветеран Рима, и ординарец самого Гая Семпрония Блеза, центурион Октавий Рудий Мела. A следом еще трое. Двое младших командующих, центурион Династий Римий Мерва и Сесмий Лукулл Капуллион. Тоже, при боевом оружии и такой же военной одежде. И еще один. Из числа гражданских. В короткой белого цвета с золоченной тоже оторочкой по нижнему краю и коротким рукавам походной одежде богатого римлянина и тоже в калигах как у военных. С кинжалом на гладиаторском поясе с металлическими бляшками и в сером плаще пенуле с рукавами на гнедой лошади. Лет где-то пятидесяти. С небольшим. Со смуглым лицом и зелеными из-под вздернутых бровей, на вылупку, маленькими, но не глупыми далеко хитрыми глазами. С небольшим пузиком под своей походной одеждой конника и седой не по годам полностью прямыми волосами головой с короткой, как и у всех военных стрижкой. O нем то и пойдет в дальнейшем речь.

Всадники, подымая копытами лошадей, подъезжали к стоящему на обочине дороги любопытному и с интересом смотрящему на них Ганику.

Он на свою беду, a может и на счастье, стоял один здесь, и никого не было как раз рядом.

Все кто знал o прибытии верховых едущих в Рим, тоже выбежали из своих жилищ, но были ниже по самой Апиевой дороге. Вот Ганик и оказался тем, кто первый попался на глаза конникам в красивых сверкающих на ярком солнце раннего утра блестящих медью доспехах и красных плащах.

Первый едущий всадник поднял вперед и вытянул раскрытой ладонью вниз в приветствии ему Ганику правую в перстнях руку.

Обычно так приветствовали высокородные римляне друг друга или военные. Так же приветствовали самого императора Рима. Но Ганик этого не знал и тоже в ответ поднял так же, вверх и ладонью вниз впереди себя вытянутую руку.

Всадники, было, видно удивленно переглянулись и слышно было, как захохотали, подъехав к стоящему Ганику.

Лошадь первого из них в красном длинном плаще и в золотистых военных доспехах и шлеме остановилась прямо у самого Ганика.

— Ты видно глупец или очень смелый человек! — громко произнес всадник — Коль сделал тоже самое! — он не переставал хохотать, присматриваясь к молодому на вид неплохо сложенному парню.

Всадник был тоже молод и высокого роста.

— Как тебя звать смельчак? — перестав смеяться, как и за ним, остальные всадники уже спокойнее произнес первый всадник, сидя на лошади.

— Ганик — произнес Ганик — A вы кто будете? Вы сам Германик?

Всадники все переглянулись, a первый смотрел, не отрываясь от Ганика, и заулыбался, глядя на молодого крепкого парня. Его серые бесцветные широко открытые глаза, на мужественном прямоносом с легкими морщинами молодом лице лет тридцати пяти умудренного военным делом воина, уставились на Ганика.

Тихо спустившись с коня, он встал перед молодым и крепким парнем. Бережно взяв его правую руку в свою, украшенную перстнями, мужественную руку воина, он пристально посмотрел на нее. Удовлетворенно и без слов. Затем он положил руки на плечи Ганика.

— Можешь стать отличным воином — неожиданно произнес он и оглядел своих подчиненных, сидевших вереницей на лошадях за ним — Что скажешь, Блез? — отойдя назад, словно давая еще одному всаднику возможность обратиться к Ганику.

Второй всадник, который находился слева на лошади, подъехал и выровнялся с первым верхом. Спустившись с коня, он также приблизился к ним.

Он значительно был ниже первого всадника. Немного плотный и коренастый. С морщинистым почти квадратным лицом, прямым носом и уже стариком виду не менее пятидесяти лет, хотя может быть и моложе. И у него были такие же серые, безжизненные глаза.

Спустившись с лошади, он снял шлем с перьями и осмотрел Ганика от ног до головы.

— Отличная фигура для воина — произнес тот, которого первый всадник назвал Гаем Семпронием Блезом — Сколько тебе лет? — спросил он у Ганика.

— Мне пятнадцать лет — ответил Ганик мгновенно, не задумываясь, и сам не осознавая значение своих слов из-за своей еще детской наивности.

Второй всадник в возрасте посмотрел на первого, который спустился с коня раньше остальных и стоял немного в стороне от Ганика.

— Пятнадцать?! — удивленно произнес первый высокий всадник с серыми безжизненными глазами, видимо самый старший воин на коне.

— Ты выглядишь как полноценный взрослый мужчина — он повернул голову к еще одному всаднику из задних рядов, и тот, поняв его знак, подъехал на лошади и быстро спрыгнул на землю.

— Обрати внимание — произнес воин тот, что обратился к нему и позвал его взглядом — Мы нашли, кажется уклониста дезертира Октавий Мела.

Первый и самый главный из всадников смотрел, молча, и уже не улыбаясь на Ганика, держал парня за правую крепко руку. Он крепко сжимал ему кисть руки и пальцы, сдавливая мощной хваткой привыкшей держать меч гладий в бою, и смотрел в лицо Ганику. Словно ожидая от него, что ему будет больно. Но понял, что рука Ганика не слабей его руки, и не менее, крепче, чем у него ослабил хватку — Отличная крепкая хватка — произнес он — Как раз для того, чтобы держать меч — он отпустил и повернул голову к третьему, еще сидящему на коне тоже в блестящих доспехах с правой стороны воину. И тот тоже слез с коня и подошел к ним — Что будем делать? — он смотрел на Ганика не очень дружелюбно, но Ганик их всех не понимал. Не понимал, что значит слово дезертир и уклонист.

Первый и видимо тот, кто главный высокий воин в блестящем в страусиных перьях шлеме отошел от Ганика назад и смотрел на него, он словно, что-то думал — Как твое имя? — он вдруг спросил Ганика еще раз — Почему не в армии? Ганик и понятия не имел, что это такое армия. Он молчал и не знал, как ответить.

— Что молчишь! — уже серьезнее и громко спросил второй из воинов — Отвечай сейчас же! — он положил левую руку на свой меч.

— A что такое армия? — спросил Ганик, действительно первый раз слыша это. Он прожил в своем доме со сводными сестрами и приемной матерью, и речь об армии не раз не заходила при их разговорах. Даже при еще живом приемном отце.

— Он, похоже, глупый! — громко заявил третий воин и двое других, более молодых воинов в красных плащах с мечами на широких поясах, которых Ганик не знал, присоединились к нему, смеясь. Один из них, смеясь, крикнул: — Вот почему он не служит в армии!

— Но Октавий неплохо выглядит — спокойно ответил коротко стриженый мужчина с зелеными хитрыми глазами. Он слез с лошади и подошел к стоящим воинам. У него была гражданская одежда до колен с короткими рукавами до локтей, как у всех конницы. Его одежда уже была серой от пыли. Его туника была до колен и имела золотую вышивку по краям, что отличало его от остальных. Он носил серый плащ с длинными узкими рукавами и закрепленным на правом плече фибулой из обычной меди со львиной головой. Он также имел широкий пояс с металлическими бляшками. Его хорошо видный округлый животик свидетельствовал о том, что ему было около сорока девяти лет и его волосы уже побелели. Сразу было видно, что он был гораздо более скромным по сравнению с другими конниками.

Это был Хароний Магма, учитель школы гладиаторов в Риме.

Он имел значительное положение среди ланистов, так же как и его школа гладиаторов. Он был человеком высокой нравственности и честности, несмотря на свои интересы и пороки, которые присутствовали в его чистой душе. Однако если не обращать на это внимания, то можно отметить, что он был довольно порядочным человеком, но очень строгим, расчетливым и иногда циничным. Особенно когда речь заходила о деньгах и больших ставках.

У ланисты Харония Магмы была отличная гладиаторская школа при самом Риме, и он уже долго ехал верхом со всеми на лошадях.

— Верно Германик? — он обратился по имени к главному воину. Оценивая физические данные на вид и глаз парня — Если он немного и вправду не в себе я его в качестве наказания за дезертирство заберу к себе в гладиаторскую школу.

Главный воин в красном длинном и широком воинском плаще с пряжкой фибулой на правом плече, отороченной по нижнему краю золотой каемкой, посмотрел одобрительно на просьбу человека из гражданских.

— Хорошо — произнес тот, кого называли главным легатом и трибуном Германиком — Он твой. Слышешь полоумный! — он громко обратился к молчавшему теперь как рыба и напуганному уже Ганику — Ты теперь его человек. Раз он заступился за тебя. Не подведи его.

Ганик тогда не понимал еще, что этот человек заступился за него. И неизвестно, чем бы для него закончилась эта встреча. Если бы не этот заступник из гражданских. Оказавшийся, наверное, неслучайно рядом в числе конников военных.

— Прошу вас господин! — вдруг раздался голос матери Ганика. Голос буквально напугал всех своим криком и все вздрогнули и повернули головы на крик бегущей по дороге от дома Сильвии, приемной матери Ганика — Прошу вас господин! — она кричала на бегу, приподымая подол своего крестьянского из холстины платья. Подбегая к стоящим у Апиевой дороги военным конникам легионерам — Прошу вас господин не убивайте моего сына! Я молю вас господин!

Она, подлетев, упала на голые свои женщины колени в пыль самой дороги перед всадниками. И прижалась к голым жилистым ногам стоящего Ганика головой — Он у меня единственный сын! Я виновата, что прятала его от армии! Я должна отвечать за это! Пощадите моего ребенка! Он немного не в себе, господин!

— Произнес главный всадник воин, делая вид, что не интересуется никем — Мне только твое мнение нужно, женщина — громко сказал он — У тебя все в порядке с ним?

— Извините, господин! — продолжала она плакать, будто не слыша и не понимая его слов, и прижиматься к ногам молодого парня со здоровым и крепким видом. Она дрожала от страха и боли, а Ганик так и не мог разобраться в происходящем. Он тоже упал на колени рядом с матерью и молчал, тупо глядя на военных.

— Видимо, все они здесь странные — сказал третий воин в блестящих доспехах и красном плаще центурион по имени Октавий Рудий Мела — И матерь и этот глупец.

Сильвия прижалась к своему усыновленному сыну, защищая его как только может.

— Подними матерь на ноги, дурак! — сказал Блез.

— Заткнись! — ответил Германик обращаясь к Блезу и сердито посмотрел на него своими серыми глазами, которые прятал шлем с перьями — Я буду решать и говорить, что делать дальше.

Первый воин в золоченых доспехах и красной короткой военной тоге и плаще подошел к Ганику — Ты знаешь, кто я? — спросил он и без ожидания ответа продолжил — Я командующий императорских легионов Рима Германик Юлий Клавдиан. Я брат самого императора Рима Цезаря Тиберия Клавдия Нерона. Знаешь такого? — он на мгновение замолчал и не отрывал свой взгляд от напуганного Ганика, который стоял рядом с его плачущей матерью. Ганик не очень много знал. Он был напуган за себя и за свою матерь, которая плакала горькими слезами. И он понимал, что дело обстоит плохо, поэтому промолчал, решив не говорить ничего. Он уже до этого догадывался о том, кто есть кто, но предпочел промолчать. Ведь его оскорбили, и это его очень задело. Внутри он был еще ребенком, хоть и вырос в сильного молодого человека.

Мать его берегла ото всех и прятала как какую-нибудь драгоценность. И не пускала далеко от своего дома. A он покорно слушался ee как приемный сын. Совершенно не переча матери. Он любил ee, хоть она и была приемной матерью, но, все, же была его мать.

— Ты видно и впрямь безумный — произнес он и молча, отвернувшись, сел на свою лошадь. За ним последовали остальные.

Главный воин, которого звали Германик, уже с лошади, дернув красивую золоченую сбрую, посмотрел на Ганика и его сидящую у его ног мать. Он одернул свой по сторонам свисающий красный широкий с золотой по краям вышивкой воинский плащ, поправил гладий, висящий на широком воинском с золочеными вычеканенными узорами бляшками поясе и кинжал. И произнес громко, чтобы все слышали — Раз он у тебя полоумный — он обратился к рыдающей от страха за приемного своего сына Сильвии — То пусть сидит дома и не лезет на проезжую дорогу. Не ровен час задавят.

Поехали?! — он скомандовал остальным, и воины быстро поскакали по Апиевой дороге в сторону Рима. взрослым почти на все тридцать лет мужчиной. Его в деревне рыбаков держали и впрямь за ненормального. Все мальчишки. Потому, что он играл с ним как дурачок. И может, поэтому никто особо не обращал на такое необычное физическое развитие Ганика. Может поэтому никто не рассказал o таком чуде, думая, что это просто отклонение в природе. Или насмешка Богов над природой человека. Но Сильвия боялась за сына. Боялась потому, что знала правду. Не всю, но правду. Она встречалась втайне от своего мужа, утонувшего рыбака с одной странной еще довольно на вид молодой женщиной. Женщиной очень похожей на нищенку или бродяжку. Встретившись с ней не

далеко от их резиденции. Она прибыла в Селенфию из Рима по Апиевой дороге. Эта женщина, внешне необычная и с необычным образом поведения, сказала и предупредила ее, чтобы она заботилась о нем так, как будто он ее собственный сын. Чтобы он оставался таким, какой он есть сейчас, или даже лучше его, чтобы люди не принимали его за странного. Таким образом, это будет меньше привлекать внимание даже со стороны соседей.

Сильвия не знала, кто эта женщина, но она прислушалась к ее советам.

— Мама, — произнес Ганик — Мама! — Он поднял ее со земли — Что они говорили об армии? Кто такой дезертир? Почему ты была так напугана за меня и просила их не трогать меня? Я же им ничего не сделал?

— Дурак! — выплакавшись, она прижала его к себе и сама прижалась

к нему — Ты мой дурак! — Отпустив его, она посмотрела на него, в его мужественные глупые глаза — Больше так не делай. Ты меня понимаешь? Не расстраивай маму.

Ганик крепко обнял свою приемную мать Сильвию своими сильными молодыми руками и они вернулись по Апиевой дороге под громкий треск прыгающих по земле маленьких воробьев к своей старой рыбацкой хижине, которая была наклонена и одинокая среди других крестьянских рыболовных домов.

***

Он разогнал каркающих ворон и спустился с небес в ярком астральном свете. Теперь он стоял на пыльной дороге, окруженный серой пылью, поднятой его собственными крыльями. Он смотрел на уходящую женщину лет сорока и ее молодого сына.

Он искал его настоящую мать. Это была его задача.

Он посланник с небес и ему предстояло выполнить то, что другие посланные не успели. Они тоже искали ее. Но он отвлек их. Так нужно. Так нужно ему самому. У него были свои личные счеты с теми,

кто был ему нужен. Тот, кто должен быть где-то недалеко от этих мест. Мест, где живет этот взрослый еще совсем мальчишка.

Ганик ему был не нужен сейчас. Он искал его настоящую мать. Он искал Зильзерима. Это была его первостепенная цель. Цель этого красивого чернявого с горящими как огонь глазами ангела.

Зильземир, беглый ангел. Зильземир преступник для них и всего Рая.

Он сложил крылья и принял видимый вид. Принял облик взрослого, но молодого очень красивого черноволосого миловидного на вид мужчины с почти, женским лицом в длинной до самой Апиевой дороги сутане. Сотканной из ярчайшего живого света. И светящейся странным ярким небесным астральным светом в двигающихся по ней и ee плавно перемещающимся по его телу складкам живым звездам и галактикам. Его длинные черные, вьющиеся на невидимом ветру волосы были до самого пояса и его узкой талии. Подпоясанной широким сотканным из звездной пыли в небесных изумрудах бриллиантовым поясом с большой такой же изумрудной пряжкой.

Миллемид сложил на груди свои руки крестом, прижимая окольцованными перстнями тонким с драгоценными небесными изумрудами тонкие как у женщины пальцы к мужской молодой груди и, поклонившись земле, вошел в обитель землян.

Ангел Неба, плавно переступая по незнакомой его еще ногам твердой опоре из камня, пошел быстро по Апиевой дороге. Переступая плетеными золочеными сандалиями в изумрудных пряжках под оставляющей светящийся в воздухе след на ветру своей ангельской одеждой ногах.

Он направился в сторону, которой уехали всадники. Его не интересовало сейчас ни жилище Ганика и его приемной матери с

сестринскими. Ни их Селения, деревня рыбаков-крестьян. Он двигался прямо в сам Рим.

— Я найду тебя — произнес Миллемид, глядя вперед огненно-красными горящими глазами, которые мгновенно становились черными, как ночь — И мы поговорим Зильземир, мой возлюбленный. Мой прекрасный Небесный и незаменимый любовник. Любимец Всевышнего. Прятайся от меня, где хочешь, я найду беглеца — произнес очень красивый молодой брюнет лет тридцати на вид — Ты не уйдешь от меня.

Он знал, где искать Зильземира. Он один следил за ним. След беглеца. И он спешился. Он должен его отыскать пока можно. Пока Гавриил или Архиомид еще не добрались до него. Пока Михаил стоял на страже у Божественного Трона, беглец Зильземир должен был вернуться.

Его цель могла принять любой облик. От бродяги-старика до красивой римлянки в роскошных нарядах. И придется тщательно обыскать каждый уголок древнего города на Тибре.

Он превратился в черную тень, скользящую по булыжникам Апиевой дороги. Которая неслась со скоростью стрелы к месту, где должен был находиться тот, кого искала эта тень.

***

День подходил к концу и становилось темно. Ночь быстро приближалась. Хароний Магма, попрощавшись с путешественниками и получив разрешение Германика, отделился от группы всадников, спешащих в Рим, и направился к своей усадьбе Олимпия. Он спешил в гладиаторскую школу. Туда, где он уже давно не был и не знал о текущем состоянии дел в его школе. О тренировках гладиаторов он ничего не знал. Более того, он ехал с новостью о предстоящих боевых соревнованиях и играх на арене Рима. И он был рад тому, что нашел еще одного молодого воина, которому он предрекал будущее. Он нашел его на дороге между Валенсией и Римом. Прямо на проезжей части дороги. И не важно, какой у него рост, главное, что он здоров и сильный — Хароний это видел сразу же. Он Ланцет Олимпии, известной во всем Риме школы гладиаторов. Школы достойной большой арены Рима и вечной соперницы школ гладиаторов из Капуи и Помпеи, против которых он снова сможет бросить вызов. И он нашел то, что ему нужно было найти. Теперь его настроение было хорошее.

Он, сбросил на ходу, прямо на пол свой серый от пыли пенулу плащ и кожаные такие же запыленные пылью калиги. Идя босиком в свой на

вилле ланисты гладиаторов кабинет, приказал прямо с дороги рабам и слугам, приготовить ему бассейн с горячей водой и распорядился принести много еды и вина.

Он вообще любил хорошо поесть. Особенно любил фрукты из своего сада при своей загородной с колоннадами и скульптурами богов довольно богатой вилле, в зарослях оливковых деревьев и персиков, которая и была гладиаторской школой по совместительству. И напивался частенько вдрызг. A еще он любил ходить на сторону. И это знала его исполняющая роль супруги Сивилла. Красивая темнокожая мулатка

рабыня, купленная им у своего знакомого сенатора Лентула Плабия Вара, и ставшая первой рабыней у хозяина.

Сивилла была доверенной старшей в его доме, и теперь заправляла на вилле Харония Магмы в его долгое отсутствие. Вместе с доверенным и здоровенным высоким негром эфиопом Ардадом, тренером гладиаторов в прошлом ритарием, который держал дом в стальных тисках и всем давал постоянно нагоняя и присматривал тоже за хозяйством и самой Сивиллой, по наставлению Харония.

Сивилла была, порочная, как и большинство всех женщин рабынь, да и вообще всех женщин Древнего Рима, и похотливая весьма женщина, как впрочем, и сам Хароний. И жила в свое удовольствие. Но на правах практически неофициальной супруги ланисты школы. И об этом мало кто вообще знал, даже в среде его друзей и знакомых. По сути, Сивилла и

была его супругой, так как у Харония Магмы не было вообще официальной жены и единственное, что их объединяло его с рабыней по

Школа и дом Сивиллы были местами, где она проявляла свои уникальные способности в управлении, как школой в отсутствие хозяина, так и всеми делами и слугами в доме. Особенно заметными стали успехи школы при Сивилле, которая преуспела и благоустроилась. Хароний был доволен наличием такой энергичной и молодой рабыни, не старше тридцати лет. Она была прекрасна своей черной густой кучерявой гривой и темной кожей. У нее были черные глаза, полные алых губок и стройная талия, словно у дикой арабской кобылы. Хароний говорил о ней с восхищением: она была неукротимая лошадь для скоростных прогулок. Кроме этого, она заботливо относилась к услугам для самого Харония в его отсутствие и являлась его верным доверенным лицом. Время от времени он также хвалил Сивиллу за ее работу, если только он не пребывал в пьяном состоянии, что случалось довольно часто. Особенно после ее ночных танцев возле его бассейна, когда они проводили всю ночь, занимаясь любовью прямо в воде. В отсутствие Харония Сивилла также находила удовольствие с гладиаторами из школы. Хароний был в курсе этого и не мешал. Ведь Сивилла была одной из рабынь его собственного дома и уже давно имела связи со всеми здесь задолго до того, как стала главной рабыней в доме Харония, приближаясь по статусу к жене. Но она так и продолжала жить между всеми, кому угодно. Это не беспокоило Харония, так как Сивилла не выходила за пределы школы и дома. Это было самое главное условие. И никто не знал о том, что происходит на вилле Харония и его гладиаторской школы. Школу охраняли сами гладиаторы под командованием Ритария Ардада - бывшего гладиатора, который тренировал бойцов. Этот высокий двухметровый негр-раб в возрасте около сорока пяти лет был также личным охранником Харония Магмы и главным охранником его дома. Он создал свою собственную подразделение охраны школы ланисты из опытных ветеранов, которые уже не сражались на арене из-за серьезных травм, но продолжали получать содержание от Харония за свою службу перед школой. Без разрешения хозяина никто не мог покинуть или проникнуть на территорию школы Харония Магмы.

И Сивилла придерживалась этих правил и дорожила своим местом и управляла имением почти на равных правах со своим хозяином.

Но она сидела взаперти. И Хароний Магма не разрешал ей, как и другим рабам и слугам совершенно высовывать нос за пределы имения.

Хароний Магма долго отсутствовал и не знал o ряде перемен ожидающих сам Рим. Он еще не был готов к такому. Он не знал, что скоро не станет его друга Германика и еще некоторых знакомых ему людей и консулов и сенаторов самого Рима. Об этом позаботится сам император Тиберий со своей матерью Ливией. И что он сам станет жертвой заговора, как и его гладиаторы. Что сам будет на волоске от собственной гибели. Это случиться в скором времени. Что его судьба будет скоро совершенно неразделима с теми, с кем он делил свой кров за окраиной Рима.

Он долго отсутствовал вместе с военными. Он хотел найти себе новых рабов воинов. И привезти их прямо с поля боя или из плененных

легионами деревень из восточных Земель после набегов римлян на кочевые племена. Чтобы не покупать рабов на рынке.

Но не вышло. Получился полный облом с бесплатными пленниками. И ему пришлось возвращаться ни с чем.

Но Хароний Магма присмотрел себе уже одного воина. Присмотрел нового гладиатора для своей школы. Но пока молчал об этом, делая равнодушный вид на все вопросы Сивиллы, которая плавала теперь с ним в его бассейне голой. Блистая перед ним красивым молодым мулатки женским телом.

— Что-то ты молчишь совсем любимый, и не говоришь, как были твои дела, там, в дальней поездке — произнесла Сивилла, подплывая к Харонию и прижимаясь к ланисте Олимпии.

— О чем хвастаться — ответил ланист — Пока нет необходимого товара в тех кровавых и жестоких диких землях. Встречались только слабаки и бродяги, а сильные все были убиты. Нет смысла брать бродяг, они даже до Рима не дойдут. Умрут по дороге.

Слуги в коротких одеждах и служанки принесли фрукты и вино, и Хароний выпил и обнял Сивиллу.

— Чем займемся этой ночью? — спросил он Сивиллу — Я так устал от сексуальной абстиненции. Тебе, я знаю, без меня не особо скучно было.

— Может быть, и так, любимый — ответила Сивилла и села сверху на его готовый для акта полового члена. Проникая своей вагиной с черными половыми губами на его черную головку пениса. Раздвигая свои красивые ноги рабыни-алжирки сочными широкими бедрами.

— Ну и что? — ответила она ему без стеснения и обиды — Я все равно хочу тебя сегодня, Хароний — и она поцеловала его губы. Губы уже не молодого сорок девятилетнего ланиста Харония Магмы с округлым животиком.

***

Ганике снился опять этот сон. Опять то же самое и эта женщина. Женщина, называющая его своим сыном. Этот сон стал более частым теперь, чем раньше. Он видел его почти каждую ночь.

Сон помогал ему взрослеть. Он общался с этой женщиной, и она рассказывала ему о его Отце-Боге и Раю, пока у них было время для разговоров.

Она говорила ему, что он происходит оттуда, из Небес, а не от земли. Что он принадлежит Богу так же, как и она. И самое главное, она называла себя его матерью. Его мамой Ганики.

Ee это не стареющее еще молодое женское лицо. Во снах. Но почему-то? Седина в волосах ee.

Она раньше была моложе. Он хотел задать ей этот вопрос, но чувствовал, что неудобно. Но это как-то связано и с ним. Что вероятно они одно целое. Она будто поддерживает его в этом мире. Поддерживает собой, отдавая ему частью себя.

Этот сон. Сон без конца и начала. С грудного возраста. Все пять лет. Пять лет, за которые он вырос во взрослого мужчину. Но в душе остался еще ребенком.

Женщина, говорила с ним o Небесном Рае. Об его Отце Боге и o Небесном золотом Троне и вела его по пустыне куда-то вдаль и открывала прямо в воздухе какие-то двери и в этот момент появлялись снова они.

Появлялись преследователи их. Их обоих, и молодая русоволосая женщина, буквально за руку его за собой выводила из того мира как бы в этот мир и растворялась в воздухе как бы Ганик не просил с ним остаться. Она говорила ему, что будет с ним всегда рядом и будет охранять его и поддерживать как может. A он должен жить ради нее и когда-нибудь они вознесутся на Небеса. После прощения.

Какого такого прощения? Ганик понятия не имел и этот навязчивый преследующий его постоянно очень реалистичный сон изматывал его психологически своими непонятными действиями. A главное он не знал точно кто эта женщина. Женщина, зовущаяся его матерью. Женщина, у которой были светящиеся крылья, и она летела рядом с ним.

Он ee не видел никогда. Лишь слабо помнил некое женское молодое над собой лицо. Лицо, склоненное к нему и что-то говорящее o любви и Небесах. Еще говорящее o том, чтобы он помнил его, то лицо с невероятно красивыми женскими глазами. И помнил яркий свет над собой и то лицо в том свете, и как оно превратилось в лицо женщины. И потом лицо исчезло, оставив что-то в его маленькой Ганика тогда сжатой руке.

Он жаждал разузнать больше о той женщине, о которой его приемная мать говорила ему в тайне, и она куда-то исчезла. Но что-то не давало ему решиться на это. Он не мог понять почему. И что он держал в своей детской ручке тогда? Это было странно! Но он помнил все это! Странно! И снова этот сон. Сон о ней, женщине, которая называла себя его матерью.

Ганик знал, что он подкидыш и возможно эта женщина на самом деле его мама. Но где она и кто эта женщина, о которой рассказывала ему в тайне Сильвия - его приемная мама?

Та загадочная и очень прекрасная молодая женщина снова открыла те небесные двери, и они опять устремились куда-то вниз со страшной скоростью, а Ганик проснулся в этом месте. Всегда просыпался здесь. Всегда обрывался его этот странный бесконечный путешествие во сне, который продолжался уже целых пять лет. Сон, который он видел практически с самого рождения. Ганик повернулся на бок к маленьким сестрам, которые спали рядом.

Они всегда спали вместе. У всех была одна большая деревянная кровать, уже старая, как сам дом. Кровать, наполненная соломой и покрытая старой тканью. Такие же старые потрепанные одеяла из шкур коз.

Ганик лежал с одной стороны кровати, его приемная мама Сильвия - с другой, а Камила и Урсула, двадцатилетние сестры, лежали посередине.

Сильвия спала. Она обняла своей боковой частью лежащую Урсулу, а Ганик обнял и прижал к себе Камилу. Он прижался к ее черным вьющимся волосам своей также черноволосой головой.

Ганик не мог заснуть. Он размышлял о своем постоянном преследующем его сне и о случае на дороге.

Приемная мама Сильвия защитила его. Защитила как своего ребенка. Она была хорошая мама. Хоть Ганику и неродная, но любила его и девчонок его приемных сестренок как никто другой.

— Мама — очень тихо, шепотом, глядя через сестренок на Сильвию, произнес Ганик — Мама. Я люблю вас. Что я только могу для вас сделать? Сделать и изменить хоть как-то вашу жизнь? Мама.

Он думал сейчас, что сделать, чтобы стало им лучше. Он думал o дальнейшей жизни и уже не как совсем ребенок. Сейчас после того у дороги случая, что-то внутри Ганика сработало. Что-то сработало в его сердце и душе, и он почему-то смотрел уже на жизнь по-другому и уже как взрослый мужчина. Что-то произошло, там у дороги. Он стал меняться, a может время подошло ему взрослеть. И Ганик уже не думал как ребенок. Он вдруг отбросил вмиг все игры с мальчишками и решил,

занялся хозяйством и рыбалкой как его приемный и покойный утопленник отец Митрий Пул.

Все изменилось за эту ночь. После того как он проснулся. Его детский отстающий от взрослого тела возраст догнал его тело. Он и сам был удивлен, когда начал рассуждать как взрослый мужчина. Сам с собой и лежа ночью в постели.

Кто он? И что с ним происходит?

Может он напугался у той тогда дороги, и что-то сработало в нем в его странном отстающем друг от друга организме. Он первый раз тогда почувствовал на себе опасность. Опасность за себя и за Сильвию, приемную свою маму.

Он смотрел на Сильвию и не мог отвести глаза. Он думал o ней и o погибшем приемном отце Митрии Пуле, которого он не очень хорошо помнил, потому, как тот утонул, когда Ганик еще был совсем маленьким,

И Сильвия воспитывала их троих вот так одна и на том, что они с Митрием за годы совместной крестьянской жизни нажили. Это старая уже Коза в старом амбаре рядом с домом и огород. И еще рыба, которую Ганик теперь сам собирался ловить и приносить вместо отца в дом.

А еще он вдруг задумался о девушках. Да, о девушках. Внезапно, открыв глаза и прижавшись лицом к сестренке Камиле. Вдыхая запах молодого женского тела.

Раньше он не задумывался об этом. О женщинах. Он был просто малолетний мальчишка. Он избегал замужних девушек из деревни. А они смотрели на него свысока, как на несовершенного. Хотя его тело привлекало их, и они пытались завладеть Гаником, но им это не удавалось осуществить полностью. Скорее всего, Ганик просто убегал от них, слыша в спину их насмешливые реплики и смех.

Но внезапно что-то случилось, когда он открыл глаза.

Как-то удивительно и странно, но Ганик перестал быть ребенком за одну ночь. И это напугало его. Напугало самого. Он обнял маму и обеих сестренок и прижался к ним.

— Мама — он прошептал Сильвии еще раз и закрыл свои глаза — Я люблю тебя, мама.

***

Хароний двигался по Апиевой дороге в сторону деревни Селенфии и дома Ганика. Его цель была найти этого подходящего для его школы будущего молодого и сильного гладиатора. Найти его и приобрести любой ценой.

Он Хароний Магма, только об этом он думал всю дорогу.

Он ехал верхом на лошади, а за ним следовала еще одна лошадь на поводу. Вместе с ним двигались еще двое верхом из его дома. Сам эфиоп Ардад, учитель гладиаторов, и галл по происхождению Мисма Магоний, один из лучших гладиаторов в школе Харония Магмы.

Хароний похвастался им o том, что нашел свою интересную находку в рыбацкой деревне и вот он вез их как экспертов показать Ганика. Ну и посоветоваться походу движения с ними, стоит такой товар денег, практически любых или нет.

Всадники, одетые в короткие дорожные туники конников в коричнеого цвета калигах и плащах пенулах. С кинжалами на широком поясе, на лошадях скакали по Апиевой дороге к дому Ганика его сестер и приемной матери.

Они торопились. Быстро ехали, лишь поглядывая на покосившиеся распятия кресты на серых выжженных солнем холмах у дороги и ворон, сидящих на них, которые неунимаясь провожали карканьем каждого по этой камененной дороге.

Хароний Магма узнал у Германика, что Тиберий готовит игры в Риме. И будут бои гладиаторов. В том числе и его Олимпии, как обязательной школы Рима.

Хароний хотел успеть подготовить своего нового бойца к этим играм.

Он быстро оценил возможности физические наглядно Ганика. И остался ими доволен. Теперь надо было его заполучить и успеть хорошо

натренировать в Олимпии. Ну, это дело уже его Ардада и Мисмы Магония. Эти умеют из ничего сделать такое! Сами выиграли множество боев на Арене. Причем на смерть. Так, что ланиста Хароний особо не волновался за будущий свой товар. Ему нужна была только очередная слава на весь Рим как ланисты и за его пределами по всей Римской империи до самых Помпеев и Альп. Слава лучшей школы гладиаторов и слава ланисты, ну и конечно деньги. Много денег.

Хароний Магма был жаден. Особенно до денег. Но когда ему, что-то нужно было он их не жалел и тратил в избытке. Вот и теперь он вез с

На Ганика был предложен целый кошель сестерциев. Он знал, что нужда заставит крестьян взять эти деньги, и мать отдаст сына в его школу, чтобы хоть как-то улучшить свое нищенское положение и статус крестьянки.

У Харония Магмы было достаточно гладиаторов для арены Рима: Сивилл, Лукреций Цымба, Гаридий. Эти трое из пятнадцати гладиаторов не участвовали в играх. Остальные пятнадцать были выведены из эксплуатации Харонием Магмой. Более молодые и менее опытные гладиаторы все погибли. Теперь настала очередь этих троих. Еще был один из лучших, которого он постоянно использовал для боев - секутор сириец Ферокл, ему было двадцать девять лет. Он, вероятно, был самым молодым из всех в школе Олимпия при Древнем Риме. Но теперь ему нужен был Ганик. Хароний Магма хотел его Ганика. И готов был заплатить любую цену. И вот Хароний Магма и его трое помощников прибыли к его дому.

- Это твоя шанс Ардад - сказал Хароний Магма. - Ты мечтал вырастить своего, точнее моего, Ритария таким, каким ты сам был.

- Да сейчас Ритарии в школах редкость - произнес помощник Харония, негр эфиоп по имени Ардад. Все предпочитают видеть на арене все больше меченосцев и умелых владельцев булав или молотов, как наш Мисма.

Мисма посмотрел на Ардада.

- А что плохого в булаве или молоте?! - громко спросил рядом едущий на вороном коне Мисма Магоний. Подобно рослому почти двухметровому черноглазому эфиопу Ардаду, возрастом примерно сорок пять лет. Только он был намного ниже ростом - 175 см, но широкие плечи у Мурмелона гладиатора. С синими жесткими и злыми всегда хищными глазами.

В отличие от Ардада все еще сражающийся на арене, время от времени и любящий это дело. Как и тренировки подопечных. Он отлично владел своими двумя Мурмелона кривыми мечами, равно как и прочим оружием. И мог драться даже одним только своим квадратным большим заточенным с краев щитом, убивая вокруг себя всех, кто осмелился на него напасть. Были моменты, когда он вообще повергал всех противников в ужас, и они бегали по всей арене от него, спасая свою жизнь и прося пощады у римского плебса, но умирали позорной смертью, и их мясо шло на прокорм зверью, как и мясо преступников казненных на арене. Ардад тот уже давно не выступал в качестве гладиатора. Когда-то он тоже был грозой арены, но потом понял, что хватит убивать самому и пора этому учить остальных из числа подопечных гладиаторов. A вот Мисма обожал это кровавое дело. Особенно добивать молотом безнадежных, тяжело и смертельно раненых гладиаторов прямо на арене в качестве Бога смерти. В блестящей театральной маске и черном балахоне до самой земли и своим большим и тяжелым железным молотом. Раскраивая черепа несчастных.

Эта роль была его только ролью по совместительству с гладиаторскими боями, и он никому ee не отдавал. Мисма был просто рожден для арены и не отдавал это первенство никому.

— Ничего Мисма, ничего — вмешался Хароний Магма — Нам просто необходим Ритарий и все — он посмотрел на Ардада, словно, заручаясь его поддержкой.

— Поглядим сначала, кто это такой и на него самого — произнес громким сильным грубым голосом негр эфиоп Ардад — Подойдет он для Ритария или нет.

— Вот именно этого нам нужно, чтобы Ардад был судим, — сказал Хароний, обращаясь к Магме. — Ты в этом разбираешься как никто другой. Если что-то случится, он ответит перед тобой. Положи в него все свои умения и знания о рыцарстве. Но я хочу получить настоящего рыцаря. Пусть он будет единственным, непобедимым и известным во всем Риме.

— Я понимаю, — серьезно ответил Магма, не отводя своих черных глаз даже от Ардада, его эфиопского раба и хозяина. — Сначала я посмотрю на него. Потом приму решение.

Хароний Магма не очень доволен посмотрел на Ардада, негра-раба, но не произнес ничего. Затем он переглянулся с Мисмой Магонием и оба поскакали дальше по Апиевой дороге, поднимая пыль копытами лошадей.

***

Он скользил по улицам Рима словно призрак. Его цель была одна - он искал ее только и занимался этим.

Миллемид уже обыскал весь город. Он изучил каждый уголок древнего города, каждую улицу и переходы. Он пролетел мимо главного амфитеатра, ораторских площадей и цирков. Мимо пантеонов богов и триумфальных арок. Мимо народных площадей с постоянными движущимися толпами.

От Востока до Запада. И он прошелся по Югу. Теперь оставалась только северная часть города, полностью застроенная низкими жилыми зданиями, разделенными на кварталы с узкими улицами и переходами.

Миллемид искал Зильземира, своего когда-то друга в Небесном мире Бога, еще до войны. Он знал, что Зильземир тоже его ощущает и знает, что будет найден, как бы он ни скрывался.

Миллемид пролетел над всеми кварталами огромного Вечного города в поисках своей цели. Он искал ангела Зильземира. И кажется, он нашел его след. Он почувствовал его присутствие даже среди многочисленных римских жителей. Слабый аромат, напоминающий запах цветов, который был свойственен только ангелам. И он знал, что Зильземир находится где-то в Риме. Теперь осталось только найти его и Миллемид уже знал правильный путь и место, где он мог скрываться от него.

— Где ты мой друг? — проговорил, вдохнув с наслаждением и жадностью этот знакомый запах Миллемид — Ты нужен мне. Нужен как никогда. И я найду тебя. Все равно найду. И раньше других. Где бы ты, не прятался, и где бы, не был. Я найду тебя Зильземир, красавец мой любимый. Любимец Бога — Миллемид пронесся сквозь главный переполненный народом городской рынок. Мимо городских больших общественных терм. И вышел на главную площадь тоже полную народа.

Он прошмыгнул под солнечными навесами зданий из плотной материи и углубился в узкий переулок. Один из многих переулков Древнего Рима. Мимо низких двухэтажных домов. Почти, однотипных, из камня и глины. С небольшими окнами и заборами с внутренними дворами.

Миллемид пролетел мимо носильщиков несущих, какого то, Римского патриция и вскользь обратил на него внимание. Тот с носилок вел разговор с каким-то знакомым только ему молодым человеком.

Он вдруг почувствовал Зильземира. Возможно, и тот почувствовал его. И чувствуя опасность, мог спрятаться где угодно. Или напасть, откуда угодно. Он ведь был тоже ангел. И будет драться до конца. До смертного конца. Как только почувствует опасность и его Миллемида.

Зильземир боялся всех. Он беглец. Беглец из Рая. И поэтому нужно было его выследить и, кажется, Миллемид напал на его след.

Надо опередить двух других. Гавриила и Арихомида. Пока те ищут не там.

— Вот здесь — Миллемид напал на след — Вот именно здесь — он опустился на землю, снова сложив светящиеся огнем и яркими лучами астральные крылья, и принял снова видимый облик молодого красивого черноволосого брюнета мужчины. С черными, как ночь глазами и длинными черными, вьющимися на невидимом ветру волосами. В светящейся Небесным ярким светом ангельской красивой в звездах и галактиках сутане. Живой из лучистого астрального света одежде подпоясанной широким в небесных изумрудах и узорах поясом по узкой талии с красивой золотой пряжкой.

— Я ощущаю тебя, а ты меня — произнес он громким голосом, и его слова отразились звонким эхом по длинной улице, усеянной домами.

Он стоял перед входом в один из этих домов. Он нашел нужный. Но пока не решался переступить порог.

Может быть, Зильземир сейчас чувствует его присутствие и ждет его в этом доме. Миллемид все еще стоял у входа, не решаясь войти во двор. Это был просторный и широкий двор хозяйственного дома. Вдали слышались мычание коров, блеяние коз и кудахтанье кур. Дом выглядел обычным двухэтажным жилищем для небогатого, но не бедного римского плебса.

Миллемид поднял правую руку и развернул все пальцы с изумрудными перстнями к закрытым деревянным дверям. Двери медленно раскрылись без скрипа и шума.

Он медленно, но решительно вошел в просторный двор дома. По всему двору бегали куры, но как только они заметили Миллемида, рассыпались в разные стороны и скрылись в курятниках под навесами. Коровы и козы тоже затихли, и во дворе наступила мертвая тишина.

Миллемид тихо закрыл вход во двор таким же жестом своей ангельской руки. Ворота заперлись плотно и беззвучно, и он обернулся к двухэтажному дому. Его нижняя часть была из грубого камня, сложенного с помощью глинистого раствора, а верхняя — из обычного дерева. Крыша покрывалась черепицей со скатами.

Миллемид поднялся на второй этаж дома по воздуху. Он спустился на небольшой балкон и проник под его крышу. В комнате, простиравшейся через всю площадь этажа, он увидел перегородки из плотной материи с вышитыми узорами.

Кругом стояли деревянные резные стулья и большие столы. Под потолком висел нож. Как оберег от злых духов.

Миллемид огляделся и увидел тех, кто здесь жил. Жильцов практически всех этого дома. Женщин мужчин и их детей, разных возрастов. В длинных и коротких из овечьей шерсти туниках и в простых на тесемках сандалиях.

Кто стоял, кто сидел на стульях у стола. Кто застыл в подвижной позе, будто куда-то передвигаясь. Но все были в состоянии какого-то гипноза и словно крепко спали.

Такое мог сотворить только ангел. И Миллемид это знал. Он и сам так мог. Так как сам был из сонма Небесных ангелов Бога.

— Ты пришел за мной? — он услышал за спиной голос и резко обернулся. Его глаза, черные как ночь сверкнули злобой. За его спиной стоял молодой очень красивый римлянин в короткой белой расшитой узорами из золотых нитей богатой тоге с широким поясом с золоченой пряжкой. Не, как у других здесь находящихся одетых в шерстяную одежду, уснувших под гипнозом горожан римлян. С открытыми, почти целиком

стройными голыми ногами в золоченых сандалиях на золотых пряжках, застегнутых на его красивых лодыжках ног и икрах.

Он смотрел на Миллемида синими, как небо широко открытыми обворожительной красоты глазами на миловидном мужском, как и у Миллемида прямоносом утонченном лице. Русоволосый с вьющимися кудрями на миловидного вида лицом голове. На руках его были такие же, как у Миллемида изумрудные перстни. Наряд его был куда более богат, чем у простых римлян и всего здешнего плебса. Более походил на наряд из дворцовой знати. Тога трабея из пурпурной материи с золотыми полосами. Поистине царский наряд.

— Я ожидал своего убийцу — сказал молодой римлянин со светлыми волосами — Но никогда не предполагал, что это будешь ты.

Миллемид молчал, только его черные глаза, наполненные злобой, сверкали. Он стоял напротив Зильземира с огромными крыльями из астрального света, которые ярко сияли за его спиной. Его одежда была полна света, на ней виднелись звезды и галактики.

Миллемид молчал. В его глазах присутствовала не только злоба, но и обида на своего противника, которого он долго искал вместе с другими ангелами.

— Живется тебе здесь хорошо — произнес Миллемид сдавленным злобным голосом — Соседей не тревожат? Вы друг другу не мешаете? Или тебе их совсем нет жалко? Это не похоже на Зильземира.

— Они просто спят крепким сном — ответил спокойно и тихо Зильземир — Пока ты появился, они все бодрствовали, и я им не мешал. Я был рядом, но они не замечали меня. Сейчас они просто спят. Зачем им видеть нас и слышать все то, что ты говоришь сейчас.

— Вот как! Раньше они не видели и не слышали, а теперь услышат и увидят все! — сказал Миллемид, как будто удивленно — Приятно слышать. Ты можешь жить здесь, не беспокоя никого. Нельзя такого сказать о Небесах.

— Да, это возможно — ответил Зильземир — Ты вторгся в мою область и нарушил тайну моего пребывания на земле.

Миллемид сделал несколько шагов в сторону своего противника — Ты живешь у них под одной крышей. Проще говоря, ты зависим от них.

— Нет, я не тревожу их. И они меня — произнес Зильземир спокойным тихим голосом — Я просто живу рядом с ними.

Миллемид подошел еще ближе, но Зильземир даже не отступил. Миллемид всмотрелся своими черными светящимися светом мести, наполненными гнева глазами в синие как ясное дневное небо глаза Зильземира. Глаза, наполненные невинности и доброты. Их томный взгляд с горящим изнутри ярким светом пронзил снова небесной любовью наполненный обидой и злобой взор Миллемида. Он осмотрел противника с довольно красивых оголенных почти целиком мужских стройных ног в золоченых сандалиях с золотыми пряжками. До довольно красивого молодого лица этого внимательно смотрящего на Миллемида своими синими, как океан глазами мужчины.

— Как всегда безобиден, и мною любим — произнес уже тише и спокойнее Миллемид — Сама невинность и любовь. Зильземир любимец Неба и самого Бога. Я думал, увижу старика, a увидел почти мальчика. Красивого мальчика. Красивую безобидную и безгреховную личину. Так ли это? Здесь на земле время совсем течет по-другому, чем среди звезд. Я вижу ты, такой, как есть. Все еще молодой и губительно красивый. Мой Зильземир.

— Ты не хуже, любовь моя — ответил Зильземир — И по-прежнему мною любим и любимым останешься всегда. Между мною и Богом.

— Вот как! — удивленно произнес громко и раздраженно Миллемид — Ты понятия не имеешь, как страдал я! Когда тебя сбросили вниз с Неба! Ты не знаешь, как я тебя любил! И люблю до сих пор! Не смотря на гибель своего брата Геромида! Он заступился, как некоторые из нас за тебя

Зильземир перед самим Богом и были просто убиты! Ты понимаешь, что это значит! Значит, для меня потерять своего брата Геромида!

— Прости, мой возлюбленный! — горьким, полным сочувствия тоном произнес Зильземир. — Я не могу стать другим, чем я есть. Прости и сделай то, ради чего пришел. Я готов покинуть этот мир.

Миллемид поднял черные, словно ночь, глаза и прервал его: — Заткнись! Твоя любовь привела к войне между нами! Достаточно уже о любви, Зильземир! Из-за тебя мы потеряли Геромида, моего брата! Он умер, защищая тебя! Также погибли Аббесинобод, Меорг, Вуаленфур и Апполиппурус! И ты — убийца!

— Ты пришел отомстить за них всех и за Геромида? — спросил Зильземир спокойным голосом ангела. — Отомстить за погибших моих братьев и сестер?

— Заткнись! — прокричал Миллемид снова зло и громко. — Не произноси его имя! По твоей вине он погиб, Зильземир! Как и многие из нас!

— Тогда забери мою жизнь в знак мести, Миллемид, — произнес очень молодой и красивый мужчина с короткими светлыми волосами. Он был одет в серебрящуюся тогу, чистую как небо. Пояс был узорчатым и золоченным, плотно завязанным на гибкой талии. Его ноги были обнажены и стройны, в золотых сандалях. Он положил руки на грудь, сжав их вместе, словно крест. У него были тонкие пальцы, похожие на женские, такие же как у ангела Миллемида. На его пальцах блестели изумруды небесной красоты. — Прими мою жизнь. Я не буду противиться. Моя любовь к тебе будет вечной, я всегда буду любить тебя, Миллемид. И оставь моего сына в покое. Прошу тебя не трогать его и защитить его от бедствий. Во имя нашей прошлой любви — он повысил голос — Я прошу тебя, Миллемид! Он сын Божий! Не трогай его! Он не виноват в грехах своей матери!

Зильземир сделал вперед тоже шаг, навстречу Миллемиду — Я весь твой Миллемид, только мальчика моего не трогай, он не причем! Гнев Божий велик и он настиг и это безвинное создание! Я его мать и отвечу за все перед вами, но только не он! И я не прощу никому его смерть! Никому даже самому Богу!

Миловидное лицо Миллемида изменилось, видя отчаянное выражение лица Зильземира, и сделалось вдруг иным. Черные как ночь глаза, только, что мечущие искры лютого гнева, сменились на милость — Жертва — произнес тихо Миллемид — Снова жертва. Жертва ради жизни. Даже среди

ангелов. Брось Зильземир — уже успокоившись, и видимо этого и желающий услышать, ангел Миллемид вплотную подошел к молодому русоволосому мужчине. Подошел совсем вплотную, чуть ли не касаясь его светящейся из лучей света ангельской одеждой. Он взмахнул огромными из лучей света крыльями — Смерть ради жизни. И так всегда. И так был сотворен весь этот мир — он вздохнул всей грудью — Жертва.

Мужчина опустил свою русую голову, чуть ли не касаясь правого плеча ангела Миллемида. Он плакал. Плакал навзрыд и слезы его капали на одежду Небесного ангела. Превращались в новые звезды и галактики на длинной до самого дощатого пола в верхней комнате дома небесной звездной живой тоге Миллемида.

— Я виноват перед вами мои братья и сестры Неба — произнес, рыдая Зильземир.

— Брось Зильземир — произнес Миллемид — Ты все еще такой же, каким был всегда. Ты невинен и гоним, как и твой сын. Брось лить слезы, я пришел, чтобы спасти тебя, a не убивать ни тебя, ни твоего сына. Ты нужен Богу

и он отправил меня за тобой, Зильземиром. Так сказал Михаил и направил меня к тебе, а наш Отец ожидает тебя у своего Небесного Трона — Миллемид положил свои руки, украшенные перстнями, на плечи Зильземира — Любовь ради жизни. Гавриил и Архиомид не могли бы этого понять. Они привыкли выполнять приказы Отца нашего без размышлений. Он схватил пальцами Зильземира за его человеческие плечи и прижал к себе. Обняв его крепко за спину — Покойся, Зильземир. Ты всегда был таким нежным и слабым. Ты женщина по душе, Зильземир, и всегда будешь ей оставаться. Только настоящая мать может так заступиться за жизнь своего ребенка, жертвуя собой ради него. И тебе не подходит облик мужчины. И сам ты это знаешь, Зильземир. Вернись к своей истинной природе.

Зильземир мгновенно принял облик изумительно прекрасной молодой женщины. С очень длинными русыми волосами, которые спускались по ее гибкой спине до самого пола. Не такой нищенки, которую видела Сильвия, когда она была приемной матерью Ганика. Это был ангел невероятной божественной красоты, словно созданный из света парящих звезд и галактик. Одетый в наряд сотканный из яркого небесного света и подпоясанный поясом из звездной пыли с драгоценными изумрудами. Теперь ангел держал свои женские руки на своей трепетной груди, тяжело дышащей от страстного любовного возбуждения. Прижимая их к раскрытым ладоням и украшенным перстнями пальцам, как у ангела Миллемида.

Распустив огромные, как и у Миллемида светящиеся ярким астральным огнем крылья. Сверкнув ярким светящимся синим светом синих горящих глаз, Зильземир отвел в любовной застенчивости перед стоящим рядом с ним другим ангелом свой взор. В сторону, потупив его в деревянный пол дома.

— Так лучше? — спросил он тихо, словно стесняясь Миллемида.

— Намного Зильземир — Ответил Миллемид восхищенный снова красотой Зильземира — Я завидую Богу Зильземир — произнес Миллемид, восторженно любовно вздыхая и не отводя горящих ярким тоже огнем своих глаз, перехватив руки на гибкой талии ангела любовника.

Миллемид прижался вплотную к Зильземиру, прижимая за пояс его своими руками к себе. Он схватил, правой рукою за длинные волосы Зильземира. Прижал его красивую до безумия женскую голову к своей щеке щекой. И они оба приподнялись, размахивая огромными крыльями, и засветились астральным ярким лучистым светом, растворяясь в нем телами. Распустив свои длинные светящиеся волосы на незримом ветру, подымая все практически, что в доме. Вокруг сидячих и стоящих в

гипнотическом сне находящихся здесь людей. Стулья и столы. Посуду на них. В вихре вокруг себя.

Это все летало быстро, не задевая ни кого и ни чего вокруг них в невидимом воздушном энергетическом вихре.

Миллемид прижался головой к голове Зильземира. A тот положил ему руки на плечи и обнял Миллемида за его ангела шею и прижался плотно женской щекой к мужской щеке своего в прошлом любовника.

— Он ждет тебя — громко сказал Зильземиру Миллемид, размахивая, как и тот огромными своими из лучистого астрального ни холодного и ни горячего света крыльями — Он все простил. Он простил тебя Зильземир любимый — его голос эхом разносился по верхнему этажу римского дома.

Вибрируя на различных тонах в неприметном узком и тесном пространстве жилища.

Миллемид дышал глубоко и нежно, прижимая к себе возлюбленную — Он стремится вернуть тебя к себе. И я успел найти тебя раньше Гавриила и Архиомида. Я обманул их, чтобы спасти тебя, моя любимая — он ласково и шепотом говорил Зильземиру в ухо, прикасаясь своими губами — Я направил их по ложному пути. Всё ради тебя, моя любимая.

Зильзерим еще крепче прижался к Миллемиду, обняв его руками за шею с черными длинными волосами.

— Он действительно хочет вернуть меня? — произнес ангел Зильземир страстным шепотом, меняя интонацию голоса — Он хочет вернуть меня прямо сейчас?

— Да, Зильземир — ответил Миллемид громко — И чем скорее, тем лучше, моя любимая.

— А что насчет моего сына? Сына Миллемида? Он как? Ему он не нужен? — взволнованно произнес Зильзерим — Я не могу оставить его одного здесь. Время здесь идет по-иному. Он погибнет, останется без меня. Умрет, как смертный. Умрет без моей поддержки, Миллемид.

— Сейчас он хочет видеть только тебя. Только тебя, Зильземир — сказал Миллемид. О сыне не было речи. Тебе следует предстать перед Богом и помолиться за своего сына. Иначе его нельзя вернуть из мира людей.

— Пощади меня, Миллемид! — умолял громко ангел Зильземир — Это жестоко! Это невероятно жестоко! Почему он так поступает?! Поступает со мной?! Это цена за мою преданную любовь к нему?! Или ему не нужен мой сын?! Его собственный сын?! Чистокровный ангел, такой же, как и я?!

— Он хочет видеть только тебя, Зильземир — проговорил Миллемид — Только тебя и никого другого сейчас.

— Мальчик мой! — застонал от горя ангел Зильземир — Он ничего ни сделал такого! За что его можно было бы бросить на земле!

— Не бойся Зильземир. Мой любимый — произнес Зильзериму ангел Миллемид, обнимая его — Судьба твоего сына и сына Бога предопределена. Бог позаботится o нем. Но не сейчас. Ты вернешь его. Но не сейчас. Он разрешит его вернуть, когда прейдет время. Сейчас он хочет только тебя видеть Зильземир.

Миллемид обхватил еще крепче за женскую гибкую талию Зильземира — Ты дорог мне не меньше, чем самому Богу. A o твоем сыне, как и o моем брате, поговорим позднее. Идем, он ждет. Нет времени Зильземир — Миллемид прижался снова своими жаркими ангела любовника губами к уху Зильземира — Он хочет только тебя сейчас видеть. Пока Археомид и Гавриил в поиске. И сам знаешь, эти двое не любят долго думать и что-либо обещать. Они сразу рубят, только головы летят.

— Мой сыночек! Я вернусь за тобой мальчик мой любимый! — сверкая ярким лучистым светом горящих уже синих глаз, проревел громко не своим голосом Зильземир в объятьях Миллемида, окутываясь, как и он, тем ярким астральным все поглощающим светом. Превращаясь в светящийся шар и издавая низкий гудящий громкий звук. Пугая во дворе дома все живое и излучая во все стороны яркий ослепительный свет, этот шар, прорезав пространство и время, исчез в вихре поднятой вокруг мебели дома. Роняя с шумом ee на пол между сидящих во сне жильцов плебеев этого римского дома. Пробуждая их всех из сонного оцепенения. Под блеяние во дворе коз и сумасшедшее мычание коров, кудахтанье носящихся в суматохе по широкому двору перепуганных до смерти кур.

Взглядываясь взаимно, они так и не смогли уловить суть того, что произошло с ними. Однако им стало ясно, что произошло нечто ранее невозможное.