Анналы моей юности. Часть 2

Вспоминаю его слова и наш диалог в те минуты:

- Витюня, ты мне так нравишься... . . весь - тихо прошептал он.

- А чего ж ты от меня убежал так быстро, даже спинку мне помыть не захотел? Ты мне, Вадик, тоже нравишься, только ты меня почему-то стесняешься, всё время от меня кое-что прячешь. Дурачёк, у тебя всё такое красивое, особенно это "кое-что". Твои мама и папа молодцы, хорошо постарались для тебя и заодно и для твоих друзей.

- А мне больше нравится, как у тебя... . как у всех... .

До самого позднего вечера я был под впечатлением нашего купания. А когда мы легли в кровати после отбоя и когда в палате потушили свет, я осторожно просунул руку под вадькино одеяло и быстро достиг его трусиков. По его реакции я понял, что и он не спит. Он зашевелился, взял меня за руку и тихо шепнул:

- Витя, не нужно, пожалуйста, а то кто-нибудь услышит.

- Тихо, не бойся. И никто ничего не услышит... Я так скучаю за твоей попкой, где она тут? - Я потянул его трусики вниз, он весь напрягся, но это мне не помешало опустить их почти до колен, после чего я провёл ладонью по его попке, затем по яичкам и нежно обхватил пальцами головку и шепнул: - Через несколько дней мы отсюда уезжаем, и где я ещё увижу такого зайчика...

- А что, в Питере мы с тобой не будем дружить? - ответил он, пытаясь убрать мою руку со своего уже сильно вставшего дружка. Но я не отступал, а только спрсил:

- Чего это с ним - стал такой большой, твёрденький?

- Не знаю... не надо так делать (это он попросил, когда я начал потихоньку дви-

гать туда-сюда оставшуюся после обрезания вадикину шкурку, которая, однако, так и не

могла полностью прикрыть его головку) . - А то...

Я понял: ещё несколько таких движений - и мой Вадичка "поплывёт". Но и мой дружок

был в том же состоянии, я еле-еле сдерживал подкатывающееся ни с чем не сравнимое чувство близкого оргазма. И не сдержал... мои плавки приняли мощный полуминутный заряд. Не знаю, заметил ли что-нибудь Вадик, а я незаметно схватил в тумбочке запасные чистые плавки и выскочил в туалет. Вернувшись, обратился к Вадику:

- Если ты хочешь, конечно мы будем дружить и встречаться. Ты за?

- Конечно...

Скоро мы уснули.

А через три дня был разъезд, Мы договорились с Вадиком, что сразу по прибытии домой созвонимся и спланируем, как провести оставшиеся до школы дни.

Я первый позвонил, и мы договорились уже завтра встретиться. Жили мы довольно далеко друг от друга, поэтому договорились увидеться возле метро "Горьковская", до которой и ему, и мне добраться было несложно, а там пойти или в кинотеатр, или в зоопарк. Но, встретившись, планы эти выполнять не стали, а ходили по городу, рассказывали о своих семьях, школах, друзьях. Расстались возле парка у Чёрной речки, и, прежде чем распрощаться, я сообщил, что послезавтра, в пятницу мои родители вместе с младшей сестрёнкой уходят в гости к родственникам, я остаюсь в одиночестве, и пригласил Вадика к себе. Он согласился безо всяких колебаний.

Оставшись наедине, я вдруг понял, что послезавтра в наших отношениях должен, наконец, наступить прорыв и что мне как старшему нужно проявить инициативу к переходу к этим отношениям. К каким? - я толком не знал. Как показали дальнейшие события, прорыв этот хоть и произошёл, но только не так далеко, как у настоящих "голубых" друзей, - на это понадобился ещё почти целый год, в течение которого я готовил себя и своего любимого Вадюшу к превращению его в мою любимую девочку.

Не мудрено - ведь мне не было и 15-ти в то время.

Первое наше общение у меня дома началось с кухни: мы пожарили картошку, разогрели оставленную моей мамой курицу, пили кофе. Затем были шахматы, и мне удалось до мата продержаться аж 28 ходов, просмотр видиков. В том числе и надёжно спрятанной от родителей "Греческой смоковницы", добытой мною за счёт долго откладывавшихся денег и казавшейся в те времена верхом порно-кинопродукции. Во время одной из откровенных сцен я неожиданно для Вадика резко положил руку на молнию его джинсов и спросил:

- Как там поживает твой красавчик при виде того, как развлекаются эти ребята? .

Он ничего не стал отвечать, а я почувствовал, что, действительно, горка под джинсами у него увеличилась. У меня под шортами творилось то же.

- Кажется, твоему зайчику тесновато в штанах?

- Ничего подобного... . .

- Сейчас проверим. - Я обнял Вадика и стал просовывать руку под ремень, но он не давался, уворачивался - Ну Вадюша, чего ты стесняешься, ты же обещал мне в лагере ничего не прятать от меня

Он молчал, съёжившись и судорожно держась за ремень джинсов. А я решил действовать активней - всё-таки я был сильнее его: отвёл обе его руки за спину, там заломил их и положил Вадика спиной на его руки. Таким способом он был лишён возмоности действовать руками, а я получил свободный доступ к ремню и джинсам. Между прочим, мне в тот момент показалось, что Вадик мог бы защищаться пояростне, если бы очень хотел, Эта мысль придала мне решительности - я начал расстёгивать ремень, затем, расслабив его, принялся за змейку. Она легко поддалась, позволив открыть коротккие жёлто-белые трусики.

- Витя, не надо... .

- Ну почему же, мой хороший. Лежи спокойно - Свою свободную руку я легко просунул под резинку и сразу встретил тёплую круглую головку его вставшего писунчика.

- О! Что с ним? Ему теперь простор нужен. Я стянул вниз трусики, насколько это было возможно, и попросил:

- Подними, пожалуйста, попку на секунду, давай их снимем совсем.

И он... поднял! Это была уже полная победа. Я снял с него всё, включая кроссовки и носки, и мой Вадик остался лежать в одной футболочке, всё ещё стыдливо прикрывая ею то, к чему я так рвался. Но я поднял футболку к его шее, затем прильнул губами к его животику, и, опускаясь всё ниже и ниже, коснулся ими вначале лобка, на котором только-только появились чуть заметные светлые волосики, а затем и круглого розовенького грибочка, который так забавно смотрелся на кончике почему-то обмякшего и как-то съёжившегося Вадькиного писунчика. Вадик сжался, вскочил, отбежал к окну, отвернувшись от меня спиной. Я подошёл к нему сзади, опять поднял футболку, обнял, поцеловал в каждую его пухленькую половинку, рукой дотянулся до яичек, нежно их погонял в мешочке и затем взял в руку опять сильно увеличившийся и затвердевший стволик. Здесь его вроде бы уже начавший успокаиваться хозяин опять весь задрожал и начал вырываться, но я крепко в кулаке зажал ствол таким образом, что из него виднелась только сильно побагровевшая залупка.

- Витя... . .

- Что Витя? Почему ты всегда от меня убегаешь? Ты видишь, как мне радуется твой дружок, смотри, какой он стал твёрдый и горячий, а ты всё время его куда-то уносишь, и попочку пухлую свою красивую, и всё остальное. Вдруг Вадик резко нагнулся вниз, судорожно опустил футболку к своему восставшему писуну, зажал её там, и я понял, что ему сейчас секунд 20 нужно побыть без моих комментариев...

- Можно мне пойти в ванную?

- Иди, зайчонок, и не переживай - всё бедет хорошо.

Вышел он из ванной минут через семь, в одной руке держа постиранную футболку, а другой прикрывая свои заветные места.

- Опять прячешь? Пойди лучше повесь футболку - она подсохнит, пока тебе уходить. - Он согласился. А когда вышел из ванной, подошёл ко мне, обнял меня, прижавшись всем своим голым телом к моему одетому и вдруг поцеловал меня прямо в губы, Думаю, что в той ситуации мне не составило бы никаких усилий уложить его на диван, освободить себя от шорт и трусиков и сделать с его попкой то, что делают обычно нормальные "голубые". Но в те времена это считалось в нашей среде постыдным, и я не решился унизить свого друга. А он, поцеловав меня, сказал:

- Я хочу, чтобы и ты был как я - и кинулся расстёгивать мои шорты. И вот я уже тоже почти совсем голый, в одной короткой футболке, которая даже не прикрывала мою морковку, торчавшую параллельно животу почти до пупка.

- Какой твёрдый красавец! - прошептал Вадик. Он сперва только нежно прикасался к нему и яичкам, а затем взял его в кулак и начал то мять, то гладить, в результате уже через считанные секунды я взмолился, чтобы он меня отпустил, и я убежал в ванную - разрядка была обильнейшая. (Вот они все какие! Милые, красивые и голубые! На любой вкус! - прим. ред.)

Мы оделись и пошли гулять. Дальнейшие наши встречи, если выпадала возможность уединиться, - а это было очень редко - обязательно содержали похожие занятия. "Зачинщиком" обычно выступал я. Вадик же по-прежнему, особенно в первые три - четыре месяца, трудно давал снять с себя трусики, но, оставшись без них, прекращал сопротивление, даже не прикрывал свою открытую розовую головку, и я мог делать с ним всё, что хотел. Но всего, чего хотел, не делал целый год.

Да и постепенно инициатива наших забав начала иногда исходить не только от меня. Как-то я пришёл к нему домой в гости, он был один дома, встретил меня в прихожей, одетый в свою любимую длинную бело-голубую футболку. Когда я его приветственно обнял и погладил по спинке, то почуствовал, что на нём нет трусиков под футболкой!

- Ты моя хорошая девочка в платьеце - начал я подбирать ласковые слова, завёл свою руку под "платьеце", ощутил бархатистость попочки, погладил яички, членик и "грибочек" на конце его. А он и говорит:

- Ведь ты мне говорил, что особенно я тебе нравлюсь без трусиков. Вот я и решил... . - После этих слов я подхватил его на руки и понёс в комнату, поднял повыше футболку и стал ласкать его руками, губами, а он попросил меня тоже снять с себя всё, что было на мне, и принялся меня ласкать и целовать во все места. А потом вдруг взял в руку моего дружка и начал с ним возиться - я понял, что он пытается откатить шкурку с моей головки.

- Вадик, что ты делаешь, зачем это?

- А что тебе больно разве?

- Вот Витя ты какой, так нечестно, несправедиво, я тоже хочу посмотреть, что там у тебя спрятано в сардельке, ты же у меня видишь всё, а от меня прячешь.

- Ладно, будь по твоему, - и я залупил свою головку, после чего мой дружок стал пожожим на писунчик моего друга. Вадик сразу прильнул губами к моей оголённой светло-красной залупке, а я, когда он поднялся, прикоснулся ею к его обрезанной головке, после чего Вадик умчался в ванну - чтобы не "опозориться" при мне...

За время учебного года мы с ним ухитрялись встречаться каждые два-три дня, и если случались более длинные перерывы, я места себе не находил, скучая по своему другу. Большинство этих встреч были абсолютно "платоническими", потому что в уединении у кого-либо из нас дома остаться удавалось очень редко, намного реже, чем нам хотелось. Но, как я уже писал, и на этих редких встречах дело до настоящего секса так и не доходило, нам с ним хватало подобных игр и взаимных ласк, как в вышеописанной сцене.

А летом, ровно через год после нашей первой встречи, мы вновь - уже целенаправленно - поехали отдыхать в тот же лагерь и там таки расстались со своей девственностью, Мне к тому времени было уже почти 16, Вадику - 14, 5 лет. Не стану описывать, как это случилось, - это отдельный, захватывающий рассказ. Сейчас только отмечу, что когда я впервые входил в его такую желанную пухленькую попку, он не сопротивлялся, а наоборот, всячески помогал мне, а потом попросился войти в меня (во всём Вадик всегда искал равенства и справедливости!) , я, конечно, согасился. И мы стали совсем-совсем родные. На целые 5 лет! И об этом тоже я когда-нибудь напишу захватывающий рассказ, а может и целую повесть.

Пять незабываемых лет - до самого рокового 1997 года, когда их семья выехала в Израиль. Мы с Вадиком какое-то время переписывались, затем, когда в нашу жизнь широко вошел Интернет, переписка как-то стала совсем редкой. А потом и у него, и у меня появились жёны, дети, работа... Сейчас я не знаю, как и чем живёт Вадик. Я же живу теми шестью годами, которые мне его подарили. Супружеские обязанности выполняю, правда, не редко призывая при этом в своих мыслях его образ. Ради него я бы всё мог оставить, но его нет, и я полон надежды, что жизнь преподнесёт мне что-то, напоминающее Вадика, ведь мне всего 31...