And now I wanna be your doll

«And now I’m ready to close my eyes, and now I’ m ready to close my mind, and now I’m ready to feel you in… And now I wanna be your doll! », – «Well, come on! », – напевают мои наушники.

Букет он принес. Нет, приятно, конечно, улыбаюсь послушно и вышагиваю с этим веником до дверей квартиры. Он осторожно интересуется, может ли зайти, да, конечно, родителей – то нет дома, потом он так же осторожно интересуется, можно ли меня поцеловать, безысходно вздохнув, целую сама. Положенное время мы занимаемся сексом, который мне, как мертвому припарка, старательно изображаю оргазм и делаю вид, что мне важны объятья и разговоры после этого. Убеждаю себя в том, что человек – то все – таки хороший, собеседник неплохой, включаю расчетливую дрянь – и карьера, и квартира, и машина… нет, не мое. Избегаю звонков, избегаю встреч, избегаю. Обложилась работой, учебой, джинсы драные, косметику к черту, прическа клочьями, штангу на плечи – чтоб хоть куда – то энергия уходила. Вечная студентка – возвращение. Иду через парк после очередной студенческой гулянки, слегка навеселе, в руках – купленный только что батон хлеба, от которого уже старательно оторваны несколько кусков. Машина. БМВ, кажется, в темноте шильдик не видно, а очертаний не узнаю, новая, что ли? Слегка притормаживает. «Ага, щас, – думаю я, продолжая ковырять хлеб. – Давай, высунься в окно, дэвушка, а дэвушка…». Проезжает дальше, притормаживает, выходит. Ай, молодца! Сам! Вышел! Ноги ходят! Круто! Продолжаю идти. Вроде, не хачик. Странно. Подхожу ближе. Оппа, костюмчик. Здоровенный – ужас! «Мужчина, вы не Валуев? » – посмеиваюсь про себя. Вдруг, лицо в фарах знакомое уж очень.

– Привет ***, – имя знает, и улыбка такая миленькая, лживенькая такая.

– Угу, – пожевывая хлеб.

– Помнишь меня? Я с братом твоим работал. А он дома?

Что ж ты врешь – то? Нет у моего брата друзей на БМВ.

– Тебя подвезти?

– Чего подвозить? Тут идти два метра.

– Давай проведу.

И шлюшка во мне колыхнулась, почуяла опасность. Такую завораживающую, такую возбуждающую опасность.

– Ну, проведи.

Обходит машину – попка какая чудная, – закрывает, шагает рядом, несет какую – то ахинею, я старательно отвечаю, хотя мне уже скучно. Доходим до подъезда. Просит телефон.

– Ты же с братом моим дружишь, у него и проси, – ехидно помахав ручкой, иду к лифту.

Дверь открывается, захожу. Спиной чувствую, что ты следом заходишь. И мне на мгновение становится страшно. Но уже поздно, не правда ли? Оборачиваюсь – от улыбочки не следа. В голове колотится мысль: «Маньяки привлекательными не бывают». Молчу. Глазки у тебя какие прозрачные, реснички светлые, длинные, аж завиваются, губки мягкие кошачьи, что ты со мной с такими губками делать – то будешь?! Обслюнявишь всю и, пару раз дернувшись, кончишь на кеды? Я вспомнила тебя, сучонок, ты к соседу приезжал несколько раз, глазами похотливыми меня ощупывал. Молчу. Ты, наверное, старательно готовил речь, которую будешь мне говорить, зажимая рот. А я просто отступаю к стене лифта и молчу. Нажимаешь наполовину прожженную красную кнопку, лифт, мигнув, останавливается. Мое возбуждение пропало, как и не было. Маньяки привлекательными не бывают. И вот тут совсем неожиданное. Одна пощечина, со звоном – и как у меня наглости хватило? И еще одна маленькая неожиданность. Ты не орешь, не бьешь в ответ – у тебя даже голова с места не сдвинулась, настолько маловато у меня силенок, – ты просто начинаешь смеяться, тихо так, жутковато. Расстегиваешь штаны – ой, надо же, а я прямо – таки и не ожидала, а – вытаскиваешь ремень и, свернув петлей, как аркан, набрасываешь на меня, дергаешь за конец, вывернуться я не успеваю, этот своеобразный ошейник плотно обхватывает мою шею. «Пиздец», – проскакивает в голове. За конец ты дергаешь на себя. Все из рук полетело к чертовой матери. Одной рукой держишь ремень, иногда затягивая, так что я слегка задыхаюсь, другой до шва дорываешь и так основательную дырку на джинсах прямо под задницей, обхватываешь ягодицу, до боли сжимаешь. Мурашки по коже, страшно, больно, хорошо, еще, дальше. Из груди – предательский стон, внизу все влажное, тело горит.

– Снимай джинсы.

Чуть не ляпнув «да, господин» – самой теперь смешно, – дрожащими пальцами расстегиваю штаны и, повозившись, снимаю их вместе с трусами. Ты нетерпеливо запускаешь руку мне между ног, чувствуешь, как я теку. Дергаешь за патлы – вниз, на колени. И так поняла. Сама. Расстегиваю твою ширинку, моя помощь тут не очень – то и нужна. Дергаешь конец ремня, и я жадно обхватываю губами продолжающий увеличиваться член. Ты накручиваешь ремень на руку – мне и так тяжело дышать, еще и член твой во рту. Я цепляюсь рукой за ошейник, пытаюсь ослабить, но не останавливаясь делаю минет. Снова за патлы – теперь вверх, на ноги, спиной к себе и весь в меня до упора. Тебе неудобно – рост у меня не под тебя точно. Развернул, подсадил, так что задницей уперлась прямо в поручень – больно, но я почти не обращаю внимания. Могу только сипло стонать. Воздуха не хватает, в голове гудит, мышцы косые, кажется, вот – вот порвутся к черту, орать от кайфа хочется во весь голос. Как собачонка на привязи. В голове только: «Еще, еще, еще». В глазах темнеет, руками впиваюсь тебе в задницу, ты останавливаешься и отпускаешь ремень, зажимаешь мне рот, все тело как судорогой свело от оргазма и притока воздуха, кричу в твою ладонь, по щекам слезы, и как сознание не потеряла? Длится это несколько секунд – слишком долго, так не бывает… наверное, но я все еще вздрагиваю и из горла вырываются слабые стоны. Успокаиваюсь. Ты заставляешь меня снова встать на колени. Нет! Вот этого я точно не хочу! Пытаюсь увернуться от твоего члена. Не буду! Сжимаешь руку в волосах, резко дергаешь на себя, прижимая головку к моим губам. Приоткрываю рот, и ты сразу же нетерпеливо вталкиваешь в него член. Сжав мою голову руками, пытаешься втолкнуть его глубже, я снова начинаю возбуждаться, обхватываю рукой основание, помогая тебе. Громкий стон. Едва успеваю проглатывать – это оказалось не так страшно, как я думала, жадно собираю все до последней капли. Ты отстраняешь меня, оправляешься, снимаешь ремень с моей шеи, вдеваешь в штаны. Поднимаю голову – сверху твоя хищная ухмылка.

– Восемь, девятьсот Восемнадцать… – диктую я.