«Оленька» (сексологический роман). Из сборника Секс роман

Глава 1. Открылся балкон с видом на плотину. Несмотря на высокие потолки, в гостиной запахло дымом.

— Человек с двумя лицами? — переспросил Илья Антонович.

— Двуликий — тиран по призванию, возглавляющий негосударственное правительство! В будущем, когда человечество окончательно утратит свою моральность, планета восстанет против нас и откажет нам свое благосклонное отношение.

— Как это? Планета будет бунтовать?

— Именно так!

— То есть наша «родина человечества» откажется от нас?

— На самом деле ничего не изменится и ничего не начнется, все продолжится. Нас ждет будущее, где люди постепенно откажутся от мясной пищи и полностью перейдут на растительную. Человечество откажется от расовых и национальных различий. Наступит эра всемирного единства. Мы, наконец, познаем гармонию вселенной и поверим в свои возможности. У каждого человека появятся мистические способности: левитация, телекинез, контроль над гравитацией. Но чтобы раскрыть тайны мира, обществу нужно будет пересмотреть свои взгляды и отказаться от материалистического взгляда на жизнь. А на вопрос «что было первым — курица или яйцо?» Отвечу однозначно: яйцо!

Доктор Ринг и его гости хорошенько посмеялись…

— Интересно, — Илья Антонович удобно устроился на высоком спинке старого стула. — Может быть, я прочитаю ваш роман, если позволите, конечно.

— Романа пока нет, но есть фрагменты — основная задумка…

— Замысел это весьма интересный. Гости обменялись взглядами.

— Нельзя сказать наверняка, но, кажется, действительно существовал человек по имени Эдвард Мордрейк — наследник одной из самых престижных семей Англии в XIX веке, если я правильно помню, — добавил доктор Ринг со улыбкой. — Он был талантливым и образованным человеком, но страдал от серьезного физического уродства. У него с рождения было двое лиц на затылке — ужасное, морщинистое и злое, словно сам дьявол. Это редкая патология известна как "Craniophagus Parasiticus" или паразитарные краниопаги. Вот еще один пример двойственности — "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" Роберта Стивенсона. Но мы отвлеклись от темы. Вероятно, история Эдварда Мордрейка является выдумкой Голливудских сценаристов...

Идеальное оранжевое солнце прикоснулось к мерцающему водяному горизонту Залива. У Ольги начали закрываться глаза, и она почувствовала сильное желание улечься в кровать. Ее муж, ослабев от усталости, так и не смог сформулировать свою "очень важную мысль". Он повторял слова снова и снова, как примитивный игрушечный робот. "О, только бы успеть!" — промелькнула в голове Ольги настоящая тревога. Не задумываясь, она улыбнулась дружелюбной официантке, подняла плиссированную юбку и протиснулась между столами и разбросанной обувью уставших гостей. Неожиданно ее грудью задело лицо Макса. Игнорируя отражение в зеркале, Ольга следовала своей одинокой мысли и едва успела сесть, как из туалетной комнаты выглянула запутавшаяся голова Макса. "Занято!" — попыталась пошутить Ольга. Но лицо Макса, покрытое морщинами, как у голодной собаки, быстро замкнуло дверь и приблизилось к потрясенной Ольге. Именно в тот момент, когда нектариновый оттенок ее голоса, словно звон новеньких золотых монет, превратился в порыв анималистического волнения. И, всматриваясь в потоки животных страстей, Макс освобождал лодыжку Ольги от изысканного фаевого балетного туфелька. Когда пульсация искристых моментов стихла, его губы накрыли ее своим жадным фасонистским поцелуем, а его руки неудержимо скользнули под лифчик...

— Макс! — воскликнула она удивленно, — Максим Александрович, вы вообще нормальный человек?.. » — хотела было по-настоящему возмутиться Оленька. Но — не успела.

Потолок рухнул.

Оленька закрыла глаза и услышала бархатистый голос деда: «Вилки прямее! Хватай, Олька, держи его за рога! » Колени Оленьки сильно двигались. Переключая педали, ее гибкие ножки в кожаной обуви мелькали все быстрее. Мужская рука сильно оттолкнула сзади. Оленьку подбросило. Она перекатывалась, вертя бедрами, в женственном платье до колен, каждую секунду проникая в необычное состояние какой-то особой сладости цвета малины. «Держись, держись за рога! » Нежные места стали влажными — потекли и наполнили живот радостью. Под воздействием приближающегося возбуждения Оленька стала отважнее. Она увидела над собой равномерный свет матовой лампы, а между ног — волнующую голову Макса. Тяжелые брови Оленьки снова закрылись густыми ресницами, и где-то в состоянии испуга, она услышала фразу: «Боже! Я таяю! » Оленьку охватило бесстыдное, мечтательное тепло. Ворота открылись, и она плавно выехала из двора.

Мама приветливо помахала ей полотенцем из окна. Дядя Сережа-трубач, провожая ее внимательным взглядом, неожиданно свистнул. Колеса крутились, обходя хрустальные лужи. Оленька все быстрее спускалась по склону, ее тело иногда сильно тряслось на выбоинах. Руль выскользнул из рук, потеряв управление, и Оленька в конвульсиях своей невероятной красоты понеслась, задрожав ножками, расчесываясь — упала с обрыва — плюхнулась в озеро Тишины.

На острых каблучках ее туфли неуклюже, но забавно раскачивались в такт непослушные ремешки (подарок от Иллариона), а новые кружевные бретели предательски соскользнули до подбородка. Даже в неестественном положении лопаток Оленька почти соглашалась...

— Наглая, — шепотом произнесла Оленька едва слышно, — Ой!.. да что там...

Обхватив свободной рукой загорелую шею начальника, Оленька напряглась и приподнялась. Гладкий представитель случая молча выскользнул из ее влажной глубины, сопровождаемый кружевной блузочкой нежных оттенков. Но как только он попытался вернуться - возник таинственный, немного щекотный, слабый "чмок" - подобие цветочного поцелуя...

— М-м! — простонала Оленька наслаждаясь моментом и, наклонив голову в сторону, она обхватила шею Максима Александровича, но уже по-другому. Оленька резко приблизилась, скрестив ладони на затылке.

Старинные часы на запястье Оленьки бешено тикали...

— Да? — спросил с упоением начальник, — Оленька, да?...

— Да! — машинально кивнула Оленька, но сразу же осознала свою ошибку. — Ой, Максим Александрович, нет! Я полгода не использовала противозачаточные средства, — пробормотала она, прикусив нижнюю губу своими идеальными зубками.

— М-м, — теперь уже обреченно вздохнул руководитель проекта.

— Боже мой! Непонятливый медведь...

Максим Александрович опустил солнцезащитные очки с лба на глаза и как завороженный посмотрел на Оленьку, которая раздвигая бедра широко присела перед ним.

— Сладкий... сладенький... — прошептала она, мигая ресницами увеличенный и ароматный цветочек.

Оленка с удовольствием занималась самоудовлетворением, одновременно лаская его половой орган и яички. Макс издавал приглушенные звуки. Она улыбалась, а он старался не торопиться. Но когда Оленка разрешила ему взять ее голову в свои руки, она уже так сильно возбудила его кончик языком, что он блестел от слюны. С закрытыми глазами Оленка медленно и настойчиво брала его член в свой рот, делая это несколько раз. От наслаждения Максим случайно издал стон или рык, когда Оленка сжала свободную кожу яичек между зубами и немного ее прикусила. При этом Оленка действовала очень осторожно, чтобы запомнить и понять вкус и все детальные ощущения не только во рту. Для этого она подняла головку члена высоко над собой и тщательно облизала его языком.

— Хочу тебя! — прошептал Макс.

— Ты сломался? — спросила она со сверкающими глазами.

— Проклятье...

Оленка, казалось, потеряла слух. Не отрывая губ от члена, она старательно мастурбировала свой уже твердый как клюв птицы половой орган. А вставляя пальцы все глубже в себя, Оленка поняла, что ее чувства стали очень острыми. "Да, это возможно! У меня получилось! Но я не дам ему кончить в любое время. Пусть знает, что это не его победа, а моя! Да, пусть он запомнит удары моих ресниц!"

В это время Макс одной рукой оттягивал ее тяжелые волосы назад за плечи, другой рукой ощупывал ее теплую затылочную часть. Оленка играла и ласкала с наслаждением; проводила своим членом по ее глазам, носу, щекам и губам; языком щекотала присутствующую на его головке кожицу. Макс закрыл глаза от удовольствия; он чувствовал, как Оленка поглощает и заглатывает его разогретую плоть почти полностью... целиком... У него перехватило дыхание. Он едва устоял на ногах от такого поступка Оленки, когда она немного подавилась от смеха. Но, опустив голову назад, она не убежала, а улыбалась лицом какой-то... жестокой женщины и несколько раз с приятной настойчивостью ввела свою влажную пальцами в рот до щеки. Макс не выдержал, его колени задрожали. Он наблюдал, как Оленка заглатывает его, поглощая его уже с громким звуком до самого основания и задержкой дыхания.

И Максим столкнулся с проблемой. Он с трудом отодвинул голову Оленьки от себя. Но Оленька жестоко ударила его по рукам и продолжала непринужденно, сочно сосать и чавкать, полностью контролируя процесс со всеми деталями и огромным напряжением воли со стороны Максима.

Максим Александрович вздохнул, резко откинул голову назад, изогнулся — и через мгновение закончился этот интенсивный опыт.

***

Оленька проснулась от котика. Тимофей спрыгнул на постель, потоптался "заразка" и занял позицию ниже живота. Илья как обычно шумел рядом. Но Оленька заметила, что сегодня Вербное воскресение, значит муж проснется и поспешит в храм натощак. "Интересно", - подумала она, - "вчера он напился до потери рассудка, а сегодня будто ничего не было идет причаститься?" Тимка выпрямился, потянулся, игриво поднес веер полупрозрачных когтей к лицу Оленьки и зарычал.

— Ты хочешь быть мангустом или мадагаскарской Фоссой, убийцей? — спросила Оленька котика.

— Да-да, — зевая ответил ей котик, — ты моя нежная, прекрасная няшка!

— Брр, только этого не хватало!

Оленька закрыла глаза ладонью и разные мысли, иногда жгучие и непристойные, словно расплавленный воск ищущий новую форму, стали текти откуда-то и никуда: "Почему все так странно? Как понять, что до нас кто-то жил и потом умер? И я - я тоже умру? А еще книги - сколько их! Но ведь кто-то написал эти книги! Кто-то передо мной тоже переживал о своем будущем, о будущем своих детей!"

В детстве у Оленьки часто снились странные сновидения. Например, она видела огромный лист бумаги в клетку, и необходимо было пересчитать все эти клеточки, которых было чрезвычайно много! Или другой сон, где на одной стороне было море, а на другой — огромный кратер, и ей приходилось использовать ложку для того чтобы перелить море в кратер. Это вызывало ужасное ощущение безысходности и невозможности! «Зачем нужны пирамиды, сфинксы, Египет, Новруз или каналы Венеции? Зачем экспедиции на Луну или освоение Марса? Зачем нужны Врубель, Пушкин, Дали, Пикассо, Роберт Ланц или Хэвлок Эллис? Зачем нужны большие запутанные города, если можно жить разумно на берегу моря или в лесу или возле озера или реки без лишней суеты? Зачем усложнять жизнь с транспортом? Просто живи в деревне и занимайся своими делами: наслаждайся. А главное, зачем Бог положил мою душу в женское тело? Мог бы со мной посоветоваться…»

Илларион повернулся к Оленьке и громко выдохнул в ее сторону. «Ужас! Я не буду тебя провожать, притворюсь спящим! Пусть это будет тебе стыдно, а не мне! » Муж, скрипнув суставами, потянулся и погладил кота левой ступней, после чего неловко прошел в ванную комнату.

Оленька почти заплакала. «Как он мог так бессовестно поступить со мной?! Пост — это я понимаю. Воздержание. Но зачем это нужно, когда мы муж и жена? » Время текло как река. Илларион бормотал, хныкал… «Я уверена, что он захочет меня как всегда, будучи пьяным. А я? Как буду смотреть ему в глаза после того, что со мной случилось? Ведь фактически меня предали! Боже! Почему я не сопротивлялась? Я бы могла воскликнуть, ударить Макса по лицу, закричать, позвать на помощь… У меня было время в избытке, когда он нагло улыбался и снимал с меня обувь и трусики! Но как ловко он это делал — проклятая жестокая сволочь! Боже! Я сама дала ему все возможности! »

У Оленьки возникли проблемы с телом. Котофей ей явно мешал. Она повернула ноги по часовой стрелке и обратно, и снова ощутила прилив волнующих фантазий. Ее обнаженные конечности, губы, лицо словно подвергались электрическим разрядам. «Да, да, да, я - непорочная! Я даже чересчур порочная, как Вавилонская блудница, Мария Египетская, Анна Каренина! Конечно, я - похотливая самка! Боже мой, но как это прекрасно... ощущать удовлетворение. Но как сильно нужно желать, чтобы так интенсивно, так агрессивно, так вкусно, так ароматно испытывать оргазм?»

Честно говоря, Оленька не могла остановить этот продолжительный и неосознанный процесс потому что ей пришлось выбирать: либо испорченный макияж либо забрызганная шифоновая блузка. И даже сейчас Оленька облизала губы восстанавливая в памяти новое для нее потрясающее ощущение. Она поняла, что ее горло и влагалище как будто поменялись местами. «Но как же Макс стонал: бедный! Кунилингус! Мой первый опыт - с посторонним мужчиной в туалете старинного особняка, где все так привычно и знакомо с детства! Оля, ты шалунья!»

Она рассмеялась, изогнулась, вдыхая свежий цветочный аромат полными легкими. И всё ее стремительное девятнадцатилетнее тело покрылось мурашками! «Девочка, не притворяйся: случилась спонтанная наслаждение!»

Оленька оттолкнулась от берега памяти и погрузилась в плавное течение сладострастия.

— Да, этот кажется самым крепким.

— Ваня, дай посмотреть.

— Вот.

Оленька невзначай присела на корточки, рассматривая боровик.

— Подаришь...

— Вот что еще есть!

— Ванечка, я готова отдать тебе что угодно за него, мм?

— У тебя достаточно своих грибов, зачем тебе мой?

— У меня нет белого, а я поспорила...

— С кем?

— С Левкой.

— Понятно.

— Иван, пожалуйста: подаришь!

— Нет.

— А я тебя поцелую, как в фильме, хочешь?

Оленьке девять. Девочка в шортах и нерасстегнутой рубашке. Иван смотрел на племянницу словно под гипнозом. Вокруг лес был тихий и заполненный благоуханием. Юноша обнял девочку одной рукой и поцеловал ее в чуть приоткрытые, влажные губы...

— Разрешаешь — взглянуть?

— Что? — спросила она с румянцем на щеках. И поняла. — А ты?

Смеясь, Оленька кинулась к нему и задела его щеки своим развившимся хвостом. Но через мгновение она споткнулась о корень липкой сосны. Возгласив, Оленька неуклюже упала на моховый ковер, оголив атласную малиновую ленту на виске, и быстро перевернулась на спину, когда шляпка гриба оторвалась от ножки и задела ее острым сучком.

— Оленька...

— Что?

Илларион забрался перед нею на колени.

— Оленька, я ухожу?

— Уходи! Святая святым. Оленьку охватила злость. — Иди куда хочешь. Я не хочу обсуждать ничего, — добавила она после короткой паузы. — Мне нужно отдохнуть, можно?

Илларион (как показалось Олене) облегченно вздохнул, поднялся и направился к выходу.

Не открывая глаз, Оленка ясно вспомнила, как в детстве ночью она заталкивала конец одеяла между ног - все глубже и покрепче. И однажды это произошло! Когда она чуть-чуть устроилась, она почувствовала приятное покалывание внизу живота. Край подушки уперся своим острым концом прямо в ее промежность. Оленка пошевелилась. Было приятно. Никогда раньше она не испытывала такого. Инстинктивно подняв подол рубашки, она легла на подушку в одних трусиках, разведя ножки в стороны и прижав лицо к кровати. Оленка медленно двигала бедрами вверх и вниз, вправо и влево... Внизу стало все сильнее напрягаться. Она увеличила скорость движений. "Ааа!" - вскрикнула она от потока тепла, распространяющегося по ее телу, и сжала простыню ладонями. Была зима. Оленка храбро открыла окно. Ледяной ветерок прошел через нее, проникая в самые скрытые уголки ее тела. Холодный воздух словно ручей облил и обозначил ее точные грудки и маленький треугольник между ногами. Оленка чувствовала, как волосы струятся по ее плечам... и почему-то... там, внизу... вдруг пронзительно защекотало. Она нежно провела пальцем по выпуклости между ног и быстро, будто испугавшись чего-то в себе, отодвинула руку, скрылась в кровати, прижав одеяло к себе...

Однако, солнечный день, словно остановившись, наполнился пылью. В тишине, под стук маятника настенных часов бабушки, Оленька размышляла: "Встать или не вставать?.." Отложив книгу Стендаля, она растянулась и перевернулась с живота на спину, согнув колени и разведя бедра. "Кораблекрушение! Шторм! Истошные вопли парящих над темной водой гарпий и бесполезные крики о помощи тонущих - всё лишнее! Макс, конечно же, спасает меня. Мы вдвоем. Макс - грязный, облезлый, колченогий, пахнущий сатир - насильно берет меня... О-о, и я умираю - умираю от чего-то необъяснимого!" Оленька хмыкнула: лаборатория вымысла заработала. Растроганная она была полна радости:

"Итак! Максим Александрович Пастухов, известный ученый по всему миру, один из создателей русских военных машин под общим названием "Контур". Изначально он занимался разработкой и созданием космических конфигураторов. Его потрясающие киберпанки, роверы и аватары - это гигантские многофункциональные механизмы, которыми управляют с орбиты Луны. При помощи них были построены первые военные и научные базы. И самое значительное: Пастухов возглавляет всестороннее комплексное исследование уникального космического корабля, найденного на поверхности Луны, а также изучение новых физических принципов, вызывающих сенсацию".

Пальцы Оленьки стали влажными. Она бессильно боролась с этой... трепетной, липкой влагой. Беззаботно и нескромно Оленька плавала, не зная, как эффективнее организовать свои мысленные блуждания - сегодня. Но когда наступит настоящая нужда, то можно кричать о помощи или спешить из дома - всё равно что быть незамужней!

— Вот незадача, — вздохнула Оленька. И так каждое утро: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… — Хм, пора бы уже прийти в себя! — хмыкнула любодейка, поглаживая свои утешительные бедра и упругие, слегка приподнятые грудки. — Интересно, сколько времени еще?..

Но что-то произошло. Стены комнаты задрожали. Оленька, оцепенев, беспомощно наблюдала за отражением в зеркале, которое казалось только что вынырнуло из глубины черного пространства. А отражение висело в воздухе перед окном как страшный и безмолвный призрак и вдруг направилось на нее! Книга Стендаля упала с кровати и громко ударилась о пол. Оленька успела вскрикнуть:

— Мама!..

***

Мигая своими белыми ресницами, Настасья Петровна (от безделия) следила за тускло-синей мухой. Полное чудовище беспрестанно сталкивалось с оконным стеклом, пытаясь выбраться наружу, хотя в нескольких сантиметрах от него была приоткрыта другая часть окна.

— Ну ладно уже, тварь: свобода! Разве ты не чувствуешь?

Настасья Петровна пыталась загнать насекомое левой ладонью в щель между рамами. Но муха упорно пролетала либо сквозь ее расставленные пальцы, либо в обратном направлении, еще больше ускоряясь и выражая свое отчаяние высоким трепетом блестящих крыльев из тонкой слюды.

— Пропади ты, подлец! Уйди отсюда! Пропади!

За окном послышался колокольный звон. Настасья Петровна не видела этого из своей комнатки на первом этаже дома для медсестер, но она точно знала, что это Катя Маркова звонит на колоколе. Бывшая сценаристка, сорокалетняя женщина с обвисшей задницей и выпученными глазами как у мертвой рыбы, быстро перекрестилась и вытерла слезы платком. Фанатичное благочестие Марковой поражало. Настасья Петровна тоже не первый год ходила в церковь, но у нее не было ни капли такой веры и такого желания служить, как у полной, неловкой Катеньки Марковой с чрезмерно большими ногами.

Регентша прокляла и просто придавила муху стопкой нотных листов.

— Вот тебе, негодяйка, получай! Я дала тебе возможность! А теперь, животное, убери за собой стекло, да?

Настасья Петровна в гневе щелкнула трупиком мухи, но он, к несчастью, отскочил от окна и прочно прилип мохнатыми лапками к новому фартуку церковной одежды Настасьи Петровны. Под ним осталось пятнышко крови, смешанное с желтоватым пятном.

— Проклятье! — резко ругнулась Настасья Петровна в тот момент, когда в комнату шумно ворвались клиристки. — Продолжайте пение без меня. Я… мне… я скоро…

Закрыв за собой дверь на замок, Настасья Петровна с силой оторвала фартук от себя, словно он был зараженной. За стеной послышались первые аккорды сольфеджио. В душе Настасьи Петровны развернулся, казалось, целый рой диких пчел. Женщине было трудно утихомирить себя. Воспоминания разлились, словно весенние реки. Бешеные псы страсти преследовали ее, выказывали зубы, душили ее огненное сознание и особенно тело. Однако Настасья Петровна нашла в себе силы, трижды энергично перекрестилась, мельком взглянув на изображение Пречистой Богородицы, а потом уставилась в зеркало.

Длинные, золотистые волосы свободно рассыпались по плечам, как только вдова развязала повязку. Двигаясь на невидимых цыпочках, бывшая генеральша прикоснулась к щекам, которые загорелись от ее природной чувственности. Настасья Петровна поколебала мочку левого уха и наклонив голову, погладила шейку. Беззащитный подбородок дрожал. Под серой тканью ее платья она ощутила, как набухли почки сирени, твердые соски...

— Настасья Петровна, — услышали постучавший в дверь голос. — Вас вызывают на работу...

— Иду! — отозвалась Настасья Петровна, будто она вернулась к жизни после смерти. — Работа, как в армии...

И опять это чувство удара в поясницу. Свадьба племянницы Оленьки перешла в другую, нереальную фазу. Гости перемешались, оживились (особенно те, кто уже был бракованным) из-за шутки их бесстрашного начальника, который явно придал последней фразе неприличный оттенок. Это не помешало кому-то на минутку прошагать дерзким шагом по спине костюма и зади его половины. Настасья Петровна сначала замешкалась в лабиринте неприятных мыслей, но потом она быстро сориентировалась, как военный человек, и приняла вызов. В мечтах генеральши она быстро положила свою обрученную рукавицу на плечо кого-то. И незаметно для окружающих она несколько раз сильно сжала содержимое этой рукавицы, что по смыслу прозвучало как "SOS".

— Ужасно! Как мы можем им в глаза смотреть? Что скажешь, Настасья Петровна? — спросила Настасья Петровна свое отражение в зеркале, которое уже краснело от стыда. Но затем она медленно подняла длинную серую юбку и показала "все еще ножки", но одетые в грубые шерстяные чулки до самого верха. Зато выше — она с удовольствием показала сама себе алые кружевные трусики, обтягивающие едва заметный уголок в середине.

Мягкая сила полностью поглотила женщину и унесла ее на перепончатых крыльях в мир запретных и дерзких наслаждений. "Развратница! Или нет? Простое желание быть правдивой и без лицемерия". Настасье Петровне действительно не было стыдно защищать свою женскую радость и другие радости жизни. Это был вопрос принципа, потому что благодаря ее "неучным знаниям" она неоднократно спасала мужа от пьянства, буйства, истерик и непонятного — порой злонамеренного — женского вожделения.

Лицо регентши сократилось, словно от пронизывающего табачного дыма. Настасья Петровна часто моргала. Ей непосредственно захотелось заплакать. Вспомнились детство, роскошная усадьба под Гусь-Хрустальным, где преподавал ее дед в консерватории. Погрузившись в размышления, Настасья Петровна услышала ноктюрны Шопена; видела плавные пальцы отца, парящие над клавишами рояля; декабрь, неожиданный похоронный обряд мужа; безрадостный и чужой Петербург, белая мгла, слезы и раскаяние...

Дверь захлопнулась. Служанки ушли без нее.

— Тебе пора оставить свое играющее настроение и стать обычной женщиной... — тяжело вздохнула Настасья Петровна. И внезапно для самой себя она сильно потревожила свое "верблюжью лапку". — У-у, красавица! А затем осознала, что таким образом... это не всегда будет...

***

— Собственно говоря... я пришел, чтобы извиниться, — произнес Пастухов, глядя на испуганную Оленьку.

— Мужчина предлагает, женщина... либо да, либо нет.

— Да, — повторил Макс, — я хочу извиниться...

— Не нужно.

— И в то же время... разъяснить некоторые моменты.

— Вы снова напугали меня. Вошли как... вурдалак... Что это на вас? Плащ, который делает человека невидимым? Новая технология...

— Оленька, вы давно мне симпатичны...

— Это я поняла... — Оленьку всегда раздражало долгое подростковое состояние любых отношений.

— Вчера я старался понять вашего мужа...

— Илларион был возбужден и выпил слишком много.

— Тем не менее я согласен с тем, что есть загадка необычных и великих открытий. А социальные теории не приводят к ничему. Это проверено временем. Никого из нас нельзя считать завершенным, если у него нет цели. Но когда есть цель, можно оправдать ожидания. Можно плавать в облаках, говорить бесконечно долго о вращении Земли вокруг Солнца, о сыворотке от всех болезней, об искусственном выращивании человеческих органов, но это не имеет значения и не приводит к успеху, если не решить вопрос о судьбе настоящего. Оленька, вы согласны?

— Я не уверена, не могу сказать наверняка.

— Оленька, — сказал он, растирая потный затылок крепкими пальцами, похожими на бамбуковые.

— Говорите, я слушаю вас. Внимательно слушаю вас, Максим Александрович.

— Вы не думаете, что роли ученого, философа и художника объединятся и скоро станут неразделимыми, как капли ртути?

— Ртуть – это ядовитый металл. А я предпочитаю лежать на коленях у своего парня, снимать трусики и чувствовать его горячие пощечины на своей попе.

В то время Оленька была не очень сообразительной, когда ее муж Илларион сиял под воздействием церковного пения словно оловянный солдатик. Молодой человек горел в огне страсти, как ему казалось.

Лето. Когда-то Эльфа Францевна привезла шестилетнего сына Иллариона и его старшую сестру Ингу в старое поселение. Хутор находился неподалеку от небольшого города Йыхви в северо-восточной части Эстонии, рядом с имением мелкопоместного дворянина и прадеда Франца Ивановича Грюнвальда. Вокруг хутора было долгое хозяйство, а также необычная деревенская свобода бескрайних полей. По периметру хутора стояли величественные сосны, а на полях стояли высокие стога сена. За домом находился запущенный яблоневый сад, где Илларион обнаружил прогнивший старый колодец со льдистой чистой водой, которая оставляла посолонь на языке из-за своей непривычности. На ясном небе можно было увидеть незнакомую жаворонка, который казался загадкой и манил тенью на траве от проходящих облаков. Илларион, слегка ушастый и с кровоточащими коленками, постепенно осваивал свободно планированный дом с минимальным количеством внутренних стен. Это помещение было хорошо видно и исключало появление "нежеланных гостей". Стропильная система с использованием кровельного материала позволяла Иллариону реализовать это намерение. Как его мама сказала перед отъездом: "В конце XVII века этот тип жилья приспособился к местному климату и стал основным хозяйственным зданием". Оно имело балтийское название - рига, точнее жилая рига, так как под одной крышей находилось высокое жилое помещение, которое также служило местом для сушки зерна, и хозяйственное помещение - гумно, где зимой содержали скот, а осенью молотили зерно.

В тот день Инга убежала к соседской подруге, оставив надоедливого брата на самотек. Под высокой крышей Илларион обнаружил приготовленные, хрустящие пучки соломы, а в пристроенных комнатах, так называемых каморках, была невыносимая жара. Илларион не сразу заметил, что хозяйка хутора следила за ним. Влажная от пота женщина, измученная жарой, устроилась на широкой деревянной лавке, когда мальчик столкнулся со своими обнаженными загорелыми ногами.

Илларион разглядел грязную и ранее белую кофту, которая была заправлена в льняную красную юбку с резинкой на поясе. Лууле имела пылающие щеки, волосы перепутались, лицо и шея блестели словно от свежей воды после того как женщина перебросила через волосы мальчика и играючи прижала его к себе. Илларион ihrer Umarmung erwiderte und hörte auf das seltsame Geräusch in ihrer Brust: „bu-bu-bu...“ Luuke nickte. Ilarion nickte automatisch zurück. Die Frau lachte und zeigte ihre seltenen Zähne und glänzenden Zahnfleisch. Dann zog sie spöttisch die Bluse unter dem Gummiband heraus und zog den Stoff an ihr Kinn hoch. Vor Ilarion öffnete sich ein weißes Brusttuch, darunter ein zartes, feminines Geheimnis. Der Junge starrte auf die riesigen bläulichen Adern auf ihrer Brust und konnte sich nicht bewegen. Luuke lachte, nahm die Hände des Kindes und legte sie auf sich selbst. Ilarion starrte mit großen Augen darauf, wie die ohnehin schon riesigen Brustwarzen von Luule in der Mitte der hellen, fast rosa Haut angespannt waren. Er schmatzte daran wie ein hungriges Kalb, als wäre er gerade geboren worden. Luuke begann zu zittern... entweder vor Lachen oder Kitzel, aber dann legte sie sich auf die Bank, breitete ihre Elefantenbeine aus und deckte ihre Wimpern ab

Золотистый пучок света пробивался сквозь слуховое отверстие в крыше, высвечивая восковое пузо Лууке. Живот оказался горячим и гладким, точно мраморная столешница в доме учителя музыки.

— Соль» в третьей октаве расстроено, — произнес старик в бархатном, черном берете, — и «фа» западает в контроктаве, да?

— Да.

— Мой ангел, я — свободный художник — мое дело настроить инструмент в унисон… прозрачной тишины, где сплетаются ноты в великую магию музыки…

Вьющиеся лобковые заросли завоевали пространство на животе Лууке до пупа. Илларион запустил в них свои хищные пальцы, гладил и терзал их пока Лууле, не открывая глаз, наконец, поймала свою муку — и вдруг, зарыдав в голос, пропела сквозь слезы: «Зовет зверей кукушка: „Довольно, сони, спать!“. Весна пришла к нам в гости. Давно пора вставать. Ку-ку, ку-ку, — старается она. Ку-ку, ку-ку, пришла уже весна! »

Прислано: Ингвар