Пузырь причинной повествовательности. 1

ПРИМЕЧАНИЕ:

— это fanfiction по фэндому «Меланхолия Харухи Судзумии», воплощённому в одноимённом анимэ-сериале и ранобэ. Естественно, как и полагается, персонажи считаются совершеннолетними. Не помню, как обстояло с этим в каноничной вселенной, грань между школой и ВУЗом в Японии вообще размыта.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

ЗАНОЗА В СЕДАЛИЩЕ

Бывают на свете дни, когда не ладится ничего, за что ни возьмись, когда упорядоченное течение жизни уподобляется водопаду и норовит раздолбать утлую лодочку твоего бытия в мелкие щепки, дни, в которые лучше не рисковать выходить из дому и вообще ни за что не браться.

Приметы подобных дней я вроде бы научился заранее смутно улавливать по едва ощутимым переменам в контурах предметов вокруг. Всё будто слегка изменяется, становится чуть насыщенней. Меняется сама рисовка реальности.

Так было в день моего знакомства с Харухи.

В день, когда время грозило свернуться петлёю, повторившись по кругу тысячи и тысячи раз.

В день, когда Юки переписала действительность.

Я должен был по идее давно уже научиться предчувствовать шум приближающегося водопада, но тем не менее почему-то в день пятого мая я не ощущал ничего. Потому что приблизившиеся ненароком события затрагивали только меня? Или потому что масштаб их выглядел больно уж мелким, касаясь лишь моего самолюбия, но не жизни и уж тем более не безопасности сущего?

Не буду гадать.

Знаю лишь, что в тот проклятый день я, как обычно, улучил для себя минуту пребывания наедине с заветным компьютером, тем самым компьютером, память которого вот уже много месяцев хранила в себе сокровенные снимки.

Асахина-сан, божество и мечта.

Вот снимок, где Харухи безжалостно сорвала с неё часть одежды, вынудив меня фотографировать. Вот снимок, где Микуру прижимает стыдливо руки к почти обнажённой груди, выглядя застенчивой горничной из извращённейших этти...

Микуру...

Чувствуя, как меня переполняют раздумья, всё сильней и сильней отдаляющиеся от благоговейного трепета перед божеством, я скрестил руки на животе, ощущая, как ладони дрожат, как они норовят переместиться всё ниже.

«Что, если она з н а л а? — взметнулся в уме моём давний водоворот крайне липких, кружащих голову мыслей, касающихся вполне себе зрелой ипостаси Асахины-сан. — Я ведь даже понятия не имею, о чём я — возможный будущий я — мог в дальнейшем ей рассказать. Что, если она знала обо всех деталях моего нынешнего времяпровождения, знала во всех подробностях даже о том, что я делаю и что я думаю прямо сейчас? »

Мысль эта, такая нереалистичная, но такая пьянящая, шипучей струёй ударила в разум, я учащённо задышал со слабым присвистом, рука моя скользнула вниз под пояс джинсов...

М-микуру...

Кажется, с уст моих сорвался слабый стон, смешавшийся воедино с лязгом дверного замка.

— О, привет колокольне. Что это ты делаешь тут?

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Харухи.

Воплощение занозы в седалище и одновременно в мозгу, главная беда мироздания и отдельно моя. Не то чтобы у неё не было искупающих вредность качеств, но часть их проявляется только лишь пару раз в месяц, а о другой части лучше думать вечером перед сном.

— Ничего.

Рука моя уже выскользнула из брюк, лицо было, надеюсь, абсолютно невозмутимо, разве что краска могла выдать волнение. Так, вроде бы босс-кнопку я нажал рефлекторно, свернув все приложения. Надо бы их закрыть, но это попозже, когда отвлеку Харухи разговором.

Что она делает здесь сама, хотелось бы знать? Вроде бы они с Юки собирались погрузиться в подготовку очередной части рекламной кампании.

— Мы уже закончили. — Судзумия-сан шагнула величественно за стол, бесцеремонно оттеснив меня от компьютера и даже помешав сделать ключевое движение мышью. — Ну-ка, что это тут у тебя? Ого...

Личико её становилось всё более и более насупленным по мере просмотра снимков, по моему же лицу явно растекался всё сильней и сильнее румянец. Я опустился безвольно на соседний стул поодаль, не имея ни малейшего представления, что она скажет.

Харухи непредсказуема.

Может, просто выплюнет равнодушно «Ну ты и извращенец», с фырканьем закроет снимки и никогда больше не упомянет об этом? Хотя думать об этом было неимоверно позорно, на миг мне захотелось, чтобы всё завершилось так просто.

— То есть ты не удалил эти кадры, — констатировала сквозь зубы Судзумия, хмуро созерцая один из них, представлявший собой торжество мягкой эротики. — Так, получается?

Она посмотрела на меня, лицо её выражало смесь негодования и странной настойчивости, кулачки её слабо сжались и тут же разжались.

— Эй, я к тебе обращаюсь, — нахмурилась ещё сильней Харухи. — Что эти фото делают здесь до сих пор? Или тебе так нравится любоваться знойными формами нашей Микуру-тян?

Я сглотнул слюну. Ох, отстала бы она от меня по-хорошему.

— «Отстать»? — Словно не веря ушам и желая расслышать чётче, Судзумия выпрямилась и сделала шаг ко мне. — Быть может, мне тогда стоит поведать об этих снимках собственно самой Асахине? Или же Юки Нагато, кто знает, быть может, ты и на нас с ней постоянно наяриваешь?

Холод пронёсся по моей спине изморозью, мне представилось, как кумир моих грёз узнаёт об этих мечтах не понарошку, а въяве. Ожило в памяти её полузаплаканное личико с одного кадра, следом представился отчего-то сосредоточенно-бесстрастный лик Юки с оттенком едва заметной то ли тревоги, то ли укора.

— Н-н... не надо. — Язык слушался с трудом.

— Так ты будешь отвечать на мой вопрос или нет? — Харухи сердито облокотилась на ту самую парту, за которой я в данный момент сидел.

Спокойно. Надо овладеть собой и не наговорить гадостей.

— Да.

Лицо моё искривилось. Придётся сделать усилие над собой и выдавить наружу хоть что-нибудь, чтобы утихомирить эту сорвавшуюся с цепи психопатку.

— Мне нравится любоваться формами Микуру-тян. — Удивительно, как легко удалось произнести это словно бы даже с выражением великосветской скуки, хотя румянец всё равно наверняка меня выдал. — Хочешь ещё что-либо узнать? Вникнуть в графические детали моих эрогенных фантазий?

Зря я это спросил.

Харухи неожиданно улыбнулась, подперев голову руками, просияла так, будто бригада SOS официально получила статус главного кружка Японии. Глаза её миндально блеснули.

— Скажи, а... о чём именно ты фантазируешь, рассматривая эти снимки? Что представляешь себе, разглядывая нашу Микурочку? Признайся, Кён.

Ладони её переплелись под подбородком, она созерцала меня словно бы слегка затуманенным взором, как какое-то невиданное видение.

Я ощутил отчего-то слабую пульсацию крови чуть ниже пояса — отголосок столь грубо ей прерванного недавно занятия? — и вспышку гнева.

— Скачай лучше какую-нибудь хентайную мангу, если тебе не хватает в жизни извратов. Мои... грёзы совершенно обыденны и не содержат изысков.

Каюсь, вторую фразу я добавил в испуге, чтобы хоть чуть-чуть смягчить эффект первой. Мне всё-таки было страшно её чересчур злить.

Ресницы Харухи лишь еле заметно вздрогнули, а в глазах её тускло засветилось что-то лукавое.

— Эх, Кён, Кён, — покачала она головой, печально вздохнув. — Сразу видно, что ты не читал Карнеги. Знаешь, как действует механизм завоёвывания друзей и оказывания влияния на людей? Человек есть то, что о нём думают. Ты не поверяешь мне свои тайны — значит, ты мне не доверяешь. Ты мне не доверяешь — значит, я делаю вывод, что недостойна доверия. Я недостойна доверия — значит, я могу действительно всё рассказать о твоих секретах Микуру, Юки и Коидзуми.

Улыбка её оставалась такой же беспечной, разве что став ещё более неприкрыто-стервозной.

— Понимаешь логическую цепочку?

Не понять было бы трудно. Прямее мог быть только откровенный шантаж.

— Так ты мне расскажешь?

Опустив взор в парту, я приоткрыл рот, набирая в грудь воздуха.

«Прости меня, Микуру».

— Ну... мне нравится представлять Асахину-сан... б-без одежды. — Меня бросило в краску. Умом я понимал, что это едва ли не самое безобидное и шаблонное, что можно придумать, Харухи не докажет даже, что это мой собственный рассказ, а не её глупая выдумка, но всё равно — произносить вслух подобные слова о богине за её же спиной? — П-представлять... её... хм-м... принимающей душ или ванну. — В ушах у меня зашумело, идея выдумать какую-нибудь банальную глупость уже не казалась удачной. — Представлять, как она... э-э-э... балуется с туалетным утёнком.

В лицо мне с новой силой бросилась краска, я задышал учащённо. Голос мой доносился до меня самого как будто издалека.

— Балуется? — Улыбка её вновь стала чуть шире, она моргнула. — Как?

Я сглотнул ещё раз слюну, в очередной раз задумавшись, стоит ли мне плыть по течению дальше в своей утлой лодочке. Но разве я не лишился вёсел в тот самый миг, когда Харухи села за компьютер?

— Игрушка к ней подплывает в наполненной чуть менее чем наполовину ванне, утёнок... тыкается... н-надувным клювиком м-между ног. — Кадык мой всухую дёрнулся. — Микуру-тян... к-краснеет слегка, схватив и чуть отодвинув игрушку... а п-потом...

Во рту у меня пересохло, я смолк, не в силах продолжить. Что со мной, образы моего же воображения захватили власть надо мной и обрели собственную судьбу?

— И? — поинтересовалась, склонив голову набок, Харухи. — Что дальше?

— Ни... чего. — Язык повиновался с трудом. — Просто... тискает игрушку.

Колени мои под столом дёрнулись, сдвинувшись и тут же раздвинувшись, рискуя выдать меня. В воображении всё ещё стояло разрумянившееся личико Асахины-сан, втиснувшей голову утёнка в самый низ живота, её сладостно приоткрытый ротик.

Я и понятия не имел, как буду себя ощущать, озвучивая вслух хоть частицу подобного. Сладость кощунства, нега предательства, преступления священной черты, лишь малую часть чего я, оказывается, ощущал при рассматривании заветных снимков?

— Мило, — недоверчиво дёрнула носиком тем временем Харухи. — Хотя и до крайности примитивно. Такой клишированный сюжет о девушке в ванной, замени мысленно в нём имена, помести на место Микурочки любую иную особу — что изменится?

Не впервые меня охватывало подозрение, что не только Юки Нагато читает иногда мои мысли.

— А как насчёт фантазий, касающихся, — Судзумия понизила голос и одновременно чуть наклонилась вперёд, глаза её слабо сверкнули, — собственно Асахины-тян? Связанных с самой её сутью, с этими снимками? Быть не может, чтобы у тебя таких не было.

Я приоткрыл было рот, потом снова закрыл. «Прости, это чересчур личное»? Я уже не был уверен, что смогу выдумать что-либо, мне придётся рассказывать правду и от этой мысли меня странно трясло, в то время как личико Харухи продолжало сиять невозмутимой улыбкой.

— Может, не надо?

Да, я всё же нашёл в себе силы на возражение, но Судзумия даже не стала пытаться спорить всерьёз со мной. Она лишь иронично хмыкнула, дёрнув носиком и кивнув в сторону покинутого мною недавно столика.

— Сядь за компьютер. Перелистывай фото и говори. Какие фантазии они у тебя вызывали, что ты прокручивал в голове, созерцая их.

Встать было ожидаемо нелегко, Харухи же ещё и присела на край моей парты так, что бёдра её предстали в самом соблазнительном ракурсе. Облизнулась, скользнув взглядом по моим брюкам в те краткие мгновенья, пока я старался как можно быстрее перебраться с одного сидения на другое.

Ладонь моя легла на пластиковый корпус мыши, колени сдвинулись. Может, попробовать удалить сейчас все эти снимки? А, всё равно не успею.

— Ну же, Кён. — Голос Харухи был неимоверно сладок. Она шагнула чуть ближе, глядя, как я вывожу на экран фото стоящей на коленках Асахины-сан в костюме горничной. — Смелее. О чём ты думаешь, глядя на это чудо?

Я закусил губу. Нет, это невыносимо.

— Или ты хочешь, — почти что нежно прощебетала зараза из моих еженощных кошмаров, — чтобы Нагато и Асахина проведали обо всём?

Веки мои зажмурились.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Мне, — в мыслях я просил прощения, вновь пламенно умолял о прощении стоящую предо мной на коленях Микуру, — нравится... иногда п-представлять... Асахину-сан... униженной. Представлять её в-в качестве... горничной или служанки, отчитывающейся передо мной за реальную или мнимую провинность.

Голос мой стал стабильнее, вновь возникло странное жуткое чувство, что я себя слышу со стороны. История, помимо воли моей начавшая набирать в воображении всё больше красок?

— Она смотрит на меня с мольбой, прося не наказывать её сильно за огрехи в уборке. — Я сам смотрел сейчас на снимок примерно с той же эмоцией, будто бы умоляя Асахину-сан во что бы то ни стало простить меня. — Я улыбаюсь и говорю ей, что никогда бы не поднял руку или... финансовые рычаги... на столь невинную леди. Она продолжает со страхом смотреть, я беру её за ладонь... и говорю ей, что буду признателен, если она... распространит своё прилежанье в уборке на мои брюки. Прижимаю... спереди к себе её п-пальчики...

Замолкаю.

Не столько даже от стыда — на миг я как будто забыл о внимательной слушательнице? — сколько от наплыва чрезмерно ярких образов и ощущений.

— И? — напоминает о своём существовании Харухи.

Я вновь прикусываю ненадолго губу.

— Она... ш-шевелит пальцами от смущения и стыда. Это безумно приятно, я... р-расстёгиваю молнию. Её ладонь под моим нажимом проникает глубже, я тихо м-млею, но... но... м-мое д-достоинство не может долго оставаться в брюках. Я извлекаю его наружу... оно... оказывается прямо перед жалобным личиком Асахины-сан... я нам-мекаю ей на... необходимость проведения... влажной уборки...

Мне хочется провалиться сквозь землю.

При произнесении вслух эти грёзы звучали значительно хуже, чем казались внутри моей головы. Быть может, по той причине, что в фантазиях я не особенно часто использовал речь, ограничиваясь картинками и полунамёками?

Колени мои снова на долю мгновенья сдвигаются. Почему я не в силах прервать эту дурацкую исповедь?

— Ну ты и изврат, Кён. — Странно, но в голосе Харухи как будто даже не слышно особого отвращения. Скорее — мурлыкающая нега и исследовательский интерес. — Ну а как тебе эта картинка? О чём ты грезишь, на неё глядя?

Я распахнул глаза и кинул беспомощный взгляд на экран. Дыхание моё перехватило, выбранный Харухи снимок изображал Микуру в столь бесстыдно короткой юбочке, а неимоверно длинные её ноги столь откровенно обращёнными к зрителю, что спокойно смотреть было решительно невозможно.

Взор её на этом кадре был скорее великосветски-встревоженным, чем испуганным или молящим, как если бы в её будуар зашли совсем неожиданно в минуту переодевания. Впрочем, вид её ослепительных бёдер мешал зрителю смотреть ей прямо в глаза.

— Ну?

Я приоткрыл рот, набирая в лёгкие больше воздуха. Сказать правду? Попытаться солгать? Язык мой вновь двинулся сам в путь помимо сознания.

— Её... ноги... бёдра и ягодицы просто сводят с ума. — Смолкнув на пару секунд, снова сжав на мгновение бёдра, я ощутил боковым зрением на себе неослабевающий взгляд Судзумии. — М-мне... д-даже хотелось порой, — признался я неожиданно для себя, — коснуться их. Коснуться или... ил-ли поцеловать.

— Фу, как это пошло, — фыркнула Харухи, явно ничуть не сопереживая моему желанию сгореть заживо до мельчайшего атома. — Сказал бы уж просто «Мечтаю отлизать каждый пальчик на сладких ножках Микурочки».

Меня как ошпарило.

Харухи, недовольно наклонив голову, потянулась рукою в карман и извлекла оттуда телефон.

— Надо, я думаю, позвонить ей и вызвать её прямо сюда, — погрозила она мобильником в воздух. — Ей лучше знать, какие фантазии о талисмане команды у одного из её участников.

Рука моя сама собой вскинулась по направлению к собеседнице.

— Эй. — Возражение вылетело почти на рефлексе. — Не надо...

Харухи ехидно нахмурилась, теребя телефон.

— Так чего тебе хочется при взгляде на этот снимок? Ты не признался вслух.

Я перевёл взгляд на экран.

«Сука».

— Я, — прозвучало это до необыкновенности тихо, — м-мечтаю... отли...

На следующем слове голос мой почти смолк, я сглотнул слюну и облизал пересохшие губы.

— Повтори, — насупилась ещё сильнее Харухи.

На неё разозлившись — и отчего-то едва ли не втрое сильней на себя? — я решил сменить стилистику выражений.

— Я, — теперь голос мой стал слегка чётче, — м-мечтаю... коснуться губами... божественных ног Асахины-сан. — Лицо моё запылало огнём. Что за бред я несу? Эти слова по факту не лучше ей продиктованных. — Провести кончиком языка... по... каждому обворожительному и неповторимому её пальчику.

Тяжело задышав, я кинул исподлобья взгляд на Судзумию — «Ну что, съела? ». Та лишь просто рассмеялась мелким катящимся тальком, прикрыв рот ладошкой.

— Ну, так тоже можно.

Зубы мои стиснулись, чуть не прикусив изнутри щёки. Мне стало ясно, что я продолжаю играть по её указке, словно следуя по маршруту, прочерченному некоей сторонней силой.

Уж не начала ли эта заноза снова играть с самою природой действительности? На миг мне стало искренне жаль трёхцветного кота Сямисена, я ощутил себя чуть ли не собратом его по несчастью.

— Перелистни снимок, — велела Харухи мягко.

Голос её звучал уже не особо сердито, я решил повиноваться, не дожидаясь новых угроз. В конце концов, если я нахожусь в безумном эротическом сне потерявшей тормоза одноклассницы, есть ли у меня выбор?

Клавиша «вправо».

Я моргнул.

Кадр этот я не ожидал тут увидеть, вроде бы давно выученная мной их последовательность была совершенно другой. Отведя взор не без усилия от испуганной Микуру-тян в эротических чулочках с задранной неприлично юбочкой, через силу салютующей пальцами зрителям, я покосился с недоумением на Судзумию.

— Внезапно? — Хихикнув, она показала язык. — Я поставила сортировку снимков «по размеру файла», чтобы порядок их был для тебя неожиданным. Как тебе эта жаркая фотка?

— Н-ну...

Мне не очень-то хотелось делиться верными сведениями. Вдруг мне стало казаться, что я и без этого растрепал уже чересчур многое.

— По правде говоря, мне её жалко.

— И не заводит? — Зубки Харухи белоснежно блеснули. — Ты вроде бы говорил, что тебе нравится представлять её унижаемой. Представлять заплаканной. Эй, это твои слова!

— Ну... — Взгляд мой невольно притягивался к фотке опять и опять. К тому закутку под юбкой, что был прикрыт левым бедром Асахины-сан, чуть приподнятым и тесно придвинутым к правому. — Д-да, но...

— Тебе бы хотелось, чтобы Микуру-тян на этом снимке раздвинула перед тобой ножки? — облизнув губы, метко предположила Судзумия. — Только честно, Кён.

Взор её снова стал пристальным, она улыбалась, агрессивно поигрывая мобильником.

— Хотелось бы. — Сжав зубы, ощутив опять жар на лице и разозлившись сам на себя, я ехидно добавил: — Понимаю, что это абсолютно патологическое и ненормальное медицински желание для проходящего процесс полового созревания гетеросексуального парня.

Брови Харухи взмыли вверх двумя красивыми дугами:

— То есть ты не считаешь это чем-то извращённым и ненормальным? Как хорошо, а то я уж было подумала, что ты смертельно стесняешься этого.

Я фыркнул.

— Мне показалось, — добавила она вкрадчиво, — что ты просто сгораешь от стыда заживо, Кён, озвучивая вслух свои личные... и очень жаркие... фантазии о Микуру-тян. Это не так?

Язык замёрз у меня во рту, Судзумия вместе со стулом придвинулась ближе, её нагие колени коснулись моих. Чего она добивается? Чего ради вообще весь этот глупый допрос?

— Скажи это, — тихо велела она. Правое её колено чуть елознуло по моему, я снова ощутил, как брюки мои готовы взорваться. — То, что ты хочешь, чтобы Микурочка сделала. Глядя на эту фотку.

Я её ненавидел в это мгновение, но кровь отлила от моего мозга, я не мог даже толком дышать под взглядом этой насмешницы, не то что отчётливо думать. Ощущения были смутно похожи на те, что я испытывал — в грёзах — мысленно себе представляя, что старшая ипостась Микуру в курсе всего?

— Я... — мне удалось захватить немного воздуха, — хотел бы... чтобы Асахина-сан на этой фотографии... раздвинула передо мной к-коленки.

Кажется, голос мой всё же чуть дрогнул. Я дал петуха?

— Перелистни. — Мирный голос Судзумии стал почти что медовым. — Тебе же ведь так сильно нравится созерцать её великолепные снимки.

Не став отвечать на откровенно риторическую её реплику, я ткнул вспотевшим пальцем ещё раз в клавишу «вправо».

И сцепил зубы.

— Как она хороша, — голос Харухи отвлёк меня от желания стиснуть вновь под её взглядом колени. — Её запунцовевшее личико, вся её фигурка, выпрямившаяся перед зрителем, стыдливо прижатая к груди левая ладонь, другая рука, вжатая почему-то аккурат прямиком между бёдер... О чём ты раздумываешь, глядя на неё, Кён?

— Ты знаешь.

Нагое бедро Судзумии Харухи, сидящей уже почти совсем рядом, потёрлось чуть-чуть о моё.

— Скажи мне. — Она беззаботно и солнечно улыбнулась, совсем как в прежние дни. — Пожалуйста.

Я приоткрыл рот, закрыл, попытался сглотнуть снова слюну. «Если старшая ипостась Асахины-сан действительно знает... » — пронеслось беспомощно в голове.

— Это... в-выглядит так, как будто... Асахина-сан ласкает себя. — Сказать это оказалось легче, чем я думал, хотя голова всё же вновь закружилась. — Как если бы... её... поймали вдруг нежданно за этим...

— Ты бы хотел увидеть, как Микуру-тян делает это? — Ладонь Харухи легла мне на колено, я замер весь мокрый, чересчур ярко представив, что будет — и что она обнаружит — если рука её двинется выше. — Скажи это, Кён.

— Да, — выдохнул я.

Просто короткое «да». У меня не было больше сил даже пытаться изображать сарказм.

— Что именно «это»? — Ладонь Харухи таки чуть двинулась выше, я вздрогнул, трепеща и одновременно частью себя желая, чтобы она не остановилась. — Скажи это сразу всей фразой. Без каких-либо эвфемизмов.

Я зажмурился.

Тёплые пальцы Судзумии сжали моё бедро. Пощекотали.

— Я... ох. — Ну да, разве и так не было очевидно всё время, что она меня вынудит произнести это всё? — Я бы... хотел увидеть, как... Микуру-тян... м-м-м-мастурб-бирует...

Щёки мои горели, как если бы жидкий свинец скатывался раскалёнными каплями с моего лица на пол. Я не хотел открывать глаза, не хотел вообще возвращаться в реальность.

— Тебе нравится мысленно представлять себе девочек, занимающихся чем-то подобным? — Пальцы Харухи, замершие было на шаге от заветного межеумка, потеребили тем временем рельеф моих брюк, что я ощутил благодаря натянутой ткани даже чересчур хорошо. — Да, Кён?..

— Д-да.

Ещё одно предельно простое признание, краткое и убогое. Колени мои всё-таки сжались.

— Ох, да-а-а... — почти простонал я.

Харухи наклонила чуть голову, рассматривая меня с добродушной иронией. Свободная её рука взлетела к столу, палец её коснулся многострадальной указательной клавиши.

— В чём-то я тебя понимаю. — Ресницы её слабо дрогнули, а на экране возникла неповторимейшая Асахина-сан в полупрозрачном тёмном сверхкратком халатике, эротически прилегающем к самым потаённым её местам. — Скажи, а тебе самому... нравится... заниматься чем-либо при просмотре этой и других фотографий? Или ты просто так смотришь?

Кончики её пальцев её щекотнули меня вновь под столом, невинным вроде бы образом, но вновь натянув подозрительно материю брюк рядом с сакраментальнейшим местом.

— Ммм.

Рука её выпорхнула из-под моего стола, отчего колени мои прижались друг к другу на мгновенье сильнее.

— Покажи мне, Кён. — Снова клавиша «вправо», снова перелистывание снимка. — Открой мне, чем ты при этом занят.

Асахина-сан в пляжном алом костюме, тоненькие трусики и миниатюрные чашечки топика. Рука, вскидывающаяся со смущённым задором в неуверенном жесте отдания чести.

— П о к а ж и. Если... если стесняешься сказать вслух.

Раздвинутые коленки, стоящая на них застенчивая прекрасная Микуру, умоляюще глядящая опять в камеру. Её ротик, жалобно приоткрытый, её блестящие нежные алые губки.

Я беззвучно застонал.

— Правильно, кун-колокольня.

Только сейчас я вдруг понял, что ладонь моя нырнула под стол, явно стремясь занять освобождённое Судзумией место. Закусил губу, пытаясь остановить себя, но Харухи между тем опять поменяла на экране изображение.

Асахина Микуру в полупрозрачном купальном костюме, облегающем тело и позволяющем просвечивать соскам. Приложившая в шутливом упрёке ладонь к виску, глядя на меня с полуиронией, как её старшее альтер эго?

— Не останавливайся.

Как приторно сладок голос этой воплощённой занозы. Я вновь застонал беззвучно, видя уголком глаза, как Харухи встала и отошла зачем-то от парты. Мне было всё равно, я не мог себя больше сдерживать, тем более что Судзумия включила режим автоматического перелистывания?

Микуру, прижавшая, хотя и со слегка смущённым видом, ладонь к топику.

Микуру, сжавшая туго бёдра и зажавшая между них свою правую руку.

О нет!..

Один из первейших, если не самый первый снимок божественной Асахины-сан, от вида которого рот мой сам собой приоткрылся, а пальцы яростно заходили ходуном под столом. Трогательная невинно-юная леди в белейшем белье, с неловкостью, надеждой и шоком смотрящая в объектив.

— Мммммммм... ах!.. — выдохнул я, кажется, просунув бессознательно под резинку брюк всю свою руку. — О да... Ас-сахина-сан!!.

Пальцы мои захлюпали, наслаждение стало безумным, пронизывая белым заревом мозг и глаза нисколько не в меньшей степени, чем пятерню и пах. Я застонал, чувствуя, что ни разу, никак, никогда ещё прежде не приближался к чему-либо схожему, хотя фотоснимки Асахины Микуру ввергали меня в нирвану неоднократно.

Пальцы мои вновь конвульсивно сжались, потом — одновременно с исторжением моими лёгкими новой порции воздуха — сжались ещё раз.

Щёку вдруг ни с сего вдруг ожгло адским пламенем, чувство огня было на этот раз уже неподдельно физическим, пронзающим болью.

Левую — а затем правую.

— Грязный изврат! — воскликнула Харухи с явно наигранным гневом, я, ничего уже толком не понимая, выдернул полурефлекторно из штанов руку. — Вот это увидит Микурочка!

Я жалко моргнул, пытаясь вернуть себе ясность мышления, пах мой заливало раскалённым свинцом от отчаянной тяги продолжить, колени мои дрожали, норовя то сдвинуться, то раздвинуться. Мне в глаза бросился серебристый мобильник в правой ладони Судзумии.

Палец Харухи коснулся сенсорного экрана.

— Да, — констатировала с удовлетворённым видом она, резко сменив интонацию. — Видеоролик и вправду получился отменный, длиной минут пять. Вернее, два ролика, финал с уберфапом я записала отдельно, можно будет потом для прикола выдать второй ролик за первый. О, я уверена, Микуру-тян заценит их оба.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Не сказать, чтобы я даже особенно испугался.

Всё происходящее мне показалось сперва воплощённым театром абсурда, я не мог на краю несостоявшегося оргазма толком осмыслить происходящее.

Часть моего сознания полагала, что Харухи вряд ли сделает это и просто пытается от меня чего-то добиться, другая часть разума — боялась непредсказуемой психопатки и не менее отчётливо понимала, что если видео всё-таки попадёт к Асахине — мне не выжить.

— Ты не сделаешь этого! — услышал я словно со стороны свой звереющий голос.

— Почему нет? — самодовольно скрестила руки на груди Харухи. — Микурочка должна знать, с каким извратом связалась.

— Я не такой!

— Вот мы сейчас отошлём ей это и послушаем, что она скажет.

— Ах ты... — я с рычанием выпрямился, ощутив в тот же миг боль в паху от прерванного почти у финала занятия.

Судзумия хихикнула.

— Запись в «облаке», она велась туда изначально, а для удаления её нужен код. Можешь забрать смарт, если желаешь, это ничего не изменит.

Я бессильно сжал и разжал кулаки, после чего рухнул обратно на стул. Ну да, в отсутствии дешёвой предусмотрительности по ходу глупых шпионских игрищ её никто ещё не обвинял.

Пах снова скрючило болью, поза стоящей напротив с гневно-торжествующим видом Харухи вдруг показалась мне необыкновенно притягивающей. Я свёл ещё раз вместе колени, скрипнув зубами.

— И ты не извратник? — Она оказалась едва ли не в полушаге от меня, склонилась, почти дыша на меня, глаза её откровенно сверкали иронией. — Рука твоя чуть ли не сама собой тянется туда при виде любой симпатичной девушки, признай это. Каждой.

Я сжал зубы крепче, чтобы не сорваться и не наговорить глупостей, Судзумия же принялась с задумчиво-презрительным видом рыться в сумочке.

— И я ещё собиралась попросить помощи у тебя в сортировке и обработке самых лучших из снимков, на которых мы с Нагато и Микуру позировали для новой рекламной кампании. Ну, по большей части с Нагато. Что за стыд! Я и не подозревала тогда, что планирую показать эти фото бесстыжему извращенцу.

Она извлекла из сумочки и кинула гневно на клавиатуру стопку листов, верхний из которых заставил меня моргнуть и вцепиться пальцами обеих рук на всякий случай в краешек парты.

Юки, Микуру и Судзумия вместе втроём в предельно минималистичных костюмчиках? Полупрозрачных, пляжных и разноцветных, не скрывающих почти ничего, демонстрирующих жаркую плоть?

— Нравится? — Харухи рассматривала меня со странным хмуро-въедливым торжеством. Стояла она так близко, что ножка её, то ли случайно, то ли умышленно, располагалась почти что меж моих бёдер и мешала их сдвинуть. — Листай тогда дальше, чего уж там.

Я перевернул страницу.

Юки, стоящая на коленях, смотрящая на зрителя со странно томным выражением личика. Как, каким образом Харухи могла развести её на подобное? В руке Нагато держала снятые с себя очки, при этом — я готов был поклясться — касаясь губами их скобы, облизывая её.

Мои собственные колени чуть дрогнули.

— Дальше, — велела безжалостно Харухи. — Не останавливайся, если уж так пошло дело. Смотри уж тогда, любуйся.

Я перевернул лист опять.

Хрустально-невинная Юки Нагато в образе горничной — хотя никто бы не спутал её кристаллическую невинность с трогательной беззащитной невинностью Асахины-сан.

Нагато почти в том же костюме, тянущая юбочку вверх, обнажающая — я не поверил глазам — подтяжки эротического белья. Как её заставили нацепить на себя такое?

Юки на фоне снега.

Невинный вроде бы снимок, хотя выставляющий во всей красе её бёдра. Но если чуть приглядеться — заметной становится белёсая лямочка трусиков.

Я прикусил губу.

— Что, впечатляет? — Харухи по-прежнему была до неуютного рядом, ей было достаточно сделать полшага, чтобы ощутить коленом моё нынешнее настроение. — Держу пари, тебе безумно хочется ныне запустить руку вниз. Ты же ведь извращенец, ты же ведь в принципе неспособен рассматривать фотографии девушек без задних мыслей об этом.

Пытаясь отвлечься от её слов — а может, от своего собственного безумного состояния? — я перевернул ещё несколько раз листы. Перевернул — и сразу же пожалел.

Юки, полуприсевшая на корточки, раскинувшая широко колени. Личико её выражает задумчивость, рука же её возлегает на правом бедре.

Юки, стоящая на коленках к зрителю передом, даже на четвереньках, хотя и не приоткрывшая ротик, но взирающая на меня с непередаваемым выражением.

Юки, присевшая снова на корточки, но не отвернувшаяся от объектива. Ладонь её при этом вольно лежит уже даже не на бедре, а прямиком между оных...

Я еле слышно застонал.

— Давай же, — почти шепнула Судзумия, ножка её между моих коленей слабо дёрнулась. — Действуй. Так ведь полагается грязному извращенцу? Не надо сдерживать себя.

Голосок её сделался строже:

— Или мне отослать сделанное видео Микуру?

Губа моя вновь оказалась прикушенной, последний бастион пал. Угроза, пусть даже нелепая и алогичная, снесла загражденья рассудка, рука моя ринулась вниз, пальцы через брюки сжали бугор, стиснули ещё и ещё, в то время как глаза мои вперились в личико задумчиво-грустной девочки в непристойной позе. В мозгу мелькнула на самом краю позорно-сладкая мысль: «Я мастурбирую на Юки Нагато... »

— Да, Кён, — проворковала чуть слышно фея моих кошмаров, чуть отстранившись, отойдя от стола. — Вот так, правильно. Смотри дальше.

Перелистывание страницы было движением скорее рефлекторным, чем обдуманным, так же как и сиплый вздох, вырвавшийся из моих лёгких.

Следующий кадр — о, Юки! — изображал девочку-информосущность с ещё откровеннее вжатой в низ живота рукой, хотя низа живота уже не было видно, но о направлении руки было легко догадаться, взглянув на стыдливое личико Нагато. Как если бы её и вправду застали за интимным занятием секундах в пяти от финала?

Ладонь моя двинулась ниже под резинку трусов.

Тихое хихиканье Харухи предварило следующие снимки, где Юки в тончайшем купальнике уже почти что в открытую ласкала себя сквозь нижнюю лямку рукой.

Следом возник кадр, где Нагато предстала моим глазам в тончайших трусиках и топике, куда более ажурных, чем всё, виденное мною на ней когда-либо прежде.

— Юк-ки!..

Нет. Это было выше моих сил.

Нагато без топика? Нагато, взирающая на меня со снимка словно бы со слабым укором, полуприкрыв и в то же время как бы лаская правой рукою грудь?!

— О-о-о-оооооох!..

Я застонал, зажмурившись, рука моя пошла вразнос, пальцы мои словно сошли в этот миг с ума.

— Умничка, кун-колокольня, — прошелестело откуда-то приторно. — Не останавливайся. Тебе ведь всегда хотелось видеть её такой?

— Юки, Юки, Ю... ааааах. Юки...

Я попытался остановить себя, сдержаться на самом краю. Чего эта стерва хочет? Чтобы я предал себя? Выдал ещё на себя компромата? Не снимает ли она меня и сейчас телефоном?

Кинув мутный взгляд в её сторону, я увидел лишь ясно сияющую улыбку и мягко поблескивающие карие стервозные очи. Не то чтобы я был особо способен сейчас подмечать детали?

Улыбка её неумолимо расширилась:

— Тебе же ведь нравится, Кён. Признайся, ты ведь... всегда... желал увидеть её обнажённой?

— Не-ет. — Я прикусил губу.

Мне вспомнилось мимоходом отпущенное мной давнее замечание во время её измывательств над Микуру, замечание в духе «Лучше бы ты Нагато помучала».

Грёзы сбываются?

— Желал, — блеснули глаза Судзумии. — И ты это знаешь. Ну же, давай, произнеси это вслух.

— Заче-ем? — почти что проныл я.

Харухи скрестила на груди руки, возвышаясь передо мною прямо как воплощение Немезиды.

— Я хочу, чтобы ты показал свою грязную извращённую натуру. Я считаю, что беспринципный извращенец не должен скрывать от всех своё нутро. Напротив, он должен показывать его как можно шире.

Глаза её вновь сверкнули, она извлекла телефон из кармана и медленно, размеренно погладила его корпус.

— Или мне всё-таки одарить Микуру Асахину прямо в следующую минуту доступом к «облаку»?

Пальцы её щекотнули серебряный пластик, я сглотнул слюну, чувствуя себя так, будто с каждым мгновеньем погружаюсь всё глубже в неаппетитные дебри канализационных труб. Приоткрыл снова рот, поймав себя на мысли, что рука моя по-прежнему в брюках, отчего захотелось стонать, я опять ощутил себя несчастным трёхцветным котом.

— Мне, — проклятье, взгляд сам собой коснулся безумной эротической фотографии, а пальцы сами собою пошевелились, — всегда х-хотелось... увидеть Юк-ки Нагато... обнажённой.

— Ты бы хотел, чтобы она встала перед тобой на коленки. — Харухи говорила, а в сознании у меня вспыхивали кадр за кадром прежние нелепые фотоснимки, кадры с Юки, стоящей на коленях, Юки, касающейся губами дужки своих очков. — Чтобы она наклонила головку. Чтобы... хорошенькие губки Нагато... коснулись твоего члена...

Ладонь моя уже не в силах была остановиться.

— Да, Кён?..

Горячая искра на миг словно обожгла меня снизу, как я ни старался удерживаться на грани.

— Д-да, — выдохнул я. Я закусил щеку, в глазах моих выступили слёзы.

— Скажи это сам, — последовал неумолимый приказ.

Пальцы мои задрожали, мне показалось, что я натурально теряю рассудок, что плоть моя готова извергнуться пламенем в любое мгновенье.

— Я... — Нет, нет и нет. Сдержаться, во что бы то ни стало сдержаться. — Х-хотел бы, чтобы Юки Нагато... встала передо мной на колени. Чтобы губы Юки... о-ооооох... коснулись м-моего члеееееена...

Я зажмурился, застонал тонко как раздавленный туалетный утёнок, чувствуя балансирование на самой грани, чувствуя новую влагу на своих и так уже насквозь мокрых пальцах — влагу пока только смазки или уже чего-то другого? Что будет, если девочка-робот, кристально бесстрастная воплощённая инфоструктура инопланетного разума, услышит всё это?

Чья-то ладонь — ну как «чья», Судзумии, само собой разумеется? — коснулась нежно моего плеча, успокоительным жестом провела по нему.

Я задышал чаще, чувствуя, как от неожиданности часть возбуждения оставила меня и мне действительно стало почему-то чуточку легче.

— Бедный, озабоченный Кён.

Послышался шелест.

— Как тяжело быть таким извращённым. — Кажется, она положила на стол новую папку. — Скажи, а о чём ты думаешь... глядя на этот вот снимок?

Голосок Харухи прозвучал с вкрадчиво-заговорщицкой искрой, провокационной лукавинкой. Я с неохотою приподнял опять отяжелевшие веки.

О небо.

Нет, это была уже не полуголая Юки, девушки в кадре были на этот раз хотя бы формально одеты. Но мне от этого не было ни капельки легче.

Сама Судзумия Харухи и рядом с нею Нагато, обе в тончайших бикини на пляже, шокируя взгляд изобилием жарких обнажённых форм и упругостей.

— Какие мысли приходят тебе на ум в этот раз, кун-колокольня? — напомнила о себе Харухи. Вкрадчиво и еле слышно, но тем не менее крайне настойчиво. — Чего тебе... хочется при взгляде на это изображение?

Я попытался расслабить дрогнувшую было ладонь, попытался отвести взор от безумно нагих бёдер Юки и Харухи, от вытянутых будто бы прямо к зрителю ножек последней.

Взгляд Юки, кстати, на этом снимке был смущённо-неловким, как если бы её сфотографировали невовремя без её воли, но взор Харухи был смеющимся и явно провокационным.

«Вот же зараза».

— Да, Кён?..

Тяжело дыша, я провёл языком по губам.

— Ножки. — Я помолчал немного, собираясь с мыслями. Попробовать отомстить хоть таким манером, искупать демонстративно в скабрёзных репризах уже саму эту стерву? — То, как они у тебя... вытянуты вперёд. Так и рисуется... в воображении... как они устремляются к зрителю, как эти ступни... н-непристойно стискиваются... в-вокруг его члена...

Я закрыл рот, весь полыхая, адруг осознав, что намерение унизить Харухи эдаким образом было нелепо. Напротив, я лишь вновь унизил себя, подкормив попутно её самолюбие?

— Как это нехорошо и совершенно недисциплинированно, Кён. — Смех её был подобен лёгкому звону серебряного колокольчика, зубы мои сами собой снова стиснулись, я ненавидел её всё сильнее с каждым мгновением. — Ты себе воображаешь в уме, как я, капитан твоей команды... отдрачиваю тебе ножками. А Юки Нагато смотрит?

Я зажмурился, на миг было и впрямь вообразив себе это, ладонь Харухи тем временем вновь метнулась вперёд и перелистнула страницу альбома.

Новая фотография, изображающая опять Судзумию и Нагато, но уже в полицейской форме. В ультракоротком варианте женской полицейской формы, если выражаться точнее. Юки даже сжимала в руке пистолет, Харухи ещё и приподняла ехидно колено, подняла ступню, словно готовясь прямо сейчас воплотить мою грязную грёзу в реальность.

— Ты ведь сейчас, — Судзумия деликатно понизила голос, скрывая издёвку, — тоже... мысленно представляешь, как я... дрочу тебе ножкой?..

Я не мог отвести взгляд от её ступни в босоножке, от её чуть утратившей контакт с подошвой пяточки, от её тонких крохотных пальчиков.

— Да, — слетело чуть слышным выдохом ярости с моих губ. — Да.

Пауза, нарушаемая лишь моим гулким сердцебиением.

Найдя в себе силы чуть повернуть голову, я заметил вдруг почему-то на лице Судзумии Харухи странно-тихую мечтательную улыбку.

— Вот, значит, как. — Она потёрлась коленом чуть о моё колено, отчего дыхание моё на миг замерло, после чего встала и отступила на несколько шагов к окну. — В твоих скользких фантазиях присутствуют не только Нагато и Асахина. Ты вводишь в них в том числе и даже меня, своего непосредственного руководителя.

Бёдра её сдвинулись вместе, словно занимая наиболее удобное положение для обзора, уголки её губ дрогнули.

— Так, Кён?

Я смотрел на неё не дыша, взгляд мой курсировал по её телу, с лучезарно улыбающегося личика спархивая на туго обтянутую платьем грудь и еле скрытые короткой юбочкой ягодицы.

— Не расскажешь? — Улыбка её расширилась, ножки чуть шевельнулись. — Ну, не секретничай. Какие мысли, какие желания или грёзы я у тебя одним только видом своим вызываю?

Дыхание моё возобновилось, а ладонь моя — я с запозданием осознал вновь, где она всё это время уютно лежала? — ещё пару раз дрогнула.

«Стерва».

— Если ты боишься быть откровенным, то я напомню тебе, что ты сегодня и так уже переступил некоторую черту. — Всё так же безмятежно улыбаясь, Судзумия погладила сумочку, карман с телефоном. — Асахина-сан, вне всяких сомнений, оценит твою откровенность. И Юки Нагато тоже.

Она прислонилась к залитому солнечным светом подоконнику, окинула меня насмешливым взглядом едва ли не с головы до ног.

— Так ты не раскроешься предо мною, Кён?

Лицо моё искривилось, наверное, как мозговая кора.

«Ты напросилась».

Я закрыл глаза и снова открыл.

Посмотрел на неё, чувствуя слабый гул в голове, дыша тяжело и медленно, готовясь собрать максимальное количество яда в себе для каждого слова.

— Меня давно бесят твои упругие формы, твои колышущиеся телеса под этой фривольной матроской. — Именно так, как можно злее, как можно желчней, словно отрыгивая инопланетную кислоту каждым звуком. — Эти нелепо скульптурные бёдра вызывают желание, — практически сплюнул я, — задрать силой едва прикрывающую их юбчонку, залезть под неё рукою, просунуть пальцы в трусы и жёстко их протолкнуть меж ног глубже, всё глубже и глубже, трахая тебя ими, так, чтобы в глазах твоих выступили горькие слёзы.

Я говорил всё быстрей и быстрее, чувствуя, что иначе утрачу запал, не смогу продолжать, в то время как похоть и ненависть внутри меня смешанным вихрем яростно рвались наружу.

— Наклонить твою глупую голову ниже, провести по твоим губам членом ещё и ещё, отшлёпать их этой упругой колбаской. Нажатием на твоё горлышко вынудить тебя их приоткрыть, всунуть её тебе в рот по самые гланды, чтобы ты захрипела.

Я смолк на секунду, дыша тяжело и гулко, любуясь представшей моему мысленному взору безумной картиной.

— О да, я бы обкончал тебя всю. Покрыл тебя всю целиком вместе с шмотками твоими своим липким семенем, чтобы знали... лидера нашего клуба. После чего... разорвал бы ткань этой убогой матроски, вцепился бы пальцами в грудь... р-расцарапал соски...

Плечо моё конвульсивно задрожало, я вдруг осознал, что мой голос, такой самоуверенный и циничный вначале, звучит теперь чуть ли не жалобно. Пальцы же — мирно дремавшие было на своём скабрёзном посту? — вот уже как почти с полминуты гуляют беспокойно над брюками.

«На глазах Харухи».

Судзумия продолжала улыбаться как ни в чём не бывало, переступив с ноги на ногу, ресницы её только лишь опустились на миг, скрыв сиянье очей.

«Как она и хотела».

Жуткое осознание пронзило мой мозг целиком, я понял внезапно, что с самого входа Харухи в комнату все события вели только лишь к этому мигу, к пробитию моей скорлупы, к исчезновению всех и всяких защит.

Ей хотелось увидеть меня, жалко на неё мастурбирующего, утратившего всякий апломб и текущего смазкой на кончики собственных пальцев от одного только вида её стройных ножек?

— Вот, стало быть, как, Кён. — Она сделала несколько шагов ко мне и к моему столику, присела на его краешек, как бы случайно сдвинув так юбку, что обнажённое едва ли не до ягодиц колено оказалось прямо пред моим взором. — Вот, значит, чем ты грезишь по вечерам. Пригасив свет, улёгшись в постель, запускаешь себе в трусы руку и воображаешь в фантазиях... раздвинутые бёдра капитана собственной команды?

«Ей это н р а в и т с я».

Просто эротический сон. Быть может, переписанная Харухи в очередной раз реальность. Овеществлённая непристойная грёза, порнографический бред сошедшей с ума психопатки.

Рука моя — нет, не та, что осталась под столиком, не та, что ещё несколько раз стиснула плоть в брюках? — словно сама собой легла агрессивно на колено Судзумии.

«Сон, в сюжете которого я её сексуальный раб? »

Пальцы мои двинулись выше и обхватили крепче нагое бедро.

— Да. — В голосе моём снова звенела лютая ненависть, я не разделял уже сон и явь, мне плевать было, насколько реально всё окружающее. — Бесстыже раскинутые нелепо пухлые бёдра капитана бредовой команды. И я не просто з-запускаю себе руку в трусы, — процедил зло я, — я дрочу на тебя, вульгарно дрочу самым непристойным и отъявленно пошлым образом.

Горло моё сжало на миг пониманием, что и в ярости я подыгрываю Судзумии, подыгрываю её скотскому плану, но остановить себя было не в моей власти.

— Каждую ночь, — голос мой сорвался, — каждую ночь я сдираю в мыслях с тебя твои школьные шмотки, ставлю тебя на колени и учу тебя уму-разуму.

— Каждую ночь?..

Харухи вздёрнула бровь, я сцепил челюсти. Здесь я немного приврал, но мне хотелось сорвать фаянсовую маску насмешливости с этой надменной куклы, увидеть на её личике хоть что-то неотрепетированное.

— Каждую.

Рука моя поднялась выше, я рванул резко за край её юбки. Молния оказалась вовсе не так прочна, как можно было того ожидать?

— Эй! — словно бы лёгкий протест. Тень испуга во вздрогнувшем голосе.

Ткань её платья отказалась расходиться послушно по швам, но вид уже полностью нагих ягодиц взбеленил меня, я проскользнул пятернёй меж её диких бёдер, запустил пальцы под ленточку трусиков.

— Да, стерва. — Её нежные ткани оказались податливыми и влажными, чему, впрочем, я не был особенно удивлён. Быть может, она начала намокать ещё минут десять назад, ещё когда вынудила меня обозреть фото божественной Асахины? — Тебе это нравится. Ты обожаешь слушать про это. Обожаешь, когда тебя трахают в уши. Но, может быть, твоя жаркая дырочка жаждет почувствовать это не с помощью одной только лишь слуховой мембраны?

Пальцы мои сдвинулись и раздвинулись вилочкой, провернулись внутри склизкого устья, Судзумия Харухи на мгновение почти задохнулась.

— К... К-кён!..

— Что?

Я растопырил шалашиком руку, другая моя ладонь тем временем вынырнула из-под стола и странствовала по пуговицам платья слабо дрожащей Судзумии. Её встревоженное дыхание, жар её влаги и пот её бёдер пьянили меня.

— Что-то не так?

На миг задержавшись на верхних пуговицах, пальцы мои слегка сжались, ощутив через ткань упругую плоть. «Не носит топа? » — мозг мой затопило почти что первобытной яростью.

— Вот, значит, как. — Я не узнавал своего собственного голоса, не узнавал своих интонаций. — Ну правильно, капитану отважной команды «SOS» ни к чему лифчик, шлюхи не носят лифчиков. Но тогда ей и трусики ни к чему.

Резкий рывок сдёрнул вниз полоску белья дециметра на три, Харухи заморгала часто, сдвинув невольно колени. Но это ей ни капли не помогло, ещё пара рывков вынудила белое кружево оказаться на полу.

Следующий рывок достался воротнику её платья, уже расстёгнутого. Он бы сорвал с неё форму, да локти невовремя помешали.

— Подняла руки! — прикрикнул я на неё. — Быстро!

Обиженно поджав губу, Харухи повиновалась, выглядела она при этом уже скорее задумчивой, чем встревоженной. Я рванул ещё раз нетерпеливо ворот школьного облачения.

Голая.

Мой персональный злой гений, заноза в заду и вековечная Немезида, восседающая совершенно нагою на краю моей парты. Зубы мои тихо скрипнули, по спине прошли мурашки от мысли, что я натворил, запоздало явились сомнения, стоило ли всё это делать.

Коленки Судзумии качнулись из стороны в сторону, глаза её тускло блеснули. Она смотрела на меня с ожиданием, с какой-то странной хмурой насупленностью.

— Нравится? — Она дёрнула носом, чуть развернулась, поворачиваясь ступнями прямо ко мне. — Ты ведь такою меня себе представлял?

Ножки её снова слегка передвинулись, прежде чем я успел осознать её цели и замыслы, свисающие с парты ступни коснулись — через ткань брюк — вздувающегося там пузыря.

— Так, — бровь её скептически приподнялась, — согласно твоим фантазиям, капитан твоей команды должна была... отдрочить тебе ножками?

Она слабо прищурилась, сверля меня взглядом, миниатюрные пальчики её ступни выписали круг по моим брюкам, я застонал.

Выпрямившись, я схватил эту куклу за руки, сжал что есть силы запястья. Отшвырнув её руки в сторону, раздвинул ей силой колени.

— Да, сучка, — произносят сами собой мои губы, я опрокидываю её обмякшее тело на спину, уже не владея собой. — Я тебя выебу. Выебу прямо на парте, выебу без кондома, хочешь ты того или нет.

Харухи приглушенно стонет, бёдра её обхватывают меня, пальцы мои вцепляются почти до крови ей в плечи.

— Н-но... Ккё-ё-ён... — Она закусывает губу, задвигавшись подо мной резче, задёргавшись всё учащающимися рывками. — А как же... т-твоя в-высокая страсть к Асахине-сан?..

Хрипя от переполнившей меня ненависти, я вдвигаюсь в неё, вдвигаюсь без жалости и снисхождения, вхожу с чавком и хлюпаньем, разрывая клокочущую нежную плоть.

Рот мой приоткрывается, я кричу, пронзая её, вульгарным движением накалывая её как шмат мяса на свой раскалённый поршень, накалывая её всё крепче и жёстче, чувствуя с каждым мигом, как ярость во мне с победным рычанием гарцует кругами, вспыхивает зигзагами белого пламени, сплетаясь в ослепительно яркие цветы и узоры.

— Су-у-уу-уука!..

Я распахиваю рот ещё шире, пытаясь выпросить мысленно у Микуру-тян прощение, но предо мной стоит лишь личико Харухи, в мыслях и наяву, её смеющееся лицо и лучезарно сияющие подобно двум звёздам глаза.

Со стоном я ускоряю движения, будто пытаясь пришпилить стерву к столу, с парты вниз сыплется пара каких-то книжек, Судзумия стонет сама, ноги её раскинулись влево и вправо подобно пластмассовым палочкам Барби.

— Аа-аа-аа-ааа-а-а-ах!..

Её выгибает на миг почти что дугою, пальцы мои вцепляются крепче ей в плечи, я опрокидываю её на парту назад головой — и, вновь ввинтившись электродрелью меж её раздвинутых ножек, прямо вглубь взмокшего и теперь уже слегка приподнятого таза, вторгаюсь со шмяканьем в её влажные ткани, штурмую раз за разом её алое лоно, слыша при этом краем сознания, как бьётся с гулким стуком о парту её голова.

— Кё-ё-ё-ёёён!..

Что это было, не то полукрик, не то полувзвизг?

— Вот тебе, владычица нового мира! — выдыхаю я, хриплю гневно сквозь текущие слюной губы, прежде чем череда ярких вспышек пронзает наконец наслажденьем мой разум, после чего сознание моё растворяется.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Ты действительно извращенец.

Голос Судзумии спокоен и деловит, можно подумать, будто она говорит о погоде, а не лежит совершенно нагая рядом со мной на столе, дыша прерывисто мне в правое ухо.

Ширина столешницы вызывает у меня некоторое удивление, но секунду спустя я вспоминаю, что парта эта всегда была довольно широкой, будучи составлена некогда сразу из двух.

Интересно, а вчера она тоже «была всегда довольно широкой»?

— Прости.

Мне, наверное, надо и впрямь извиниться пред нею, как бы там ни было. Всё-таки она вполне могла зареветь сейчас — или попытаться меня придушить.

— Хочешь сказать, что раскаиваешься? — В словах Харухи слышится откровенный скепсис. — Что сожалеешь о своём возмутительном проступке?

Как бы в качестве иллюстрации она берёт меня за руку, кладёт мою ладонь себе на обнажённую грудь. Что-то в моём теле вздрагивает, поток крови изменяется.

— Нет. — Кажется, модуляция моего голоса снова стала чужой.

— Ты только что изнасиловал лидера своей команды, — облизывает губы Судзумия, рука её сдвигает немного мою ладонь в сторону, под пальцами моими оказывается её влажный сосок. — И ты не ощущаешь ни малейшего стыда за содеянное?

Голос её звучит стервозно-капризно, она поджимает губки, изучая моё лицо. Я сглатываю слюну, которой почти нет в горле, призывая всех несуществующих ками помочь мне сохранить ясность разума.

— Я... всегда хотел этого. — Кажется, это правда. Прости меня, Микуру. — С момента, когда... когда мы только познакомились.

— Я знала.

Склонив голову набок, смотрю недоумённо на Харухи. Она улыбается.

— Моя первая мысль: «Вот ещё одно одноклеточное, способное лишь держать под партою руки в штанах, мечтая о ногах одноклассниц». Но ты держался неплохо для инфузории, даже не кидая в мою сторону липких взоров. Заинтересовавшись и заговорив о будущем кружке, я обнаружила, что ты и в целом сносно эмулируешь разумное существо.

На мгновенье она смежает веки, в глазах её что-то ехидно вспыхивает.

— Тем сильнее было моё желание сорвать с тебя маску.

Я бы должен был разозлиться, накричать на Судзумию или обиженно смолкнул. Но мне припоминается вовремя, что вообще-то меня заслуженно считают в моём классе флегматиком.

— Если я так примитивен, откуда волна интереса? — Боюсь, несмотря на попытку выглядеть отстранённым, неприязнь и сарказм смогли-таки вторгнуться в мои интонации.

Рука Харухи обвивается нежно вокруг моих плеч, кончик носа утыкается тёплым клювиком в шею.

— Кён, ты же ведь понимаешь, — шепчет лукаво она, шепчет чуть слышно, — ты не только примитивен. В этом весь интерес. Противостоянье. Контраст. Созерцанье того, как скептичный зануда оборачивается трясущимся от похоти мальчиком с ладонью в брюках.

Кончик её языка касается мочки моего уха, она тихо смеётся.

— Разве не этот же самый эффект противостояния полюсов завораживал тебя тридцатью минутами ранее при просмотре фотоколлекции с Асахиной?

Мне становится стыдно, дыхание моё замедляется. «Прости меня, Микуру, — вновь думаю я. — Меж нами теперь навеки встанет ещё одна тайна, уже не из тех, о которых можно легко позабыть».

Я поднимаюсь, стараясь не смотреть на Судзумию, нашариваю взглядом брюки, сброшенные вниз в начале безумной оргии. Тянет сказать вслух что-либо резкое и обидное, но действительно глупо прикидываться, что я не хотел этого, так же как глупо прикидываться, что я не чувствую ничего к возлежащей на столе и ехидно рассматривающей меня задаваке.

Нет смысла.

— Стало неловко? — угадывает с ходу мой настрой Харухи. — Пойдёшь к Асахине-сан и будешь пред ней мысленно или вслух извиняться? «Микурочка, извини, я тут изнасиловал немножко нашу капитаншу с её нелепыми бёдрами, но это ничего не значит, ты для меня божество»?

Зубы мои сцепляются, сердце невольно начинает перегонять кровь чаще.

— А что, я теперь должен быть твоим секс-рабом пожизненно? — бросаю со злостью через плечо, одеваясь.

Судзумия хихикает, руки её тянутся к сумочке.

— Почему бы и нет, «облако» с компроматом по-прежнему у меня и даже чуть-чуть увеличилось за счёт непрерывно ведущейся видеозаписи. Мысль интересная. Только в этом нет надобности, я и так теперь знаю, какой ты, а ещё знаю, что это теперь прекрасно знаешь и ты и уже никогда не забудешь.

Рука её отстраняется от сумочки и тянется к моей шевелюре, пальцы её зарываются глубоко в мои волосы.

— Ты теперь м о й. Мой в любое мгновение, без всякого компромата, мой всегда, когда бы я этого ни захотела.

Тихий, подобный журчанию ручейка, смех.

— Маска, — она взъерошивает мне причёску, — отброшена.