Из цикла «В отцы годится» №3: Рапунцель и физика

Жила-пожила на свете девушка по имени... впрочем, ее имя не имеет значения. Из-за большого роста ее чаще называли Жирафкой. Это было не совсем справедливо: жирафы высокие из-за шеи, а Жирафка - из-за ног, которые начинались у нее прямо от макушки. (Так говорили о ней, а она не обижалась.) Гораздо больше, чем на жирафа, она была похожа на косулю или лань.

А еще у нее были длинные медовые локоны. Обычной девушке они достигли бы коленей, а у Жирафки спускались чуть ниже поясницы. Поэтому ее еще звали Рапунцелем. Правда, ребятам было лень произносить такое длинное иностранное слово, и Рапунцель превратился в Пунцеля, Пунцика или просто Пунца. Ни одна девушка в школе не имела столько имен.

Жирафка-Пунцель-Пунц была самой настоящей моделью. Всякой - и топ-, и фото-. Еще в восьмом классе ей сказали, что ее рост - это судьба, и насильно втиснули в модельную школу. Намазюканная и отлакированная Жирафка вышагивала по подиуму, как заправский солдат моды. Это было эффектно, но не очень серьезно - дальше обложек "Нашего Края" дело не шло.

Жирафка и не стремилась к карьере Клаудии Шиффер. Гораздо больше ее увлекал физмат: она была призером всех олимпиад, и учителя давно смирились с ее равнодушием к языкам, Патриотическому Воспитанию, Национальной Идее и другим важным предметам.

К выпускному классу Жирафка вымахала до 1, 88, обогнав всех пацанов. Внешность у нее была необычная, а с закавыкой. В обычном своем виде (унисекс, ноль косметики, очки, без которых она видела цветные пятна вместо вещей) Жирафка привлекала внимание разве что ростом или длиной своих кос. Кому-то ее ассиметричная физиономия могла показаться даже некрасивой. Стоило, однако, очкам убраться, а унисекс сменить на платья - и народ начинал таращиться на Жирафку, как на чудо заморское. А если она улыбалась (не часто, но от души) - все вокруг таяли, как фрукты в жару. За улыбку Жирафке прощали все или почти все, даже модельную карьеру.

Характер у нее был скорее меланхолический, чем задорный. Показалось, она не справляется со своим большим красивым телом. Жирафка быстро обессилела и покосилась, ее было легко довести до слез. Она была находкой для дразнильщиков, хотя и никто ее особо не тревожил, следуя неявному соглашению - беречь Жирафку, как редкого зверя.

Но в этом году ее меланхолия куда-то исчезла. Еще бы - столько волнующих событий втиснулось в несколько месяцев, будто они были резиновые! Жирафке исполнилось восемнадцать; она выиграла супер-пупер-олимпиаду по физике; ее выбрали для дефиле в Патриотическом Дворце; весь май и июнь были забиты показами одежды, с которых Жирафка хоть и не имела ни гроша, но все равно!... И в финале всего этого великолепия - её выпускной! Одна мысль о том, что она в потрясающем платье, которое агентство даст ей бесплатно в аренду... Короче говоря, вряд ли вы найдете девушку восемнадцати лет, которую оставил бы равнодушной такой расклад дел.

Небудительно, что все тревоги Жирафкиного города проходили мимо нее. Война гремела где-то там, на границе, а здесь жизнь шла своим чередом. Невозможно было представить, что может быть иначе. Слухи, переговоры, шепот на лестничных клетках, заголовки новостей и прочая накипь не задерживалась в Жирафкиной голове, полной гравитационными волнами и своим платьем. И даже загадочный Кондор, интригующий её всю весну, отошел на третий план.

Этот Кондор появился в школе недавно, с зимы, и был учителем физической культуры. Жирафка с детства славилась умением давать прозвища, которые прилипали к их обладателям, как бирки. Новый физрук обладал крючковатым носом и сердитыми горящими глазами, которые смотрели тебе прямо в мозг. Конечно, сама судьба велела ему быть Кондором. Он даже прихрамывал - ученики удивлялись даже, как его взяли физруком.

В спортзале Жирафка видели раз в сто лет (как олимпиаднице и вундеркинду ей все прощали), и с Кондором она практически не пересекалась. Он и привлекал, и пугал ее; иногда хотелось сходить к нему, но Жирафка каждый раз придумывала себе отговорки. Какое-то время она фантазировала про него разные истории, и даже записала парочку, выложив их в сети. Кондор был там герцогом-оборотнем, имевшим привычку околдовывать невинных девиц и уносить их на своих крыльях в неприступный замок, чтобы там...

Что было дальше, оставалось тайной: Жирафка никак не могла собраться и дописать до конца. Может, потому, что впереди было столько волнительных событий, а может, и не только.

***

Этот день начался странно. Вечером должно было быть дефиле в Патриотическом Дворце, и Жирафка, занятая обычными модельными заботами, не сразу увидела, что изменилось в городе.

А когда увидела — не сразу поняла. Длинная колонна военных машин не давала ей перейти дорогу, и только поэтому она заметила вместо привычных вишневых знамен с Осланом — желтые с Бобром.

Ум не мог это проверить, и Жирафка полезла в сеть. Пролистав новости, она остановилась и минуту стояла на месте. Потом пошла дальше.

«Наверно, дефиле в Патриотическом Дворце не будет. И самого Патриотического дворца теперь тоже не будет» — думала она. В агентстве не отвечали на звонки, и Жирафка была в полной растерянности.

Проходя мимо школы, она решила заглянуть туда.

Школьный двор был непривычно пуст. Жирафка потопталась у входа, затем заглянула на спортплощадку, где всегда толкались мальки. Вместо них у турников оперировали люди в незнакомой форме. Они захватили руки худощавому типу и тащили его в автозак, припаркованный рядом.

— Орёл! — вскрикнула Жирафа.

Один из них обернулся и увидел Жирафку.

Переглянувшись со своими, он направился к ней. Жирафка отпятилась — но тот в два прыжка настиг ее и схватил за руки.

— Не трогайте девочку, твари, уроды чертовы! — раздался голос физрука.

— Откуда ты знаешь Орла? Откуда ты знаешь его клички? Вы работали вместе? Отвечай! — орал мужчина, схвативший Жирафку.

— Какие клички? — пищала она. — Это просто я его так прозвала — Орёл... Я всем клички даю...

— Клички? — хохотнул мужчина и потащил ее в автозак. — Пакуем обоих. Эта сладкая парочка, видно, вместе работает. Ничего, у нас все раскажут, — он смачно сплюнул, глядя на Жирафку.

Так на нее ещё никто никогда не глядел — как на змею или на таракана. Жирафке показалось, что она во сне, и нужно просто проснуться обратно, в обычное утро обычного дня с обычным дефиле в Патриотическом Дворце...

***

Их привезли в полуподвал на Малой Победоносной, где раньше был комитет Верных Осланцев. По дороге Орёл орал, что Жирафка ни при чем, ругался страшным матом, грозился дойти до командования, и его били, разбив нос и губу. Жирафка вжалась в угол фургона. У нее отняли мобильник, и она даже не успела позвонить родителям.

В бывшем комитете Верных ее долго допрашивали, требуя какие-то клички, и она не понимала, как эти люди, говорящие на ее родном языке, могут не понимать, что она ничего не знает. В соседней комнате орал телевизор:

— В великой войне Бобры с Ослами бобриная армия, как всегда подерживает победу за победой над этим грязным животным и его ублюдками-ослятами...

После этого офицер сказал ей:

— Радость моя, ты забыла, что делают с предателями? Сейчас напомним. Питона сюда!

В комнату ввели странного типа, и правда похожего на питона. Он смотрел водянистыми глазами в никуда.

— Сдохни, ублюдок, — радостно сказал офицер и аккуратно воткнул в него шприц. Питон качнулся и сполз на пол, закрыв глаза. Жирафка почувствовала, что не может вдохнуть и обмякла вместе с Питоном, будто у них был общий на двоих выключатель, и его вырубили...

— Ну да, обморок. Лишилась чувство, черт возьми, — сказал офицер и врезал Жирафке затрещину, раскрывшую мозг пополам.

Когда она смогла дышать и понимать, что ей говорят — услышала:

— С тобой еще хуже будет. Завтра займемся вами, а до тех пор...

Он еще что-то говорил — Жирафка слышала его отрывками, будто оглушенный мозг включался и выключался. Потом ее ...

впихнули куда-то и заперли дверь.

Жирафка осталась в кромешной тьме.

***

— Кто это? — раздался знакомый голос.

Жирафка молчала. Она просто забыла, как говорить.

— Кто здесь?! — шипел голос из темноты. Это был Кондор.

— Я, — ответила Жирафка.

— Кто? Девочка из школы?

— Да...

— Как тебя зовут?

— Жирафка, — сказала Жирафка. Ей и правда ничего другого не пришло в голову.

— Ха! А ты с юмором, — сказал Кондор. — Молодец.

Голос у него был ровный и тусклый, как в наушниках, если они плохо контактят.

— Они тебя били?

— Да...

— Суки. Кровь есть?

— Не знаю.

— Сейчас я нащупаю тебя. Не бойся, я не сделаю ничего такого, — сказал он, и Жирафкино плечо потрогала холодная рука. Жирафка вздрогнула. — У меня есть одна спичка, и я берегу ее... Где болит?

Он ласково провел рукой по ее волосам, а она издала стон от боли и страха.

— Пойдет. Доживешь до утра, — сказал он.

— Почему до утра?

— Потому что утром мы с тобой умрем, моя девочка. Это будет скоро, и это будет очень больно. Поэтому сегодня давай как следует запомним, как это — жить.

— Почему умрем? — бормотала Жирафка.

— Потому. Я ведь на них работал. Все это время я приближал великую победу Великого Бобра. И я хорошо знаю своих... Как ты, кстати, узнала мои клички?

— Какие клички? Просто... я всем прозвища даю, вот и вам тоже... А почему они вас взяли, если вы свой?

— Потому что это война, Жирафка. Я наивно думал, что меня это не коснется. Какая-то сука настучала, наверно... хотя — не знаю. Они чистят всех по малейшему подозрению. И ваши так делают. Это война.

— Так вроде... война Бобра с Ослом?

— Я тоже так думал. Еще вчера... хотя на самом деле я всегда знал, что любая война — это война всех против всех. А лозунги строят для дураков вроде меня. Сорок три года живу на свете — так и дураком помру...

Жирафка вдруг заплакала. У нее это получилось как-то неожиданно и сразу.

Кондор нащупал ее ладонь и сжал холодными пальцами.

— Надо просто принять это, — сказал он. — Рано или поздно все мы... Ссуки! У тебя есть парень?

— Нет...

— Ты хоть на*трахаться успела за это время?

— Нет...

— Что, ни разу?

— Нет...

Кондор замолчал. Потом сказал:

— Ну, ведь нравился кто-то?

— Да. Вы нравились...

— Хо! — Кондор явно не ожидал такого поворота. — Когда ж ты успела меня... я вот тебя не помню совсем. И не разглядел толком... Ты красивая?

Здесь нельзя было ни лгать, ни играть, и Жирафка ответила:

— Да.

— Очень?

— Не знаю... Может быть.

— Какая ты? Можно тебя пощупать?

Жирафка неопределенно всхлипнула, и руки Кондора принялись путешествовать по ее телу. Почему-то они были уже не холодные, а теплые, почти горячие.

— Тaaaк... Ого, какая коса! До пояса... нет, еще ниже! А попа у тебя аккуратная, не толстая и не худая... Сиськи небольшие... можно потрогать? Я ведь осторожно... Небольшие, но крепенькие... Носик аккуратный, губки тоже... Глаза какого цвета?

— Карие...

— Мой любимый цвет... А хочешь...

Кондор умолк.

Жирафка перестала плакать и немножко гнулась под его руками, щупавшими ее сквозь одежду.

— Что?

— Да так, ничего. Бредовая мысль...

— Какая? Скажите!

— Ну... Подумал вот: раз завтра все равно подыхать, а ты в жизни таком ничего и не пробовала... Тем более — ты говоришь, я тебе нравлюсь...

Жирафка сопела, ничего не говоря, и тот решился:

— Может, я хоть покажу тебе, что такое, так сказать, плотские утехи? Я довольно-таки неплохо это делаю. Последнюю ночь живем... тебе впечатления и мне радость...

— Да, — сказала Жирафка. — Хорошо.

Кондор снова умолк: он не ожидал такого быстрого согласия.

— Ну вот и слава... , — наконец сказал он, и одновременно с ним Жирафка:

— Мне раздеться?

— Ну что ты... я сам тебя раздену... мне приятно будет, и тебе...

Горячие руки медленно освободили ее туловище от одежды, попутно успевая мять и поглаживать под ней Жирафку, покрытую гусиной кожей.

— Ну вот... какая ты мягкая, чудесная... — рокотал голос из темноты. Он был уже не тусклым, а густым и требовательным, как прикосновения пальцев, мявших Жирафку сверху донизу, будто она была восковой. — И сисечки у тебя такие мягонькие, замечательные такие... — он ткнулся туда носом и лизнул сосок. — Делал тебе так кто-нибудь?

— Нет...

— Тогда запоминай, как это. Запоминай, Жирафка, чтобы на том свете помнить... — и ввертывался языком в сосок, сперва в один, потом в другой, и снова, и снова... и руки его мяли соседнюю грудь, и рядом, и плечики, и всю Жирафку...

Она застонала.

— Что ты чувствуешь?

— Не знаю... Такое нельзя описать.

— Попробуй! Вот когда я так делаю, — он всасывал в себя сосок, облепил его языком и отпустил, — что чувствуешь?

— Ааах! Будто... вы меня туда таким ударом бьете. И внизу отдает... ааа!

— Нравится?

— Не знаю... Да.

— Делать так еще?

— Дааа!..

И влажный язык мучил Жирафкины соски, насасывая их до стальной твердости, и они торчали из нее как две болющих орешка, сверлили темноту горячим зудом, который чем больше утолить — тем он сильнее...

Не отрывая губ от соска, Кондор расстегнул ей брюки и потянул с бедер всю ткань, которая на них была.

— Трусики долой, — сказал он, ткнувшись лицом ей в живот. — Сейчас у тебя будет голая пися. Голенькая писюлька... Тебе стыдно, Жирафка?

— Не знаю...

— Смотри, я трогаю тебя за твою мокренькую писюльку... Ты так текешь... хоть вывернивайся... Нравится? А так?

— Ааа...

Его пальцы разлепили внутренние складки и проникли, наконец в самый тайный уголок ее тела. Жирафка чуть развела ноги и покачивалась, отвечая стоном на каждое касание.

— Что ты чувствуешь? Стыдно? Стыдно девочке?

— Ааа... Немножко...

— А еще?

— Ааа... хочется... сильнее...

— Ага! Вот так? Вот так? — он откровенно дрочил ее, и Жирафка оплывала на его руке, еле держась на ногах. — Сейчас, сейчас будет сильнее, будет совсем сильно... Сейчас ты ляжешь, раздвинешь ножки, и я буду трахать мою зайку, мою невинную Жирафку... буду трахать в ее мокренькую дырочку, которую она подставляет мне... потому что хочет трахаться, очень, оооочень хочет трахаться...

Кондор повторял эти стандартные тексты и сам возбуждался от них, как от настоящей порнографии. Когда он освободил Жирафку от штанов, она легла на свою одежду и раздвинула ноги.

— Сильно раздвинь! — приказал Кондор, лаская ее вокруг интимного уголка. — Чтобы нутро было нараспашку. Вот так, вот тaaaк... — и щупал ее, достаточно ли она распахнулась. — Вот ты лежишь, Жирафка моя, с раздвинутыми ногами, голая, совсем голая, пиздой наружу... ждешь, чтобы тебя трахнули. И тебя сейчас будут трахать, девочку мою, заберут тебя на хуй... что ты чувствуешь? Говори!

Он окрип от волнения. Жирафка не могла и не знала, что говорить, да от нее сейчас и не требовались слова — вместо них она издавала стоны, один напряженнее другого, и не потому что ей было так приятно, а потому что... Потому что от похоти у нее было мутно в голове, и муть эта была плотнее и глубже тьмы их плена. Казалось, что стонет не она, а ее тело, наласканное до сладкой боли...

Кондор расписывал на все лады, как он сейчас ее трахнет, а сам сполз к ней ногам и влепился губами в горящую Жирафкину щель.

— Иииииы! — крикнула Жирафка. — Еще! Ещееоо!..

Вот это было действительно приятно — до судорог, до цветных искр в голове. В ее сердцевинке скользил влажный огонек, и Жирафке казалось, что вся она искрит, как кошка, и что вся ее огромная шевелюра встала дыбом...

— Ой-ей-ей-еееей! — плакала она, не умея выплеснуть из себя огромную судорогу, сдавившую ...

тело, и извивалась под Кондором, который уже давно не лизал, а бурливил Жирафку своим членом.

— Вижу! Так держать! Вот так! — воскликнул он с каждым толчком. — Я обожаю тебя, моя Жирафка, моя прекрасная женщина... и ты уже не девочка... Ты стала женщиной, и я наслаждаюсь тобой... Что... ты... чувствуешь?..

— Ой-ей-ей... ииииии! — всхлипывала Жирафка, охваченная криком, словно горячим паром. Она не знала — было ли это болью или удовольствием, и вообще ничего не понимала. Все переживания ужасного дня сгорели в ней, очищая нервы. Кондор давно изнемог своим возбуждением и теперь гладил Жирафку, пыхтя зверем во тьме.

— Какая ты страстная, — бормотал он. — Если бы у тебя был парень, ему бы так повезло... Хотя я бы тебя никому не отдал. Говорят, что если люди кончают вместе — они больше не могут друг без друга жить. Что-то там внутри возникает, химия какая-то... Так что... Вот ты и узнала, как это бывает. Теперь ты знаешь... Теперь знаешь...

Голос его опять стал тусклым, как в старых наушниках.

А Жирафка, хоть еще не могла говорить, но чувствовала, напротив, что все переживания смылись, как накипь, и осталось только ясное легкое... она даже не знала, что это. Наверно, ее ум. Или ее "я".

Кожу, разгоряченную сексом, обдувал легкий ветерок, и Жирафка чувствовала сразу все свое тело, голое и расслабленное, и руки Кондора на нем, и его слюну на сосках... И душе и телу ее было чисто и спокойно, и даже скорая смерть, о которой Жирафка не переставала думать, теперь казалась всего лишь очень трудной, запутанной задачей...

— ... И хоть эту ночь я буду твоим мужчиной. Это честь для меня, Жирафка,— быть твоим мужчиной. Тем более первым. Мы с тобой заперты в этой тюрьме, и отсюда нет выхода — я обшарил каждый уголок... Но зато мы вместе. И мне совсем не так страшно и тоскливо умирать... Все-таки я потрачу свою последнюю спичку и посмотрю на тебя, какая ты. Я должен видеть тебя сейчас.

Он щелкнул – и ослепительная молния, по мнению Жирафки, обжегла глаза, не привыкшие к свету.

— Вот какая, — дрожащим голосом говорил он, лаская Жирафкины груди. — Вот какая... Личико совсем детское, и сисечки тоже... сколько тебе лет? Тоненькая, стройная... девочка моя...

Жирафка смотрела на его профиль, выхватываемый огоньком из тьмы, и на сам огонек, который уже не был молнией. Он немного клонился вбок, как полевая трава на ветерке... или ей это казалось? Очки разбились, когда ее ударили, и Жирафка не могла поручиться, что...

Ветерок...

Откуда тут ветерок?

— Сквозняк! — Жирафка подскочила, взмахнув рукой, и случайно погасила огонь. — Тяга!

— Какая еще тяга? Ты чего?..

— Здесь есть другой выход.

— Ничего тут нет, Жирафка, я обшарил все стены...

— Плохо шарили!

— Да откуда ты...

— Физику надо было учить! — крикнула Жирафка. — Ищем вместе!

— Да какой там другой выход, — бурчал Кондор, ощупывая стены. — Просто дыра где-то в кирпичах, и...

— Мы в подвале.

— Ну и что, что в подва...

Кондор замолчал.

— Что?

— Иди сюда, — сказал он тоном ниже. — Вот тут щупай.

Фанера, или ДВП, или что-то, покрывавшее стену, отходило здесь от нее, образуя щель. Оттуда явственно тянуло сквозняком.

— Ломаем, — решительно сказала Жирафка. — Ой! Кажется, я защемила...

— Дай я сам.

Кондор рванул за край. Покрытие со скрежетом отошло – и изумленная Жирафка увидела силуэт, едва различимый, как ночная тень.

— Свет! Там окно! Оно просто забито этой фигней!..

Кондор отдирал кусок за куском, пока не освободил проем, на фоне которого Жирафка видела мутное пятно – силуэт Кондора. На дворе был вечер или ночь.

— Ну! И... — он бросился в прем. Жирафка замерла.

— Там метра три наверх, — сказал он. — Или больше. Полуподвальное окно с шахтой. Я не вылезу — у меня нога. Осколок под Боброполем. Они еще и били...

Он выбрался обратно.

— Ты ловкая, молодая — ползай.

— А вы?

— А я... что я? Придут за мной — буду защищаться электробритвой, хе-хе... Все отобрали, а бритву и спички забыли. Мог бы пожарчик им тут организовать... Давай, Жирафка. Я буду знать, что ты спаслась, и мне будет хорошо.

— Нет, — упрямо гундосила она. — Надо что-то придумать.

— Что придумаешь? Не работает нога у меня!

— Искать веревку...

— Нихрена тут нет, кроме стен и потолка. Разве что ты, как Рапунцель, спустишь мне свою косу...

Жирафка молчала. Потом хрипло сказала:

— Так и сделаем.

— Ты серьезно, что ли? Девочка моя, это же только в сказках!... Сколько твоей косе выдержит скольжение?

— Не оборвется. Четырнадцать тонн.

— Что четырнадцать тонн?

— Женская коса выдерживает четырнадцать тонн. В среднем. Физику надо было учить.

— А сколько ваша кожа выдерживает?

— А кожа... у вас бритва на батарейках?

— Да.

— С машинкой?

— Да. Что ты заду...

Кондор ахнул. Потом сказал:

— Слушай, мне легче подохнуть, чем знать, что ты из-за меня...

— Давайте бритву.

— Твоей косы все равно не хватит. Она хоть и длинная, но надо минимум полтора метра...

— Столько и будет. Я сделаю две.

Она расплела косу.

Глаза привыкли к тусклому свету, и Кондор ясно видел волны пушистых волос, окутавших обнаженное тело Жирафки, и ее строгое, как мучениц, лицо. Он смотрел, как она манипулирует со своей шевелюрой, и не дышал, чувствуя в этом какой-то ритуал, древний, как смерть и жизнь.

Жирафенок сплел две косы вместо одной. Кондор достал бритву.

— Можно я? — спросил он.

Жирафенок кивнула, и он погрузил гудящий инструмент в ее шевелюру.

Горло сжалось от оскомины... Кондор брил Жирафенка и плакал, впервые за долгие десятилетия плакал, сбривая медовый пух до корней...

Вскоре Жирафенка не стало. Вместо него перед Кондором стоял яйцеголовый пришелец с грудью.

Пришелец оделся и полез наверх, обмотав сбритые косы вокруг туловища.

— Тише. Там может быть охрана, — шикнул Кондор.

— Ооох... Не знаю, как я заползу... — кряхтел пришелец.

— На физру надо было ходить!..

***

Через пару дней беглецы появились в Ослобурге.

Их приняли как беженцев, и они со скрытой горечью устроились в лагере. Доблестная бобриная армия застряла на своих позициях, и Ослобург жил своей жизнью, как будто и не было великой войны Бобра с Ослом.

Как только появлялась возможность, Кондор и Жирафенок занимались страстным сексом. Но такая возможность была редко, и чаще они мучили друг друга поцелуями и тайным прикосновением к интимным местам. Жизнь в лагере была непростой, хотя это, конечно, было лучше, чем война.

Когда Жирафенку удавалось пробраться за компьютер — она потихоньку дописывала свои истории про герцога-оборотня. Последняя история — про ночь любви в глубоком подземелье, и про косы, срезанные до корней герцогской саблей — имела безумный успех. Единственное, о чем жалели читатели — что эта история, в отличие от предыдущих, совершенно неправдоподобна. Такого просто не бывает, писали они. Даже в сказках.