Затворная летопись инокини Проклы. Глава восьмая

Глава восьмая.

Следуя по течению реки Иртыш на небольшой шлюпке, лодка действительно не пряталась. Немного перед ними она остановилась. С факелом, который горел на носу лодки, кто-то начал двигать его вверх и вниз, изображая крест в темноте. После этого лодка снова начала двигаться к ним.

— Похоже, они сигнализируют нам, что они христиане и не представляют угрозы, — сказал Поликарпий, направляя пушку на лодку.

— А что с того? — спросил Кузьма Лукьянович.

— Христиане, значит.

— Бывают хуже нехристей. Готовить пушку?

— Готово, Кузьма Лукьянович.

— Разбудите матросов и прикажите им быть тихими.

— Может быть, мы зря беспокоимся? — проверив свои пистолеты и прогоняя сонные остатки, проговорил Лилиенгрейн с зевотой.

— Может быть... Но у нас нет другого выбора, Гаврила Андреевич. Мы уже прошли несколько форпостов, и в каждом из них знают, что мы привозим ценные мехи в подарок китайскому богдохану.

— Откуда они знают?

— Коменданты очень разговорчивые. Мы только до фортеции в Омске добрались, а местные жители уже три раза померили наши мехи на себе в своих женских мечтах. Всякий человек в Сибири раньше либо с бандой грабил, либо ходил по рекам с ружьем на охоту. Услышав о шлюпке с ценным грузом, он вспомнит старые времена и соберет своих товарищей-казаков за нами...

— Они идут сверху, а не за нами.

— Казаки такие легкие лодочки, Гаврила Андреевич. Неужели им будет сложно обойти нас и выйти нам навстречу?

— Это не разбойники, а казаки, Кузьма Лукьянович, — из тени словно вынырнул мокрый облик Карташева.

— Откуда ты, Смаил, взялся, чтобы мне пусто было? — рассердившись, спросил Вторушин.

— С другого берега... Позвольте, господин поручик, рассказать все как есть.

— Говори.

— Вниз по течению реки к нам плывут служивые казаки из крепости Железинской. Их пять человек.

— Как ты это знаешь? — спросил Кузьма и обратился уже к матросу: — Поликарпий, подожди с командой. Пойди на задний борт и посмотри. Не прошло и часа, а там еще какие-то люди плывут.

— Здесь недалеко есть остров, — ответил Карташев, — именно на нем казаки с офицером Вологодского полка разжигали костер и угощались едой. Когда мы прибыли на берег, почувствовали запах дыма и еды. Драгун (я), конфиденциально определился и приказал ждать, сам же переплыл до острова. Там я узнал, кто они такие и услышал немного о чем они разговаривали.

— Ну, и что же? — поинтересовался Лилиенгрейн.

— Они ищут нас. Из нижнего Черлаковского форпоста они отправились в Железинскую крепость, чтобы встретить нас. Комендант сообщил им о нашей шлюпке, и теперь казаки с офицером отправились на поиски. Они ждали на острове до ночи, но мы не явились. Тогда офицер решил спуститься по течению реки с казаками на лодке. Вот такая история.

— Зачем же ты, Смаил, переплыл до нас, если за нами гонятся не воры, а железинцы? — сняв с него мокрую рубашку и помогая ему выжать воду, сказал Кузьма — Ведь уже конец августа.

— Я подумал. Они с одной стороны реки, а я с другой. Поэтому я переплыл на лодке. Если вы проснетесь не вовремя и выстрелите из пушки по ним или по нам, то хотя бы я уже буду на безопасном расстоянии и предупрежу, чтобы не поднимали шум.

— Тебе нужно отдохнуть и просушиться, — сказал Лилиенгрейн.

— Сяду на берегу у костра и высохну, Гаврила Андреевич.

— Что ж, Смаилка, ты решил вернуться плавать обратно? — возмутился Кузьма.

— Не волнуйся, Кузьма Лукьянович, со мной ничего не случится. А вот драгуны одни на незнакомом берегу. Они ждут меня. Так что до утра прощайте.

С этими словами Карташев исчез так же быстро, как появился.

— У него получается!.. — удивился поручик.

— Это требует опыта с детства. Даже среди свободного казачества они особые люди. Их называют пластунами. Военное искусство передается от отца к сыну уже много столетий.

— Ого... интересно... На шлюпке!.. — прервал их разговор громкий голос с подплывающей лодки.

— Кто они? — спросил Лилиенгрейн в ответ.

— Это... — голос снова пробасил и немного запнулся в ночи. — Пятидесятник Вершинин из Железинской крепости и капрал Анциферов. Мы посланы поручиком Мартенесом из Вологодского полка, чтобы достичь вас. Итак, мы идем на встречу шлюпке, которая следует от Омской фортеции по Иртышу.

Говоря это, голос стал медленно подниматься на шлюпку по брошенной Вторушиным веревке. Кузьма протянул ему руку, но тот отказался и добавил:

— Спасибо, справимся сами.

Через некоторое время он тяжело поднял свое огромное тело на палубу и доложил Лилиенгрейну:

— Ваше благородие, господин офицер, пятидесятник Степан Вершинин прибыл для вашего распоряжения. Капрал Анциферов еще не прибыл, но скоро будет здесь. Немного запутался в веревках из-за отсутствия практики.

— А у вас есть какая-то привычка?

— Сейчас, когда я стал старше, у меня появилось некоторое бремя, но раньше я был как тень — исчезаю и не остаюсь.

— Все-таки заметили, Смаил. Ты слышишь, Кузьма?

— Казак казака... — ответил Вторушин, принимая на борт капрала.

— Точно так! — крикнул пятидесятник. — Мы видели вас издалека! Думали вы уже будите к обеду. А здесь уже вечер... ночь... А вас все нет. Я говорю поручику: есть одна опасность ниже, молодой офицер, то есть возможно необозначенный фарватер. Видимо, они на нем сидят. А он мне отвечает: "Ты не доверяешь картам, старик", он так меня называет, когда раздражается. "Не веришь им потому что не обучен". Но как им можно доверять? Карты были составлены еще при моем деде. Он говорил: "Берега на них указаны неправильно и мели не так". Но после того, как с Иртыша утекло много воды...

— Ты говоришь, при деде? — заинтересовался поручик. — Значит, он плавал по Иртышу до озера Нор-Зайсан с генерал-майором Лихаревым?

— Да, он и ходил. Его имя дали мысу на озере и одному из быков, которые лежат на вашем пути, — удивился казак и сел на бочку с порохом возле фальконета. — Так вы что, идете вслепую?

— У нас есть карта, — ответил ему Кузьма, — но размеры в ней явно скрыты.

— Тогда нет необходимости идти через воду, — прогромыхал пятидесятник. — Можно протиснуться до Усть-Каменогорской крепости таким образом. Ползком или ползком на животе. А если вы попадете на Братьев, то окажетесь в больших неприятностях.

— Мы не боимся разбойников, — ответил поручик. — У нас достаточно пороха и свинцовых зарядов.

— Кто говорил про разбойников? Братья — это отвесные скалы, которые выступают прямо в реку и перегораживают ее. Семь Братьев. Мой дед говорил так: "Если ты попадешь на первого брата, то побываешь на всех семи". А помимо них есть еще Козловский, Крестовский, Петух, Бишбанские быки. И Вершинин. Это мой дед, значит.

— Ты говоришь так, — буркнул Кузьма, — словно сам ходил на реке, а не твой дед.

— И дед был, и отец был, и мне приходилось.

— Значит, знаешь дорогу?

— Понимаю...

— Так зачем же ты поешь песни про усопших?!

— Но я же понимаю, а не просто знаю. Это я должен был доказать. Вот и говорит поручик Мартенес: "Не обучен... ".

— Перед тобой стоит Гаврила Андреевич. Офицер, которого мы очень уважаем...

— Подожди, Кузьма, — остановил его Лилиенгрейн, — Видно человека обидели и он нам все выдал. А дуракам ничего не поможет. Умным людям каждое разумное слово полезно. Где же ваш офицер?

— Он здесь неподалеку, на острове Ежевичном.

— Пойдем в лодку, проводишь меня к нему.

— Нет нужды, ваше благородие. Мартенес напился водки и спит. Мы всегда скошенное сено заготавливаем на этом острове для крепости, так что он спит в стоге. Утром его даже не поднять.

— Подождем рассвета. Наверное, осталось ждать недолго.

— Если бы мы были на корабле, Гаврила Андреевич, — ответил Кузьма, — и были в море, то я бы сказал, что до третьей смены еще дважды ударить по склянке.

На следующее утро шлюп-баркас "Малый" достиг острова и радости пятидесятника Лилиенгрейна вытащил из стога сена пьяного и ничего не понимающего поручика.

Карташев и Вторушин наблюдали за впечатляющей сценой издалека, с носовой части шлюпа. Офицерский мундир Вологодского полка ярко-красного цвета напоминал шкиперу ливрею лакея князя Черкасского. Тяжело прислонившись к фальконету, Кузьма опечалился. В его душе вспыхнуло прошлое...

При очередном прогулке по заснеженным улицам, Таисия обнаружила нужный дом. Даже в темноте можно было разглядеть вырезанное из дерева изображение юродивого на воротах.

Кузьма несколько раз сильно ударил его священным лбом. Из-за ворот раздался ленивый ответ:

— Зачем стучать! Уже ночь... Вещун и юродивый Андрей отдыхает... Приходите завтра...

— Откройте, пожалуйста, — просказала Таисия мягким голосом. — Нам не хватит сил до завтра. Мы замерзнем прямо у вашего благословенного порога.

— А что мне... Мерзните, — раздался безразличный ответ со двора.

— Разве Анастасия запрещала помогать скитальцам?

Некоторое время царила тишина. Ворота приоткрылись. Крепкий страж внимательно осмотрел гостей и спросил:

— Какая Анастасия?..

— Та самая Анастасия, которая казнила всех верных людей Божьих. Богородица Агафья Карпова.

— Проходите... С тобой все в порядке?

— Все в порядке...

— Иди тоже. Хочешь видеть Матушку или Христа, который пребывает в теле юродивого Андрея?

— Сначала Матушку. Потом, возможно, и Христа увидим. Завтра...

— А ты кто такая?.. — внезапно сомневался страж и снова перегородил им дорогу.

— Я Таисия Филипповна, ученица Проклы, княгини Юсуповой-Княжево. Еще что-нибудь?..

— Нет, ничего... Уже много говорено на ветру.

— Так проведи нас!

Весь разговор между девушкой и стражем Кузьмой слушал и не понимал: "Христос в теле юродивого Андрея?"... Он видел только, как с каждым словом Таисии страж все больше склонялся перед ней. Последние слова заставили его окончательно поклониться и отступить в сторону, освобождая проход на дворик.

Во время путешествия Таисия всегда разговаривала с Кузьмой весело, играясь. Моряк привык к звучанию ее голоса, но на этот раз она говорила решительно, словно била плетью. Но повернувшись к нему и взяв его за руку, Таисия, как обычно, прошептала: "Идем к Матушке, молодчик". Кузьма не призывал ее по имени.

Дом из бревен, в который они пришли, был просторным с множеством комнат, верандами и коридорами. Хозяйка корабля Духовного Царства Матушка Акулина Иванова - женщина полная формы с массивной грудью под закрытой радельной рубашкой. Ее длинные пшеничные волосы были заплетены в тугую косичку, а на голове у нее была широкая льняная накидка.

Матушка приняла гостей в Сионской комнате. Рядом с ней находились две молоденьких девушки в широких льняных радельных рубашках, до пят. Волосы этих молодых созданий были заплетены в белые платки с красными точками, а на головах они носили чалму. В то время как Хозяйка строго и любопытно расспрашивала пришедшую красавицу о ее имени и прошлом, одна из девушек, с изогнутым носиком, смотрела на Кузьму страстным взглядом. Ее рука покоилась на бедре, пальцы в прорези рубашки. Рот девушки приоткрылся, она облизала его кончик языка, слегка опустилась и тихо выдохнула.

Матушка укоряюще посмотрела на нее и протянула Таисии руку для почтительного поцелуя, но она только поклонилась и пропела:

"Богородица в своей чистой плоти

совершила земной подвиг.

И в других избранных телах она продолжает действовать,

И к другим избранным Девам она всё еще обращается.

Тогда Бог рождает новое тело для Богородицы.

Когда Дева, прикосновением Богородицы, уходит в мир и снова возрождается".

От пения девушки, матушка изменила свое выражение лица, но после небольшой паузы торжественно произнесла:

— Девы, верные ученицы мои! Сообщите всем о том, что завтра ночью мы будем отмечать Великое Радение! Восприемница явилась к нам, она была послана от девы-ученицы Анастасии Карповой...

— Проклы, Матушка, — подтвердила Таисия на ее вопросительный взгляд.

— Проклы Юсуповой-Княжево!.. Поторопитесь сообщить об этом празднике всем радельницам нашего Корабля. И принесите Радельную одежду. Такая простая одежда не достойна Таисии Филипповны, будучи в домашней обстановке у Давидовых.

После слов матушки зал покинула только одна из девушек, другая осталась. Она смотрела на Кузьму, который рассматривал картину "Страдание Богородицы Анастасии Карповой" в Сионской горнице, висевшую на стене. На холсте была изображена высокая девушка, стоящая возле плахи с голубыми глазами, поднятыми к солнцу, а над ее головой и вокруг распущенных волос было написано: "О, царь Рагита Сурья, возроди нас одних, как умерли за тебя". Из ладони правой руки девушки светилась капелька огня на окровавленной плахе.

— Этот спутник твой посвящен в люди Божьи, восприемница? — спросила Таисия Матушку.

— Нет, он не посвящен.

— Тогда к утру Радения, когда солнце начнет подниматься, его нужно будет посвятить. Нилица, — обратилась Кормщица к оставшейся девушке. — Отдай Таисии Филипповне Радельную рубашку, которую ты сделала. Даже если она будет самой мастеровитой рукодельницей, она не сможет сделать свою собственную до утра.

— Не нужно!.. — резко ответила Таисия и, опустив глаза, мягко добавила: — Я не готова, Матушка. Радельная рубашка должна быть сделана моими собственными руками, а не чужими. Если Нилица делала Радельную рубашку, пусть она посвятит ее Кузьме Лукьяновичу.

Впервые Таисия обратилась к нему по имени и даже добавила отчество. Нилица, которую она назвала, загорелась огнем и благодарно переглянулась с гостей.

— Мы узнаем ее волю утром, — ответила Кормщица, снова укоризненно посмотрев на свою ученицу.

В это время другая девушка принесла белую просторную рубашку и платок с большими красными горошинами. Подойдя, она с поклоном передала Радельный наряд гостье.

— Теперь переоденьтесь здесь, Таисия Филипповна, — приказала ей Матушка. — Осветите Сионскую комнату и нас своим прекрасным телом, чтобы это было для нас благословением.

С помощью Нилицы Таисия разделась. Откинув волосы цвета огня на плечи, она вызывающе посмотрела на Богородицу. Матушка жалела, что устроила этот показ перед своими ученицами. Тело гостьи было безупречным и соответствовало всем канонам божественных существ, чтобы Богородица воплотилась в него.

Признавая в стоявшей обнаженной гостье молодую принимающую девушку, Нилица первой опустилась на колени, прижалась к ее животу и сказала:

— Позволь, Таисия Филипповна, я погладю твои волосы гребешком Анастасии Карповой и заплету твою огненную косу в ручей Девы-Водицы.

— Харитон! — раздраженно закричала Кормщица.

— Что случилось, Матушка? — появился старший ученик.

— Проводите гостей на ночлег.

— Таисия Филипповна, пойдешь со мной отдохнуть в светлицу? — спросила Нилица, одевая ее в рубашку.

— Почему бы и нет! Пойду, дорогая, — ответила Таисия. — Только не забудьте о моем спутнике.

Как непосвященный, Кузьма был отправлен на сторожку с Харитоном. Он не закрывал глаза до самого утра, размышляя о произошедшем сегодня. Получается, что у Таисии была некая тайна, о которой, по-видимому, не знали в староверческом ските Филипповцев. Среди этих странных людей, называемых Божьими, она обладала властью, данной ей княгиней Проклой и инокиней Верх-Течинской Введенской обители.

На следующее утро Кузьма был отведен в баню и приведен в комнату Матушки Кормщицы. Таисии не было в комнате. Рядом с окном стояла знакомая Кузьме девушка по имени Нилица, держа на согнутых руках свернутую льняную рубашку. Воротник наряда был аккуратно вышит красной и золотой нитью. Девушка была без платка, и зимнее солнце играло со свободно распущенными волосами, достигавшими пола.

— Так вот и Кузьма Лукьянович к нам в гостиную зашел, — сказала Кормщица, переведя взгляд на девушку. — Нилица, я слушаю тебя.

Дрожа от холода, она подошла к Кормщице и поклонилась:

— Матушка Богородица Кормщица нашего корабля, благословите Кузьму Лукьяновича стать одной из нас. Я хочу быть с ним под единственным флагом сегодня. Я хочу возглавить Хороводное Радение в честь появления Таисии Филипповны. Передать вам огонь Рагиты Сурьи, чтобы он собрался в колыбель Лады и передался вам, Матушка, для Девицы-Водицы.

— Благословляю... — торжественно произнесла Кормщица. — Ты нашла наставницу для Кузьмы Лукьяновича? Кто расскажет ему заповеди высшего Бога над богами, Царя над царями, Пророка над пророками Саваофом. О наших обрядах: Одиночных, Всхватку и Хороводных. Обрядах в честь Матери Земли.

— Нашла я, Матушка. Таисия Филипповна согласилась добровольно рассказать ему тайны народа Божьего. Рассказать и устав Царства духовного, корабля Акулины Кормщицы.

— Хорошо, подойди сюда, девочка, возьми эту тканую рубашку от нашего корабля и передай ее своему радельщику.

Нилица обернулась к Кузьме, сделала поклон и робко сказала:

— Прими, Кузьма Лукьянович, из моих рук совершенную одежду, праздничный наряд, белое платье, и присоединись ко мне на вечернее торжество. Предай мне Огонь Рагиты Сурьи от своей души, во имя Матери Земли. Я прошу тебя от имени всех наших товарищей на корабле — я, Нилица, ученица Кормщицы Акулины.

Не зная о последствиях этого действия, Кузьма принял предложенную одежду. Девушка обрадовалась и снова поклонилась ему перед тем, как убежать за Таисией. В комнате появилась Таисия, словно лучик солнца.

— Ты принял одежду, хорошая работа? Сейчас пойдем со мной, я расскажу и поведаю тебе, что будет происходить вечером.

Она широко и загадочно улыбнулась и взяла его за руку для прогулки.

Приведя его в отдаленную комнату, где рассказывали о первых носительницах духа Богородицы, Таисия рассказала историю их верований, начиная от Саваофа, а также о всех тайных обрядах и празднованиях священного Корабля Акулины Ивановны.

Узнав о значении Хороводного праздника с Нилицей и многом другом, Кузьма решительно отказался надевать одежду, сделанную девушкой, и выходить в Сионскую комнату. Туда, где вечером должен был отправиться весь экипаж корабля Кормщицы.

— Ты же принял одежду, хорошая работа, — ласково прошептала Таисия, услышав его нежелание и отказ.

— Я не знал, Таисия!.. Мне приходилось ходить под парусом не раз, но такого еще не было.

— А если бы я принесла одежду?

Кузьма молчал.

— Я тоже буду участвовать в хороводе. Смотри мне прямо в глаза, когда Дева прикасается к тебе. Если ты выйдешь в Сионскую комнату, я обещаю провести тебя в Огонь одним взглядом.

Кузьма снова молчал.

— Нилице будет жаль, — вздохнула Таисия. — После такого позора она больше не станет ученицей Кормщицы. Ну, пойди, Кузя! Она нежно обнимет тебя несколько раз. Ты не останешься без средств! А ей принесет радость и уважение всего экипажа корабля.

— Не могу я, Таисия!

— Ладно, возьму Нилицу под свое крыло. Возможно, ей не будет сильно обидно. А тебя, молодец, защищать не стану! После того, что ты придумал и отказался! Ни одна из девушек не согласится быть твоей парой. И ты, молодец, будешь работать сторожем вместе со старым Харитоном. Но если хочешь уйти - можешь! Я не удерживаю.

— А если все же решусь пойти в Сионскую горницу?

— Тогда можешь стать под защиту Христа. Он очень слабый. Скоро ему потребуется новое тело. А Нилица будет Богородицей для тебя, покровительницей корабля. Ты получишь власть над людьми Божьими и снова станешь штурманом корабля.

— А что будет с тобой?

— Я уйду, молодец. Пробыть здесь до весны и потом уйти. Мне нужно вернуться на Умбу-реку и найти своего Княжича. Если его там нет, я буду искать след волчицы и найду его. Чувствую, что он живой.

Вечером того дня Вторушин не надел радельную рубашку Нилицы и не отправился в Сионскую горницу. Он провел всю ночь в сторожке со старым Харитоном. Хороводное радость прошло без него, а на утро Матушка Кормщица вызвала Кузьму к себе и строго приказала ему покинуть Иерусалимский дом. Таисия, присутствовавшая при изгнании, уговорила Матушку оставить Кузьму сторожем у дома.

Как и ожидала Таисия Филипповна, Нилица потеряла звание девы-ученицы Кормщицы Царства Духовного после своего поступка перед другими девушками на корабле. Кузьма был разрешен остаться, но ему строго запретили выходить за пределы двора и подниматься на крыльцо Давидова дома. Вторушин выполнял обязанности сторожа и открывал и закрывал ворота для московских посетителей Христа.

Непроизносительный, странный Андрей с безмолвным видением будущего. В Москве он был известен как блаженный прозорливец, который молча предсказывал грядущее. К нему тянулись разные люди: купцы, дворяне, монахи. Князья и княгини часто присылали за ним слуг, и молчаливый Андрей покидал дом Кормщицы на роскошной карете. Радения корабля Кормщицы Акулины теперь проходили без Кузьмы; он только закрывал ставни Сионской горницы и следил, чтобы никто не проник во двор тайком.

По странному стечению обстоятельств, в Сухаревой башне размещалась московская адмиралтейская контора и склады Балтийского флота. Вторушин часто слышал команды морских офицеров и свисток боцманской дудки оттуда. Иногда он хотел выть на равнодушную луну. Тайком от Матушки Кормщицы, Таисия иногда навещала Кузьму и беседовала с ним.

Однажды, гуляя по темному двору и ловя снежинки в ладони, она сказала, что после такой позорной истории Нилица хотела убить его и себя, но благодаря уговорам Таисии они отступили от этого. И теперь она хочет навестить своего разочарованного поклонника. Просто поговорить с ним. Рассказать о себе, послушать его. Но Вторушин опять отказался видеть Нилицу. На все предложения встретиться с бывшей девушкой-ученицей он лишь категорически отрицательно мотал головой и продолжал молчать.

Так продолжалось около двух месяцев, пока на двор Давидовых не приехала роскошная карета княгини Черкасской со слугами в богатых ливреях, которые были хорошо накормлены и имели красные щеки от холодного мартовского ветра.

Из Сухаревской башни раздались новые команды боцмана, и Кузьма остановился, грустно взглянув на "Невесту Ивана Великого", перед открытием ворот.

— Зачем ты раскрыл рот, паразит? — рявкнул лакей княгини, сидящий на козлах, и ударил его плетью.

Второй лакей потянул притвор и услышал, как другой лакей с улыбкой сказал:

— Кажется, он не похож на паразита. По такой бороде скорее всего у него вши по лицу как у собаки.

— Я точно знаю, что он паразит! У матери Акулины только паразиты служат у ворот, — повторил первый, уверенно нанося ему удар плетью.

Кровь залила лицо Кузьмы и он опять потерял сознание. Он схватил лакея за его драгоценную ливрею и перекинул его через себя. Лакей рухнул на твердый весенний снег - это было место, где ходили паломники, чтобы видеть юродивого ледяного подворья. Второй лакей хотел спрыгнуть с козла, но взгляд Вторушина остановил его. Под лижавшимся на земле лакеем стало видно пятно от его ливреи. Увидев кровь, второй застонал:

— Убили!.. Сеньку убили!.. Захватите убийцу!..

Кузьма вышел из подворья и медленно направился к Сухаревой башне, но никто не решался догонять его почему-то. Тогда он сам пошел в Сыскной приказ.

Вторушина удерживали в арестантском доме без опросов неделю после признания им убийства лакея княгини Черкасской. Только на восьмой день заключения его привели в небольшую комнату, где сидел крепкий мужчина в роскошном жилете, без парика. Руки примерно сорокалетнего мужчины лежали тяжело и мощно на коленях, одна нога была перекинута через другую и равномерно покачивалась.

— Проходите, Кузьма, — проговорил он и когда тот уселся на стул, вежливо спросил: — Желаете водки?

— Зависит от того, какой будет опрос, — ответил Вторушин, потирая свои болезненные запястья, освобожденные от наручников перед допросом. — О себе я уже все сказал, а о других людях и их делах я ничего не знаю.

— Не знаешь или не хочешь говорить?

— А вам все равно?.. Я признаюсь в убийстве. Так что решайте об уровне моей вины. Будь то смертная казнь или ссылка.

— Ты же понимаешь, моряк, с кем имеешь дело!?

— Я служу приказам следствия.

— Я - Иван Осипов, человек со странными привычками. В народе меня называют Ванькой-Каином. У меня есть не только приказ следствия, но и полный контроль над всей Москвой. А ты будешь водку пить?

— Налейте, я выпью.

Ванька-Каин усмехнулся и налил водку из графина в стакан. Кузьма выпил.

— Тебе повезло, моряк, — продолжил он, когда Вторушин откашлялся, пряча рукав зипуна в рот. — Недавно ко мне обратились сразу две дамы! Они просили о тебе. Одна была с зелеными глазами и рыжими волосами. Очень энергичная девушка. Природный огонь! А другая — молодая и скромная, но ее глаза светятся так, что сердце согревается. Рыжая... она предложила мне деньги за твою руку. Сто золотых рублей за свадьбу с ее мужем. И девушка... Она согласилась ухаживать за тобой: мыть твои ноги и вытирать их своими шикарными волосами, лишь бы спасти тебя.

— А почему ты отказал?

— А... — Осипов развел руками. — Я отпустил обоих со всем благословением. Честно говоря, я не хотел убивать никого из-за какой-то дамы, даже если она была женой лакея московского губернатора князя Черкасского. Убийца все же нашелся. В тот же день он опьянел на Обжорном ряду и замерз в сугробе.

— Я совершил...

— Ты, перебравшись, совершил убийство, — прервал его Ванька-Каин. — И теперь ты хочешь вступить в ряды воинской сыскной команды под началом Ивана Ивановича Осипова и ловить воришек на улицах Москвы. Правильно я понял?..

— Нет, не так! — возразил Вторушин. — Я решил отделаться лакеем. А прошлым летом на реке Умбе я еще убил двух офицеров: капрала и поручика.

Осипов засвистел.

— Ты что, моряк? Разве ты в здравом уме?.. Раньше за такие дела люди быстренько лишались жизни. Сейчас, по обещанию, данному перед алтарем при вступлении на престол матушкой Елизаветой Петровной, конечно, голову не отрубят, но отправляют на работы каторжные в Рогервик или в Сибирь навсегда.

— Лишь бы не в Рогервик! — ответил Кузьма. — Там я уже был.

Осипов засвистел.

— Куда желаешь тогда?..

— Знаешь, — оживился Кузьма, — одиннадцать лет назад я встретил в своей жизни адмирала Федора Ивановича Соймонова...

— Большую птицу? — заинтересовался Осипов.

— Это честный человек. Сейчас он находится в каторжной ссылке на рудниках неподалеку от Охотска. Я бы хотел попасть туда. Он уже старый, ему нужна поддержка, помощь.

— Ты меня загадил, моряк. Я даже не знаю, делаю ли я доброе или плохое дело. Другие готовы лизать мне ноги, чтобы выйти из тюремного дома, а ты просишь отправиться в Сибирь. И даже к самому Охотску.

— Прошу. Очень прошу.

— Что ж, будь по-твоему, моряк. Может быть, через десять лет и меня будешь поминать благим словом...

Долгий и извилистый путь каторжан в Охотск занял два с половиной года. По дороге, заострив внимание на Таисии, Вторушин узнал, что за это время в Москве попали под следствие и Ванька-Каин, и юродивый Андрей, и многие другие. Состав московского Сыскного приказа полностью сменился после приезда из Санкт-Петербурга специальной комиссии по борьбе с преступностью в Москве. По повторному делу о Хлыстах проходило более четырехсот человек, среди которых было много священнослужителей, монахов и монахинь. Кормщице Акулине из подворья у Сухаревской башни удалось скрыться. На Орловщине она создала новое общество. Позднее вера этих людей Божьих стала известна как Акулиновщина.

Весной 1748 года Таисия Филипповна и ее спутница Нилица исчезли без следа, когда Кузьма и другие ссыльные покинули Москву, звенящие оковами, отправляясь в Сибирь.

Рудники на реке Охта, недалеко от Охотского моря, и люди, работавшие там, Вторушин увидел только осенью 1750 года. Узнав о его прошлом моряке, товарищи по несчастью провели его к адмиралу.

Адмирал встретил его с объятиями и сказал:

— Ты пришел на помощь мне, Кузьма Лукьянович?

— Откуда вы знаете?

— Слух опережает человека. Расскажи мне все, что ты там натворил. Не скрывай ничего. От этого зависит, будешь ли ты моим товарищем или нет.

Вторушин рассказал все по порядку, начиная с их встречи в Рогервике. Он также не упомянул о Таисии. После долгого рассказа о конфликтах только одной жизни Соймонов обнял его, еще раз проговорив:

— Я искренне рад, Кузьма Лукьянович, что не ошибся в тебе. И то, что ты здесь сейчас! Вот и я здесь. Но где мы будем завтра? Мы еще увидим.

Год спустя по указу императрицы Елизаветы Федор Иванович Соймонов был освобожден от каторжных работ без возможности вернуться к своему прежнему званию и получил приказ жить до конца своих дней в Цивильске. Провожая его, Вторушин одновременно радовался и скорбел. За год он полюбил его, как родного отца, которого у него по большому счету никогда не было.

Прошло еще два года. На рудники пришло высочайшее распоряжение: «В связи с государственной необходимостью освободить штурмана дальнего плавания Вторушина от вины, предоставить ему одежду, провизию и деньги для дальнейшей поездки и направить его в главную канцелярию Сибирского генерал-губернаторства.

Прибыв в Тобольск, Кузьма Лукьянович узнал, что он принят штурманом в экспедицию Соймонова для изучения забайкальской реки Шилки от истоков до устья. Он провел три года на этой экспедиции. После возвращения в Москву, Вторушин не смог найти Таисию и вернулся в Тобольск. В 1757 году Соймонов был назначен наместником Сибири и отправил Кузьму Лукьяновича в Охотск, чтобы открыть школу моряков для местных рыбаков и обучить их морским делам. Через год губернатор Сибири приказал Кузьме Лукьяновичу вернуться в Тобольск и создать небольшую речную флотилию на реке Иртыш.

В путь на озеро Нор-Зайсан шлюп "Малый" вышел из Омской крепости. Пока поручик Лилиенгрейн получал дополнительные указания от бригадира Фрауендорфа в Омской канцелярии, шкипер Вторушин проверял такелаж гребного судна. Стоя на носу, он заметил знакомые зеленые глаза и почувствовал, что его сердце переполнилось радостью. Вскоре он оказался рядом с Таисией.

— Как живешь, молодец? — прошептала она мягким голосом.

— Я искал тебя в Москве! — воскликнул он, не отвечая на ее вопрос.

— В Москве?.. Давно я там не была. Ванька-Каин рассказал нам все о тебе. О том, как ты отказался от его помощи и уехал на каторжную работу в далекий Охотск. Он даже назвал день, когда тебя отправили из Москвы. Мы с Нилицей смотрели каждый каторжниковый конвой, но так и не увидели тебя. На следующий день мы решили покинуть Кормщица Акулина. Сначала мы отправились на Умбу-реку в поисках моего брата-князя, но так и не нашли его живым или мертвым. Тогда Нилица уговорила меня пойти с ней в Сибирь. Она хотела быть ближе к тебе, молодец. Ой, как она хотела!.. Мы дошли до Омской крепости и больше не продвинулись по дороге. Уже второй год мы здесь.

— Таисия, Ванька-Каин сказал правду, когда назвал тебя моей женой...

— Но это было ложью, чтобы освободить тебя. Я уже давно говорила тебе: забудь меня, хороший человек. Я не отрицаю своих слов, — она сказала это не строго, но все еще настойчиво и мягко. Потом она добавила: — Узнав от местных женщин, что у пристани стоят шлюпки из Тобольска, а на одной из них ходит храбрый капитан по имени Кузьма Лукьянович, она прибежала ко мне. "Иди - он просит меня," - сказала она! И сама дрожала как осиновый лист. "Мой радостный человек," - и все такое. Как будто в мире нет другого капитана. Я говорю ей: если это он, то пойдем на пристань и проверим вместе. А она не хочет слышать моих уговоров. Она очень любит тебя, Кузьма Лукьянович. Прошло столько лет, а она все еще каждый день спрашивает о тебе. Мне нечего ей рассказывать! От Умбы до Москвы, мы уже сотню раз говорили о тебе. Вечером она просит меня: расскажи, да расскажи. Как мы с тобой шли, о чем говорили? А сама слушает и стонет, запустив руку в свою радельную рубашку. Она измучилась без тебя, и я вынуждена участвовать в ее радостях вместо тебя.

— Как это?

— Приходи, покажем. Обнимем друг друга и никому не повредим. Ради Нилицы я готова обнажиться перед тобой еще раз. Она очень сильно любит тебя.

— Я видел ее дважды и уже влюбился до смерти.

— Ого!.. Тебе хватило одной встречи на Умбе-реке!.. Или ты уже забыл про наше первое знакомство? Мои ласки.

— Я не забыл...

— Видно по штанине - помнишь. И она не может забыть тебя. Может быть, стоит пригласить ее? Нилица живет неподалеку. Пусть она хоть одним глазком взглянет на тебя, произнесет пару слов, прикоснется. Она так сильно желает тебя, что готова быстро забрать своей ручкой или ртом твой огонь. А я буду рядом и с удовольствием наблюдать за твоими глазами без стеснения.

— Прощаемся мы, Таисия. Вон, видишь, даже матрос Поликарпий мне из лодки помахивает. Приглашает меня на корабль...