Пробуждение Галатеи

В благодатной Греции на благословенном острове Крит, не в стародавней древности, а в самое что ни на есть наше сумасшедшее время жил талантливейший скульптор по имени Пигмалион. Слава о его творениях распространилась по всему миру, каждая сколько-нибудь цивилизованная страна почитала за честь иметь его шедевры в своих музеях. Но Пигмалион не утратил своей скромности, не гнался за почестями, которыми его осыпали правители и сильные мира сего. Единственное к чему он стремился — творчество. Только создавая скульптуры, он получал истинное счастье. Он был почти отшельником и редко покидал свою мастерскую.

— Дружище Пигмалион,  — однажды с усмешкой сказал ему Константин, друг и организатор его выставок,  — почему у тебя нет женщины? Ну, я, конечно, не имею в виду брак,  — он сделал выразительный жест рукой,  — просто заведи кого-нибудь, чтобы в доме была женщина. Ты сильный молодой мужчина и неужели не нуждаешься в этом?

— Оставь свои издёвки,  — нахмурился Пигмалион.  — Ты же прекрасно знаешь, чем оканчивались мои многократные попытки устроить личную жизнь. Я устал от феминистически настроенных, накаченных силиконом особ, требующих денег и вечно устраивающих мне сцены. Я сыт ими по горло! Прожив с ними сутки, я теряю вдохновение и впадаю в депрессию.

— Может, ты просто... другой?  — подмигнув, хихикнул Константин.

— Ах, ты...  — Пигмалион швырнул в него комком свежей глины.  — Ты во всём видишь это,  — художник не на шутку рассердился.

— Прости, прости!  — Константин поднял вверх руки.  — Но я действительно не понимаю тебя!

— А тут и понимать нечего,  — вздохнул Пигмалион.  — Я слишком хорошо чувствую и замечаю истинную, полную красоту — и внешнюю, и внутреннюю, а за свою жизнь я ни разу не встречал женщину, которая была бы прекрасна по-настоящему, у любой из них найдётся какой-нибудь изъян, который она умело скрывает первое время. Но едва почувствует себя хозяйкой положения, сразу вся её суть выплывает наружу. Так что лучше жить одному, чем терпеть подле себя изворотливое, хитрое существо, противное тебе.

Однажды в осенний дождливый день Пигмалион сидел в своей мастерской и в задумчивости всматривался в глыбу розового мрамора. Его рука сама собою потянулась к инструментам и стала высекать что-то из камня. Пигмалион не отдавал себе отчёта, что именно он хочет изваять. ( ) И вот постепенно из бесформенной материи стали проступать округлые очертания женской фигурки. Вскоре перед мастером стояла девушка, нежная и прекрасная, словно луч утренней зари. Её хрупкие плечи были полуопущены, руки стыдливо скрещивались впереди бёдер, будто пряча свою прелесть от дерзких взоров. Личико же, такое кроткое и спокойное, говорило о добром нраве.

Пигмалион отошёл от своего творения и окинул его изучающим, оценивающим взглядом.

— О, боги!  — подумал он.  — Кажется, я превзошёл самого себя! Она точно живая. За этот чудесный молочно-розовый цвет я назову её Галатея. [1]

Статуя была совершенна. Однако мастер ещё много дней продолжал работать над ней. Едва ощутимыми прикосновениями резца он наносил всё новые и новые штрихи. Крошечные ступни, маленькие ямочки 

на стройных коленях, углубление на плоском трепетном животике, тончайшая талия — Пигмалион свободно обхватывал её пальцами обеих рук,  — высокие небольшие грудки с настоящими морщинками вокруг сосочков, гибкие грациозные руки с изящными пальчиками, шея с гордо вздёрнутой головкой, даже мраморное лицо статуи,  — всё казалось живым, точно девушка просто застыла в танцевальной фигуре. Отложив резец в сторону, скульптор осторожно, словно лаская живую плоть, провёл ладонью по плавным изгибам спинки, бёдер и попочки своего творения. Вздрогнул: ему показалось, что он ощутил тепло, исходящее от статуи. Он отпрянул и рукой смахнул пот со своего лба.

— Я слишком много работаю,  — пробормотал он,  — так можно лишиться рассудка.

И полюбовавшись ещё раз на своё произведение, он накрыл статую атласным покрывалом. Обычно он накрывал скульптуры просто грубыми холстами, но сейчас ему почему-то захотелось укутать её чем-то вроде одежды. О, боги! Под пурпурной тканью стояла по-настоящему живая девушка. Во всяком случае, такое впечатление возникало при первом взгляде на неё.

В эту ночь Пигмалион не смог уснуть. И ему мешали не муки творчества, как это было не раз, когда он работал над крупным замыслом. Нет, теперь он не мог отогнать от себя образ Галатеи. Едва он закрывал глаза, как прекрасное лицо статуи вставало перед ним. Ему представлялось, как она тоскует в одиночестве, и её огромные глаза застилают слёзы, а маленькие губки зовут его по имени, моля не оставлять одну. И художник решил провести ночь в мастерской, сидя у ног любимого творения.

Так и повелось, все дни и ночи он проводил рядом со статуей. Постепенно восторг произведением искусства перерос в нечто совсем иное — в обожание, преклонение, которое может испытывать влюблённый мужчина к женщине.

— Ах, если бы ты была живой, реальной девушкой,  — вздыхая, говорил художник, с нежностью глядя на статую.  — Ты могла бы сделать меня счастливейшим из смертных.

И он обнимал её колени, прижимаясь разгорячённым лицом к её точёным ножкам. Его сердце таяло от любви, а тело изнывало от желания обладать этим совершенством.

В один из вечеров измученный Пигмалион заснул на полу в мастерской. Его разбудил ветер, и звон разбитого стекла. Дом художника стоял на берегу моря, начался сильный шторм, и раскрытое окно разбилось, балконная дверь распахнулась настежь.

— Этого ещё не хватало!  — Пигмалион бросился закрывать балкон: многие его скульптуры боялись сырости.

— Эй!  — услышал он вдруг за спиной незнакомый женский голос.

В испуге обернувшись, увидел высокую молодую даму в офисном костюме, который туго обтягивал её пышные соблазнительные формы. Густые ярко-рыжие волосы были стянуты в тугой узел.

— Да, да,  — я к тебе обращаюсь, смертный,  — сказала незнакомка и, блеснув на него изумрудными глазами, уселась в кресло, закинув ногу на ногу.

— Вы... вы вошли в двери?  — пробормотал Пигмалион, мысленно обругав Константина, что тот забыл закрыть замок.  — Я не расположен сегодня к интервью,  — твёрдо отрезал он, принимая её за журналистку.

— Много мнишь о себе,  — усмехнулась незнакомка.  — Я не нуждаюсь в беседе с тобой. Молчи!  — 

она остановила его жестом, видя, что он хочет заговорить.  — Ты должен выслушать меня. Я — Афродита. Да, да, та самая,  — она растянулась в кокетливой улыбке.  — Что не веришь? Слишком хорошо сохранилась? Пустяки! Не надо комплиментов. За тысячи лет я, признаться, устала от них. Удивляет мой наряд? Конечно, люди привыкли представлять меня в чём-то бесформенном, а я, как видишь, слежу за модой. Кроме того, сейчас я на работе,  — она вновь улыбнулась.

— Оооо...  — невнятно протянул Пигмалион и упал на колени

— Встань, смертный!  — вдруг повелительным тоном приказала Афродита, прищурив изумрудные глаза,  — Мне известна твоя печаль и... она тронула меня. Что ж...  — богиня любви и красоты на миг задумалась,  — я могу помочь тебе... Ведь ты в глубине души желаешь оживить свою статую? Но не пожалеешь ли ты о том?

— Нет, мадам! Моя любовь так велика, что ничто не может сравниться с ней!  — воскликнул Пигмалион.

— Я, конечно с лёгкостью могу осуществить твоё желание, для меня это — пустяковое дело. Но почему ты так уверен в своём счастье? Не отвечай, я и так знаю все твои мысли! Вы, люди хорошо усвоили историю о том, древнем Пигмалионе и его Галатее. Но, собственно, ведь вы сами же и придумали эту легенду,  — Афродита почему-то горько усмехнулась.  — Вы, смертные, вообще много чего насочиняли и о нас, богах Олимпа. Меня, например, сделали распутной женщиной. А в жизни всё бывает несколько... иначе... сложнее.

Богиня прошлась по мастерской, касаясь неоконченных скульптур пальцами с длинными ярко-красными ногтями. Остановившись у статуи Галатеи, неожиданно сказала:

— Та, древняя история о царе Крита и его возлюбленной была не столь «розовой», хотя и закончилась хорошо. Но сколько всего произошло между чудесным началом и прекрасным концом — об этом ваш миф умалчивает. Так ты согласен рискнуть?  — Афродита повелительно взмахнула рукой.  — Скоро ты будешь счастлив... или нет... Всё, помни это!  — она погрозила ему длинным пальцем,  — всё в твоих руках! Мы, боги, даём людям лишь шанс. Выбор за тобой, смертный. Смотри не упусти своё счастье. Сумей разбудить его!

Не успел Пигмалион ничего ответить, как богиня растаяла, точно и не стояла несколько минут перед оторопевшим художником.

Он сразу бросился к своей Галатее. Статуя, как и прежде прекрасная, стояла на постаменте, гордо вскинув головку. Бедный художник, сам точно окаменев, замер перед ней, пожирая любимую пылким взором. Он ожидал чуда. С надеждой глядя в прекрасные глаза, он с замиранием сердца надеялся, что вот сейчас длинные ресницы дрогнут, а веки откроются, выпуская на волю чарующий взгляд, который засияет восторженным блеском. Но время шло, а ничего не менялось. Статуя оставалась камнем. Теряя надежду, бедный художник упал, обняв постамент, и зарыдал от отчаяния.

— О, я несчастный! Забытый богами!  — кричал он.  — Неужели я прошу слишком много?! Ведь я всего лишь хочу любить, обладать предметом моей любви! Но и в этом мне отказано! Не будет мне счастья! А раз так...  — он безумным взглядом окинул свою мастерскую,  — 

я уничтожу свои творения и себя!

Пигмалион схватил молот и начал крошить свои шедевры. Сильные руки направо-налево обрушивались на статуи, превращая в крошку мрамор и гранит, разбивая в пыль глину. И вот осталось лишь одно творение мастера — Галатея. Тяжёлый молот взвился над молочно-розовыми прелестями и... Выронив его, Пигмалион с рыданиями упал к ногам возлюбленной. Обняв изящные ступни, покрыв их поцелуями, безропотно закрыв глаза, он впал в странное состояние оцепенения.

Герберт Густав Шмальц «Возрождённая Галатея».

Очнулся он от ужасающего грохота. Казалось буря, бушевавшая за окном, проникла в стены мастерской. Молнии сверкали с яростной силой. Художник сильнее прижался к мраморным ножкам, будто хотел заслонить их собой. Вдруг он почувствовал, как ножки дрогнули, словно волна жизни прошла по ним, а розово-молочный мрамор потеплел, стал мягким и шелковистым, как живая плоть юной девушки. Подняв голову, Пигмалион, не веря своим глазам, увидел, что статуя Галатеи зашевелилась, плечи уже ожившей красавицы расправились, руки потянулись кверху. Изящно откинув головку, Галатея тряхнула облаком каштановых волос, и они сразу укрыли её восхитительные грудки.

— Ах,  — девушка глубоко вздохнула и огляделась.

— Любовь моя, Галатея!  — воскликнул Пигмалион, беря её за руку.

— Где я?... Кто вы?  — она удивлённо устремила на него глаза, подобные звёздам на южном небе.

И сразу, опомнившись, свела ножки, слегка присев, опустила руки между бёдер.

Её смущение вызвало у него улыбку, и он быстро накинул на неё покрывало.

— Я — Пигмалион,  — отвечал с дрожью в голосе, теряя самообладание от захлестнувшей его радости.  — Я люблю тебя!

— Пигмалион?  — словно не поняла она. Опять огляделась и спросила:  — Ты мастер? Но почему у тебя такая разруха?  — она улыбнулась и осторожно пнула ножкой небольшой черепок.

— Это... была гроза,  — нашёлся Пигмалион,  — и молния ударила в мою мастерскую.

— Я живу у тебя?  — вновь спросила Галатея.

— Да,  — улыбнулся Пигмалион.  — Мы... супруги и очень любим друг друга,  — соврал он.

Что он мог придумать ещё? Он уже понял, что если честно расскажет красавице, что еще пять минут назад она была статуей, творением его рук, она не только не поверит ему, но и, наверняка, испугается.

— Не помню...  — она поморщилась и потёрла виски.  — Странно,  — она пристально посмотрела ему в лицо и дотронулась до его щеки.

От прикосновения её мягкой и нежной ладошки, такой невероятно живой, не имеющей ничего общего с холодным мрамором, у Пигмалиона закружилась голова, и пересохло в горле.

— Странно,  — продолжала она,  — я совсем не помню тебя... Ты говоришь, мы любим друг друга? А что значит любим?

— Ну, это,  — смешался Пигмалион, никак не ожидавший такого поворота событий,  — это значит, мы испытываем друг к другу любовь.

— Не понимаю,  — Галатея покачала головкой,  — я не знаю, что такое любовь.

— Ты поймёшь,  — успокоил он, стараясь говорить бодрым тоном.  — Просто от грозы ты потеряла сознание и... наверное, кое-что позабыла.

— А... почему я раздета?  — смущённо опуская взор и плотнее запахивая покрывало, спросила она.

— Ты позировала мне,  — вновь нашёлся Пигмалион.  — Я пытался лепить тебя, но... молния 

ударила и всё разбила.

— Жаль,  — её личико погрустнело,  — мне бы очень хотелось взглянуть на твою работу,  — печально улыбнулась она.

— Идём, я найду тебе одежду,  — Пигмалион взял её за руку и повёл в комнаты.

— Разве её нужно искать?  — удивилась Галатея.  — Разве у меня не было одежды?

— Была, конечно...  — неуверенно отвечал он,  — но... вчера ты всё отдала беднякам, и сегодня мы как раз должны были сделать тебе новый гардероб,  — опять соврал он.

— Хорошо. Я умею шить,  — вдруг сообщила она.

Едва они сделали несколько шагов по полу мастерской, усыпанному осколками статуй, как Галатея вскрикнула и замерла на одной ножке.

— Что, что случилось?  — испугался Пигмалион.

— Я, кажется, поранила ногу,  — слёзы показались из её глаз.

Пигмалион легко подхватил её на руки и понёс в комнату. Усадив поудобнее на диван, осмотрел ранку. На пяточке действительно была самая настоящая ранка, из которой сочилась живая кровь. Влюблённый художник склонился к ней и приник к ранке губами.

— Что ты делаешь?  — дёрнулась Галатея.

— Я должен удостовериться, что в ранку не попал осколок,  — улыбнулся он и крепко охватил её ножку. Отсосав кровь, заклеил ранку бактерицидным пластырем.

Потом он подобрал для Галатеи несколько своих рубашек.

— Вот,  — улыбнулся он,  — пока придётся ушить их, а потом я куплю тебе много платьев.

— Хорошо,  — она с милой улыбкой кивнула головой,  — только... ушить... не получится... Они слишком велики для меня,  — Галатея смутилась,  — может, я выкрою из них что-нибудь новое?

— Конечно!  — Пигмалион растянулся в довольной улыбке.

Она действительно оказалась искусной мастерицей и через два часа предстала перед Пигмалионом, когда он убирался в разгромленной мастерской.

— Тебе помочь?  — тихо спросила она своим мелодичным голосом.

Он вскинул на неё глаза и уже в который раз потерял дар речи. Девушка стояла перед ним, одетая в бледно-фисташковую льняную тунику, которую она соорудила из двух его рубашек. Туника выгодно подчёркивающую её восхитительную фигуру и нежный оттенок кожи. Длинные волнистые волосы были собраны высоко на затылке в пышный хвост, спускавшийся до талии.

— Так тебе помочь?  — повторила она и рассмеялась.

О, её смех показался ему музыкой!

— Нет, нет,  — опомнился он,  — не хватало пораниться ещё раз.

С этого дня будто само солнце поселилось в доме художника. Новорожденная оказалась талантлива во всём — она чудесно пела своим серебряным колоратурным сопрано [2], прекрасно танцевала, умела рисовать и хорошо чувствовать цвет и гармонию формы, изумительно двигалась в танце. Кроме того, Галатея была великолепной хозяйкой, любая домашняя работа, рукоделие так и спорились в её умелых ручках. А Пигмалион быстро привык к восхитительной стряпне Галатеи, он искренне не понимал, как раньше мог питаться полуфабрикатами. И был у неё ещё один талант, которым в особенности восхищался Пигмалион — она никогда не спорила и не повышала голос. Если же её что-то огорчало, огромные чёрные глаза затягивались слезами, а во всём точёном личике сквозили такая печаль и боль, что у Пигмалиона останавливалось ... сердце, и он готов был свернуть горы лишь бы вернуть улыбку на 

любимое лицо.

Однако наш художник не был полностью счастлив. Причина оказалась проста и неожиданна для него — равнодушие Галатеи. Оживив её, он надеялся сразу отдаться всем радостям любви, сполна насладиться близостью с предметом своей страсти. Но... Нет, безусловно, Галатея была приветлива и добра с ним, и всё-таки сердце её молчало, оно не умело любить так, как любил Пигмалион. Мастер терпеливо ждал, надеясь своей добротой и заботой пробудить в ней ответное чувство, зажечь искру в её душе и теле. Дни проходили за днями, но ничего не менялось. Галатея, будто дитя, не догадывалась о его страданиях. А он действительно сгорал в пламени своей неразделённой любви. И постепенно видеть её хрупкий стан, слышать мелодичный голос стало для Пигмалиона невыносимой мукой. Он всё чаще стремился остаться один, чтобы не видеть перед собой её недоступные прелести.

— Уж лучше бы она оставалась статуей. Тогда, по крайней мере, мне не было бы так обидно,  — иногда думал Пигмалион и тут же в страхе ругал себя за это.  — Может, я просто не её тип?  — приходила ему тревожная мысль.  — Может, ей не нравятся мои чёрные жёсткие волосы, грубые сильные руки? Или я слишком высок. А ещё... она всё время опускает головку, если я смотрю на неё долгим взглядом, она старается не встречаться со мной глазами. Значит... ей не нравятся мои тёмно-синие глаза, холодные и колючие! Ах, если бы я мог стать кудрявым голубоглазым блондином!

Однажды он решил поговорить с Галатеей.

— Любовь моя,  — осторожно начал он,  — ты... счастлива со мной?

— Конечно,  — она удивлённо вскинула на него свои глаза, утопила его в чарующем взоре.

— Я говорю не просто о каких-то обыденных вещах,  — стал объяснять Пигмалион,  — я говорю о твоём сердце. Довольна ли ты, как мы живём?

— Да, я всем довольна,  — улыбнулась Галатея, но в её глазах промелькнула печаль.

— Не лги мне!  — внезапно рассердился Пигмалион.  — О! Ты — типичная представительница своего хитрого пола, ты лжёшь мне, скрывая свои истинные чувства. Ведь ты же не любишь меня!

— Я... я не знаю!  — слёзы показались на её глазах.  — Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Потрогай!  — он схватил её руку и прижал к своей груди.  — Чувствуешь, как бьётся моё сердце?!

— Да,  — испуганно прошептала она и задрожала.

— Оно изнывает от любви к тебе!  — Пигмалион смотрел на неё точно безумный.  — А ты... ты — ожившая статуя, не способная любить!  — вдруг выпалил он в сердцах и сразу замер, осознав, ЧТО он сказал.

Галатея как-то сжалась и, закрыв лицо руками, бросилась в мастерскую. Сорвав с себя платье, она с рыданиями принялась обмазывать себя размятой, приготовленной для лепки глиной.

— Я знаю, я чувствую что со мной что-то не так, мне всё время чего-то не хватает, но я не знаю чего,  — кричала она.  — А ты... ты требуешь того, чего я не знаю! Раз ты считаешь меня статуей, лучше верни меня обратно! Сделай меня куском мёртвой глины и 

разбей своим молотом! Пусть я разлечусь на тысячи осколков! Лучше умереть, чем жить с твоими упрёками, которые я не понимаю и от которых мне больно!

— Галатея! Галатея!  — Пигмалион кинулся к ней и пытался остановить её, отбирая глину.

Но гибкая девушка легко выскальзывала из его рук. Он гонялся за ней по мастерской, то падая то вставая. Наконец, Пигмалион поймал её, перепачканную глиной, и, крепко схватив, поднял на руки. Дёрнувшись раз другой, она вдруг затихла и доверчиво прижалась к его груди, уткнувшись в неё лицом, разрыдалась.

— Любимая, прости меня!  — зашептал Пигмалион, умирая от раскаяния.  — Я — глупец! Я... сам не знаю, что нашло на меня...

— Нет, ты прав,  — всхлипывая, неожиданно ответила она,  — я тоже чувствую, что мне чего-то не достаёт... Между нами. Но... я не знаю... не понимаю... чего именно...

— О, боги!  — только сейчас до Пигмалиона дошло истинное понимание вещей.  — Так вот что имела в виду Афродита!

Когда он создавал Галатею, он вложил в неё все идеальные женские качества, которые тщетно искал в реальных женщинах. Однако, работая молотом и резцом, он и думать забыл о физической стороне любви. Галатея, внезапно придя в этот мир, не пережила пору детства и взросления, поэтому она и не могла понять, что такое настоящая, полная земная любовь, и чего хочет от неё Пигмалион. Она попросту ничего не знала об этом, хотя и была стыдлива, как того хотел её создатель. Но, с первой секунды рождения прикрывая своё тело, она стыдилась, сама не зная, чего.

— Любовь моя,  — прошептал Пигмалион, опускаясь с ней на деревянный пол мастерской,  — сейчас... сейчас ты всё поймёшь...

И он стал ласкать её. Руки художника медленно и нежно скользили по испачканному глиной восхитительному телу его возлюбленной. Галатея сначала вздрогнула, испугавшись. Потом трепетные волны разлились по всему её существу, проникая в самые потаённые уголки. Её и без того огромные глаза удивлёно расширились и не мигая смотрели на склонённое над ней лицо Пигмалиона. Она хотела что-то сказать, но только слабо вздохнула.

— Любимая, о, как ты прекрасна!  — прошептали губы художника и осторожно коснулись её шейки.

Иван Пархоменко «Пигмалион и Галатея»

Потом скользнули ниже, в ложбинку на груди. Сердце красавицы заколотилось с отчаянной силой, словно где-то внутри забилась испуганная птица. Галатея закрыла глаза. Дотронувшись губами до левого холмика, под которым трепетала птичка, Пигмалион ощутил его живое тепло. О, как прекрасны были её формы! Смуглые, с пупырышками «медальки» вокруг затвердевших «орешков». Пигмалион помнит, как он вырезал их самым тончайшим резцом, но сейчас они были живыми, горячими, благодарно откликались на его ласки. Галатея застонала и слегка подалась ему навстречу, а её ладошка мягко скользнула по его плечу. Неожиданно для самой себя ей захотелось раствориться в нежных объятиях Пигмалиона, стать его частью.

Почувствовав желание любимой, Пигмалион поднял её на руки и, даря трепетный поцелуй её нежным устам, вынес через раздвинутые стеклянные двери-окна прямо на берег моря, опустил у самой его 

кромки на тёплый розоватый с золотистым отливом песок. Вода медленно окатывала их, унося остатки размазанной по телам глины. И вскоре в объятиях Пигмалиона была дрожащая, омытая морем фигурка девушки, прекрасной как сама жизнь. Песок и шелест волн, тихие стоны Галатеи закружили и понесли Пигмалиона по течению его любви. Трепеща от счастья, он соединился со своей возлюбленной, осторожно прорвал тонкую преграду её чистоты, одарил Галатею своим огнём и вдохнул в неё новую жизнь.

— Пигмалион,  — чуть слышно прошептали её губы, преображаясь в счастливой улыбке,  — я люблю тебя.

А глаза Галатеи излучали мягкий звёздный свет, полный любви.

[1] Галатея — лат. от греч. Galatea — «Молочная».

[2]Колоратурное сопрано — самый высокий женский голос. Его диапазон: «до» первой октавы — «фа» третьей октавы.