В тихом омуте Светлофлотска

I

Я не высокая, во мне всего сто семьдесят сантиметров, но, как выража – ется Светка, – и мне не хочется ей возражать, – в мои семьдесят (понятно – без ног) сантиметров "вместилось столько прелестей, что и половины хватило бы на покорение полмира мужчин". О ногах разговор особый и приятный, наде – юсь, не только для меня, но и для той половины мужчин, о которой говорит Светка. Мои ноги – не только средство передвижения, но и предмет моей гор – дости. Их истоки, конечно же, не в окрестности ушей, как это часто приходится слышать от людей, склонных к гиперболам, а там, где и положено им быть, и стекают они мягкими, плавными изгибами, будто постепенно испаряясь по длинному пути к земле. Венчает это чудо природы (да не упрекнут меня муж – чины в нескромности, ведь я знаю, о чем говорю!) изящная стопа тридцать восьмого размера с тонкими длинными пальчиками, уложенными аккуратным рядком.

Вот так увлечешься, и будешь рассказывать о дивных пальчиках с розо – выми полированными ноготками, а на все остальное не останется времени. Впрочем, времени у меня достаточно, хотя я никогда не спешу: спешить особо некуда. До работы, где мы со Светкой в качестве программисток пытаемся реа – лизовать свое право на труд, я дохожу за пятнадцать минут. И дома меня никто не ждет. Хоть я и замужем уже четвертый год, едва ли половину этого времени мой любимый муж был на берегу. Такая уж у него работа: одни "учат самолеты летать", другие – ледоколы льды колоть. Я как – то привыкла все сама делать. Даже перевозить вещи из общежития, где я жила после института, в дом, остав – ленный родителями моему Алексею и его младшему брату, пришлось самой. Алексея тогда прямо от свадебного стола, как графа Монте – Кристо, оторвали и послали вызволять какое – то судно "из ледового плена", как потом писали мест – ные газеты. Так вот и живем мы с Виктором в старом родительском доме в со – стоянии ожидания. Я жду мужа, а он – брата. Сначала я и вовсе была одна, Виктор вернулся из Армии полгода назад.

Вместе намного проще жить и ожидать. Как они похожи!.. Когда я смотрю на Виктора, всегда вспоминаю Алексея. Заметила, что Виктор тоже часто задумчиво останавливается на мне своим взглядом, и сначала подумала, что он в эти моменты тоже вспоминает кого-то, но позже некоторые наблюдения привели меня к другим выводам. Мелочи, конечно: ящик шкафа не до конца закрыт, где аккуратно сложено мое белье; пропавшая чулка хрен знает куда, хотя я всегда была аккуратной; сдвинутое кресло в моей комнате. Понятно, что он рыскал у меня в комнате пока меня не было. Не нужно быть особенно проницательной, чтобы догадаться, для чего он разглядывал мое белье.

Тогда я задумалась о его роли в моей жизни. Живем как-то уныло и однообразно.

"Можно чем-то разбавить свое одиночество? - спрашивала я сама себя. - Должен же быть способ развлечь себя, порадовать нервы, не оскорбляя свою любовь к мужу. Ведь я же не отворачиваюсь от экрана телевизора, когда вижу откровенные сцены, а наоборот, так увлекаюсь, что начинаю представлять себя на месте какой-то из героинь. И мечты, и даже некоторые действия, которым я предаюсь в одиночестве в постели... И я совсем не считаю это изменой: всего лишь мелкие шалости, последствия долгого одиночества. Зачем не воспользоваться услугами его брата в отсутствие мужа? Он точно будет рад помочь! В конце концов, глупо делать высокие чувства зависимыми от конструкции вибратора:".

Я стала украдкой наблюдать за Виктором, и очень скоро обнаружила то, что ожидала. В субботу, как обычно, я вышла из дома, чтобы пройтись по мага – зинам. План был прост и банален, ведь все мудрое уже придумали до нас: я "забыла" деньги и через некоторое время вернулась. Нет, я не изумилась кар – тине, свидетелем которой стала, потихоньку приоткрыв дверь в свою комнату; нечто подобное я и ожидала увидеть. Дело в том, что как – то в отсутствие Вик – тора я из обыкновенного любопытства обследовала его комнату и обнаружила в ящике стола: – ни за что не догадаетесь – плетку, да, плетеную из тонко наре – занных ремешков плетку. Тогда я немало подивилась находке, но теперь все стало таким прозрачным:

Да, так что же я увидела, когда заглянула в свою комнату? Виктор стоял на коленях и почтительно целовал оставленные мною перед креслом старые бо – соножки, в которых я хожу по дому; целовал медленно: то одну, то другую, по – вторяя с чувством глубокого почтения: "Госпожа Левая: госпожа Правая!". Признаться, меня отнюдь не покоробила эта картина поклонения моим вещам, напротив, я прониклась к себе вполне понятным уважением. Моему самолю – бию не могло не польстить такое подобострастие. Да, чувства его были доступ – ны моему пониманию. Не желая прерывать это священнодействие, потихоньку, на цыпочках я вышла из дому. Теперь мне все – все стало понятным: и то, что Виктор редко поднимал на меня глаза, в лучшем случае они останавливались на уровне моих колен; и то, что он всячески избегал называть меня по имени – не мог он сказать мне "ты", или просто назвать: "Ольга"; и то, что такой здоро – венный и симпатичный парень, придя из Армии, за полгода не обзавелся под – ружкой.

Интуитивно я ощущала, что еще не совсем готова к той роли, которую Виктор мне предложил. Было очевидно, что только таким образом я могу сохранить верность мужу и одновременно наслаждаться отсутствием его в доме, а также приносить радость жизни его брату. Похоже, это называется "и рыбку съесть, и овцы целы", хотя я не об этом.

Весь следующий неделю я подготавливалась к предстоящей субботе, на которую возлагала определенные надежды. Я стремилась, чтобы все было сделано правильно. Я взяла в библиотеке и внимательно прочитала произведение Л. Мазоха "Венера в мехах". В то же время я активно работала над написанием "Присяги Госпоже". Надо признать, эта эпистолярная работа доставила мне немало удовольствия. Мне было приятно знать, что мой будущий раб не подозревает о том, что я готовлю для него. Это знание вызывало сладкое покалывание и усиливало мое желание. Придумывая подходящие фразы, я вдохновлялась воспоминаниями о сцене поклонения раба моим туфлям, сцене, которая приносила мне случайное удовольствие.

Но я хотела получать не случайное, а спланированное удовольствие. И я должна была получать его тогда, когда захочется мне, а не поклоннику моих старых босоножек. Я подошла к подготовке своих будущих наслаждений с большой ответственностью.

Сначала я начала закрывать на замок свою дверь, чтобы лишить потенциального раба возможности свободно предаваться своим фетишам. Только я сама решаю, когда ему разрешить или запретить удовлетворение его страстей с помощью моих предметов для гигиены. Для осуществления моих зловещих планов нужен был раб, который был готовый и выносливый, как вино, изнуренный от отсутствия удовольствия и поэтому готовый принести ко мне все без остатка. У меня такой характер: я хочу все или ничего, но лучше всего - все. И сразу нужно было показать, кто на самом деле зависит от кого.

Понятно, я удвоила внимание к своей внешности. Про то, что всякое мое движение руки и ноги в его присутствии было откровенно направлено на его охмурение, я даже и говорить не хочу. Одним словом, я расстаралась, чтобы за неделю подготовить все как положено. Все дальнейшие события показали, что мои энергия и время были потрачены не напрасно.

В долгожданную субботу я повторила свой нехитрый маневр с "забы – тыми" деньгами. Я уже не случайно оставила свои простенькие босоножки, со – стоящие из невысокой платформы и трех поперечных ремешков, возле самого кресла, а дверь в свою комнату приоткрытой. Для столь торжественного мо – мента я надела все новое: черные ажурные чулки с поясом вместо обычных колготок, кружевные трусики нежно – розового цвета, черный нейлоновый бюст – гальтер, плотно облегающую бедра кожаную мини – юбку. Весь ансамбль до – полняли высокие до колен в приличном состоянии сапоги.

Когда через некоторое время после ухода я потихоньку вернулась и не – заметно вошла в свою комнату, перед моим взором предстала ожидаемая мною картина. Виктор стоял на коленях, обхватив вытянутыми руками ножки кресла у самого пола, и лизал те места босоножек, которые еще не успели остыть от соприкосновения с подошвами моих ног. Я мысленно поздравила себя с тем, что не ошиблась в Викторе.

О, мне было приятно уже от одного созерцания того, что происходило! Просто жаль было прерывать эту пасторальную сцену любви человека к моей обуви, но я должна была это сделать во имя будущего блаженства.

В момент, когда он жадно вдыхал запахи, накопленные моими босонож – ками за весь срок их ношения, я решила обнаружить свое присутствие резким восклицанием:

– Приостановись!

Это ключевое слово игры для детей влияет подсознательно, и потому непременно срабатывает. Виктор действительно остановился. Теперь я могла себе позволить медленно и грациозно, с величием хищницы, пройти мимо него, проходя по пути, размеченному кожаным плащом, и лишь едва касаясь его тела своими сапогами. Даже задела его голову носком сапога, когда спокойно опустилась в кресло перед ним, стоящим на четвереньках и застывшим в ритуальном поцелуе.

Немного вытянув ноги, я расположила свои сапоги точно напротив его ушей. Поскольку мое поведение устраивало его полностью – это можно было видеть по безмолвной послушной позе его сильной спины – я без задержки "закрепила следующий участок". Я подняла правую ногу и поставила ее на его голову, несколько смущаясь тем фактом, что подошвы сапог только что коснулись уличной грязи.

Такая композиция, по-моему мнению, наилучшим образом иллюстрировала наш социально-сексуальный статус, предложенный не мной, естественно. Я невольно представила себе эту картину со стороны, полюбовалась ею и даже пожалела, что рядом нет никого, кто смог бы запечатлеть это при помощи изобразительных средств.

Итак, я не только застала Виктора врасплох, но и ошеломила своим проницательным пониманием его скрытых стремлений. Нет, здесь нельзя было ошибиться, но признайтесь, ошибиться – это было сложно. Я задолго замерла в позе Цирцеи, презирающей превращенных в свиней любителей ее божественной красоты.

Загодя настроив себя на получение максимального удовольствия от предстоящей игры, я отнюдь не спешила произнести свою "тронную речь". Я просто сидела и получала эстетическое удовольствие от созерцания контраста: мой черный блестящий, но грязный сапог – на его белокурых тщательно вымы – тых волосах. Контрасты – моя слабость.

Согласитесь, мне некуда было торопиться, и я могла бы просидеть так, все более возбуждаясь от сознания своего величия, еще очень долго. Совсем иное положение было у него. Уже через минуту он чуть пошевелил головой, но нет, не посмел свергнуть иго моего сапога, а только попытался слегка повер – нуть голову, чтобы направить на меня вопросительный взгляд выразительных глаз, и снова замер так, ожидая моих действий. Но я не торопилась, совершенно уверенная в том, что под моим грязным, но царским сапогом он будет покорно ожидать моих слов столько, сколько мне заблагорассудится эти слова приду – мывать. Мы вместе переживали каждый свои чувства, и оба не торопились. Он – не мог, не смел одним движением головы разрушить созданный его вообра – жением стереотип отношений между рабом и Госпожой, а я – не желала, мне нужно было некоторое время, чтобы волна новых чувств, захлестнувшая меня, чуть – чуть отхлынула, а дыхание выровнялось.

Прошло немало времени, пока сердце умерило свои бешеные толчки, и я вновь обрела себя и свою уверенность.

– Я пришла домой! – нарочито громко и внятно произнесла я, наконец. – Надеюсь, тебе не надо объяснять, что из этого следует?

– Б – боюсь ошибиться: – пролепетал он стыдливо и чуть слышно из – под моего сапога.

– Исходи из того, что я полностью знаю тебя и понимаю, не бойся ошибиться, прояви вежливость. Я не хочу, чтобы мои ноги потели в сапогах... – сказала я с улыбкой.

– Конечно, сейчас же! – радостно воскликнул он. Показалось, что он опустился на колени только для того, чтобы помочь мне переобуться. Осторожно он снял мои сапоги, открыл молнию на одном из них и затем на другом, будто обращался с хрупким фарфором или артефактами из древнего океана. Затем он надел на мои ноги домашние босоножки, которые я только что вымыла и высушила.

– Ты влюблен в меня, не так ли?! – спросила я скорее утверждая, чем задавая вопрос. – И по-моему, это не просто любовь... Ты просто безумно меня обожаешь! – продолжала я настаивать. Мой голос звучал наполненным уверенностью и желанием контролировать. – И если я лишу тебя возможности поклоняться мне, ты потеряешь смысл жизни, верно? Отвечай честно! – повысила я голос и пошевелила ногой, задев его лоб еще не застегнутой босоножкой.

– Я понимаю, что это неправильно, – произнес он медленно и напряженно, складывая слова по слогам и не поднимая глаз с пола. – Но я просто не могу себя контролировать... Я всегда боролся с этим, на самом деле! Это слишком сильное чувство для меня! Я старался отвлечься на другие вещи, но ничего не выходит! Я презираю себя за свою слабость! Вот я здесь целиком: и если ты... если вы меня отвергнете, то для меня жить будет бессмысленно.

Я слушала его слова как мелодию: "Отвергнете... бессмысленно". "Нет, дорогой, ты должен и будешь жить. И ты будешь радовать меня и удовлетворять все мои потребности. Твоя любовь ко мне и почитание к моей красоте превратят серые будни в праздник моей души, наполнят ее радужными фантазиями. И только я буду решать, сколько времени тебе остается жить и для каких целей!" – думала я, глядя на человека, пораженного моей уникальной красотой, стоящего передо мной на коленях и улавливающего каждый из моих благосклонных взглядов.

В эту минуту я была благодарна ему за вознесение меня на трон, на Олимп. Разве его слова не обращали меня в античную Богиню? Разве я не могу по своему усмотрению и капризу вершить над ним свой суд: жестоко наказы – вать, когда и как захочу, или миловать, если он того заслужит?

– Успокойся, – милостиво молвила я коленопреклоненному Антею по – кровительственным тоном, который уже могла себе позволить, и положила но – гу на ногу таким образом, чтобы верхняя босоножка оказалась у самой его ще – ки.

– Ты ни в чем не виноват, – продолжала я вкрадчиво, сопровождая свою речь нежным поглаживанием его щеки крутым подъемом своей стопы. – Я по – нимаю тебя, твои чувства и вовсе не осуждаю. Скорее напротив, мне нравятся сильные мужчины, способные ради любви обуздать свою силу, принести ее на алтарь любви всю без остатка. Только очень мужественный и сексуально мощ – ный человек не устрашится выглядеть нелепо, представ перед обожаемой жен – щиной слабыми и беззащитными. Правда – правда, я так считаю!

Посуди сам, разве можно назвать мужской доблестью стремление физи – чески сильного мужчины подмять, сломать, поработить прекрасную женщину? Младенцу понятно, что показ своей силы перед существом беззащитным, не могущим сопротивляться хамству, на самом деле – проявление духовной убо – гости, душевной дистрофии. Я никогда голову даже не поверну в сторону неан – дертальца, топчущего дивное создание природы – нежные лепестки розы.

Сила умственно и духовно полноценного мужчины в его способности видеть, чувствовать, изумляться, восторгаться и высоко ценить все прекрасное, созданное великой Природой, поклоняться красоте. Иначе, для чего же сущест – вуют дивные цветы, волшебная музыка, обворожительные женщины? Кто же должен чувствовать, оценивать эту красоту? Я думаю – не одни только жен – щины. Иначе получается, что все прекрасное – для настоящих женщин, а что же мужчинам остается? – Все безобразное? Нет, настоящий мужчина не должен отставать в духовном развитии от женщин. А ты – именно такой. Таких муж – чин, восхищенных красотой, поклоняющихся красоте, покоряющихся красоте, на самом деле довольно много, иначе не было бы прекрасных стихов, изуми – тельных картин, божественной музыки. И именно такие мужчины позволяют достичь в любви высокой чистоты отношений. И я рада, что ты – могучий, му – жественный, красивый – испытываешь ко мне сильные и благородные чувства. И мне приятно, что именно ты принес к моим ногам свою силу, благородство, любовную страсть. А я как настоящая женщина просто обязана поощрять "ду – ши прекрасные порывы" в настоящих мужчинах. Думаю, я в состоянии пода – рить тебе возможность восторгаться моей красотой, поклоняться ей, рыцарски преданно и беззаветно ей служить. Я разрешу тебе исполнять мои капризы и изысканные прихоти. В конце концов, ты счастливый человек, ты можешь реа – лизовать себя, буквально, не выходя из дома. Я великодушно позволю тебе это. И, признайся, ты уже многое получил! – я лукаво и снисходительно улыбну – лась, приподняв его подбородок носком ноги, которая до этого поглаживала его щеку. – Ты целовал эти босоножки, правда, без моего позволения. – Я кокетли – во легонько пихнула подошвой его губы. – А где мой черный чулок? Должно быть, тоже хранится у тебя и тоже не обделен твоими ласками? – игриво про – должала я свои пытки. – Но это все – увертюра! – сменила я тон на серьезный. – Не думаю, что верхом блаженства могут долгое время оставаться для тебя без – духовные отношения с моим чулком, хотя какое – то время, безусловно, это дает вдохновение и заставляет мучаться сладкой мукой неразделенной любви.

Все время, пока я, такая прекрасная и светящаяся, словно парящая над миром, с энтузиазмом произносила свою "королевскую речь", Виктор находился в состоянии глубокого потрясения. Поэтому я не уверена, что все мои эмоциональные слова доходили до его сознания.

Чувствуя, что он полон впечатлений и готов к чему угодно лишь бы отдохнуть от потока слов, я решила перейти к делу и сказала решительным тоном:

– Я хочу, чтобы ты присягнул на верность служению красоте. У меня есть "Присяга" для тебя, и ты ее сейчас громко и четко прочтешь.

– Я?! – только сейчас он посмотрел на меня с изумлением.

– Конечно же, – ласково подбодрила я. Мой голос звучал так мелодично, что мало кто способен устоять перед этой очаровательной музыкой – "эффект антических сирен".

– Принеси мне мою сумку там!

Только теперь у Виктора появилась возможность растянуть ноги. Он встал и отправился в указанном направлении. Пока он был занят поиском моей сумки, где хранился нужный документ, я сменила позу. Положение "нога на ногу" не подходило для торжественного момента принятия "Присяги". Теперь я сидела прямо, положив руки на подлокотники кресла, расставив ноги на ширину плеч и слегка разведя колени, так чтобы для глаз, находящихся ниже уровня моих колен были видны розовые трусики. Именно такую точку зрения я хотела создать для его глаз, когда он принесет мне сумку. О, как я знаю, чем можно порадовать раба! Сегодня он будет абсолютно счастлив!

– Разденься и встань на колени! – приказала я строгим голосом, доставая из сумочки и подавая ему бумагу. – Для ритуала ты должен предстать передо мной обнаженным и беззащитным!

– Читай! – велела я, когда он выполнил требование обнажить свое тело. Его душа уже была для меня обнажена.

Он опустился на колени; при этом его глаза оказались выше расчетной отметки, и мне ничего не оставалось, как приказать ему положить бумагу на пол, указав место между босоножек, а ему ничего не оставалось, как низко склониться над бумагой, так как текст был довольно мелким. Теперь все было именно так, как мне хотелось, и, когда он изредка отрывал глаза от текста и приподнимал их, ничто не мешало ему созерцать мои нежно – розовые, словно лепестки цветка, трусики.

– "Я, Виктор Орлов, – читал он, – перед лицом высокочтимой и мило – стивой Государыни Орловой Ольги Александровны торжественно клянусь и обещаю, – он сглотнул, чуть приподнял глаза в мою сторону (как раз до уровня моих трусиков), сделал глубокий вдох и продолжал:

– быть верным Ее рабом во всякое время дня и ночи и столь долго, сколько угодно будет Госпоже;

– обращаться к Госпоже только на "Вы", добавляя всякий раз слова и словосочетания: "Госпожа", "Божественная Госпожа", "Прекрасная Госпожа", "Обожаемая Госпожа", "Ваше Величество" и т. п., и т. п., заботясь о том, чтобы всякое обращение ласкало высочайший слух благородной Госпожи;

– в присутствии Госпожи быть всегда на коленях, а, находясь от нее на расстоянии менее метра – распростертым ниц, пока Госпожа не при – кажет изменить положение;

- никогда не смотреть выше колен Госпожи до особого Ее повеления;

- безоговорочно, с готовностью и удовольствием выполнять все повеления, капризы и самые причудливые прихоти Госпожи;

- безропотно, с рабским смирением и благодарностью, терпеть от своей Госпожи все унижения и наказания, воспринимая их как величайшее из всех благ, помня при этом, что стенания и униженные мольбы о пощаде в момент наказания приятно ласкают слух щедрой Госпожи;

И если я, ничтожный раб, непреднамеренно не подчинюсь Богоподобной Госпоже, пусть безжалостно накажет меня ее плеть. Обещаю также вместе с мольбами о пощаде произносить хвалу своей Царственной Повелительнице и благодарность Ей за доброту и щедрость. В знак признания своего добровольного рабства и согласия на абсолютное подчинение своей воли воле прекрасной Госпожи почтительно целую подошвы Ее Божественных Ног".

Начав робко и даже незаметно, Виктор все более воодушевлялся, перехо – дя от строки к строке, и закончил торжественно и парадно, будто пропел гимн своей великой страсти. Иногда он отрывался от текста, чтобы глубже осознать и усвоить прочитанное, и с благоговением взирал на меня, точнее на мои трусики, что я и провоцировала его делать, слегка расставляя колени каждый раз, когда его взгляд направлялся в мою сторону.

Для меня моя же "Присяга", выразительно произнесенная мужчиной, при – новилась как ласковые прикосновения к интимным местам. Я ощущала необъясни – мое блаженство от каждого произнесенного слова. Кресло, на котором я сиде – ла с царственной гордостью, меняло форму, подстраиваясь под обстановку, пока не превратилось в императорский трон. Оно поднялось и скользило над миром, унося меня на самый Олимп.

Когда Виктор с особой торжественностью прочитал последнюю фразу, во мне все бурно ликовало. Я и сама не подозревала, сколько наслаждения мо – жет доставить обыкновенное чтение вслух. Определенно, внутри меня звучали струны, о наличии которых прежде я едва ли догадывалась. О! мне все это нра – вилось ничуть не меньше, чем моему рабу, который вот сейчас целованием мо – их ног поставит точку на своей участи. Опершись на подлокотники, я чуть при – подняла ноги, стряхнула с них босоножки и, уже готовые для поцелуев, водру – зила их прямо на "священный свиток" с текстом, как бы ставя на нем свою пе – чать:

– Ну же! – требовательно прикрикнула я на уставившегося в мои стопы тридцать восьмого размера Виктора. – Целуй, раб! Ложись на спину и лижи мне подошвы, пока не порвешь языком чулки! – я сказала это нарочито грубо и надменно, и потому, что произнесла это вслух впервые с такой откровенно – стью, у меня самой всколыхнулось все внутри.

Я живо представила, как сейчас он ляжет на спину, а я поставлю одну ногу ему на рот, а вторую – на горло, и буду потихоньку нажимать на кадык, пока он будет вылизывать один чулок, а потом поменяю ноги местами, чтобы не обделить ласками и другую подошву. Конечно, было бы приятней, если бы его язык скользил по голой стопе и нежной коже между пальчиками, но нельзя форсировать события. На сегодня и того было достаточно, что происходило. От предвкушения удовольствия я на несколько мгновений прикрыла глаза и стала ждать, ждать:

Глаза я открыла оттого, что услышала какой – то шум. Виктора в комнате не оказалось. Несколько секунд мое лицо с широко распахнутыми глазами, скорее всего, выражало сильное изумление, недоумение. Я едва успела изме – нить его выражение, когда в дверях вновь появился Виктор и, бухнувшись на четвереньки, спешно пополз к моему креслу. В зубах у него была плетка, кра – сиво сплетенная из ремешков свиной кожи. Я сдвинула брови к переносице и, топнув ногой, грозно зарычала:

– Как ты смел уклониться от моего присутствия без моего разрешения!

– Прошу вас, простите меня, благородная леди! Я не имел намерения вызвать ваше гнев, я только хотел предложить вам "жезл" – символ вашей власти передо мной. В армии я научился его плести: его глаза светились от восторга, а вы излучали обожание и преданность. Я было почти выдал себя, почти проявил непостоянство своей иллюзорной власти, почти испортил всю игру. Упрекая себя за этот одноминутный промах, я, как истинная дама, должна была выразить свое раздражение ему – рабульке, приближающемуся ко мне с покорностью искусно изготовленной плетью. "Я это сделаю, будь уверен!", – злоумышленничала я в мыслях, сохраняя на лице непоколебимое величие.

– Ты спешишь, раб! Я сама отправлю тебя за плетью, когда придет время! – мой голос становился крепче и приобретал стальной оттенок. – Теперь самое время. Принеси мне плетку, ничтожество, смеющее предписывать Госпоже, что делать! Виктор поспешно отступил к дверям.

Через несколько секунд он вновь нес плетку в зубах, ожидающе глядя мне в глаза. Я приняла переданый мне символ власти и бросила его за дверь, словно тренируя собаку.

– Принеси!

Он полз еще раз. Не задумываясь, я снова бросила плеть. Он почти побежал за ней, но вовремя остановился, поняв отсутствие приказа.

– Ползи на животе и неси в зубах! – я все больше погружалась в игру. Когда я утомилась этим трюком, я, наконец, согласилась принять плетку от него.

– Теперь перейдем к завершающей части твоего нарушенного церемониала, а потом ты будешь наказан за свое произволение. – Я сидела прямо, словно струна, с поднятой головой. – На спину! – резко приказала я и указала пальцем на место у своих ног.

Через мгновение он уже лежал. Я отказалась от первоначального плана самой взгромоздить на него ноги и приказала ему:

– Я разрешаю тебе поставить мою правую ногу себе на горло, а левую – на рот. – То, с каким почтением он выполнил приказание, утвердило меня во мнении, что следует поочередно: то совершать над рабом насилие, то разрешать рабу совершать его самому над собой, выдавая это разрешение за проявление высочайшей милости, тогда раб пресмыкается с особым усердием.

Итак, без всякого усилия с моей стороны, ноги уже были каждая на сво – ем месте и ожидали заслуженных ласк. Да, я заслужила блаженство, в котором теперь пребывала. Он жадно лизал мою левую ногу, бережно поддерживая ее обеими руками, в то время как правая давила на его незащищенное горло. И тем усердней он лизал, чем сильней становился нажим моей изящной ноги тридцать восьмого размера, увенчанной аккуратной стопочкой тонких белых пальчиков. Не скрою, я во все глаза глядела на эту чудную сцену, упиваясь своей безгра – ничной властью. Я до того увлеклась, что не сразу услышала его хрипы и по – чувствовала, что движения его языка несколько ослабли. Мне не понравилось, что его горло оказалось не таким выносливым, каким ему следовало бы быть для моей услады, но вовремя вспомнила о плетке, которую все время судо – рожно сжимала в правой руке.

– Сейчас я взбодрю тебя, жалкий раб! – закричала я, разгоряченная ви – дом его конвульсий под моими дивной красоты ногами, способными, как ока – залось, топтать не только землю, но и лицо раба. С этими словами я больно стегнула раба по животу, затем, изловчившись, по внутренней стороне его бе – дер, а потом, все более возбуждаясь, – куда попало. Я просто обезумела от при – лива страстного сексуального желания. Я вскочила с "трона" и продолжала изо всех сил стегать то, что еще недавно было гордым красавцем, на которого за – глядывались девчонки – одноклассницы, а теперь – раздавленным рабом, обхва – тившим мои тонкие лодыжки руками и покрывающим страстными судорожны – ми поцелуями пальцы моих ног.

– Мой друг! – пропел он. – О, милый мой друг! Прошу прощения, добрая моя дру – жина!

Когда я достигла пика наслаждения, он, полностью изможденный от ударов моей плетью, также достиг "точки росы" и вскоре лег тихо на живот, сжав ноги и трепеща всем телом.

Усталая, но счастливая от новых пережитых ощущений, я упала в кресло, тяжело дыша и приправляя свое разбросанное волосы. В то время как мы отдыхали, я обдумывала свое будущее. Моя новая роль предвещала много приятного. Я почувствовала справедливость в том, чтобы освободить себя от некоторых обязанностей и возложить их на плечи раба. Мне пришла мысль о том, что раб должен не только удовлетворять сексуальные потребности Госпожи, но и служить ей в быту. Работа Повелительницы - командовать. Эти мысли вызывали во мне радость, и я благодарно задумалась о своей доле, так неожиданно принесшей мне счастье, выделив меня из толпы подобных мне золотым лучом.

– Раб! – томным голосом позвала я. Он поднял голову с пола и взглянул на меня своими собачьими глазами, светящимися от радости за то, что его хозяйка позвала.

– Слушаю, ваше Величество! – ответил он готовым голосом.

В его голосе было напряжение, вызванное, как мне кажется, страхом быть отвергнутым мной. Это только укрепило мое чувство гордости. Я имела повод для гордости. Я заслужила это торжество. Я не спешила устранить его сомнения. Ему всегда должно быть напряжено. Лучше не давать ему желаемого страстно, а просто лишать его этого. Он должен служить моим прихотям, а не я - ему, и идеальное счастье для него заключается в удовлетворении именно моих потребностей. Оказывается, я увлеклась общением с рабом. Я позволила ему удовлетвориться без моего благосклонного разрешения. Это была огромная ошибка, которую может исправить только его молодая неиспорченная страсть. К счастью, он целовал только чулки, не касаясь моей нежной кожи и подтянутого тела. Это заставит его остаться в состоянии неудовлетворенного желания. В будущем следует запретить ему удовлетворяться без специального разрешения. Он должен умолять об это, а не пользоваться временной потерей мной контроля над ним. Все эти мысли пронеслись мимо меня, и через мгновение я уже знала, как себя вести. Я подняла его подбородок длинным хоботом плетки и наставительным тоном произнесла:

Я преподнесла тебе небольшой урок послушания. Поскольку ты прови – нился впервые, я тебя великодушно прощаю. В следующий раз ты будешь серь – езно наказан. И еще, самое главное: если ты еще раз позволишь себе забыться, как сейчас, и: ну, сам понимаешь – в самый ответственный момент покинешь свою Госпожу, я свяжу тебя крепко – накрепко и оставлю так на день – два без своего общества. Впрочем, я – великодушная и предоставляю тебе выбор: ты можешь просто уматывать из моей жизни не на день связанным, а навсегда – свободным.

– Не надо, Госпожа, пожалуйста. Господи, ну простите же меня! Я же не хотел! Так случилось: Умоляю: что угодно, только не гоните меня! – он бук – вально рыдал, распластавшись у моих ног и утюжа лбом линолеум.

Я умилялась, наблюдая бурные излияния его чувств ко мне. Конечно же, его отчаяние так мило выражалось, что не могло оставить меня равнодушной. Ну, как я могла ему запретить любить меня, страдать за любовь? Я закурила си – гарету и, пока курила, молча взирала на его страдания, считая их вполне заслу – женными.

– Не знаю, право: ты меня очень огорчил, ведь твой поступок мож – но расценивать как предательство, – решила я через некоторое время подлить масла в огонь, сжигающий моего раба.

– Госпожа! Госпожа! Я умаляю Вас! Ну, как мне искупить вину, я больше не могу?! – неистовствовал раб в мое удовольствие. Его лоб оставлял вмятины в полу, и это меня очень забавляло. Он сам наказывал свою горячую голову.

Решив, что он наказан достаточно, я решила, наконец, проявить вели – кодушие.

– Я прощаю тебя, но только однажды. Однако ты не избежишь жесткого наказания за свою вероломность. Предательство несовместимо с достоинством мужчины. Я раздумаю о способе наказания. – Вот как умно я все представила. Пусть он мучается чувством вины за свое немужское поведение. Для искупления подобного проступка он готов пожертвовать жизнью без колебаний.

– Благодарю вас, Госпожа! – радостно возопил он, и было неясно, за что именно он благодарит: за мое прощение его провинности или за обещание жестокого наказания. Скорее всего, просто за то, что я не отвергла его, и поскольку обещала его наказать, значит, он может рассчитывать на продолжение игры. – Разрешите поцеловать вашу божественную ступню? – с трепетной надеждой и придыханием в голосе попросил он.

– Нет, я не разрешу! – строго сказала я. – Лежи на полу у моих ног и будь благодарным за это своей щедрой Госпоже!

О, богоподобная Госпожа! – с эмоциями воскликнул он, снова возбужденный моими словами, и уткнулся губами в пол. Он ползал вокруг моих ног и гладил линолеум, касаясь щеками моих ступней.

"Да, рабу всегда нужно напоминать о его статусе раба и демонстрировать свое превосходство над ним через строгое наказание. Власть должна быть ощутимой как духовно, так и физически. Непоколебимость власти поддерживается жестоким подавлением свободы воли". – Смотря сверху на своего покорного раба, который преданно укрощает свою гордыню под моими ступнями, я имела право размышлять о сущности власти. Это не помешало мне снять и выбросить на его голову изможденные чулки и увлажненные во время игры розовые трусики, потерявшие свежесть утра.

– Постираешь это "Лоском", только аккуратно, и не отжимай, а то ис – портишь вещи, – обыденно, будто само собой разумеющееся, промолвила я. – Марш в ванную за мной! – раб покорно пополз за мной на четвереньках.

Мне нужно было принять душ, и все время, пока я это делала, раб стоял на коленях в обнимку с моими чулками и трусиками, ожидая меня за дверью. Накинув халатик, я проскользнула мимо него, даже не глянув в его сторону, обдавая запахом свежести и туалетной воды и роняя на ходу:

Приготовишь обед, а то заигрались мы, а уже время обедать. Когда бу – дет готово, постучишь мне. Я пока полежу, почитаю.

***

Как чудесно было растянуться на постели и предаться благородному ни – чегонеделанию! У меня и прежде – то было не много обязанностей по дому, а теперь и вовсе можно сибаритствовать, сколько душе угодно. Можно зани – маться только горячо любимой собой, и уже одним только этим счастливить обожающего тебя раба. Есть, отчего вскружиться голове. Я была действитель – но, как хмельная. Я блаженно потянулась и зажмурилась, как кошка, обласкан – ная хозяйской рукой. Даже читать мне не хотелось, а хотелось придумывать себе и живому "вибратору" новые развлечения. Ведь теперь я в ответе и за не – го – хозяйка должна заботиться о своих вещах. "На сегодня, пожалуй, хватит, – думала я, раскрывая "Письмена Бога" Х. Л. Борхеса. – Нельзя слишком щедро раздавать подаяния: очень скоро оскудеет щедрая рука, да и подаяния, войдя в привычку, станут обыденными, не будут столь восторженно восприниматься принимающим их нищим. Нет, подачки следует выдавать по крохам, с боль – шим перерывом, когда забудется предыдущая, и иссякнет надежда получить следующую. Тогда только и достигается эффект благодеяния. Изголодавшийся нищий за крошку хлеба будет целовать ноги благодетеля. Неделю будем отды – хать, тем временем придумаю сценарий второго акта. Все это время он будет жить трепетной надеждой на продолжение и терпеливо ждать, когда я позво – лю ему быть вибратором, стелькой моего сапога, ковриком у моей кровати, креслом, подставкой для ног, моим личным унитазом. А что? Почему бы и нет? – Последняя мысль показалась не лишенной интереса, во всяком случае, забавной настолько, что приятно щекотало нервы. – "Уменье и труд все пере – трут! – озорно улыбнулась я и подмигнула сама себе в зеркальную дверцу трюмо, стоящего против моей кровати. – Можно многого добиться при жела – нии". – Так в течение часа я с загадочно – блаженной улыбкой лениво перекаты – вала приятные мысли из одной плоскости в другую, рассматривая со всех сто – рон.

План на ближайшую перспективу был приблизительно понятен, когда в дверь неуверенно постучали, но я не торопилась ответить. Через некоторое время звук стука повторился.

– Проходи, – без особого энтузиазма, не напрягая свои голосовые связки, отозвалась наконец я.

Раб вошел и моментально опустился на колени. Я даже не обратила на него внимания, продолжая любоваться своей счастливой улыбкой в зеркале.

– У меня все готово, Ваше Превосходительство, хотите чтобы я принес?

– Да, – спокойно ответила я, не выражая удивления, словно всю жизнь обедала не на кухне, а в постели. – Подвинь журнальный столик и приноси! Что ты принес?

– Грибной суп, Ваше Превосходительство: из пакетика, есть колбаса:

– Тебе следует улучшить качество обслуживания.

– Было мало времени: – промямлил он, ставя передо мной поднос.

– Ты нарушаешь мои правила?! – тут же разозлилась я и дала ему резкий шлепок. Как быстро мы привыкаем к подчинению несчастных, попавших в нашу зависимость, и даже находим удовольствие в этом! Мне уже не приходилось думать о том, что делать, и я похвалила себя за свою непредсказуемость.

– Простите, Ваше Превосходительство! – с огорчением воскликнул он, опустившись на колени. Чтобы не казаться несправедливой в глазах раба, я сразу выровняла его щеки. Теперь, когда оба его личика украсил румянец, можно было продолжить.

Я обедала с аппетитом, хотя есть суп в постели было не очень удобно. Раб сидел на полу, и чтобы ему не было скучно, время от времени я отламывала кусочки колбасы и бросала им в разные стороны. Он ловил их прямо ртом, забавно ползая на четвереньках. Кусочки становились все меньше и ему все труднее находить их. Мне было невозможно удержаться от смеха, наблюдая за этим зрелищем. Когда я устала, я вызвала его, чтобы дать ему некоторые указания.

– Смотри мне в глаза! Мне нужна вторая плетка, чуть поменьше. И еще, сделаешь ошейник с плетеным поводком, недлинным, в метр – полтора, и этой штукой, которая застегивается, а мне купишь браслет, чтобы можно было эту штуку, которая на поводке, вспомнила: карабин, прикреплять к браслету. Ты будешь ходить с ошейником и на поводке. – Глаза раба, застывшие на мне, за – туманились пеленой поднимающегося желания.

– Ты все понял?

– Да, Госпожа.

– Ты доволен милостями своей Госпожи? – я легко соскочила с постели и проследовала к платяному шкафу.

– О, милостивая Госпожа! Я счастлив и готов умереть, если это доставит Вашему Величеству какое – то удовольствие! – с чувством воскликнул раб.

– Хорошо, хорошо, встань лицом в угол, – снисходительно проворковала я. – Я схожу, погуляю, погода – то какая: весна ликует! – на самом деле ликовала я, и просто не могла усидеть в такой день на месте. Мне нужно было пробе – жаться по улицам, поглазеть на витрины магазинов, вылить на прохожих свою радость, улыбаться всем напропалую, делясь своим счастьем. – А ты убери у меня в комнате, чтобы все блистало! Я люблю идеальную чистоту! – я решила не напоминать ему о наказании в случае, если после его уборки мне что – то не понравится. Раб должен сам об этом помнить: он – раб, но не дебил. Полагаю, во все время уборки он будет только об этом и думать, сладко вымучивая себя вопросом: "быть, или не быть" вечерней экзекуции и за что именно он будет наказан.

– Да, кстати, можешь пообедать, да приготовь хороший ужин. Все это я говорила, натягивая колготы и рейтузы. – Сапоги, плащ! – бросила я, устремля – ясь в прихожую.

Служащий сразу приступил к выполнению своих обязанностей и проявил максимальное внимание к деталям, поэтому я позволила ему выразить благодарность, разрешив поцеловать мою обувь.

Два часа я гуляла по мокрым тротуарам и представляла, как мой послушный слуга с нетерпением ожидает меня. Это было неудивительно, ведь у Госпожи и ее раба существует невидимая связь, которая передает желания. Истинная Госпожа чувствует интуитивно то, что раб страстно желает и без слов просит исполнить его скрытые желания.

"Конечно, можно полностью подчинить раба, лишить его собственных чувств и желаний, сломать его психику таким образом, чтобы он стал всего лишь инструментом для удовлетворения изощренных прихотей и жестоких наклонностей Госпожи. Но в этом случае меняется динамика: Госпожа-мазохистка превращается в Госпожу-садистку, которая изводит ради своих, и только своих сексуальных утех безразличный объект. Теряется положительная обратная связь. Если хочешь оставаться в рамках отношений "Госпожа-мазохист", нужно развивать чувства раба, а не подавлять их, особенно такие, как поклонение Госпоже, преданность ей, добровольное самоотвержение и осознанная готовность пожертвовать собой для удовольствия Госпожи. Приятно командовать человеком, а не бездушным предметом", - размышляла я, проходя мимо парикмахерской. Я решила заглянуть туда и провести там еще некоторое время, чтобы получить свежий маникюр и педикюр. Мое настроение стало таким легким и радостным, что я захотела запеть и потанцевать. Я решила порадовать себя бутылочкой белого вермута в такой прекрасный день. Идея была превращена в действие. Теперь можно было отправляться домой. Я шла медленно, словно на первое свидание. Мои ноги едва касались земли. Я даже задыхалась, подходя к крыльцу, и потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание. Вошла я в дом спокойно и достойно.

Виктор ожидал меня, стоя на коленях. Я положила сумку с вином на тумбочку в прихожей, сунула ему ногу и залюбовалась точными и бережными движениями его по – мужски красивых рук, освобождающих мои ноги от сапог. Выполнив это, раб чуть отстранился и припал лбом к полу, давая мне возмож – ность пройти в дом. На пороге своей комнаты я остановилась, придирчиво ог – лядывая сверкающую чистотой комнату, и поманила раба.

– А где цветы? – голос мой звучал медово – ядовито. Я обязана была най – ти изъян в его работе, и тихо радовалась, что легко сумела с этим справиться. Делая беглый осмотр своего уютного уголка, я порхала, как мотылек.

– Госпожа! – взмолился раб. – Госпожа! Ваше Величество! Я старался! – раб ползал за мной на четвереньках, пытаясь припасть к ногам губами. Я сдела – ла вид, что сжалилась над безуспешными его потугами коснуться меня, и оста – новилась на месте. Но когда казалось, что его губы достигли желанной цели, я грубо отпихнула его ногой.

– Сама вижу! – грозно вскричала я. – Плетку, живо! Я научу тебя угады – вать желания Госпожи! Раздеться догола!

Раздавленный гневом Повелительницы, раб стащил с себя одежду и по – полз за орудием наказания. Наблюдая за стриптизом раба и наслаждаясь вла – стью, данной мне милостивой Природой, я едва сдерживалась от страстного сексуального желания. Но впечатлений на первый день было с избытком. Я помнила о недопустимости излишеств. Я знала, что мое чувство меры взрастит дивные плоды страсти, и мне сторицей воздастся за терпение. Я спустила кол – готы до колен и бухнулась на кровать в ожидании раба. Он подполз и протянул мне символ моей власти, с трепетом ожидая момента разрядки моего гнева. Но я обманула его ожидания.

- Оставь это, - прошептала я соблазнительно. - Сними и вымой колготки, - указала я на колготки, опущенные до колен. Раб не ожидал такого поворота событий, он на мгновение ошарашенно помедлил, не зная, что делать со своей плеткой, и аккуратно положил ее на кровать рядом со мной. Он неуверенно приблизился к резинке колготок, на мгновение задержался, а затем начал медленно снимать колготки, восхищаясь освобожденным от них белоснежным телом. Его глаза опускались все ниже и ниже, пока не достигли украшенных изящным веером прекрасных розовых ногтей. Он застыл перед этим чудом, не в силах оторваться от него. А я с удовольствием наблюдала за его реакцией. Этот миг был настолько ценен! Я видела, как он дрожит всем телом от возбуждения, а легкая полупрозрачная ткань колготок в его руках словно живая пузырится и опадает волнами. Очевидно, он с трудом контролировал свои желания, и его губы потянулись к предмету его вожделения. Я испытывала наслаждение от этого момента как за нас обоих. Глядя на его страстные глаза, широко раскрывающиеся ноздри, искаженное страданием лицо, устремленные к моим ногам губы, я представляла себе его мучения и борьбу с неудовлетворенным желанием.

Чтобы еще больше насладиться, я взяла плетку в руки и, подождав момент, когда он почти прикасается своими губами к моим ногам, ткнула конец плетки прямо ему в губы. Похоже, он не сразу понял произошедшее, так как прильнул губами к плетке и затем резко дернулся со стоном и упал на пол, закопавшись лицом в мои колготки. Его голова двигалась из стороны в сторону, а ноздри шумно всасывали запах весны и моих колготок. Я ощущала верх власти. Мое сердце трепетало от восторга, который его переполнял. От наслаждения я даже закрыла глаза. Внизу живота было немного болезненно, а между ног увлажнилось. Что может сравниться с ощущением полной власти над человеком?! Только власть над несколькими. Я наслаждалась видом пресмыкающегося раба, который был пленен страстью и полностью подчинялся ей, и понимала, что только смерть может прервать мое господство в такие моменты. Я очнулась от замечательной мелодии его голоса:

– Госпожа, Божественная Госпожа! Вы: Вы так прекрасны. Я счастли – вейший из рабов, когда – либо рожденных!

– Не стану спорить, – величаво, нараспев протянула я. – Я тоже доволь – на тобой, но мне будет еще лучше, если ты накроешь на стол и откупоришь бу – тылку, она там, в прихожей.

Раб кинулся исполнять приказание, а я тем временем переоделась в пеньюар, подаренный мне Алексеем, и растянулась на кровати.

Давно мне не было так хорошо от вина. Через некоторое время все плы – ло передо мной в плавном вальсе, включая и Виктора, лежащего перед крова – тью и готового выполнить любой мой каприз. Мне захотелось вновь испробо – вать на нем силу своей власти. Я села на кровати, опустив на него ноги, и стала хулиганить, поливая прямо из бутылки ногу, стоящую на его губах. Он слизы – вал вино с ноги, тихо постанывая от приходящего возбуждения и повторяя: "О, Госпожа! О, Госпожа!". Я довольно глупо похихикивала оттого, что вино, сте – кающее по ноге, было холодным, а, облизывающие ногу губы, приятно щекота – ли и согревали – все тот же возбуждающий контраст. Ленивые необремени – тельные мысли плыли по кругу вместе со всеми предметами:

"Какой же я была дурой еще вчера, что не поливалась вермутом, осо – бенно шампанским, или джином с тоником. Надо что – нибудь с пузырями: они будут лопаться и щекотать: Почему я пью одна, и никто не видит, какая я пьяная рабовладелица? В следующую субботу позову Светку, пусть подивится и позавидует простой советской: бр – р, уже не советской, а какой же? Навер – ное, демократической рабовладелице".

– Эй, мой преданный слуга! Ты уже готов выполнить мою просьбу? Я сильно устала и хочу отдохнуть на своей любимой кровати. Прежде чем вставать, я почувствовала головокружение и решила остаться лежать.

– Помоги мне: – сказала я, когда он поднял меня на руки и аккуратно перенес на унитаз. Он попытался уйти, но я остановила его:

– Моим ногам холодно. Не хочешь ли ты, чтобы я простудилась и заболела? Кто же будет твоей хозяйкой в таком случае? Вы все рабы одинаковые: поджигаете поместья, выходите на дорогу и ограбляете и убиваете своих господ! – Во мне возник естественный протест и гнев против бунтующих рабов. Мне как будто вернулись в память времена Пугачевщины, и осознавая, что другие данные о рабах не приходят мне в голову (даже о Спартаке не вспомнила), я резко изменила тему разговора.

– Подними ладони! – Я подождала, пока он опустился на колени и протянул руки ладонями вверх.

– Так вот, сиди здесь у меня! – продолжала я говорить с заплетающимся языком пьяной кухарки, помогая своим ногам усесться в его теплых ладонях. – Я требую продолжения ласк ног! – заявила я, подражая управдому Ивану Васильевичу, который благодаря режиссерскому постановщику стал Иваном Грозным.

Я была слишком пьяна, но раб послушно лизал мои ноги без предпочтения политого вином состояния и с видимым удовольствием. Он продолжал это делать до тех пор, пока я не закончила то, ради чего была доставлена сюда. Его безупречная послушность и нежные прикосновения вызывали у меня возбуждение. Казалось, я даже частично прояснилась от алкоголя. Мне стало очевидно, что ситуация стала захватывающей. От осознания своей сексуальной преданности и мокрых прикосновений языка я возбуждалась еще больше. Звук струйки то усиливался, то ослабевал под влиянием моих движений. Раб дрожал, и его дрожь передавалась мне, поднимаясь от лизания пальцев ног до самого промежности. В конце он изнеможенно опустился на пятки и с горячим взглядом смотрел на поток жидкости, вызывающей его эротические чувства. Я раздвинула колени и жестом пригласила его подойти ближе. Меня заводил факт его активного участия в интимном процессе. Он не заставил меня повторять свое приглашение и приблизил лицо к родничку, который вытекал из моей лобковой области. Он был так близко, что капли струи попадали на его лицо. Он облизнул губы. Я затрепетала от возбуждения, увидев это движение, и без контроля прошептала:

– Хочешь напиться?

– О, Богиня!.. Богиня!.. Богиня!.. – стонал он, трясясь всем измученным телом, покрытым крупными мурашками.

– Не сейчас! – простонала и я, чувствуя, что живительный источник вдруг иссяк. Я закатила глаза и откинулась назад. Силы оставили меня оконча – тельно. – Неси в ванную, – отрешенно пролепетала я чуть слышно.

Я долго стояла под струями воды, пока ни почувствовала себя в состоя – нии добраться до постели. Я бухнулась в кровать почти без чувств, вяло отме – тив про себя, что комната убрана, а постель к приему пьяной "Богоподобной Госпожи" готова. Мне хотелось укрыться с головой, и ничего не видеть и не слышать. Я страшно устала, пережив и перечувствовав за день столько, сколь – ко, пожалуй, не пережила за все прежние годы. Меня не стало сразу же после встречи головы с подушкой.

II

Просыпалась я нехотя и тяжело. Хорошо, что воскресенье. Медленно оторвав от подушки голову, я прислушалась. Я пыталась услышать какие – нибудь признаки жизни в доме, но тишина была непроницаемой. "Конечно же, – вспомнила я, – Виктор уже на работе".

Виктор работал каждые четвертые сутки охранником в коммерческом банке с претенциозным названием "Гефест", помогающим, видимо, ковать бла – госостояние новым русским банкирам нашего Светлофлотска. Он устроился туда сразу по возвращении из Армии.

Его отсутствие сейчас было очень кстати. По совести сказать, мне не хо – телось бы с ним сегодня видеться. Нужно было время, чтобы очухаться от вче – рашнего "разврата грязного и мелкого тиранства". Мне было стыдно за свое поведение. В общем, на душе было тоскливо, и только время и новые впечатле – ния могли стереть осадок от вчерашних игрищ.

В начале следующей недели я старалась избегать встречи с Виктором. Уходила на работу, когда он еще спал, а возвращаясь домой, проскальзывала тихо в свою комнату. Но не всегда мне удавалось это сделать незаметно. Казалось, он ждал меня и каждый раз, открывая дверь, я видела его стоящим на коленях и готовым помочь снять сапоги. Я не противилась, но старалась не подталкивать его к чему-то большему, чем проявление обычной вежливости. Молча, будто не замечая ничего необычного в его поведении, убегала в свое убежище.

С каждым днем мое уныние исчезало и все больше припоминания о том дне казались мне приятными. Чаще и чаще на моем лице появлялась загадочная улыбка мечтателя. Она была настолько откровенной, что Светка даже спросила меня, радуюсь ли я чему-то тихо. Этот вопрос вызвал какие-то мысли в моей голове: ведь не просто так я заказала у Виктора вторую плетку...

В среду, вернувшись с работы, я застала его рабом, как обычно, на коленях. Он опять переобул меня, но на этот раз не отступил в сторону, чтобы пропустить меня, а достал из-за спины две плетки и молча протянул их мне: старую и новую, более изящную. Я замерла и почувствовала сладкое покалывание внизу живота. Меня охватило возбуждение, я стояла как парализованная и не решалась взять в руки оба орудия своей власти. Пауза была невыносимо тяжелой. Мне нужно было что-то решить. Я напряженно думала, какой выбор сделать. Слушая свой внутренний голос, он настойчиво повторял: "Бери и беги!". Я взяла предложенные плети и неожиданно для самой себя громко сказала:

– А где ошейник!?

Он замешкал лишь на миг, а затем вновь из – за спины достал плетеный ошейник с поводком и этой штукой для пристегивания и протянул мне. Отло – жив плетки, я взяла его изделия в руки и, внимательно разглядев, надела ему ошейник, затянув довольно туго ремешок. Он тут же протянул мне изящный браслет с кольцом. Я сразу заметила, что браслет слишком велик для моей ру – ки.

– Ты, кажется, напутал с размером, хотя: попробуй – ка на ногу! – я протянула ему правую ногу. Он надел браслет, оказавшийся в самый раз, и при – стегнул к браслету поводок.

Ну, что мне с ним было делать? Я присела ему на спину.

– Вези в ванную, что ли, – молвила я устало, предоставляя ему самому мучаться со мной. Он довез меня и терпеливо ждал, пока я прямо так, сидя у него на спине вымою руки. Затем он отвез меня на кухню, где все было готово к ужину. Отужинала я так же, не слезая с его спины. Чистила зубы я, стоя на сво – их двоих, но потом вновь взгромоздилась на его удобную широкую спину и ве – лела везти меня в мою комнату.

Усевшись в кресло и закурив сигарету, я приказала ему лечь на спину, чтобы удобней было лежать моим вытянутым ногам на его груди. Я готовилась к разговору с ним. Я курила и стряхивала пепел прямо на него, хотя рядом, на журнальном столике стояла пепельница. Наконец, я собралась с мыслями.

– Слушай меня внимательно и запоминай! – начала я. – Я хочу повесе – литься в субботу. Я приглашу Светку, ты ее знаешь. Ты ей нравишься, и я хочу подключить ее к игре, но не сразу. Она не должна ни о чем догадываться до тех пор, пока я не произнесу ключевого слова. Накроешь стеклянный стол на троих здесь, у меня и будешь вести себя как можно естественнее и непринужденнее, но как только я скажу: "Раб!" – ты живо стаскиваешь с себя рубашку и галстук, простираешься ниц у моих ног, лижешь их и умаляешь о прощении за дерзость, которую чуть было ни позволил себе, решив сесть за один стол со мной, своей Госпожой. Все то время, пока я буду воспитывать тебя, ты будешь раболепно вымаливать прощение и пресмыкаться изо всех сил, на какие способен. Уж по – старайся произвести на Светку такое впечатление, чтобы ее затрясло от жела – ния тоже взять плеть. Ну а потом ты будешь помогать мне.

Я рассказала ему о некоторых технических деталях моего плана. Я чувствовала, что он заинтересовался. Во время нашей беседы, его мышцы периодически напрягались и расслаблялись, а взгляд был полон желания. К тому же, все время я проводила плеткой по его губам, глазам и другим частям тела...

– Ты все понял? – закончила я свои объяснения и для большей убедительности прикоснулась плеткой к его интимным местам. Он подскочил, и мне пришлось приложить усилия, чтобы вернуть его на место.

– Да, Повелительница! – выдохнул он с жаром. – Я сделаю все, что вы скажете!

– Надеюсь, – произнесла я с легкой насмешкой. – Проводи меня в ванную: нет, стой! – я встала, сняла колготки с трусиками и положила их ему на лицо. Он глубоко вдохнул и стал все более возбужденным. Меня также заводило видеть, как он наслаждается моими запахами. Он жадно вдыхал и его грудь подымалась и опускалась быстрее. Казалось, он не мог насытиться. Мне показалось, что ему хватит.

– Достаточно! – остановила я его. – Теперь ты будешь лизать мне ноги языком! Начинай! – послушного раба всегда следует поощрять. Пусть возбуждается от взгляда на красивые ноги и пальчики, а также от аромата, который исходит от них. Это ему можно позволить. Он возбуждается легко и страдает от нереализованных желаний, а мне просто нравится видеть, как он мучается. Я расслабленно вытянула ноги и протянула руку за книгой, стараясь игнорировать его усердие при лизании ступней и сосанию пальцев один за другим. Иногда его язык щекотал между пальцами, вызывая приятные ощущения по всему телу. Я думаю, что он получил удовольствие, ухаживая за моими ножками. Я тоже получила свое удовольствие.

– Ну, хватит! – прервала я его старания. – Тебе завтра на работу. Пости – рай все это, да убери здесь все. – Я могла бы ничего и не говорить, так как со дня моего "воцарения", он исправно все делал без напоминаний. Свои грязные вещи я бросала в короб, а доставала их, чисто выстиранные, из своего шкафа. И в комнате у меня все блистало, и всегда стояли цветы. Но я должна была пове – левать. Нам обоим было приятно: мне отдавать повеления, а ему выслушивать и беспрекословно их выполнять.

– Слушаюсь, Госпожа! – он с неимоверным усилием оторвал от моих ног губы, но глаза продолжали пожирать мокрые пальчики. Я видела, какую муку отражало его лицо, и буквально упивалась своей безграничной властью.

– Отстегни от меня поводок! – устало молвила я, решив окончить на се – годня наши игры.

***

В пятницу на работе я пригласила Светку к себе в гости на субботу. Светка на четыре года моложе меня и на четыре сантиметра выше. Она очень эффектна. Длинноногая, длинноволосая блондинка, с огромными лазоревыми глазами. Она успела выйти замуж и в тот же год развестись, ничуть не сожалея ни о том, что вышла, ни о том, что развелась. Бывший ее муж куда – то исчез сразу же после развода, оставив Светке однокомнатную квартирку почти в цен – тре города. Похоже, нашел себе новую дурочку.

Явилась она почти без опоздания. Каких – нибудь сорок минут. Но это и за опоздание нельзя считать. Хозяевам всегда не хватает часа на подготовку к встрече гостей. Так что у нас к ее приходу почти все было готово. В моей ком – нате Виктор установил стол – книжку со стеклянной столешницей и в меру сво – его вкуса сервировал его. Громко звучала музыка. Настроение у меня было волнительно – приподнятое.

Согласно моему плану, я отправился встречать гостью – Вика-тора. Он изящно помог ей снять пальто и сапоги, что непременно ей пришлось по вкусу. Уже давно она испытывала к Виктору особые чувства и часто интересовалась им у меня.

Я приняла ее у себя в комнате. Ее наряд был просто шедевром. Светло-оранжевая блузка из нейлона с глубоким вырезом, который щедро дарил возможность любопытным глазам насладиться красотой ее груди. Через полупрозрачную блузку виднелись темно-оранжевое кружево комбинации. Короткая черная юбка из замши с боковыми разрезами только подчеркивала еще больше длинные ноги, а черные ажурные чулки добавляли образу особую изюминку. Я же стояла перед ней босиком, в коротеньком стареньком платьице из цветастого хлопка, которое очерчивало мою фигуру. Решив не заморачиваться лишними бюстгальтером и трусиками. Рядом с Светкой я выглядела просто скромной девушкой, измученной работой.

Однако в этом не было ничего неправильного: хозяйка не обязана соперничать с гостем в наряде. Единственным моим украшением был браслет на правой ноге. Светка тут же обратила на это внимание. Я заметила, как ее глаза пробежали по моему платью, задержавшись на соответствующих местах. Я стесненно опустила взгляд, чтобы она не увидела мелькание радости в моих глазах от предвкушения удовольствия, которое я намеревалась доставить себе этим вечером. На кровати под подушкой лежали две плетки – пышно взбитые и завернутые в одеяло. У Виктора под свитером и костюмом был ошейник с поводком. Я была полностью готова к этому вечеру.

– Прошу за стол! – радушно проворковала я, не забыв ослепительно улыбнуться своей лучшей подруге, для которой я приготовила маленький сюр – приз.

Виктор галантно пропустил Светку на отведенное ей место и пододви – нул под нее стул. После этого подошел к своему стулу, но сесть не успел.

– Раб! – отчетливо проговорила я. – Ты забылся и совсем обнаглел! Придется поучить тебя хорошим манерам! – входила я в роль.

Я стояла у кровати и уже доставала большую плетку, когда он кинулся к моим ногам, теряя по дороге пиджак и белую водолазку. Светка привстала со стула и, ошалело тараща свои лазоревые глаза, глядела по очереди то на меня, то на ползущего ко мне Виктора, то на пол, по которому тащился за Виктором поводок, звеня железной пристежкой – все забываю, как она называется. Я бы – ла довольна ее шоком, но эффект следовало усилить, и плеть в моей руке засви – стела, рассекая воздух, и опускаясь на беззащитную спину. Раб извивался под ударами плети и судорожно обнимал мои ступни, увлажненные его языком.

– Руки на пол ладонями вверх! – крикнула я ему, все более входя в раж, не забывая однако бросать короткие взгляды на Светку. Та, ни жива, ни мертва, на полусогнутых в коленях ногах мелко переступала в нашу сторону, вперив взор в распростертого ниц Виктора. Я тем временем водрузила свои ступни на его ладони, не переставая нахлестывать обнаженную спину. Через время, вы – дохшись, я опустила плеть к его губам. Он понял, что от него требуется, и взял конец плети в рот, сжимая зубами.

– Видишь, как ему это нравится? – обратилась я к совершенно очумев – шей Светке. У той дрожал подбородок, но от меня невозможно было скрыть интерес, с которым она наблюдала за происходящим.

"Ха, вот как, подумала я самодовольно, сейчас ты будешь участвовать в моей игре, иначе я просто глупая дурочка, ничего не понимающая в психологии женщин – или, хотя бы один раз обманутая мужчиной".

– Тебе нужно расслабиться, – сказала я ей мягким, сладкозвучным голосом. – Пойдем, выпьем по рюмке крепкого алкоголя. Я налила почти полный бокал коньяка и подала его ей прямо в руку. По-моему она с трудом осознавала то, что я налила ей. Она взяла бокал без колебаний и не давивши выпила его целиком, после чего стала махать рукой перед лицом. Я подала ей в другую руку стакан с "ко-ла", который она опустошила так же быстро.

– Вот и молодец! Весело? У нас здесь настоящий праздник, словно из порнофильма, не хуже ведь? Расслабься, сними чулки и трусики. – Я провела рукой под ее платьем. – Ой, какие они влажные! – засмеялась я. – Скинь их прямо на пол, он их сейчас все постирает. – У меня самой увлажнилось между ног, когда я стояла на коленях и исполняла приказы Светки.

Светка, завороженно глядя на меня, снимала свое нижнее белье. Я почувствовала жалость к ней и сама сняла с нее юбку из замши, чтобы не испачкать тем, чем я хотела ее наградить во время этого разврата. Теперь мы обе были без обуви и ничто не стесняло нас.

– Молодчина! Воля женщин Востока! – выпалила я дразняще. – Приходи сюда, милый! – повернулась я к рабу. Он быстро подкрался к Светке, держа плетку в зубах.

– Светик, возьми инструмент власти, будь отважной! Видишь, раб ждет от тебя решительных действий? Его нельзя разочаровывать. Я передаю его тебе во владение. Он – твой, обращайся с ним, как захочешь, но помни, что в момент слабости потеряешь его. – Виктор с мольбой посмотрел на меня. Он не хотел менять Госпожу на новую, неуверенно взявшую плетку, но воля Госпожи – закон, и он прижал губами к стопам новой Госпожи. – С ним нужно быть строгой, – продолжала я, не обращая внимания на сентиментальность раба. – Давай же, разогрей его надлежащим образом по бедрам!

– Но как такое возможно и почему? – тихо спросила Светка.

– О, просто так, потому что ты – его Госпожа, а он – твой раб. Ты же читаешь книги, да? Он мазохист, фетишист. Он не может обойтись без этого. А если нужна причина, будь уверена, она будет у тебя. Возьми поводок! – я сама подняла поводок с пола и воткнула его ей в левую руку. Светка неуверенно взяла поводок, и я почувствовала перемены, происходящие в ней. Она медленно подняла свое орудие власти и с небольшим заминанием ударила раба плетью. Мне было интересно наблюдать эти перемены на глазах у Светки. Я видела, как ее глаза оживали при виде страданий и унижений ее раба. Я хорошо понимала эти чувства, которые сейчас наполнили ее: чувство собственной значимости, которое возросло до невероятных масштабов; чувство полной власти над человеком, который казался недоступным всего лишь недавно; чувство безнаказанности во всех сексуальных утехах. О! Я сама переживала все эти чувства. Коньяк делал свое дело. Светка хихикала каждый раз, когда плеть приходила в движение.