Кунни

Сорокалетняя голубоглазая, пышнотелая, с волосами-завитушками блондинка полковница Марья Николаевна Копальская с интересом разглядывала шею дочери, сидящую напротив за столом и дующую на горячий кофе.

— Ты опять подставляла шею этому балбесу Борьке?  — грозно сдвинула накрашенные брови строгая мать.

— Ничего я не подставляла. Он сам,  — начала было оправдываться четырнадцатилетняя Люська, но мать тут же прервала ее:

— Не слепая. Вижу, какие засосы он оставил...

— Мам?! Уже и целоваться нельзя?!  — покраснела дочь, закрывая шею приподнятым воротником халата.

— Знаю, куда ведут эти поцелуйчики. А губы? Почему покусанные?

— Это Рекс укусил, когда я лизнула его в носик.

Маленький Рекс сидел тут же и по очереди вращал головой, поглядывая то на хозяйку, то на ее дочь, явно ожидая подачки с барского стола. Копальская мило улыбнулась щенку и положила перед ним на полу кружочек колбасы.

— Ешь, милый. Единственный настоящий мужчина в этом сумасшедшем доме,  — улыбнулась она, видя, как тот проворно уносит подарок в свой угол, где лежал маленький коврик.

— Вижу, чьих зубок это дело,  — Копальская иронически посмотрела на окончательно смутившуюся дочь.

— Мам?! Ну, что ты опять начинаешь про «Это? ». Ты глянь, что по «ящику» показывают,  — кивнула дочь на широкий экран компьютера, стоящего на столе в углу зала.

— Что там показывают, мне без разницы. От этой показухи девка в подоле не принесет, а вот от Борьки запросто...

— Заладила одно и тоже: принесет, не принесет... Борька еще дурак — дураком. Он и не знает еще, как это надо делать,  — дочь снисходительно глянула на мать, иронически скривив губы.

— А для мужика в этом деле большого ума не надо: вставил, слил и вся работа. А девке потом с этим подарком всю жизнь маяться,  — наставительно заметила мать, видимо испытавшая нечто подобное в годы своей молодости.

— Ты так говоришь, будто я уже решила этим подарком обзавестись. Я же не круглая дура, чтобы вот так, сейчас взять и лечь под этого олуха,  — усмехнулась строптивая дочь.

— И почему же это он вдруг стал олухом?! Сын нашего генерала, на всех олимпиадах по математике первый, к тебе, как видно по твоей шее, тоже не равнодушен. Уж не решила ли ты его бросить?  — мать настороженным взглядом посмотрела на дочь.

— В математике он — гений. Никто не спорит. А как сделать скромной девушке элементарный кунни не знает...

— А это что еще за фрукт?!  — насторожилась мать, чувствуя подвох со стороны дочери.

— Ну, это, когда мужчина целует женщину там...

— Где это там?  — брови у матери вдруг выгнулись так, что дочери показалось, будто они тут же сломаются от нервного перенапряжения.

— Ну, какая ты непонятливая, мам! Ну, там, внизу...

— Ноги что ли? Наш папа это любит...

— Бери выше...

— Неужели пупок? Так я папу и сейчас туда целую, когда хочу раскочегарить...

— Да нет... В пупок он меня тоже целовал, а вот «Там» еще ни разу...

— Ну, и где же это таинственное место? В попке что ли?

— Это уже 

ближе, но еще не «Там». Когда «Там» целуют, это называется «Кунни»...

— Кунни? Нет. Не знаю такого места на теле женщины. А ты откуда знаешь?

— Так это сейчас и первоклассник знает...

— Да? Неужели у вас в школе про это преподают? В наше время мы такого слова вообще не слыхали. Может быть кони?

— Нет, мам! Кунни. Я точно знаю...

— Господи. А ты-то откуда знаешь то, чего я не знаю?

— Из ящика, да у нас уже весь класс об этом знает, и давно обсудил эту тему... А некоторые уже и попробовали. Эта тема уже стала злободневной, не только в нашей школе...

— Какая тема? Что-то ты вертишь хвостом, как лиса под виноградом, а толком так и не говоришь. Придумала «Кунни» какое-то...

— «Кунни» — это сокращенно. А полностью, по-научному, оно означает «Куннилингс»...

— Лекарство? Что-то больно на латынь смахивает.

— Не знаю, на что оно смахивает, только это не лекарство...

— А что это? Прямо говори! Не виляй хвостом,  — рассердилась мать.

— Ну, минет, я надеюсь, ты знаешь, что это такое?

— Еще бы! Это упражнение перед сном я папе регулярно делаю...

— Во! Так это наоборот...

— Ты хочешь сказать, что это то, когда мужик «Там» отсасывает?  — полковница указала пальцем ниже пупка.

— Именно. И не только отсасывает, но и лижет, щекочет кончиком языка клитор, слегка прижимая его зубами, ну а отсос влаги — это завершающий этап,  — со знанием дела заключила дочь.

«Гмм! Интересно. А Костя просто сосет, словно запивает, когда очень пьяный»,  — подумала мать, но дочери сказала:

— И вот это называется у вас «Кунильгасом»?  — полковница насмешливо покривила губы.

— Нет. Куннилингсом, или просто «Кунни», чтобы было проще произносить.

— И кто это все придумал, а? Никак наши враги америкашки? Папа говорит, что они до сих пор палки в колеса нам суют...

— Насчет колес не знаю, но по части секса весьма осведомленная и передовая нация. У них есть чему поучиться!  — взбунтовалась дочь, пораженная такой сексуальной темнотой своей матери.

— А ты то откуда все это знаешь?!

— Я же сказала. Из ящика?

— А Борька, что совсем уже олух царя небесного. Неужели там он никогда тебя не целовал?!

— Пытался. Но у него что-то не получается. Что-то все ему мешает...

— А ты сядь по-человечески задницей на край дивана, ноги поставь на стулья, да раздвинь пошире, а его на колени перед «амбразурой», глядишь, и получится. Поцелуйчики — не беда. Это все игры. Надо же! И слово то, какое придумали, что и не запомнить. А вот трахаться не давай. Это уже серьезное дело,  — назидательно посоветовала мать.

— Мам! Ты это серьезно?!"Кунни» разрешаешь?

— Да бог с вами. Целуйте, где хотите. Главное, чтобы девичья честь была сохранена, и законному супругу не замаранной досталась. Бери пример с меня. Меня в деревне каждый второй мужик заваливал на сеновал, но под папу легла целочкой.

— Неужто мужики такими тюхами были?  — дочь с интересом уставилась на мать, не веря ее словам.

— Ну,  

что ты! У нас в деревне все мужики ходили в петухах, любую курочку могли наградить ребенком, кроме меня!...  — с достоинством ответила мать.

— И как это тебе удавалось?

— Очень просто. Когда он уже готов и начинает свой шланг мне заталкивать, я сразу раз и вместо одной другую дырочку подставляю. Тот сразу не понимает, но я тут же поясняю, что, мол, туда нельзя, месячные, ну а в попку милости прошу, тем более, что она у меня была славной на всю деревню. Вот так свою девичью честь и сберегла. А мужикам все едино, тем более пьяному. Ему лишь бы дырка была, куда слить можно, а для девушки ведь не все равно. Некоторым даже больше попка моя нравилась. Так и говорили: «У тебя, Машка, жопа, хоть куда! » Да я смотрю и у тебя она уже почти такая же,  — закончила мать и опять спросила:

— Так как же называется этот твой, ну... ?

— Кунни?

— Да нет! На иностранный лад.

— Куннилингс?

— Во. Точно. Надо записать,  — мать встала, подошла к серванту, вынула блокнот, ручку и протянула дочери:

— Запиши на первой странице, а я выучу потом.

... Полковник, как всегда, пришел со службы слегка навеселе,

— Что?! Опять за воротник заложил?  — строго спросила жена, недовольно хмуря брови.

— Не заложил, а провожал очередную комиссию...

— И по этому случаю дернул?  — щелкнула она «шелобанчиком» себе по горлу.

— Ну, не злись, мать! Я же у тебя хороший. Мозги не пропиваю...

— Оправдываться будешь в постели. Кстати, за тобой по этому делу должок...

— Не понял. По какому делу?  — насторожился муж.

— По этому,  — жена слегка постучала ладошкой по тому месту юбки, под которым угадывался лобок.

— А до сегодняшнего дня, по-моему, долгов не было,  — неуверенно пролепетал муж, лихорадочно прокручивая мысль «К чему бы это? ».

— Плохая у вас память, товарищ полковник. И как это вы командуете такой большой частью, а про столь необходимый в нашей совместной жизни «Куннилингс» не знаете и духом не ведаете?  — жена уставилась на него насмешливым взглядом.

— Ты что, мать? Белены объелась? Про какой это еще, как его, кунилгас спрашиваешь?

— Не кунилгас, как вы изволили выразиться по своему сексуальному невежеству, а про элементарный куннилингс.

— Гмм. Ты все же про что, Мать?

— Костя! Не строй из себя дурака и не считай меня дурой. Ты как сосешь у меня между ног?

— Обыкновенно. Сосу, как могу...

— А как надо правильно делать этот самый куннилингс?

— Не знаю. Мы это в академии не проходили. Можешь ты покажешь?!  — хитрил Копальский перед женой, хотя почти ежедневно отсасывал «конденсат» из «Киски» своей длинноногой красавицы секретарши, уединяясь с ней в обеденный перерыв в комнате отдыха, смежной с его просторным кабинетом. Эта была еще той фифой. Для нее минет и куннилингс были почти родными именами и если бы разрешили, она назвала бы ими двух кудрявых, шустрых пацанов, которых она родила от своего веселого, но требовательного начальника.

... Вечером,  

перед отходом ко сну, Копальская поставила два стула перед их широкой кроватью.

— А стулья еще зачем?  — не удержался любопытный Костя, с тревогой глянув на молча действующую жену.

— Казнить тебя буду!  — строго ответила та.

— Это еще за что?!  — встревожился муж, ожидая, что она вот вот выпалит из своего пушечного рта поток ругани в адрес его любовницы.

— Да ты не бойся, Костя! Как ты умудрился сотворить двух пацанов своей гадюке-секретарше, я говорить не буду. Об этом уже все в гарнизоне знают. А вот почему ты увиливаешь от выполнения своего супружеского долга, сейчас разберемся. Значит, ты не знаешь, что такое «Куннилингс? ».

— Ну, почему же? Так, знаю, мм.., приходилось, в общих чертах...

— Так мы теперь изучим этот вопрос в деталях,  — ответила жена, сняв халат и ложась спиной поперек кровати.

— Гм... А тебе удобно?  — переспросил муж.

— Мне? О! Да! А вот как будет тебе, мне по барабану,  — ответила полковница, согнув в коленях ноги, поставила их на сидения стульев и раздвинула так, что «Амбразура» между ними сама раскрылась, словно готовилась к стрельбе.

— Это что-то новое, мать?!  — недоумевал Копальский.

— Новое? Это хорошо забытое старое. Ну, чего стоишь, как часовой у знамени. Раздевайся, становись на колени и начинай работать...

— Может быть начнем с минета?  — услужливо спросил Копальский.

— Не-е-е. Это ты предлагай своей сучке. Теперь командовать парадом буду я!

Полковник быстро сбросил пижаму и подошел ближе.

— На колени!  — раздалось с кровати.

Костя бухнул коленями на ковер и молитвенно сложил руки.

— Не вели казнить, вели слово молвить, о, прекрасная из прекрасных!  — положил он ладони на ее колени и еще шире раздвинул ноги. И тут она почувствовала, как его прохладный нос медленно поехал по ее «борозде» в верх, а затем вниз, застыв у самого центра. Казалось, что он, как собака, выслеживает дичь по запаху. Затем его язык мокрой змейкой сначала прошелся по половым губам, затем усердно полизал их и, наконец, уткнул свой кончик в слегка подрагивающий клитор.

— Ах!  — томно вздохнула прекрасная из прекрасных и сдавила его голову ляжками так, что у Кости затрещали шейные позвонки.

— Ну! Давай!  — томно шепнула она.

И тут Костя вошел в раж. Он уже забыл, когда это так было, но сейчас он быстро заработал языком, словно сношал им эту грузную, но не потерявшей своей женской красоты женщину, стонущую и извивающуюся в страстных оргазмах, которые сокрушали ее нежное тело с поразительной частотой и мощью. (Специально для — И вдруг он почувствовал, как ее чувства перекинулись к нему. Он уже забыл, когда так быстро вставал на жену его двадцатисантиметровый «Мальчик», но сейчас, как ему показалось, тот был готов проткнуть жену насквозь. Позиция была как никогда удобной для этого. Костя приподнялся, взял в руку своего «Молодца», залупил его и стал медленно вводить его в дышащую страстным желанием узкую щель, обрамленную редкими волосами. Сначала он делал это очень медленно, боясь подвернуть и загнать во внутрь 

половые губы, но, убедившись, как те так гостеприимно распахнулись, мощно вошел до самого отказа, завершив движение ударом.

— Ох!  — раздалось под ним. Ее руки ухватились за его ягодицы, не давая совершить отступление, и так прижали его таз к себе, что у Кости теперь что-то хрустнуло в пояснице.

«Только этого мне не хватало: получить радикулит от собственной жены»!  — подумал полковник, у которого назавтра назревала «командировка» в постель секретарши на целую ночь.

Жена затихла, словно впервые изучала это инородное тело, а затем так стала подбрасывать мужа, что их кровать закричала голосом раненого, у которого врач без наркоза отрезает ногу. Теперь Косте пришлось крепиться, чтобы не спускать раньше нее, и не оказаться в числе слабаков. Он еще не забыл, как эта, восемнадцатилетняя деревенская девка, побывавшая в руках опытных и страстных мужиков, кричала, измазывая постель кровью, когда он пробил целку новобрачной в их первую ночь, а затем так работала, что его мужской силы хватило только на три оргазма.

— Слабак!  — заключила тогда новобрачная, навсегда определив место мужа в только что сложившейся семье, и он боялся, что сейчас она скажет тоже. Но, к его удивлению, такой оценки не последовало. Мария села, посадила его рядом, обняла за шею, крепко поцеловала в губы, устроив борьбу языков во рту так, что его «Малыш», тут же встрепенулся и, словно солдат, опять заступил на пост.

«Да. У Машки этого не отнять. Куда Светке до нее! Машка и мертвого разбудит. Деревенская, но русская школа. Талант. А мастерство не пропьешь»,  — подумал он и крепко поцеловал жену прямо в губы, едва не задохнувшись.

— Так что же ты хотела у меня узнать? Что такое куннилингс?  — ядовито спросил Костя, ущипнув жену за самый кончик соска.

— Да нет. Это я уже знаю. У нас в деревне это называли просто отсос. Другое у меня на уме. И что же такого особенного ты в ней нашел?

— Ничего. Баба, как баба...

— Тогда почему к ней шляешься. Неужто, она вкуснее меня?

— Нет! Что ты, Маша!

— Так в чем же дело?

— В разнообразии...

— Тогда мой тебе совет. С ней ты можешь делать, что хочешь и, когда тебе вздумается, но свой долг перед женой должен исполнять...

— Это ты о чем, Маша?

— О куннилингсе...