Послепраздничный день шерифа

Послепраздничный день шерифа, или Ой куме-куме, недобра горілка.

— Здрастуйтэ, Анжела Сэргэйивна! Из прошедчим празныком вас!  — забасил на кошмарном ломаном суржике здоровенный сержант, дежуривший у входа в опорный пункт.

— Спасибо,  — хмуро буркнула участковая, стройная рыжая девица в капитанских погонах.  — Как отдежурили? Без происшествий?

Здоровяк насупился в ответ и отрицательно замотал тяжёлой, как гиря, коротко остриженной головой.

— На бульвари Гринченка — вбывство,  — прогудел он.  — Опэргрупа — вже там. Вас ждуть. Он и машину за вамы прыслалы.

— Что за убийство?

— Та бытовуха обнаковэнна. В отий красний девъятыэтажци, шо на вуглу. Одын друг до другого у гости прыйшов, выпылы, погыркалыся за шось... Драка. И труп!

— Могли бы и без меня разобраться...

— Та як же ж без вас? То ж ваш участок! Дзвоныв оце щас подполковнык Вэлычко. Сказав, шоб вы объязатэльно там булы.

Анжела Сергеевна ещё сильнее насупилась и тяжело вздохнула. Вот и завершился короткий праздничный отдых, даже не дав собой насладиться! Опять — рабочая рутина! Опять — пьянки, скандалы, драки, мокрухи-бытовухи!.. И не видно конца этому кошмару!..

Усевшись на удобное сиденье «Фольксвагена» и захлопнув за собой дверцу, она сладко закрыла глаза и задремала. Жаль, что ехать придётся совсем недолго: до места происшествия — лишь километр с небольшим!..

Скучно прошло её Восьмое марта — в полном одиночестве, в плену у грустных воспоминаний. И без глотка спиртного. Месяц назад она взглянула на себя в зеркало после длительного запоя и тяжёлого похмелья. И ужаснулась собственного вида. Из зазеркалья на неё хмуро таращилась какая-то алкоголичка-деградантка. С чёрно-синими кругами у покрасневших мутных глаз, с опухшей физиономией, с искривлённым, словно чужим, ртом, в измятой, затрёпанной ночнушке, взлохмаченная, неряшливая... Господи! Да таким ханыгам место — в каталажке! Таких она отправляет за решётку пачками! И сейчас сама превращается в одну из них! Нет, пора тормозить! Надо срочно брать себя в руки и завязывать! "Завязка" стоила ей недюжинных усилий, но тем не менее дала положительный результат. Ещё недавно распущенная и бесстыжая, участковая снова стала собранной и сосредоточенной. А ещё — крайне придирчивой и взыскательной и к подчинённым, и к равным по рангу, и к «штатским» (свидетелям, потерпевшим, подозреваемым, обвиняемым). Ничего не попишешь — таковы уж они, побочные эффекты вынужденной трезвости!

Водитель-сержант не решился заговорить с хмурой пассажиркой — облачённой в безупречно отутюженную офицерскую форму, время от времени бросающую презрительные взгляды в окно. Ишь, насупленная какая! Сердитая, видать! Но хороша, чертовка! Фигурка, як цукерочка! Вот кабы над этой фигуркой не сверкали капитанские звёзды, а ещё выше не хмурились бы тёмно-золотистые бровки, он бы её... Ух!.. Увы, приходится ограничиваться лишь формальными проявлениями вежливости.

И, подвезя сердитую капитаншу к месту преступления, он, неожиданно для себя самого, быстро выскочил наружу, угодливо распахнул заднюю дверцу и подал руку...

— Здрасьте!  — со снисходительной ухмылкой кивнул ей куривший у подъезда опер с двумя звёздочками на погонах (сразу видно: парень недавно выпустился, всё ещё гордится офицерскими эполетами и не понимает, что оперативнику лучше и удобнее работать в штатском).

— Забор 

покрасьте!  — насмешливо процедила приезжая.  — Вас усадить за зубрёжку устава, лейтенант?

— А, ну да,  — забормотал он, внезапно смутившись и втайне удивляясь дерзкому тону участковой.  — Это самое... Слава Украине!.. Вот...

Анжела Сергеевна с тяжёлым вздохом покачала головой — ох и бестолковая смена растёт!

— Героям слава!.. Насколько я понимаю, подозреваемого задержали сразу же?

— Так он сам нас и вызвал. И сразу признался. «Да,  — говорит,  — я его пришиб! » А вот насчёт причин и подробностей — глухо. Как только начну расспрашивать, замыкается. Молчит и сопит в две дырки. Как рыба... Об лёд... Я с ним уже и так, и сяк... А он ни в какую!.. Щас докурю, и повезём его к себе, в райотдел. Там быстрей расколем.

— Сомневаюсь. Если не получилось разговорить его с места в карьер, то дальше и подавно ничего не выйдет. Я могу с ним побеседовать?

— Простите... А на каком основании?

— Не прощаю! На том, что это — всё-таки мой участок, и со здешним контингентом я знакома получше вас.

— И хозяина... подозреваемого... лично знаете?

— Конечно, знаю. Рудик Алексей Михайлович, коммерсант средней руки, владелец СТО и автостоянки на Черкасской. До недавнего времени был кристально чист во всех отношениях... А что медэксперт говорит? Причина смерти?

— Так он... То есть она... Не прибыла ещё...

— А как же это вы собирались уезжать вместе с подозреваемым, не дождавшись её заключения?

— Так это... В смысле... Её дождёмся, выслушаем и поедем... Хотя чего там её слушать? Всё и так ясно: один собутыльник зажмурил другого. По синьке и не такое случается!

— А у вас что, большой опыт в синьке?

— Та не...  — лейтенант снова смутился.  — Это я... Просто так...

— Ну так мне всё-таки дадут поговорить с задержанным?

— Попробуй вам откажи! Он там, у себя на кухне... Сидит за столом и молчит. Как рыба... Об лёд... Вот...

Анжела, уже не слушая его, прошла в подъезд и резко взмахнула ксивой перед глазами собравшихся там ментов.

— Почему здесь толпимся без толку? В квартире есть кто-то из ваших?

— Возле дверей дежурят двое...

— Соседей опросили?

— Аякже! Всё, как всегда: ничего не видели и не слышали...

— Ясно. Проводите меня к месту убийства.

Собеседники переглянулись и пожали плечами. Наконец один из них — приземистый бритоголовый сержант — тяжело вздохнул, закряхтел и неохотно поплёлся вслед за строгой капитаншей на второй этаж — к месту преступления...

В квартире было удивительно чисто. Никаких следов буйной драки, кроме залитой кровью скатерти в гостиной, пары разбитых рюмок и... бездыханного тела, валявшегося под накрытым столом...

Хозяин сидел на кухне у небольшого столика, еле удерживая в дрожащей руке полупустой стакан виски. Тупо смотрел остекленевшими слезящимися глазами на дверь и, казалось, боялся шевельнуться...

— Здравствуйте, Алексей Михайлович,  — тихо проговорила участковая, сама удивляясь своему мягко-задушевному тону.

Подозреваемый вздрогнул, едва не расплескав вискарь. Осторожно поставил стаканчик на стол, виновато взглянул на вошедшую и опустил глаза, нервно кивая.

— Мне уже известно кое-что и о происшедшем, и о вашем устном признании... И вас 

я тоже давно и хорошо знаю. Только одно мне невдомёк. Что такого ужасного мог натворить ваш... сотрапезник, чтобы получить такую... награду?

Собеседник по-прежнему молчал, не решаясь поднять голову.

— Да поймите: я же помочь вам пытаюсь!.. Но для этого мне надо всё подробно знать о происшедшем? Из-за чего всё-таки подрались? Он оскорбил вас? Угрожал? Может, сам первый полез?..

— Оскорбил... Не то слово!  — наконец буркнул Алексей, нервно заёрзав на стуле и учащённо задышав.  — Ему... Пить нельзя! Совсем!.. Пару глотков отхлебнёт, и уже планка падает! Такое нести начинает!.. За такое не то, что убивать — на куски рвать надо!

И грохнул по столу кулаком, едва не перевернув недопитую рюмку.

— Интересно... И чем же он заслужил эту... казнь?

Допрашиваемый побагровел, тяжело вздохнул и наконец поднял на неё печальный взгляд.

— Не знаю, как вам это объяснить... Вы — ба... жен... дама. Не поймёте. В мужскую душу не влезете...

— Ну хотя бы постараюсь,  — Анжела с сочувственной улыбкой отодвинула от него стакан с прозрачно-оранжевым «зельем» и присела напротив.  — Кое-как поднапрягу весь свой бабско-женско-дамский умишко. Всё-таки не блондинка, а значит должна хоть что-то соображать... Рассказывайте.

— Он сегодня утром ко мне заехал. Кое-какие вопросы по бизнесу решить. Ну и девчат моих поздравить заодно... Каждой по букету привёз. Там, в прихожей, в вазах стоят... Видели, наверно?.. Только моих дома уже не было. Они с позавчера у бабушки гостюют... Ну, и решили мы с ним это... посидеть в честь прошедшего праздничка... Тут-то всё и началось!.. Глотнул он вискаря полрюмочки и пошёл язычищем чесать про войну да про политику... Всё вспомнил! И как в четырнадцатом году мы с ним чуть не порвали друг друга... Когда майдан и антимайдан пошли стенка на стенку... И как он потом год с сепарами кантовался, пока его не контузило... Нахвалиться ими не мог. Золотые, говорит, ребята. Настоящие мужики! Я и спрашиваю: «А что ж ты, маму твою неподобающим образом, не остался жить у этих золотых мужичков? » А он: «Тебе, изменнику Родины, не понять! Не лезь своим нечистым рылом в мою русскую... почти русскую душу! » Меня тут на такой хохот пробило! «Ты,  — говорю,  — русак хренов, гэкаешь и шокаешь через каждые полслова! И паспорт с трезубцем не выбросил, и дёру дал почему-то сюда, на ненавистную бендеровщину, а не в Расею-матушку! И в своей молодой республике жить не захотел! »... И тут вижу: перегнул я палку! У него глаза кровью налились, как у бугая скаженого. «Ты,  — орёт на меня,  — иуда подпиндосский! Ты... Ты на кого наезжаешь?!! На хрена ты Союз развалил, а?!! Чем он тебе мешал?!! Святую Русь продал за печеньки от Госдепа! Не тебе меня судить, предатель! » Аж трясётся весь, аж заикается! «Ладно,  — говорю,  — остынь. Дело прошлое. Нам в одной стране жить, в одном городе... » Он как подскочит: «Шо-о-о?!! С таким ушлёпком в одном городе?! Та я с тобой на одном поле хезать не присяду!  

Таких, как ты, перед казнью кастрировать и петушить надо! Ты... Ты... Ты не мужик! Ты — шалава! Ты — сука крашеная с ихнего гей-парада! »...

Алексей осёкся и умолк. Тяжело вздохнул и продолжил — тихо, в четверть голоса:

— Ну, тут уже я сорвался... Ухватил его за грудки да как гаркну: «Заткнись, пока не поздно! Ещё полслова, и я эту бутылку в глотку тебе вобью! » А он, сучий хвост, верещит, в пьяных слезах заходится: «Воткни её в своё раздолбанное очко, гейропейка ты затраханная! С Восьмым мартом тебя, дорогая! »... Вы... Вы представляете?! Это он мне! Да мы же с ним кумовьями были! Он Оксанку мою крестил! Он, сучий потрох, сам ко мне за советами бегал, когда у него с ба... с женщинами не получалось!.. А тут... С Восьмым мартом! Меня!..

Он резко схватил рюмку, залпом допил её и заговорил снова, тяжело и прерывисто дыша:

— Ну я его и взял за патлы... Да фэйсом об тэйбл раз пять-шесть!.. Смотрю: затих и не дышит! Ну и растерялся я. Как теперь с ним быть? Искусственное дыхание? Да куда там?! У него ж уся мармыза в кровище, а у меня внутри — пол-литра водяры! Ну я сразу и позвонил на сто два и на сто три... И делайте теперь со мной, шо хотите! Сколько мне теперь светит за этого... ? Ладно, покойника ругать не буду... Так сколько мне могут дать?

— Статья сто шестнадцатая. Убийство в состоянии аффекта, причинённого жестоким обхождением или унижающим честь и достоинство лица... В общем, до пяти лет. При наличии смягчающих обстоятельств наказание может быть условным...

— Да... Чёрт с ним... Мне не себя, мне девчаток моих жалко... Жену, дочку... А смягчающие... обстоятельства... Не знаю, есть они у меня или...

— Извините... Вы закончили?  — на пороге появился лейтенант.

— Почти... Сейчас Алексей Михайлович напишет чистосердечное и... Только у меня к вам одна просьба, коллега. Постарайтесь там с ним без излишней грубости. Он всё-таки не отпетый уголовник.

— Да не надо никакого... Во, кстати, а как по-украински «чистосердечное признание»?

— А вы в школе учились?  — криво ухмыльнулась Анжела.  — Или сразу поступили в полицейскую академию?

— Ну подзабыл... С кем не бывает?.. Щиро... Щиро...

— Щиросердне зізнання,  — с укоризненной усмешкой подсказала старшая по званию.

— Во! Точно! Да... Так вот, не надо этого щиросердного! Воскрес наш покойничек! Полежал-полежал и очухался!

— От зар-раза, а!  — встрепенулся хозяин — то ли обрадованно, то ли возмущённо.  — Он же только шо бездыханный валялся! Я щас с этим козлом разберусь по-мужски!..

— Ну-ну, хватит с вас на сегодня одного мужского разговора!  — Анжела вовремя схватила за руку несостоявшегося убийцу.  — Остыньте! И благодарите Бога, что всё хорошо закончилось!

— Ну, не совсем хорошо,  — снова вмешался лейтенант.  — У нашего потерпевшего, кажется, нос сломан... За это придётся ответить. И лечение оплатить...

— Так «кажется» или «сломан»?

— Та то вже дело десятое, товарищ... госпожа... пани капитан!  — улыбнулся Алексей Михайлович.  — Оплачу я этому психу контуженному и 

лечение, и пластику, если надо! Сколько запросит, столько и дам! Состругаем ему новый шнобель, как у Буратино! Как у Сирано Бержерака!.. Но пару слов я ему всё-таки должен сказать...

— Вам с ним сейчас видеться нежелательно. Лучше через нас эти слова передайте!

— Скажите ему так: не умеешь пить — не сидай за стол! А якшо вже сел и выпил, то молчи! Целей будешь! Да, и больше я его угощать не стану! Хай даже не заикается!..

— Ну а... Дальше что?  — спросил Анжелу малоопытный опер, когда они покинули злосчастную квартиру.

— Странно, что вы меня спрашиваете,  — с лёгким злорадством улыбнулась она.  — Вы же меня, если помнится, даже пускать сюда не хотели!

— Ну чего вы?.. Ну сглупил и сболтнул! Не сердитесь! Так как дальше действуем?

— Да почти никак. Дело сделано — осталось только безделье. Позвоните медэкспертке и скомандуйте отбой. Потерпевшего домой отвезите. Поговорите с ним помягче, потактичнее. Будет ли он писать заявление? И если сомневается, то пусть лучше этого не делает. Всё-таки друзья-кумовья...

— Спасибо вам за помощь!  — лейтенант осторожно взял её руку и поднёс к губам.

— Не за что! Приходите ещё, если что!  — улыбнулась участковая...

А ведь думала, что уже давно разучилась улыбаться мужчинам в ответ на вежливые слова и жесты. К счастью, нет! Как же это всё-таки круто, что она вовремя остановилась тогда, топя в чарке давние и недавние обиды! Снова стала Женщиной! Вернулась к самой себе... «А за возвращение и встречу не грех и выпить! » — зазудел изнутри коварный дьявольский голос.

— Не дождёшься!  — рявкнула она в ответ, совсем позабыв, что идёт по многолюдной улице. И встретившись глазами с многочисленными прохожими, быстро вынула из кейса и затеребила в руках смартфон...

Первый послепраздничный рабочий день прошёл скучно — никаких происшествий на её участке больше не было. Обошла смежные улочки, потолковала о том о сём со знакомыми продавцами (полуконсультантами-полуосведомителями), справилась о текущей обстановке... В Багдаде всё спокойно!..

Придя домой после работы, не стала ужинать — готовить что-либо было лень. Отдадим ужин врагу — согласно проверенной мудрости!

Натянула домашние джинсики и топик, щёлкнула пультом и «залистала» многочисленные каналы. Их полсотни! А смотреть нечего! Там — очередные политические и экономические обзоры, там — какие-то бестолковые клипы, там — чёрно-белое киностарьё, там — бессодержательное киноновьё (стрелялки-трахалки-танцульки), там — споры на общественную тематику... На тему Восьмого марта... Мол, праздновать ли его по-старому или навсегда отправить в "кунсткамеру" этот пережиток прошлого, этот устаревший «символ борьбы девочек за отдельный горшок»?..

Анжела пренебрежительно ухмыльнулась, выключила «ящик» и подошла к зеркалу. Она уже отпраздновала. По-своему...

— С Восьмым марта тебя, дорогая!  — улыбнулась своему отражению, дерзко и безжалостно взлохматив аккуратную причёску.  — Классно выглядишь! Не пей больше! Не развязывай! А то ещё влипнешь, как твой сегодняшний задержанный!.. Слышишь?!

Отражение послушно кивнуло и заулыбалось в ответ.