Барбарис

— Ого... да? Что?

Варя уставилась во мрак, пытаясь разобраться, где она находится.

Потом, вспомнив, протянула руку к своему возлюбленному. Но ее руки нашли только перемешанное одеяло, которое еще было теплым.

Снова.

— Масик? — тихо позвала Варя, зная, что его нет дома.

Пролежала с открытыми глазами. Затем сладко потянулась и закрыла их, хотя спать не хотелось. Совсем.

— Который час? — спросила Варя (почему-то вслух).

Чтобы это узнать, нужно было включить свет.

«Половина пятого. Уже утро... »

Включенный свет означал конец сна. Это было как штамп на приказе: «не засыпай». Варя поднялась и села на кровати, прислушиваясь к самой себе.

Согласно правилам она должна была быть ревнива, нервничать, бегать из стороны в сторону и так далее. Тем более что она почти ничего не знала о своем супруге.

Тут же вспомнился запретный ящик, закрытый на замок...

Но правила каким-то образом не действовали. Варя не чувствовала тревоги, только азарт и страх, и этот страх был не печальным, а детским, ночным, когда ты ждешь Бабаю из темноты, хотя знаешь, что Бабай не существует.

Варя даже знала почему: ее телу было так хорошо после прошедшего дня, что мозг просто не мог заставить себя беспокоиться или подозревать. Мася так делал со своей женой. Так что Вариному телу и душе было комфортно в вечном раю. Весь ее брак состоял из серии сексуальных потрясений, каждое более захватывающее предыдущего, а перерывы между ними были долгими и сладкими предварительными играми. Мир казался ей ярким и цветным, как в фильмах Студии Гибли.

Это было настолько удивительно, что Варя до сих пор не могла все разобрать. Уже три месяца она была в браке — настоящем, полноценном браке, с платьем, кольцами и регистрацией. Несколько месяцев назад Варя и подумать не могла об этих вещах и была бы потрясена, услышав, что в 18 лет выйдет замуж за 40-летнего кавказца.

Все произошло быстро и неожиданно. Поступив в университет столицы, она, скромная отличница с косичкой, начала искать работу, как и все провинциалы. Ее приняли в одном из московских офисов, где Варя проводила свои три дня в неделю за компьютером.

С Максимом Александровичем, директором фирмы, она познакомилась в первый же день.

— Ой, какая косичка... А где ленточка?

Он выглядел очаровательным и привлекательным, словно образец соблазнительности. Варя никогда не видела настоящих кавказцев, но слышала все самое интересное о них. Руководитель вызывал у нее священный трепет, и Варя думала о нем день и ночь без перерыва, не решаясь признаться себе в том, что это было подобно "влюбиться". Она пыталась изгнать Максима из своих мыслей, но это оказалось сложнее задачи "не думать о зеленых слонах". С каждым днем Варя все больше запутывалась.

Максим, разумеется, не упускал возможности смущать ее до красноты. Проходя мимо, он останавливался, чтобы потрогать ее за плечо или за руку, словно она была его собственностью. От таких прикосновений у Вари пробегала дрожь, будто ей щекотали стопы. Максим шутил над ней, а Варя хихикала как дурочка и ненавидела себя за это.

Она уже серьезно задумывалась об увольнении, когда дело взяло неожиданный оборот.

Однажды он пригласил ее к себе. Холодок, который охватил печеньки Вари, распространялся по всему телу стремительной волной, и она вошла в его кабинет на трепещущих ногах.

— Садись, Варя.

Как всегда, он улыбался. И это только усугубляло страх Вари.

— Не буду мучить тебя, сразу перейду к делу. У меня есть неожиданное предложение. Я хочу... эээ... короче говоря, выйти за меня замуж.

Нервы находились на пределе, и Варя не смогла выдержать.

— Почему ты смеешься? Я не шучу...

Внезапно она подумала, что могла его обидеть. Варя замолкла, словно задохнулась.

— Я абсолютно серьезен. Решил не врать, а быть с тобой откровенным. Я не пью, наркотики не принимаю. Вредных привычек нет, кроме курения. Большой кавказской семьи тоже нет — ни мамы, ни папы, ни родственников. Один на белом свете, сирота горемычная. В хиджаб тебя кутать не буду. Деньги есть... Что скажешь, Варя?

— Ааа... эээ...

Это было настолько невозможно, что Варя даже приблизительно не представляла, что ей говорить.

— Я понимаю все... Подумай. Только серьезно, хорошо?

— Мне... посоветоваться... с мамой... — пробормотала наконец Варя.

— Лучше без мамы, ладно? Пусть это будет твое решение. Что скажет мама — и так понятно. Мы с тобой и так это знаем.

Варя подняла глаза. Синеватый демон серьезно, без улыбки, смотрел на нее. Только черные его глаза оливками маслились, как у всех восточных людей, и не было понятно, смеются ли они или нет.

— А... зачем? Почему?

Варя хотела задать более развернутый вопрос, но остальные слова проглотились.

Максуд Асафович вздохнул.

— Ну хорошо. Буду с тобой совершенно откровенным. У меня никогда не было семьи, детей. Я уже молодой человек десятого возраста, Варя. Скоро придется думать о вечном. Не думай, что я просто хочу молодую девочку. Знаешь, сколько у меня было таких девочек? Одно дело - девочка, а другое - семья. Ты красивая, Варя, и я вижу, что не совсем тебе подходит. Я не буду ни в чем тебя ограничивать. Мне нужно только, чтобы ты была со мной и родила мне ребенка. А потом - учись где хочешь, работай где хочешь. Хоть в космос лети. Ты молодая, ничего от тебя не уйдет. Буду любить тебя и заботиться, как о родной дочери. Давно хотел такую дочку, как ты...

После того разговора Варя пережила самую ужасную ночь в своей жизни. Половину времени она проливала слезы, представляя, как мама осуждает ее, а другую половину лежала, глядя во тьму.

Материнских проклятий не случилось. После долгих уговоров и слез мама вежливо улыбалась новому зятю, хотя время от времени вздыхала, когда он отвернулся. Удивленная Варя не знала, как себя вести в этой нереальной ситуации. Она смотрела на привлекательного черноглазого мужчину, которого называли ее женихом, и думала, что его околдовали и нужно произнести заклинание, чтобы все закончилось. Но Варе не хотелось, чтобы все закончилось.

Когда они впервые поцеловались (это было в ЗАГСе по указанию завитой тети с брошью) - вкус его губ был сладковатым с каким-то стеснительным кисельным оттенком, который вызывал холодок в груди и заставлял Варю покраснеть до самых корней волос. Она вдруг осознала: то, чего она все это время боялась и ждала, произойдет сегодня.

К вечеру они остались наедине - Варя и абсолютно незнакомый ей человек, которому теперь принадлежала. Варя точно так ощущала: она добровольно стала его рабыней. Это было настолько невообразимо, что у нее просто не хватало нервов испугаться.

Максуд Асафович спросил ее, занималась ли она сексом ранее, а потом сказал:

- Ты будешь очень стесняться, Варя. Я так думаю. Давай, чтобы тебе было легче, мы закроем тебе глаза.

Она не успела определиться, соглашается ли она или нет, как ее лицо покрыла черная повязка. Варе показалось, что в этот момент закончилась ее обычная реальность и началось что-то новое и невозможное - будто она переступила порог в царство грез.

Это было словно мечта, окружающая и окутывающая ее прикосновениями и ласками. Нежные руки сняли с нее платье, а потом лифчик и трусы... "Обнаженная" - подумала Варя. Под черной шелковой повязкой, казалось, что это всего лишь игра и поэтому не было ни стыда, ни страха. Руки ласкали ее от головы до ног, и Варе казалось, что они передают ей что-то без слов, и она почти понимает их. Постепенно они наполняли ее тело сладковатой кислинкой, такой же, какая была на губах Максима Александровича. Варя осознавала свою наготу сильнее - это был странный, обжигающий вопль открытого всем ветрам тела. Руки массировали ее грудь, бедра и все остальное как восковую фигуру; Варя расслабилась и предала себя им, погружаясь в блестящую темноту. Ей было невероятно приятно, хотя это не имело ничего общего с ее представлением о любви. Это было больше похоже на внезапное освобождение от того, что давило и сковывало, а сейчас внезапно ушло, освободив Варю.

Она не заметила, как нежные руки проникли между ее ног. Она хотела стать лозой, и она стала, погружаясь в шелковую черноту своего сновидения. Прикосновения к клитору стали внезапно нежными и скользящими, и Варя закричала; и когда она закричала - вдруг осознала, что уже давно стонет. Влажная жалость между ног щекотала и ласкала ее, окуная в искрящиеся цветы. Варя чувствовала, что скоро испытает оргазм и улыбалась предвкушению...

Когда сладкая судорога наконец прошла, повязку сняли с Вари. Глаза ее были ослеплены светом от ночника, который показался ей ослепительным.

Над ней прогнулось голубоватое лицо.

— Ух... — Варя взглянула на мужчину, которого она считала настоящей горой, на свое обнаженное тело — и покрылась мурашками.

— Ну что же. Это было всего лишь разминка, чтобы ты немного расслабилась. У нас еще много работы. Вся ночь впереди...

Не одеваясь, Максим Александрович налил вина в высокие бокалы, и обнаженная Варя выпила с ним. Он ласково разговаривал с ней, целовал ее пальцы, и Варя почувствовала, что она участвует в каком-то захватывающем обряде. Ей почти не было стыдно, было только очень странно и необычно.

Максим Александрович смочил палец вином и смазал Варины соски.

— Не пей больше, хорошо? Еще пригодится.

Затем он обнял ее и увел в постель.

На этот раз обошлось без повязки, и Варя увидела явно то же самое, что чувствовала в первый раз. Он целовал ее в рот, в самые интимные места и снова в рот, и Варя ощущала на его губах вкус своих соков. С каждой минутой все становилось все более томным и острее; стыда не было ни на грош — его заменили головокружительные ощущения приключения, будто опасного, будто нет.

Максим Александрович снова довел ее до оргазма. Когда Варя выгнулась, он проник в нее — и...

Ошеломленная Варя не понимала, где закончился оргазм и началось это — а Максим Александрович ловко и умело двигался внутри нее сильными, быстрыми движениями. Варя кричала, выпучив глаза, будто от боли, будто от наслаждения или от всего сразу...

Заливая ее нутро лавиной горячего семени (это было так странно, что Варя даже перестала кричать), он поцеловал ее в кончик носа и произнес:

— Поздравляю.

Ошарашенная Варя почувствовала что-то вроде гордости. Ей звенело в ушах, в ее теле пробегали приятные ощущения, и она улыбалась мужу, будто он только что похвалил ее.

Максуд Асафович растворил каплю Вариной крови в своем бокале. Капля превратилась в клубы бордового цвета.

— Вот это твоя первоначальность, дорогая.

По спине у нее пробежали мурашки. Варя выпила глоток, посмотрела на свою интимную область, замазанную кровью, а затем на мужа...

Он снова взял ее — взросло и без особых формальностей, хотя и без грубости. Варе не было больно; она не получала особого удовольствия, но сама ситуация возбуждала ее нервы, словно жестокий триллер, и от переживаний у нее лезли слезы. После того как Максуд Асафович излился в нее новой горячей лавиной, он пришел в себя и полизал ей левую соску:

— Сладенькая. Какая восточная сладость. Ты знаешь такую конфетку?

— Конечно знаю, — улыбнулась Варя.

— Теперь десерт.

Поцеловав ее в нос (это очень нравилось Варе), муж достал некую маслянистую субстанцию и начал размазывать ее по разогретому телу. Затем он начал ласкать ее клитор, одновременно массируя другие точки на теле. Варя сразу ощутила волны сильного возбуждения, которого раньше не испытывала; она испугалась и внезапно захотела кончить (оргазм уже поджимался, очень близко). Муж продолжал ласкать ее, проникая пальцами в созданный им проход — все глубже и глубже. Боль была, но возбуждение росло, и Варя стиснула зубы. Внезапно ласкающие пальцы нашли какую-то точку...

Невозможно передать этот опыт словами. Весь мир исчез — и муж, и кровать, и сама Варя; остались только эта точка и пальцы, излучающие в нее ярким потоком. Поток проходил сквозь нее, вырываясь из нее криками, а она просила "ещё, ещё", бьющая ногами по простыне. Из нее струились горячие фонтаны, покрывая мужа и всю кровать...

Уже со второго дня она стала менее испуганной им, хотя он оставался для нее загадочным, подобно инопланетянину. Она обращалась к нему формально, используя его имя и отчество, и не могла поступать иначе, несмотря на просьбы Максуда Асафовича. Каждый день он проводил с ней определенные действия, и Варя сама не замечала, как ее походка, манеры и голос менялись...

Прошло несколько недель. Варя осознавала свою сильную привязанность к нему, подобно кошке или безрассудной девушке, умеющей только поклоняться и терять рассудок. Все важное происходило вечерами, когда муж приходил с работы: Варя приставала к нему на коленях и выливала все свои мысли так же откровенно, как в исповедальне. Он всегда слушал ее безотлагательно и без перебиваний, а потом ласкал ее и занимался сексом до полного изнеможения – до того момента, когда у Вари начинались физические расстройства и мерцания перед глазами... Каждый вечер Варя достигала оргазма, испытывая потоки наслаждения (она и не подозревала, что такое возможно), а затем погружалась в никуда. Ей снились странные яркие сны, полные стыдных и развратных приключений, о которых она раньше даже не задумывалась, откуда они появились в ее голове.

Несколько раз она замечала, что ночью мужа нет дома.

Варя уже давно перестала бояться и стесняться его. Он казался ей родным и близким, словно выдуманный отец, о котором она так много мечтала в детстве. И все больше Варя начинала осознавать, что на самом деле ничего не знает о нем.

Он никогда не принуждал ее к чему-либо, за исключением обязательного вечернего секса – как обрядового действия. (Варя, разумеется, не возражала.) Даже табак он бросил ради того, чтобы Варя лучше чувствовала себя у него в квартире. Был только один запрет, который он наложил на Варю, правда, в шутку.

— И что находится в этом ящике? — спросила она однажды, протирая пыль. Все ящики шкафа были открыты, только этот был заперт.

— Там разные документы. Ценные бумаги. Девушкам неинтересно, — улыбнулся он.

— А почему он закрыт?

— Ну так. Я просто солгал. Там находится опасное животное. Если девушка засунет туда свой любопытный нос — оно сразу кусает. Вот так, — он громко замахал руками перед Варей, чуть не задев ее, и она отпрыгнула со смехом.

После этого они больше не обсуждали этот ящик. Но каждый раз, когда Варя просыпалась ночью и видела, что она одна, она как-то вспоминала про этот ящик...

• • •

И вот опять.

Варя даже подошла к нему и потянула за ручку.

Заперто...

Город спал. Занавешенные окна спали, стены спали, мебель — даже люстра, которую Варя включила, светила блекло, будто сквозь сон.

Только Варя не спала.

Пустая квартира, уже давно знакомая, вдруг стала чужой. Варе показалось, что ее наблюдают, и она резко обернулась.

Никого.

"Вдруг Мася вернулся" — думала Варя, оправдывая свой страх.

И вот тогда она вспомнила про ключ.

На запасной связке ключей, которая лежала в секретере на случай, если кто-то утащит основные связки, был ключ, который Варя не могла определить. Он ни к чему не подходил — ни к почтовому ящику, ни к машине, ни к подвалу.

"Ерунда какая" — говорила она сама себе и доставала связку из секретера. "Не может быть, чтобы это был тот самый... Не может быть... Не может..." — повторяла она вслух и вставляла ключ в скважину.

Он подошел...

Задержав дыхание, Варя повернула его по часовой стрелке... Ключ легко повернулся.

Потянув на себя ящик, Варя вскрикнула — он подался! "Ну что, удовлетворена?" — кричала она про себя, пытаясь перекричать стук своего сердца. — "А теперь закрой и прекрати рыться в чужих тайнах, как крадила!..." Разумеется, она ничего не прекратила, а наоборот — открыла ящик до конца. В нем лежала толстая книга, по виду — старая, даже древняя. Кроме нее, ничего другого не было. "Естественно. Он просто хранит здесь самые ценные свои древности, чтобы до них не достали воры" — мыслила Варя, извлекая книгу. Та была очень тяжелой, как мешок картошки. Варе показалось, что при ее взятии она задела пальцы искра статического электричества... Желтые пергаментные страницы покрывала тонкая арабская роспись. "Возможно, Коран. Или Аладдин...". Недавно Варя прочитала "Тысячу и одну ночь", представляя себя каждой принцессой, которую страстно любили ифриты и джинны. Эта книга так разжигала Варины фантазии, что она кричала от удовольствия в два раза громче и испытывала оргазм в два раза сильнее. "Неужели это та самая Аладдин?" — мыслила Варя, благоговейно перелистывая старые страницы. На одной из них было нарисовано жуткое чудовище с черными округлыми глазами. "Наверное, джинн...". Вдруг она задыхнулась от ужаса: монстр подмигнул ей. "Еще не проснулась... видения... "- пронеслось в ее голове. Варя хотела закрыть тяжелую книгу и спешиться на спасительную постель, но джинн снова подмигнул ей, и Варя застыла, будто ее парализовало. И тот вдруг высунул свою черную голову, похожую на орангутановую, прямо из книги, повел носом — и вырвался вверх в вихре искр, обжигая Варю по носу.

— Ха-ха-ха-ха-ха!... — он хохотал, расправляя плечи. — Наконец-то! Наконец-то! НАКОНЕЦ-ТО!!!... — воскликнул он, выбежав из окна.

В книге, которую Варя держала на коленях, была пустая страница.

— ААА! ААА! — она вдруг услышала свой собственный крик. — Аааа!..

Крик подтолкнул ее как метла: он подбросил ее с дивана, вернул книгу обратно в ящик руками Вари, повернул ключ, почти сломав его, потянул за собой Варю и бросил ее на постель с подушками, где не было никаких книг и никаких джиннов...

От ужаса Варя не заметила, как заснула. Ее сон был темным и давящим; она хотела вырваться из него, как из удавки, и Варя вырвалась отчаянным усилием воли в реальность.

— Что случилось? — спросил знакомый голос. — Тебе приснился кошмар?

Варя нащупала тело, которое ей было знакомо, и укрылась в нем, как ребенок. "Только не открывай глаза" — шептал ей голос. — "Только не открывай... не открывай..."

Самой Варе тоже не хотелось открывать глаза, но она все-таки сделала это, чтобы убедиться.

В комнате горел призрачный свет. Рядом был ее муж. Кроме них, в комнате никого не было. Все казалось в порядке, и она смогла вздохнуть с облегчением...

"Зачем ты открыла глаза? Зачем?!..." — пронзительно звучал голос.

Варя попыталась закрыть их снова, но не успела: старинное зеркало в углу начало мерцать, словно в тумане.

Варя почувствовала холодный спазм в груди, горле и глазах. Из зеркального тумана доносился знакомый хохот, а затем появилось черное лицо, за которым последовал целый громадный черный джинн, похожий на...

быка, вставшего на задние ноги...

— Ахахахахаха!  — гоготал он.  — Гаварыл тэбе Максуд — нэ откривай ящик! Гаварыл! Поздно! Поздно!...  — рокотал и хохотал он, подступая к ним. Обледеневшая Варя чувствовала, что муж, которого она обнимала, испаряется из ее объятий, как туман, и перетекает к джинну, обвиваясь вокруг него прозрачной спиралью. Только пронзительный взгляд, полный упрека, кольнул напоследок Варю — и расточился в тумане, уплывая в голубую муть зеркала...

— ... А? Что? Мась! Мааась!  — кричала Варя, вертя головой.

В комнате никого не было. Горел все тот же тусклый свет. На потолке осталась полоса синей копоти.

Зеркало стояло в углу. Варя вскочила и подбежала к нему, вглядываясь в отражение.

Ничего особенного там не было. Зеркало отражало, как ему и полагалось, часть комнаты и саму Варю — бледную, с круглыми горящими глазами

Варя смотрела в него, затаив дыхание, минут пять или больше. И когда, выдохнув, хотела отвернуться — по зеркалу пошла та самая рябь...

— Глупая, глупая дэвушка!  — услышала холодеющая Варя.

— Кто? Кто говорит?  — крикнула она, повернувшись к зеркалу.

— Я говорю,  — отвечала ей рябь.  — Я, валшэбное зэркало Сулэймана. Синий ифрыт Максуд ыбн Асаф, сбэжав в этот варварскый мир от сваего врага, джинна Омара ыбн Рушда, захватыл мэня для связы со сваим миром. Аллах, ну как жэ пратывно осквэрнять свой язык вашим варварскым нарэчием!..

— Синий ифрит?... Где мой муж? Что теперь с ним будет? Его... его убьют?  — дрожащим голосом спросила Варя.

— Хо-хо! Ти его болше никогда нэ увидышь. Хотя...

— Что? Что требуется выполнить?

— Существует одна легенда. Но...

— Какая?

— Послушай меня, девушка, — после небольшой паузы заговорил зеркало. — Если ты прямо сейчас, сейчас же, бросив все, отправишься в мой мир...

— Конечно! Я готова!

— Не спеши!... Когда ты окажешься там, ты будешь понимать наш язык, как свой собственный. То, о чем попросит тебя первый встречный, тебе нужно будет делать все время. Тогда ты сможешь остаться в нашем мире. Запомнила?

— Да! Но как мне найти мужа?

— Не знаю. Ищи. Ты должна будешь узнать его. Он может принять какой-нибудь совсем другой облик, чтобы скрыться от своего врага. Ищи столько, сколько хватит терпения. А теперь — или ты идешь или навсегда остаешься в своем мире. Раз! Два!..

— Иду! Иду! А куда идти-то?

— Вот глупая девчонка! В меня! Два с половиной!..

Закрыв глаза, Варя погрузилась в зеркало.

Лоб ни о чем не ударился. Открыв глаза, Варя увидела вокруг себя свою же комнату — только перевернутую. Справа налево.

«Конечно. Я нахожусь в зазеркалье», подумала Варя.

— Куда дальше? — спросила она у зеркала.

Но оно молчало. Никаких искажений на нем не было — обычное стекло.

На миг Варю пронзила холодная, как сквозняк, мысль. Ужасно захотелось попробовать вернуться обратно, в предзеркальный мир, хотя бы палец.

Преодолевая себя, Варя отвернулась.

— Наверное, нужно выбраться из квартиры, — сказала она самой себе.

За дверью был обычный коридор, а за ним — не зазеркальная Москва, как она предполагала. В глаза Варе вдруг бросился яркий свет — настолько яркий, что некоторое время ее глаза ничего не видели.

Когда она проморгалась — увидела перед собой выжженную степь, а по ней — дорогу, покрытую размокшей пылью. Как видно, недавно прошел дождь, и пыль слиплась в рыжее месиво.

На горизонте проступали очертания некоего населенного пункта. Варя снова закрыла глаза, вздохнула глубоко и, открыв глаза, ступила босой ногой на сияющую от солнца дорогу. Дорога издала характерный звук, и сквозь пальцы проскользнули красноватые червячки из глины.

Варю охватило ощущение отвращения. Она аккуратно поставила другую ногу в грязь – шагая медленно и чавкая – разводя руки для сохранения равновесия. Ноги мгновенно стали тяжелыми, словно одетыми в высокие глиняные сапоги.

Варя корчилась, кривилась и продолжала двигаться, плюхая ступнями по красноватому лужайке. Она жутко хотела повернуть обратно, но не останавливалась и шла вперед, удаляясь все больше от дверей, зеркала Сулеймана и своего привычного мира.

Солнце пекло как ад. Вдали можно было разглядеть минареты, купола и башни, словно на старинных рисунках. Они плавали в жарком мерцании, будто нереальные, и Варя задумывалась, не обман ли это глаз.

К ней сближались отдаленные точки – путешественники верхом на лошадях или верблюдах. Чем ближе они подходили – тем сильнее укусило Варю в животе. «Ведь я всего лишь в одной ночнушке», думала она…

Невыносимо хотелось пить. Пройдя полкилометра, Варя почувствовала полное истощение. Когда путешественники приблизились к ней, она обратилась к ним:

— Извините! Простите!..

Трое мужчин – двое на одном верблюде и один на другом – замедлили ход своих животных и посмотрели на Варю таким образом, что у нее пробежал мурашки по спине, несмотря на жару.

— Извините! Не подскажете, какой это город? Далеко до него? И... может быть у вас есть что-нибудь для питья?..

Путешественники обменялись взглядами и разразились смехом. У Вари мурашки пробежали еще сильнее.

— Глоток жидкости — ничтожная плата за такую легкомысленную девицу, клянусь всем своим гаремом! — произнес один из них.

— Как тебе удалось оказаться здесь, не зная великого города Авксома и как до него добраться? — спросил другой.

— Шаг за шагом, раздетая... Похоже, опоили опиумом и бросили меня, — добавил третий.

— Почему вы... полагаете, что я легкомысленная? — спросила Варя.

Путешественники, похоже, были чрезвычайно удивлены.

...— А кто ты такая? — спросил один из них с таким насмешливым тоном, будто спрашивал: "Ты правда думаешь, что ты Наполеон?"

— Я... не важно кто я. Я ищу своего мужа - ифрита Максуда ибн Асафа! — заявила Варя вызывающе.

Путешественники снова переглянулись и расхохотались громче вдвое.

— Вот что делает с верующими опий! Ай-яй-яй! — покачал головой один.

— Не беспокойся, скоро протрезвеет, — сказал один и улыбнулся. — Ничто не отрезвляет девицу лучше хорошего секса, клянусь подземельями эмира!

Варя попыталась отступить, проваливаясь в грязи, а здоровенный лысый мужчина, завернутый в грязные яркие тряпки, обнажил желтые зубы и шел прямо на нее...

Поскользнувшись, Варя упала в глину, покрытую теплой кашей.

— Ай, ай! Молодое мясо еще вкуснее со специями, — ухмылялся тот. Два других также приближались к Варе, запутавшейся в грязи.

— Я не легкомысленная! Вы ошибаетесь! Я... я... — простонала она.

— Как же ты не легкомысленная? Ай, ай... — строго качал головой лысый мужчина, приближаясь к Варе. — Простоволосая, с обнаженными ногами, сиськи стоят...

То, что тебе нужно будет делать весь этот период времени, первый встречный тебя спросит, — внезапно ей пришло на ум.

Варя почувствовала, как ее сердце тяжело забилось в груди. Вздрогнув, она позволила грубым рукам снять с себя ночную одежду, которая была испачкана грязью и прилипшая к лицу и волосам...

Три пары рук трогали ее тело, расплывая на нем теплую грязь. Было очень стыдно и странно, и холодный дуновение мятной свежести раздражало нервы, а во рту был привкус горечи... Два человеческих рта обхватили ее сразу за соски, а жадные руки сжимали и ласкали задницу, бедра и интимные места. Показалось, что они принадлежат ужасному монстру со множеством лиц, который хотел поглотить ее целиком...

Затем Варю опрокинули на землю возле дороги, где было более сухо. На нее подряд лезли потные и тяжелые тела, установив жаркий ритм между разведенными ногами. Каменные члены скользили внутрь Вари, словно в масло, натягивая ее до предела и заливая ее теплыми струями - снова и снова, пока истощенная и измученная утроба не сжалась от кисло-соленого спазма. Варя, одурманенная животными страстями, испустила мутную фонтанную струю на своих партнеров, извиваясь в грязи. Вокруг зазвучали возбужденные голоса, а затем три пары рук ласкали и держали ее, покрытую грязью и спермой, как животное.

Варя потеряла счет количеству раз, когда она была проникнута. Отвращение пронизывало ее нервы сильнее похоти, оно закрепилось в горле как скользкий комок, и чем дальше шло время, тем сильнее она чувствовала тошноту - то от отвращения, то от болезненных оргазмов, которые не давали покоя ее разожженной утробе.

Наконец-то подняли Варю с земли и поставили на ноги, которые раздвигались в стороны, как у хромого. В ее горло налили жгучий напиток, а затем ее бросили на верблюда, словно мешок, и куда-то увезли.

— Не допустит судьба такую раскаленную кобылку на пути оставить, — услышала Варя сквозь звон в ушах.

Она была обнаженной и облитой грязью, словно котлета в соусе (ее ночнушка так и осталась на обочине). Грязь стекала с волос на щеки и шею, и Варе не хватало сил вытереться.

— Куда мы направляемся? — спросила она, едва открывая рот.

— Как куда? В прекрасный город Авксом, где ты сможешь принести много пользы верным, клянусь твоим сладким лона!

— А... почему мы едем в другом направлении?

— Никогда не слыхивал таких странных вопросов! Все верные знают, что город Авксом заколдован, и попасть в него можно только двигаясь от него...

«Ну да. Я же в зазеркалье», — припоминала Варя. — «Итак, теперь я жрица любви. Каково это?» — задавала она сама себе этот странный вопрос со своеобразной гордостью.

После оргазмов тело растекалось потоком, мозг обволакивал жаркий туман, и Варя отдавалась ему, отключаясь от дороги, любовников и своих мыслей...

• • •

... Однажды вечером привлекательная Барбарис, перебирая драгоценности в изысканных шкатулках, обнаружила потертую медную подвеску.

Задумчиво смотря на нее, она крутила коричневую медную пластинку с зеленоватым оттенком в тонких пальцах, украшенных узорами менди. Пластинка пробудила целую череду воспоминаний и вторглась в разум прекрасной Барбарис, вытеснив мысли о текущих делах...

Это был ее первый значок, подтверждающий возможность выбирать клиентов по своему усмотрению, а не поддаваться всем и каждому. Такие значки выдавались самым успешным проституткам в прекрасном городе Авксоме, где Барбарис начинала свой долгий путь.

Опустив голову, она снова вспоминала прошлое, которое быстро затерялось в ее памяти - как она попала в Авксом, была очищена, обнажена и выставлена на продажу на рабском рынке, и как ее соски дергали и лоно щупали покупатели, чтобы проверить ее страсть...

Ее купил пожилой клиент по имени Маджуд. Приведя Барбарис к себе домой, он испытал новую проститутку в деле, а затем пригласил двух мулатов, которые два часа использовали возбужденную Барбарис со всех сторон до тех пор, пока она не потеряла сознание от интенсивного секса. Ей выбрили голову и нанесли больную татуировку - "знак любви", который объяснял ее происхождение - и лысая Барбарис начала работать. Лиловые волосы все еще были видны сквозь корни густых волос до пояса. Барбарис окрасила их басмой - естественный цвет светло-русых делал ее слишком заметной в мире горячих брюнеток.

Она была красивее других проституток, не просто занималась сексом, как они, а страстно и отчаянно отдавалась, полностью отдаваясь. И она быстро стала самой популярной проституткой в Авксоме. Откупившись от клиента, она стала любовницей развратной знати и меняла любовника и место жительства каждый месяц-полтора.

Барбарис никогда не забывала, что привело ее в этот вонючий, жаркий и душный Авксом. Узнав, что все рассказы о голубом джинне Максуде ибн Асафе вызывали только смех и недоумение (вера в джиннов там была не больше, чем в ее родном мире), Барбарис начала подкатывать к путешественникам, торговцам и любителям приключений.

Она путешествовала с ними через все моря и океаны, посещала каждый город, открывала свою душу перед мужчинами всех возрастов и национальностей... Однажды ее корабль потерпел крушение, и ее спас чернокожий рыбак, разговаривающий на странном языке, похожем на пение птиц. В другой раз ее похитила птица Рухх, и Барбарис едва не задохнулась от зловония в ее гнезде, усыпанном мертвечиной. Гигантский птенец откусил два пальца от ее левой ноги, и с тех пор Барбарис всегда носила шелковые чулки...

Постепенно ее цель стала неясной, превратившись в навязчивую мысль, за которой нужно следовать просто потому что так нужно. Барбарис странствовала из города в город, из царства в царство, искала кого-то, хотя уже сама не помнила кого и для чего. Мир, где она родилась и выросла, стал областью смутных сновидений. Барбарис избегала воспоминаний, чтобы не запутаться окончательно и не перепутать карты текущих дел.

А дел у нее было немало. После долгих странствий она проникла в постель самых могущественных людей города Хираба, включая султана, и стала самой влиятельной женщиной города. У нее был свой роскошный дом, наполненный экзотическими предметами Востока и Запада. Барбарис находилась на вершине своей красоты, которую сохраняла с помощью знаний хирабской косметологии. Она была могущественной, хитрой и циничной хозяйкой Хираба...

Покачав головой, она положила медную подвеску обратно в сундук. Потом встала и надела на свое ухоженное тело халат из легкого аджумского шелка, спустилась вниз. Воспоминания тяготили ее, и Барбарис захотелось выйти на свежий воздух.

Выходя во двор, она устроилась около фонтана, звенящего своим серебряным звоном круглые сутки. Затем, встав на ноги и оглянувшись, она направилась к выходу.

Однако сразу же отдернулась.

— Кто здесь?

— Уважаемая госпожа, простите меня! Простите меня, прошу вас! — пробормотал детский голос. — Да погаснут мои глаза, да потускнеет взгляд, который сквернил...

— Кто ты? Что ты делаешь здесь?

— Уважаемая госпожа, прошу-прошу вас... не прогоняйте меня! Позвольте мне остаться здесь хотя бы четверть... нет, даже четверть четверти ночи! Я... меня...

— Ты прятался? Тебя ищут?

— Ваша благородность так же высока как ваш… Ох! Они идут! Горе мне, горе!..

С улицы доносились голоса стражников, активно обсуждающих что-то.

— Не бойся! Тебя здесь никто не найдет, пока я не захочу. Почему бы мне не спрятать тебя? Может быть, ты что-то украл?

— Никто, никогда из моего дома не занимался воровством! — гордо ответил голос, обидевшись и став более грубым.

— Из какого дома?

— Из дома Аль-Джезран! Я – наследник рода, так же древнего и славного, как именитого...

— Постой! — Барбарис приблизилась и с интересом разглядывала темный силуэт. — Ты не тот самый юноша, о котором говорят, что его любящая мать сошла с ума и по-прежнему лелеет его, хотя у него уже есть усы?

— Не знаю я о слухах на рынке и байках в порту, ваше благородие. — надменно проговорил юноша. — Но если речь идет обо мне, то это описание кажется весьма точным, несмотря на своеобразный тон...

— Как ты сюда попал?

— Я перелез через стену.

— О, нет! Мне повезло избежать капканов воров, молодой наследник Аль-Джезрана! Ты знаешь, с кем имеешь дело?

— По всей видимости, я могу предположить...

Не дожидаясь его завершения, Барбарис приблизилась к его уху и прошептала ему что-то, окутывая его ароматом благовоний. Мальчик застонал:

— Как! Ты — та самая леди Барбарис, о которой...

— О которой твоя мать называла портовой дамой, захватившей город, грязной иностранкой, подчинившей себе султана и всех его визирей, и другими нехвальными прозвищами? Признаюсь, что в целом она права. Но пойдем наверх в мою комнату отдыха, и там ты расскажешь свою историю. Как тебя зовут?

— Малыш.

— Что?..

— Так меня называла мать и все няни.

— Все няни?... Сколько же тебе лет?

— У меня нет календаря в моей комнате, но однажды я проник в мамин архив и узнал, что она родила меня восемнадцать зим назад...

Поднявшись с ним на второй этаж, Барбарис, наконец, смогла рассмотреть его в приглушенном свете масляной лампы.

— А ты очень красивый. Очень даже — сказала она с ласковым оттенком, которого сама не ожидала.

Темноглазый Малыш с пушистыми щеками, не бритыми еще, слегка напоминал ей кого-то. Это было неудивительно: в жизни Барбарис были тысячи и десятки тысяч мужчин, и среди них наверняка можно было найти два-три десятка похожих на Малыша.

Ситуация все больше привлекала ее внимание. Сев Малыш рядом с ней — прямо на кровать — она произнесла:

— Продолжай. Я слушаю тебя.

Но он мешкался, опустив голову.

— Что случилось? Неприятно сидеть? В твоем доме более мягкие кровати? Или ты опасаешься, что стражники найдут тебя здесь? — насмешливо спросила Барбарис.

— Нет... Просто...

— Что?

— Просто я еще никогда не находился в женской комнате для отдыха. Кроме маминой. Но это... это совсем другое.

— И никогда не видел так близко молодых женщин? Верно?

Малыш молчал.

Барбарис приблизилась.

— Посмотри на меня, — сказала она, подняв пальцем его подбородок. — Ну же, Малыш!

Тот поднял глаза, сверкающие желтыми лучами лампы. Барбарис улыбнулась ему:

— Ты прекрасный, — сказала она и легонько коснулась губами его губ. Малыш вздрогнул. — Не бойся меня. Ты убежал от маминого присмотра?

— Да... Она даже не хотела слышать о том, чтобы я учился верховой езде, обучался владению саблей и кинжалом... Она хотела, чтобы я всегда носил детское платье. С ней я никогда не стал бы настоящим мужчиной...

— Ты уже мужчина, — сказала Барбарис. — Раз сделал то, что сделал. ПОЧТИ мужчина...

— Почти?..

Не отвечая, Барбарис загадочно смотрела на него в полповорота. Затем она немного опустила халат, обнажив плечи и верхнюю часть груди:

— Жарко... Расскажи, что ты чувствовал, когда видел молодых женщин и девушек?

— Я никогда не видел их так близко и не разговаривал с ними... Только однажды... Случайно, на улице... Маме я, конечно, не рассказал и никому больше...

— Она поцеловала тебя?

— Нет. Мы... просто поговорили. И я... попросил разрешение взяться за ее руку. И она разрешила... А дома...

— Я знаю, что произошло дома, — шепнула ему Барбарис. Невинный Малыш внезапно возбудил ее утомленное лоно, и оно уже требовало мужского внимания. Она опустила халат еще ниже: — Знаю, но тоже не скажу никому.

- Можно...

- Что?

- Можно прикоснуться...

- К чему именно?

Малыш замолчал, смущаясь до безмолвия. Улыбнувшись, Барбарис взяла его за руку и положила на свою грудь. Малыш начал тяжело дышать, словно ему было больно.

- Ну что же ты? Если хочешь прикоснуться - так прикоснись, - шептала Барбарис. Рука Малыша скользнула по ее груди, осторожно ощупывая ее мягкость, как будто щупает спелые фрукты, боясь их раздавить. Дошла до ворот - и замерла.

Барбарис засмеялась и скинула халат.

- Чтобы не мешало, - сказала она, наслаждаясь видом Малыша и своей наглостью, которая давно уже не доставляла ей такого удовольствия. "Я возбуждена, как кошка в мартовском половом цикле", - думала она. - "Такое не случалось со мной... со мной... Но не стоит спешить". Прижавшись к Малышу, она стала нежно целовать его в губы - не так, как в первый раз, а чувственно, используя все свои умения с ртом, скорее нежно, чем страстно.

Сокрушенный Малыш подыхал от ее поцелуев. Покрывая его щеки и шею поцелуями, Барбарис скинула его с кровати:

- Встань передо мной... Встань, Малыш, - лепетала она.

Малыш поднялся, выставив вперед выпуклость, напрягающую одежду. Нежно наслаждаясь каждым прикосновением, Барбарис сняла у него штаны и извлекла из них возбужденный член, который был твердым как портовая пушка. Она игриво поигрывала им, постепенно усиливая ласки. Когда она провела языком по уздечке и затем взяла громадную головку в рот, которая едва помещалась туда и обхватывала его скользящим кольцом - Малыш, который давно уже стонал как щенок, внезапно схватил ее за волосы и начал судорожно двигаться вперед-назад, вгоняя свой слюнявый член туда. Так же хирург-убийца засовывает клин в глотку ворам и подделщикам монет... От неожиданности Барбарис подавилась.

— Ого! Ну и удивительно, — вымолвила она, покашляв от слизи, которая застряла в ее горле.

— Простите меня, ваше благородие, прошу прощения, я не знаю, что на меня нашло...

— А я знаю, — обняла его Барбарис и начала раздеваться, целуя те части тела, которые оказывались обнаженными. Малыш мурлыкал от ее ласки.

Вскоре оба они лежали в постели без одежды и страстно ласкали друг друга. Молодой член опять стоял твердо и колол Барбарис в бок. Изнывая от желания, она раздвинула ноги и прижала Малыша к себе — и он проник в ее бескрайнее лоно под звуки:

— Теперь двигайся вперед-назад... как ты делал у меня в рот... Дааа! Вот так!... Сильнее, сильнее, не бойся... Еще сильнее! Еще! Еще... Ааааоооу!

Большой член проникал сквозь неё, наполняя её тело новыми ощущениями, и Барбарис с удивлением почувствовала, что скоро испытает оргазм.

«Вот ты, Малыш!» — думала она и кричала: — Еще! Еще! Сильнее, глубже... Давай, давай, Малыш, давай еще, еще... Ааа! ААА!!! ..

Малыш стонал вместе с ней, погружаясь в пылающую глубину. Они кричали в унисон, сталкиваясь лобками так сильно, что волосы Малыша врастали в Барбарис...

— Ну что же ты со мной сделал, Малыш? — спрашивала она после отдыха.

Малыш не мог говорить, а она ласкала его по всему телу, выражая нежность, которую приходилось скрывать из-за своих любовников предпочитавших грубый и животный секс...

— Поцелуй меня, — потребовала она, касаясь своим соском носа Малыша.

Он взял ее грудь руками, большую и упругую, как манго, и осторожно облизнул.

— Кисленько, — проговорил он хриплым голосом, словно после болезни. — Как барбарис. Знаешь ли ты такие сладости?..

Барбарис внезапно дернулась.

— Что случилось? — спросил Малыш. — Я тебе нанес боль?

Она не ответила. В ее уме крутилось какое-то важное и пугающее воспоминание, которое отказывалось открываться, ускользая в темноту. Черные глаза Малыша смотрели на нее сбоку...

Вдруг Барбарис осознала, что это воспоминание - это имя или несколько слов.

Малыш молчал и пристально смотрел ей в глаза.

«Он понимает», - подумала Барбарис, чувствуя мурашки по всему телу. - «Понимает и ждет...» Заветное имя пробивалось из далекого прошлого, гораздо дальше, чем медная пластина с зеленью, и Барбарис не могла его зацепить, понимая с ужасом, что оно скоро вернется во тьму...

И вдруг в ее голове раздалось одно слово.

Подчиняясь импульсу, Барбарис произнесла на древнем и уже забытом языке:

— Мась?..

И сразу же перед ней вырисовалась и раскрылась яркая и обжигающая картина; и сразу же привлекательное лицо Малыша, отражавшееся в свете лампы, начало светиться и излучать тепло, словно солнце в тумане. Оно превратилось в другое лицо - забытое и родное, настолько родное, что у Барбарис самопроизвольно потекли слезы - поток долго скрывавшихся горячих слез...

Комната, окруженная полумраком, растаяла и исчезла...

— ... Что случилось? — раздался знакомый голос. — Тебе приснился кошмар?

Варя, плача и не понимая происходящего, нащупала рядом теплое тело и прижалась к нему, словно ребенок. Мягкая рука ласкала ее по волосам и спине, и от прикосновений Вари пронизывали все сильнее спазмы плача.

Руки внезапно исчезли. Сквозь сжатые веки пробивался желтый свет. «Не открывай глаза. Не открывай. Не открывай!...» — шептал какой-то голос, но Варя не послушалась и открыла глаза.

Перед ней была комната, освещенная обычным электрическим светом, а не тусклым. Над Варей склонилась беспокойная фигура.

— Что случилось? Тебе плохо? Нужно вызвать скорую?

Реальность возвращалась медленно, кусочками, словно сложенные головоломки.

— Где ты был? — хныкала Варя. — Куда ты ходишь по ночам? Я уже тут без тебя... знаешь что...

— Варя!... Прости меня. Я вышел покурить. Не могу без этого. Не получается. С тобой я терплю, а ночью не могу заснуть...

Реальность оказалась простой, так же как их комната. Варя даже перестала плакать.

— А что в том ящике? — спросила она, словно этот вопрос был предрекаемым. — А? Почему ты его запираешь на замок? Расскажи мне! Расскажи! — повысила она голос, увидев, как муж морщится. — Расскажиии!

— Подожди. Мне нужно позвонить.

Муж взял мобильный и вышел в коридор. Удивленная Варя различала: «Ну и что, что ночь?... Я заплатил столько, что одна ночь неспеша... плачет, требует... что мне делать?... хорошо... хорошо...»

— Варя, — сказал он, когда вернулся. — Мне нужно рассказать тебе кое-что.

Варя безмолвно глядела на него.

— Дело в том, что раньше я занимался неправильными вещами. Я был посредником. Обеспечивал проституток.

Варя молчала, стараясь переварить услышанное.

— Я уже давно начал новую жизнь... Один психолог, которому я сейчас обращался, очень помог мне. Это он посоветовал жениться, завести семью... Он сказал, чтобы я тебе все рассказал. А в этом ящике — документы из моей прошлой жизни. Я храню их на случай, если меня найдут мои враги. Я не хотел, чтобы ты нашла их... Что скажешь, Варя?

Она смотрела на него еще какое-то время, всхлипывая от инерции. Затем притянула мужа к себе, повалила его на кровать и прижалась к нему, издавая облегченные вздохи.

Также вздыхал Максим Александрович и улыбался таким образом, как никогда прежде...

Уже светало. Когда Варя рассказала о своем сне, а потом благодарно отдалась мужу, испытывая наслаждение, солнце нагло проникло лучами в комнату, и желтый свет лампы полностью растворился в них.

Поцеловав Варю, муж ушел на работу. Ей тоже пора была отправляться на занятия, и она начала готовиться к выходу, напевая какую-то песенку.

Не переставая петь, она открыла секретер, достала всю ту же пачку...

На ней не было лишнего ключа.

"Приснилось. Я так и подумала" — сказала себе Варя. И приблизилась к зеркалу.

Зеркало простое зеркало. Старое, потемневшее со временем. Простудившись, Варя наклонила голову так, будто хотела ударить свое отражение — и задела лбом холодное стекло.

Вздохнула и начала рассматривать кожу на своей голове в поисках следов татуировки. Никаких следов не обнаружено.

Последние остатки ее сна растворились в привычной обстановке, залитой ярким светом дневных лучей. Варя улыбнулась своим тревогам, протянувшись кверху всем своим телом - и...

Остановившись на цыпочках, словно статуэтка балерины, она уставилась широко раскрытыми глазами на полоску голубого пара, выходящую из зеркала и пересекающую потолок...