Коммуналка. Часть 4: Алла-Алефтина

Алла появилась у нас сразу же после того, как усилиями Симановского сняли с квартиры статус аварийной. Довольно стройная и грудастая женщина бальзаковского возраста, с круглым лицом и глазами на выкате. За эти глаза её за глаза звали Пучеглазкой. Она купила комнату прямо у входной двери, в самом начале коридора, ведущего к раковинам на кухне. Естественно, её пухленькая попка, в обтягивающих черных кожаных штанах притягивала мой взор. Приятно было созерцать, как она возвращается к себе в комнату с какой-нибудь тряпочкой или ведром, виляя попкой не хуже, чем Софи Лорен.

Тридцать шагов туда, столько же обратно. Интересно было бы подсчитать, какое расстояние она намотала, пока делала ремонт и уборку в своей комнате. С расстоянием до Марса, конечно не сравнить, но до Москвы или Бологого точно дошла. Цоканье каблучков стихало, попка скрывалась за дверью и снова из темноты длинного коридора постепенно проявлялось её улыбающееся лицо — рыжеватые волосы, заплетенные в косу и заколотые наподобие венка или короны, носик-курносик, пухлые, страстные губы и крупные блестящие глаза. Ах, эти чудные глаза! Чувствовалось в них легкая ненормальность, холеричность, которая проявлялась в быстрой речи, движениях, жестах. Это особенно бросалось в глаза, когда она на кухне общалась с флегматичной Надюхой.

— Ой, Надя, а можно я чуть подвину вот этот столик и поставлю этажерочку рядом с раковиной.

— Да двигай, чё спрашиваешь?

— Ну как же, а вдруг кому-то не понравится, скажут, не успела вселиться и уже командует.

— А ты меньше слушай, кто и что скажет.

— Ну как же, коммунальная квартира, нужно учитывать интересы всех.

— Не доучитываешься, всегда кто-то будет ворчать.

— А вот здесь я хочу зеркало повесить.

— Для чего зеркало на кухне,  — сняв с плиты закипевший чайник, пожимает плечами Надюха, и удаляется к себе.

— А ты, Саша, что скажешь?  — обращается она ко мне.

— Конечно, повесь, я только за! Заходишь на кухню, сразу видишь, что локон некрасиво висит, или пушинка на лбу. Неси зеркало, я сам повешу, только за молотком и гвоздями схожу.

Пока я крепил зеркало, рот у Аллы не закрывался. Она сразу же мне сообщила, что художница, закончила институт Репина, а ещё увлекается изотерикой, медитацией, передачей мыслей. Услышав это, я сразу понял, отчего этот сумасшедший блеск её глаз.

— Я вот закончу ремонт, перевезу вещи и картины, книги, и приглашу тебя к себе на чай.

— Я, вообще-то, чай не пью, только кофе и водку.

— Ты, наверное, шутишь,  — её глаза ещё больше округлились,  — ты не похож на алкоголика.

— Я просто не пью чистую водку, а делаю коктейль. Знаешь, был такой японский философ Ясами Это.

— Ой, я что-то такого не помню, я японскую литературу люблю, Акутагаву, Кобо Або...

Она снова затараторила так, что пришлось прервать работу, чтобы не попасть молотком по пальцам.

— Ну, так и что этот твой Ясами сказал.

Я изложил ей фрагмент высказывания японца, который помнил наизусть:

Как то один ученик спросили сэнсэя Ясами Это:

— Это-сан!  

Вы с утра до вечера пьете сакэ, но, никто ни разу не видел, чтобы Вы не могли одеть гэта? В чем заключается Ваш секрет?

— Видишь ли, Сиура-кохай, никакого секрета у меня нет! Я пью много сакэ но не пьянею потому, что в моей голове два Ясами.

Один торопит и говорит: «выпей поскорее ещё! Тебе сейчас хорошо, а будет ещё лучше! »

Другой ему отвечает: «погоди, я испытываю приятные чувства ещё от предпоследней чарки! Та, что предлагаешь мне выпить ты — пока лишняя! »

Я всегда соглашаюсь с мнением второго!

— Ну и молодец! Я тоже люблю коктейль «Марко Поло», рюмка рома и три рюмки апельсинового сока, высокий узкий стакан, соломка и ломтик лимона на стенке. У меня уже план созрел, представляешь, этот стакан с коктейлем, томик стихов и чайная роза на нем. Красиво!

— Красиво ты мыслишь, образами,  — а сам подумал,  — интересно, она и в постели не умолкает?

Сразу признаюсь, до постели у нас с Аллой дело не дошло. Она оказалась стеснительной, зажатой, даже невинная попытка обнять и поцеловать её вызывала у неё протест.

— Саша, ты замечательный человек, добрый умный! Ну не надо этого, давай останемся с тобой друзьями. У нас же столько общего, о чем можно поговорить.

— Алла, ну я же мужчина, а ты очаровательная женщина. Неужели у тебя не кружится голова, когда тебя целуют в шейку, щечку?

— Конечно волнует, но это должен быть человек, которого я полюблю всем сердцем, о котором буду думать по ночам.

— А просто так, отдаться страсти, позволить раздеть тебя, расцеловать тело, грудь, сосочки, спуститься ниже...

— Саша, прекрати,  — её лицо сделалось пунцовым,  — я не умею об этом говорить.

— А ты не говори, а слушай. Говорить буду я.

Я подошел к ней сзади, взял за талию, прижал к себе поцеловал шейку. Она закрыла глаза, повернула ко мне лицо, ища мои губы. Мы слились с ней в долгом поцелуе. Я прижал ладони к её груди и чувствовал её глубокое и частое дыхание. Я нащупал пуговичку на её блузке, попытался её расстегнуть, подумал даже, что она сдалась, я раздену её и у нас будет прекрасное продолжение, но, неожиданно, она оторвалась от моих губ, стряхнула мои руки с груди и сказала:

— Не надо, Саша! Давай, всё-таки, останемся просто друзьями. У меня есть человек, с которым я встречаюсь, я не хочу его обманывать.

И, она не лгала, человек этот, почти мальчик, музыкант и композитор, действительно появился в нашей квартире. Скромный, застенчивый, он редко появлялся в общественном пространстве. Не знаю, доходило ли у них с Аллой дело до секса? Я думаю, что она относилась к нему, как мать к сыну, учила, наставляла, а он слушал её и в голове его рождалась музыка. Голос Аллы, как ручеек, пробивал себе путь в его сознании, заполнял всё пространство и мощным потоком звуков ложился на нотные листы.

Алла ходила счастливая, кивала мне при встрече и улыбалась.

А потом 

мне пришлось покинуть эту квартиру, мы потерялись, и, только когда появились социальные сети, я нашел её. Теперь она звалась уже не Аллой а Алефтиной, на её страничке были размещены картины, стихи, заумные изотерические тексты. Алла жила, устраивала выставки, вернисажи. На одной из её выставок мы даже встретились, обнялись, но поцеловались только в щечку. Она осталась такой же болтушкой-хохотушкой, жизнерадостной, веселой.

Я конечно, забываю о её существовании, но, наткнувшись на следы её деятельности в сети вспоминаю её с легкой грустью и вспоминаю слова Онегинской Татьяны:

— А счастье было так возможно, так близко!