Валя

Конечно, с моралью мы намудрили так, что теперь сам черт не разберет, что такое хорошо и что такое плохо. Уж и не по большому счету, а по маленькому тоже и обманываем, и лжесвидетельствуем, и воруем, и... и все публично, и все вроде бы не в счет. Да и как считать, если эту печку порушили. И с чем сравнивать? А если считать и сравнивать не с чем, то что остается от морали?

Конечно же, прав был Моисей, когда вещал: «Не пожелай ни жены ближнего, ни осла его, ни раба его». Ну, с ослами и рабами — бог-с ними, а вот с женами как? Вот, к примеру, ухаживал я за женой приятеля и ухажнул ее пару раз. Это плохо. Он — ближний. Нельзя! А если я ухажнул ее до того, как она стала женой приятеля?

Это можно? А если я не знал, что она жена приятеля, а потом узнал, а до этого уже ухажнул? Мне обратно надо что-то взять или как и что делать? А если она была женой приятеля, а потом перестала? А если он до того не-был приятелем, а потом стал? А если он был приятелем, а потом стал неприятелем? А если жена ближнего изменяет ему все равно, то не лучше ли ей и ему, чтобы она изменяла со мной?

Это ведь еще Сократ об относительности морали говорил: «Воровать не должно, но меч у друга, который решил покончить жизнь самоубийством, украсть — благо».

Честно говоря, все это я не для вас выкладываю, мне самому н надо кое в чем разобратъся. Эта история началась с того, что я, человек старшего молодежного, возраста, лет около тридцати, с явно выраженными романтическими представлениями об этом прекрасном мире, с пол-оборота влюбился в ленинградскую цыпочку, встретив ее в период очередного краткосрочного отпуска в малознакомой компании.

Роман разгорелся мгновенно. Девочка, слегка подвыпив, плыла буквально на глазах и оставалось только отыскать приличное местечко, чтобы выразить ей наиболее весомые знаки любви. Но. Для романтиков это проклятое «НО» — тщетный призыв к реальности. Они потому и романтики, что начисто игнорируют суровые проявления бытия. Короче, когда я познал ее почти всю на ощупь, выяснилось, что на днях она выходит замуж и уезжает далеко. Вот если бы мы встретились, до того, или после, тогда... совсем, совсем другое дело.

Романтики не доверяют фактам жизни. Они над ними. И если у них в руках не остается ничего существенного, то это означает лишь одно: душа заполнена образом любимой.

Этот образ в основном и в главном состоял из пышной гривы золотистых волос, светлосерых с голубизной и маленькими черными зрачкачи, плоских влажных глаз миндального разреза, такие бывают на саксонском фарфоре или у Фабержье, изумительной фигуры, срисованной с иллюстраций к «Тысяче и одной ночи», милой привычки говорить чуть в нос с придыханием, постоянно придавая словам и фразам какой-то второй, подводный смысл. Это была прирожденная кокетка по имени Валя.

Получив удар,  

романтики не бросают образ любимой на полдороге, они лелеют его и холят, и тащат, сгибаясь под его нравственной тяжестью, через тернии и доберутся ли они до звезд или нет, никто не знает, но они таскают его за собой повсюду, авось, пригодится, авось, повезет! и везет же иногда, черт возьми, иначе весь романтизм давно бы вышел вон!

Я увидел ее через неделю в Мраморном дворце на вечере танцев. Она была с подругой и новеньким обручальным кольцом. Прощальный визит.

Через минуту мне стало известно, что муж уехал, что послезавтра она отправляется к нему и что если я чего-нибудь хочу от нее, то для меня есть сорок пять минут. Я сказал: «Хватит! » и мы рванули на такси к приятелю. В прихожей я ему шепнул: «Комната, постель, полчаса» Он все понял и подал свежие простыни. Я смутился, она расстелила. Он вышел, я запер дверь и двумя движениями снял с нее все, что было снизу и все, что было сверху. Заграница! Умеют, гады. Красота была ослепительной: и золотистый пушок над бедрышками, и чаши грудей, и... Любоваться было некогда. Фактор времени, как непременное свойство материи и объективная реальность, давил на затылок. Малыш был в порядке и я произвел три извержения, не вынимая. Впрочем, без ее страсти малышу было бы труднее. С опозданием всего на пару минут на леваке я доставил ее к месту проживания и мы рассгались до лучших времен, а я даже забыл спросить, куда она едет.

Еще через неделю и я вернулся на свой родимый Север, в место, о котором и вспоминать не хочется, на букву Г. Местные остряки шутили: «Если шар земной имеет жопу, то дыра от этой жоды — здесь! »

Пока я был в отпуске, мой приятель привез молодую жену и пригласил, чуть позже, когда устроятся на продолжение свадьбы, смотрины или уж не знаю на что, но чтобы выпить и закусить. Это мероприятие все откладывалось да и не казалось таким уж и важным.

И вдруг. Для романтиков это «вдруг» атрибут естественный, он вытекает из «авося». Где-то уже после нового года, глядя в окошко своего офиса, как говорят теперь, я увидел эту самую Валю! Ошалело по лестницам свалился с третьего этажа, выбежал на улицу и... не нашел. Вот это плюха! Значит, она здесь. Значит, ее можно найти! А как? Новой фамилии нет. Адреса, естественно, тоже. Валя — вообще не признак, Валями пруд пруди. Вон у меня Валя Гриценко женат на Вале Гриценко. Кто из них кто? Мучительно ищу выход и вдруг вспоминаю, что меня на ту, первую вечеринку притащила давняя приятельница, местный завмаг, которая считалась моим другом, поскольку у нас не было ну просто никаких сексуальных контактов. Следовательно, сложно рассчитывать на понимание и поддержку.

Выхожу на нее и ставлю предельно четкую задачу: найти и обеспечить. Она отвечает согласием и через пару дней у меня звонит телефон: «Сегодня в девятнадцать у меня».  

В диком волнении, согретый на северном ветру образом любимой, с «дипломатом», заполненном бутылками коньяка, сухого и шампанского с легкими закусками, выхожу на рандеву в местной гостинице. Завмаг занимает отдельную комнатку, предлагает немного подождать и уходит на празднование дня рождения в другой номер. Я ее сердечно благодарю и начинаю мерять ожидание сначала минутами, потом все большими. кусками времени. Завмаг то и дело наведывается: «Не пришла? ».

Через два часа: «Теперь уже не придет, чтото случилось! Но ты не расстраивайся, она жаждет тебя видеть! »

Я предложил шампанского.

— Да, я уже... Ну давай, разделю с тобой печаль... Я осушил свой бокал, » наполнил другой, она тянет свой по капельке, посматривает на меня с улыбочкой. Меня словно током шмякнуло: «Ты не говорила с ней! »

— Говорила.

— Что она сказала?

— Она сказала: «Может быть. Ты ведь знаешь ее... »

— Ты ведь тоже знаешь!

— Я — меньше!  — уже смеется.

— Так что же делать будем?

«Думай сам»,  — говорит со значением, подходит и садится на колени. Я со спины забираюсь под кофточку и расстегиваю бюстгалтер. Она дотягивается до бутылки, выливает остатки шампанского в — бокалы:  — «Давай выпьем за нас, а Валю я тебе потом положу».

«Давай» — сказал я с кислой физиономией.

Выпили Она заперла дверь и сняла покрывало с постели.

Надо было срочно переключаться, но эта дурацкая романтика: стоит Валечка перед глазами со всеми своими прелестями и не отходит ни на минуту. «Но с другой стороны,  — думаю я, бабы они и есть бабы. Вон — наклонилась. Подходи и бери. Никакой очереди! Да, кроме того, от этого ожидания с предвкушениями у меня яички разболелись... «Принимаю пятьдесят грамм коньяка и приступаю к взаимному раздеванию. Когда груди обнажились, она прижалась и говорит: «Я ведь давно хочу тебя, дурачка... А ты и не замечал... » Распустила волосы — черные, длинные, взмахнула головой, разбросав их по подушке, улеглась на спину и протянула ко мне руки: «Иди ко мне, дорогой! » Я это «дорогой» слышать не могу. Набрались из американских киношек и шпарят направо и налево. «Антиллигентки» занюханные. Но соглашение стоит того, чтобы его выполнять. И еще я подумал. «Будем считать это генеральной репетицией, ведь Валечку нужно будет обслуживать по высшему классу! »

Бог мой — лобок-то у нее как зарос, не проде решься! Но выбираюсь на правильную дорогу, она глубоко вздыхает и закрывает глаза. Вхожу медленно, как могу и застываю, даю прочувствовать прелесть моего малыша. Она начинает слегка подергиваться, не хочет терять ощущение контакта. Слегка пошевеливая бедрами, начинаю медленное отступление. Ей зто нравится и я, остановившись на пороге, снова медленно погружаюсь в заросли. Немного ускоряю темп, забираясь с каждым разом все глубже, чтобы маточке скучно не было. Она начинает каждый раз сдавленно вскрикивать, и я тут же меняю применение малыша, следуя китайским советам: три мелких — один глубокий, пять мелких — один глубокий, семь мелких — один глубокий. А есть ведь еще средние погружения Я понял у них главное: партнерша не должна знать, каким будет 

следующее. Я раскрыл эту тайну и беречь ее не вижу надобности. Хотя, с другой стороны, предопределенность в сексе тоже хороша. В любом случае я за разнообразие. Тем временем она вся сжалась в комочек и начинает подвывать моим глубоким проникновениям, я еще раз меняю применение малыша и начинаю прицельно бить по горлышку матки его головкой. Подвывания превращаются в прерывистый негромкий вой.

Потом она на мгновение замолкает и вдруг со вершенно в другом регистре загудела, как пароход: «У-у-у-у... » и отключилась. Что-то слишком быстро. Учтем. Я подождал минуту, пока она еще повздрагивала и поехал дальше. Она говорит: «Поцелуй! » А и и забыл, что без поцелуев нельзя. Поцеловал, положил ноги себе на плечи и выдал хорошую серию в самое горлышко. Руками чувствую, как от него по всему телу завамага круги наслаждения расходятся и возбуждают ее все больше. Чувствую сейчас опять «У-у» начнется и прекращаю всякое движение Она смотрит удивленно, понять не может, то ли я кончил, то ли что случилось. Слушает себя. Я подождал, пока ее возбуждение почти полностью спадет и выдал вторую серию. Ей это очень поправилось. Она и всхлипывала, и хрюкала, и руками и ногами обнимала. На самом пороге нового «У-у» я опять остановился. Теперь-то она все понимала. Полежала минутку и рукой по заду: «Давай, мол дальше поехали! » В третий раз я откровенно прохлопал. Меня самого так забрало, что остановиться не было никакой возможности. Влил я в нее все, что у меня было от накоплений, для Валечки (в том числе), и остался в ней, пока не вернется из Страны Сексуальных Наслаждений.

Вернулась, дала мне вафельное полотенце, сказала восторженно: «Ну, ты даешь! » Что можно было принять за одобрение. Откинулась на подушку, гладит руками свой живот и смотрит на меня, как на Сергия Родонежсгого во храме.

Я открыл бутылку сухого, освежились. Смотрит с хитрецой и говорит: «Давай договор заключим. Валю я тебе, как обещала, конечно, дам. Но мне, честно говоря, очень понравилось, как ты это делаешь... » А я подумал: «Дорепетировался, мать твою... » — уже понимая, куда она клонит. «Так вот,  — продолжала она.  — мне тоже должно что-то перепасть. Я не ревнива, можешь Валечку драть, как кошку, но и меня, хотя бы через раз. Вы ведь у меня на крючке будете... Я в открытую. Принимай предложение... «Она навалилась на меня, зажала голову руками, впилась в губы таким страстным поцелуем, что я такой прыти от нее не ожидал. Прижалась зарослями к колену и давай нижними губами по ноге елозить. Наверное, тамошние волосы доставляли ей сексуальное развлечение.

«Черт с тобой. Договорились! Я пошел!... »

«Уйдешь утром. Я спать с тобой хочу. Буквально... »

Взяла малыша в руку: «Хочу сзади»,  — стала на колени, выставилась. Не знаю почему, но я эту позицию терпеть не могу, может, какие воспоминания а прошлом? Я сказал: «Лучше так»,  — развернул ее поперек кровати, стал сзади Она не возражала. Подумал: «Репетицию нужно кончать, а то 

она еще что-нибудь придумает, торговка чертова! » Начал опять неспеша, размеренно. Зад торчит, мошонка по клитору хлопает, а я размышляю: «Чего это я, дурак, испугался? Разве лиш няя баба может мешать? Разнообразие, да еще на контрасте вполне может быть интересным. Кроме того, роли у меня будут разные. Там, особенно в начале, я — проситель, здесь — хозяин... Надо еще посмотреть, как эта минет делать будет...

Научим. Эта учиться будет... А все-таки Валечка — класс девочка! У этой волосы и весь вид, как ночь полярная, надоевшая, а у той — солнышко... У той грудь с шарами от болышого биллиарда внутри, а у этой — тесто... ». Я наклонился проверить, взял пальцами грудь сбоку, пожал. Она приняла этот жест за ласку и задышала еще шибче. «Точно. Тесто. У той попока круглая, ее, как яблочки, кушать хочется, а эта, как две перезрелые дыни... » Посмотрел я внимательно и вынужден был согласиться, что зта тоже пичего.

Размышляю я таким образом, а сам выполняю договоренность, хоть и без должного вдохновения. Но она этого не понимает и плавает в своем мире сексуальных ощущений вполне довольная. Потрогал клитор. Ого! Торчит как младший брат малыша. Интересно. Надо будет внимательно посмотреть на его особенности. Исследовательская жилка во мне всегда билась. Такого большого я еще не встречал. Эта мысль меня подстегнула и, ухватившись обеими руками за ее таз, наращивая темп, принялся натягивать ее на длинпый и мокрый от ее выделений орган. Теперь уже ее оргазмы шли один за другим. Такой частоты я тоже не встречал. Я же говорил, что может быть интересно. У каждой дамы что-то свое есть.

Все это продолжалось уже очень долго и я решил, что пора и честь знать. Продвинул ее вперед носом по простыне, потащил с ускорением назад и на исходе движения, четким встречным акцентированным ударом, как шар в лузу, вогнал член до упора. Она вскрикнула. Я повторил и, убыстряя, наносил удары, слегка заменяя их направления. Вскрики шли один за другим. Мне не видно было искр из ее глаз, но дым из ушей шел.

Финал вышел бурным. Все не мог оторваться. Наконец, отошел к столу, налил рюмашку коньяка, выпил, оглянулся,  — стоит в той же позиции.

«Отличная работа, сэр!  — подумал с гордостью.

Налил ей, поднес к носу на простыне: «Мадам выпьет так или перенит позу? » Она без слов повалилась на бок, и, чуть помолчав, очень задушевно проговорила: «Черт бы тебя побрал... Ты что со мной делаешь? »

«То, что хочет сама мадам»,  — ответил я мягко.

«Ты бы лучше подумал, как я теперь другим давать буду... После тебя... Они ж о себе только думают... »

Она выхватила рюмку и, проливая коньяк на груди, выпила его залпом Закашлялась. Медленно опустила ноги с кровати.

«Подойди... »

Подошел. Взяла кончиками пальцев мошонку снизу, привлекла к открытым губам вялую головку малыша, обняла ими его хилое тельце. Подержала и без сил свалилась на подушки.

Я очистил апельсин.

Проснулся рано. Ничего не пойму: где я, с кем? Сопит 

в две дырочки. Взял грудь — проснулась. Взял лобок — все вспомнил. Раздвинул ножки, двумя руками — «за». Поехали Приехали. И я убыл.

«На днях позвоню! »

С тем и ушел.

Отошел я от этого приключения и опять о Валечке мечтаю.

Через несколько дней звонок: «Там-то и тогда-то».

Явился с полным набором в «дипломате» Встречает завмаг, целует украдкой, проводит в комнатку. Там дама весьма приличных объемов, но мне-то что, знакомимся: «Валя»,  — я, же говорил! Достав припасы, дамы быстренько накрывают стол, а я все на двери поглядываю, вот-вот войдет моя лапушка. Первый тост, второй. Я на завмага вопросительный взгляд. Она кивает и уходит. Дама смотрит на меня выжидательно, и на двери. Еще выпили — закусили. Завмаг исчез. «Потанцуем? » Радиола хрипит, дама прижимается. Потанцевали, выпили, закусили.

Дама, как бы между прочим: «Может, ляжем? »

«О!... О! »

Опять, стерва, надула!

Но не будешь же эту распрашивать, ее втемную мне подставили.

Легли.

Я прицелился ... и вмазал. Она вскрикнула и бедрышком пуда на три по стеночке. Там такой грохот раздался, что я подумал о последнем дне Помпеи. Оказалось, на коммунальной кухне полка с посудой упала. Провозился с этой горой мяса ночь.

«Завтра придешь? »

Я хлопнул дверью. Что за невезуха такая?

Звоню завмагу: «Ты что же это делаешь? »

Прикинулась дурочкой: «А ты разве не ее хотел? Приходи, подумаем, что можно сделать».

Черта с два!

Прошло время. Зовет меня приятель на смотрины.

Захожу и будто меня бетонной балкой по башке. Мой приятель.  — муж моей Валечки. Она держится прекрасно, вида не подает. Познакомил нас муж. Все весело, легко, оживленно, гости, тосты, музыка... А я зациклился, романтик дебильный, отвечаю невпопад, глаз отвести не могу. Гости ушли, муж их провожает, мы танцуем. Держу я это мучительно желанное тело в руках, если бы не остановила, я бы ее тут же... Часто вспомина ет Ленинград, жалеет, что времени мало было.

Нет, здесь все всех знают, здесь нельзя, вот гденибудь...

Музыка играет, она склонила головку мне на грудь, держу ее попочку обоими руками и входит муж. Аж рукой загородился! Она вообще не среагировала. Поцеловал я ей ручку и смылся. Никогда в такое дурацкое положение не попадал.

Назавтра, сославшись на алкоголь, просил у приятеля прощения, обещал, что такого больше повторится. А как это повторится, если он меня в гости теперь минимум год не позовет? Идею отдать я уже не мог.

Прошло еще время. Весна на Север пришла. Стадо тепло. Девушки сняли пальто. Многие из них оказались беременными.

Перевели меня с повышением в другой город, который по отношению к Г. по административной иерархии был старшим.

Тем временем уже и лето в август вкатилось. Пора на Севере совершенно особенная: жены с детками еще на юге витаминизируются, а их папы, как коты мартовские, шмыг из подъезда в подъезд. Шмыг! И не спрячешься, потому что ни деревьев, ни кустиков нету, а солнце еще почти круглые сутки на небе торчит. Всем все видно, все все знают. Кино, да и только!

Но в это же время повсюду августовские конференции педагогов начинаются,  

со всего Кольского полуострова учителя в приключения небезопасные ввязываются. Молодые — в первую очередь.

Ну и коты тут, как тут.

И я тоже.

Вхожу в самое популярное кафе. Боже мой! Сидит моя Валечка за столиком, я и забыл, что она педагог, с какой-то блеклой дивой и шцицель кушает. Обрадовалась, солнышко мое. Я взял вина. Сидим, мировые проблемы обсуждаем. Наконец, диву в туалет потянуло, тут мы все и обговорили. Валечка готова и очень хочет, но нужен мальчик для подруги, одна она не сможет, мужья у них дружат и, если ее не замазать, продаст. Все как в детективе. Тут же из автомата звоню корешу Юрашке, объясняю ситуацию и получаю согласие.

В двадцать три он у меня с баклагой спирта и дефицитными бумажными салфетками. Накрыли стол, приготовили постели. Романтизм из меня так и прет и сладостные картины рисует. В моей двухкомнатной квартирке все готово и располагает. Звонок. Входят девушки. Моя дорогая Валечка крепко жмет мою руку и бросается на шею Юраше.

Я, конечно, не знаю, что у меня на физиономии написано, но она тут же уводит меня на кухню и четко докладывает: «Я с ним была... недавно. Я не хочу скандала, скажи и мы уйдем. Я потом к тебе приду... Ты хороший... Ты все понимаешь... » Как же мне не понять, когда все на хо роших вечно воду возят!

«Оставайтесь».

«Только ты уж Валечку,  — а, она тоже Валечка!  — не выпускай». И на ухо: «Врежь ей, как мне тогда! » Поцеловала в щечку и ушла в комнату. Вернулась, пощекотала яички: «Не сердись, я очень хочу тебя».

За столом ухаживаю за «Валечкой», черт бы ее побрал. Смотреть не на что, а все носом воротит, уйти хочет. Я показываю на часы: «Уходить некуда, в ваше общежитие только до двадцати-четырех пускают». Поверила. Посидели хорошо и мой кореш мою Валечку утащил в свою комнату, а мы с этой Валечкой стол убираем, посуду моем.

Я между делом без воодушевления намекаю слегка, что вот, мол, посуду уберем, а постель у нас одна на двоих. Она начинает канудить, что никогда мужу не изменяла и не изменит, потому что он хороший. Я подумал: «А может, тебя еще и никто не хотел». Говорю, что, мол, ничего плохого мужу вашему не желаю, но при чем здесь все это? Ведь, если я, или кто-то другой сделает его жене хорошо, то он, как любящий супруг, должен быть ему за это только благодарен. Поразговаривали мы так, я еще выпил, она не захотела, приглашаю в — постель. Буду, говорит, в этом кресле ночевать. Пожалуйста. Главное — свобода выбора чтобы была. Разделся до трусиков, лег, отвернулся. Она же минут пятнадцать просидит, не больше, скучно ведь. Минут через пять: «Подвинься, только раздеваться я не буду».

«Да мне-то что, только как ты утром мятая пойдешь на свои занятия? »

«А ты не будешь? »

«Успокойся. Ты не в моем вкусе... » 0биделась.

Начала раздеваться. Юбку сняла, кофточку. На комбинации остановилась. Сняла все-таки.  

Как быть с чулками, так и не решила. Вот так в трусиках, чулках с поясом и в бюстгалтере прилегла на краешек постели. Чувствую, дрожит вся, только непонятно от чего: от холопа, страха или же лания? Ее продувает, значит, от холода, но держится. Север же, хоть лето, а холодно. Еще минуток пять продержится, а дальше что? Через пару минут: «Мне холодно! » — чуть капризно. «Так иди же ко мне, кто тебе мешает? Положил руку ей под голову, прижал немножко. Поковырялась и затихла. Немного погодя, спрашиваю: «Ты уже спишь? »

«Сплю «,  — отвечает ясным голосом.

«Ну, спи».

Лежала, лежала, вдруг ногой как шевельнет. Все! Киска готова. Я дышу ровно и глубоко и во сне кладу ей руку на бедро. Дернулась, но руку не убрала. Ждем следующего сигнала. Минутки через три бедрышко шевельнулось, чуть нервно. Я спокойно перекладываю руку ей на грудь. Сжалась, но видно, решила, пусть уж так спит, лишь бы спал. А я слежу за дыханием, не манекен же она с опилками! Не манекен. Дыхание понемногу делается чуточку нервным, глубоким. Уже лучше. А так совсем хорошо. «Просыпаюсь». С удивлением смотрю на свою руку на ее груди. Она ее испуганно отбрасывает, но коготок уже увяз! Слушаю себя — кровь то ли от коньяка, то ли от предвкушения дамы по организму мечется и все больше впрыскивается в член. Он от этого вырос и выставился из трусиков.

«Ой,  — говорю я испуганно,  — что это? »

Она вздрогнула: «Где? »

Я беру ее руку и кладу на головку. Жду реакцию. Она выпрыгнула из постели и укрылась на кухне.

Все по науке. Сейчас она остынет немножко, себя пожалеет, мои словеса вспомнит о том, кто делает жене хорошо, да и пример подруги перед глазами. Тут мое сердце сжалось. Ну и еще, если она собиралась ходить вокруг подружки с поднятой головкой, то во что зто ей обойдется, ночь-то ведь только началась, да и тот, который в постели. В общем, Лермонтов об этом писал, повторяться не стоит.

Минуток пять выждал, налил коньячку пару рюмок, пару кусочков лимончика с сахаром и вышел на кухню. Она уже смотрит на меня, как на избавителя. Замерзла, поплакала над судьбой своей немножко. А член торчит и его белой ночью очень хорошо видно.

Не ломаясь, выпила, закусила, сказала: «Я проголодалась». Совсем хорошо. Главное, чтоб свобода выбора была. Сделал ей бутерород с бужениной, предложилчто-нибудь разогреть. Она отказалась, а я, уточняя ситуацию, сказал: «Кофе мы с тобой потом сделаем, хорошо? » «Хорошо! »

Покушала.

Вернулись в постель. Прижал к себе покрепче и спокойно раздел. Она вдруг сникла, и уже не сопротивлялась, когда с моей помощью, ее нижнее белье покидало тело своей хозяйки. Бюстгальтер... Пояс... Чулочки... Трусики... Девочка уже на последнем рубеже и для очистки совести, чтоб, значит, виноватой не быть: «Ты же обещал! »

«Что обещал? »

«Что не будешь. »

«Что не буду? » — детский сад какой-то.

Лежит голенькая,... грудки маленькие, как у пионерки. И зачем ей бюстгальтер? Попки вообще нет. Даже жалко ее 

стало.

Поцеловал в губки раз, другой. Рука от грудок по животику до клитора добралась, пальчик уже во влагалище шевелится, а губы на сосочки накинулись. Затвердели быстро и я то одного, то другого кончиком языка обхаживаю, кругами, вокруг сосочка и грудочку в рот засасываю, потом другую. И больш ничего. Она не понимает, что происходит, а у самой кровь почти кипит; И тазик вверх подпрыгивает. И хрипы в горле появились. И видит же, что есть чем — головка до боли в живот уперлась. Наконец, не вытерпела: «Ну, что же ты?! »

«Я ведь что-то обещал». Это уже садизм.

Она до невозможности раскрыла ноги и потащила меня на себя. Как и просила Валечка, трижды оркестры играли в мою честь и трижды фонтан любви заполнял лоно этой Валечки волшебным содержанием. Пока все это происходило, она в моих руках и плакала, и смеялась, и рычала, и кричала, да так, что я боялся перепугать соседей. Посмотрела на меня внимательно и ушла в ванную, избавляться. А я чувствую, что у меня с лобком какой-то непорядок. Мать твою! Впечатление такое, что там сплошной синяк. Помню, что-то действительно больно было, но в запале не обратил внимания. Вернулась. Взялся я за лобок ее, а там кость сплошная, как гора Арарат. Она меня не правильно поняла и тут же раздвинула ножки. Ну, уж дудки! Больше вы меня в этой стороны не получите, мадам.

Ласкаю я языком ее грудки, пальчиком в попке ковыряюсь, она мне ласковым голосом слова хорошие говорит и какой я хороший, и как сладко ей было и еще что-то. Про мужа не вспомнила, а я подумал, что лучше бы, эти слова про меня она своей подружке рассказала.

Сварил кофе, как и обещал. Попили с коньячком. Поставил ее в свою любимую позу — коленками поперек постели и выдал ей на сон грядущий очень хорошую серию. Но и попка была такая жесткая, что чуть зазеваешься, и лобок пищит от боли. Так что теперь я, прежде чем на девку залезть, обязательно лобок на мягкость пробую. уснула она, отверыувшись к стенке, а я не могу. Романтизм проклятый мучает. Как там моя Валечка у Юраши. Хорошо ли он ей все делает. Черт! Пошел на кухню. Покурил. Холодно стало голому. Слышу по коридорчику каблучки топ-топ в туалетик. Я подождал, пока бачок не проурчит, вхожу, пардон, к даме в туалете в голом виде. Стоит моя Валечка перед зеркалом в моей сорочке и туфельках на высоком каблуке, руки моет.

Я руки под сорочку на груди положил, членом к попочке прижался. Она смотрит на меня в зеркало и очень ядовито говорит.:

«Ты хорошо поработал. Я слышала! »

«Так ты же сама мне сказала... А я тебя не слышал»...

«Нечего было... »

Я не понял. Снял с нее сорочку и вижу сразу и с зади и спереди. И так мой малыш заорал мне о своей невозможности без Валечки остаться, что я тут же поставил 

ее ручки на раковину, попочку, как кошка, она сама выставила и с какой радостью я к ней малыша отпустил, об этом надо отдельно рассказывать. Держусь я за ее персидскую талию и своей горячий романтизм боольшущими кусками вколачиваю. Она то мне в зеркале улыбнется, то ее свои переживания отвлекут. Через минутку она перестала улыбаться, ножки ее ослабли и я вливал ей свою любовь по-моему в самое горлышко, удерживая на весу за животик. Я помог ей убрать лишнюю влагу из ее тела, когда она хоть немного пришла в себя. «Завтра я одна приду! ». и ушла к корешу. Я еще погулял, еще выпил и так мне захотелось ее еще разочек!... Но, как говорится, договор дороже девок!

Лег к себе и сбоку, не спеша, приласкал пионерочку. Она играла — спящую красавицу, но перед концом, когда ее фигурка под моими ударами моталась по постели, так орала, что я вынужден был зажимать ей рот руками.

Потом я ее миньету обучил, потом ее попка с моим членом познакомилась... Мы еще поспали. Под утро я еще раз вошел в нее «через наоборот», потом еще и с правильной стороны и она мне сказала: «Если мы когда-нибудь встретимся, я всегда буду с тобой. Как только скажешь! » Я подумал про лобок и закрыл ей рот поцелуем. Только не это.

Позавтракали.

Девочки подкрасились и ушли сеять разумное, доброе, вечное. Или собирать. Валечка шепнула: «Часиков в шесть!"» Я почему-то не обрадовался. Юраша предложил отужинать в «Золотом якоре». Я не возражал. Вечером он мне сказал, что разругался с женой и идет ко мне ночевать. Я подумал, что Валечку я не смогу принять уже и по объективным причинам. А Юраша добавил, что для того, чтобы мне не было скучно, он пригласил двух синичек, которых брать можно только партией, по тем же вчерашним причинам Я спросил: «Ты скажешь, какую мне? » Он сказал: «Для начала — любую». Что-то мне в этом понравилось. Я сказал, что все это — грубое нарушение элементарных правил конспирации. Он ответил, что синички этого стоят. Я сказал, что завтра выходной. Он ответил,  — что это хорошо. Я сказал, что хорошо бы они не походили на ворон. Он ответил, что они похожи на синичек.

И впрямь, когда он привел их за уже накрытый стол, они показались мне такими юными, что я спросил у той, что была чуточку старше: «Вы уже получили паспорта? » «И «Свидетельства о расторжении брака также"». Я поцеловал ее пальчик, представился, а она ответила — Валя. Надо ли было удивляться тому, что еще менее старшая блондинка тоже была Валей.

Пока Юраша занимал гостей, я. рассматривал новых подруг. Чуточку старшая, жгучая брюнетка, была, или, точнее, становилась той, о которой вскоре можно будет сказать «роскошная женщина». Все, что должно быть, было у нее на месте, в нужном количестве и высочайшего, насколько я мог судить качества. Ей пока не хватало, может быть, сексуальной зрелости, она поражала 

красотой, но не женственностью, но и без этого ее не возможно было не захотеть с первого взгляда.

Вторая мне показалась вначале рыженьким подростком, случайной девчонкой на этом празднике жизни. Но когда я рассмотрел ее получше, я понял, что эти голубые глазки кое-что в жизни уже видели, эти тонкие пальчики кое-что мяли, эта маленькая попочка испытывала не только родительские шлепки. Веселились, дурачились, я понемногу завелся и хохота за нашим столом было больше, чем где-нибудь. Играл хороший оркестр, чем дальше, тем больше номеров исполнялось в почти полной темноте. Я боялся выглядеть стариком, но коньяк с шампанским сделали нас всех ровесниками. Мы с Юрашей девочек не разделяли, танцевали с обеими, в темноте обе легко шли на сексконтакт, обе по очереди прощупали мои яички, я тоже прощупал все их предести. Перспективы были заманчивы.

Они с той же педагогической конференции и они жаждали от нее сексуальных впечатлений в таком количестве, чтобы их хватило до следующей через год. В душу друг к другу не лезли, симпатия была взаимной, пора выматываться.

Приехали ко мне. Пробку шампанского в потолок и Юраша сказал: «Будем вместе». Рыженькач сказала. «Хорошо! » Девочки пошли в ванную поплескаться, мы с Юрашей перетащили все матрацы в доме на пол в гостинной и соорудили королевскую лежанку почти в духе Людовика ХV. Раздеваясь, Юраша спросил: «С какой начнешь? »

Я не задумываясь ответил: «Черненькую». Отнес в ванную пару сорочек своих вместо халатиков. Они были голенькие, но даже не смутились. Мы остались в трусиках. Но когда они вернулись, черненькая попросила потушить свет. Пожалуйста, все равно светло, как днем. Может быть, традиция?

Допили стоя шампанское, девочки голенькие, пьяненькие, у нас с Юрашей члены торчат. Маникюрчик, педикюрчик — все на месте. Лобочки подстрижены сердечком. У черненькой полоска от пупка к лобку, с него я и начну. У нее изумительная талия и потрясающий пышный зад. У рыженькой тазик узенький, мальчишечий, ну доберусь. Груди у обеих прекрасной формы и великолепно держат вес. Сосочки чуть вверх, немного лучше у Чернушки.

И ни малейшего смущенения, стыдливости, словно бы так каждый день.

Да мне-то что?

Я спросил: «По грамулечке? »

Чернушка сказала: «Потом! »

Девочки ... легли и укрылись одеялом.

Я будто со старта, рванул Чернушке.

Поцеловал губки, сказал: «Здравствуйте! »

Она сказала: «Привет! »

Я сказал: «Очень рад видеть Вас в своей постели»..

Она сказала еще более точно: «Очень рада видеть себя в Вашей постели вместе с Вами».

Я сказал: «Желаю Вам в моей постели очень много счастья».

Она сказала: «Желаю Вам точно такого же».

Я еще поцеловал губки черненькой. Она поцеловала меня. Я поцеловал еще раз и она ухватила мой язык. Я вырвался и продвинул его далеко вперед, она обняла меня за голову. Я провел ладонью от подмышки через грудь до лобка. Она положила на меня ногу. Я всосал сосок с изрядным кусочком груди, она взяла в руку член. Я отодвинул ее от подруги и она раздвинула ножки. Тут же мои пальцы через чуть жестковатые волосы лобочка проникли 

в фойе ее лона и отыскали маленький клиторочек. Она вздохнула и обняла меня за спину. Я приподнялся и провалился в ее обжигающую вагину. Она закрыла черные блестящие глазки и мы пустилиоь вдогонку за соседями, которые ушли со старта заметно раньше нас.

Эта черненькая была просто очаровашка. Великолепно полные, хотя и небольшие груди нежно касались сосками моей кожи, прекрасный зад блестяще аммортизировал мои толчки, роскошные бедра обнимали меня, крепкие белые плечи напоминали древнегреческих богинь, яркий рот с рекламными, выстроившимися в точный ряд белыми зубками. Она была чертовски умелой, это юное дарование. Она не просто присутствовала, как ее вчерашняя тезка, на просмотре моих гимнастических упражнений, она была полноправной участницей зтой программы.

И в то же время это был цивилизованный, сервис высочайшето качества: Вам не просто предоставлялся соответствующий орган во временное пользование, как в лизинговых соглашениях, но фирма проявляла максимум внимания к тому, чтобы этот орган находил у Вас наиболее правильное применение и чтобы Ваш орган занимался деятельностью, дающей наибольший эффект, проявляя заботу о себе, контрагент заботился тем самым и о Вас. Вам буквально идут навстречу, радуются общим успехам, стремятся их развить и умножить. Она умела непостижимым образом, сокращая мышцы живота и бедер, ласкать Ваш член чудными дополнительными касаниями, пока он направлялся в ее зияющие глубины и уже другими, еще более чудесными, когда он расставаться с ними. Она страстно впивалась ноготочками в Ваше тело и очень хорошо знала, когда и куда впиваться. Она вызывала огонь на себя, и этот огонь грозил затолить Ваше сознание раньше, чем Вы могли бы это понять. Я это понял и принял некоторые предудредительные меры.

Я сжимал ее прекрасное тело в объятиях, ласкал и целовал груди, плечи, поглаживал и разминал спину и зад, ускоряя свои проникновения, делая их все более глубокими, я с радостью ощущал ее восторженные ответы и растущее взаимопонимание. Когда она немного привыкла к этим ласкам, я ввел палец в ее вагину, она закричала сдавленным голосом и подняла ноги мне на плечи. Я тут же ухватил обеими руками ее затылок опираясь на подушку костяшками пальцев, буквально с остервенением бил, бил и бил в сладостную цель, пока с заметным опозданием не понял, что мне уже не отвечают. Я остановился, не умея справиться с тяжелым дыханием, ее ножки упали с моих плеч и она, не открывая глаз, улыбнулась счастливой улыбкой.

Я повел вокруг, затуманенным взглядом и увидел, что соседи, лежа на боку, смотрят на меня с такими улыбками. «Иди»,  — сказал Юраша рыженькой, немного погодя и та перебралась через тело подруги ко мне.

«Ты мне так всех девок испортишь»,  — проговорил Юраша в задумчивости. Скорее всего, я еще не мог понять глубокого смысла его слов.

«А меня Вы поцелуете? » — спросила рыженькая. Я посмотрел на бывшую возлюбленную, она отвернулась к Юраше. Конечно, что-то волнующее было в этом группенсексе, но того, чего в нем не было, было искренне жаль.

Дыхание 

восстановилось и пора было совершать новые подвиги, тем более. что объект был, что называется, созремши.

«Тебя ведь Рыжик зовут»,  — спросил я с улыбкой.

«Нет, Валя»,  — я же говорил, сумасшедший дом!

Я поцеловал ее полненькие губки и спросил в самое ушко: «А куда Валечка хочет, чтобы дядя ее поцеловал? »

«Между ножек! » — ответила игриво и громко, и засмеялась колокольчиком.

«Отличная мысль! » — утвердил я и взял губами ближний сосочек. Нет, ее грудочка не была остывшим киселем,  — в ней тоже был спрятан мячик, только у черненькой он был от хоккея бэнди, у рыженькой — теннисный. Грудки были чуточку меньше, но такими же полными и свежими, как у другой.

Я попытался всосать грудку полностью и она, помогая мне, прижала к себе мою голову. Я тем временем проверил пальцами содержание ее лона: не хватало мне еще Юрашкину сперму лопать! Там было чисто, как после большой приборки на корабле. Клиторочек у нее тоже маленький, как у Чернушки, но потверже черненького. Может, Юраша ее не разрядил?

Через впалый животик и холмик лобка с рыжими кустиками я, наконец, добрался до верхнего уголка сладенького душистого персика. Провел языком по внутренней стороне одной губки, другой — девочка вся сжалась и положила прохладные мягкие пяточки мне на спину. Я потрогал клиторочек кончиком языка раз, другой, ускоряясь, покрутил вокруг и мощно всосал его в себя.

«А-а-ах!!! » — закричал Рыжик, вырвался и вскочил на ноги, держа себя двумя руками между ног, «А-а-а... « — теперь уже под сурдинку.

«Что такое?! » — спросила Чернушка,  — он тебя укусил? »

«H-е-е-т... »

«Так что же? Глупая — ты! »

«Мне очень, очень, очень... » — голосок потух, но она так и не смогла найти нужного слова.

«Да, ну тебя... Пусти! »

Со мной, по-моему, в этом доме уже никто не считался. Юраша ушел на кухню. Чернушка отодвинула Рыжика и сказала: «Давай! » Приказала! Что за манеры?

Я взялся за грудь и она раскинула ножки. Придвинул нос к раскрытому лону. Запах был вполне приемлимым и я погрузился в распахнутые настежь двери. Всосал мягкий тепленький клитор и принялся водить языком вверх-вниз, справа-налево. Он немного набух, а животик под моей ладонью напрягся. Я продолжал не останавливаясь, перешел к вращению, чередуя его с другими формами движения. Она глубоко, судорожно вздохнула и подняла ноги вверх, сжимая полными мягкими бедрами мою голову. Мне это не мешало. Всасывая, потянул его наружу, помотал головой, а потом принялся нападать на него губами, носом, слегка колючей бородой в ритме обычных фрикций. От верхней до нижней части провел всем лицом, пощекотал бородой вход во влагалище, покусал перешеек между ним и задним проходом, лизнул анус. Девочку явственно била дрожь. Она положила руки мне на затылок и раз за разом вдавливала мое лицо в свое лоно.

Трудно сдерживаемые стоны были предвестниками скорого взрыва. Наконец, бикфордов шнур догорел, она со сдавленным криком, выгнулась, подняв таз вместе с моей головой, и рухнула на бок, едва не своротив мне шею. Она еще немного подергалась бедрами, не давая, мне вздохнуть, захрипела и распласталась,  

потеряв сознание. Я откинулся на спину, освободившись от нежного плена, убрал с лица выделения Чернушки и взглянул на Рыжика. Она сидела на корточках, все так же держась-руками между ножек. Я дотянулся, перетащил ее к себе и опрокинул на спину. Клянусь, я бы никогда не полез в этот детский сад, если бы на ее крошечном личике не было такого очень женского желания, наконец-то разрядиться. Я повалил ее на спину и повторил то же, что и с подругой. Ее лоно было переполнено собственными выделениями, она находилась на прекрасном градусе возбуждения. Она сразу же начала издавать звуки, которые не услышишь в приличном ооществе, дергать меня за уши и уже через минуту, громко прокричав: «"Яй-яй-яйяй! » — отключилась. Ее оргазм был таким глубоким и полным, что я даже испугался. Я, пожалуй, такого еще не видел. Вот тебе, бабушка. и детский сад.

По-моему, в нашей компании я ... один только еще его не испытал. Девочки уже были изрядно потрепаны.

Когда Юраша, вот молодец! вкатил столик над колесах с выпивкой и холодными закусками, девочки уже пришли в себя, лежали в моих объятиях с обеих сторон и целовали каждая свой сосочек на моей груди. Но Юраша был прав. Пора было подкрепиться. Я помог вялым девочкам надеть свои сорочки и они уселись, как два воробышка, на тахту. Мы приготовили себе кресла и Юраша предложил тост: «За милых дам! » Мы встали. Член Юраши был так же возбужден, как и мой.

«Джентльмены пьют стоя! » Черненькая в глубокой задумчивости проговорила: «Нет, ребята, мы с Валечкой выпьем вот за эти ваши штуки, которые, которые, а-а-а... » — и она опрокинула свой бокальчик прямо в горло. И это умеет.

Было немного прохладно, все уже протрезвели и Юраша налил девочкам еще коньяка, а нам слегка развел спирта. Пока он возился, Рыжик слезла с тахты, достала свои грудочки и сзади обняла ими мою голову. Наверное, это доставило ей заметную радость и она поцеловала нежно меня, в волосы.

Чернушечка смотрела на нас очень внимательно.

Алкоголь, эта «вода жизни», быстренько разбежался по самым отдаленным клеточкам. сразу потеплело и повеселело, и я, как бы между делом, сказал, что мне давно уже хочется выпить что-нибудь из хорошей черненькой или хоророшей рыженькой девочки. Они смотрели на меня с опаской. Наконец, Рыжик, более непосредственная и любознательная, спросила: «А как? »

«Рассказать это нельзя, можно только показать»,  — ответил я.

«Вливать в меня будете? » — она обращалась ко мне только на «Вы»,  — Вино же холодное! »

«Подогреем».

«Тогда — давайте « — сказала решительно и я ушел на кухню. Вылил сухого в большую кружку, поставил на газ, вернулся в комнату и постелил на стол одеяло с простыней. Перелил нагревшееся вино снова в бутылку и появился в комнате: «Прошу! » Рыжик испугалась. Чернушка почти зло:

«Что же ты, только на словах гетера?! »

Я сказал: «"Оно теплое и полезное». Меня начала бить мелкая дрожь. Такие развлечения у меня случались тоже ведь не каждый день. Кроме того, в теле 

скопилось уже столько напряжения, член так вырос и набух, что мне и самому было не слишком уютно от своих фантазий. Девочка подошла, я нежно поцеловал ее губки, ободряющее улыбнулся: «Дазай. В жизни нужно все испытать! » Положил ее на спину, она согнула колени, я раздвинул их и вставил горлышко бутылки во влагалище. Рука моя дрожала. Рыжик поеживался, но было видно, что теплое — вино ее радует.

Оглянулся: публика смотрела заинтересованно, стараясь не пропустйть ни одного существенного эпизода, Юраша при этом подошел и Чернушке и головка его члена о чем-то беседовала с ее сосочком.

Много в Рыжика не вошло. Я опустился на колени и принялся высасывать «Алиготе» из нежного зева нашей хорошей девочки. Все я высосал или нет, но терпение мое кончилось, я встал и, еле сдерживая себя, чтобы не сделать ей больно, ввел свою оглоблю в теплое и мокрое влагалище.

Я, естественно, не видел ее глаз, пока пил сладостный яд, но теперь они резко расширились и я опять испугался, как бы не было такой же глубокой потери сознания, как недавно. Я ласково улыбнулся, а она сказала: «Ух, как хорошо! » и я поехал, поскакал, помчался, понесся. в великолепную страну наслаждений. Размер ее влагалища был заметно меньше черенького, она не только еще не рожала, но и женщиной-то, наверное, стала недавно. Была неопытна, непосредственна, в чемто наивна. Чернушка на голову в зтом была выше, но и в наивности была своя притягательная прелесть.

Оглянулся на друзей-приятелей: Юраша вколачивал свою колотушку, пристроившись сзади и ухватившись за зад своей, на этот раз, возлюбленной. Моя Валечка лежит с поднятыми ножками и я время от времени целую их шершавую кожу и мягкие пяточки.

Я больше не могу контролировать себя. Она поймала с груди мой палец и сжала зубками. Хорошо-то как, черт возьми! Вдруг она закричала свое «Яй-яй-яй». Я на мгновение остановился и спросил, можно ли продолжать? Она быстро отве «Не скажу! » Грудь моя тяжело вздымалась, голени дрожали. Я поднял ее головку повыше, она почти сидела в своей постельке, сдавливая внутренностями влагалище, я включился на полную мощь и через мгновения толчками в ритме биения сердца излил в нее всю свою любовь под ее восторженное: «Я-яй-яй! », мучительно расставаясь с невыразимым возбуждением. Я упал перед ней на колени. Ее ножки свесились по разные стороны угла стола, лоно было раскрыто и я сделал то, чего никогда не делал: прильнул к ее лону, полному своей спермы и нежно поцеловал. Ее клиторочек был вялым и слабым. Какая-то мучительная нежность к этой странной девочке проснулась во мне. Я поднял ее на руки и, прижав, бродил по комнатам. С тахты доносились охи и ахи, там тоже кончился очередной акт. Чернушка ушла в ванную. Девочка у меня на руках пригрелась, Я взглянул на часы и подумал, что хорошо, что завтра некуда спешить. Шел четвертый час утра.

Я осторожно с Рыжиком на руках прилег на постель,  

гладил руками ее спину, попочку, ножки и радовался прекрасным мгновениям жизни. Подождал возвращения Чернушки, отнес Рыжика и хорошенько теплой водой промыл ее пещерки. А то после меня вечно приходится двойни выковыривать. Она глубоко вздохнула, с улыбкой открыла глаза и снова ее грудки и попочка оживали в моих ладонях. Я хорошенько промокнул ее и ощутил зарождение нового желания продолжить путешествие по примечательным местам сексуального мира.

Юраша заявил, что он проголодался, как волк и бутербродами довольствоваться больше не на — мерен. Я популярно объяснил ему, где и что из запасов, и он убыл на кухню.

Он бросил меня на растерзание львицам. Хорошо, если они не слишком голодны. Я, естественно, предложил немного выпить в ожидании раннего завтрака. Выпили. Рыжик жался ко мне, а Черчушечка вроде бы была чем-то недовольна. Она лежала на тахте скрестив выразительно красивые ноги с ярким вишневым педикюром и неодобрительно смотрела на нас с Рыжиком,

Я взял ее ногу, прижал к своему лицу и поцеловал в ладошку. Она вздохнула и опустила другую на ковер. Лоно раскрылось, показплся бугорок клитора. Я поцеловал каждый пальчик по очереди, а большой взял в рот и начал его сосать. Она взглянула на меня с удивлением и, пошевелившись, легла удобнее. Ей это нравилось. Я подождал, пока глазки ее слегка прищурились, не множко сбилось дыхание. Рыжик стоял за спиной на коленях, грудками обхватив мою шею, ей эта позиция почему-то особенно нравилась, и смотрела между ножек подруги. Я спросил: «Вы вместе нивете? » «Ага»,  — сказала рыженькая и чему-то хохотнула. Чернушечка, дыша все глубже, отвернулась. Она, наверное, впервые испытывала такую ласку и, возможно, не разрядилась от Юрашиной колотушки.

— Рыжик,  — сказал я,  — давай трахнем твою подружку.

— Давай — мгновенно среагировала, поскольку готова была на все.

— А где будем ее драть, на полу или здесь?

— Давай здесь,  — сказала Рыжик.

— А даст?

— Даст, даст,  — уверила меня она.

С Рыжиком на спине я переложил черноокую красавицу на середину тахты и прилег между ее ножек. Малыш без посторонней помощи самостоятельно отыскал знакомую дорожку и полез в глубину.

«Рыжик,  — сказал я,  — а ты не хочешь поцеловать свою подружку? Ты посмотри, какая она красивая. Давай вместе целовать ее грудочки. Ты одну, а я другую» — говорил я, засасывая сосочек.

Рыжик с готовностью и, как мне показалось, привычно прижалась губами к другому соску. Рыжик лежал на животе под моей правой рукой, я погладил ее спину и попочку и вошел пальцами ей во влагалище между булочками. Я ласкал их самые чувствительные местечки в одном ритме, но Чернушечка, конечно же, получала больше. Она мелко дрожала, хватала дрожащими пальцами мою голову, целовала в губы, кусала плечо, достала пальцами мой зад и впилась в него коготками,... приподнималась и снова откидывалась на подушку. Рыжик, возбуждаемый моими пальцами, все более страстно целовала ее грудь, выхватила у меня другую и откровенно мешала. У Чернушечки на лбу выступил пот, она как-то судорожно и глубоко вздохнула, вытянулась 

в струнку и, зажав зубами подушку, сдерживая крик, выдохнула воздух и обмякла.

Я тут же положил на головку перевозбужденного клитора Чернушки левую ручку Рыжика и переместился к ее попочке. Хорошо, что я знал, что моя природа по величине для нее не опасная В ее недрах я испытал новое наслаждение и, пощекотав хорошенько ее мягкие булочки жестким лобком, весь дрожа, я постарался влить в нее только часть своего любовного содержания, подумав, что по-братски кое-что нужно оставить и для черненькой. Так что приходил я в себя лежа на Чернушечке и обнимая обеих. По-моему, я испытал один из самых глубоких оргазмов в жизни, а может быть, мне это показалось.

Я не очень знаю, что наиспытывали в этот период мои дввочки, но когда Юраша доложил, что кушать подано, нам всем было не до — этого. Я лежал на спине, Чернушечка на моей бороде и я с удовольствием баловался языком с клиторочком, Рыжик бесчинствовал верхом, нанизываясь на мой высоко торчащий член, иногда выкрикивая свое знаменитое: «Яй-яй-яй-яй! »

Юраша ласково нас за это пожурил и дал пососать головку своего члена Чернушечке. Она с готовностью приняла его своими прекрасными губками и принялась высасывать из него только ей известные радости. Что-то высасывал из нее и я. Только Рыжик действительно трудился не покладая рук за всех нас. Он довел возбуждение до сияющих вершин, вовремя спрыгнул со своего скакуна и вылизал все, что я мог ей дать. Когда Чернушечка ушла в ванную, Рыжик сказала: «А мне не надо»,  — и показала язык.

Ну, не прелесть, ли? Я все-таки отнес ее в ванную. Хорошенько помыл моих девочек под душем, они помыли меня, слегка пососав друг за другом член. Это могло превратиться в новое совокупление и я дал отбой.

Мы вновь собрались за столом, все укутанные в простыни.

Юраша был мастером на все руки, и пока я развлекал девочек, приготовил отменное застолье и все мы, измученные бессонной ночью и многочисленными половыми сношениями, с великолепным аппетитом набросились на но слишком изысканные яства, запивая их нормальным количеством алкогольных напитков. Или наоборот.

Где-то к семи ранний завтрак закончился, и Юраша с прискорбием сообщил нам, что на пару часиков вынужден нас покинуть. Девочкам и мне спешить было некуда, запасов могло бы хватить на несколько дней, жизнь продолжалась.

Мы решили поспать до его возвращения, но Юраша, уже полностью одетый, сказал, что не может оставить Рыжика, не высказав ей своего восторженного отношения. При этом он расстегнул молнию на брюках, достал свою колотушку и лег на спину поперек тахты. Рыжик тут же забралась к нему на колени и широко расставив свои ножки, утопила головку колотушки в своих недрах.

Мое сердце царапала ревность. Но я тут же подумал, а почему бы к Рыжиу не приставить еще одного джентльмена. Попросил Чернушечку немного приласкать моего трудягу, она взяла его в ротик, хорошо увлажнила, добилась роста процентов на сто и отпустила с миром. Я тут 

же слегка погладил Рыжика между булочками и вошел, помоему, сразу в ее желудочек. Я еще сирашивал ее: «Можно в попочку? » Она еще отвечала: «Конечно! », когда я уже развивал обороты. Мы с Юрашей постарались доставить ей максимум удовольствия. Но и Черненькая не осталась безучастной.

Она ухватила своими прекрасными пальчиками мой член за самый корешок, прижалась к моему заду и ударами своего лобка о мой зад, посылала член в свою подругу. Рыжик два раза пропел свое: «Яй-яй-яй! », Юраша кончил, я нет. Поднял утомившегося Рыжика на руки, Юраша ушел. Отнес сладенькую в ванную, промыл как следует, вернулся в комнату и уложил ее в постель, укрыв одеялом.

Чернушечка у стола в два бокальчика разводила спирт. Все что-то у нас не наступало равновесия, все время кому-то чего-то не хватало. Я подошел к ней и обнял, голенькую, со спины, удерживая ладонями груди снизу, стараясь не мешать ей священнодействовать. Лобок с вялым малышом прижался к ложбинке зада. Нос забрался в душистые волосы. Я целовал короткими скользящими поцелуями ее шейку, плечико. Перебрался рукой на лобок, пощекотал вершинку складочек, коснулся клитора. Она повернулась, очень хищно втянула мои губы в свой рот и больно прижала малыша бедром. Отпустила меня, поцеловала волосы на груди между сосков: «Давай выпьем! » Выпили. Малыш проснулся и терся о бедрышко у лобка. Она, не закусывая, опустилась к нему и, пощекатывая коготками мошонку, медленно взяла в рот. Малыо рос буквально на глазах.

— Как ты его хочешь?

— В попочку!

Я оторвался от нее, принес туфельки попросил надеть. Когда головка малыша под утренним лучиком солнца сверкнула своей готовностью, она выставила мне зад и грудью улеглась на стол. Я осторожно, но властно ввел его в зту роскошь, в эти атласные, сверкающие, пленительные полушария.

Она лежала на столе всем телом и шарики грудей выдавливались у нее по обе стороны спины. Какая роскошь! Уже просто смотреть на эту прекрасную натуру было наслаждением, а обладать ею... Но человек не может познать своего сегод няшнего счастья. Оно всегда ретроспективно. Крохотные волосики на ее спине у позвоночника и у ложбинки зада становились гуще, это делало ее еще более таинственной и обворожительной, чтото в ней напоминало кошечку.

Я продолжал равномерно вводить и выводить член, слегка поглаживая спинку вдоль позвоночника, кругами ладонями обходил полушария зада, пощекатывал между лопаток, иногда добирался до грудочек и до носа, тогда она брала мои пальцы в рот и слегка покусывала. Понемногу, по мере того, как вожделение все больше накапливалось в моем сознании, я ускорял свои проникновения. Здесь не было преграды. в виде горлышка матки, только пышные булочки останавливали мой напор. Сзади засопел Рыжик. Проснулась, лапочка. Положила руку мне на шею, прижалась щечкой к плечу, опустилась к малышу, какое-то время наблюдала его работу, отошла и вдруг ввела свой пальчик в мою прямую кишку. От неожиданности я поперхнулся, очень уж это напоминало мне клизму в госпитале. Ай да Рыжик!  

Ей бы еще посоображать, что член не палец, а я чистейшей воды гетеросексуалист. При всем уважении к ее сексуальным потребностям, я ее все-таки из своего зада вытурил. Тогда она, не долго думая, забралась на стол, стала на четвереньки над подругой и выставила мне свой задочек. Это же совсем другое дело! Наращивая темп и энергию вхождения в Чернушечку, я, поцеловав и смочив языком, попочку Рыжика, ввел ей в анус большой палец, а все остальные во влагалище и присосался к еебулочке губами. Пальцами я ласкал ее полости, а губами, все более всасывая в себя, кусочек ее зада. Она сначала грудью лежала на подруге, но после этого стала все больше приподниматься, выгибаясь и стараясь ухватиться за мои волосы, на голове. Чернушечка начала хрипеть, а я продолжал с нарастающим напором входить в нее прекрасным напряженным членом, нанося удары по матке с этой стороны, научно полагая, что этот резонатор донесет мою страсть до самых удаленных уголков ее тела. Мы одновременно испытали оргазм и долго еще стояли, соединившись, ожидая расставания с огромным напряжением, успокаивая дыхание и вздрагивая. Рыжик, немного недовольный, слезла со стола и забралась под одеяло Чернушкины ножки гнуться не хотели. Я помог ей добраться до ванной. Она попросила меня принести ее сумочку и оставить. Я умыл малыша и вернулся в комнату. Рыжик меня выглядывала из-под одеяла. Едва я вошел, она отбросила одеяло и раскрыла ножки. Честно говоря, после роскоши ее подруги Рыжик не смотрелась, она дополняла в чем-то и оттеняла подругу, ее действительно женскую красоту, ее сексуальность и женственность, о которой я, не зная ее, думал не в лучших выражениях. Нет она была именно тем лакомым кусочком, который ищут все мужчины во всех женщинах, а находят ... очень немногие. А Рыжик была очень любопытным, по-своему сладеньким и захватывающим аттракционом, без которого было бы трудно по достоинству оценить женщину в ее подруге. Она протянула руку.

— Миленький,  — сказал я,  — я ведь не петух.

— А мне и не надо петуха. Мне нужен ты!

Наконец-то мы с ней близко познакомились и перешли на «ты». Я лег рядом с ней на спину, она прилегла грудками на мои колени и взяла в ручку малыша. Он был вял и мал, она его поглаживала, перебирала яички, что-то пришептывала. в общем, нашла себе игрушку. А мне бы поспать бы! Дохлый номер. Тогда я взял ее за бедрышки и легко перенес лобочек к своему носу. Она держалась, за свою игрушку, но с готовностью раздвинула ножки. Женщина в ней уже жила. Я начал свое путешествие по промежностям лапушки, пососал клитор, повозился языком во влагалище, покусал перешеек перед анусом, вернулся к клитору и тут же на полном серьезе занялсн ее возбуждением. Малыш в ее ротике подрос, она начала его высасывать, чмокая и подвывая, а я набросился на клитор. Надолго ее не хватило и она прокукарекала свое «Яй-яй-яй! »

Вернулась Чернушечка,  

похлопала Рыжика по задику, слазь, мол. Та послушалась, но малыша с мошонкой из рук не выпускает.

— Валечки,  — сказал а проникновенно, расчувствовавшись неожиданно для себя самого.  — «Валечки, я не знаю, что будет сегодня и что будет завтра, но мне кажется, что сегодняшняя ночь — самая радостная в моей жизни и я так благодарен вам за то, что вы со мной, у меня просто нет слов. Я хочу, чтобы вы знали, и буду любить вас сегодняшними всю жизнь». Что-то я еще говорил, вероятно, расставаясь с романтизмом во имя, ес ли не натурализма, то хотя бы реализма, возможно и не социалистического.

Чернушечка покивала головой и дала мне в рот грудь. Белоснежную, упругую, атласную, теплую с изумительно красивым вишневым соском. Чтобы замолчал, значит.

Чернушка спросила Рыжика строго: «Не наигалась еще? »

— Да ну тебя,  — сказала, перелезла под мышку и затихла.

А Чернушечка стала целовать меня. Губы, лоб, брови, горло, грудь... Перекатывая свои шары она все больше опускалась вниз, не оставляя без поцелуев ни одного участочка моего тела. Это не были формальные поцелуи. Они давали явное наслаждение ей, они возбуждали меня. Она добралась до ног, вернулась к мошонке, подержала каждое яичко зубками и медленно после мучительного вздоха всосала в ротик член. Нежно пожимая его пальчиками у самого корня, легко перемещая его нежную кожу по все более крепнущему телу вверх и вниз, стараясь язычком проникнуть в его маленький ротик. Честное слово, сил у меня уже не осталось, но этот проказник, этот ренегат и предатель теперь слушался гораздо больше ее, чем собственного хозяина, он рос в зубках этой изумительной женщины.

Добившись желаемого, она взяла его между грудей и удерживая руками свои груди, прижалась сосками к моему лобку, возбуждаясь от уколов его шевелюры. Я дотянулся до грудей и мои пальцы переплелись с ее. Она опустилась до мошонки и принялась вылизывать член снизу, прочерчивая язычком путь до самого сердечка. Я едва ли не рычал. Когда малыш заметно подрос, она брала его тельце в свой ротик так далеко, что головка опускалась, в ее горло. Но она не испытывала при этом никаких неудобств, не давилась, наслаждаясь только ей известными чувствами, обладанием члена в пищеводе. Она и в минете была королевой.

Понемногу ее возбуждение нарастало, дыхание сбилось, сделалось судорожным, она все более остервенело прижималась сосками к лобку, все с большим желанием заглатывала малыша и, наконец, прислушиваясь к каким-то сокровенным, женским, таинственным и непонятным мне ощущениям с громким выдохом прижала соски к лобку, заглотила член в горло, укусила его у самой мошонки, мгновенно расслабилась, выпустила его мокрого изо рта и упала на постель. Я придвинул ее головку к себе, через талию добрался до клиторочка и мы затихли. Рыжик спал у меня с другой стороны, я погладил и обнял ее попочку.

Замяукал телефон. Девочки не проснулись, я унес его на кухню и прикрыл дверь. Звонила моя романтично-ленинградская Валечка. Она удивлялась несостоявшемуся свиданию 

и говорила, что прямо сейчас придет ко мне одна, что она иначе не может потому, что у нее в трусиках от мыслей обо мне — мокро Я сказал, что меня срочно посылают в командировку и машина уже у подъезда. Она сказала, что звонит из автомата от моеподъезда и никакой машины тут нету. На полуфразе я выключил телефон. Ведь и другая вчерашняя Влечка еще могла позвонить. Девочки спали.

Я забрался в ванну и включил горячую воду без мыслей и чувств. Жаль, конечно, что мечты о той Валечке рассыпались в прах, но были и другие Валечки. Лежал я в горячей воде долго, с наслаждением повспоминал девочек. Это было особенно приятно, что стоило только пройти каких-нибудь пять метров, чтобы снова окунуться в их безмерную нежность. Стоило мне подумать о нежности Чернушки, как малыш вырос на две головы.

Стоило малышу вырасти на две головы и подняться над водой, как пришла радость моя. Ни сказав ни единого слова, она переступила через мое тело, стала на ножки в ванной и опустилась на него, вобрав без сучка и задоринки. Поднялась, опустилась и поскакала, хлопая задом о воду. Я ногой вытолкнул пробку и вода начала уходить. Чернушечка доскакала до оргазма. Малыш же вел себя так, словно проглотил карандаш. Я обернул ее махровым полотенцем и увел в соседнюю комнату, чтобы не будить Рыжика.

Стал на ковер коленями и приник к головке клитора, во влажную от купания норку. Она постепенно раскрывала свои бедрышьи, все больше надвигаясь на мою голову, все глубже стараясь заполучить мой язык, так что в конце концов я упал спиной, на ковер. Во мне мгновенно вспыхнула бешеная страсть, я повалил ее и со страшным желанием ворвался в кричащий от восторга зев. Через минуту наши тела можно было выносить с почестями. У меня достало сил только на то, чтобы, ухватив пальцами прекрасную грудь, прижаться к неменее прекрасному рту. Она держалась за мошонку.

Мы вернулись к Рыжику и обнявшись, уснули.

Позже пришел Юраша, принес виноград, пер сики, еще что-то. Я отправил его в душ, чтобы он нам микробов из другого мира не натащил, а сам направился на кухню готовить обед или поздний завтрак.

Пришел Рыжик, сказал, что Валя с Юрой, а она хочет меня. Какие слова знает, подумал я. Я тостелил на кухонный стол полотенце и усадил девочку на уголок. Малыш был в порядке и вошел в ее нежные лепестки с неожиданным воодушевлением. Она обхватила мой торс ногами, а я подумал, что спешить некуда, подхватил Рыжика за попочку и, совершая медленные фрикции, мы отправились на прогулку, Вошли в комнату, посмотрели немножко, как между прелестными высоко поднятыми ножками Чернушки прыгает Юрашкин зад, прошли в другую комнату, посмотрели на залив, на автобусы, на прохожих, вернулись на кухню, я снова усадил девочку на стол и с неожиданным остервенением закончил дело. Взял я ее попочку в обе руки, с размаху 

раз десять насадил на свой кол и взорвался. Тугая струя ударила ей в матку.

Придя в себя я посмотрел Рыжику между ног и увидел, что моя сперма, вытекает из ее письки, течет по торчащему в ней члену и капает на пол. Малыш-проказник вылил в нее все, а сам почти-что и не уменьшился.

Грудь девочки высоко и часто поднимается, ноги ее все еще раздвинуты, и волосики промежности покрыты вязкой белой спермой, под большими слегка припухшими губками, виднеются маленькие розовые лепестки. Губки не сошлись еще полностью, и видна глубина влагалища.

Рыжика пришлось снимать со стола, ножки не держали.

Все это в разных вариантах продолжалось, весь день в большую часть следующего ночи. Мы с Юрашей постепенно выдохлись и этот чахлый воз не могли больше сдвинуть с места никакие ужимки и прыжки наших девочек. Мы были великодушны и позволили им развлекаться самостоятельно или с привлечением наших невинных органов вроде пальца, носа, колена и так далее. Их самостоятельные развлечения пару раз нас все-таки вдохновили, но не больше.

А через день меня втправили в командировку в Г.

Пароход шел туда семнадцать часов и приходил утром. Но, как писал поэт Л. Ошанин, «Морские медленные волны совсем не рельсов два ряда». Так что расписание зависело и от мордотыка ветра в нос, и от течений, и от организации погрузки и разгрузки на промежуточных пунктах и прочего, чем так богат Север. Короче, никогда толком не знаешь, будучи пассажиром, где ты и что вокруг.

Нам с напарником досталась каюта «люкс» на два места с шикарными постелями. Мы притащили в них двух подружек из пароходного ресторана и прозабавлялись с ними часть ночи. Утром выбрался я на палубу, прекрасно отдохнувшим. Встретил старого приятеля, разговорились и он сказал мне между прочим, что на пароходе жена другого приятеля... Валя, Сказал даже, в какой каюте. Я рванул к ней. Пароход входил в бухту.

В ее каюте иллюминатор закрыт, духота, накурено. Она под одеялом,

— Здравствуйте!

Открыла глаза: «А, это ты? Ты тоже... плывешь? »

Что-то во мне оборвалось.

— Ну что яйца на лоб повесил? Иди уж...

Времени было очень мало. Я сбросил ботинки, пиджак, и, растегивая брюки, навалился на нее. Ввел член. Раз, другой, третий. Вышел,. что-то не то. Забрался пальцами — сперма!

Я не смог себя сдержать. Романтизм выкинул со мной последнюю шмяку. Мой идеал, моя любовь, моя дорогая Ванечка, о которой я столько мечтал, как последняя шлюха, позволяет пользоваться своим телом кому придется и даже не находит нужным во-время избавляться от их гнус ного семени. Я плюнул в ее открытый живот с золотистым пушком в самом низу. Надел ботинки, не завязывая шнурков, схваьтил пиджак и выскочил в коридор. В это время пароход слегка ударился о причал. Пришли!

В ту же секунду я увидел ее мужа, который перебирался с причала на пароход...

Вспоминая ту историю, я не раз задавался вопросом: «Во что же я тогда плюнул? » В живот неверной девы? Но воспоминание 

о ленинградских минутах и теперь грею душу. В свой дурацкий романтизм, который и сегодня еще нет-нет и заявит о себе то восторженностью то легкомыслием? В искаженные представления о морали, чести, порядочности? Но, во — первых, само общество аморально, во-вторых, мне достаточно романтизма, чтобы не раз выглядеть белой вороной, а в-третьих, вопрос морали все равно один из вечных во просов, так что мне его решать.

Может, стоит изменить мораль и договориться только об одном: каждый человек должен делать другому только приятное, если это не мешает третьему человеку. И если Чернушке и Рыжику хорошо со мной, а мне с ними, то и моя жена и их мужья должны быть этим счестливы. Я тоже буду счестлив, если кто-то порадует мою жену. Отчего же я не был счастлив в этой каюте с Валечкой и спермой неизвестного проходимца? Вот ведь в чем вопрос...