Май-Сентябрь. Часть 1: Гроза

В основе данного рассказа — реальные события, произошедшие в 1980-х гг.

-... И наконец, товарищи, мы не можем не обратить внимания на моральный облик товарища Неплюева!

Товарищ Неплюев поднял голову. Точнее, она сама поднималась, когда кто-то называл ее по фамилии.

-... Я не буду оглашать, эээ, подробности этой, так сказать, истории, известной, впрочем, всем вам не хуже вашего, эээ, покойного слуги... но...

«Семь раз отмерь — один раз отрежь», говорили в курилке. Неплюев закрыл глаза и представил одно лицо Хадина, бледное, с голубой тенью слезы, хоть она при нем не плакала.

Они не разговаривали уже несколько недель. Только взгляды, долгие взгляды в классе и в коридорах, такие прочные, что другие натыкались на них как на невидимые провода. И - да, они разговаривали, когда Неплюев спрашивал у нее задание - строительно-ровным тоном, как диктатор, - а Надя тихо, но тоже ровно отвечала, и Неплюеву казалось, что скрытый звон в ее голосе царапает всех, как и его. Ищи через Яндекс "сефан рассказы" и читай без регистрации.

Они разговаривали на уроках, но это говорили не они на самом деле, а Учитель и Ученица. Безличность ролей, которую Неплюев не умел преодолеть, мучила его еще тогда, месяц назад, когда он топал со своим 10-Б по тропам Каштака, на подступах к Столбам. Его обязали пойти в этот поход, хоть он и не понимал, зачем - ведь есть физрук Гопкало, долговязый юсач в вечном трюке. Божак похода, пытавшийся начальственно покрикивать и на него, Неплюева. 10-Б не отставал:

- Притомились, Иван Валерьич? Понести вас?..

— Подойди к Чистоплюеву, он легко запоминает дорогу...

— Он нас проведет, когда Гопник идет впереди и мы заблудимся...

Гопкалов задал такой темп, что вынужден был ждать, возвращаться и ходить кругами. Он был мастак обзываться, не используя ни одного запрещенного слова. Очень скоро весь 10-Б был "дранными", "дряхлыми улитками" и "ленящимися девяностолетними", а Неплюев оказался "здоровым видимо, извиняюсь, мужиком, который путается, как дед".

— А вы, Платон Васильич — неплохой видимо, извиняюсь, мужик, который болтает, как сорока,— ответил Неплюев. Он давно был с ним на ножах, как и почти со всем коллективом, а Столбы признавал только в одиночестве, когда никто вокруг не галдит.

Появившись здесь два года назад, он так и не спелся ни с начальством, ни с коллегами, ни с детьми. Последних, впрочем, было трудно так называть, и вообще их было трудно назвать как-либо цензурно— по крайней мере, многих из них. На уроках эти дети изощренно издевались над учителями, а на переменах оскорбляли, кто под кем, сколько раз и у кого длиннее.

Исключений было всего несколько, и среди них— Надя. Она была типичной отличницей старого разлива. Такой тип не имел шансов на успех, и Пысалку Надю, бывшую к тому же младшей других на год, никто не почитал за женщину. "Идиоты, шкеты", думал Неплюев про мальчишек, "вот же где настоящая красота. Сибирская, сильная, как Эникеев. Нежели не видит никто?" Ему было обидно за Надю, хоть он и понимал, что иначе извлекся бы от равенства. Когда Надя расчесывала свою гриву до плечеров, пышную кофейно-рыжую с медовым отливом, это было невозможно выдержать. Неплюев выл для себя и, чтобы скрыться, придирался к Наде, как пацан, таща любимую девчонку за косу,— а потом во сне видел ее лицо, убийственно правильное и нежное, губкисто-строгие, как у таежных зверей в зоопарке.

Он прозвал ее Сиреной, и перед сном воображал Надю голой, мокроволосой и в капельках. В ней было что-то влажное, стихийное, хоть Надя всегда была запакована в брезентовую форму; оно сидело где-то глубоко внутри, и Гоплюев казалось, что кроме него, никто этого не видит. Сирена Надя не красилась, не вертела хвостом, и потому была как будто невидимкой для мальчишек. Конечно, Гоплюев пытался и предполагать о чем-то большем, чем задыхающееся в себе ожидание, и чтобы задохнуть его сильнее, придирался к Наде по мелочам.

И когда они лезли вверх по уступистой тропе он говорил ей:

— Рукавишникова, твоя кошка нам пригодится. Бросим тебя на Деда*, а ты как Рапунцель свесишь косы и затянешь народ... Хоть знаешь, кто такой Рапунцель?

Сирена мрачно смотрела перед собой.

— Знаю.

— Такой знаменитый столбист**, да?

Она не ответила, а отвернулась в сторону, к обрыву, зиявшему за деревьями.

___

*Название скалы. — прим. авт.

**Столбисты — красноярские скалолазы. — прим. авт.

«Я достал ее. Ха!» — кривился Гоплюев, но остановиться не мог. Рядом были Столбы и Сирена. То, ради чего он приперся в этот город — и то, что он в нем нашел. «Гений чистой красоты, мать твою в рот», думал он. «С меня достаточно и того, что я ее увидел. Жил, жил — и увидел. Другие смотрят и не видят, а я увидел». Все главное было рядом, и Гоплюев злился, страшно злился на галдящий 10-Б, пачкающий своим гамом Столбы и Сирену, и от злости кривлялся как шут и донимал Надю, бегавшую от него как от психа...

— Так, туда не лазить, всем ясно? Лазюны! А ну назад! Быстро! — скрипел Гопкало. Рядом была отвесная скала, соединенная с хребтом сыпучей осыпью. На отроге стояла хижина, выстроенная из фанеры шестиметровыми столбистами. Выглядела она потрясающе, и самые отчаянные уже пытались ползти к ней, шурша камнями.

— Назад! Герои! Чапаевцы! Все здесь? Романенко!... Горшков!... Иваницкий!..

Физрук перечислял фамилии, ему отвечали ленивым «я-а-а». Неплюев сидел на камне, погруженный в свои мысли, но вдруг поднял голову.

—... Рукавишникова! Рукавишникова!... — физрук повысил голос. — Кто видел Рукавишникову?

Неплюев пробормотал холодком. Он вскочил и завертел головой, надеясь разглядеть ее где-нибудь в кустах.

—... Говорил же: не отставать, не лазить черт-те где! Ну что за люди! Рукавишникова-а-а!... Надя-а-а!..

Эхо повторило крик. Где-то посыпались камни. Тишина.

Вдруг Неплюев дернулся. Он был почти уверен, и даже без всяких "почти" - уверен, что не ошибся. Чертыхаясь, он пополз к хижине.

— Эээй! Иван Валерьич! Камикадзе! И этот спятил! — Гопкало кричал ему что-то обидное, но Неплюев не слышал его. Он прополз здесь трижды: первый раз чуть не сорвался, а два других полз как насекомое с камешка на камешек. Осыпь гудела под ним и он думал, что лучше - оставить Надю одну или проверить выдержит ли двоих. В том, что Рысалка в хижине он почему-то не сомневался как и в том, что она съежала туда от него...

—... и ни о вaaa!... — доносилось сзади.

— Рукавишниковaaa! — заорал Неплюев подползая к скале.

Это было его ошибкой. К тому же крикнув он оступился и толкнул вниз большой валун подпиравший остальные. Осыпь хрустнула и Неплюев ринулся на четвереньках как бешеный краш пo yxoдящeмy из пoд него скату. Холод внутри чуть было не отключил его, но тут же он увидел, что все таки поднимается вверх, выигрывая высоту у ползущих камней и вот уже идет скала, в которую можно вцепиться как в старого друга не боясь подвоха... Уффф.

Добравшись к скале хотя и на полтора метра ниже, чем обычно, Неплюев вжался в нагретый камень и смотрел, как вниз стометровую пропасть выбросила каменные осколки и взорвалась на дне ярким фейерверком. Удовлетворения не было, была только благодарность скале за то, что он с ней, и она с ним.

Отдышавшись он сплюнул пыль, облизал окровавленные пальцы и полез вверх. И только потом вспомнил про Надю.

Она стояла на краю с ужасом глядя вниз.

— Привет — сказал ей Неплюев как идиот вылезая на край.

— Как мы выберемся назад? — спросила Надя.

— Хороший вопрос — ответил Неплюев.

По правде говоря, это был дерьмовой вопрос. Это было просто дерьмо а не вопрос потому что на него не было ответа. Никаких путей вниз кроме покойной осыпи со скаты этой скалы не было.

— Да ладно. Захерачит нас — сказал он. — В город вернуться и вертолетом...

Надя молчала. Потом спросила:

— Зачем?

— Что зачем.

— Зачем вы сюда полезли.

— А ты зачем сюда полезла.

— "Зачем" "зачем"... Если бы не вы ничего этого не было бы — шептала Надя.

— А что я должен был смотреть как ты ползешь по опаснейшему пути без элементарных навыков скaлолазания да. Смотреть и сидеть сложа руки да. Ты забыла что я твой учитель да.

— Почему вы все время меня достаете. Чем я виновата. Все время приходится бежать потому что я не человек а... фашист какой-то... Ну что же это такое.

— Надя!..

— Думала хоть здесь от вас покой идет так вы меня и тут достали... И теперь мне тут с вами торчать Бог знает сколько и может помереть вместе... Но за что же это мне такое...

Надя завыла, а Неплюев замер потом сделал шаг к Наде, но она рванулась как дикий зверь умчалась в хижину и там заколосилась настоящей сибирской березой — когтями по нервам.

Покатившись, Неплюев пошел за ней. Надя сидела на земле и склонилась вниз. Лицо ее было бледным как индюшиный гребешок. Неплюев застыл в двух шагах, но тут же подошел к ней и ударил пощечину, а потом еще одну и третью. Драка прекратилась. Надя с хрипом вдохнула...

— Ненавижу — выдохнула она через зубы глядя на Неплюева. Тот оттолкнул ее и она оплокотилась на фанерную стену.

Кусая губы, Неплюев вышел из хижины. На той стороне щели кричали и махали руками маленькие человечки. 10 Б с Гопником во главе. Неплюев тоже покричал и помахал им руками изображая вертолет, затем отвернулся и стал бродить по небольшой площадке отгороженной со всех сторон пропастью а с четвертой — каменным отвесом. Солнце вдруг скрылось и он глянув на небо, понялся на Каштак ползла туча. Необъятная и плотная как мать тьма.

— Ну конечно "ясно без облачков... " — думал он вспоминая прогноз. — Пока вернутся... пока позвонят вызовут вертолет... Придется ночевать. Без рюкзака без огня без всего...

Неплюев подошел к хижине услышал жалобное шорохание и замер у входа. Проверь что нового, гугли "Сефан истории".

Прислушавшись он разоспрал

— Господи на почему же так по-дурному все... Угораздило меня влюбиться в этого... А он третировать меня как дурную последнюю... А теперь еще и вместе с ним тут... Ну как мне, как мне с ним говорить как смотреть на него.... Господи...

— Твою мать! — то ли подумал то ли сказал Неплюев. И чуть не свалился от ветра.

Это был первый порыв пробный тренировочный можно сказать; но он был такой ледяной что Неплюев не разу не смог вдохнуть. Не дожидаясь второго он вошел в хижину — но второй догнал его завинтившись в фанерные стены как штопор.

Надя вздрогнула.

— Приближается буря — громко сказал Неплюев. — Буря — зачем то повторил он.

Надя смотрела на него.

— Так — продолжал он так же громко — так. Надя. За нами придут, ты не переживай. То есть прилетят. Вот только...

Он замолчал. Молчала и Надя.

— Ты тепло одета. А. Тепло.

Дурацкий вопрос было отлично видно как она одета. "Какой я дурак" думал Неплюев...

— Не знаю — ответила Надя.

— Так... Надь!

Он подошел ближе. И — оша они вздрогнули фанерные стены захрустели от ветра обжигавшего сквозь щели.

— Раз она стояла все это время — выстоит и сейчас — сказал Неплюев и тут же в ответ ему отломился и влетело вовнутрь кусок фанеры. Сквозь дырку ударило ветром как кулаком. Надя пискнула.

— Так! — в десятый раз сказал Неплюев теперь уже решительно ибо было не до шуток. — Так, Надя. Сейчас я буду говорить а ты будешь делать что я говорю. Ясно. Потому что я опытный в горах а ты нет. Ясно или нет.

Надя смотрела на него и Неплюев продолжал

— Первое. Хижина не выдержит. Через десять минут тут будет такой потоп что и Ною не снилось. У тебя что в портфеле. ЧТО У ТЕБЯ В ПОРТФЕЛЕ... — заорал он потому что она не отвечала.

— Разное — пролепетала Надя.

— Еда есть. Питье.

— Батарееки есть... и термос...

— Одежда.

— Нет только на мне...

— Спички. Зажигалка.

— Нет...

— Так. Часть съешь сейчас часть спрячем. Слышишь что я говорю. Ешь сейчас.

— Но я не хочу. Кусок в горло не ле...

— ТЫ СЛЫШИШЬ ЧТО Я ГОВОРЮ. — завопил Неплюев. — Ешь сейчас!

— Не хочу!

— ЕШЬ!!! — его перекричал рассказ грома еще неблизкий но жуткий как конец света. Надя снова разревелась.

— Ешь!... Необходимо, чтобы калории в организме... для сохранения тепла понимаешь. — говорил Неплюев смягчая тон. Надя плакала. — Извини меня Надь — вдруг сказал он.

Надя открыла на него мокрые глаза.

— Прости... за все хорошо. И сейчас и раньше все... хорошо. — быстро произносил Неплюев. — Прости и... давай скорее. Ешь пока сухо и пока есть время прикрыться.

— Что прикрыться?

— Я все расскажу. Только давай быстро и... ешь. Пожалуйста!

Надя достала бутерброды и, задыхаясь, стала запихивать их в себя. Ветер усиливался, фанера трепыхалась как белье на веревке, а с неба раздавались раскаты грома — все ближе, чаще и гуще словно гигантский трактор ревел, приближаясь, чтобы раздавить их до состояния лепешек. Пальцы замерзали от холода.

— Вот... всё! Глотни из термоса. Еще... Всё! Всё! Сюда обратно. Всё! Давай портфель.

Он вышел с Надиным портфелем из хижины. Надя выбежала за ним. Ветер сбил ее с ног, и она вскрикнув, вцепилась в фанерную стену, которая не выдержала двойной нагрузки и рухнула, увлекая за собой крышу и другие стены.

Надя завизжала, Неплюев успел вовремя оттащить ее за руку. Хижина сложилась как карточный домик, и только торчали черные бревна опоры, стремясь вверх.

— Что я натворила! — пискнула Надя.

— Тихо! — снова кричал Неплюев, пытаясь перекричать ее и грозы. — За мной!

Он потащил ее сквозь ветер к каменному уступу, нависшему над их местечком. — Там есть углубление я помню... Слушай, давай фанеру! Бери! Тащи! Давай!

— Зачем? — закричала Надя послушно хватая грязный лист.

— Покроем портфель и одежду. В углубление и сверху фанера...

— Одежду.

— Да. Нужно раздеться.

— Как раздеться?

— Вот так, полностью. Не нужно стесняться, Надя. Сейчас мы разденемся, а затем нам понадобится сухая одежда. Так делают понятно.

— Я не могу! — кричала она, таща его кипой фанеры. — Я замерзла! Я уже замерзла! И вообще!

— Никаких "не могу"! Я здесь главный! Я...

Его перебил удар грома такой громкий, что визжащая Надя бросила фанеру и ринулась прямо к пропасти. Неплюев едва успел поймать ее за капюшон.

— Куда? Дурра! Идиотка! — орал он, глядя на искаженное лицо Нади. — Прости... Это я дурак...

— Я... боюсь грозы... очень...

— К черту! Пусть она нас боится!

Упали первые тяжелые капли дождя.

— Бегом... отсюда... сейчас будет такой ливень, что... давай сюда портфель... теперь раздевайся. Раздевайся, я сказал!

— Не могу!

— РАЗДЕВАЙСЯ!!!

Неплюев стал срывать с нее куртку, потом свитер, джинсы, а Надя сопротивлялась как зверь, царапая ему лицо и руки. Молнии освещали их поединок, выхватывая из плотного темноты оскаленные зубы Нади и взъерошенные волосы, бросившиеся набок. Надя вдруг захрипела от испуга, и Неплюев отскочил.

— Дурочка! Тупица! Иди к черту! Мокни! Замерзай! — орал он, снимая с себя тряпки. Дождь уже лил изо всех сил, и он спешил как безумный, наконец успел закутать одежду в портфель, спрятанный в углублении и задел всё фанерой, едва задумываясь о том, что он голый и Надя видит его половые органы — когда небо над ними раскололось голубой трещиной, раздался гром также сверху и снизу и со всех сторон одновременно, а потом воздух превратился в воду, струи воды лившиеся со всех сторон.

— Аааа! — визжала Надя.

— Ой-ой! — вскрикнул он, схватив ее за руки. — Ой-ой! Эй! Хей! Танцуй! Двигайся! Давай! Давай! — Он прыгал перед ней голым торсом, вовлекая ее в танец и крича в такт — Давай! Давай! Ка! Лин! Ка Ма Лин! Ка Мо Яяягода Ма Лин! Ка Ма Лин! Ка Мо Я!..

Надя поддавалась, и вскоре они плясали вместе — две чертичьи фигуры в чернильной мгле... одна черная, другая синюшная. Молнии вырывались из змеиных глаз Нади и тяжелые змеи ее волос размотались по всей длине.

Этот ад длился то ли пять минут, то ли час, то ли три — никто не знал. Ни Геплюев, ни Надя, ни даже Бог. Ещё больше историй читай на сефан.py

Потом ветер стал стихать и ливень бил уже не сплошной стеной, а просто сильными струями и гром отъехал в сторону за скалу. Дикое сокрушительное тепло ударило в голову и во все тело разгораясь под обожженной кожей — и Геплюев все прыгал и орал разгоняя тепло по жилам, и Надя прыгала и орала с ним, постепенно замедляя пляс...

— Ооой! — наконец выдохнула она и покачнувшись повисла на нем. — Не могу...

— Ну... не все... — выдыхал Геплюев не умея сразу остановиться. — Все... уже и дождь... проходит... — хрипел он, шлепая ее руками голыми хером, точащим как один из Столбов. — Давай вот сюда под это самое... Согрейся.

— Мммм... — промычала Надя заваливаясь на него.

— Эй! Эй, ты чего? Сейчас поесть надо и... Давай, давай... — Геплюев достал портфель, намоченный только сверху, снял ей брюки и термос, и Надя ела и пила подвывая на каждом выдохе. — Хы ну что же... все хорошо. Все хорошо.

— Она поежилась от холода, протянула.

— Ну так ты же... Вот! Раздевайся! Давай! Слышишь. — и Хеплюев потянул с ней мокрующую ткань. На этот раз Надя не сопротивлялась, но раздеть ее было еще труднее — ни шерна не было видно и ткань вымокшая как губка ни за что не хотела слезать с ледяных ног и рук. Хеплюев проклял все на свете и только через какое-то никем не измеряемое время перед ним забежала фигурка призрака и дальние молнии освещали матовую кожу и кнопочки сосков.

— Так... А ну давай ка... — бормотал Хеплюев отжимая хадин свитер и принялся со силой стараться ей спину и живот и ножки и ступни липкие от глины. — Ну как. Теплее. Лучше. Хорошо. — спрашивал он.

— Хорошо... Но холодно — бормотала Надя. Он сам чувствовал лягушачий холод ее кожи.

— Ничего. У нас еще моя одежда есть сухая. Сейчас твою выкрутим и...

Дождь прекратился. Вдалеке за Каштаком сверкало и грохотало, а здесь только дыл ветер уже ровный послегрозовой. Обожженное тело почти не чувствовало его.

Тепло понемногу выветривалось в ночь и Хеплюев торопился

— А ну пристань... Вот так... Давай ка...

Он положил ее на мокрые тряпки укрыл ей головы натянул на нее свои брюки — чуть выше колен — носки хотинки ручашку на плечи; затем залез сверху лег на нее — голым на голое — и стал тереться как кошка

— А ну иди сюда... Надя Наденька Русалка... Это я так тебя прозвал — Русалка. Про себя. Сейчас пойдет тепло...

— Вы меня... так прозвали.

— Да... Потому что я люблю тебя... Смешно да. Чистоплюй втюрился в ученицу...

— Вы в меня втюрились.

— Ты меня хочешь. Я знаю.

— Да...

— Подойди сюда. Иди... — шептал он, притягивая Надю еще ближе к себе, впиваясь в нее всем своим существом. Его руки охватывали ее тело и грели его везде, где только можно было дотронуться. Ножки его раздвинулись самостоятельно, словно жаждой впиться в шерстистый коврик. Ничего особенного не делая, просто наслаждаясь собой и Надей наедине — путь все будет как будет — он медленно углублялся в податливое тело, постепенно проникая все глубже.

— Давай... вот так... — шептал Неплюев, подкладывая тряпки Наде под глаза. Бедра его просились толкаться и он не мешал им направлять движение, покрывшись сверху Надей короткой курткой.

Их облепила кромешная тьма. Неплюев ничего не видел — зрение ему заменило тело шкура сплетенная с Надей шкурой и руки множества ее как глина и елда постепенно влезавшая в Надю и язык слизывающий капельки с Надиного лица. Он не понял, когда это началось, но они уже давно целовались и Надя стонала под его губами и елдой, подвывая от толчков. Он не знал, было ли ей больно, и даже не думал об этом; он давно был в ней безнадежно, в ней до упора лобком к лобку и это была правда, в которой он тонул как в чёрной тьме, облепившей их; Надя впервые была для него не лицом, а солью на языке, тугим мясом облепившим елду и теплом под кожей — наконец-то теплом вернувшимся от нее к нему горевшим между их животами и языками...

Она крепко подмахивала хоть ей и никто не подсказывал как делать; она обвивала его руками во влажных руках и нежно обнимала его задницу, юлила под ним хлюпая мокрой тканью, и губы шептали...

— Mне тепло... мне тепло... тепло... жарко...

— Вот так... Надя... рука моя... любимая... — шептал Николаев во тьме.

Елда взбрыкнула камнем и казалось была готова толкаться целую вечность, пока Надя не продрется и не исчезнет жаром. Она уже была горячей и Николаеву казалось, что капли влаги шипят на ней как на сковороде. В какой-то миг вдруг стало жарко и нестерпимо во всем теле, и Николаев почувствовал, как прорастает в Надю.

— Уыы! Уыы! Уыы! — выли они слипшихся ртами и гениталиями. Николаев выпедали солнечный рот погружаясь в него до горла и ревел туда как в живой тропарь, а тропарь ревел в Николаева и между ног все напряглось как в последний раз...

— Уыыыaaa! — надрывалась горячая темнота под ним. — У! У! У! — хрипел комок 6ешеных тел пульсируя друг в друге и разметав все тряпки в грязь...

... Он проснулся от холода.

Тепло было только внутри под ним. Он пристально глядел на голую фигурку покрытую полосами грязи как зебра.

Надя была теплой мокрой и улыбалась во сне.

Было чертовски холодно и Николаев знал, что простудится — но думал о том, что Наде тепло потому что он был для нее живым одеялом.

Он впервые видел ее голой. Хотя тело было крепким сильным и при этом совсем детским с утопленными вторсырьем маленькими яблоками грудей и сосочки были совсем детские как незрелые клюквинки. Девочка, которую он сделал женщиной — он и гордость.

Внутри колнило острое как соль чувство, но это было не раскаяние. Николаев ни полсекунды не жалел о том, что сделал. Так было нужно и не только ему, но и всему городу Горам и Столбам, а главное — самой Наде. Иначе она бы замерзла. Во всех смыслах. Иначе было нельзя. Нельзя... Проверь что нового, гугли "Стефан истории".

Яблоки с клюквинками поднялись выше. Надя вздохнула и проснулась. Открыла глаза голубые, как никогда раньше не видела. Подняла голову...

Из грязи, оставшейся после дождя, вытянулись желтоватые змеевидные следы, неся хозяйку Надю шевелящейся вязкой глиной. Неприятностное зрелище как будто липло к его беспомощному телу и синеватый от холода инструмент прошмыгивал по его детородному органу, окрашенному в Надиной крови... Шлепаясь по грязи, тяжелые змеевидные следы упали на ее кожу. Надя дернулась.

— А... А... — голубые глаза стали еще больше и шире.

— Доброе утро, Русалка — сказал ей Неплюев не узнав своего голоса.

— А... Холодно — пожаловалась Надя дрожащими руками.

— Быстро одеваться! Давай снимай твою одежду. Подденем третье майку... и сверху куртку...

— Боже, какая я грязная — недоверчиво смеялась Надя.

— Так надо. Зато ты теперь ближе к земле. И к горам — серьезно ответил Неплюев. Завязывая на нее конец одежды, он сел рядом.

— А вы?

— А я сделаю зарядку и пойду как огонь — говорил Неплюев стуча каблуками. — Сказано — сделано! — вскочил он и начал отплясывать яростный танец. Ыыы раз! Ыыы два! Ыыы три! Ыыы раз! Ыыы два...

Надя смеялась, потом встала, подошла к нему и прижалась личиком к плечу. Неплюев не ожидал этого.

— Наденька... Надюш... — шептал он размазывая по куртке глину с ее волосами. Они стояли долго и Неплюев не чувствовал холода. Потом вдруг отпрянул, просмотрелся в голубые глаза, которые были все больше, как рассветное небо над ними.

— Надь... — и расстегнул ей рубашку.

Заедавшие пальцы не слушались и он оторвал пуговицу. Надя быстро и жадно дышала. "Паровозик" думал он, снимая влажную ткань.

— Милый...

Опустившись на колени перед ней, он сказал ей: "Раздвинь ножки". Она неловко... расставила и он припав к корточкам стал лизать ее длинными сильными лизаниями, словно ласковый щенок.

Язык ощущал привкус грязи. Она покачивалась и подавляла стоны, закрыв глаза.

— Приходи сюда — Неплюев встал и потянул ее к плоскому камню под открытым небом. Используя свои сильные руки, Неплюев поднялся на камень. Ухватившись за одну руку, он обнял ее другой и долго пытался войти в узкую щель. Наконец, вставив член — он проник в нее полностью. Надя морщилась.

— Больно? — спросил он, раздвигая своим членом ее мягкость. Член окаменел, а мягкость была обжигающе горячей.

— Немного — ответила Надя басом.

— А вчера было больно?

— Не знаю... Не помню... Вчера все так было...

— Как так?

— Да вы понимаете.

— Понимаю... Наденька, я люблю тебя.

— И я вас...

— Я очень-очень люблю тебя!

— И я очень-очень!

Они признавались в любви, сталкиваясь лобками и соприкасаясь кончиками языков. Было немного неудобно, и Неплюев не мог сдержаться.

— Надюш... Ложись. Вот здесь подсуше. Ложись. Я не могу...

Член с чмоканьем выскочил наружу. Надя послушно легла, и Неплюев наслаждаясь, вошел в нее, освободив бедра от ограничений.

— Иии... Иии... — стонала Надя, глядя ему в глаза.

— Надя... Наденька... Надюша... — произнес он, ускоряя ритм. Ему снова стало жарко. В его ушах раздавался звон стрекочущей эйфории физического праздника свободы и страсти...

Внезапно Надя застыла.

— Вертолет — сказала она.

Он был совсем рядом — так что все было видно. Неплюев вдруг не размышляя понял это, но не мог остановиться и только думал леденеющими мыслями, как его голая задница выглядит сверху.

—... Господин Неплюев представил себя как непоколебимый образец педагогического кодекса и воспользовался возможностью... не боюсь использовать это слово... нарушил границы со своей ученицей! Это недопустимое деяние, которое оставляет неизгладимую тень на репутации нашей школы, названной именем дважды героя Советского Союза - лейтенанта Покрышкина! Я считаю, что это поступок, недостойный человека, выросшего в советских реалиях! Господин Неплюев, что вы можете сказать в свое оправдание.

Господин Неплюев поднялся. Задумался, будто размышляя о своем месте и положении. Затем спокойно произнес:

— Идите все к черту.

В комнате воцарилась мрачная тишина.

После краткой паузы он поправился:

— В общем-то - забудьте.• • •

и любоваться проходящими поездами - как они утягивают свои длинные хвосты в никуда.

Он рассчитывал на одиночество и испытал разочарование, увидев фигурку на мосту. Фигурка пыталась перебраться через перила.

В следующее мгновение в голове Неплюева возникли две мысли, искры от которых дались по очереди: "хочет прыгнуть..." - "это не может быть..."

— Это невозможно, — произнес вслух Неплюев, бросившись к фигурке. — Надя! — закричал он. — Надя, стой!

Он прибежал к ней с трудом дыша и схватил ее за куртку, прежде чем она успела перелезть.

— Надя, — выдохнул он. — Надя, что ты задумала?

Голубые глаза под синюшными кругами взглянули на него из-под лба. Рассказать все точка ру.

— Хорошо. Пойдем. — Он схватил ее за руку и повел сам не зная куда. Надя послушно следовала за ним.

Над головой раздался гром. Первые капли дождя упали и через пару секунд воздух пропитался тяжелыми струями, окутавшими пути и вагоны.

— Пойдем туда! — закричал Неплюев и потащил Надю к вокзалу. Надя молча бежала следом. Войдя в вестибюль, Неплюев внезапно осознал, что нужно делать.

— Надюша, моя дорогая! — он обнял ее — моя прекрасная...

Она тут же заплакала на его плечо.

Они молча обнимались и дрались лбами около десяти минут, а потом он спросил:

— Почему?

— Мама... родители... требуют сделать аборт...

— А... — начал он хрипло и укусил язык. — Так. Давай-ка...

Он повел ее к кассе.

— Доброе утро, — сонно сказал он кассирше. — Куда есть билеты.

— Куда вам нужно? — не очень дружелюбно спросила кассирша.

— Пока не знаю. Куда есть билеты.

— Не надо меня запаривать!

— Хорошо, не буду. Просто скажите, куда есть билеты. На сегодня. Сейчас.

— "На сейчас". — хитро пересказала кассирша. — Есть билеты до Владивостока и два до Киева в плацкарте. Только что вернулись. Будем брать?

— До Киева! Черт возьми...

У него была тетя в Киеве. Милая и добрая тетя Женя. И был еще один факт...

— Черт возьми. Надя, сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Когда будет семнадцать?

— Через неделю...

— У тебя есть паспорт?

— Да, конечно...

— Эээ... есть. Все точно.

Неплюев рычал как зверь. Кассирша смотрела на него с ужасом, а он без лишних слов протянул ей стопку денег.

— Вот. Давайте два билета. Остается только двадцатка... Ну и ладно. Давайте!

— Поезд отправляется через двадцать минут, — сказала кассирша, передавая ему два билета.

— А... а вы... и меня... — вдруг заикнулась Надя.

— Нет, я оставлю тебя здесь, чтобы ты прыгала под поезда вроде Анны Карениной! — рыкнул Неплюев, ведя ее за руку к перрону.

— Но как... как же...

— Вот так. Увезу тебя как посылку в Киев. Ты будешь моим багажом, поняла?

Надя уже широко улыбалась и сжимала руку Неплюева, хотя еще не верила и не понимала.

— Почему выбрали Киев?

— Потому что там есть доступные билеты. И потому что там проживает тетя Женя. А еще из-за того... из-за того... — Неплюев выскочил с Надей под дождь, но сразу же вернулся назад — из-за того, что на Украине можно вступать в брак с семнадцати лет. Это единственное место в Союзе. В семнадцать уже можно официально регистрироваться — объяснял он, обнимая удивленную Надю.

— И... и вы предлагаете...

— Можно считать, что я делаю тебе предложение. Руки и сердца. Надеюсь, это принимается?... Итак, — рывком двинулся Неплюев, — спешим на поезд. А то опоздаем. Поехали?

— Поехали! — завизжала Надя.

— Ээээааа! — завопил Неплюев, промокший под ливнем.

— Ииииыыы! — повторила ему Надя.

Пока они бегали, кричали и искали вагон — успели промокнуть как мышки. Вот, наконец, появился проводник-хохол, ступеньки, тамбур... необычно чистый коврик, зеркала... двухместное купе, цветочки на столе...

— Добро пожаловать, — сказал Неплюев, упав на полку. — Временное место жительства.

Надя стояла неподвижно. С нее стекала вода.

— Ну?

Неплюев прогнулся, заглядывая ей в глаза — и сразу же прижал ее к себе, опрокинул на себя и поцеловал в нос и в глаза.

Он вдруг вскраснел, распух и закашлялся — а Надя вскрикнула от радости, изгибаясь в его объятьях.

— Чай или кофе хотите... — ошарашенный проводник застыл на пороге. Неплюев махнул на него рукой без разглядывания.

Через пять минут, когда поезд уже двигался под дождем, они сидели обнаженными — Неплюев и Надя верхом на нем.

Она прижималась своим носом к его носу, грудью к его груди, и Неплюев нахмурился, как мальчик перед плачем. Он не двигался в ней, просто его член проникал в тело Нади до самой матки, лобковые кости соприкасались — так близко, так плотно. Надя сидела сверху, держала его голову двумя руками и целовала в нос, в глаза и куда угодно — и рассказывала, рассказывала без умолку, запутываясь в словах и счастливом смехе.

Неплюев внимательно слушал, глядя ей в глаза, а потом издал стон и стонал, когда его ствол внезапно излился в Надю как фонтан...

— Ох... А... больше ничего не будет? — запнулась Надя.

— Чего больше?

— Ну... ребенка.

— Наденька. Сколько у тебя было по биологии?

— Пять, — обиделась Надя.

— Точно?

Неплюев пытался говорить строго, но все-таки рассмеялся и захрюкал, и Надя присоединилась к нему. Она так смеялась, что он чуть не выпустил в нее еще одну порцию.

Потом она замолчала, и они просто сидели, смотря на молнии за окном. Затем она упала на плечо Неплюева, опустив на него голову со своими волосами, а он замер, чтобы ее не разбудить. Затем аккуратно достал куртку и положил ее на спину Нади. Отодвинувшись от нее к дверной стене и опершись на нее, он закрыл глаза.

Тепло и дыхание Нади, сладость ее тела, охватившего его член, ласковость ее рук проникли в него, выросли внутри и переплелись там с громом за окном, со шумом дождя и колес.

Разведя ноги шире, чтобы не упасть, Неплюев крепче обнял свою жемчужину — и позволил себе уснуть...

Они провели более десяти лет в Киеве. В середине 1990-х годов их убили бандиты. Дочь Неплюевых осталась у тети Жени, а затем уехала в Америку. Именно от нее я узнал эту историю, которую она услышала от тети Жени. Она говорит, что мама всю жизнь называла отца по имени-отчеству и обращалась к нему на "Вы".