Приходи в четверг. Часть 3

После бурного общения с женой капитана Калинина у солдата Большакова случилась депрессия. Уткнувшись стриженой головой в неудобную подушку и скукожившись под солдатским одеялом, он пережидал ночь в нехороших предчувствиях. Его ипостаси тоже присмирели. Борис Петрович перестал умничать. Борик забыл про шуточки. А сластолюбивый Я вообще исчез. Ещё бы! Накануне они наставили рога самому командиру мотострелковой роты!

Крик дежурного: «Рота! Сорок пять секунд — подъём!» прервали тягостные размышления Большакова. Бешеный темп ста пятидесяти первогодок прыгающих в галифе, натягивающих сапоги и ныряющих в гимнастёрки, помог Большакову, на какое-то время, забыть неприятности. Он бежал по морозному снегу в колонне, как все, опорожнялся, махал руками, висел на турнике, обсыпался горстями колючего снега... Когда вернулись в казарму, желал одного — быть безликим, неприметным карликом...

Увы! Во время поверки, командир роты приказал Большакову покинуть строй и следовать за ним в Ленинскую комнату.

«Минимум — штрафбат», — охнул Борик.

«Или, десятка за изнасилование!» проявил знания Уголовного Кодекса начитанный Борис Петрович.

«Что ж вы, суки, вчера об это молчали!» — окрысился на них Большаков.

Едва за ним закрылась дверь Ленинской комнаты, капитан резко развернулся и грозным взглядом испепелил несчастного рядового.

— Будите выкручиваться или объяснитесь?

«Ой-ё-ёй! — пискнул испугано Борик. — Похоже, не штрафбат...»

«Во всём раскаивайся, — шепнул Борис Петрович — Повинную голову меч не сечёт...»

«Ещё как сечёт!» — возразил Борик, и посоветовал, на всякий случай, спросить:

— Вы о чём, товарищ капитан?

— Какое сегодня число, рядовой?

Большаков ждал пулю в лоб и потому не помнил ни число, ни как его зовут.

— Двадцатое февраля! — сказал капитан. — Через трое суток празднование дня Советской Армии и Военно-морского флота! Почему Ленинская комната до сих пор не готова? Почему, вместо того, чтобы форсировать её оформление, вы вчера всю вторую половину дня, провели в библиотеке?

«Зачем я был в библиотеке?» — спросил себя Большаков и пошатнулся.

Калинин хлопнул ладонь по крышке стола так, что подпрыгнули тюбики с красками, а солдата, от звука, похожего на выстрел, едва не хватила кондрашка.

— Так вы исполняете мой приказ, об оформлении Ленинской комнаты?! Разве я не предупреждал, что ЗДЕСЬ, — он ткнул пальцем в не совсем чистый пол, — ваш главный объект, а не, какая-то, библиотека!

Капитан был в не себя от злости. Подражая женскому голосу, произнёс: «...сверхурочно работал в библиотеке, проявил завидное усердие...». К чёрту эти потакания! За уклонение от выполнения приказа, сядете на гауптвахту! — после этого выкрика, он быстрым шагом заходил в глубь Ленинской комнаты и обратно. Принимал окончательное решение.

— Всё! До праздника эта комната — ваше постоянное место пребывания! Выход дозволен только в гальюн, и столовую. Никаких, работ на стороне, пока не закончите оформление. Потом отправитесь на гауптвахту на пять суток! Ясно?

Большаков ещё не «оттаял» и за него козырнул Борик: — Так точно!

— Разрешите уточнить? — проявился и Борис Петрович.

— Ну?

— Как бы забрать из библиотеки некоторые краски?

Калинин подумал: — Дневальный!

В комнату заглянул дежуривший по роте сержант Намаконов.

— Сообщите старшине моё распоряжение. О ходе работ в Ленинской комнате докладывать лично мне ежедневно! Этого разгильдяя, — капитан •••

указал на Большакова, — отсюда выпускать только в гальюн, столовую и, после отбоя. Пошлите кого-нибудь библиотеку за красками, пусть принесут. Но этого отсюда ни на шаг!

В дверях обернулся, сказал уже Большакову:

— Оформление библиотеки откладывается до особого распоряжения.

После ухода ротного, Большаков привалился до края стола, а затем медленно опустился на стул. Предательская слабость подкашивала ноги. Настало время размышлений.

Предположения дятлом долбили голову солдатика: «Пронесло или отложено?», «Жена ничего не сказала, или кэп с утра не был дома?», «После дежурства заходил домой, но не был информирован женой...». «Если так, то нешуточные разборки впереди...», «А что если их вообще не будет? Тогда, что это значит?»

Борис Петрович и Борик старались угадать истинное положение в ситуации с Большаковым. А главный инициатор его перепиха с женой капитана Я где-то отсиживался...•  •  •

части понравилось. Стенды несли верную партийно-комсомольскую информацию, сверкали свежими красками рисунков на патриотическую тему.

Капитан Калинин считал, что в этом есть и его прямая заслуга — вовремя «накрутил хвоста» ротному рисовальщику, заставил того подналечь. И, в порыве служебного рвения, чтобы начальство знало, кто печется о гарнизонной библиотеке, в присутствии комполка, напомнил Большакову, что теперь тот должен, также оперативно, закончить роботы и там.

— Он ещё и библиотеку оформляет? — удивился командир полка. — Не скажется ли это на военной подготовке солдата?

— Никак нет! Не скажется! — заверил Калинин, понимая, что тут он дал маху. — На это используется только личное время бойца.

— Личное время в армии — святое, — заметил замполит. — Вы сами, товарищ солдат, как к этой нагрузке относитесь? Не жалеете о личном времени, потраченном на оформление библиотеки?

— Рядовой Большаков любит книги и от общения с ними получает удовольствие, — быстро сказал капитан и так глянул на подчинённого, что тот немедленно, подтвердил:

— Жить не могу без книг, товарищ подполковник!

— Похвально, — кивнул замполит.

— Трудитесь и там, в полную силу своего таланта, — напутствовал командир полка.

— Так точно, буду трудиться в полную силу! — козырнул Борис Петрович, а самодовольный Борик шепнул в темечко Большакову: — Гауптвахта отменяется. Утром, после завтрака, идём проведать нашу Леночку!

Комполка глянул на часы.

— Товарищи офицеры, напоминаю, что через полтора часа в Доме офицеров начинается мероприятие по случаю годовщины Вооружённых Сил нашей Родины. Прошу не опаздывать и поторопить ваших жён.

— Насчёт жён вы точно заметили, товарищ полковник, — сказал замполит. — Для них дополнительный регламент времени всегда нужен!

Мимо откозырявшего дневального, приёмная комиссия двинулась на выход.

Убедившись, в очередной раз, что для всех, кроме него, ипостаси невидимы, Большаков тоже приложил руку к виску. Он впервые поверил, что опасности, как будто, миновали.•  •  •

Не просто руководить шесть часов в неделю танцевальной студией, а работать у станка перед зеркалами ежедневно до изнеможения! Моё фуэте сейчас уже не хуже прежнего, прыжок баллотте снова высок и изящен. Арабеск отточен до миллиметра! Я заряжена на настоящую сцену! Понимаешь?

— Очень хорошо понимаю.

— Убивает сознание вынужденного прозябания в этом забытом богом гарнизоне! До сих пор не верю, что по пьянее потеряла бдительность. Увидела красавчика майора, выпускника военной академии, расслабилась и — залетела с первого раза! И от аборта отказалась. И где были мои мозги?

Ниночка печально подпёрла изящной кистью левой руки красивую, стриженную под Мари Матье голову, а правую руку, с бокалом золотистого шампанского, выставила перед собой, рассматривая на просвет:

— Подумать только, всегда трахалась через резинку, а в тот вечер чёрт попутал. — и, обозрев через бокал посетителей зала, огорчённо добавила: — Скучнейшая публика. Никакой перспективы на культурное самообразование. Вот ты, хоть возле книг пропадаешь, а они...

— Я, Ниночка, тебе завидую! — сказала Калинина. — Ты и столичную жизнь повидала, и сыновей родить сумела.

— Чему завидовать? Скоро твоего капитана в академию отправят учиться. Насмотришься в Белокаменной и на столичную жизнь, и на столичные ля муры! Детей тоже родишь.

— Не так всё просто, Ниночка! Мой Куликов признаёт секс только с резинками. «Сначала, — говорит, — дай академию закончить, а потом — рожай». Это сколько ждать — то! — Елена Павловна капризно надула помаженные губки. — Я сейчас ребёночка хочу.

— Во, как! — вскинулась Бестужева. — А мой, наоборот, презеки не любит. Видать, у каждого мужика в голове свои тараканы. Ха-ха. Давай, подруга, выпьем за желания, которые сбываются!

Женщины выпили и, какое-то время, со скучающим видом смотрели по сторонам.

— Может развестись? — сказала Ниночка Бестужева. — Разрубить этот Гордиев узел и всё!

— А разводись! — ляпнула захмелевшая Калинина. — Я вот, поуговариваю, поуговариваю, да найду себе оплодотворителя на стороне. Мужиков то вокруг, о-го-го, сколько!

— И правильно сделаешь. Если женщина хочет быть матерью, она должна ею стать! Давай ещё по одному бокальчику. Из новой бутыли. А то мужья сейчас вернуться и не позволят, обвинят в алкоголизме.

— А давай! Только пустую спрячем куда-нибудь подальше.

Сказано — сделано. Зелёная ёмкость перекочевала в ближайший угол зала за выступающую из стены пилястру.

— Слушай, — Ниночка заглянула в лицо подруге. — По поводу этого, со стороны. Ты сама придумала, или кто надоумил?

Елена Павловна отвела взгляд и начала краснеть.

— Ага. Значит сама. А, ты, случайно, Ленок, уже не попробовала?

Калинина промолчала, продолжая наливаться малиновым «загаром».

— Во, как! Кто-то из новеньких? Из лейтенантов? Ты мне его покажешь?

— Отстань! Выдумываешь всякое.

— Нееет, ты точно, попробовала!

— О чём это вы? — к столу подошли накурившиеся мужья.

— Так. О своём, о женском, — сказала Нина Георгиевна.

— Ого, да они новую бутылку шампанского начали! — удивился Калинин.

— Ничего. Мы водочкой наверстаем! — сказал Поляков.

Нина Георгиевна приблизила свою головку к голове Елены Павловны:

— Леночка, я тебе завтра перезвоню. Не против? Я такая любопытная! Из московского театра уехала, а богемская привычка — осталась. Пока •••

подробностей не узнаю, не успокоюсь. Договорились?

Елена Павловна подумала и нетрезво кивнула:

— Звони.•  •  •

человеком, которому позволила несколько дней назад проделывать с её телом то, что не делал даже супруг. Ещё она хотела успокоиться. Забыть сцены недавней измены. Стать женщиной с кремневым сердцем и твёрдыми принципами.

Калинин, узнай он о случившемся, мог запросто убить солдата. Да и ей бы досталось. Тоже, в какой-то степени, виноватой. Провоцировала молодого человека фривольной одеждой, яркой косметикой, излишним кокетством. Про дневник и вспоминать не хочется.

Сегодня на Елене Павловне строгий костюм, сдержанный макияж. Выражение лица непроницаемое. Нужные выводы сделаны. Эмоции под контролем.

Когда Калинина вышла из подсобки, Большаков был на рабочем месте. Обтягивал фанерный планшет влажным листом ватмана. Лицо его было напряжено ожиданием первых слов предстоящих объяснений, которых, увы, не избежать.

Елена Павловна прошла к своему столу, нашла заготовленный текст и, молча, отнесла его помощнику.

— Простите меня, — услышала она еле уловимые слова. — Я не хотел... Так получилось.

«Он не хотел! — Калинина вернулась за свой стол и принялась настойчиво смотреть в окно. — Конечно, не хотел! А как страстно всё проделывал! Вспомнить жутко. Не хотел... А она? Она тоже этого не хотела? За стеллажи пошла САМА. Никто не тянул. САМА выполняла указания. САМА всё позволила. Ужас-то какой! Прояви она, хоть малейшую твёрдость, у парня ничего бы не получилось. Теперь он мучается, боится наказания, а она, вроде, как — жертва.»

Женщина глянула в сторону Большакова. Тот ответил взглядом провинившейся собаки. Вели этой собаке сейчас умереть, и она — умрёт!

В глубине души Калиненой что-то шевельнулось. Неужели жалость?

— Работайте! — сказала Елена Павловна помощнику строгим тоном. — Не отвлекайтесь, а то сделаете в тексте ошибки, — и снова отвернулась к окну.•  •  •

в самое ухо засыпающего солдата проговорил: — Пусть тебе приснится жена капитана и всё, что ты проделывал с ней за стеллажами... Вспомни, как она тебе отдавалась, и как ей нравилось быть блядью... Утром проснёшься другим человеком.•  •  •

сержант — быстро отреагировал Борик.

— Хамишь дембелю, салага? — сощурил, и без того, узкие глаза татарчонок.

— Наоборот, — ответил Борис Петрович, — проявляем заботу, что бы после таких вопросов, ваш дембель, товарища сержанта, не отложили на тридцать первое декабря.

Намаконов, аж зубами заскрежетал. Ну, если капитану и вправду настучат, что сержанту приглянулась новая библиотекарша!

Видел он её на днях возле двери библиотеки. Хорошенькая такая, круглолицая. И фигуристая. «Откроют библиотеку, пойду записываться, разгляжу, как следует, — наметил Намаконов на будущее. — А «богомазу», надо придумает чем насолить. Лишь бы случай подвернулся...»

По дороге к библиотеке Большаков похвалил Бориса Петровича и Борика за своевременную поддержку:

— Ловко обрили этого коротышку!

— Мы тебя, Большак, в обиду не дадим! — в один голос ответили ипостаси. — Ты только, это, нашего Я прости.

— Он обидел любимую мной женщину, — насупился Большаков.

— Это он так о тебе заботится, — пояснил Борис Петрович. — По-другому у него не получается.

— Всё время желает, кого-нибудь соблазнить, да тебе предоставить. На твоё рассмотрение, разумеется. Это же, если разобраться, не так плохо. Верно? — вступился за третью ипостась прибодрившийся недавней похвалой Борик.

— Наверное, — согласился Большаков. — Но любимой мною женщины не должно касаться.

— Само собой! — подтвердил, склонный к компромиссам, Борис Петрович.

Сплоченным коллективом они вошли в помещение библиотеки, поздоровались с Еленой Павловной и, не тратя времени, принялись обтягивать ватманом очередную партию планшетов.•  •  •

на дату его рождения. Тоже ноябрь: «Будет, как папочка — скорпиончиком!»

«Одумайся! — шептала Елене Павловне Верная Жена, — ты можешь всё погубить!»

«Я хочу, чтобы у меня был ребёнок!» — ответила Верной Жене Будущая Мать.

«От кого попало?»

Будущая Мать не успела найти достойный ответ, когда увидела, что Большаков смотри на неё особенным, внимательным взглядом. Молодой человек словно догадывался о сути спора двух женщин.

Будущая Мать лишь шевельнула губами, имитируя симпатию (едва-едва), но в ответ получила такую лучезарную улыбку юноши, что, уже не сдерживаясь, ответила ему тем же.•  •  •